День шестой
Виктор
Когда они нашли тела, Виктору пришлось бороться с собой, чтобы не ухмыльнуться. Кто бы ни прирезал этих троих, энтузиазм ему заменял умение. Насколько знал Виктор, антонима к слову “хирургический” не существовало. Но если бы подобный термин был, его иллюстрацией идеально бы послужили полуотрезанные головы жалких бродяг, лежавших в беспорядке посреди сухого канала.
Небольшая шайка Кощеев, сопровождавших Виктора и его отделение бойцов ГБ, были уверены, что сделала это девчонка. И это было источником веселья Виктора. Он не был уверен, что смешило его больше: их ярость, их замешательство, или - скорее всего - их очевидное облегчение. Как говорится: Только милостью Божьей...
В подавленной ухмылке Виктора было больше свирепости, чем настоящего веселья. Помимо прочего, Кощеи были печально знамениты - женщины не меньше мужчин - своими хищническими сексуальными привычками. Виктор нисколько не сомневался, что они собирались изнасиловать дочку Зилвицкого, когда та исполнит свое непосредственное предназначение. Прежде чем убить.
Теперь, глядя на трупы, мысли Кощеев прочитать было нетрудно. “Проще сказать, чем сделать...”
Виктор наклонился к плечу сержанта.
- И? - спросил он.
Гражданин сержант Курт Фаллон покачал головой.
- Не думаю, что их порезала девчонка, сэр. - Он указал на небольшие лужи крови, натекшие из ран. Кровь засохла и была, как и сами трупы, покрыта насекомыми. - Как вы можете видеть, крови немного. Для таких ран немного. Она не могла порезать их вскоре после того, как убила. А зачем бы ей ждать?
- Всё-таки она убила их? - спросил Виктор.
Фаллон кивнул, указав на маленький трассер, который держал в левой руке. Виктор не мог интерпретировать показания, выводившиеся на экран. Хемо-гормональный детектор был очень специфическим устройством. Столь же редким, сколь и дорогим. В этом, по словам Дюркхейма, и была причина того, что с Виктором отправились Фаллон и его отделение. Гражданин сержант был экспертом по работе с этим устройством.
- Её следы повсюду на них, - сказал Фаллон. - Показания адреналина практически зашкаливают. Это означает либо страх, либо ярость, - либо и то и другое вместе, - а как вы можете видеть... - Он пожал плечами. - Ей нечего особо было бояться. Кроме того...
Он указал на голову одного из трупов. Грязная, бородатая, она была неестественно вывернута.
- Сломана шея. - Он указал на другую. - Тоже самое. - Затем на третью, где горло явно было не только перерезано, но и перебито. - И опять.
Фаллон поднялся.
- Не знал, что девчонка тренирована, но именно это мы и видим. - Он взглянул на экран детектора. - Но здесь ещё чьи-то следы. Помимо неё и мертвецов. Объект мужского пола. Не достигший половой зрелости, я вполне уверен.
Виктор оглянулся. Кощеи собрались вокруг них, уставившись на детектор в руке сержанта. При всей их напыщенной чванливости, при всех претензиях на статус сверхчеловеков, Кощеи сами не многим отличались от бродяг Петли. Их явно пугали технические возможности устройства ГБ. За те часы, когда они, обнаружив побег девочки, организовали её поиски, прежде чем окончательно признать перед своими мезанскими владыками что облажались, Кощеи не добились абсолютно ничего. После того, как они нашли тела и лачугу, следы девчонки, казалось, исчезли.
- Можем мы выследить её? - спросил Виктор. - Или их?
Фаллон кивнул.
- Ну конечно. Без проблем. Это будет не быстро, естественно. Но... - Он бросил кислый взгляд на ближайших Кощеев. - Поскольку у них, по крайней мере, хватило ума обратиться к нам пока не прошло слишком много времени, следы всё ещё хороши. Ещё пара дней и всё было бы совсем по-другому.
- Тогда вперед.
Они направились по следу, улавливаемому детектором. Впереди шли Виктор и гражданин сержант Фаллон, рядом с ними ещё три солдата ГБ из отделения Фаллона. Виктор и Фаллон не удосужились взять оружие в руки. Солдаты ГБ его держали в руках, но не на изготовку. Кощеи, с их разношерстным вооружением, тащились позади. При всей браваде, с которой они размахивали оружием, они напоминали Виктору всего лишь вереницу стервятников, тянущуюся за волчьей стаей.
Виктор искоса взглянул на Фаллона. Гражданин сержант был слишком поглощен показаниями трассера, чтобы заметить испытующий взгляд. На его узком, заостренном лице не было никакого выражения, кроме напряженной сосредоточенности.
Как у охотящегося ястреба. Что, как знал Виктор, было удачным сравнением. Фаллон был хищником - и охотился на добычу покрупнее четырнадцатилетней девочки.
И в этом, конечно же, была ещё одна причина, по которой Дюркхейм послал с Виктором Фаллона и его отделение. Узколицый человек был на самом деле палачом. И целью его топора была шея Виктора.
Антон
Наблюдая за митингом, Антон был поражен иронией ситуации. На самом деле он не одобрял подобных собраний. При всей упрямой воинственности грифонских йоменов в отношении дворянства, горцы вовсе не были политическими радикалами. В конечном счете они были консервативной компанией. И особенно это было справедливо в отношении существенной их части - где-то трети всего населения - которая принадлежала ко Второй Реформаторской Римско-католической Церкви. Секты, которая сохранила исконное почтительное отношение к монархии и послушание власти в целом.
Сам Антон был воспитан в этой вере. И хотя с возрастом посещение церкви стало для него более культурным, чем религиозным мероприятием - его бас высоко ценился в церковном хоре, да и сам он любил петь - его карьера флотского офицера нисколько не поколебала его политических убеждений. “Сильная монархия зиждется на крепких йоменах” - вот каков был центральный принцип грифонских горцев. Их вражда с дворянством, в определенном смысле, была противоположностью радикализма. В конце концов, именно грифонские дворяне - не простолюдины - постоянно пытались низвергнуть установленный порядок.
Поэтому, при виде огромной толпы бедняков-иммигрантов набившихся в амфитеатр, аплодирующих зажигательным речам и скандирующих отчетливо антигосударственные лозунги, Антон отчасти ощущал себя дьяконом, попавшим на шабаш грешников. Тем более, что неявное предназначение митинга было напрямую увязано с планом спасения его дочери. В определенном смысле он был ответственен за всё это позорное и неподобающее дело.
В чем-то его дискомфорт должно быть проявился. Сидящий рядом с ним на скамейке, расположенной высоко на галерке, Роберт Тай наклонился и прошептал:
- Говорят, подобные вещи заразны. Полагаю, передаются по воздуху.
Антон одарил его едким взглядом. Тай отреагировал хитрой улыбкой.
- Но в вашем случае, наверное, это не сработает, - пробормотал он, выпрямляясь. - “Моя сила - сила десяти, потому что в сердце я роялист”.
Антон игнорировал шпильку. На подиуме далеко внизу Кэти была следующей в очереди к кафедре оратора. Во всяком случае ему так показалось, судя по тому, как она заерзала в кресле и начала торопливо перебирать написанные от руки заметки.
Антону пришлось заставить себя не ерзать. В его случае проблема была не столько в нервозности, сколько в том, что он разрывался от противоречивых побуждений. С одной стороны, его увлекала перспектива наконец-то услышать публичное выступление Кэти. Даже в молодости, в мантикорской Палате Лордов, графиня Тор была знаменитым оратором. Печально знаменитым, правильнее было бы сказать. Судя по тому, что он узнал после прибытия на Землю, в изгнании её репутация не померкла. Скорее наоборот.
С другой стороны...
Антон глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух. Его губы искривила гримаса самоосуждения.
“Угораздило же твердолобого горца влюбиться в чертову радикалку! Что, черт побери, со мной не так?”
Пытаясь отвлечься, Антон пробежался взглядом по амфитеатру. Он назывался “Солдатским Полем”, и оригинальный смысл названия давно был позабыт и похоронен под тысячелетним нагромождением мифов* [стадион получил имя “Soldier Field” в 1925 году в память об американских солдатах погибших в Первой Мировой Войне]. Постройка была настолько древней, что тут и там Антон даже заметил несколько участков из невероятно примитивного строительного материала называвшегося цементом.
В течение веков, конечно же, оригинальная конструкция амфитеатра время от времени подвергалась перестройке и реставрации. В определенном смысле, в этом месте было что-то мистическое. От исходного стадиона мало что осталось, если не считать самого пространства. Компоненты и материалы, поддерживающие большой пузырь пустого пространства, оказавшийся сильно ниже современного уровня поверхности города, по ходу тысячелетия время от времени менялись. Но пустота оставалась на месте, как будто духи людей приходивших сюда - большинство из которых уже были позабытыми призраками - охраняли её от посягательств города.
Сюда в течение столетий приходили отверженные Чикаго, снова и снова, чтобы высказать свои жалобы и недовольство. А в основном, как подозревал Антон, просто чтобы окинуть взглядом единственное место Старых Кварталов, которое не было кривым и тесным. Единственное место, где роившиеся в городском гетто массы могли на самом деле взглянуть на себя и увидеть своё число.
Невероятное число, сказать по правде. Учитывая, что митинг организован был буквально мгновенно, размер толпы его потряс. Антон понятия не имел, сколько людей набилось в амфитеатр, но был уверен, что их число измерялось десятками тысяч.
И все они, в данный момент, одобрительно взревели заключительному лозунгу оратора. Антон поморщился как от звукового удара, так и от содержания самого лозунга.
Самоопределение! Ха! Он на несколько секунд позволил себе насладится мрачной картиной того, как этот принцип мог быть применен печально знаменитыми своей сварливостью и индивидуализмом горцами времен его юности. Каждый холм - королевство, каждая пустошь - государство!
Полная чушь. Корона сплачивает нацию, вот и всё. В противном случае - хаос.
Но он отставил размышления. Кэти поднялась с кресла и направилась к подиуму характерной отрывистой походкой высоко понимая ноги. Она напомнила Антону молодую беговую лошадь, прогарцевавшую к стартовым воротам.
Он взял себя в руки. “Ну и ладно, - подумал Антон, - всё к лучшему, что я услышу, как она лепечет ерунду. Пусть развеется эта идиотская влюбленность”.
Благодаря военной подготовке он распознал неприметную, но мощную охрану, оберегавшую графиню Тор. Антон немедленно узнал Исаака, стоящего у подножия кафедры оратора. “Дворецкий” Кэти - на самом деле бывший старшим из её телохранителей - стоял к ней спиной. Внимание его было обращено исключительно на толпу, толкавшуюся возле подиума. За секунды Антон засек ещё нескольких человек, ведших себя аналогично. Ни одного из них он не узнал, однако знал, что все они либо члены Одюбон Баллрум, либо одной из других организаций бывших мезанских рабов, находившихся в союзе с Баллрум.
Этот вид заставил его немного расслабиться. Генетические рабы, вырвавшиеся из-под власти “Рабсилы” и добравшиеся до Петли, по стандартам общества Лиги были низшими из низших. При всём официальном эгалитаризме Лиги, на подвергшихся генетическим манипуляциям людях здесь лежало пятно. Между собой их зачастую называли недочеловеками.
Прочие иммигранты в Старых Кварталах - составлявшие, естественно, значительно большую часть их населения, чем бывшие мезанцы - ни в коем разе не были свободны от этого слепого предрассудка. На самом деле, некоторые из них выражали его более открыто и более грубо чем кто-либо из благовоспитанных представителей высшего общества. Но если эти иммигранты и разделяли общее отношение к бывшим рабам, как к низшим из низших, они также понимали - из личного и временами болезненного опыта - что у этого есть и следствие.
Жесткие из жестких. Не все удары, розданные Джереми Эксом и его товарищами, достались богатым и могущественным. Было время, однажды, и не так уж много лет тому назад, когда бывшим мезанским рабам приходилось боятся погромов и линчевания в Старых Кварталах. Одюбон Баллрум положила этому конец с той жестокостью, которую они сочли необходимой.
Кэти поднялась на подиум и начала речь. Её слова, усиленные электронными устройствами вмонтированными в кафедру, немедленно заставили затихнуть весь амфитеатр.
Антон был впечатлён. Иммигранты, жившие в Петле, собрались с десятков так называемых “миров-протекторатов” Солнечной Лиги. Большинство из них придерживались общего принципа солидарности угнетенных, но это единство было расколото - достаточно часто раздроблено - множеством политических различий и культурных разногласий. Никто не пытался заглушить предыдущего оратора, представлявшего ту или иную из различных группировок, согласившихся поддержать митинг. Но никто и не считал своим долгом соблюдать тишину и слушать. Кэти была первым оратором, который безраздельно завладел вниманием огромной толпы.
По правде сказать, Антон был не просто впечатлён - он был немного потрясён. Он знал, абстрактно, что у Кэти доставало авторитета, чтобы созвать подобный митинг без предварительного объявления. Во всяком случае так заявил Джереми Экс, когда они в кафе составляли планы спасения Хелен. Но видеть проявление этого авторитета на практике было совершенно другим делом.
“Как она это делает? - удивился он. - Она даже не из Лиги, тем более не из одного из протекторатов. Во имя Господа, эта женщина иностранный аристократ!”
Кэт приступила к речи, и Антон начал понимать. Медленно и, конечно, с неохотой - за исключением той его части, которая осознала, с углубляющимся потрясением, что эта нелепая влюбленность не собирается развеиваться.
Отчасти, пришел он к выводу, дело было именно в том, что она была мантикорской аристократкой. Хотя Звездное Королевство несомненно славилось высокомерием и снобизмом у неимоверного населения Солнечной Лиги, славилось оно также - по крайней мере до определенной степени - тем, что живет придерживаясь заявленных норм. Чего, в этом отношении, нельзя было сказать об официально приверженных равноправию нормах самой Лиги. Высшее общество солли и довольный средний класс Центральных Миров могли сколько угодно болтать о демократии и равенстве и насмехаться над “реакционным полуфеодализмом” Звездного Королевства. Иммигранты, набившиеся в амфитеатр, знали правду.
В отдаленных протекторатах из которых они приехали - скорее сбежали - железный кулак солли не прятался в бархатной перчатке. Протекторатами правила многочисленная бюрократия Лиги, чьё исконное безразличие сочеталось с алчностью гигантских коммерческих предприятий. Если ни один из протекторатов и не был в точности адской дырой, современным эквивалентом Конго короля Леопольда из древней легенды, у них имелось тесное сходство с тем, что когда-то называли “банановыми республиками” и “корпоративными городками”. Многие из предыдущих ораторов называли это неоколониализмом, и даже Антон не мог не согласится с такой характеристикой.
Ничего подобного в Звездном Королевстве не было. Сам Антон, как грифонский горец, мог свидетельствовать в этом. Конфликт между йоменами и аристократами на Грифоне был самым близким из всего происходившего в Звездном Королевстве к открытой классовой войне. И конфликт этот бледнел на фоне испытанного этими иммигрантами.
Но главное дело, как он понял по мере продолжения речи Кэти, было в самой женщине. Антон ожидал еще одного лицемерного выступления, вроде тех, что предшествовали речи Кэти, когда оратор использует затасканные лозунги и выкрикивает фразы, которые при всей зажигательности терминологии являются столь же банальными и лишенными смысла, как и у любого из политиков. Что он услышал вместо того, было спокойным, содержательным изложением логики генетического рабства и каким образом это подрывает все и каждую возможности добиться свободы для людей. Говоря своим хриплым, пронзительным контральто - не используя, как он отметил не без улыбки, каких-либо ругательств, сдабривавших обычно её речь - Кэти привела аргументы, предлагаемые мезанцами и их апологетами и начала их тщательное препарирование.
При том, что её собственная мотивация явно основывалась просто на морали, Кэти не стала к этому апеллировать. Вместо того, столь же хладнокровно, как какой-нибудь последователь Макиавелли, приверженный Realpolitik, она исследовала логику рабовладения - особенно рабовладения основанного на генетической дифференциации. В её речи приводилось множество примеров из истории человечества, многие из которых относились к древним временам, когда планета, на которой она ныне находилась, была единственным местом обитания человеческой расы. Снова и снова она цитировала слова таких легендарных мыслителей, как Дуглас и Линкольн, демонстрируя, что в логика генетического рабства ничуть не нова во вселенной.
Два момента особо впечатлили Антона. Первым было то, что Кэти, очевидно, как и многие изгнанники до неё, воспользовалась долгими годами изоляции, посвятив себя тщательному и исчерпывающему изучению предмета. Умозрительно Антон был в курсе, что даже профессиональные ученые считали графиню Тор одним из авторитетов в вопросе о “генетически обусловленном порабощении”. Теперь он мог собственными глазами видеть доказательство этого, и отреагировал с традиционным уважением грифонского горца к подлинному знатоку. Мантикорские аристократы из либеральной и прогрессивной партий, с которыми Антон сталкивался в прошлом, вызывали у него отторжение в том числе и из-за легкомысленного и бессистемного знания предмета, о котором они столь вольно брались рассуждать. Его мнением о них было “ленивые дилетанты”. Мнение его бывшей жены Хелен было куда жестче, при том, что она считала себя своего рода прогрессистом. В женщине, стоявшей на подиуме, не было и капли подобного дилетантизма.
Вторым моментом была направленность её речи. Хотя Кэти и сосредоточилась на плачевной судьбе мезанских рабов, слова её были адресованы не им, но большинству аудитории - которое составляли не мезанцы. Основным моментом её тезисов - на самом деле стержнем, на который они были нанизаны - была попытка продемонстрировать, что любые колебания в вопросе о генетическом рабстве у любого политического движения, добивающегося справедливости для собственных членов, безусловно подрывают их собственное дело.
Не прошло и десяти минут её речи, как Антон обнаружил, что наклонился вперед и внимательно слушает. Часть его сознания, конечно же, не обращала внимания на её слова. В каком-то смысле весь митинг, и речь Кэти в том числе, был гигантским отвлекающим маневром, предназначенным прикрыть попытку освобождения его дочери. Но эта часть в настоящий момент хранила молчание, просто ожидая со стоическим терпением грифонских гор. Прочее же сознание, почти против его собственной воли, наслаждалось живым юмором и плавно разворачивающейся логикой женщины, которую он слушал.
Поэтому, почувствовав легкое касание за локоть, оторвался он практически - не вполне - с сожалением.
Антон повернул голову. Одна из соратниц Джереми наклонилась к нему. Он узнал молодую женщину, хотя и не знал её имени.
- Пора, - сказала она.
Антон и Роберт Тай немедленно поднялись и последовали за ней к выходу из амфитеатра. Одетые типично для большинства иммигрантов Старых Кварталов, они не привлекли своим уходом ничьего внимания.
- Далеко? - спросил Антон, как только они вышли из амфитеатра и их больше никто не мог услышать.
Женщина улыбнулась почти с сожалением.
- Не поверите. Около полутора километров. Они где-то в Артинстьюте.
Глаза Тая расширились.
- Я думал это легенда, - запротестовал он.
- Нет. Он существует, это точно. Но вот уж глубоко!.. - Она оборвала себя и мотнула головой. - Никогда там не была. И, вообще-то, не знаю никого, кто был бы.
Антон нахмурился.
- Но вы уверены, что Хелен там?
В этот момент они двигались быстро, почти бежали вниз по длинному пандусу. Женщина бросила через плечо:
- Думаю да. Джереми нисколько не выглядел сомневающимся.
Антона это не вполне успокоило. Видев Джереми Экса, он подозревал, что этот человек никогда “не выглядел сомневающимся” относительно чего угодно. Можно было только надеяться, что эта уверенность была оправдана.
А теперь они действительно бежали и Антон выбросил из головы всё, кроме своей цели.
Хелен
Когда Хелен проснулась, первое что она увидела - это голубой отблеск. Он сверкал откуда-то сверху дальней от нар, на которых она отдыхала, стены. “Стена” скорее представляла собой кучу обломков, по-видимому обвалившихся сквозь какую-то дыру. Как будто одна стена - Хелен всё ещё могла видеть остатки того, что должно было быть древней конструкцией - была засыпана за столетия в результате разрушения остальных. Отблеск, казалось, шёл от куска этой самой древней стены, от неровного осколка.
Голубой. Как будто светящийся собственным светом. Хелен, заинтригованная, уставилась на него.
Когда она наконец поняла, что это такое, она села едва не подскочив. Это солнечный свет! Проникающий сюда каким-то образом!
Рядом с ней пошевелилась Берри. Девочка явно уже не спала. Берри проследила взгляд Хелен и улыбнулась.
- Оно такое особенное, это место, - прошептала она. - Сюда проникает свет - на такую глубину! - приходя откуда-то сверху. Должно быть щели или что-то такое, идущие отсюда и до поверхности.
Девочки уставились на голубой отблеск.
- Это Окна, - прошептала Берри. - Я знаю это. Окна Шкаула, о которых все говорят, но никто не знает где они. Я нашла это - мы с Ларсом.
Хелен никогда не слышала об “Окнах Шкаула”. Она хотела было спросить Берри что это такое, как ей в голову пришла другая мысль. Она огляделась. Затем, убедившись, что каверна в которой она находится слишком слабо освещена, чтобы видеть дальше чем на метр-другой, прислушалась.
- Как долго я спала? - поинтересовалась она голосом, в котором пробивалась тревога. - И где Ларс?
-Казалось, что ты будешь спать вечно. Ты, должно быть, действительно устала.
Берри пододвинулась ближе.
- Ларс сказал, что пойдет убедиться, что мы не оставили следов. Он взял с собой светильник. - Она нахмурилась и приподняла голову. - Но он ушел уже давно, если задуматься. Интересно...
Хелен зашарила под одеялом в поисках второго светильника. Найдя его, она поднялась и направилась к лестницам.
- Оставайся здесь, - скомандовала она. - Я его найду.
* * *
Но вместо того её нашел Ларс. И вернул страх.
- Люди идут, - прошипел он. - С оружием.
Пораженная, Хелен подняла глаза. До того она смотрела в пол, выискивая путь между обломками, загромождавшими то, что когда-то по-видимому было широким коридором. Из угла в шести метрах впереди и слева Ларс помигал её светильником, обозначив место, где он прятался.
Хелен погасила собственный светильник и направилась к нему, так быстро, как только могла в темноте.
- Кто они? - прошептала она.
- В большинстве Кощеи, - последовал ответ. - Где-то дюжина, может больше. Но ведут их другие. Я не знаю кто они такие, но выглядят они по-настоящему пугающе. У одного из них какое-то устройство.
Хелен была рядом с ним, положив руку на плечо мальчика. Она могла ощущать дрожь, сотрясавшую его щуплое тело.
- Думаю, они с его помощью выслеживают нас, Хелен, - добавил он голосом, полным страха. - По запаху, наверное. Или ещё как.
Хелен тоже поёжилась от страха. Она знала о существовании подобных устройств, поскольку ей о них говорил отец. Но они были очень дороги.
Что означало...
Хелен не хотела думать о том, что бы это означало. В любом случае это было плохой новостью.
- Как они близко? - прошептала она.
- Уже недалеко. Я заметил их некоторое время назад. После чего держался впереди них, в надежде, что они идут куда-то в другое место. Это было просто, поскольку у них полно фонарей и они не бояться ими пользоваться.
Страх в его голосе стал сильнее. Для беспризорника вроде Ларса кто-то идущий по темным пещерам нижних уровней Петли не беспокоясь, кто может его заметить, автоматически воспринимался угрозой. Самонадеянность признак силы.
- Оставайся здесь, - прошептала она.
Мгновением спустя, отрегулировав светильник на минимальную мощность, Хелен направилась вперед во тьму. Мягкого свечения, испускаемого светильником, хватало только чтобы осветить поверхность непосредственно у неё под ногами, не больше. Приближавшегося врага - а в том, что это и есть её враги, она вовсе не сомневалась - она искала используя уши и нос.
* * *
Нашла их она двумя минутами спустя. И испытала худшее в жизни отчаянье. От этих не убежать.
Может быть от Кощеев. Но не от тех пятерых, что идут впереди.
Из своего укрытия, заглянув за угол очередного из бесконечной череды коридоров, из которых, похоже, состояло это место, Хелен изучила приближавшихся преследователей. Кощеям, державшимся позади, выступающим чванливо и важно, точь-в-точь как ей запомнилось, она уделила не больше мгновения. Всё остальное время она посвятила пятерым шедшим впереди.
Одеты они были в гражданское, но Хелен немедленно распознала в них тренированных профессионалов. Всю свою жизнь она провела как отпрыск военных. Всё в этих четверых мужчинах и одной женщине вопило: солдаты. Это было очевидно по тому, как они выдерживали строй, по тому, как держали оружие, по всему...
Хевы! Её охватила непрошеная мысль. Смысла находится здесь военному подразделению хевов не было, но Хелен не усомнилась в логике. Хевы были её врагами. Хевы убили её мать. Кто же ещё - чьи ещё солдаты? - могут искать её? Она слишком плохо разбиралась в политике, чтобы понимать нелогичность союза между хевами и Кощеями. Враги есть враги, вот и всё. Такова основа политической логики горцев, и так было всё время существования человечества. Хелен родилась в военном госпитале на громадной орбитальной верфи называемой “Гефестом”, и только изредка бывала на Грифоне. Неважно. Она была дочерью своего отца. Горянкой.
Она сосредоточилась на двоих хевах, идущих в авангарде. Очевидно лидерах. Идущий слева во всём выглядел ветераном. Он изучал зажатое в руке устройство склонившись над ним, его узкое лицо было напряжено в сосредоточенности.
Взгляд Хелен переместился на человека, стоящего рядом с ним. Офицер, поняла она, командир. Она не была уверена - сложно сказать с учетом пролонга - но её показалось, что он был в действительности настолько молод, как говорило его лицо.
Его молодость её не утешила. Она видела, как ветеран кивнул головой, словно опуская топор на бревно, и видела как шевельнулись его губы. Юный офицер поднял глаза и взглянул прямо на неё, с расстояния не больше двадцати метров.
Он не мог видеть Хелен в темноте, а она могла четко его видеть. В его сухощавом лице не было ничего мягкого и детского; ничего мальчишеского не было в его жилистом теле. Она видела, как напряглись его скулы, и мрачный огонек, казалось блеснувший у него в глазах. Это было лицо юного фанатика, она знала это, который только что пришел к окончательному решению. Безжалостному и беспощадному, каковым только юность может быть. В это мгновение Хелен поняла его истинную цель.
Это было лицо убийцы, а не похитителя.
* * *
И поэтому, в конце концов, Хелен отдалась памяти её матери. Хелен Зилвицкая вернулась к жизни, возродившись в дочери, получившей её имя. Продолжая наблюдение Хелен не думала о собственной неизбежной смерти. В том, что враги поймают и убьют её, она не сомневалась ни на секунду. Но, возможно, если она сделает свое дело и уведет их в сторону, прежде чем её настигнут, монстры удовлетворятся только ей. И не станут дальше искать во тьме её собственных новообретённых детей.
Виктор
- Почти на месте, - сказал гражданин сержант Фаллон. - Она не может быть дальше чем в сотне метров. И те, кто бы там ни был с ней. Дети, полагаю, судя по показаниям. Я бы сказал мальчик и девочка. Её возраста или моложе.
Виктор поднял голову и взглянул в широкое отверстие, неясно видневшееся впереди. Комната, в которой они находились, при всех своих размерах, была похожа на полуобвалившийся древний склеп. Она была неплохо освещена их фонарями, древний проход, ведущий вперед, всё ещё был погружён во тьму.
Он колебался не больше секунды или двух. С приходом решения челюсти его напряглись.
Здесь. Сейчас.
Виктор приподнял дробовик. За исключением одной из Кощеев у Виктора был единственный на всю компанию дробовик. Остальные были вооружены пульсерами. Настолько естественно, насколько сумел, он взглянул через плечо на солдат и Кощеев следующих за ним. Быстро, легко - офицер, последний раз проверяющий своё войско, прежде чем повести их в битву. Он отметил Кощея, державшую дробовик, и запомнил её местонахождение.
- Мы с гражданином сержантом Фаллоном пойдем первыми, - сказал он. Его голос звучал очень хрипло, отдаваясь эхом в его собственных ушах. Услышав объявление оставшиеся трое солдат ГБ, похоже, немного расслабились. Во всяком случае Виктор на это надеялся.
Фаллон прочистил горло.
- Если позволите сказать, сэр, думаю...
Что он думал осталось неизвестным. Виктор поднял дробовик и выстрелил. Он уже установил оружие на максимальное рассеивание. На таком коротком расстоянии - дуло едва не касалось груди Фаллона, когда Виктор нажал на спуск - поток трехмиллиметровых дротиков буквально разорвал его пополам. Ноги гражданина сержанта, всё еще соединенные тазом и нижней частью живота, плюхнулись наземь. Верхняя часть торса Фаллона сделала нелепый кувырок назад, разбрызгивая вокруг кровь. Стоявших возле него Кощеев заляпало содержимым кишечника.
Приклад ружья быстро и естественно прижался к плечу Виктора. Следующей он прикончил гражданку капрала Гаршез. Они с Фаллоном были единственными из присутствующих хевов, кто бывал в бою. Оставшиеся двое были обычными охранниками ГБ.
Пучок дротиков искромсал Гаршез. Виктор немедленно перевел прицел. В него попала Кощей, вооруженная вторым дробовиком. Женщина стояла, пораженная параличом. Казалось, она в полнейшем шоке. Одна из её рук, на самом-то деле, отпустила оружие и стирала останки Фаллона с лица. Мгновением позже её лицо и всё, начиная с грудины, разнесло в клочья.
Теперь ГБ. Быстро! Он повернул дробовик обратно и прикончил двоих солдат, оставшихся от отделения Фаллона, одним выстрелом. Те успели только вытаращить глаза, прежде чем Виктор положил конец их существованию.
Виктор никогда не был в бою, но всегда серьезно относился к тренировкам. Он не ограничивался официально предписанным временем занятий в тире и на симуляторе. На самом деле он постоянно его превышал - что в основном забавляло прочих офицеров ГБ.
Он смутно слышал крики Кощеев. Но игнорировал их. Какая-то часть его сознания осознавала, что генетические “сверхчеловеки” начинают реагировать, начинают поднимать оружие, начинают...
Неважно. Виктор шагнул прямо в их гущу, стреляя снова и снова. В ближнем бою дробовик был самым смертоносным оружием, какое только можно вообразить. Это оружие не столько убивало людей, сколько разрывало на части. За секунды подземная пещера превратилась в подобие Ада. Растерянность и хаос, кровь, мозги и куски тел разбросанные повсюду, дико мечущиеся лучи ручных фонарей, освещающие происходящее подобно стробоскопу.
Абстрактно Виктор понимал своё преимущество - запланировал его. Несмотря на недостаток реального боевого опыта, он готовился к этому. На самом-то деле провел многие часы, обдумывая каждый шаг и втихаря тренируясь на симуляторе последние два дня. Он ожидал того, что произошло, а Кощеи всё ещё были наполовину парализованы шоком.
И даже у тех, кто не были парализованы, столь неожиданно хлынувший в кровь адреналин сделал движения слишком резкими, слишком размашистыми. Если они умудрялись выстрелить, то промахивались по цели - или попадали в одного из своих. Вопли и крики превратили кошмарную сцену в чистый бедлам. Шума, в сочетании с бешено мечущимися лучами света, в сочетании с летающими повсюду жуткими брызгами человеческих останков, было достаточно, чтобы переполнить любое сознание, не подготовившееся к такому.
Виктор всё это игнорировал. Как методичный маньяк, он просто шел на них. Практически лицом к лицу с ними, окруженный их дергающимися телами. Дважды отбивал в сторону стволы оружия, чтобы выстрелить самому. Он ожидал немедленной смерти, но и это тоже игнорировал.
Он игнорировал всё, кроме потребности убивать врагов. Игнорировал даже план, на котором они с Кевином Ушером сошлись. Виктор Каша должен был только выпустить в Кощеев единственную очередь. Вполне достаточную, чтобы рассеять их и привести в замешательство, чтобы бойцам Баллрума было легко разобрать цели, пока Виктор будет спасаться.
Поступать по другому было сумасшествием. Хоть Кощеи и не были тренированными солдатами, но всё-таки все они были генетически кондиционированными воинами с превосходными рефлексами и высокомерие их только отражало заложенное в ДНК. “Оставаться на месте - самоубийство, парень, - сказал ему Кевин. - Просто разгони их и беги. Ищи девчонку. Об остальном позаботится Баллрум”.
Но Виктор Каша был вооруженной дланью Революции, а не палачом. Защитником угнетенных, а не убийцей, прячущимся в засаде. Так он думал о себе, и так оно и было.
Мальчик внутри мужчины восстал, мужчина потребовал вернуть ему форму, которую он думал что носит. Говорите что хотите, думайте что хотите.
Офицер Революции. Усмехнись и пошли всё к чёрту!
Виктор ворвался в толпу Кощеев стреляя неумолимо, используя современный дробовик в ближнем бою, как пришедший в неистовство норманн мог использовать свой топор. Снова и снова и снова, как его учили все годы, прошедшие с тех пор, как он вышел из трущоб, чтобы сражаться за свой народ. Он не пытался найти укрытие, не пытался уклониться от ответного огня. Даже не понимая, что незамутненная ярость его атаки была ему лучшей защитой.
Но Виктор больше не думал о тактике. Как берсерк, он был готов встретить врагов нагишом. Красный Террор против Белого Террора, в открытую, на поле битвы. Как ему и обещали.
Он сам этого добьётся. Усмехнись и пошли всё к чёрту!
Выстрелы находили и находили и находили свою цель. Мальчишка из грязных трущоб размазывал сверхчеловеков по стенам; преданный юноша дал выход ужасному возмездию бога войны; а офицер Революции нашёл истину в собственном предательстве.
Усмехнись и пошли всё к чёрту!
Джереми
- Чокнутый пацан! - прошипел Джереми. Он с товарищами следовал за Виктором и его предполагаемыми палачами. Сейчас они прятались в тенях в задней части помещения. Джереми чувствовал, что его соратники по Баллрум поднимают пульсеры. Они целились в толпу вопящих Кощеев, мечущуюся в центре зала. Но возможности выстрелить не задев Виктора не было. Он находился прямо посреди Кощеев.
Того, во всяком случае, что от них осталось. Половина Кощеев уже лежала, разорванные в клочья смертоносно сумасшедшим Каша.
Смертоносным, да, и сумасшедшим притом. Но Джереми Экса достаточно часто обвиняли в том же самом. И были случаи, сказать по правде, когда он сам считал это обвинение пришедшимся не в бровь, а в глаз.
Вот как сейчас.
- Не стрелять! - крикнул он своим товарищам.
С ловкостью акробата, каковым он пришел в этот мир, Джереми перемахнул обломки и мягко приземлился на ноги. Затем, скакнув вперед как шут, он вскинул пистолеты, бывшие его любимым оружием. По одному в каждой руке, как подобало его собственной версии дворцового шута. Радостно прозвучал боевой клич Баллрум.
- Потанцуем?
Кощеи, сумевшие выжить под огнем Каша, только успели заметить скачущего скомороха, прежде чем погибнуть. Шут там или нет, Джереми Экс был по всей вероятности ещё и самым смертоносным из живущих пистолеро. Выстрелы следовали как движения пальцев мастера-пианиста, бегающих по клавишам в финале концерта столь же легко и безошибочно, сколь оглушительны извлекаемые ими звуки. Единственные звуки издавали летящие и попадающие в свою цель дротики. Не было никаких криков, никаких стонов, никаких звуков боли. Каждый выстрел нес мгновенную смерть, и продолжались они не больше нескольких секунд.
Ни один из Кощеев не сумел хотя бы выстрелить в Джереми. Единственный опасный для него момент наступил в самом конце, когда последний Кощей упал наземь. Тело в одну сторону, голова в другую. Выстрел Джереми разорвал ему шею.
Тут Джереми обнаружил, что смотрит прямо в дуло дробовика Каша. Джереми оставался единственным, кто всё ещё стоял на ногах, и юный офицер ГБ, естественно, тут же навел на него смертоносное оружие.
Последовал напряженное мгновение. Юное лицо Каша походило на лицо призрака. Бледное, напряженное, безэмоциональное. Даже его глаза казалось были пусты.
Но мгновение прошло, дуло ружья отвернулось, и Джереми мысленно возблагодарил тренировки.
К тому моменту, как в зал вошли товарищи Джереми, всё было кончено. Неподвижность и тишина. Виктор Каша медленно опустил дробовик. Ещё медленнее, как в тумане, он принялся ощупывать себя. Похоже в изумлении, что остался в живых.
- Легко отделался, - пробормотал Джереми. Фонари, оброненные умирающими Кощеями, светили в случайных направлениях, туда и сюда. Он повел головой, проверяя разбросанные по помещению трупы. Древний каменный зал стал склепом, наполненным кровью и разрушением. Неся собственные фонари, бойцы Баллрума разошлись и начали медленно обходить человеческие останки в поисках выживших.
Они нашли одного ещё живого. Последнее, что тот увидел, был язык его палача.
Затем снова опустилась тишина.
Джереми краем глаза засек движение. Повернулся, поднимая пистолет, но тут же опустил его. Его сверхъестественные рефлексы, рефлексы как тела, так и разума, опознали источник движения. Капитан и учитель боевых искусств медленно вышли на свет.
Тишина была нарушена возгласом, пришедшим из темноты.
- Папа!
Снова движение. Девочка бегущая со всех ног. Бегущая по месту бойни, как будто это была лужайка; скачущая по руинам так легко, как будто это трава.
- Папа! Папа! Папа! Папа!
- Странное же место, этот наш мир, - задумчиво произнес Джереми и улыбнулся стоящему рядом товарищу. - Как ты думаешь?
Дональд Экс выглядел гораздо солиднее, как и подобало такому крупному созданию. Когда-то он был F-67d/8455-2/5, созданным для тяжелых работ.
- Я не знаю, - буркнул Дональд, оглядывая сцену с бесстрастным удовлетворением.
- Мастер Тай! Мастер Тай!
- По мне, так вполне нормальное.
Дочь врезалась в отца, как самонаводящаяся ракета. Джереми поёжился.
- Хорошо, что он золотой медалист. А то она бы его наверняка уложила.
Взгляд его переместился на молодого человека, стоящего в одиночестве посреди лужи крови и баюкающего в руках дробовик. Теперь в его лице не было ничего, кроме невинности и заинтересованности.
- Странное, - настойчиво повторил Джереми. - Галахад не должен быть палачом.
Раф
Первое, что он осознал приходя в сознание, был голос. Все остальное было бессмыслицей. Какая-то его часть осознавала, что глаза у него открыты. Но та часть, что должна была видеть, этого не делала.
Был только голос.
Твой план замечательно сработал, Раф. Восхитительно! Тебя провозгласят Героем Революции. Тайно, конечно же. Точно так же, как было со мной.
Странно, но первый конкретный кусочек вернувшейся информации был именем. Он почувствовал, как струйка эмоций возвращается в наполнявшую его пустоту. Он ненавидел, когда его называли “Раф”. Не переносил даже обращения Рафаэль.
Все это знают! Но в мысли было больше угрюмости, чем гнева. Надутых губ обиженного ребенка.
Да, это, черт побери, была практически самая совершенная операция, из всего что я когда-либо видел. Я позабочусь, чтобы это было в моем рапорте, дополняющем рапорт Жиронда.
Имя “Жиронд” также вызвало отклик. Жиронд был гражданином майором подразделения ГБ на Земле. Одним из его собственных подчиненных. Но, однако, не из внутреннего круга. Жиронд вышел из оперативников; вовсе не его тип.
Ты будешь рад узнать, что во время облавы Баллрум в Петле, похоже, Кощеи практически полностью, черт побери, уничтожены. Боже, это было гениальным ходом с твоей стороны!
Слово “Боже” не должно было употребляться. Он это помнил. И ещё помнил, что присматривать за этим было возложено на него.
Учитывая неразбериху вызванную митингом на Солдатском Поле - всех этих людей, запрудивших улицы и переулки - и их собственные попытки поймать девчонку, все Кощеи повылезали из своих укрытий. Ну... Без сомнения кто-то остался. Не много.
В последовавшем звуке он распознал смех. Нет, скорее сухой смешок. Очень сухой. Очень холодный. Затем были ещё звуки. Он смутно понял, что кто-то отодвинул кресло и поднялся из него.
О, да. Ты - гений, Раф. Как ты и планировал, Баллрум за один день уничтожил Кощеев. И девчонка в безопасности, естественно, так что ты вытащил нас из этого дерьма. Можешь себе представить? До чего хладнокровны ублюдки из “Рабсилы”! Пытались подставить нас, сочтя, что после прибытия Парнелла кто угодно поверит чему угодно о хевах.
Это звук шагов, понял он. А затем, внезапно, понял, что видит человека. Его зрительные нервы работали всё это время, но что-то должно быть включилось в мозгу. До того он смотрел, но не видел.
Он прибывает сегодня, знаешь ли. Сразу после того, как мезанцы, готовящиеся к покушению, будут арестованы предупрежденными нами солли. Предупрежденными тобой, следовало бы сказать. Отдадим должное, где следует.
Ещё один резкий, сухой смешок. Он помнил этот смех. Помнил насколько ненавидел его. Помнил, даже, насколько он ненавидел человека, имевшего такую манеру смеяться.
Но не мог вспомнить имя этого человека. Странно. Раздражающе.
Его сознание птицей поскакало в этом направлении. Раздражение - это эмоция. Он начал вспоминать эмоции.
Человек, который смеялся, - выглядевший очень большим, особенно стоя в центре комнаты и смотря на него сверху вниз - рассмеялся снова. Когда он заговорил, его слова пришли как слова, а не как мысли.
- Конечно, орда репортеров, ожидающих в порту его прибытия, куда меньше, чем все ожидали. Нужно ли говорить, что их всё равно немало. Но половина репортеров солли находятся в Петле, освещая то, что они уже называют Второй Бойней Дня Святого Валентина* [первую устроил Аль Капоне в 1929 году расправляясь с соперничающей криминальной группировкой]. Славный ход, Раф! Всё в твоем плане просто великолепно.
Ушер. Вот как его зовут.
Он помнил, насколько ненавидел эту ухмылку. Даже ещё сильнее, чем манеру этого человека смеяться.
- Да, великолепно. И после финального искусного хода, который... - Человек бросил взгляд на дверь. - ... должен вот-вот произойти, ты войдешь в историю, как величайший оперативник всех времён.
Он под воздействием наркотика, пришло осознание. А с ним и ещё одно. Он знал, что это за наркотик. Не мог вспомнить его подлинное название, но знал, что его называют “наркотик зомби”. Его легко было применить как аэрозоль. Он помнил, что подумал, что воздух в его кабинете чересчур спертый, и собирался серьезно поговорить с уборщиками. Наркотик этот был совершенно нелегален. И не только из-за производимого эффекта, но и из-за того, что не оставлял следов в мертвом теле. Наркотик очень быстро разлагался в отсутствии насыщенной кислородом крови.
Прозвучал стук в дверь. Очень быстрый, очень торопливый. Он услышал другой голос, говоривший сквозь дверь. Очень быстро, очень торопливо.
- Давай! Они вот-вот взорвут входную дверь!
Прозвучали удаляющиеся шаги.
И снова эта ненавистная ухмылка.
- Ну, вот и оно, Раф. Пришел кульминационный момент твоей карьеры. Как ты и предвидел, “Рабсила” приберегла настоящих профи для атаки на посольство. Вот и они, рвутся внутрь. Конечно же, Бергрена мы уже вывели, так что идут они прямо на бойню. Как ты и запланировал.
Мгновением спустя здоровенные мощные руки подняли его, как марионетку. Оказавшись на ногах, он увидел выстроившихся у дальней стены морпехов. Всех в боевой броне и с пульсерами наготове.
- Как же, черт подери, жалко, что ты настоял на том, чтобы лично возглавить засаду, вместо того, чтобы оставить это профессиональным солдатам. Но ты всегда в глубине души был полевым агентом. Верно, Раф?
Его подтолкнули к двери. Ушер что-то вложил ему в руку. Пистолет, понял он и начал вспоминать, как его использовать.
Усилие высвободило его первую четкую мысль.
- Не называй меня Рафом!
Здание внезапно вздрогнуло от громкого взрыва и затем, спустя доли секунды, от ударов обломков в стены. Сотрясение высвободило часть воспоминаний.
Это то, что я и планировал. За исключением...
Ушер одной рукой открывал дверь, а другой удерживал...
Дюркхейм! Моя фамилия Дюркхейм! Гражданин генерал Дюркхейм!
Он слышал, как профессионалы “Рабсилы” врываются в громадный вестибюль посольства. Он мог видеть вестибюль сквозь открывающуюся дверь.
Здесь не должно было быть никого, кроме Бергрена и отделения морской пехоты. Зеленых новичков.
Здоровенная рука, державшая его за шиворот напряглась. Он мог ощутить напряжение могучих мускулов, готовых швырнуть его вперед.
- Не называй меня Рафом!
- Герой Революции! Посмертно, конечно же.
Он влетел в вестибюль оставшись на ногах и споткнулся. Уставился на профессионалов “Рабсилы” поднимающих свои пульсеры. Называйте их наёмными громилами, если хотите, они всё равно останутся тренированными солдатами. Бывшими коммандос. С мгновенной реакцией.
Он всё ещё пытался вспомнить, как использовать пистолет, когда шквал дротиков разорвал его в клочья.
