Глава 52

Салажий Уголк пустовал.

Аикава ушёл на "Копенгагене". Лео всё ещё оставался на Корнати. А Рагнхильд… больше не было. Остались только Хелен и Пауло.

Хелен сидела в обсервационном куполе, забравшись в кресло с ногами, уткнувшись подбородком в колени и обхватив руками лодыжки. Она разглядывала собирающиеся на орбите Монтаны корабли и думала. В куполе было очень тихо. Взгляд её остановился на ближайшем соседе "Гексапумы".

Тяжёлый крейсер "Колдун" оказался на Дрездене, когда туда прибыл "Эриксон" с приказом капитана Терехова всем кораблям флота в системе направляться к нему на Монтану. Капитан Андерс по выслуге был младше капитана Терехова, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как повиноваться, что бы он там ни думал о приказе. Он пришёл на Монтану два дня назад в сопровождении эсминца "Дротик". Хелен не знала, что именно шкипер рассказал о своих намерениях Андерсу и лейтенант-коммандеру Джефферсу, командиру "Дротика". Она допускала, что он мог вообще пока ничего им не сказать. Но на борту "Бойкой Кисы" к настоящему моменту все уже составили себе довольно неплохое представление о намерениях Терехова, и она подозревала, что слухи уже перекинулись на другие корабли, и Андерс с Джефферсом получили как минимум несколько намёков.

Затем, этим утром, прибыли ещё корабли, на этот раз с Талботта. "Вулкан" вернулся вместе с ещё одним крейсером типа "Звёздный Рыцарь" — "Бдительным" коммандера Элеаноры Хоуп, и лёгким крейсером "Отважный" — того же типа, что и "Непокорный", прежний корабль шкипера. С ними было ещё два эсминца — "Рондо" и "Ария", оба старого типа "Шансон".

Хелен отметила, что у них собирается довольно основательная эскадра. Да, по мантикорским стандартам большинство кораблей практически устарели, но по меркам всех остальных эти стандарты были слегка завышены.

Разумеется, эскадра-то была по сути дела краденой. Все эти корабли были частью "Южного патруля" контр-адмирала Хумало, одного из основных элементов его стратегии борьбы с пиратством. Формально, собирая их, шкипер не превысил своих полномочий. Задержки в прохождении информации на межзвёздных дистанциях означали, что от офицеров требовалось проявление инициативы. И чем выше становился ранг офицера, тем более инициативного поведения от него ожидали. Однако отмена распоряжений непосредственного начальства, тем более командующего станцией, не была чем-то, что можно себе позволить без веских на то оснований. И сделавшему это офицеру следовало быть предельно уверенным, что он сможет обосновать оправданность своих действий.

Впрочем, если он в ходе своих эскапад погибнет, то тем самым по крайней мере ловко отвертится от практически неизбежного разбирательства его действий.

Эта мысль вызвала у Хелен печальную улыбку. Хотелось бы поделиться ею с Пауло, но тот был на вахте. Что было одной из причин, по которым она пришла сюда сейчас, когда могла побыть в полутьме и тишине наедине со своими мыслями без необходимости делится ими с ним.

Улыбка Хелен поблекла, когда она поняла, что на самом-то деле была рада побыть вдали от него, по крайней мере в данный конкретный момент. Не счастлива, просто рада. Или, возможно, выражение, которое могло бы описать её чувства, было "испытывала облегчение". Хотя и у него был подтекст, который не подходил к ситуации.

В каком-то смысле они с Пауло болтались в Салажьем Уголке как две горошины в банке. Гардемаринский кубрик был предназначен для размещения восьми человек. Для двоих там было по сути дела слишком много места, хотя когда они впервые поднялись на борт "Гексапумы" представить себе подобное им было бы затруднительно.

С другой же стороны, имевшееся в их распоряжении пространство было слишком замкнутым. Когда не за кого было прятаться, у Пауло не получалось поддерживать прежнюю маску отстранённости, даже если бы он этого хотел. Что само по себе вызывало определённые проблемы, особенно в свете прописанного в Военном Кодексе запрета на физическую близость между военными, входящими в одну цепочку командования.

Дело было в том, что теперь, когда она знала подлинную причину, по которой Пауло так красив, и тем более после того, как она преодолела собственное глупое предубеждение и начала знакомиться со скрывавшейся за этой красивой внешностью личностью, она находила его… привлекательным. Весьма привлекательным, если говорить начистоту, чего ей крайне не хотелось делать. Она пришла к пониманию того, что то, как он утешал её после смерти Рагнхильд, было для него совершенно естественно, несмотря на неохотное сближение с людьми. Разумеется, Рагнхильд стала ему другом, также как и другом Хелен, но это было не одно и тоже. Он знал её меньше шести стандартных месяцев, Хелен же — больше четырёх стандартных лет. Пауло и Рагнхильд сблизились как раз достаточно для того, чтобы он сознавал, насколько болезненна была её смерть для Хелен, и для того, чтобы для него самого её смерть была достаточно болезненна, чтобы искать утешения.

Тот момент разделённых чувств, когда она рыдала у него на плече, а его слёзы падали на её волосы, изменил их отношения. То, что становилось дружбой, в своём роде столь же близкой, как с Аикавой и Рагнхильд, перешло в нечто иное. Нечто куда более значительное, и более чем слегка пугающее.

У Хелен и прежде бывало то, что она называла "романтическими отношениями". Вообще-то неоднократно. Иногда это было классно; другой раз разочарование вызывало в ней желание прибить идиота. Как и большинство мантикорских подростков, она была достаточно неплохо обучена основам человеческой сексуальности, и эти уроки пришлись кстати во время романтических отношений. И это тоже было классно. Временами ещё как классно, и она охотно это признавала.

Но никогда такие отношения не начинались так, как то, что зарождалось между нею и Пауло. Прежде всего, они не начинались с интенсивной неприязни с её стороны. И ни у кого из парней не было такого, как у Пауло багажа. Не было чуть ли не божественной красоты… и отвращения к источнику этой самой красоты. В Пауло укоренилась крайняя подозрительность. Защитная реакция против привлекательности, заложенной в его генах, чтобы повысить его рыночную стоимость как товара. Он не хотел, чтобы люди тянулись к нему из-за его внешности, а из-за собственной болезненной чувствительности он преувеличенно считал, что тот, кто всё-таки тянется к нему, делает это на самом деле из-за его внешней привлекательности.

Если бы Хелен решила активно за ним приударить, это смахивало бы на попытку потискать дикобраза со Старой Земли. И, в конечном итоге, оказалось бы практически наверняка сколь болезненно, столь и безнадёжно. Так что то, что она сама не была уверена, хочет ли за ним "приударить", было скорее всего хорошо. К тому же она подозревала, что он, как и она, ощущает изменения в том чувстве, что зарождается между ними. Оно уже было слишком сильным, чтобы Хелен могла назвать его просто дружбой, но пока что не перешло — не вполне перешло — во что-то иное.

Пока что.

Хелен заметила отошедший от "Бдительного" и направившийся к "Гексапуме" бот и поморщилась от ощущения вернувшейся горечи потери. Картина напомнила ей о столь многом, что кроме потери она ощутила и укол вины. С момента гибели Рагнхильд не прошло и трёх недель, и казалось абсурдным, что смерть одного из двух ближайших друзей Хелен может оказать настолько мощное воздействие на их с Пауло сближение. Это казалось почти что предательством памяти Рагнхильд. Однако ощущалось в этом и своего рода правильность. Словно это было подтверждением того, что жизнь продолжается.

Хелен вздохнула и покачала головой, но тут её часы издали негромкую трель.

Пора было отправляться на вахту, и она поднялась из удобного кресла, пока бот "Бдительного" начинал финальное сближение с "Гексапумой".

"Несомненно, это коммандер Хоуп летит к нам, чтобы выяснить, что происходит", — подумала Хелен и снова грустно улыбнулась, жалея, что не может стать сидящей на переборке каюты капитана мухой.

— Ну, думаю, прошло довольно неплохо, — заметил Терехов, когда люк его каюты закрылся за спинами Элеоноры Хоуп и лейтенант-коммандера Осборна Даймонда, её старшего помощника.

— Вы действительно так думаете… сэр? — отозвалась Джинджер Льюис, и капитан обернулся к ней. Та сидела в одном из его уютных кресел, как раз рядом с портретом Шинед. Терехов был уверен, что это соседство было случайным, но его в очередной раз поразило, насколько коммандер Льюис была похожа на более молодую и чуть более высокую версию его жены.

"Это не совсем те мысли, которые должны тебя посещать при виде офицера, исполняющего обязанности твоего старпома, Айварс", — едко напомнил он себе.

— Действительно, — ответил он, налил себе ещё одну чашку кофе из оставленного Джоанной Агнелли кофейника, откинулся в кресле и заложил ногу на ногу. — А что? Вам так не кажется? — с невинным видом поинтересовался он.

— Шкипер, я далека от того, чтобы предполагать, что вы несёте чушь, но Хоуп не сильно понравились ваши гениальные идеи. А она ещё и половины не знает, что бы она там ни подозревала.

— Ерунда. Уверен, это всего лишь вполне понятное… недовольство тем, что действующие приказы были с такой поспешностью отменены.

— Конечно-конечно, — сказала Джинджер, с улыбкой качая головой. Затем она посерьёзнела. — Шкипер, мне не сильно нравится Хоуп. Мне кажется, она из тех, кого заботит только прикрытие собственного зада и кому невыносима сама мысль о том, чтобы сознательно подставляться. Когда до неё дойдёт, что вы на самом деле планируете сделать, в истерике она будет по стенам бегать.

— Что я на самом деле планирую? — Терехов поднял брови, и Джинджер фыркнула.

— Я — механик, а не тактик, сэр. Я присматриваю за работой штучек-дрючек, смазываю детальки, верчу корабельный движок и заставляю корабль двигаться туда, куда указывают ваши тактические благородия. И делаю всё, что в моих силах, чтобы заштопать дырки, которые неизбежно появляются в моём находившемся в идеальном состоянии корабле по вине тех же самых тактиков. Тем не менее, у меня есть какие-никакие мозги, и я вот уже шесть месяцев наблюдаю вас в действии. Вы действительно полагаете, что я ещё не догадалась?

Терехов окинул её задумчивым взглядом. Он обнаружил, что ему всё больше и больше не хватает Анстена Фитцджеральда после того, как он отправил его на Монику семнадцать дней назад. Вообще-то, капитан был изрядно удивлён, насколько же его не хватало. Старпом не был блестящим офицером, но был очень даже неглуп и обладал компетентностью, опытом и смелостью отстаивать собственные убеждения. Он стал для Терехова именно таким "пробным камнем", каким и должен быть хороший старпом. Даже тогда, когда капитан не говорил ему ни слова. Зачастую всё, что ему требовалось, это представить себе вероятную реакцию Фитцджеральда.

Джинджер Льюис была не такой. Хотя, как она только что сама указала, она была механиком, а не тактиком, мозги у неё были первоклассные — лучше, чем у Фитцджеральда, если на то пошло. Возможно, даже лучше чем у самого Терехова, как тот частенько полагал. А то, что она была "мустангом", и не училась на Острове Саганами, давало ей возможность взглянуть на дело с другой точки зрения. Нешаблонное мышление было для неё словно бы естественным, а ещё она до некоторой степени была лишена почтения перед авторитетами, что для кадрового офицера было редким и удивительным качеством. Капитан понимал, что в данных обстоятельствах она была для него как бы не ценнее, чем мог бы быть сам Фитцджеральд.

— Полагаю, что вы, Джинджер, вычислили почти всё, — признал он после секундной паузы. — И, скорее всего, вы правы в том, что Хоуп не будет в восторге, когда она узнает об этом. Предполагая, разумеется, что события будут развиваться по наихудшему сценарию, и что мы всё-таки дойдём до провокации крупного межзвёздного инцидента.

— Помните, шкипер, в 281-ом герцогиня Харрингтон на Василиске разнесла в клочья судно-ловушку хевов? Ну то, за которое хевы заочно судили её как убийцу? — спросила Джинджер, и Терехов кивнул.

— Вот то было "крупным межзвёздным инцидентом", — сказала она. — А то, что замыслили вы, это нечто совершенно иное. Нечто, для описания чего я не уверена, что вообще изобретено название. Хотя, если задуматься, "развязывание войны" может оказаться достаточно близким понятием.

Капитан обдумал возможность возразить ей, но не стал.

В конце концов, она была права.

— Я знала, что Иверно идиот, — сказала дама Эстель Мацуко, когда подали закуски, — однако никак не подозревала, что он ведёт свою родословную от леммингов.

— От "леммингов", миледи? — переспросил Грегор О'Шонесси, и она, наморщив носик, потянулась за бокалом. Сделав глоток, она снова поставила бокал и промокнула губы салфеткой.

— Это зверёк, водящийся на Медузе, — пояснила она. — На самом деле название изначально принадлежало зверьку со Старой Земли. Медузианский был назван так из-за схожего поведения. Конкретнее из-за того, что они время от времени собираются в огромные стаи и либо бросаются с высокого обрыва, либо плывут прямо в море до тех пор, пока не утонут.

— Да зачем же им так поступать?

— Затем, что они размножаются как земные кролики, только ещё интенсивнее. Их численность возрастает до такого уровня, который угрожает разрушить их среду обитания, а это, похоже, генетически запрограммированный механизм снижения популяционного давления.

— Выглядит несколько расточительно, — заметил аналитик.

— Мать-Природа может позволить себе расточительность, — ответила Медуза. — В конце концов, они никогда не переводятся.

— Верно, — согласился О'Шонесси и наклонил голову к плечу. — Вообще-то, если подумать, это не такая плохая метафора для Иверно. Он и его дружки-олигархи действительно угрожают разрушить среду собственного обитания и, как и ваши… лемминги, они, к сожалению, не переводятся. Хотя, если честно, мне также очень понравилась метафора, использованная во время дебатов Альквезаром.

— "Динозавры с желудками полными замороженных лютиков", — процитировала с определённым смакованием Медуза. — Впрочем, здесь есть неточность. Не думаю, что это динозавров находили с набитыми лютиками животами. Кажется, это были… слоны? Бегемоты? Во всяком случае, что-то теплокровное. Но фраза была действительно меткой, признаю.

— И Иверно она тоже не слишком понравилось, — с плохо скрытым злорадством добавил О'Шонесси.

— Да, не понравилось, — рассудительно согласилась баронесса.

Они с её гостем замолчали, пока флотские стюарды, также как и морпехи полковника Грея назначенные в её штат, убирали закуски и вносили первое блюдо. Это был очень вкусный суп из курицы, риса и местного злака, очень похожего на полированный ячмень. Временный губернатор с удовольствием его отведала.

— Так как, по-вашему, правительство Новой Тосканы отреагирует на его маленькое фиаско, миледи? — спросил О'Шонесси. Формально он был её аналитиком и руководителем разведки, но давно уже обнаружил, что в политических вопросах она была лучшим аналитиком, чем он.

— Трудно сказать, — задумчиво ответила она. — Им бы, разумеется, следовало бы тихонько подойти к нему сзади и подтолкнуть с утёса. Хотелось бы только быть уверенной, что они видят это в таком же свете.

— Примерно треть его собственной делегации с радостью пристрелила бы его прямо в Собрании, — заметил О'Шонесси, и она кивнула.

— Определённо. И могла бы недурно заработать на билетах на это зрелище. Вы обратили внимание на выражение лица Лабабиби, когда она поняла, что его предложение провалится?

— Да, миледи, — ухмыльнулся О'Шонесси. Вне всяких сомнений, именно ухмыльнулся. — Практически готов гарантировать, что у неё были инструкции поддержать его. Должно быть, она была вне себя от радости, что поскольку Шпиндель принимает Собрание у себя, её очередь голосовать была последней.

Медуза кивнула. Когда системный президент Шпинделя поднялась, чтобы объявить за что отдаёт свой голос, за выражением лица Иверно баронесса наблюдала практически также пристально, как за Лабабиби. Новотосканец явно заранее считал её голос своим, и его яростное смятение, когда она проголосовала против, было практически столь же очевидным, как и радость Лабабиби.

— То, что Лабабиби презирает Иверно, было очевидно уже несколько недель, и даже месяцев, — сказала она. — Скорее всего, он был единственным во всём Собрании, кто этого не понимал. И вы правы насчёт её инструкций. Но предложение провалилось ещё до того, как очередь голосовать дошла до неё, так что ей даже не придётся расплачиваться за нарушение инструкций. Она же та, кто решительно поставил их на сторону победителей, вместо того, чтобы приковать себя к проигравшим, как ей было сказано. И при этом она сумела публично отвесить Иверно пинка по особо чувствительному месту. Вот вам и сытые волки, и целые овцы!

Баронесса с аналитиком едко улыбнулись друг другу. Потом она покачала головой.

— Грегор, то, что политика Иверно была обречена на громкий провал, было очевидно каждому с IQ отличным от нуля. Как принципы, так и откровенный, циничный прагматизм должны обратить против него тех, кто его раньше поддерживал. Но у членов политической элиты Новой Тосканы — в широком значении термина — в генотипе тоже найдётся немало от леммингов. Иначе почему бы их делегации были выданы именно такие инструкции?

— Скорее всего, в своё время это казалось хорошей идеей.

— Как и первая атака хевов на Грейсон, — сухо парировала баронесса, и аналитик рассмеялся. Но его веселье было мимолётным, и он нахмурился.

— Может быть вы правы, миледи, — медленно произнёс он. — Вся информация об Иверно, которую я смог собрать, говорит о том, что даже сейчас он не собирается отказаться от главенства в делегации без прямых, не допускающих двойного толкования приказов из дома. А пока он будет упорствовать, никто из находящихся на Флаксе делегатов Новой Тосканы ничего не сможет с этим поделать. Хотелось бы, однако, верить, что у правительства их системы достанет ума, чтобы прислать инструкции, которые отменят его решение.

— Вам хотелось бы так думать, но думаете ли вы, что будет так?

Аналитик несколько секунд думал, а потом вздохнул:

— Вообще-то нет.

— Я и сама не испытываю особого оптимизма. Я считала проблемой Тонкович, но её, по крайней мере, корнатийцы отозвали домой, где ей досталось так, что она подала в отставку. — Курьер со Сплита принёс эту новость накануне. — Но боюсь, что олигархи Новой Тосканы даже более упрямы, и выступают куда более монолитным фронтом, чем корнатийцы.

— Да, миледи, так и есть. Мой наилучший прогноз на данный момент состоит в том, что с вероятностью примерно восемьдесят процентов они оставят Иверно дальше руководить их делегацией. При этом я оцениваю в семьдесят процентов вероятность того, что они не пришлют ему никаких новых инструкций. Они позволят ему стоять столбом перед грузовиком, пока тот на него не наедет, и будут надеяться на лучшее. А вот что они сделают после этого, я не знаю, почему и спросил вас. Мне кажется, что в настоящий момент вероятности исходов слишком близки, чтобы говорить что-то определённое. Практически пятьдесят на пятьдесят за то, что они уцепятся за идею, что прекрасно обойдутся и без нас.

— Я оцениваю ситуацию также, — сказала Медуза. — И Иверно скорее всего прав в том, что мы будем вынуждены предотвращать их поглощение кем бы то ни было ещё. Но во всём остальном… — она покачала головой. — Либо Новая Тоскана превратится в некую разновидность полицейского государства, либо нынешнее руководство вылетит из своих кресел, как только их электорат увидит, что происходит с остальным Скоплением без их участия.

— И это может обернуться даже большей кровью, чем действия Нордбрандт на Корнати, — мрачно заявил О'Шонесси.

— Именно это происходит с закрытыми, эксплуататорскими правящими классами, которые настаивают на том, чтобы закручивать гайки всё туже, вместо того, чтобы провести реформы или, хотя бы, спустить пар каким-либо контролируемым способом, — грустно согласилась Медуза, а потом встряхнулась.

— Если они полны решимости проводить самоубийственную политику, мы мало что можем с этим поделать, — сказала она. — С другой стороны, похоже всё остальное Скопление с песнями переходит на сторону Альквезара и Крицманна.

— Это так, — О'Шонесси не особо старался скрыть своё удовлетворение, а временный губернатор улыбнулась даже шире него. — С учётом того, что Терехов и Ван Дорт сделали с Нордбрандт и АСК, а теперь и того, что проект Конституции Альквезара получил поддержку практически в неизменном виде, должен сказать, что затор с аннексией, похоже, рассосался. Что меня беспокоило больше всего — после того, как правительство наконец-то решилось назначить жёсткий предельный срок — так это эффект, который смерти и разрушения на Корнати должны были оказать на политические взгляды дома. Тактика затягивания Тонкович и Иверно с самого начала не имела шанса устоять против угрозы исключения из аннексии, но у меня были сомнения насчёт того, одобрит ли Парламент аннексию, даже если королева будет её активно проталкивать, если там сложится мнение, что Сплит будет постоянной, незаживающей болячкой.

— Полагаю, вы могли недооценивать как влияние Её Величества на нынешний Парламент, так и силу духа электората, — сказала Медуза. — С другой стороны, вы могли оказаться правы. В любом случае, я рада, что в Скоплении больше не ожидается впечатляющих взрывов и кровопролития.

— Замечательно, Амаль, — сказал Терехов. — Общий сигнал по эскадре. Всем готовность к отбытию с орбиты Монтаны и совместному переходу до точки "Мидуэй".

— Слушаюсь, сэр, — подтвердил получение приказа лейтенант-коммандер Нагчадхури, и Терехов обвёл взглядом свой мостик.

"Гексапума", оставившая часть морпехов на Корнати, понёсшая потери в результате гибели Хок-Папа-Один, и выделившая команду под руководством Анстена Фитцджеральда на "Копенгаген", была недоукомплектована экипажем. То же самое количество погибших и откомандированных членов экипажа на более старом корабле, вроде "Колдуна" или "Бдительного", оставило бы относительно несущественные дыры. На "Гексапуме" оно повлекло за собой значительную нехватку рук. Капитан испытывал искушение "позаимствовать" несколько человек с других кораблей, но не слишком сильное. Он знал закалку своего оружия и предпочитал некоторый некомплект экипажа риску внести в этот критический момент в него изъяны.

Терехов перевёл взгляд на главный дисплей. Сейчас на нём горели зелёные значки двенадцати кораблей. Кроме собственно "Гексапумы" в наличии имелось ещё два тяжёлых крейсера: "Колдун" и "Бдительный", и три лёгких: "Отважный" и "Дерзкий", оба братья его погибшего "Непокорного", а также "Эгида", корабль нового типа "Авалон", почти столь же современный, как и "Гексапума". Это было ядро ударной мощи "его" эскадры, а поддержку осуществляли четыре эсминца: "Дротик" и "Янычар", оба относительно новые, и древние (хотя ни один из них на самом деле не был старее "Колдуна") "Рондо" и "Ария". Компанию десяти боевым кораблям составляли курьерское судно, ранее приписанное к правительству Монтаны и реквизированное Тереховым, и КЕВ "Вулкан".

Он позволил своему взгляду на мгновение задержаться на значке "Вулкана", а потом положил руки строго вдоль подлокотников командирского кресла и развернул его к лейтенант-коммандеру Райту.

— Итак, Тобиас, — сказал спокойным тоном, в котором не было и следа неуверенности. — Уводите нас отсюда.