Глава 48

Хелен опустилась на палубу на колени, и медленно, тщательно набрала код замка сундучка. Аикава был на вахте — она понимала, что капитан загружает его потому, что тот винит себя. Если бы Аикава не опознал грузовик, ничего бы такого не произошло. Конечно, глупо было винить в этом себя, но он винил, а шкипер был слишком мудр, чтобы позволить ему сидеть и грызть самого себя.

Но кто-то должен был заняться и этим делом, и оно досталось Хелен.

Её руки тряслись, когда она поднимала крышку сундучка. Хелен часто заморгала, пытаясь смахнуть внезапно заполонившие глаза слёзы. Но не смогла. Те пришли слишком внезапно, слишком быстро. Прикрыв рукой рот и раскачиваясь, стоя на коленях, она зашлась беззвучными рыданиями. Она не могла это сделать. Не могла. Но должна. Это было последнее, что она когда-либо сможет сделать для своей подруги… но она не могла.

Хелен не слышала, как у неё за спиной открылся люк, для этого она была слишком погружена в своё горе. Но, почувствовав прикосновение к своему плечу, она резко оглянулась.

Пауло д'Ареццо смотрел на неё, его привлекательное лицо тоже было искаженно горем. Она смотрела на него сквозь слёзы, а он опустился на корточки рядом с ней.

— Я не могу, — еле слышно прошептала она. — Я не могу этого сделать, Пауло.

— Я понимаю, — мягко сказал он. И её рыдания наконец-то прорвались. Пауло полностью опустился на колени, и, прежде чем она поняла, что он делает, обнял её, прижимая к себе. Она попыталась вырваться — не потому, что он её обнял, а стыдясь проявленной слабости. Но не смогла сделать и этого. Объятие Пауло только стало крепче, с нежной, но непреклонной силой удерживая её. Он погладил Хелен по голове.

— Она была твоей подругой, — мягко прошептал ей Пауло. — Ты любила её. Давай. Поплачь по ней… А потом я тебе помогу.

Это было уже чересчур. Её самоконтроль пал, как и сопротивление, и она, уткнувшись ему в плечо, разрыдалась по своей погибшей подруге.

Айварс Терехов вошел в зал совещаний мостика с застывшим в стальной маске лицом. Его голубые глаза были суровыми и холодными, и под их голубым ледком беспокойно ворочалась питаемая горем ярость.

Следом за ним вошел в комнату капитан Тадислав Качмарчик. Морпех занял место рядом с Гатри Багвеллом, а Терехов — своё место во главе стола, после чего пробежался взглядом по офицерам сидящик за ним.

Абигайль Хернс выглядела так, словно недавно плакала, однако в ней было спокойствие, почти безмятежность, резко контрастирующая с настроением всех остальных собравшихся. Под безмятежностью скрывалась сталь, несгибаемая сталь Грейсона, но было там и смирение. Не прощение тех, кто убил её гардемарина, но смирение с тем, что испытывать привязанность — любить — означало открыться возможной боли утраты… и что отказ от любви был равносилен отказу от жизни.

В Наоми Каплан смирения не было. Ещё нет. Ярость продолжала клубиться в её карих глазах, обжигая концентрированной ненавистью. Во всей вселенной не нашлось бы мщения достаточного, чтобы погасить её свирепую ярость, но пока не прошло достаточно времени, чтобы она поняла это.

Анстен Фитцджеральд, Гатри Багвелл, Джинджер Льюис, Тадислав Качмарчик и Амал Начадхури все были в той или иной степени отражениями Каплан.

"Всё из-за неожиданности и глупости случившегося", — подумал Терехов. Все они, даже Абигайль, — в особенности Абигайль — видели сражения. Видели, как гибнут люди. Теряли товарищей. Но невероятная, небрежная лёгкость, с которой прямо у них на глазах были зачёркнуты жизни юного гардемарина, команда Хок-Папа-Один и пятнадцати морпехов… Это было совсем по-другому. И всё совершенно зазря. Человек, который убил их по-видимому в приступе паники и подогретой ужасом мстительности, был мёртв. Как и большая часть его товарищей по экипажу.

"И всё зазря", — подумал он, вспоминая лицо Рагнхильд, каждый раз, когда она пилотировала его бот. Вспоминая, как она пыталась скрыть недовольство своей внешностью малолетки, и её радость, когда пилотируя бот она обретала крылья. Вспоминая все те невероятные надежды, что подавала её жизнь, стёртая так, словно её никогда и не было.

"Нет, — возразил он себе, разозленный этой мыслью. — Нет, не словно её никогда не было. Она была. Вот почему это так больно".

— Перед тем, как я продолжу, — тихо сказал он, — не будет никаких самобичеваний. Если кого-то на этом корабле и стоит винить в произошедшем с нашими людьми в том боте, так это меня. Я послал их туда, зная, что то судно вооружено.

Собравшиеся за столом пошевелились. Большинство отвели взгляды. Но Абигайль Хернс посмотрела прямо ему в глаза и покачала головой. Она ничего не сказала, но ей и не нужно было, и Терехов обнаружил, что смотрит на неё в ответ. Затем, к своему собственному удивлению, он коротко кивнул, принимая её молчаливую поправку.

— Шкипер, — начал Фитцджеральд, — вы не могли…

— Я не говорил, что принял неправильное решение, учитывая ту информацию, которая у нас имелась, — перебил его Терехов. — Мы — офицеры Королевы. Офицерам королевы случается погибать, исполняя свой долг. А также посылать других людей туда, где они погибнут. Кто-то должен был отправится в том боте, и как я тогда и сказал, только безумец мог попытаться остановить его. Один так и сделал. — Он глубоко вздохнул. — Но всё равно, отправиться туда было их долгом, а моим долгом было их туда послать. Что я и сделал. Именно я. И никто другой. Я не позволю никому из находящихся под моей командой офицеров — или гардемаринов — винить себя в том, что они не обладали божественной силой ясновидения, чтобы предсказать то, что произошло.

Он снова обвёл взглядом сидящих за столом, и в этот раз взгляда не отвёл никто. Терехов удовлетворённо кивнул, и, сделав резкий жест правой рукой, переключил своё внимание на Качмарчика.

— Тадислав, просветите всех на предмет того, что мы выяснили на данный момент.

— Да сэр, — Качмарчик достал свой планшет из футляра на поясе и включил дисплей.

— Судно принадлежало корпорации "Джессик Комбайн", — начал он. — Учитывая его конструкцию и оборудование, оно определенно подпадает под действие "положения об оснащении" конвенции Червелла. Таким образом, все члены его команды автоматически подпадают под смертный приговор, даже если не учитывать произошедшее с Хок-Папа-Один. Они сознают это, и все выжившие наизнанку выворачиваются, чтобы выдать достаточно информации, чтобы купить себе жизнь.

— Что нам на данный момент удалось выяснить…

Стивен Вестман наблюдал как аэрокар в который уже раз опускается рядом с палаткой.

"Может быть стоило вообще оставить её тут, — сухо подумал он. — Не пришлось бы лишний раз возиться, то снимая её, то снова устанавливая".

Двери открылись и знакомые "гости" выбрались из машины. Но в этот раз девушки-гардемарина с ними не было, и он почувствовал легкий укол удивления.

После обмена приветствиями он, Терехов, Ван Дорт и Тревор Баннистер снова расселись за столиком.

— Должен сказать, что удивлён, — начал Вестман. — Я полагал, что вы оставите меня переваривать информацию чуть подольше.

— Мы так и собирались, — признался Ван Дорт. — Но кое-что произошло. Кое-что, что вы должны узнать, прежде чем принимать какие-либо решения.

— И что же это? — Вестман чувствовал в своём голосе ту жесткость, с которой он всегда обращался к Бернардусу Ван Дорту. Он изо всех изо всех сил старался сдерживаться, но старую враждебность не так легко преодолеть даже тому, кто уверен, что хочет её преодолеть. А Вестман ещё вовсе не определился, хочет ли этого.

— Возможно, вы заметили, что миз Зилвицкой с нами нет, — вставил Терехов, перетягивая внимание монтанца к себе. — Я освободил её от всех остальных обязанностей, чтобы позволить ей заняться оставшимися от гардемарина Павлетич вещами.

Вестман напрягся. Он помнил другую девушку-гардемарина. Он не встречался с ней, как с Зилвицкой, но некоторые из его… друзей в Брюстере, смогли сделать несколько её фотографий, когда снимали приземлившийся бот Терехова, и он помнил их шутки о том, как незрело она выглядела.

— Оставшимися вещами? — переспросил он.

— Да. Миз Павлетич, экипаж её бота, и пятнадцать моих морпехов погибли за пять часов до того, как главный маршал связался с вами. Их бот был уничтожен вооруженным транспортником на орбите Монтаны.

Вестман заметил, что голос мантикорца звучал резче, чем когда-либо раньше. Слова падали быстро и резко, словно заточенная сталь охотничьего ножа. Затем он заметил ту же сталь в голубых глазах, смотрящих на него через стол.

— Это судно, мистер Вестман, прибыло, чтобы доставить оружие вам. — Вестман почувствовал, как его сердце замерло, и по телу пробежала внезапная холодная дрожь. — Оно передавало транспондерный код судна, зарегистрированного как "Золотая Бабочка", но его настоящим названием, насколько у него таковое вообще было, по всей видимости являлось "Марианна". Оно прибыло прямо со Сплита, куда доставило значительный груз оружия для миз Нордбрандт, а организовал доставку некто, представляющийся как "Зачинщик", и работающий на некую организацию под названием "Центральный Комитет Освобождения". Это вам что-то говорит, мистер Вестман?

— Частично, да — признался тот, твердо встречая взгляд Терехова. — Если вы хотите услышать от меня соболезнования по случаю гибели ваших людей, то примите их, — продолжил он, надеясь, что мантикорец услышит искренность в его голосе. — Но хотя я лично не имею отношения к их смертям, позвольте указать на то, что сюда, на Монтану, вас привела угроза открытых боестолкновений. Я сожалею о потерях, которые вы понесли. Но не буду извиняться за то, что в поиске необходимых мне оружия и снаряжения обратился к тому, кто с готовностью предложил его мне.

— Ах, да. Щедрый и альтруистичный мистер Зачинщик, — подхватил Ван Дорт. Вестман понимал, что иномиряне зажимают его в клещи, но, к сожалению, понимание не делало их тактику менее эффективной.

— Выжившие члены команды "Марианны" — их было не так много — жаждали рассказать нам всё, что знали, — продолжил рембрандтец. — Полагаю, вам тоже следует узнать, что они поведали. Но предварительно я хотел бы, чтобы Тревор высказал своё мнение насчёт того, что я собираюсь вам сказать.

Вестман посмотрел на шурина Ван Дорта. Главный маршал выглядел так, словно предпочёл бы находиться в другом месте, но взгляд Вестмана встретил как всегда решительно.

— Мои люди присутствовали при допросах, Стив, — прямо начал он. — Я просмотрел все относящиеся к делу записи. И люди капитана Терехова захватили компьютеры "Марианны" практически неповреждеными. Одна из заключенных, Анетта Де Шаброль, дезактивировала защиту, чтобы они могли просмотреть архивы. Всё, что я пока видел, подтверждает то, что рассказали нам выжившие члены команды.

Вестман смотрел на него ещё пару секунд, затем медленно кивнул. Он понял зачем Ван Дорт — или Терехов — позаботились чтобы Баннистер мог подтвердить правдивость или, по крайней мере, соответствие фактам того, чем они собирались с ним поделиться.

— "Марианна", — ровный голос Ван Дорта вернул внимание Вестмана, — вовсе не работала на что бы то ни было называемое "Центральным Комитетом Освобождения". Насколько известно команде, никакого "Центрального Комитета Освобождения" не существует. "Марианна" принадлежала и работала на "Джессик Комбайн".

Вестман чувствовал, что внезапный шок превратил его лицо в застывшую маску, но ничего не мог с этим поделать. "Джессик Комбайн"? Это невозможно!

— Оружие поставлялось "отрядам сопротивления" в Скоплении по прямому приказу Изабель Бардасано, младшего члена совета директоров "Джессик", которая специализируется на тайных операциях, "мокрых делах" и перевозке генетических рабов, — неумолимо продолжал Ван Дорт. — Судно было оборудовано и снаряжено как работорговец. Чем в действительности и являлось. А среди выживших членов команды оказался и капитан, который за годы работы провёл немало "специальных операций" для "Джессик". С его точки зрения это была всего лишь ещё одна такая операция.

Ван Дорт остановился. И, ничего не добавив, откинулся на стуле, и посмотрел на Вестмана.

Вестман смотрел на него, — уставился на него — в полном неверии. Этого не могло быть. Просто не могло быть! Зачем "Джессик Комбайн", одной из самых грязных межзвёздных корпораций Мезы, обеспечивать оружием движение сопротивления, целью которого было прогнать всех иномирян с земли Монтаны? Это не имело никакого смысла!

И всё же…

И всё же имело. Вестман стиснул зубы, поняв, что его худшие опасения насчёт Зачинщика даже близко не лежали с истиной. Что бы он ни думал о своих достижениях, "Зачинщик" и его хозяева использовали его.

Осознание оказалось болезненным. Но ещё хуже было понимание того, почему они это сделали. Он отчаянно пытался избежать очевидного вывода, но собственная проклятая цельность не позволила ему этого. Она заставила его посмотреть правде в глаза.

Единственной причиной, по которой любая из мезанских корпораций стала бы помогать ему не допускать Звёздное Королевство Мантикоры на Монтану, было лишь чтобы открыть дорогу Пограничной Безопасности. Если бы ему удалось выдворить Мантикору, то только для того, чтобы Пограничная Безопасность — и Меза — пришли на их место.

— Я… — выдавил он, но остановился и, прочистив горло, продолжил. — Я не знал, что в этом замешана Меза. Это, конечно, не обязательно означает, что Мантикора вся в белом, — его взгляд практически непроизвольно метнулся к белому берету Терехова, но он усилием воли вернул его к лицу Ван Дорта и продолжил, — но это не оправдание ведению дел с кем-то вроде Мезы.

— Меза вероятно не единственная с кем ты вёл дело, Стив, — тягостно добавил Баннистер. — По информации ублюдков с того корабля, их следующим пунктом назначения была не Меза, а Моника.

— Моника? — на этот раз Вестман даже не пытался скрыть своё изумление.

— Угу, — кивнул Баннистер. — Моника. Вся их миссия по доставке груза использовала песочницу "президента" Тайлера в качестве промежуточной базы. И, полагаю, тебе известно, что крупнейшим клиентом наёмников Моники является Пограничная Безопасность. Так что это говорит о людях, которые с такой готовностью устремились тебе на помощь?

— Это говорит, — медленно ответил Вестман, — что есть дурни, и есть полные дурни. И я признаю, что в этот раз был тем самым полным дурнем. И что бы я ни думал о Звёздном Королевстве Мантикоры, или о Рембрандте, полагаю, в этот раз джентльмены я задолжал вам свою признательность. Прими я "помощь" подобной мрази, я бы сам себе перезал горло, после того как всё бы узнал.

— Вопрос в том, Стив, — заявил Баннистер, — что ты собираешься делать теперь, когда уже узнал. Ты упрямый парень, даже для монтанца. Чёрт, да ты помнишь мои обиды дольше меня самого! Но тебе пора посмотреть правде в лицо, дружище. Я знаю, ты зол на Рембрандт из-за того, что он сделал Монтане. Ладно, ты имеешь на это право. Я знаю, что ты зол на Бернардуса, и знаю почему. Лично я думаю, что мы лелеяли данную конкретную ненависть достаточно долго, чтобы Сюзанна, если бы она была тут, надрала нам обоим задницу. Но это твоё дело. Я не собираюсь тебе указывать, как относиться как Бернардусу как к человеку. Но как к представителю баронессы Медузы, полагаю, тебе стоит к нему прислушаться, потому что это правда, Стив. Это правда. Звёздное Королевство Мантикоры может быть и несовершенно, но чертовски лучше всего, что мы когда-либо сможем получить от Пограничной Безопасности и кого-то вроде Мезы. Просыпайся, Стив.

Стивен Вестман посмотрел на своего старинного приятеля, и понял — каким бы яростным ни было желание не признавать это — что Тевор был прав. Долгие секунды он боролся с собой и со своей упрямой, монтанской гордостью. Затем глубоко вздохнул.

— Ладно, Тревор, — тяжко сказал он. — Полагаю, ты прав. Мне просто не по нутру признавать, что я был настолько глуп. Это не значит, что мне нравится всё это. И не ожидай от меня полюбить Мантикору или — особенно! — Рембрандт. Но я признаю, что никто из них и близко не может сравнится с Пограничной Безопасностью. И будь я проклят, если позволю кому-то вроде Мезы использовать меня или моих людей. Разумеется, я должен буду обговорить всё со своими ребятами, прежде чем мы примем твёрдое решение. Надеюсь, ты это понимаешь.

— Обговаривай. Надеюсь, тебе будет малость легче убедить их, если ты упомянешь то, о чём Бернардус договорился с президентом Саттлзом перед этим нашим небольшим визитом.

Вестман вопросительно посмотрел на него, и главный маршал усмехнулся.

— Старина Бернардус может и недотягивает по стервозности до высот Инеки Ваандрагер, но и сам по себе он весьма убедительный переговорщик. Начал он с того, что Рембрандт отказывается от выдвижения обвинения в разрушении его анклава здесь, на Монтане. Продолжил, рассказав президенту, что у него уже есть одобрение баронессы Медузы на предложение амнистии всем вам со стороны Мантикоры, если вы сложите оружие и остановите весь этот абсурд. И тогда он указал президенту, что если Рембрандт готов простить вас, и Мантикора тоже готова простить вас, то ему может тоже следует применить своё право на помилование, и предложить вам амнистию по законам Монтаны, если вы сложите оружие.

— Вы серьёзно? — Вестман вытаращился на Баннистера, затем перевёл взгляд на Ван Дорта и Терехова. Баннистер лишь усмехнулся, и Вестман почувствовал, что у него отвисает челюсть. — Я никогда не просил о снисхождении, Тревор! Я пошел на это, зная, на что иду! Я готов отвечать за всё, что я натворил!

— Не сомневаюсь в этом мистер Вестман, — вмешался Терехов. — Я уважаю такое отношение, пусть даже это кажется чересчур упрямым даже для монтанца. Но как бы ни были вы готовы отвечать за свои поступки, не кажется ли вам, что вы должны принять это предложение ради своих людей? Или, по крайней мере, дать им самим возможность выбора?

Вестман смотрел на него несколько секунд. Потом его плечи опустились, и он устало покачал головой.

— Пожалуй, вы правы, — вздохнул он. — Пожалуй, вы правы.

— Значит вы считаете, что он согласится, капитан Терехов? — спросил Уоррен Саттлз.

— Думаю да, господин президент. С другой стороны я не лучший специалист по процессам, происходящим в голове мистера Вестмана, или кого ещё из монтанцев. Не обижайтесь, сэр.

— И не собираюсь, — с улыбкой ответил Саттлз, и взглянул на Баннистера. — Ваше мнение, главный маршал?

— О, он сдастся, господин президент, — уверенно заявил Баннистер. — Он будет брыкаться, жаловаться и ныть. Спустя пару лет он будет тыкать в каждую пошедшую не так мелочь, и будет говорить мне, как хорошо бы было, если бы он только смог не пустить к нам Мантикору. Но это же Стив. Он всегда будет упрямым и раздражительным, как псевдогадюка со сломанным клыком. Но если он даст слово, он его сдержит. И даже ноя, он будет понимать, что ведёт себя как дурак, но его это нисколько не обеспокоит.

Улыбка Саттлза переросла в смешок, и он встряхнул головой.

— Если он перестанет взрывать планету, мне этого вполне достаточно, — заявил президент. — Я даже как-нибудь переживу всю шумиху, которую поднимет кабинет, когда я заявлю о помиловании!