Глава 12

— Добрый вечер, госпожа губернатор.

— Добрый вечер, госпожа президент.

Дама Эстель Мацуко, баронесса Медуза и, именем королевы Елизаветы III, временный губернатор Скопления Талботт, сделала лёгкий поклон. Самиха Лабабиби, президент системы Шпиндель, ответила ей тем же. Обе женщины были смуглокожи и стройны, но Лабабиби, благодаря давнему увлечению парусным спортом и подводным плаванием, была более крепко сбита и мускулиста. При росте в метр шестьдесят пять, она была на семь с половиной сантиметров выше дамы Эстель. Обе были черноволосы и кареглазы, хотя разрез глаз дамы Эстель был характерно азиатским. Кроме того, она была на несколько десятков лет старше Лабабиби, хотя пролонг второго поколения делал её моложе. Дама Эстель, чтобы принять нынешнее назначение, ушла с поста министра внутренних дел.

— Рада вашему присутствию, — продолжила президент системы. — Я боялась, что вы не успеете вернуться с Рембрандта.

— Временные рамки оказались несколько более жёсткими, чем я ожидала, — согласилась Медуза. — Известие о случившемся на Монтане пришло прямо посреди совещания с исполнительным советом Торгового Союза.

— А, это, — Лабабиби закатила глаза и поморщилась с отвращением. — Детишки, играющие в свои глупые игры.

— Детишки с пульсерными винтовками, госпожа президент, — ответила Медуза. В ответ на взгляд Лабабиби временный губернатор не особо весело улыбнулась. — На этот раз нам повезло. Повезло, что мистер Вестман был готов сделать своё заявление никого не застрелив.

— Госпожа губернатор, — сказала Лабабиби, — У Стивена Вестмана — да у всех монтанцев, даже у женщин! — переизбыток тестостерона. Они до сих пор верят во всю ту чушь переселенцев Первой Посадки. Или, во всяком случае, заявляют, что верят. Но, уверяю вас, результаты голосования там были столь же недвусмысленными, как и здесь, на Флаксе. Психи вроде Вестмана составляют только крошечное меньшинство, даже на Монтане, и никоим образом…

— Президент Лабабиби, — вежливо перебила её Медуза, — это общественное мероприятие. Мне вовсе не следовало позволять себе отвлечь вас разговором о мистере Вестмане. Я всё-таки думаю, что вы можете… недооценивать потенциальную серьёзность ситуации, но, пожалуйста, не забивайте сегодня вечером себе голову этим. У нас будет достаточно времени, чтобы позже обсудить это официально.

— Разумеется, — улыбнулась Лабабиби.

— Спасибо.

Медуза повернулась, чтобы оглядеть переполненный бальный зал Президентского Дворца Системы Шпиндель. Это место на самом деле именно так и называли, не используя сокращённых и менее претенциозных наименований, как поступили бы в большинстве других мест. Ничуть не поскупились они и на внутреннюю отделку. Наружная стена полностью состояла из распашных стеклянных дверей и выходила в безукоризненно ухоженный Президентский Парк, освещаемый преднамеренно архаичными газовыми светильниками, полыхающими этим прохладным весенним вечером. Противоположную стену во всю длину и от пола до потолка составляли зеркала, создававшие в и без того большой комнате ощущение безграничного простора. Торцевые стены и потолок были украшены эпическими барельефами, поблескивающими позолотой. Длинная линия столов, проходившая возле настоящего оркестра, была накрыта белоснежными простынями и уставлена дорогими столовыми приборами и бокалами ручной работы. Массивные люстры каскадами хрустальных искр свисали со сводчатого потолка.

Во многих отношениях все это было жуткой безвкусицей, однако своё дело делало. Обстановка выступала прекрасным фоном для богато разодетых гостей в официальных одеждах десятка различных миров. Но, даже если Медуза и признавала это, её всё равно немного не нравилось видеть столь роскошно убранный зал во дворце главы исполнительной власти звёздной системы бедной настолько, насколько беден был Шпиндель.

Впрочем, подумала она, все эти системы чудовищно бедны. Едва сводящие концы с концами экономики, имеющие всё, что нужно для процветания… за исключением стартового капитала. Все, за возможным исключением Рембрандта и его торговых партнёров. Но даже члены Торгового Союза живут в нищете по сравнению с Мантикорой, Сфинксом и Грифоном.

Умом она это знала ещё до того, как попасть сюда. Но между знанием и пониманием огромная разница. А сильнее всего её беспокоил серьезный разрыв между имущими и неимущими в Талботте. Даже самого богатого жителя скопления едва можно было назвать обеспеченным рядом с кем-то вроде Клауса Гауптмана, или герцогини Харрингтон. Но во многих мирах скопления не было среднего класса. Или, точнее говоря, имевшийся у них средний класс был всего лишь тонкой прослойкой, ни численностью, ни возможностями не способный питать рост самоподдерживающейся экономики. И так было не столько из-за обширных нижних слоёв населения, сколько из-за чрезмерной концентрации собственности и богатства в руках узкого, замкнутого класса состоятельных людей. В терминах реальной покупательной способности и прожиточного минимума разрыв между кем-то вроде Самихи Лабабиби и кем-то из трущоб Тимбла был буквально астрономическим. И, хотя по меркам Клауса Гауптмана состояние семьи Лабабиби можно было назвать карманными деньгами, оно, наряду с состояниями горстки других семей, представляло огромную долю имеющихся в системе Шпиндель средств… и душило экономику в целом, лишая её столь отчаянно необходимых инвестиций.

В политике дело обстояло так же, как и в экономике. Самиха Лабабиби ощущала себя в этом роскошном бальном зале как дома потому, что так оно и было. Потому, что принадлежала к одному из трёх или четырёх семейств, передававших друг другу после выборов президентский дворец как своего рода частную собственность. Медуза принадлежала к звёздной нации с открытой, официальной аристократией. Лабабиби принадлежала к "демократии", в которой круг правящего класса был куда более узок, и куда более закрыт, чем в Звёздном Королевстве Мантикора.

Всё же, Лабабиби не были чистыми паразитами. Самиха, на самом-то деле, по меркам Шпинделя была пламенным либералом. Она искреннее была привержена собственному пониманию добра для всех граждан своей звёздной системы, хотя, как подозревала Медуза, переживаниям об участи бедных она уделяла больше времени, чем подлинным раздумьям о том, что можно для них сделать.

И вряд ли, в действительности, дело могло обстоять как-то иначе. Она, по сути дела, совершенно ничего о них не знала. В отношении вероятности пересечься их путям бедняки с тем же успехом могли жить на другой планете. И сильно ли в этом она отличается от либералов Мантикоры? Точнее, улыбнулась Медуза, от "Старых Либералов". Монтень явно провела достаточно времени с неимущими, и её версия партии представляла собой совершенно иное явление.

— Вижу, мистер Ван Дорт и мистер Альквезар уже здесь, — сказала Медуза вслух. — Однако миз Тонкович и мистера Крицманна я пока не видела.

— Генри где-то тут, — ответила Лабабиби. — Александра позвонила мне с извинениями. Она планировала присутствовать, но у неё что-то случилось в последнюю минуту, поэтому ей придётся немного задержаться.

— Понятно, — вполголоса отозвалась Медуза. В переводе: она появится в подходящий для себя момент, продемонстрировав тем самым, что не собирается танцевать на задних лапках перед временным губернатором.

Она собиралась добавить что-то ещё, но тут увидела группку людей в черной с золотом форме.

— Простите, госпожа президент, — заявила она Лабабиби с любезной улыбкой, — но я только что заметила появление адмирала Хумало и его офицеров. Как старший гражданский представитель Её Величества в Талботте, я просто обязана засвидетельствовать им своё почтение. Вы позволите?

— Разумеется, госпожа губернатор.

Лабабиби вместе с Медузой направились к ним через весь зал.

— Так что ты думаешь насчет скромного домика президента? — прошептал Аикава Кагияма Хелен на ухо.

— Достаточно милая лачужка, говоря по-простому и без боязни преуменьшения, — рассудительно ответила она, и Аикава подавился смешком.

— Полагаю, леди Монтень — прости, миз Монтень — сможет её переплюнуть, если задастся такой целью, — согласился он.

— Ну, нет! У Кэти слишком хороший вкус, чтобы затеять что-то подобное. Хотя, — добавила она более серьёзно, — зеркала мне действительно понравились. Хотя, конечно, они бы понравились мне ещё больше, если бы система кондиционирования работала получше. Или если бы они хотя бы открыли часть этих стеклянных дверей. Когда в замкнутое пространство набивается столько народа, там становится немного теплее, чем я предпочитаю.

— Без балды, — согласно кивнул Аикава и склонил голову к плечу, увидев невысокую, стройную женщину, двигавшуюся по направлению к ним через весь зал. На ней были элегантно пошитые пиджак и брюки официального мантикорского придворного наряда, и толпа шпиндельцев и дипломатов с других планет расступалась, давая ей дорогу. Выглядело это так, словно они даже не сознавали, что делают; словно это просто неумолимый закон природы.

— Это та, о ком я подумал? — тихо спросил он.

— Конечно, нет. Это папа римский, — саркастически ответила она уголком рта.

— Добрый вечер, адмирал.

— Добрый вечер, госпожа губернатор, — Аугустус Хумало изящно поклонился даме Эстель. — Как и всегда, рад вас видеть.

— И я вас, адмирал, — отозвалась баронесса Медуза и перевела взгляд на командира его флагмана. — Вам тоже доброго вечера, капитан Саундерс.

— Госпожа губернатор, — капитан Виктория Саундерс по рождению была сфинксианским йоменом. Несмотря на три десятка лет службы, её поклону не хватало непринуждённого, практически инстинктивного изящества поклона её адмирала.

— Позвольте представить капитана "Гексапумы" Айварса Терехова, госпожа губернатор, — произнёс Хумало, изящным жестом указывая на командира "Гексапумы".

— Капитан Терехов, — приветствовала его Медуза.

— Госпожа губернатор.

Как и все подчинённые Хумало, высокий, широкоплечий офицер в белом берете капитана космического корабля был в полной парадно-выходной форме, и, кланяясь ей, левой рукой он придерживал эфес парадной шпаги. Тёмные глаза Медузы с секунду внимательно его изучали, а потом она улыбнулась.

— "Гексапума". Тип "Саганами-C", верно? — спросила она.

— О, да, миледи. Так и есть, — подтвердил он, и её улыбка стала шире, поскольку капитан сумел не выдать удивления её замечанием ни голосом, ни лицом. Лицо же Хумало моментально потеряло всякое выражение, и Медуза подавила желание рассмеяться.

— Мне её имя показалось знакомым, — сказала она. — Одна из моих племянниц — капитан в Бюро Кораблестроения. Она говорила мне, что новым "Саганами" имена собираются давать в честь хищников, а я не могу себе представить лучшее воплощение хищности, чем сфинксианская гексапума. А вы?

— Нет. Пожалуй, нет, миледи, — признал через секунду Терехов.

— А это ваши офицеры? — спросила она, переводя взгляд дальше.

— Некоторые из них, — ответил он. — Коммандер Фитцджеральд, мой старший помощник. Коммандер Льюис, мой старший механик. Лейтенант-коммандер Каплан, мой тактик. Лейтенант-коммандер Багвелл, мой офицер радиоэлектронной борьбы. Лейтенант Абигайль Хернс, помощник коммандера Каплан. Гардемарин Зилвицкая, гардемарин Кагияма.

Медуза кивала, когда каждый из подчинённых Терехова по очереди кланялся ей. Когда представляли Хернс, её взгляд слегка обострился и скользнул к возвышающемуся надо всеми человеку в немантикорской форме, стоящему рядом с грейсонским лейтенантом. А когда настал черёд Хелен Зилвицкой, она с сочувствием покачала головой.

— Ну надо же, до чего интересная у вас подобралась кают-компания, капитан, — вполголоса заметила она.

— У нас действительно до некоторой степени… разнообразный состав, — согласился тот.

— И мне так показалось. — Она улыбнулась Хелен. — Миз Зилвицкая, надеюсь, вы будете так любезны, и передадите от меня привет миз Монтень, когда с нею увидитесь. И, естественно, я надеюсь, что вы передадите моё почтение также и королеве Берри.

— Э-э, безусловно, госпожа губернатор, — выдавила Хелене, кожей чувствуя пристальный взгляд контр-адмирала Хумало.

— Благодарю вас, — ещё раз улыбнулась Медуза и повернулась к Хумало.

— Я узнаю капитана Андерса и коммандера Хьюлетт, адмирал, — сказала она, наклонив голову в сторону ещё двух офицеров в белых беретах. — Но, похоже, с остальными дамами и господами мы не встречались.

— Да, госпожа губернатор. Это — коммандер Хоуп, капитан "Бдительного" и её старший помощник, лейтенант-коммандер Даймонд. Это — лейтенант-коммандер Джефферс, капитан "Дротика", и его старший помощник, лейтенант Кулинач. Это…

— Скажите, капитан Терехов, каково ваше впечатление от Скопления?

— Честно сказать, президент Лабабиби, я пробыл здесь недостаточно долго, чтобы обзавестись собственными впечатлениями, — непринуждённо откликнулся Терехов.

Он стоял с изящным хрустальным бокалом в руке и приятно улыбался. А если и замечал несколько застывшее лицо контр-адмирала Хумало, то не подавал виду. Группа мантикорских офицеров резко выделялась из остальной, внешне броской толпы. Старших делегатов Конституционного Собрания притянуло к ним с неизбежностью гравитации, а недавнее прибытие и относительное старшинство Терехова делали его естественным центром сосредоточения внимания.

— Да бросьте, капитан! — мягко укорила его системный президент. — Я уверена, что вас тщательно проинструктировали, прежде чем отправлять сюда. И вы проделали весь путь от Рыси до Шпинделя.

— Да, мэм. Но инструктажи едва ли можно считать личными впечатлениями. Что же до пути с Рыси, весь он проходил в гипере. Я, на самом деле, практически вовсе не видел Скопления.

— Понятно, — она задумчиво смерила его взглядом, а очень высокий рыжеволосый мужчина, стоявший рядом с ней, рассмеялся.

— Уверен, Самиха, что любезный капитан вскоре получит куда больше возможностей узнать нас, чем когда-либо желал. Хотя, если честно, я подозреваю, что уже живущие здесь люди — включая сюда большинство находящихся в этом зале — на самом деле до голосования об аннексии знали о своих соседях не больше, чем капитан Терехов.

— Думаю, это вы несколько преувеличиваете, Иоахим, — раздраженно заметила Лабабиби.

— Но не сильно, — вступил новый голос, и Терехов повернул голову в сторону зелёноглазой женщины с золотисто-каштановыми волосами, которую ранее не представляли.

— А, это вы, Александра… наконец-то, — отреагировала президент Лабабиби, улыбнулась, не вполне радостно, и повернулась обратно к Терехову. — Капитан, позвольте вам представить миз Александру Тонкович, президента Корнати и старшего делегата системы Сплит в Конституционном Собрании. Александра, это капитан Айварс Терехов.

— Капитан Терехов, — протянула ему правую руку Тонкович. Терехов её пожал, а она ему улыбнулась. Александра была поразительно статной женщиной… не красавицей, в любом обычном смысле этого слова, но с твёрдо очерченными чертами лица и пронзительными, умными глазами. — Боюсь, коллега Иоахим прав насчёт нашей относительной замкнутости до голосования об аннексии… хотя, может быть, и не настолько прав в некоторых других вопросах.

— Поскольку это общественное мероприятие, Александра, мне следует воздержаться от вступления с вами в философский диспут и не разносить ваши построения по кирпичику. — Иоахим Альквезар тоже улыбался… хотя в его глазах было очень мало веселья.

— Вот и хорошо, — сказала с определённым нажимом Лабабиби. Практически против собственной воли Терехов приподнял вопросительно бровь, и президент криво ему улыбнулась. — Боюсь, мистер Альквезар и миз Тонкович не в лучших отношениях в том, что касается политики.

— О, да, — отозвался Терехов. — Если я правильно помню, мистер Альквезар возглавляет партию Конституционного Единства, в то время как миз Тонкович возглавляет Либерально-Конституционную партию Талботта.

— Замечательно, капитан, — сделал ему комплимент Альквезар. Выражение лица контр-адмирала Хумало было несколько менее радостным. Он начал было придвигаться бочком, но баронесса Медуза, обставив это совершенно естественно, перехватила его.

— Я — офицер королевы, мистер Альквезар. И имею честь командовать одним из её крейсеров, находясь посреди… деликатной ситуации, что, как я уверен, осознают все присутствующие. — Он пожал плечами, приятно улыбнувшись. — С учётом обстоятельств, я ощущаю некую ответственность быть подготовленным.

— Несомненно, — вполголоса произнёс Альквезар. Его взгляд метнулся в сторону Хумало, а затем к Тонкович. Практически в унисон они шагнули ближе к Терехову.

— Скажите, капитан, — продолжил Альквезар. — Как офицер королевы, который подготовился, что вы думаете о местной… политической динамике?

Несмотря на беседу с губернатором Медузой, Хумало сумел передвинуться на несколько метров ближе к Терехову и двум политическим лидерам Талботта. Если капитан это и заметил, на его лице это никак не отразилось.

— Мистер Альквезар, — сказал он с лёгким смешком, — если у меня не было возможности сформулировать личное мнение о Скоплении в целом, что заставляет вас думать, что у меня был шанс сформулировать сколько-нибудь значимое мнение насчёт местного политического уравнения? И даже если бы он был, я весьма сомневаюсь, во-первых, что моё мнение могло оказаться особо заслуживающим доверия, будучи сформулированным на основе столь ограниченной информации, и, во-вторых, что мне, как находящемуся на действительной службе офицеру, следует предлагать свою интерпретацию двум политическим лидерам региона. Думаю, это было бы как минимум самонадеянно с моей стороны.

— Именно так, капитан, — искренне вставил Хумало, приблизившийся достаточно, чтобы встрять в происходящую в этой узкой группке беседу. — Офицеры флота Звёздного Королевства являются проводниками политической позиции, мистер Альквезар. От нас не предполагается оказываться вовлечёнными в формулирование этой самой позиции.

"По крайней мере, он использовал глагол "предполагается", — отметил Альквезар, обменявшись кратким, практически соболезнующим взглядом с Тонкович.

— Согласен, адмирал, — произнёс ещё один голос, и на лице Хумало промелькнуло нечто подозрительно похожее на панику, когда из толпы появился Генри Крицманн. — С другой стороны, — заметил президент Собрания, — происходящее вряд ли представляет собой обычную для вас политическую ситуацию, так ведь?

— Э-э, нет. Нет, не представляет, — через секунду выдавил Хумало и метнул умоляющий взгляд на Медузу, но временный губернатор никак не прореагировала. Она явно не собиралась его спасать. Если он хотел прервать разговор между Тереховым, Лабабиби, Альквезаром и Тонкович, прежде чем капитан скажет нечто, чего контр-адмирал не хотел, Хумало это не удалось. Теперь же он обнаружил себя стоящим перед четырьмя наиболее влиятельными лидерами Собрания и, судя по его виду, он предпочёл бы оказаться в клетке полной гексапум… с куском сырого мяса в руке.

— Думаю, все мы можем с этим согласиться, Генри, — в голосе Тонкович была чётко различимая холодная нотка, и Крицманн сухо ей улыбнулся.

— Я на это определённо надеюсь. Хотя, — заметил он, — временами в это трудно поверить.

— В каком смысле? — потребовала ответа Тонкович, зелёные глаза которой полыхнули гневом.

— В том смысле, что Собрание представляет собой проявление реальной политики, Александра, — вставила Лабабиби, прежде чем Крицманн успел ответить.

— В которой всегда довольно неразберихи, — согласилась Медуза, беспристрастно улыбаясь спорщикам. — Мы с адмиралом Хумало многое могли бы вам порассказать о политиках дома, на Мантикоре. Верно, адмирал?

— Да. — Если Хумало был благодарен временному губернатору за вмешательство — или, по крайней мере, за ту форму, которую это вмешательство приняло — по нему сказать этого было нельзя. — Да, баронесса, полагаю, могли бы.

— Ну, — произнёс Крицманн, бросив молниеносный взгляд на Альквезара, а затем на Лабабиби, — уверен, что это так и есть. Но должен признать, что я более чем немного озабочен сообщениями о произошедшем на Монтане и, если позволите, Александра, о "Союзе Свободы", который Агнес Нордбрандт провозгласила на Корнати. Мне начинает казаться, что наш дом в огне, а мы слишком заняты спором насчет цвета ковра, чтобы что-либо делать с пожаром.

— Да ладно, Генри, — улыбка Тонкович была остра, как скальпель. — Ты настроен неоправданно алармистски. Люди вроде Вестмана и Нордбрандт представляют собой экстремистское меньшинство, которое никогда никуда не денется. Уверена, что нечто подобное есть и на Мантикоре.

— Конечно, есть, — немедленно отозвался Хумало. — Конечно, ситуация не такова, и накал страстей редко взлетает настолько высоко, насколько случилось здесь и сейчас. И, конечно же…

Он резко замолчал, и Медуза приподняла бокал, чтобы скрыть за ним одновременно весёлую и раздражённую гримасу. По крайней мере, напыщенный осёл остановился прежде, чем произнёс "конечно же, мы дома цивилизованы".

— Со всем должным уважением, адмирал, — заявила она истинно дипломатичным тоном, — накал страстей взлетает дома настолько же высоко. — Она улыбнулась политическим лидерам Талботта. — Как, я уверена, все вы в курсе, Звёздное Королевство представляет собой политическую систему с багажом нескольких столетий существования и традиций. Вы же, с другой стороны, как только что заметили мистер Альквезар и миз Тонкович, только ещё находитесь в процессе формирования какого-либо ощущения единства Скопления, так что едва ли можно удивляться тому, что ваши политические процессы вызывают больше трений на всех уровнях. Но не совершайте ошибку, предполагая, что на Мантикоре не продолжаются ожесточённые подковёрные схватки. Мы просто ввели их в рамки и сумели перевести большую часть кровопускания на нефизические уровни. В основном.

Лицо Хумало напряглось при прозрачном намёке на крах правительства Высокого Хребта, но он кивнул.

— Именно это я и имел в виду, госпожа губернатор, хотя сомневаюсь, что сумел бы настолько точно это выразить.

— Не сомневаюсь, — сказал Крицманн. — Но перед нами всё же остаётся проблема, что делать с местным выводком идиотов.

— Вы очень верно их назвали, — твёрдо заявила Тонкович. — Идиотами. И их недостаточно, чтобы представлять собой серьёзную угрозу. Они достаточно быстро утихнут, как только пройдёт утверждение предварительного проекта Конституции, и вся эта политическая неопределённость останется позади.

— Это предполагая, что предварительный проект когда-либо будет утверждён, — добавил Крицманн, сопроводив замечание улыбкой, но его характерный, грубый акцент дрезденских низов был заметен как никогда.

— Конечно, будет, — нетерпеливо ответила она. — Все присутствующие на Собрании согласны, что у нас должна быть Конституция, Генри, — она взяла менторский тон, исполненный терпения учителя, объясняющего урок ученику-тугодуму. Возможно, у неё это вышло совершенно неосознанно, но губы Крицманна опасно сжались. — Всё что мы видим — это живое, естественное обсуждение конкретных формулировок этой Конституции.

— Простите, Александра, — сказал Альквезар, — но что мы видим, так это обсуждение того, какие условия выставить Звёздному Королевству. Мы просили позволить присоединиться к ним. В таком случае, собираемся ли мы согласиться подчиниться существующим внутренним законам Звёздного Королевства, и принять, что они распространяются на каждую систему, каждую планету Скопления? Или мы собираемся требовать, чтобы Звёздное Королевство приняло ворох особых льгот и привилегий в отношении каждой системы? Желаем ли мы, чтобы Звёздное Королевство было процветающим, интегрированным политическим образованием, в котором каждый гражданин, каковы бы ни были его планета рождения или место проживания, точно знает, каковы его права, привилегии и обязанности? Или мы желаем, чтобы Звёздное Королевство было немощным, неуклюжим кошмаром вроде Солнечной Лиги, где у каждой системы местная автономия, у каждой системы право вето по любой законодательной инициативе, у центрального правительства нет реального контроля ни над чем, а вся фактическая власть в руках бюрократических монстров вроде Пограничной Безопасности?

Он даже не повысил голоса, однако вокруг их столкновения стали расходиться волны безмолвия, а зелёные глаза Тонкович вспыхнули яростью.

— Люди Скопления Талботта являются гражданами своих планет и своих звёздных систем, — произнесла она холодным, жёстким тоном. — У нас есть своя история, свои традиции, собственные системы верований и политические структуры. Мы предложили присоединиться к Звёздному Королевству, отказаться от давнего суверенитета в пользу далекого правительства, которое в настоящий момент не является нашим, и в чьём создании ни мы, ни кто-либо из наших предков участия не принимал. Я верю, что мы не просто имеем основания для этого, а что нашей, как представителей своих родных планет, первоочередной ответственностью является обеспечить, чтобы наши уникальные особенности просто не исчезли. Обеспечить, чтобы политические права, которых мы сумели добиться, не будут просто отброшены во имя некого обширного общего законодательства, которое никогда не было частью нашей собственной традиции.

— Но… — начал было Альквезар, но Лабабиби взяла его за предплечье.

— Иоахим, Александра… и вы тоже, Генри. Это — общественное мероприятие, — сказала она твёрдым умиротворяющим тоном, неосознанно повторяя то, что Медуза сказала её несколько часов назад. — Никто из нас не сказал ничего, чего не говорил до того, и чего не скажет опять перед соответствующей аудиторией. Но это неучтиво, вовлекать адмирала Хумало и капитана Терехова в наши домашние, семейные ссоры. Как хозяйка, я собираюсь потребовать, чтобы мы оставили эту тему на протяжении этого вечера.

Альквезар и Тонкович дружно повернулись к ней. Затем переглянулись и, оба, сделали глубокий вдох.

— Вы совершенно правы, Самиха, — секунду-другую спустя сказал Альквезар. — Александра, мы можем разругаться вдрызг в другой раз. На оставшуюся часть вечера я предлагаю перемирие.

— Принимаю, — отозвалась Тонкович, явно делая искреннее усилие, чтобы подпустить в голос теплоты. Потом эти двое кивнули друг другу, затем остальным, повернулись и разошлись.

— Фью! Было похоже, что это может плохо обернуться, — прошептал Аикава Хелен на ухо. Они двое стояли в сторонке, бессовестно пользуясь роскошным выбором закусок, чтобы набить животы. И пользуясь практической невидимостью, которую им обеспечил предельно низкий статус, чтобы бесстыдно подслушивать разговоры начальства.

— Плохо обернуться? — прошептала в ответ она под прикрытием пережёвывания канапе. — Аикава, эти двое — Тонкович и Альквезар — должны уже давно быть на ножах. А этот парень, Крицманн! До чего ублюдок жуток. — Она покачала головой. — Мне-то уж точно хотелось бы иметь шанс почитать те политические инструктажи, о которых упомянул капитан.

— Мне тоже, — согласился Аикава. — Но ты обратила внимание на адмирала?

— Ты имеешь в виду, кроме того, что ему сильно не хотелось позволить капитану поговорить с кем-нибудь из них?

— Ага. Мне показалось, что он встал сразу на две стороны.

— В смысле? — спросила Хелен, поворачиваясь к нему.

— Ну, он, похоже, был согласен с этой… как её зовут… Тонкович, что произошедшее на Монтане, что бы оно ни было, не так уж серьёзно. Что на самом деле беспокоиться не о чем. Но мне показалось, что с политической точки зрения он на самом деле с двумя другими, Альквезаром и Крицманном.

— Разумеется. Как и я. Согласна с этими двумя, я имею в виду.

— Ага, — сказал Аикава, но на лице у него была написана обеспокоенность, и она вопросительно подняла бровь. — Я просто хотел бы знать, что на самом деле капитан думает обо всём об этом, — добавил он мгновение спустя, отвечая на незаданный вопрос.

Хелен несколько секунд это обдумывала, а затем кивнула.

— Я тоже, — согласилась она. — Я тоже.