Эпилог

Стоя в каюте линейного крейсера «Ника», который больше не был ее кораблем, Хонор Харрингтон наблюдала за тем, как Джеймс МакГиннес демонтирует модуль жизнеобеспечения Нимица. Большую часть ее личных вещей уже упаковали и унесли: Джейми Кэндлесс только что прошел мимо с сумкой, куда уложил последнее. Эндрю Лафолле и Саймон Маттингли ждали снаружи, по обе стороны от люка.

На кушетке тихонько мяукнул Нимиц. Силясь улыбнуться, Хонор взглянула на кота и нежно погладила его кончиком указательного пальца между ушками. Подняв голову, он привстал на спинке кушетки на задние лапы и, ухватившись одной из передних за край кителя, другой ласково коснулся ее щеки. Хонор чувствовала его заботу и обеспокоенность, но, увы, заверить его в том, что все хорошо, не могла.

Непроизвольно попытавшись шевельнуть левой рукой, она поморщилась от острого укола боли, вознаградившего ее за забывчивость. Ей повезло, хотя убедить в этом Нимица пока не удавалось. Когда ее доставили с дуэльного Поля на борт, он едва не выбил люк корабельного лазарета, прорываясь в стерильную зону, где Фриц Монтойя усердно работал над ее развороченным плечом. Повозиться пришлось изрядно: пуля раздробила левую лопатку, повредила плечевой сустав и, пройдя рядом с главной артерией, вылетела наружу, вырвав изрядный кусок плоти. Операция оказалась непростой – ковыряясь в ране, Фриц хмурился и качал головой, – а рассчитывать на полную регенерацию тканей и восстановление работоспособности руки можно было лишь по прошествии немалого времени.

Впрочем, Хонор заботила не рука. По собственному, крайне болезненному опыту она знала, насколько хорошо знает свое дело Фриц. Лечение, как бы надолго оно ни затянулось, стало для нее рутинной процедурой. Увы, некоторые из полученных ею ран не мог исцелить никакой врач. Когда ее взгляд скользнул по лежащему на столе черному форменному берету, Хонор закусила губу. Она сама лишила себя будущего.

Хонор Харрингтон не жалела о своих поступках, ибо совершила их, полностью отдавая себе отчет в том, каковы будут последствия. И прежде, и теперь она считала, что за справедливость стоит заплатить такую цену, хотя боль утраты оказалась сильнее, чем можно было предположить.

Хонор никак не реагировала ни на решение палаты лордов исключить ее из своих списков, ни на прозвучавшие на некоторых каналах обвинения в «жестоком» расстреле человека, в пистолете которого уже не было патронов. С точки зрения закона все это не имело никакого значения: выстрелив ей в спину, Юнг подписал себе смертный приговор, и кто именно, она или Кастеллано, привел этот приговор в исполнение, было важно только для нее самой.

Однако если она рассчитывала, что его смерть доставит ей радость, то напрасно. Радости не было, было лишь холодное, безжалостное удовлетворение фактом свершившейся наконец справедливости, мрачное ощущение завершенности и понимание того, что столь постыдная гибель стала естественным концом столь бесчестной жизни. Она сделала то, что должна была сделать, поступила так, как вынуждена была поступить, чтобы склонить чашу весов в нужную сторону, но это не принесло ей радости, ибо, осуществив возмездие, Хонор осталась без перспективы и цели, в преддверии унылой череды пустых и никчемных дней. В каком-то смысле Юнг тоже одержал победу: он отнял у нее Пола и заставил отказаться от карьеры – карьеры, которую она выстраивала на протяжении тридцати лет, от того единственного дела, которое наполняло ее жизнь смыслом.

Когда МакГиннес отсоединил последние разъемы модуля, поместил его в антигравитационный обруч и двое рядовых вынесли его в коридор, она тяжело вздохнула. Лафолле, посторонившийся, чтобы пропустить их, взглянул на свою госпожу.

– Вы готовы, миледи? – спросил человек, дважды спасший ей жизнь, и она, кивнув, тихо обратилась к стюарду:

– Мак?

– Конечно, мэм, – отозвался МакГиннес и поманил кота.

Прыгнув на подставленные руки, Нимиц перебрался на стеганый наплечник стюарда. Хонор не могла больше носить такой, пока не заживет ее рана. МакГиннес был уроженцем Мантикоры, а для жителя столичной планеты древесный кот – весьма солидная ноша, однако стюард с примечательной гордостью держался прямо. Он приблизил к Нимицу руку, и кот, демонстрируя доверие, потерся о его ладонь, как потерся бы о ладонь Хонор.

Мимолетно оглядевшись, Хонор взяла со стола черный берет, надела его и, взглянув в зеркало, поправила одной рукой. Внутренне она уже свыклась с потерей права на белый головной убор капитана звездного корабля, однако даже в изгнание намеревалась отправиться одетой по форме, в достойном офицера виде.

– Идите первым, Эндрю, – сказала она, и майор двинулся по коридору, однако, сделав лишь несколько шагов, остановился и вытянулся по стойке смирно. Достаточно было взглянуть на его широкую спину, чтобы понять, что майор удивлен.

Из-за угла шагнул рослый, на сантиметр выше Хонор, широкоплечий мужчина в мундире адмирала Королевского Флота Мантикоры.

– Дама Хонор, – приветствовал ее Хэмиш Александер.

– Адмирал, – откликнулась Хонор и еще сильнее закусила губу. Ей так хотелось избежать встречи с человеком, пытавшимся спасти ее карьеру от нее самой, что она, коря себя за трусость, отказалась ответить на два вызова, поступивших от Белой Гавани по коммуникатору. Слишком свежа была память о его гневе. В последнее время она немало думала о том, как много сделал этот человек для нее и ее карьеры, и мысль о том, что она подвела его и что он, возможно, видит в ней чуть ли не предательницу, казалась невыносимой. Ей и без того с избытком хватало горестей.

– Могу я поговорить с вами наедине? – тихо спросил граф.

Хонор поразилась просящим ноткам в его голосе. Ей хотелось ответить, что она не располагает временем, но она сдержалась. Адмирал явился к ней лично, прекрасно зная, что она не ответила на два его вызова, и как бы он к ней ни относился, она не имела права проявить столь вопиющую неучтивость.

– Разумеется, милорд, – отозвалась она, усилием воли убрав из голоса даже намек на чувства, и повернулась к своим сопровождающим. – Прошу подождать меня в коридоре.

МакГиннес, кивнув, встал рядом с Лафолле, а Хонор отступила назад, в каюту. Белая Гавань последовал за ней. Когда люк за его спиной закрылся, он обвел смущенным взглядом опустевшую, уже потерявшую обжитой вид каюту, прокашлялся и, помешкав, спросил:

– Ну, и куда вы теперь?

– На Грейсон, – ответил она, пожав плечами, и пригладила пальцами правой руки лацкан капитанского мундира. Флот сохранил за ней право на ношение мундира, равно как и на личного стюарда, хотя, выскажи Мак намерение покинуть ее, она не стала бы препятствовать. Несмотря на шумный скандал, оснований для увольнения капитана Харрингтон со службы не было, и в официальном письме из Адмиралтейства ее «с сожалением» уведомляли о том, что в настоящее время Флот не располагает подходящими для нее командными вакансиями. Иными словами, ее выводили за штат с половинным жалованием, и Хонор порой спрашивала себя, не лучше ли ей просто уйти в отставку.

– Грейсон, – пробормотал Александер. – Неплохо. Вам нужно пересидеть где-нибудь подальше, пока все утрясется.

– Я намерена лететь на Грейсон не для того, чтобы что-то там «пересиживать», милорд, а по той простой причине, что хочу приносить хоть какую-то пользу, – ответила она, не сумев на сей раз скрыть горечь в голосе.

Он поднял на нее глаза, и она, высокая, стройная и вместе с тем уязвимая, вызывающе выпрямилась перед ним посреди недавно принадлежавшей ей каюты.

– Вы были правы, милорд, – хрипло продолжила она. – Вы честно предупредили меня обо всем, что должно произойти. Я… – Хонор отвела взгляд, сглотнула, но заставила себя снова поднять глаза. – Я знаю, что разочаровала вас, сэр. И… сожалею об этом. Не о сделанном, а о том, что этим подвела вас.

– Не стоит, – тихо ответил он и, поймав ее недоумевающий взгляд, спросил: – Дама Хонор, вы знаете, почему я так разозлился на вас, когда вы отказались выполнить мой незаконный приказ?

– Потому что понимали: это будет концом моей карьеры, – ответила она, проглотив ком в горле.

– Чушь! – фыркнул Хэмиш, и Хонор вдруг вздрогнула, как от укола.

– В чем дело? – спросил он, увидев в ее глазах боль.

– Когда адмиралу – адмиралу Курвуазье – случалось услышать от меня глупость, он произносил именно это слово, сэр, – печально пояснила она.

– Вот как? – Кисло улыбнувшись, Белая Гавань коснулся рукой ее здорового плеча. – Ничего удивительного, мне тоже доводилось слышать от него это словечко. Он был прекрасным человеком, Хонор. Хорошим учителем, замечательным другом – и к тому же имел удивительно верный глаз. Мог с первого взгляда определить любую звезду, и в людях разбирался, и… – граф заглянул ей в глаза, – и сейчас, думаю, он гордился бы вами еще больше.

– Гордился, сэр? – На этот раз ее голос дрогнул, и она заморгала от жгучих слез.

– Именно, Хонор. Основная причина, по которой я так на вас злился, сводилась к тому, что вы заставили меня забыть о главном принципе командования: никогда не отдавать приказа, который заведомо не будет исполнен. Тот факт, что приказ вдобавок был еще и незаконным, лишь усилил мой гнев, который и выплеснулся на вас. Вот зачем я пришел сюда: сказать об этом… и попросить прощения.

– Прощения? – недоверчиво переспросила Хонор, глядя на него сквозь пелену слез.

– Именно, – подтвердил граф. – Вам теперь несладко, но это единственное, что вы могли сделать, оставшись собой, а вы прекрасны как раз такая, какая есть. Это правда, капитан. Никогда в этом не сомневайтесь и ни за что не позволяйте всяким болтунам убедить вас в обратном!

– Вы вроде как пытаетесь меня на прощание утешить? – спросила она, но, услышав в своем голосе злобное ехидство, тут же, извиняясь, подняла руку.

Адмирал, однако, остановил ее.

– Не совсем на прощание, – проговорил он, покачав головой. – Вас вывели за штат, на половинное жалование. Радости, конечно, мало, но меня «награждали» таким манером несколько раз – никогда по столь весомой и достойной причине. Имейте в виду, капитан, нынешняя война затянется надолго. Сопротивление Народной Республики крепнет день ото дня, и чем глубже мы прорвемся, прежде чем они успеют нас остановить, тем труднее нам будет отстоять свои приобретения. В предстоящей борьбе каждый будет стремиться обрести решающее преимущество. Я надеюсь, нам это удастся, однако на все нужно время. Как сказал мне Рауль в ситуации, несколько напоминающей нынешнюю: «Все проходит, и это тоже пройдет». Вы нужны нам, капитан. Это знаю я, знает Адмиралтейство, знает ее величество, и однажды страна о вас вспомнит.

Губы Хонор задрожали: ей очень хотелось верить услышанному, но она боялась, что боль разочарования окажется еще сильнее.

– Отправляйтесь на Грейсон, дама Хонор, – сказал граф, снова сжав ее плечо. – Покоритесь неизбежности. Вы не заслужили этого, но кто сказал, что жизнь устроена справедливо? Не думайте, будто это конец. Скандал рано или поздно забудется. Флот поймет, как вы нужны ему, а со временем это осознает даже палата лордов. Вы вернетесь домой, леди Харрингтон, и когда вернетесь, под вашими ногами вновь будет капитанский мостик.

– А вы не… Вы это серьезно, сэр? Она заглянула ему в глаза, и он кивнул.

– Еще как серьезно. Возможно, это время придет не скоро, Хонор, но оно придет. А когда придет, я буду счастлив увидеть вас под моим флагом, потому что с таким капитаном буду готов выполнить любое задание.

Произнося каждую фразу, он слегка встряхивал ее за плечо. Пока он говорил, губы Хонор перестали дрожать, и под конец на них – впервые со дня смерти Павла Юнга – появилось некое подобие улыбки.

Кивнув, адмирал улыбнулся в ответ и выпустил ее плечо.

– Спасибо вам, сэр, – тихо проговорила она.

– Не за что, дама Хонор. Ступайте, а если какой-нибудь мерзавец посмеет посмотреть на вас косо, дайте ему в глаз. Слышите?

– Да, сэр. Да!

Моргнув затуманенными глазами, она склонила голову, повернулась и вышла из каюты. Хэмиш Александер, граф Белой Гавани, молча смотрел, как дама Хонор Харрингтон, с майором Лафолле по одну руку и стюардом МакГиннесом – по другую, высоко подняв голову, уходила со своего корабля.