Двери лифта открылись, и гражданка капитан Джоанна Холл, в кругу близких друзей и членов семьи – по причинам, остававшимся для офицеров и старшин корабля НФ «Шомберг» тайной за семью печатями, – звавшаяся Лягушечкой, деловито шагнула вперед.

– Гражданка капитан прибыла на мостик! – объявил дежурный старшина.

Несший вахту гражданин коммандер Оливер Диамато встрепенулся, мысленно выругался и вскочил на ноги. Угораздило же его проворонить прибытие капитана. Мог хотя бы услышать, как приближается лифт. Теперь она в ближайшее время непременно ткнет его носом в эту оплошность. Она всегда так делает.

– Доброе утро, гражданин коммандер.

Темные волосы и смуглое лицо гражданки капитана являли собой разительный контраст со светлой кожей и золотистой шевелюрой Диамато, а его голубые глаза встретились со взглядом карих. Темный колорит как нельзя лучше соответствовал имиджу этой суровой особы, в устах которой обращение «гражданин» казалось нелепым довеском к воинскому званию.

– Доброе утро, гражданка капитан, – ответил Оливер и тут же взял быка за рога, – Прошу прощения, что не заметил вашего прихода, но я просматривал чипы со вчерашними записями и слишком увлекся.

Лягушечка хмыкнула. Несколько секунд она молча в упор рассматривала коммандера, потом пожала плечами.

– Что поделать, Господь пока не удосужился снабдить нас второй парой глаз на затылке. Памятуя об этом, я признаю ваше упущение простительным… на этот раз.

– Спасибо, гражданка капитан. Постараюсь больше такого не допускать, – отчеканил Диамато, гадая, одному ли ему на мостике такой обмен репликами кажется странным и неуместным? Наверняка нет, но он понимал, что его единомышленники едва ли посмеют высказываться вслух.

Гражданка капитан Холл, похоже, как-то пропустила мимо ушей тот факт, что нынешняя власть не поощряет пережитков старорежимного чинопочитания. Она неуклонно требовала от приближенных так называемого «соблюдения субординации и воинской дисциплины» – что отнюдь не обрадовало гражданина лейтенант-коммандера Диамато, когда одиннадцать месяцев назад он прибыл на борт «Шомберга», чтобы занять должность заместителя старшего тактика. Оливер проделал путь от младшего лейтенанта до нынешнего чина всего за восемь стандартных лет. Отчасти причиной стремительного продвижения были его выдающиеся способности – он являлся одним из самых одаренных тактиков, проявивших себя в Народном флоте за нынешнюю кампанию, – но не последнюю роль в его карьере сыграла абсолютная преданность новой власти. Начав службу еще при прежнем режиме, он прекрасно знал, что под внешним лоском офицерского корпуса Законодателей, отгородившегося от народа своими незыблемыми привилегиями, крылось внутреннее разложение флота, и его презрению к старым порядкам мог позавидовать и добросовестный народный комиссар. Вполне естественно, что такие консерваторы (а скорее всего, и реакционеры), как гражданка капитан Холл, казались ему весьма подозрительными.

Диамато ожидал, что гражданин комиссар Аддисон, чья безраздельная преданность Комитету не вызывала ни малейших сомнений, разделяет его предубеждение к офицерам старой школы. Первая же политинформация убедила лейтенант-коммандера в том, что пламенный эгалитаризм стройного русоволосого Аддисона сделает его и Холл естественными непримиримыми врагами. Но он ошибся. Комиссар последовательно поддерживал капитана. И когда Диамато увидел ее в бою, он понял, что столь компетентному командиру можно простить и устаревшие манеры, и даже недостаток правильных политических убеждений.

Кстати, последний, скорее всего, объяснялся не наличием у нее предосудительных убеждений, а их полным отсутствием. Работу свою, как и при старом режиме, она исполняла лучше многих, а политическими вопросами не интересовалась вовсе, относя их к компетенции высшего руководства.

Правда, Диамато ее взгляды отнюдь не восхищали, но семь месяцев назад она наглядно продемонстрировала их основательность и разумность. В то время старшим тактиком был гражданин коммандер Янг. Его назначение вынудило Диамато признать, что и новый режим, увы, далек от совершенства. По уровню компетентности и способностям Янг никак не мог претендовать на столь ответственный пост, однако занял его благодаря высокопоставленным покровителям – и вопреки возражениям не только капитана Холл, но и народного комиссара Аддисона. В конечном счете гражданке капитану пришлось лично управлять кораблем, а дальнейший ход событий основательно научил гражданина лейтенант-коммандера Диамато скромности и осторожности в оценках.

Считалось аксиомой, что линкоры не могут сражаться на равных со тяжелыми кораблями, однако по боевой мощи они превосходят линейные крейсеры настолько же, насколько сами уступают супердредноутам. Другое дело, что супердредноут не может догнать линкор, а линкор – угнаться за линейным крейсером. Сама мысль об охоте линкора за крейсером казалась нелепой. К несчастью для Королевского флота Мантикоры, даже это железное правило могло дать сбой, если у командира линкора хватало мужества и выдержки заглушить импеллеры и затаиться в пространстве, ничем не выдавая своего присутствия до тех пор, пока манти не приблизятся на дистанцию ракетной атаки. У Холл хватило и того и другого. Меньше чем через месяц после того, как гражданин контр-адмирал Турвиль лихим налетом уничтожил мантийское охранение в системе Адлера, она ловко заманила в засаду патруль из трех вражеских линейных крейсеров. Капитаны манти понятия не имели о существовании ее корабля до тех пор, пока вектор их движения не сделал уклонение от обстрела невозможным, и превосходство в скорости и маневренности стало бесполезным.

Линейные крейсеры Королевского флота были серьезными противниками, особенно с учетом качественного превосходства Звездного Королевства в области ракетного оружия и систем РЭБ. Многие офицеры Народного флота поостереглись бы вступать в бой с тремя крейсерами одновременно, хотя линкор и имел больший тоннаж, чем все они вместе взятые. Гражданин Янг, например, страстно желал избежать столкновения. Холл, однако, пожеланиям гражданина коммандера не вняла… и уничтожила два из трех неприятельских крейсеров. Третьему удалось удрать, но с такими повреждениями, что вернуться в строй он смог бы лишь после долгих месяцев пребывания в ремонтных доках. Повреждения получил и «Шомберг», но на их устранение потребовалось всего пять недель.

Конечно, это была лишь мелкая стычка, но одновременно и сложнейшая тактическая задача, а Холл решила ее словно бы между делом. У манти было безусловное численное превосходство – и еще два эсминца сопровождения. Оливер во время боя находился на мостике, он видел все своими глазами. И больше всего его поразило то, что команда мостика (за исключением гражданина Янга) была абсолютно, непоколебимо уверена в компетентности своего капитана.

Военная организация – не лучший полигон для обкатки эгалитарных идей. Защита общества, провозгласившего экономическое и социальное равенство, была доверена жесткой авторитарной иерархии с ясно и недвусмысленно определенной командной цепочкой. В боевых условиях власть могла принадлежать только одному человеку, никакой комитет не способен эффективно руководить боем. Для Диамато, хоть и с запозданием, это стало очевидным: Холл выиграла бой вопреки утверждениям и рекомендациям Янга – и тем не менее ей и комиссару Аддисону понадобилось целых семь месяцев, чтобы преодолеть политическое давление и избавиться от негодного тактика.

Сопоставление этой ситуации с деятельностью Комитета общественного спасения причинило гражданину Диамато немалое беспокойство. Но вскоре он понял, что прямое сравнение некорректно. Ведь военные действия – весьма ограниченная, узкая сфера человеческой жизни. Огромный макрокосм Народной Республики требовал комплексного подхода, и сочетание централизованной власти с множеством точек зрения, представленных комитетами на местах, безусловно, являлся лучшим из возможных компромиссов.

И гражданка капитан Холл, исповедуя раздражающий командный стиль, в военной сфере была абсолютно на своем месте. Вот почему, понял, наконец, Диамато, гражданин комиссар Аддисон поддерживал эту аполитичную особу. Возможно, народный комиссар и не питал к ней симпатии, однако испытывал уважение, а успехи «Шомберга» под ее командованием стали главным аргументом для гражданки контр-адмирала Келлет, которая выбрала их линкор флагманом оперативной группы 12.3.

– Не переусердствуйте с извинениями, гражданин коммандер, – с легкой и почти не язвительной улыбкой сказала ему гражданка капитан Холл. – Вы ведь у меня тактик, а для тактика вполне естественно проводить время, анализируя тактические задачи… даже когда он на вахте.

Пройдя мимо него, Лягушечка уселась в командирское кресло и просмотрела распечатки. Диамато, сложив руки за спиной, ждал возможных вопросов.

– Выяснили инженеры, что послужило причиной возникновения гармонических колебаний в Бета-30?

– Никак нет, гражданка капитан! – ответил Оливер, радуясь, что догадался вместе с гражданином коммандером Хопкинсом пятнадцать минут назад свериться с техническими отчетами.

Отсутствие у вахтенного офицера полной информации о состоянии дел на корабле Холл считала серьезным упущением. А гражданин комиссар никогда не заступался за провинившихся и никогда не избавлял от наказаний. Диамато подозревал, что Аддисон нарочно старается держаться за спиной капитана во время разносов, а возможно, даже поддерживает и вдохновляет ее.

Хмыкнув, гражданка капитан набрала команду на клавиатуре, встроенной в подлокотник кресла, и задумчиво уставилась на заполнившие дисплей данные. Приглядевшись через плечо капитана к цифрам и кодам, Оливер понял, что она просматривает те самые чипы, из-за которых он проворонил ее появление на мостике. Вдруг она резко повернулась. Диамато не успел отвести взгляд и чуть не зажмурился, ожидая выволочки. Холл, однако, лишь улыбнулась.

– Теперь понимаю, гражданин коммандер, почему вы так увлеклись, – сказала она, жестом подозвав его и дав знак встать рядом.

– Знаете, – добавила Лягушечка, остановив изображение, – я не сразу поняла, что к чему, но теперь вижу. Вы очень точно провели этот маневр.

Диамато осторожно кивнул. Он и сам гордился тем, что у него получилось, хотя и сомневался в том, что придуманный им фокус найдет широкое применение в боевой практике. В правильном сражении, когда корабли выстроены стеной, попытка изменить вектор движения на перпендикулярный с одновременным вращением по продольной оси может уничтожить корабль, поскольку чревата перекрыванием импеллерных клиньев. Однако в данном случае речь шла не о битве в строю, а о дуэли один на один, и оригинальный, совершенно неожиданный маневр вполне себя оправдал.

– Вопрос в том, – продолжила Холл, забросив ногу на ногу и глядя на него с лукавым прищуром, – осознанно вы действовали или инстинктивно.

Диамато стало не по себе, но капитан, заметив, как вытянулось его лицо, тут же пояснила:

– И то и другое характеризует вас положительно, но по-разному. А мне надо знать, чего и в каких случаях от вас можно ждать.

– Ну… – сбивчиво начал Диамато, – я… Размышлять-то особо некогда было, так что, можно сказать, это была инстинктивная реакция. Но… совсем автоматической я бы ее не назвал. Мне уже приходила в голову эта мысль… и я понял, что она может быть небесполезной… при определенных обстоятельствах… ну и сделал зарубочку на память. Так, на всякий случай…

Он беспомощно пожал плечами, и она рассмеялась.

– Вижу, гражданин коммандер, я в вас не ошиблась. Молодчина, Оливер, так держать!

Диамато едва не прослезился: за все время совместной службы капитан не только ни разу не назвала тактика по имени, но вообще не давала понять, что знает, как его зовут. И вдруг она запросто называет его «Оливером», да еще и хвалит!

Между тем Холл не сводила с него взгляда, и мысли молодого офицера лихорадочно заметались: он пытался сообразить, какого, черт возьми, ответа от него ждут.

– Рад, что вы положительно оценили мою находку, – промямлил он наконец, не придумав ничего лучшего.

– Ага, но радуетесь вы рано, – сказала она, улыбнувшись еще шире. – Видите ли, раз уж вы обладаете определенными качествами, мы с гражданином коммандером Хэймером решили эти качества по возможности развивать и совершенствовать. На это вам выделяется минимум четыре часа в день.

Видимо, по выражению лица Диамато чувства его читались совершенно ясно, ибо улыбка Холл расплылась во все лицо. Подавшись вперед, она похлопала его повыше локтя и добавила:

– Я попросила старпома ввести в седьмой симулятор дюжину новых задач, специально для вас. Когда наступит ваша следующая вахта, мне будет интересно взглянуть, как вы их решили.

– Думаешь, нам и вправду удастся это провернуть? – очень тихо спросил Эверард Хонекер.

Лестер Турвиль едва не рассмеялся, но, вслушавшись в голос комиссара, посмотрел на него очень серьезно.

– Что-то я не замечаю в тебе безудержного оптимизма, приличествующего представителю самой передовой части самого передового народа Вселенной, – сказал он вместо ответа.

Последние месяцы (и последние события) сблизили командира с комиссаром, однако Турвиль впервые дерзнул отозваться о режиме и его идеологии с недвусмысленной издевкой.

«Правда, – подумал адмирал, мысленно усмехнувшись, – я выбрал для этого не лучший момент».

«Граф Тилли», только что ставший флагманом второй оперативной группы Двенадцатого Флота, как и весь названный флот, покинул систему Секура. Согласно плану, через двадцать четыре дня все оперативные группы должны прибыть к месту назначения, что ознаменует собой начало основной фазы операции «Икар». Вряд ли стоило лезть в такой ситуации на рожон, рискуя оставить группу 12.2 без командира. Надо же, едва перевел дух, как тут же вернулась эта дурацкая привычка молоть языком в самых неподходящих местах. Другой бы после такой истории зарылся поглубже и надолго затих. Правда, у него были все основания подозревать, что Корделия Рэнсом к ним обоим – и к командиру и к его комиссару – относилась с равным отвращением.

«А теперь вопрос, – размышлял гражданин вице-адмирал, – означает ли это, что ответное отвращение Эверарда будет перенесено и на других членов Комитета? Если он и вправду не видит между ними особой разницы, это может оказаться полезным. Особенно если на нас с Жискаром, хотим мы того или нет, навесят ярлык сторонников МакКвин».

– Нам, идущим в авангарде, приходится частенько оглядываться на оставшихся позади, – сказал Хонекер после непродолжительного молчания. Такой ответ можно было истолковать двояко, и Хонекер выдержал паузу в несколько секунд, после чего холодно улыбнулся. – А учитывая, что кое-кто склонен реагировать на малейшие неудачи не слишком рассудительно, мой интерес к данной теме не является чисто умозрительным. И, признаюсь, перспектива столь глубокого проникновения во вражеское пространство меня нервирует.

– Ну, если тебя нервирует только это, можешь успокоиться, – ответил Турвиль, скрывая свое облегчение за широкой ухмылкой.

Слова «не слишком рассудительно» можно было считать убийственной оценкой действий руководства БГБ, если учесть, что исходили они от сотрудника этой самой организации и были произнесены в беседе с его поднадзорным. Сам факт их произнесения указывал на то, что со времени пленения Хонор Харрингтон взгляды Хонекера претерпели серьезную эволюцию, в сравнении с чем шансы быть разорванным в клочья ракетами манти показались Турвилю не заслуживающей внимания мелочью.

– Я, безусловно, одобряю твою уверенность и воинственный настрой, гражданин адмирал, – суховато сказал Хонекер. – Но если тебе, космическому ковбою, может быть, и все едино, то я предпочел бы услышать что-то более определенное, чем «можешь успокоиться». Тот факт, что мы углубляемся в пространство, контролируемое Альянсом, на двести светолет, имея в своем распоряжении всего тридцать шесть кораблей стены, к спокойствию не располагает. Ты уж прости, но мне все это до боли напоминает операцию гражданина адмирала Терстона у звезды Ельцина, а перспектива разделить его судьбу меня не вдохновляет. Насколько я помню, там мало кто уцелел.

– Есть некоторые различия, сэр, – мягко указал Турвиль, ничем не выдав своего удивления по поводу небывалой откровенности. Хонекер ни за что не повел бы себя таким образом, не будь у него двухсотпроцентной уверенности в том, что все подслушивающие и записывающие устройства либо отключены, либо находятся под полным его контролем. Откинувшись в кресле, Турвиль размышлял, как лучше ответить.

Не исключена возможность того, что комиссар просто подставляет вице-адмирала, провоцируя на высказывания, которые дадут БГБ основания его удавить… Однако, по здравом рассуждении, стоит ли придумывать такую сложную комбинацию? Чтобы погубить Турвиля, достаточно просветить кое-кого на Хевене насчет того, какие распрекрасные отношения сложились у гражданина флотоводца с гражданкой Рэнсом незадолго до ее безвременной кончины. В конце концов, кто не рискует, то не выигрывает!

Эти мысли пронеслись в голове Турвиля за долю секунды. Он улыбнулся.

– Во-первых, сэр, Занзибар и звезда Ельцина – это далеко не одно и то же. Занзибар – более густонаселенный мир, но преимущественно аграрный. Его астероидные пояса очень богаты, и за последние тридцать лет там основательно развилась добывающая промышленность, но в составе экспорта доминирует сырье. Занзибар можно характеризовать как мир третьего уровня развития, тогда как Ельцин уже достиг второго и, как мне кажется, очень быстро приближается к первому. Что гораздо важнее, флот Занзибара – это не более чем досветовые силы местной самообороны, и для обеспечения безопасности ему необходима поддержка мантийских пикетов. Ну а Грейсонский флот – это реальная сила, превратившая систему Ельцина в черную дыру для наших кораблей.

Хонекер кивнул, но без особой убежденности, и Турвиль счел необходимым продолжить.

– Помимо этого, оперативные планы и практическое руководство операциями «Кинжал» и «Икар» весьма и весьма различаются. Учитывая сложность задач, это немаловажный фактор. Самому мне служить с гражданином адмиралом Терстоном не доводилось, но все знают: он был штабистом, из тех, кого называют «бумажными стратегами». А гражданин адмирал Жискар – практик, опытный боец, по собственному опыту знающий, каково приходится под огнем. По моему мнению, он и гражданка Секретарь МакКвин сумеют избежать стратегических ошибок, которые так дорого стоили Терстону у звезды Ельцина.

– Каких, например?

– Ну, например, Терстон явно перемудрил, надеясь выманить манти и грейсонцев с позиций до атаки. Вообразил, будто сумеет обдурить их и убрать со своего пути, а затем нанести удар по беззащитной цели. Хуже того, он настолько увлекся собственными умозрительными построениями, что отказывался видеть все, что им противоречило. И это – в ситуации, когда противник обладал гораздо более совершенными средствами радиоэлектронного противодействия. В действительности ему удалось правильно оценить силы противника, лишь когда завязался бой. Результатом трагического самообмана стало то, что он попал под концентрированный огонь шести супердредноутов, причем огонь велся чуть ли не в упор.

Гражданин вице-адмирал пожал плечами и сделал движение руками странное движение, как будто подбросил что-то в воздух.

– И вот ведь что обидно: прояви он чуть больше осмотрительности, не рвись так вперед, его сил хватило бы на то, чтобы захватить систему. Да, один на один линкору с супердредноутом не потягаться, но линкоров-то у него было тридцать шесть! Я уж не говорю о двух дюжинах линейных крейсеров! У него была возможность подавить противника ракетными залпами с дальней дистанции, а он этой возможности не использовал. Это, однако, просчет тактический, а вот вера в то, что противник поведет себя именно так, как ему хочется, есть стратегический просчет, очевидный, по-моему, даже для неспециалиста. Разумеется, всегда есть смысл попытаться ввести неприятеля в заблуждение, внушить ему, будто ты собираешься атаковать в пункте А, и ударить в пункте Б. Но строить стратегию на том, что противник станет действовать именно так, как нужно тебе, недопустимо.

– Постой, но как раз такой ошибки Терстон вроде бы не совершил. Ты ведь сам сказал, что его огневая мощь позволяла ему одержать победу, даже если бы враг повел себя не так, как ожидалось.

– Позволять-то позволяла, но он не смог использовать имевшиеся возможности как раз потому, что вся его стратегия была выстроена в расчете на уклонение от настоящего боя. Другое дело, что у него могло просто не быть выбора: не исключено, что ему пришлось выстроить ее именно так, чтобы убедить руководство позволить ему хоть как-то действовать. Как-то раз, при посещении Октагона, я повстречался с гражданином Секретарем Кляйном. Должен сказать – ты уж не истолкуй мои слова превратно – худшего аргумента в пользу гражданского контроля над флотом, чем гражданин Кляйн, и не придумаешь.

Произнося эти слова, Турвиль внимательно следил за глазами Хонекера, но народный комиссар даже не моргнул.

– Главная проблема гражданина Кляйна как военного министра, – продолжил гражданин вице-адмирал, – состояла в том, что он слишком боялся неудачи, а потому не мог позволить себе рискнуть, в то время как победа без риска не достигается. Да, не могу не признать, что в ту пору, сразу после убийства Гарриса, флот находился не в лучшем состоянии, и обучение персонала приходилось проводить прямо по ходу боевых действий, но идея Кляйна состояла в том, чтобы перейти в глухую оборону и заманить манти в наше пространство. Наступательные операции сложнее оборонительных, и он, надо полагать, надеялся, что манти, сунувшись к нам, совершат множество ошибок – тех самых, которые совершили мы сами. Увы, ты наверняка заметил, что они наделали не так много ошибок, как ему хотелось. Кроме того, сугубо оборонительная стратегия абсолютно бесперспективна, если радиус зоны оперативных действий составляет два или три световых столетия. Невозможно выставить у каждой системы пикеты настолько сильные, чтобы они гарантировали отражение любой атаки неприятеля. Мы можем или равномерно распределить все силы по нашему пространству, или сконцентрировать их возле наиболее значимых пунктов и на наиболее вероятных направлениях вражеского наступления. В первом случае все системы будут защищены одинаково слабо, а во втором некоторые будут защищены хорошо, но за счет других. Врагу, таким образом, остается лишь правильно выбрать объект для атаки. Для того чтобы получить шанс выиграть войну, необходимо идти на риск и предпринимать наступательные действия. Какой-то древний адмирал со Старой Земли, запамятовал, как его звали, говаривал: «Кто не рискует, тот не выигрывает». И это правда. Так вот, скорее всего Терстон выступил с планом, обосновывавшим уклонение от реального боя, ради того, чтобы добиться от Октагона и Комитета разрешения на хотя бы урезанный вариант наступательных действий. Добавлю, если бы на самом деле он планировал дать бой и выиграть его, я счел бы этот обман простительным, а его самого уважал бы гораздо больше. Граждане адмиралы Тейсман и Жискар – или гражданка Секретарь МакКвин – вполне могли бы решиться на такой шаг. Но гражданин Терстон, выступив с концепцией, удовлетворявшей стремление руководства к «минимальному риску», похоже, сам уверовал в ее осуществимость. Он размечтался, хотел, как говорится, «и на елку влезть, и не уколоться», а в результате грохнулся с этой елки и свернул себе шею. В отличие от него, гражданка МакКвин не стремится хитростью вынудить противника к каким-либо определенным действиям: вместо этого она намерена воспользоваться тем, что противник уже сделал. Кроме того, от граждан Кляйна и Терстона ее отличает и готовность к риску, причем немалому. Иными словами, она заранее уверена в том, что нам придется участвовать в нешуточных сражениях, но местом этих сражений определила системы, в которых мы можем рассчитывать на успех.

– Но Занзибар является союзником Мантикоры уже почти десять стандартных лет, – указал Хонекер. – Альянс даже построил там новую верфь и держит – особенно с тех пор, как отбил у нас Сифорд-девять, – сильные пикеты.

– Правильно, – согласился Турвиль. – Но следует учесть, что в данный момент они находятся примерно в таком же положении, какое было у нас, когда Терстон приступил к выполнению операции «Кинжал». Хотя и по несколько иным причинам. Они вынуждены увести значительную часть своей боевой стены в ремонтные доки – а между тем их собственные успехи привели к опасной растянутости границы. Они – так же как и мы – не могут быть сильными везде, потому что для этого им просто не хватает кораблей. Надежностью обороны каких-то объектов приходится жертвовать, и в первую очередь это относится к таким системам, как Занзибар. Звезда находится в глубоком тылу, там с незапамятных времен не проводилось активных операций, и никто не станет сосредоточивать там крупные силы. Конечно, Занзибар не беззащитен: его огневой мощи хватит, чтобы отбить атаку одной или двух эскадр линейных крейсеров… потому-то у нас и будут три эскадры линкоров.

Сделав паузу, Турвиль взглянул Хонекеру в глаза.

– Откровенно говоря, – продолжил он, – нам следовало сделать это давным-давно. Мы потеряли уйму линкоров, пытаясь остановить манти на подступах к звезде Тревора. Тем не менее у нас осталось их две сотни. В последнее время стало расти и число супердредноутов. Наша задача состоит в том, чтобы использовать оставшиеся линкоры с максимальной эффективностью. Поскольку для боевого построения они не подходят, у нас появилась возможность не подставлять их попусту под огонь, а, заменив специально предназначенными для боя стена на стену супердредноутами, применять линкоры в рейдах по глубоким тылам неприятеля. Они лучше других приспособлены для такого рода задач, ибо скорость и маневренность позволяют им уходить от преследующих дредноутов и супердредноутов, а огневая мощь – подавлять линейные крейсера. Таким образом, мы можем заставить манти серьезно задуматься о безопасности своих тылов, а каждый тяжелый корабль, который им придется выделить на охрану звезды, находящейся в двух, а то и трех десятках световых лет позади линии фронта, с военной точки зрения можно считать выведенным из строя. Вот ради чего затеяна операция «Икар». Мы хотим – впервые с начала войны – перехватить инициативу, но даже если в этом преуспеть не удастся, мы, на худой конец, лишим инициативы мантикорцев. Что, гражданин комиссар, станет наивысшим нашим достижением за всю войну.

– Так ты и вправду веришь в успех этого плана? – чуть ли не с удивлением спросил Хонекер.

Турвиль позволил себе резкий, лающий смешок.

– Еще как верю, комиссар, будь я проклят! Наверное, мы потеряем часть кораблей: манти не те ребята, чтобы, даже будучи застигнутыми врасплох, сдаться без боя, но имеющимися там силами им с нами не справиться. Их потери будут больше наших, причем нанесенный им ущерб не ограничится уничтожением кораблей. Мы нанесем страшный удар по их инфраструктуре… а возможно, и боевому духу. Если дело пройдет хоть наполовину так хорошо, как задумано гражданкой Секретарем, операция окажет колоссальное воздействие на весь дальнейший ход войны.

«И, – добавил он про себя, – МакКвин избежит еще двух ошибок, допущенных Терстоном. Она не сунется к звезде Ельцина… и не будет сражаться против Хонор Харрингтон»

– Надеюсь, ты прав, гражданин адмирал, – тихо проговорил Хонекер.

Он несколько успокоился, но все еще выглядел озабоченным. Турвиль решил не трогать пока перспективную тему, сочтет или нет начальство гражданина народного комиссара их обоих членами «группировки МакКвин», если дело дойдет до чисток. Хватит с бедняги и одной причины для головной боли.

– Я тоже надеюсь, – откликнулся вице-адмирал с широкой улыбкой, – а напрасны мои надежды или нет, мы выясним примерно через три стандартные недели.