Первым на невероятное по сути заявление Благуши, рассматривавшего в данный момент своих бывших спутников так, словно все они вдруг превратились в каких-то тараканов, и явно больше не признававшего в них близких людей, отреагировал Воха Василиск:

— Как же, держи карман шире! — крикнул бард, храбро вперив в слава взгляд нахальный и независимый. — Ну надо же — слуги мы его, обертон по ушам! А больше ничего не пожелаешь?

— Никак наш торгаш белых поганок объелся, халваш-балваш. — Обормот озадаченно почесал в затылке, привычно шуруя пятернёй прямо под шлемом. — Только вот когда успел?

— Благушенька! — Опомнившись, Минута нерешительно шагнула вперёд, в сторону кресла со славом. — Что это ты такое говоришь? Шутка твоя неуместна в такой момент…

— Это не шутка, — напряжённо сказал Бова, и все умолкли, повернув к нему вопрошающие лица. — Это не шутка, включи-выключи. Он действительно верит сейчас в то, что говорит. Но я знаю, в чём его проблема. И я помогу ему от неё избавиться.

— Охрана! — Благуша усмехнулся с этаким ленивым презрением. — Взять Бову Конструктора.

Пять человекоподобных фигур, окружавших кресло и в течение всего этого времени остававшихся неподвижными, вдруг ожили. В руках их словно из ниоткуда появились стальные дубинки длиной в пять-шесть ладоней, и они неторопливыми, почти бесшумными шагами, словно скользя по полу, как по льду, двинулись к толпе, сгрудившейся возле настоятеля, подобно испуганным цыплятам возле наседки.

— Начать диагностику операционной системы, — отдал Благуша приказ в воздух, больше не обращая внимания на людей.

— Приказ выполнен, — громыхнул воздух в ответ.

— Так, парни, слушайте сюда. — Бова Конструктор и не думал терять самообладание при виде приближающихся жестянок, собиравшихся его арестовать, более того, принялся деловито и спокойно отдавать собственные распоряжения. — Ваша задача — отвлечь внимание. Возьмите всех стражей на себя. У нас очень мало времени, и вы должны предоставить мне свободу действий…

— А какого елса…

— Воха, заткнись! Ухарь, Обормот, действуйте без промедления!

Оружия, как упоминалось выше, в отряде было немного — лишь несколько молотов у самых удачливых послушников, да и тех быстро разоружили Бова Конструктор, Ухарь да Проповедник. При своём молоте остался лишь Косьма Тихий, Обормот выставил перед собой грозную алебарду, а Пивень выхватил засапожный нож, который таскал за голенищем по давней бандюковской привычке. Не медля, как Бова и просил, Ухарь шагнул навстречу самому здоровому охраннику — ему самому под стать.

— А ну назад, железная твоя душа! — храбро рявкнул великан-махинист. — Назад, пар тебе в задницу, а то голову в пятки вобью!

Охранник не ответил, молчаливой громадой надвигаясь на махиниста.

— Ну, сам напросился. — И махинист взмахнул увесистым молотом, опуская его на стальную макушку охранника. Да только не попал. Громадина неожиданно легко уклонилась, и стальная дубинка чиркнула по рукам Ухаря. Раздался треск, посыпались искры, Ухарь с рыком отскочил назад.

— Ах вот как! — вскричал Косьма Тихий. — Небесным огнём нас пугать! А ну, ребятушки, навались, не умением, так числом!

И безоружные послушники Бовы в азарте бросились на охрану с голыми руками. Сразу образовалась свалка. Многие, получив по этим самым рукам электрическими дубинками, с воплями прятались за спины товарищей, ещё не отведавших этого специфического угощения, но, переждав, пока пройдёт боль, снова бросались в бой, сменяя павших. А павших с угрожающей быстротой становилось всё больше и больше — стальные охранники были неуязвимы, а их руки с дубинками мелькали так стремительно, что невозможно было подступиться даже для одного-единственного удара. Лишь Ухарю удалось задеть молотом по плечу одну из железяк, да Обормот умудрился засветить алебардой по кумполу другому охраннику, но видимого эффекта это не дало.

Что ж, по крайней мере охранники были заняты, чтобы предоставить свободу действий настоятелю. Не теряя времени, Бова скользнул за спинами товарищей в сторону, выбирая момент, чтобы подобраться к креслу с Благушей. Он действительно знал, что делать. Нужно было уничтожить книжицу-ключ, которую Благуша сейчас держал на коленях. Отобрать и уничтожить. Минута увязалась за ним, но настоятелю некогда было её осаживать, да и умения девицы могли пригодиться…

Один из охранников вдруг вырос прямо перед ним.

И дубинка, с треском ударившая Бову прямо в лоб, послала его в мгновенный нокаут.

Когда Бова свалился прямо ей под ноги, Минута потрясённо замерла перед охранником. Но тот, видимо не посчитав её стоящей внимания, вернулся к месту общего сражения, предоставив её самой себе. Упав на колени, девица принялась тормошить валявшегося без чувств настоятеля, впервые в жизни не с сочувствием, а с самой настоящей злостью. Допрыгался со своими вечными тайнами! Нет чтобы толком объяснить всем, что происходит! Как же — всё сам, всё в себе держит до последнего! И что им теперь всем делать? Сухари сушить?

И Минута сделала то, на что ранее никогда бы не решилась, — отвесила Бове увесистую пощёчину. Однако и это не привело настоятеля в чувство.

— Благуша! — гневно вскричала девица, поднимая голову. — Останови своих нелюдей, пока никого не покалечили! Что же ты вытворяешь?!

— Остановить? — Бывший торгаш улыбнулся с миной несомненного превосходства. — Вот уж нет. Это так забавно. Вы действительно надеетесь справиться не только с моими стражами, но и с той армией, что ожидает моих распоряжений снаружи? Лучше покоритесь. Как покорилась ватага Рыжих в полном составе.

— Ватага Рыжих? — не поняла Минута. — Бандюки? А они тут при чём?

— А как ты думаешь, с кем вы сражаетесь сейчас? — вкрадчиво поинтересовался слав.

Глаза девицы расширились от изумления. Вот эти железные охранники — бандюки?

— Но… но как они сюда попали быстрее нас? И что это с ними стало?

— Это как раз несложно. Транспортные артерии порталов пронизывают весь домен сверху донизу, надо просто знать, где их искать. А кому это знать, как не елсам, которые и нашли их в лесу. Небольшая корректировка личности, прививка определённых боевых навыков и умений, силовые нанокомбезы вместо примитивной одёжки — и перед тобой отлично вымуштрованные, несокрушимые телохранители, верные до последнего вздоха.

— Ах вот оно что… Благуша! — воззвала девица, повышая голос до крика. — Да прекрати же ты это безобразие! Ради нашей с тобой любви! Ради всего хорошего, что между нами было!

— Любовь? Что такое любовь? — скучающе вопросил слав и сам себе ответил: — Лишь мимолётная прихоть для имеющего власть, подобную моей.

— Ты не Благуша! — вырвалось у послушницы, чистая душа которой преисполнилась искреннего возмущения. — Ты монстр!

В ответ слав самодовольно улыбнулся:

— Я знаю.

Горестно застонав, Минута с новой силой принялась лупить Бову по щекам.

Под сводами зала метались разноголосые вопли, слышались звуки ударов, проклятия и матюгальники. Хотя людей Бовы изначально было в пять раз больше охранников, они до сих пор не одолели ни одного. А самих уже с десяток полегло — живописной кучей с торчащими в разные стороны руками и ногами. Причём центр обороны держали, как самые стойкие и опытные, всего шестеро — Ухарь с Пивенем, Безумный Проповедник с Косьмой Тихим да на удивление разухарившийся Воха Василиск, лихо размахивавший направо и налево своей драгоценной балабойкой из-за спины Обормота и остававшийся, таким образом, вне досягаемости для вражеских выпадов.

Сотни, тысячи знаний, навыков, понятий проносились у лже-Благуши в голове и устраивались на своих местах, чтобы больше его никогда не покинуть. От этой гигантской работы у него трещала голова, но сомнений в своих дальнейших действиях он не испытывал.

— Пожалуй, надо внести некоторое оживление в эту свалку и поискать союзников, — проговорил экс-торгаш себе под нос. — Немало народа успело пообщаться с моим ключом во время пути, а значит, сейчас они — слабое звено в армии противника.

С этими словами он подбросил книжицу апофегм в воздух.

Жужжа и трансформируясь в воздухе, та проявила свою сущность неведомого устройства, кем и являлась с самого начала, ловко подделываясь под обычную книгу. Странный, стальной шар, ощетинившийся длинными иглами, с которых срывались и гасли в воздухе искры небесного огня, возник на её месте, а в воздухе сразу запахло грозовой свежестью. Подплыв на безопасной высоте к сражающимся, шар полыхнул фиолетовым светом и уколол тонким лучом Boxy Василиска в затылок.

Далее начало твориться нечто странное. Воха Василиск, постояв столбом пару секунд после того, как его коснулся луч, кинулся к Обормоту и… всем телом повис на его алебарде, сковав свободу действий. Никак не ожидавший столь коварного предательства, Обормот тут же пропустил нацеленный ему в голову удар охранника. Шлем выдержал, хотя и загудел, что твой колокол. Голова тоже — стражник обладал не менее крепким, чем шлем, черепом. Но всё же ему пришлось отступить для перегруппировки в задние ряды сражающихся, волоча по-прежнему висевшего на древке алебарды Boxy за собой.

— Обормотушка, друган, — растерянно воззвал бард, — что-то меня заставляет тебе мешать, вдарил бы ты мне промеж глаз, чтоб в чувство пришёл…

Матюгнувшись, разозлённый Обормот не стал разбираться, кто прав, а кто виноват, и тяжёлый кулак опустился на предложенное Вохой место. В результате бард крутанулся всем телом вокруг древка, но рук, вцепившихся клещом, так и не разжал, хотя на лбу тут же вскочила здоровенная гуля.

— Ну как, понравилось, халваш-балваш? — тяжело дыша, спросил стражник.

— Ага. Давай-ка ещё разок.

Обормот досадливо крякнул, размахиваясь. Второй удар сбил-таки Boxy на пол, тот даже вякнуть не успел.

Иглошар тем временем методично долбил своим лучом других послушников. Один за другим люди замирали, не завершив движения, прекращали атаку на охранников и, немного постояв, неуверенно нападали на своих бывших товарищей.

Творился какой-то кошмар.

Казалось, всё потеряно, поле битвы осталось за врагом.

Взревев как ведмедь, севший на осиное гнездо, Обормот рванулся с алебардой наперевес к врагу. Иглошар попытался и стражника клюнуть своим лучом, но вовремя подставленное лезвие грозного оружия отразило луч в сторону, а затем со всей дури опустилось промеж игл на виновника очередного Вохиного предательства. И так могуч был тот удар, что, ярко полыхнув фиолетовым светом, шар кувыркнулся через весь зал и врезался в стену, выбив в месте соприкосновения целый сноп искр.

Минута как раз заносила руку, чтобы в очередной раз отвесить пребывавшему без сознания Бове Конструктору пощёчину, когда шар, отлетев от стены на шаг и явно потеряв всякую ориентацию, как пьяный закачался в воздухе и завис прямо над настоятелем.

В этот момент Бова открыл глаза и оценил ситуацию.

Его действия были столь стремительны, что Минута и глазом не успела моргнуть. Расстегнув камильный костюм на груди, настоятель выхватил из-за пазухи чашу спасённой с Дирижопля клепсидры, выдернул у неё донце, выбросил ящерку, ошалело юркнувшую обратно ему под одежду, поднял руку с чашей вверх и… вылил воду на иглошар. В следующий миг ладонь Минуты наконец добралась до лица Бовы, отвесив хлёсткую пощёчину. Одновременно со звучным хлопком иглошар, полыхнув от воды, как горюч-камень в топке, отскочил от Бовы на несколько шагов и завертелся в воздухе юлой, быстро окутываясь дымом…

Тут-то до него и добрались молоты Ухаря с Пивенем. Слаженно так добрались, мгновенно вбив в пол и превратив в не поддающуюся определению железную труху. И случилось чудо.

Главный металлотелый охранник вдруг рухнул на колени, так и не отвесив тумака противостоявшему ему Безумному Проповеднику. Рухнул и прохрипел хорошо узнаваемым скрипучим голосом:

— Помогите, люди добрые! Мы повинуемся приказам, но не собственному желанию! Мы на вашей стороне, но противиться воле Смотрящего не в силах!

— Да это никак Хитрун, пар в задницу! — в явном изумлении воскликнул Ухарь.

— Точно он, плисовые штанцы! — очумело подтвердил Пивень, способный узнать голос ватамана даже с завязанными ушами, и нерешительно опустил молот.

— Ах вот как! — Лже-Благуша гневно вскочил на подножку кресла. — Вы сами этого хотели! Теперь вам придётся иметь дело с елсами да с железными феликсами! Посмотрю я, как вы справитесь с…

Он не успел договорить.

Сопровождаемая лихим воплем Вохи Василиска его драгоценная балабойка врезалась Благуше точнёхонько промеж глаз. Бросок, выверенный некогда на Обормоте, и здесь не подвёл — сразил торгаша наповал. Видать, специализация у Вохи была такая — исключительно по друганам. Но ведь не пожалел балабойки своей, синего дерева, верно? Потому и герой!

Закатив глаза, Благуша окаменел лицом и шмякнулся с кресла вниз. Голова его могла бы пострадать ещё раз, ежели бы метнувшаяся Минута не подхватила его за плечи, замедлив падение и благополучно опустив на пол. Оттащив бесчувственное тело от кресла на пару шагов, Минута бережно опустила слава на спину и упала перед ним на колени, как давеча перед Бовой. Видать, такова женская судьбина — лечить страждущих мужиков.

— Благушенька? — с непонятной для неё самой робостью позвала девица. — Ты меня слышишь? Ах не слышишь!

И принялась хлестать слава по щекам, чтобы привести его в чувство. Минуту можно понять — как ни любила девица слава, но последний час заставил её за него поволноваться так, что дальше некуда. Вот и сорвалась. Да и зачем благоприобретённому на настоятеле опыту пропадать?

Сражение в зале, понятное дело, на этом завершилось.

Тяжело дыша, уцелевшие противники сердито уставились друг на дружку, опуская кто сжатые кулаки, кто молоты. Бандюки так и вовсе стальные дубинки побросали, испытывая к своей невольной роли крайнее отвращение. Металлизированная плёнка, покрывавшая их лица, уже исчезла, явив на белый свет привычные бандюковские хари — Хитруна, Ухмыла, Буяна, Жилы и, само собой, Скальца, как же без него.

— Ладно, парни, раз всё кончилось благополучно, то держать зла друг на дружку не будем, — устало промолвил Бова, поднявшись на ноги и одной рукой потирая ушибленный стальной дубинкой лоб, а другой отряхивая несуществующую пыль с одёжки. Чем и разрядил сгустившееся напряжение, иначе быть бы бандюкам битыми. — А ты, девица, — повернулся Бова к Минуте, — оставь Благушу в покое. Вскоре он сам в себя придёт, включи-выключи. Как только у него в голове перегрузится оперативная память после прекращения действия программы, так и очухается.

Молотобойцы, знакомые с этими понятиями по работе с Паровой Думовиной, понятливо закивали. Не все, правда, — с десяток послушников всё ещё валялись без чувств. А Обормот на радостях попытался обнять Boxy Василиска, с которым только что сражался, но едва раздвинул руки, чтобы облапить, как Воха опасливо отбежал на несколько шагов:

— Ну-ну, не шали, обертон те по ушам! И так башка после твоих тумаков гудит!

— Да ты ж сам просил! — изумился стражник.

— Заставь дудака Олдю молиться… — пробормотал Воха, осторожно ощупывая вздувшийся лоб и морщась от боли.

— А ты что скажешь, Хитрун? — недобро осведомился Ухарь, глядя в упор на своего двоюродного братца и демонстративно поигрывая молотом. — Возьмёшь свои слова обратно, что против воли с нами сражался, или будешь упорствовать?

— Правду он говорил, Ухарь, — вступился Бова Конструктор, щёки которого всё ещё рдели свежемытой редиской после оплеух девицы, — Не трожь его пока. Потом разберёмся…

Стиснув зубы, ватаман Рыжих с решительным видом шагнул к Бове:

— Вот что, настоятель. Помнишь своё предложение, которое нам вчера делал? Так мы согласны! Бери нас всех с потрохами в свою команду! Ежели б не ты, так и ходили бы мы подневольными болванами до конца жизни!

— А теперича будете болванами у Бовы, — хмыкнул Безумный Проповедник.

— Зато жизнь будет не в пример лучше, чем здесь, — через силу ухмыльнулся в ответ ватаман.

— Лады, — согласился Бова. — Но подробнее мы поговорим об этом позже. Давайте-ка наших парней в чувство приведём…

Пока это делалось, ватаман выбрал момент и, оттащив Скальца в сторонку, с тихой угрозой спросил о том, о чём до сих пор спросить не выпадало возможности:

— А теперь скажи мне, пёсья твоя душа, кровь из носу, зачем елсы с тебя возле того костра камильный костюм сняли? Мы ж освежёванного козла на вертеле за тебя приняли!

— Да всё очень просто, разогни коромысло. — Скалец хмыкнул. — Когда ты меня во время бури из рук выпустил, на шаре летучем опускаясь, я ж в озеро плюхнулся, чем и спасся. И, ясен пень, промок насквозь. Вот елсы меня и сушили…

Выслушав столь незатейливое объяснение и припомнив, сколько страху натерпелась ватага той ночью в лесу, ватаман моментально рассвирепел и занёс свою тяжёлую руку над Скальцем, чтобы отвесить подзатыльник. Но передумал. И неожиданно для себя погладил уже съёжившегося засранца по голове — словно дитятю, да ещё при этом успокаивающе приговаривая:

— Вот и славно, что так славно кончилось, вот и хорошо…

Тем временем Минута, оставив Благушу на полу, подступила к Бове Конструктору, который тормошил одного из своих бесчувственных молотобойцев. Подступила и, гневно сверкая зелёными глазищами, требовательно начала выпытывать, откуда он знал, что необходимо делать, и почему не рассказал остальным.

— Да расскажу я, расскажу, — устало отбивался Бова, — куда я теперь денусь. Дай хоть в себя прийти… Эй, Ухарь, та бутыль с окоселовкой, что я тебя просил сохранить, цела ещё?

— Ага! — радостно осклабился великан-махинист. — Да куда она денется, пар ей в… в донышко!

— Ну так доставай, включи-выключи, самая пора расслабиться…

— Подождите, плисовые штанцы, а что с елсами будем делать? — вдруг спросил Пивень. — Они ж ещё там, за дверью…

Народ по всему залу притих и замер в ожидании ответа. Проблема и впрямь представлялась нешуточной, но лишь непосвящённым.

— Выгнать их всех отседова — с глаз долой да из сердца вон! — радикально предложил Проповедник, единственный из присутствующих, кто от елсов натерпелся больше всех.

— Да не страшны они нам теперь, — успокаивающе отмахнулся Бова. — Теперь они Благуше подчиняются, а Благуша, как очухается, наш будет…

— Да пришёл я уже в себя, пришёл, — хрипло откликнулся Благуша, приподнимаясь на локте со слабой улыбкой на губах. — Кстати, насчёт елсов у меня есть идея получше!