Глава двадцать восьмая,
в которой бандюки не согласны с тем, о чём их не спрашивают
За всё хорошее надо платить.
За нехорошее переплачивать.
Апофегмы
Костёр тот, дымок которого учуяли бандюки той ночью, оказался куда дальше, чем они предполагали. А сам дым вёл себя дюже странно — то исчезал, так что приходилось останавливаться и усиленно принюхиваться, чтобы снова взять след, то вдруг проявлялся с неожиданной силой, налетая едкими клубами и заставляя всех плакать горючими слезами от той едкости. В итоге отблески пламени искомого объекта, исходившие из неглубокой низины — то ли это, был старый полузасыпавшийся и заросший кустами овраг, то ли такая складка местности, — они узрели только после получаса блужданий в ночной темени. И на всякий случай осторожничая, тихо-тихо взобрались на небольшой холм, граничащий с этой низиной, где и затаились. И не зря.
Увиденное заставило бандюков остолбенеть от ужаса. Скальцем здесь и не пахло. Вокруг большого костра бок о бок расселось с десяток громадных волосатых мужиков с рогами на макушке… Ну да, да, елсы это были, кого же тут ещё можно было встретить помимо Скальца? Вот на елсов их налететь и угораздило.
— Жизнь была так хороша, что не хотелось портить её своим присутствием, — тихо пробормотал Ухмыл, побледнев, как свежестираная простыня. — Что будем делать, батько?
Хитрун скрипнул зубами. Вот так, называется, нашли пропажу!
— Копыта будем уносить… тьфу, кровь из носу, то есть ноги… уже как елс заговорил.
Остальные бандюки несмело сгрудились за спиной Хитруна. На елсов без дрожи в членах и трепетания сердца никто смотреть не мог. Старательно отводя глаза, чтобы не дай Олдь не встретиться с кем-то из этих чудищ взглядом, ватажники лихорадочно обдумывали, удастся ли им незаметно убраться восвояси или теперь они все пропали. Но ежели честно, то на этот раз бандюки испугались не так шибко, как раньше. Всё-таки елсов они видели уже не в первый раз, и ничего плохого те им до сих пор не сделали. Над костром на высоких рогатинах висел громадный вертел с тушей какого-то не очень большого животного. Процесс приготовления ужина для елсового собрания находился под неукоснительным присмотром анчутки (по виду пацан пацаном, ежели бы не повышенная волосатость, рога, хвост и копыта). Давалось сие дело ему весьма нелегко — от нешуточной сосредоточенности высунув и свесив набок язык, стряпчий, вцепившись ручонками изо всех своих малых силёнок в рукоять вертела и иной раз даже подпрыгивая от этого усилия, медленно проворачивал тушу над пламенем, чтобы мясо как следует пропеклось со всех сторон. Определить принадлежность убиенного животного к какому-либо виду в таком плачевном состоянии не представлялось возможным, так как туша была обезглавлена, шкура содрана, а конечности начисто обрублены. Капли жира, изредка срываясь и падая вниз, трескуче вспыхивали, добавляя жару, а над низиной стлался соблазнительный запах жаркого.
Бандюки поневоле начали принюхиваться, не в силах противостоять этому запаху, в пустых желудках громко заурчало. Голод-то и придал храбрости.
— Завидовать — это плохо, но ежели завидовать нечему — это ещё хуже, — подал голос Буян, вожделеюще глядя на эту соблазнительную картину. — А может, не будем торопиться, батько? Как бы нам этих елсов распугать, пся крев, а мясо отобрать?
— Ты что, браток, спятил, что ли? — побледнел Жила. — Как это елсов распугать? Да они сами кого хошь распугают!
— Ничего, усы узлом, — осклабился Ухмыл, неожиданно даже для себя приняв сторону Буяна. — Гром не грянет — свинья не съест. Авось что-нибудь придумаем. У нас вон сабли имеются, а у них вроде как ничего и нет. Отобьём козла!
— Почему это — козла? — Буян вопросительно приподнял бровь.
— Да сам посмотри — тощий, одни рёбра торчат, жир вон и то едва каплет. Они ж здесь по всему домену скачут, как зайцы, лови не хочу.
— А ну цыц, пока беду не накликали! — одёрнул ватаман говорунов страшным шёпотом, сердито раздувая усы. — Вот что я вам скажу: берём руки в ноги, кровь из носу, и тихо двигаем отседова…
— Погодь, батько, усы узлом, а что это там происходит?
Тут и остальные, присмотревшись, заметили то, на что обратил внимание Ухмыл.
Время от времени в образованный вокруг костра елсами круг выходил то один, то другой анчутка и, судя по вдохновенной позе, декламировал что-то плохо слышимое из-за расстояния. А большие, солидные елсы вежливо хлопали. Бандюки навострили уши и при очередном исполнителе, голос которого оказался звонче прочих, им удалось разобрать, к несказанному изумлению всех без исключения, обыкновенную частушку:
Пёс мой дрых без задних ног,
Я слегка ему помог,
Пёс теперь совсем не ходит,
Он навек лишился ног!
— Ну надо же, и елсы развлекаются так же, как и мы. Прямо вечеринка на хуторе близ Диканьки… — заметив недоумённые взгляды, Ухмыл пояснил: — Диканька — это моя весь, в которой я родился.
Анчутка же бойко продолжал:
«Ой, зарезал без ножа» —
Тёща носится визжа
Что случилось? Зять-засранец.
В юбку сунул ей ежа.
Этому исполнителю елсы аплодировали громче, оживлённо переглядываясь между собой, чем-то он им потрафил.
Глядя на них, слегка приободрились и бандюки. И правда, что плохого могут сделать эти существа людям при таком мирном способе времяпрепровождения?
Но тут всё тот же глазастый Ухмыл вдруг случайно заметил ещё кое-что такое, на что никто поначалу не обратил внимания. А именно — валяющийся недалеко от костра смятый ворох кож, который он сперва принял за шкуру животного. Ухмыл с любопытством присмотрелся, пытаясь понять, какому зверю может принадлежать такая гладкая чёрная шкура. А это что там такое круглое? Ого, да никак башка — вон и глаза блестят, только что-то они чересчур близко посажены, прямо как человечьи…
Вот на этом самом моменте до него и дошло. И облегчение Ухмыла при виде вроде как мирно забавляющихся елсов словно ветром сдуло. В диком ужасе, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке, бандюк перевёл взгляд на поджаривающуюся тушу. Затем обратно. И опять на тушу. Тощая, рёбра выпирают, жир почти не капает — руки-ноги приставить, что получится?
— Ватаман, — враз до предела охрипшим голосом проговорил Ухмыл. И было в его голосе такое страшное напряжение, что все бандюки, разом перестав улыбаться елсовым частушкам, резко повернули к нему головы, а ватаман, подавшись ближе, судорожно стиснул могучей дланью рукоять своей сабли и не менее напряжённо выдохнул:
— Ну?
— Ватаман…
Ухмыл поперхнулся, не в силах продолжать дальше. Ему стало дурно. Ему, закалённому в бродяжничестве, сражениях и грабежах! Да он вообще не помнил, чтобы ему было так дурно. А тут стало.
— Да говори же, кровь из носу, что душу-то тянешь!
— Батько… нашёл я Скальца.
Ватаман вылупил глаза:
— Где?!
— А вот туда глянь, — с несчастным видом сказал Ухмыл, показав рукой в сторону костра и стараясь сам туда больше не глядеть. — Там камильный костюм валяется. Самый настоящий.
Ватаман, Жила и Буян уставились в указанном направлении как по команде. И долго-долго не могли отвести взгляда. Не оттого, что не могли разглядеть, а потому, что сознание отказывалось воспринять случившееся. Такого кошмара даже им, бандюкам, в своей жизни лицезреть не доводилось. Нет, подумал Хитрун, гневно раздувая ноздри навроде породистого коняги, не заслужил Скалец такой участи, даже ежели бы и три раза нас предал, да и никто не заслужил, ни один человек во всём этом проклятом мире!
— Не может быть, усохни корень… — Жила поспешно наклонился к ближайшему кусту, и в темноте послышались отчётливые давящиеся звуки.
— Так, значит, не врут легенды-то, — с вмиг вспыхнувшей злобой сказал Буян, заводясь в соответствии со своим характером и заметно повышая голос. — Так, значит, и нас они так же порешат, мудаки волосатые! Так, значит…
— Тихо! — Ватаман схватил Буяна за грудки и с силой встряхнул, выговаривая тому быстрым злым шёпотом: — Никак силой хочешь с ними померяться, кровь из носу? А по рогам ты их уже посчитал? Сколько на каждого из нас придётся, проверил, пустая твоя башка?! Сумеешь с тремя-четырьмя елсами справиться, мститель ты наш народный?
Сзади ватамана послышался шорох, затем треск хвороста.
— Тихо там, не елозьте, — так же зло одёрнул ватаман Жилу с Ухмылом, не оборачиваясь, так как был занят Буяном. Эх, достали его уже эти лоботрясы до самых печёнок! До самой смерти ему с ними возиться, что ли?
И уже в третий раз попытался увести свою ватагу прочь:
— А теперь всё, рвём отседова лапти незамедлительно!
— Да это не мы, батько, — сдавленно ответил Ухмыл. — Ты обернись…
Хитрун, сразу смекнув, что дело плохо, обвернулся уже с выхваченной саблей, давно застоявшейся без подобающего ей занятия. И страшно скрипнул зубами. Он даже не подозревал, насколько их дело плохо.
Они были окружены.
Со всех сторон.
Насмешливо скалящимися рогатыми харями.
Теми самыми, что недавно сидели возле костра, а заслышав шум, вмиг оказались возле них. И теперь елсы не казались безобидными слушателями частушек — у каждого в руках грозно красовался здоровенный, под стать им самим, трезубец, переливаясь острыми полированными гранями в текучих отблесках костра.
Бледные Жила и Ухмыл тоже выхватили сабли, отступая поближе к своему ватаману, а Буян лишь ощерился, снова наливаясь бешенством и боевым азартом — словно готов был рвать елсам глотки голыми руками, а ежели придётся, то и зубами. В голове у Хитруна горячо забилась одна только мысль — за так меня не возьмёте, кровь из носу, хоть одного, но унесу с собой! И ещё, в каждом движении его пронизывало ощущение лютой смерти, которую он готов был подарить этим вражьим харям.
Но елсы, окружив их плотной стеной, почему-то расправляться с ними не торопились. Словно чего-то ждали. Оказалось, и вправду ждали — из темени вдруг выступила ещё одна фигура, да такая, что бандюки поневоле охнули и попятились, да, спохватившись, замерли — некуда было пятиться. Такого громадного елса: на две головы выше остальных, с рогами на голове — что твои оглобли, с брюхом — что хороший погреб, тушей которого — поперёк себя шире вполне можно было целую избу заслонить, они и представить бы не смогли. А тут — сподобились узреть.
Теперь никто уже более не сомневался, что живыми они отсюда не уйдут. И приготовились продать свою жизнь как можно дороже, прежде чем окажутся на месте злосчастного Скальца. В виде жаркого на вертеле.
Громадный елс между тем (по-видимому, сам елсов пахан) спокойно окинул бандюков ничего не выражающим взглядом громадных чёрных глаз — каждый с хороший бельевой таз — и непонятно проворчал низким басом, разевая не пасть, а целые ворота:
— Плохи. Совсем плохи людишки. Без программной корректировки не обойтись. И как Смотрящий таких в свою команду допустил? Сразу видно, молод ещё, неопытен. Но ничего, ничего, поможем, работа у нас такая. Ладно, ребятушки, гасите их!
Не успела ватага опомниться и что-либо предпринять, как в круг выскочили двое анчуток — как показалось ватаману, прямо из-под ног взрослых елсов. И направили на ватажников свои коротенькие острые рожки. А рожки странно загудели…
Вмиг холодное оцепенение разлилось по телам бандюков, сковав их члены надёжнее железных цепей. Только ватаман сумел ещё слабо дёрнуться, желая дотянуться саблей до необъятной шеи пахана елсов и опробовать её на прочность, да и то от зверского усилия у него сразу потемнело в глазах. И сознание его померкло.
Затем с тёмного неба, заслонив на миг редкие звёзды, спикировали железные феликсы и, подхватив одеревеневшие тела бандюков, унесли их прочь, в неизвестность. Но бандюки этого уже не видели.