Анчутка осторожно выглянул из вентиляционного отверстия в потолке, что находилось рядом с клоацинником, и завертел лобастой, с короткими рожками на макушке головёнкой, с любопытством оглядывая внутреннее пространство Махины, то бишь махинерию. То, что висел он при этом вверх ногами, ничуть ему не мешало: лёгкий, поджарый и невероятно шустрый, именно для такой работы он и предназначался — проникать в те места, доступ в которые был невозможен для медлительных и солидных елсов, обладавших куда более внушительными габаритами по сравнению с анчутками.

Внимательным, всё запоминающим глазёнкам предстала картина повального сна — четверо из чужаков, ночью проникших в аварийный домен, дрыхли, что называется, без задних ног. На широком лежаке поместились двое — дородный парень с хрупкой на вид девицей, и, что странно, лежали они спина к спине, словно поссорившиеся молодожёны. Девица, не просыпаясь, ёжилась от гулявшего по кабине прохладного ветерка, пытаясь свернуться калачиком под шерстяным плащиком, использованным вместо одеяла, парню же, из тех ещё здоровяков, было даже жарковато, о чём свидетельствовал расстёгнутый до пупа армяк. Обнял бы её этот лоб, что ли, пожалел анчутка девицу, поделился бы теплом, раз всё равно лишнее.

Взгляд скользнул дальше…

Ух ты!

От неожиданности анчутка едва не брякнулся вниз головой с потолка на пол, но успел покрепче перехватить лапками край — вентиляционного отверстия. Иначе точно бы шишку набил да всех спящих перебудил — вот бы конфуз получился!

А неожиданностью для него оказался вон тот седобородый, черноволосый дед, что тихо похрапывал возле лежака на расстеленной на железном полу войлочной подстилке. Потому как дед был ему знаком! Он был из «неправильных», тех самых, которые воспротивились зачистке много лет назад, оставшись в домене в гордом одиночестве, после того как весь его народ исчез в далях неизведанных. Впоследствии таких «неправильных» по приказу Смотрящего благополучно сплавили в ближайший заселённый домен, а их образы были закреплены в родовой памяти обслужников (так называл себя елсовый народ) — не столько по необходимости, сколько по заведённому порядку.

Четвёртого, худого белобрысого слава, скорчившегося почему-то под трапезным столиком, со сложенными стопкой, словно блины, пустыми котомками под головой — вместо подушки, анчутка уже рассматривать не стал, так как его чуткий нос уловил соблазнительные запахи, идущие с этого самого столика.

Он ловкой ящеркой соскользнул вниз, оказавшись напротив дверцы клоацинника, на которой красовалась характерная табличка, изображавшая тучку, пролившуюся дождиком, бесшумно пробежался вдоль задней стенки, миновав дверцы встроенного в неё шкафа-запасника, вскочил на узкую боковую скамью, чтобы не потревожить спящих, и в несколько прыжков очутился у столика. Но его ожидало разочарование. Остатки трапезы оказались более чем скудными. Луковая шелуха, огрызки яблок, шкурка от сала, птичьи косточки. И пустые кружки, пахнущие квасом. Поживиться было нечем.

Но анчутка и не думал сердиться.

Снаружи, там, где на площадке грузовоза устроились пятеро других чужаков, его ожидал стол не в пример богаче этого. Просто до окончания разведки анчутка не стал там задерживаться, а сейчас уже можно было возвращаться. Всего-то и делов — несколько вагонов по крышам преодолеть.

Но хотя он и не рассердился, без шалости обойтись всё же не смог. Он мог бы и не осторожничать, ему ничего не стоило усыпить всех крепко-накрепко, обладал он такой способностью, но тогда в его шалости пропал бы весь смак. Поэтому он решил действовать по-простому. Сперва он сгрёб в охапку часть объедков со стола и аккуратно запихал белобрысому чужаку, смешно посапывающему во сне под столом, под рубаху. Пока это проделывалось, нос проказника вдруг уловил ароматный фруктовый запах, как-то связанный с белобрысым, и, запустив лапку поглубже, анчутка, к своему восторгу, выудил из-за пазухи парочку слегка примятых, но в остальном совершенно целых яблок, аппетитные жёлто-малиновые бока которых так и кричали — съешь меня! Немедленно! Но удовольствие было оставлено на потом, сначала — дело. Отложив яблоки в сторонку, прямо на пол, он выдернул концы штанин белобрысого из сапог и связал их крепким узлом. Дед был неприкосновенен, поэтому анчутка отправился к остальным. Осторожными движениями он развязал кушак дородного слава, смотал с пояса и, пропустив конец под девицей, начал было связывать вместе обоих. И тут заметил краешек какой-то книжицы, выглядывающий из кармана армяка.

Анчутку словно шибануло. Уронив концы кушака, он отскочил в сторону и зажал рот лапкой, чтобы не взвизгнуть от страха и восторга одновременно. Так это же… так это же… ой, здорово-то как! Отбежав в сторонку, он задумался — без позволения старших он не имел права что-либо предпринимать. Но кое-что он всё же мог. Например, немножечко, самую малость помочь этим изрядно притомившимся путешественникам, один из которых был столь желанен для этого домена. Да и не только для домена — для всего Универсума. Так пусть доберутся как можно быстрее до места назначения, чтобы выполнить своё предназначение, а для этого пусть спят крепко и долго.

Всякие мысли о шалости пропали без следа и сожаления.

Короткие рожки, торчавшие на макушки, едва слышно загудели, посылая по махинерии невидимые простым смертным волны. Дыхание спящих заметно выровнялось, а белобрысый, прекратив ёжиться и дёргаться на жёстком полу, даже блаженно улыбнулся, понятное дело — не открывая глаз, словно наконец очутился на долгожданной мягкой перине.

Завершив дело, анчутка, уже не таясь и потому звонко цокая коготками, подбежал к приборной доске и ткнул нужные кнопки. Постояв с минутку и убедившись, что ветерок в махинерии заметно потеплел, обслужник с чувством глубокого удовлетворения подобрал с пола свою законную яблочную добычу, затем вернулся к дверце клоацинника, одним прыжком взвился к потолку и юркнул обратно в вентиляционное отверстие.

В последний миг его взгляд скользнул по столику в махинерии, на котором ещё оставалась часть объедков, и анчутка улыбнулся вдруг пришедшей в голову проказливой идее.