Невестин день подходил к своему закономерно счастливому концу.

К ночи на освещённую по всей длине цепью ярких костров свадебную поляну высыпала вся Светлая Горилка от мала до велика — посмотреть на подоспевшие свадьбы да принять участие в общем веселье. Народ гулял и веселился от души под заводные ритмы отчаянно наяривающих балабоек и заливистое дуденье дудок в руках истинных мастеров, как своих, весянских, так и приглашённых из ближайшего городка — Гусь-Зазеркального. Кто помоложе, разбившись на парочки, отплясывал гопака, кто постарше — водил хороводы, а весёлые хохочущие парочки суженых, наряжённые исключительно в белое и голубое, прыгали с разбегу через высокое зубастое пламя ревущих костров, стараясь не подпалить пятки. Визгу и криков было — не счесть. Тех же, кто умаялся от прыжков и плясок, радушно поджидали заваленные различной снедью праздничные дубовые столы, выстроившиеся ровной шеренгой по краю свадебной поляны вдоль дороги — перекусить на скорую руку и выпить. Тут же, за крайним столом, важно восседал староста Светлой Горилки — Подорожник, уткнувшись посиневшим носом вечного выпивохи в здоровенную Анбарную Книгу, занявшую чуть ли не полстола. С возрастом Подорожник изрядно похудел, особенно после того, как благополучно разменял седьмой десяток лет, поэтому из-за своего высокого роста выглядел как высушенная жердь, но по-прежнему славился своими необычайно длинными и столь же необычайно вислыми усами. И во время короткой торжественной речи, обращённой к очередному жениху и невесте, частенько морщился и отплёвывался, когда какой-нибудь ус попадал в рот. После чего с видимым облегчением скреплял священный союз новобрачных официальной записью в Анбарной Книге — чтоб, стало быть, жили долго и счастливо.

Пристроившись на скамье под раскидистой яблоней, Скалец неторопливо цедил молодое вино из деревянного бокала, наблюдая лишь за одной парой — Выжигой с Милкой. Выжига был одет в белоснежный армяк, голубые широкие штанцы и белые сапоги, Милка — в голубое приталенное платье с подолом до земли, а на голове её красовался симпатичный венок из весёленьких жёлтых забудок. У обоих в правом ухе поблёскивало по голубой серьге размером с ноготь — знак семейного положения. Они только что перепрыгнули последний костёр и снова направлялись в начало цепи — возбуждённые и раскрасневшиеся от движений. Хорошо вместе смотрятся, разогни коромысло, ничего не скажешь. Особенно Милка — прямо чудо как хороша! Милка…

Скалец сделал очередной глоток, пьяно икнул и скривил тонкие губы в пародии на улыбку. Кисло-сладкое вино пилось легко и приятно, распространяя в душе странную лёгкость и пустоту, помогавшие не думать о неприятном… но поведение Милки, серьёзно изменившееся со вчерашнего вечера, не шло из головы, и никакое вино не помогало. Оно ему очень сильно не нравилось, это поведение. Говоря простым и понятным языком, Милка его больше не замечала. Словно он вдруг превратился для неё в пустое место. Понятое дело, было бы глупо выказывать свои чувства к нему при женихе, но сейчас Скалец не видел даже намёка на тёплое к себе отношение. Ни одного из тех намёков, на которые девица была мастерица. Неужто клюнула на его вчерашние слова, что ляпнул сгоряча, — о том, что Выжига любит её на самом деле? Попробуй пойми, что им нужно, бабам этим…

Не хотел себе Скалец признаваться, но эта девица задела его сердце куда сильнее, чем он ожидал. Сколько уже у него до неё было, Скалец даже со счёту сбился — своими любовными похождениями он был известен не только в Светлой Горилке, но и в Гусь-Зазеркальном, — недаром народ его прозвал Красавчиком. А вот поди ж ты, зацепила сердце своя, весянка, с которой, можно сказать, детство голопузое и голозадое вместе провёл. Да, надо с этим что-то делать… Но что?

Красавчик презрительно покосился на свободных от пар молодок, сбившихся в болтливые стайки возле игровых костров. Те время от времени бросали в его сторону робкие, исполненные несбыточных надежд взгляды. Далеко вам до Милки, соплюхи, далеко, и не мечтайте…

Когда Выжига с Милкой отпрыгались над кострами в очередной раз и направились в его сторону, Скалец насторожился — вид у братана был до странности хмурый и озабоченный. И это несмотря на царившее вокруг праздничное настроение, несмотря на его победу в этом сумасшедшем состязании — Отказной гонке, превратившую его в громкую знаменитость. Победу, в которую мало кто верил, а особенно — сам Скалец. В груди ёкнуло от дурного предчувствия. Неужто Милка проговорилась? Да нет, не может быть… Не враг же она сама себе. Скалец быстро наполнил вином свободный бокал и протянул братану, когда тот оказался рядом. При этом он едва не промахнулся — кажется, немного перепил. Выжига бокал принял, небрежно пригубил и, сразу передав Милке, хмуро буркнул.

— Благуша всё ещё не появлялся?

— Нет, братан, не появлялся, — проникновенно заверил Скалец, у которого отлегло от сердца, так как дело было не в нём. Он даже ладонь для убедительности к груди приложил. — Я же знаю, разогни коромысло, как ты о нём беспокоишься, сразу бы сообщил, ежели что!

«Только и дел у него, что ли, как заботиться о проигравшем», — подумал Скалец уже про себя.

— У стражников на Раздрае узнавал, как я просил?

— Узнавал, разогни… ик!.. коромысло… — С трудом координируя движения и начиная понимать, что свою норму точно уже перебрал, Красавчик поискал на столе среди снеди ещё один свободный бокал. — Сейчас Гоголь с Моголем стоят… ик! Так они Благушу не видали. Возможно, что-нибудь знают Вась с Ивасем, что стояли до них… ик! Да что это на меня напало… Но как их сейчас найдёшь? Это ж в город специально переться надо! Проще… ик! Разогни коромысло! Так о чём это я? Ах да! Проще подождать, пока они снова сменятся, к тому же и осталось уже недолго. Может, даже и сменились уже… ик!

— А что, пёсий хвост, разве они же сызнова заступят?

— Ну да. Моголь заверил, что они. Ик!

— Вот и хорошо. — Выжига медленно кивнул. — Сделай милость, сходи к Раздраю ещё разок. Может, что и выяснишь…

— Братан, да… Ик! Ик! Ик! Да сейчас же самое веселье! — Скалец даже разволновался, так как переться к Бездонью ох как не хотелось, да и выпито было уже изрядно, ноги так и вели в стороны. Он торопливо подвинул наполненный бокал к Выжиге поближе, едва вовсе не смахнув его со стола. — Разогни коромысло, да зачем тебе этот… Ик!.. я хотел сказать — слабак? Я вот, например, был уверен, что первым придёшь… Ик!.. ты, то есть!

Лучше бы он этого не говорил. Глаза Выжиги вдруг сверкнули небывалой для того яростью, и содержимое бокала, подхваченное твёрдой рукой торгаша, выплеснулось на Скальца. Не ожидавший такой выходки, увернуться тот не успел и взвыл, когда шипучее вино попало ему в глаза, расплескавшись по лицу и груди. Пока Красавчик ошеломлённо отплёвывался и утирался рукавом, Выжига сграбастал его за грудки и приподнял, цедя сквозь зубы:

— Благуша должен был вернуться ещё сутки назад, пёсий хвост, со мной, до меня или после меня, но в тот же вечер! И то, что его до сих пор нет, меня очень, очень тревожит, сродственничек! Ежели с ним что случилось из-за того, что ты его усыпил перед Отказной, то я тебе, пёсий хвост, ноги повыдёргиваю, понял? Так что моли Смотрящего, чтобы он появился в ближайшее время!

— Оставь его, милый, у нас же праздник! — укоризненно одёрнула Выжигу Милка, благоразумно переводя внимание жениха на более безопасную тему.

Ощутив, что железная хватка на его груди разжалась, а ноги снова коснулись земли, Скалец пошатнулся, но устоял, чувствуя, как стремительно трезвеет. Выжига же демонстративно отвернулся к столу.

— Да ты что, братан, — с деланной растерянностью пробормотал Красавчик. — Я же как лучше хотел…

Выжига выругался, подхватил Милку под руку и увлёк к кострам.

— Но я ещё не допила! — запротестовала невеста.

— Успеем ещё, пёсий хвост! — отрезал жених. — Костры ещё не погасли!

— Поздновато совесть у тебя взыграла, братец… — Глядя им вслед, Скалец стёр с лица испуганное выражение и мстительно захихикал. — С чего бы это, разогни коромысло, она у тебя вдруг взыграла? Козлика отпущения ищешь? Сразу Скалец плохим стал, да? Интересно, как бы ты запел, ежели бы видел меня вчера со своей невестой? Ик!

Он озабоченно умолк, вдруг представив, что с ним сделает Выжига, если всё-таки узнает о его связи с Милкой. Разогни коромысло, может, самому завязать, пока не поздно? Скалец почесал затылок, вздохнул, налил из кувшина полную чарку вина и выпил залпом. Кстати, а вот в самом деле интересно, где же Благуша до сих пор ошивается? Мог, конечно, и не успеть до смещения, и тогда его здесь увидят ещё не скоро… А может, он уже давно здесь и просто не хочет показываться с досады, что Выжига отхватил-таки Милку себе? А ежели… От неожиданной мысли Скалец даже взмок и воровато глянул по сторонам, словно проверяя, не подслушал ли кто его думы. А ежели Благуша прибыл вовремя и слышал их с Милкой разговор, когда он, Скалец, с ней прощался? И потому не пришёл на свадьбу, раздумывая, как отомстить лично? Ох…

Скалец натужно рассмеялся, даже не подозревая, насколько он был близок к истине в своей догадке. Непонятно, что в голову лезет, разогни коромысло… Благуша не такой человек, чтобы мстить. Этот добродушный тюфяк за свою жизнь даже кошары не обидел. Правда, он может передать разговор Выжиге… Впрочем, подобные подлости тоже не в его духе… Но мысль о прячущемся где-то рядом Благуше уже засела в голове беспокоящей, свербящей занозой.

Ладно, решил Красавчик, подкручивая тонкие усики, сходит он к Раздраю. Ночь длинная, успеет ещё повеселиться. Всего-то и нужно глянуть — не вчерашние ли стражники заступили сызнова. Торгашей такого уровня, как Выжига и Благуша, все знают в лицо, они на кону каждый день снуют, сделки обделывая, так что мостовики-раздрайники наверняка запомнят, пересекал ли Благуша Бездонье.

Скалец снова налил вина, хлебнул на посошок и, изрядно пошатываясь, отошёл поглубже в рощу, где было потемнее, так как часть выпитого давно уже просилась наружу. Но едва он взялся за штанцы, как прямо перед ним в темноте кто-то приглушённо всхрапнул. У Красавчика от испуга чуть сердце из груди не выскочило, а шевелюра встала дыбом — куда только щегольские кудри подевались, волосы распрямились, как свиная щетина.

— Ик! — вырвалось у Скальца. — Кто здесь?!

Ответом было молчание. Минуту он стоял неподвижно, затаив дыхание и напряжённо прислушиваясь, но странный звук больше не повторился. Послышалось, наверное. Он шумно перевёл дух, приспустил штанцы и пустил струю в то самое место, что его так напугало. Накось получи…

Раздавшийся в ответ утробный звериный рык пригвоздил его к месту — мороз пошёл по коже. Не успел он опомниться, как что-то тёмное вывернулось из-под смутно белеющей в ночи берёзы и крепко схватило его за грудки.

— Оторви и выбрось, опять! — яростно выругался этот кто-то, и Скалец по характерному матюгальнику неожиданно узнал Благушу. — Да что это за оказия такая на мою голову! Ты кто такой, елса тебе в душу?!

— Ик? Благуша, ты? — пискнул Красавчик, беспомощно болтаясь в неожиданно мощных руках и шалея от превращения тихого скромного парня, каким он знал его до Отказной, в разъярённого, точно ханыга, типа.

— Никак снова ты, Скалец? — Благуша на миг замер, словно не веря своим глазам. И вдруг взревел не хуже подраненного ведмедя. — Скалец, оторви и выбрось, ты же мне армяк испортил!

От последовавшего вслед за воплем удара в челюсть Скалец кувыркнулся через голову и начисто лишился сознания.

Дежурные стражники, Вась и Ивась, только что присланные в очередной наряд на Раздрай из Гусь-Зазеркального, были родными братьями, но составляли исключительно забавную пару. Если старший из братьев, Вась, уродился хилым коротышкой — от горшка два вершка, нормальному славу едва по грудь, то младший, Ивась, вымахал в такую орясину, что тот же нормальный слав должен был задирать голову, чтобы только взглянуть ему в лицо. Что само по себе являлось предметом немалой гордости последнего, не говоря уже о чудовищной силе, коей он обладал. Но, несправедливо распределив между братьями стать, природа в качестве компенсации отдала все мозги именно Васю, выделив Ивасю всего пару скромных извилин, которых вполне хватало на то, чтобы донести ложку до рта и правильным концом взять алебарду. Поэтому когда возникала нестандартная ситуация, в этой своеобразной парочке, кстати на диво дружной и согласованной в совместных действиях, сначала напрягались Мозги и, только когда их способностей не хватало, подключалась Сила.

Оба стражника щеголяли в обшитых медными бляхами и полосами армяках одного размера, принятого к воинскому стандарту в Гусь-Зазеркальном, причём Васю армяк доходил аж до колен, а Ивасю — только до пупка, и в пузатых, смахивающих на обычные чугунки шлемах. Вдобавок правые руки раздрайников сжимали грозные алебарды (для Вася в виде исключения древко было укорочено), что позволяло им по праву гордиться своим воинственным видом и старательно нести службу.

Они почти одновременно заметили медленно бредущего по дороге к Раздраю человека с какой-то явно нелёгкой ношей на плечах и сразу привели себя в боевую готовность. Вась подкрутил куцые усики и поправил выданный не по размеру пузатый шлем, постоянно сползавший на глаза, а Ивась с треском захлопнул вечно открытый рот и изобразил на лице напряжённую умственную деятельность, натужно краснея даже от этого усилия.

Когда путник, тяжело ступая, приблизился на расстояние нескольких шагов и на него упал свет вехового олдя, Вась, как самый умный, опознал в госте местного торгаша Благушу из Светлой Горилки, где сейчас праздновался Невестин день — развесёлые звуки балабоек и дудок даже здесь были хорошо слышны. Одет слав был почему-то в одну только алую шёлковую рубаху и синие плисовые штанцы, а через его плечо был перекинут какой-то тип в красном армяке, явно пребывающий в отключке.

Подступив к стражникам, торгаш небрежно, словно куль с мусором, свалил свою ношу перед ними в пыль, устало вытер рукавом взопревший лоб и пригладил мокрые всклокоченные волосы, выглядевшие так, словно он их отродясь не чесал.

— Привет, парни. Сколько там, оторви и выбрось, до смещения?

— Да вот-вот уже… Вась всмотрелся в лежащего. — А это никак Скалец? Что это с ним, забодай его комар?

— Да на мой кулак упал, оторви и выбрось, причём так неудачно, что с копыт начисто сковырнулся.

Стражники хохотнули — шутка им понравилась. Затем Вась для солидности свёл жидкие брови к переносице и продолжил дознание:

— За что же ты его так?

— За непотребство. — Благуша скупо усмехнулся. — Воришкой мой давний знакомец оказался, вот я его на суд скорый и правый сюда и принёс.

Проникнувшись важностью момента, Вась крепче перехватил алебарду и переглянулся с Ивасем, не осознавая, насколько потешно этот жест выглядит со стороны — обоим пришлось придерживать шлем свободной от алебарды рукой, причём старшему, задравшему голову, — чтобы не слетел с затылка, а младшему, склонившему шею вперёд под прямым углом, — чтобы не свалился под ноги.

— Гы! — сказал Ивась, на что брат согласно кивнул, снова едва не потеряв проклятый шлем.

— Ты это… того… правильно сделал. Дело государственное, забодай его комар, сейчас мы его в караулке запрём, а как смена подоспеет, то в город свезём, на суд воеводы…

— Да нет, парни, я решил поступить по обычаю. — Благуша покачал головой. — Каталажка для него — как водица с гуся, пусть-ка высылку, оторви и выбрось, на зубок попробует. Имею право, верно? Так что тащите его через Раздрай, а я вам за труды со свадебного стола пару кувшинов хорошего вина пришлю. Лады?

Коротышка с долговязым снова переглянулись. Дежурство уже в самом начале обещало быть весьма интересным.

— А что это он в армяке? — спросил вдруг наблюдательный Вась. — Он же завсегда в одной рубахе пижонил?

— Да я ему свой одолжил, — пояснил Благуша. — Горный домен холодный, так что ему пригодится.

— А что ж от него так воняет? — Принюхавшись, Вась даже сморщился.

— Вот потому и одолжил, — ухмыльнулся Благуша. — Ничего, и такой сойдёт. Ещё и благодарить потом будет.

— Это вряд ли, — усомнился Вась.

— Гы! — поддакнул Ивась (это было его любимое слово).

— За высылку не благодарят. — Вась выпрямился и задумчиво почесал нос заскорузлым от непрестанных воинских упражнений пальцем. — Но с твоей стороны — жест благородный. Армяк — он и в горном домене армяк.

— Гы! — решительно подтвердил Ивась. К этому моменту он тоже ощутил себя важным государственным лицом при исполнении, а потому расправил широкие плечи и выгнул грудь колесом.

— Тогда это… Как потерпевшее лицо ты должон представить свидетелей, вот!..

— О чём ты говоришь, Вась! — Благуша досадливо отмахнулся. — Все свидетели на свадебной поляне, неужто я людей по такому пустяку беспокоить буду?

— И то правда… — Вась приподнял кончиком лезвия алебарды край пузатого шлема и свободной рукой почесал настрадавшийся без оного занятия затылок. — Ну, старосту хотя бы надо было привести с собой…

— А кто церемонией свадеб распоряжаться будет? — резонно возразил торгаш. — Там пока запись в Анбарную Книгу сделаешь — семь потов сойдёт!

— Тоже верно, — вздохнул Вась. — Вот незадача. Значит, высылку требуешь? Чтоб, значит, поплутал плут на чужбине, пока доведётся с оказией на родной домен вернуться? Хм, надо бы, как полагается, в караульную книгу запись внести. Имена потерпевшего и преступившего, вид проступка, сумма, значит, подъёмных…

— Соображаешь, Вась. Пожалуй, пришлю-ка я три кувшина, а не два, как обещал. — Благуша многозначительно улыбнулся и добавил: — Ежели, конечно, оторви и выбрось, Скалец на той стороне до смещения окажется.

Вась и Ивась намёк поняли и сразу засуетились, решив, что караульная книга подождёт. Мощная длань младшего братка тут же подхватила Скальца за шиворот, вздёрнув того в воздух, словно пушинку, а старший для виду взял плута за штанцы.

— Минутку, парни. Чуть не забыл про подъёмные. Ничего не поделаешь, обычай есть обычай… — Слав вытянул из своего кошеля пару сборных матрёшек и под одобрительными взглядами стражников, оценивших сумму столь благородного жеста, переложил в тощий кошель Скальца, в котором позвякивало всего несколько занюханных бабок. — Запишите потом в караульную книгу — две матрёшки. Можете тащить.

Стражники с готовностью протопали по гулко громыхающему стальному мосту и передали высыльника своим собратьям по профессии на той стороне — одинаково мощным низкорослым еграм. В царившей кругом тишине те, естественно, весь разговор слышали слово в слово, поэтому вопросов задавать не стали — стражам горного домена Вершина тоже было скучно, и они рады были хоть немного размяться. Сверкая белозубыми улыбками, егры поволокли Скальца на скамью ожидальни, а стражники-славы прогромыхали пудовыми сапожищами обратно на свою сторону.

— Готово! — осклабился Вась, звучно хрястнув в подтверждение своих слов древком алебарды о землю. — Тащи свои кувшины, забодай тебя комар!

— Гы! — напомнил о себе, горой нависнув над братом, Ивась.

— Погодите, парни! — Благуша просительно развёл руками. — Я ж его на себе от самой веси тащил, оторви и выбрось, умаялся сил нет. Пойду тоже посижу в ожидальне, на нашей стороне конечно. До смещения. Лады?

— Лады, только смотри не усни там, а то выглядишь ты и вправду хреново, — Коротышка Вась строго погрозил ему пальцем. И довольно пробормотал, когда торгаш устало направился в беседку ожидальни, нынче пустующую: — Три кувшина! Неплохо, забодай меня комар!

— Гы, — поддакнул Ивась, имея в виду, что, ежели бы не дежурство, сейчас бы они оба в Светлой Горилке веселились. А так хоть вином утешатся!

— Постой, торгаш, забодай тебя комар, а что Скалец у тебя спёр-то? — запоздало спохватившись, окликнул Вась Благушу, когда тот уже добрался до скамьи.

Благуша медленно обернулся. Помолчал, словно раздумывая. Наконец как-то нехорошо усмехнувшись, ответил:

— Счастье он у меня спёр, парни. Ни много ни мало — счастье, оторви и выбрось!

И, сев на скамью, погрузился в свои явно невесёлые думы.

— Гы! — невольно выдал умный Вась, изумлённый столь странным ответом.

— Ни хрена себе, забодай меня комар! — столь же изумлённо согласился ранее немногословный Ивась.

А затем оба ещё более ошарашенно уставились друг на дружку.

Только опустившись на пустующую скамью ожидальни, Благуша наконец позволил себе расслабиться. Всё прошло как надо. Красавчик Скалец своё получил. И получил по заслугам… Со стороны домена Вершина через Бездонье долетали порывы характерного для ночных гор прохладного ветра, несущего запахи скал и снега, но погружённый в свои мысли Благуша ничего не замечал вокруг.

Когда он с помощью этого засранца самым пренеприятным образом очнулся в той берёзовой роще, вышел на край поляны и увидел эту «влюблённую» парочку, Выжигу с Милкой, разряженных в пух и прах, сперва ему это показалось забавным. Вполне достойная месть бывшему другану, оставшемуся в неведении о подарке, который он получил после стольких усилий. Но, поразмыслив, Благуша решил, что так будет неправильно, несправедливо. В конце концов, пусть и не совсем честно, но Выжига вместе с ним прошёл весь нелёгкий путь Отказной гонки, а Скалец попросту прохлаждался в веси и миловался с неверной невестой. Тем более что Выжига сам оказался жертвой замыслов Красавчика и не заслуживал подобной участи. И почему бывший друган? Вовсе и не бывший! Не стоит такая подлая молодка крепкой мужской дружбы! Но ведь сейчас Выжига его просто не послушает, не поверит, подумает, что злой наговор возводит Благуша, очерняет от зависти. Эх, жаль, не успел предупредить ещё вчера, насколько всё было бы проще… да вот отрубился на целые сутки. Скажи кто ему ещё до путешествия, что он способен столько спать, не поверил бы… А вот на тебе — второй раз. Сначала в вагоне Махины, потом…

В общем, глупо было в тот момент портить людям праздник. Поэтому Благуша придумал кое-что другое. Ежели нельзя огорчить Выжигу, то почему бы не огорчить Скальца? Что и было выполнено.

Он чувствовал, что после возвращения домой стал совсем другим человеком. Более зрелым. Более решительным. Сколько полезного жизненного опыта оно ему дало, это путешествие, сколько хороших знакомств! Да ради того, чтобы познакомиться с Минутой, он, наверное, снова совершил бы подобное путешествие, да и другана такого обрести, как Ухарь, — это тоже чего-то стоит! Драка с бандюками здорово их сблизила… Эх, знал бы, что так всё несуразно получится, остался бы с Минутой в храмовнике, поступил бы к Бове Конструктору на службу, всё интереснее, чем всю жизнь торгашом пробыть. Такую оказию упустил…

То, что он стал другим, сказывалось и на его нынешнем поступке со Скальцем — до путешествия он бы вряд ли на такое решился. Пожалел бы засранца… Так что на свою голову Красавчик навязал им это соревнование с Выжигой…

Ночная тишина была столь полной, что слабый шелест пришедшего в движение Раздрая заставил его вздрогнуть. Благуша резко вскинул голову. Разделившись точно посерёдке, половинки широкого стального полотна поползли в стороны, исчезая каждый в своём Крае. Вот и всё, нет обратной дороги Скальцу, теперь можно со спокойной душой топать назад в Светлую Горилку и… Благуша нахмурился, вспомнив, как обстоят дела. Вот именно, что «и». А что, интересно, ему там делать? На Выжигу с Милкой смотреть?

Рука сама собой нырнула в нагрудный карман и вытащила «Апофегмы». Света звёзд вполне хватило, чтобы прочесть выпавшую наудачу строчку: «Всё, что случается, случается к лучшему!» Благуша даже растрогался от благодарности. Спасибо, книжица, душевная поддержка ему сейчас ох как не помешает…

Тут половинки Раздрая скрылись в берегах Бездонья окончательно, прервав тягостные размышления. Вдруг навалилось беспамятье, затуманило очи… и едва он успел их продрать, как с той стороны Бездонья долетел подозрительно знакомый бас:

— Эй, слав, халваш-балваш, ты, что ли?

У Благуши глаза прямо на лоб полезли. Забыв про усталость, он вскочил со скамьи, изумлённо уставившись на крупную, кряжистую фигуру стражника-манга, появившуюся после смещения на той стороне Раздрая, — а это был не кто иной, как Обормот собственной персоной! А там, где Обормот, там и Простор-домен! Получается, он мог обойтись без путешествия, просто надо было подождать четыре дня, чтобы Простор вернулся к Роси… В том-то и дело, что четыре дня. На Невестин день он бы не успел. Впрочем, какая теперь разница…

— Рад тебя видеть, Благуша! — продолжал громыхать Обормот через Бездонье, весело ухмыляясь во всю свою заросшую до самых глаз рожу. — Эй, а что это ты делаешь здесь, когда в твоей веси свадьбы гуляют? Я же отсюда музыку слышу! Ну-ка, повернись, халваш-балваш, что-то я знака твоего семейного положения не разгляжу…

Благуша невольно коснулся правого уха, так и не дождавшегося жениховской серьги, и молча усмехнулся. Тут и до Обормота дошло что к чему, и манг поспешно стёр ухмылку, матюгнувшись про себя. Вышло довольно бестактно, и нужно было как-то исправлять положение.

— Неужто Выжига тебя обошёл? — теперь в голосе кряжистого стражника послышалось живое участие. — Послушай, слав, я сейчас сменяюсь с поста и собираюсь заглянуть в трактир на нашей Станции, так, может, составишь компанию? Промочим горло хорошей выпивкой, а? Эй, парни, — окликнул он Вася с Ивасем, моментально навостривших уши (Обормота они искренне уважали — за силу, ум и лихость, причём всё — в одном лице). — Пропустите его без пошлины, халваш-балваш, в виде одолжения, а?

— Ладно, топай, Благуша. — Вась, тоже после слов Обормота вникнув в ситуацию, благосклонно кивнул и едва успел в последний момент придержать ненавистный шлем. — Только не забудь про должок, забодай тебя комар.

— Ага, четыре кувшина, — поддакнул Ивась. И, спохватившись, поспешно добавил: — Гы!

«А почему бы и нет», — подумал Благуша.

И решительно зашагал по Раздраю над Бездоньем, привычно затянутым колыхающимся, видимым даже в ночи белесым туманом. В тёмное время суток тот поднимался до самых Краёв и, казалось, даже оживал, наблюдая мириадами невидимых глаз за недоступной ему жизнью наверху. «Жизнь — словно этот туман, — мелькнула у слава глубокая мысль, — бредёшь не зная куда и никогда не знаешь, что она явит тебе уже через шаг…»

— Представь себе, слав, халваш-балваш, а ведь я не поверил, когда эта девица сказала, что сейчас покажется именно твой домен! — сообщил Обормот, поджидая у края моста. — И как оказалось, зря! Они там, в храмовнике, поумнее нас с тобой будут…

От слов Обормота Благуша остановился посреди Раздрая, чувствуя, как быстро-быстро забилось, заволновалось сердце, сообразившее что к чему куда быстрее головы.

— Девица? Какая девица?

— Да вот она. — Обормот вытянул указующую руку, и Благуша только сейчас заметил стоявшую рядом с ним невысокую стройную фигурку, закутанную в тёмный плащ с капюшоном, почти полностью сливающийся с окружающей темнотой.

— Минута! — не веря своим глазам, прошептал слав. И крикнул громче: — Минута!

— Благуша! — откликнулся такой знакомый и родной голос с той стороны.

— Минута!

Благуша сорвался с места, на одном вздохе перемахнул через Раздрай и, с ходу заключив девицу в нежные объятия, закружил её, как не так давно кружил их по Махине Ухарь, а послушница, откинув капюшон, со смехом принялась отбиваться:

— Отпусти же, елс ты этакий!

Улыбаясь до ушей, Благуша послушно остановился и бережно поставил девицу на ноги, продолжая глядеть на неё во все глаза, прямо-таки светившиеся счастьем. Не заметить его взгляд было невозможно, и Минута смущённо зарделась — приятно, когда мужчина смотрит на тебя такими глазами.

— Какими судьбами, Минута?! — сумел наконец выговорить слав, оправившись от накатившего волнения.

— Догадайся с трёх раз!

Минута так таинственно улыбнулась, что слав, слегка отстранившись, недоумённо вскинул брови:

— Опять какое-нибудь поручение Бовы Конструктора?

— У-у! — Минута капризно надула губки, изображая обиду. — Не мог подыграть, взял да догадайся! Ладно, Бова Конструктор поручил мне провести кое-какие изыскания в этом домене и предложил самостоятельно подобрать помощников. Вот я и подумала о тебе, раз твой домен так кстати рядом оказался…

— Не об этих ли изысканиях ты везла сведения Бове Конструктору? — осенило слава.

— Больно уж ты сообразительный, даже неинтересно!

— Постой… И ты ради меня проделала такой дальний путь? — Благуша радостно рассмеялся. — Только не говори, что только для того, чтобы нанять меня в помощники!

— А ты согласен? — лукаво улыбнулась послушница.

— С тобой — хоть на край света!

— Ну что ж, — скромно потупилась Минута, — признаюсь, что очень хотела увидеть именно тебя… И раз ты так и не женился, то можешь, в виде исключения, меня поцеловать…

Вихрь эмоций захлестнул рассудок Благуши. Не успела Минута договорить, а уже оказалась в жарких мужских объятиях, и губы молодых встретились в страстном поцелуе. Поцелуе столь долгом, что оказавшиеся невольными свидетелями этого волнующего момента стражники с обеих сторон Раздрая обменялись одобрительными ухмылками.

А больше всех за знакомого слава порадовался Обормот. Похоже, смекнул стражник, что так или иначе, но Благуша всё-таки нашёл свою судьбу в этом сумасбродном путешествии.