Ночь Оазиса была ярко расцвечена уличными фонарями — наверное, властям этого храмовника ночное зерцальное освещение показалось недостаточным, раз они устроили дополнительное. Что ж, город был богат, как был богат сам домен в силу своего статуса Центрального, поэтому мог себе позволить такую роскошь. Прежде всего, конечно, Оазис был богат горючкой, переработкой из Чёрной Дряни, добываемой из специальных скважин в Великой Пустыне. Вторую по величине статью дохода составляли не кто иные, как строфокамилы, коих выращивали, обучали и продавали в другие домены для курьерской службы именно в доменах пустынных. Благуша был здесь впервые, как и в Просторе, и хоть имел понятие об Оазисе лишь понаслышке, но знал немало. Всю свою жизнь каждый житель Светлой Горилки, как, наверное, и любой приграничной веси, что имеется в любом коне любого домена, живёт среди массы различных слухов о других местечках Универсума. И если Угловые и Боковые домены ещё могут быть проигнорированы разборчивым к вестям ухом как не очень интересные, то о каждом из Центральных жадно ловилось и усваивалось любое слово. Потому что именно в них, храмовниках, сосредоточены культурные достижения и веяния технического прогресса каждой Грани-Девятимира, не говоря уже о богатстве…

Благуше, впрочем, сейчас было не до абстрактных размышлений. Он быстро и целеустремлённо шагал к финальной части своего путешествия. Шагал — и отчаянно грустил. Он ведь только что простился с Минутой, а прощаться ох как не хотелось. И, как ему подсказывало сердце, ей тоже не хотелось с ним расставаться. «Эх, сердечко, что же ты со мной делаешь», — вздыхал Благуша. Ведь это лишь мимолётное знакомство. А с Милкой он столько лет знаком, вместе малолетками ещё под стол бегали… Что же ты, Выжига, друган неверный, наделал, мало того что Отказную помимо воли устроил, так ещё и сомнение в душу поселил… Сомнение в любви к той, ради которой всё это и устроено! Мир несправедлив…

Мысли вновь и вновь возвращались к Минуте, с которой судьба его свела, можно сказать, тоже благодаря Выжиге. Потому-то он в настоящий момент и не испытывал к тому особой злости и встреть его сейчас, то, пожалуй, не стал бы бить морду, как обязательно намеревался ранее.

Как уже упоминалось, улицы, по которым Благуша спешил к Северной Станции, были хорошо освещены чадящими фонарями, а месторасположение Станции подсказывали специальные указатели, руководствуясь которыми заблудиться было невозможно. Впрочем, заблудиться было невозможно даже без указателей — все центральные города-горы в основе своей похожи друг на друга как две капли водицы и отличаются лишь внутренней отделкой, тем, что привносили в облик города сами жители (например, Оазис от остальных отличался уличными фонарями). Так что Благуша летел как на крыльях, нигде не задерживаясь и почти не ощущая на плечах мешка с новым снаряжением для камила, подарком от Минуты и Бовы Конструктора, который ещё предстояло проверить в деле.

Странно, народу, несмотря на дополнительное освещение на улицах, было мало, значительно меньше, чем в Просторе, когда он его покидал. Время от времени к нему приставали с предложением услуг возилы, таскавшие за собой специальные коляски для транспортировки клиентов вручную. Но коляска лишь обеспечивала удобство, а не скорость, поэтому Благуша всякий раз отказывался. Свои ноги донесут, не старик ещё, оторви и выбрось…

Уже минут через десять Благуша не вошёл, а прямо-таки ворвался на Северную Станцию. Вот здесь народу было куда больше, можно сказать, море народу! Преобладали, конечно, армины, всё-таки Оазис являлся их вотчиной — бледнокожие черноволосые люди невысокого роста, причём что на голове, что в бороде волосы завивались мелкими колечками. Одевались местные в излюбленные стёганые халаты, разукрашенные пёстрой вышивкой, и лишь кое-где мелькали привычные глазу слава армяки. Гул голосов плескался под просторными сводами, словно волны Океании, и в этом столпотворении не было ничего удивительного — происходила погрузка на Махину, терпеливой громадой ожидавшую окончания суеты и отправки. Товары и седуны текли потоком каждый в свой вагон. Невольно подстёгнутый царящей на перроне суетой, Благуша ускорил шаг, ловко ввинчиваясь в толпу. Со стены трактира под названием «Удачливый хрен», окружённого галдящим народом — похоже, все места были забиты под завязку, а желающие попасть внутрь ещё не кончились (столица как-никак, со всеми вытекающими), — в глаза бросилось уже знакомое по прошлому домену объявление — «Рукомахание для всех желающих». Благуша даже головой помотал, отгоняя наваждение. Не может быть, чтобы везде было одно и то же… Но, присмотревшись, понял, что афиша другая. Хотя красовавшийся на ней в вызывающей позе здоровенный детина был похож телом на рукомахальника егра в Просторе, но по медному цвету кожи и чертам лица явно относился к русалам. Кстати, рядом с афишей висела тоже уже знакомая вантедка, объявлявшая о знаменитой ватаге Рыжих. Как выяснилось по личному опыту слава — не только рыжих, но и неуловимых, а потому и оценённых столь дорого, по бочонку за нос и два — за самого ватамана. По мнению Благуши, за такого бандюка, как Хитрун, и три бочонка маловато будет, а лично он и за пять ловить его не взялся бы. Такая задача разве что Ухарю под силу, и то со сворой фискальников для поддержки.

Миновав трактир, Благуша решительно пробился сквозь толпу к загону, возле которого народу почти не было, рванул дверь на себя и с ходу выпалил:

— А ну подай-ка мне лучшего бегунка, оторви и выбрось!

Из пристройки выглянул строфник — гибкий, жилистый армин средних лет, лысый, но почти до глаз заросший чёрной курчавой бородой, и приветливо оскалился, потирая руки в предвкушении барыша.

— Выбирай, уважаемый! У меня все камилы самые лучшие!

Благуша окинул взглядом стойла и вздрогнул.

— Да их всего два, оторви и выбрось!

— А тебе что, уважаемый, мало? — армин пожал плечами. — Скажи спасибо, купи-продай, что хоть эти остались!

— Что, кто-то усыпил?! — сердце Благуши обмерло в ужасе. — Оторви и выбрось, кто тут до меня был, не слав ли, здоровый такой собой?!

Он представил, как сейчас придётся что есть сил чесать на другие Станции Оазиса в поисках здоровых строфокамилов, теряя драгоценное время, и ему стало плохо.

— Почему усыпил?! — вдруг взъярившись, завопил армин. — Никто никого не усыплял! Чего голову морочишь? Берёшь, нет?

— А почему только два?

— Так разобрали уже всех, купи-продай! Большой спрос!

Благуша успокоился, кивнул и прошёл к стойлам.

— Сначала гляну.

— Ну смотри, смотри, уважаемый. — Армин тоже успокоился. — Кстати, а бабки у тебя есть? Залог на бегунков со вчерашнего дня, купи-продай, значительно вырос…

— Есть, — досадливо отмахнулся Благуша, занятый придирчивым осмотром выбранного бегунка и не особо вникая в смысл сказанного.

— Хорошо, хорошо, уважаемый.

Одного из двух камилов — какого-то тощего и пришибленного с виду, с линялыми перьями и странным хохолком промеж глаз — слав забраковал сразу. А второй ему понравился. Сильная, гордая птица, надменно, словно храмовник, косит чёрным блестящим глазом, задрав клюв, в каждом движении так и прёт беспокойная сила, и лоб чистый, как и положено — никаких хохолков. То, что надо! Благуша повернулся к терпеливо ожидавшему армину:

— А какой, кстати, залог?

— Бочонок, — лениво ответил армин, ковыряясь палочкой в зубах. — Причём по окончании пути возвращается по-прежнему две с половиной матрёшки. Расходы на содержание, понимаешь ли, увеличились…

Благуша почувствовал, как медленно оседает на пол, и схватился за перекладину ближайшего стойла. Бочонок! Шесть матрёшек. Пятьдесят четыре дедки. Триста двадцать четыре бабки… А у него только пять матрёшек с крошечным хвостиком! Даже ежели бы не покупал «Апофегмы», не ужинал в «Благочестивом лике», не… да всё равно бы не хватило.

— Эй, уважаемый, тебе плохо, да?

Армин подхватил его под руку, помогая удержаться на ногах.

— Почему? — тупо спросил Благуша.

— Почему плохо? Это ты у себя спрашивай, купи-продай, мне-то откуда знать.

— Да нет, почему так дорого?

— А-а, ты об этом, уважаемый. Так спрос рождает предложение, купи-продай! Сейчас принесу снаряжение!

— Погоди. — Благуша ухватил армина за рукав, придерживая на месте — Снаряжение у меня своё, значит, мне причитается скидка, верно?

— Э-э, это не моя проблема, уважаемый. — Армин вырвал руку. — Не по карману камил, садись на Махину, вон она, ещё не отошла. И нечего руки распускать, я этого не люблю. Ходят тут, понимаешь, купи-продай, всякие славы…

— Мне нужен бегунок, а не Махина. Возьми в долг, а? Или… — Нелегко было потомственному торгашу произнести эти слова, но пришлось. Любовь важнее бабок, а бабки… бабки — дело наживное. Жаль только, что придётся снова в долги влезать, кредит брать… — Или бери залог целиком себе, но скинь на матрёшку. А в закладной на строфа укажешь, что бабки возврату не подлежат…

— Не пойдёт. Или все бабки сейчас, или бегунок остаётся здесь. Причём, уверяю тебя, это будет недолго. — Армин откровенно издевался.

Гнев ударил Благуше в голову, помутил разум. И жаловаться ведь властям на такое самоуправство строфника некогда, мелькнула мысль, просто нет времени, да и вряд ли здесь найдётся такой сочувствующий, как Обормот, тот-то почти что своим был…

Швырнув с плеча наземь мешок со снаряжением, слав поднял кулаки и пошёл на строфника.

— Но-но. — Армин попятился, понимая, что шансов справиться с рослым и дородным славом у него немного, и оттого бледнея на глазах. — Руками в трактире на помосте будешь размахивать, а не здесь! Вай! Сейчас стражу кликну!

Благуша опомнился и остановился. Встряхнул головой, прогоняя муть. Скрипнул зубами — придушить армина, оно, конечно, легче всего, но, во-первых, это не в его миролюбивом характере, а во-вторых, что потом? Как он будет жить с таким грехом на душе? Не говоря уже о том, что его попросту задержат стражники, и Милки ему из каталажки точно не видать. Тут до него дошло сказанное армином.

— На помосте, говоришь, оторви и выбрось… Благодари свою жалкую судьбу, строфник, что подал хорошую мысль. Но смотри — продашь камила до моего возвращения, пожалеешь!

— Видали мы таких грозных, купи-продай — продолжал храбриться армин, размахивая руками и брызгая изо рта слюной, заплевав при этом половину кучерявой бороды. — Когда ты вернёшься снова, тебя будет ждать стража!

Благуша понял, что взял неверный тон, и сбавил обороты.

— Хорошо! Сделаем по-честному, оторви и выбрось! — Он сорвал с пояса кошель с бабками, забрал одну матрёшку, а остальное вручил армину. — Здесь четыре матрёшки с небольшим. До моего возвращения камила не продавай. Договорились? И присмотри за моим мешком со снаряжением, а то он мне руки будет связывать.

— Хорошо, уважаемый, — армин сразу льстиво заулыбался. — А ты никак в «Удачливый хрен» пойдёшь, на помосте счастья пытать? Так ты, наверное, боец знаменитый, купи-продай? А звать-то тебя как, может, слыхать приходилось?

Благуша, не слушая льстивые речи, лишь досадливо дёрнул плечом, резко развернулся и в самом мрачном, но решительном расположении духа кинулся из загона вон. В трактир. Другого честного способа заработать недостающие бабки он не видел.