Часть 2
БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА
Как депутат и просто как обеспеченный человек, Давыдов вполне мог полететь в Москву на самолете. Но большой пользы он в этом не видел. Час — в аэропорт, два часа — в аэропорту и в самолете, еще час — из столичного аэропорта… Вылетать утром — слишком рано вставать, а потом спешить на заседание Думского Собрания сломя голову. А если отправиться в столицу накануне вечером, нужно останавливаться в гостинице. Так не проще ли поспать в поезде? К тому же этот вид транспорта был Николаю гораздо более привычен. На самолетах он прежде не летал.
Водитель и телохранитель Давыдова, Анатолий, довез его до вокзала, посадил в вагон и отправился домой — отдыхать от службы. В хорошо охраняемом поезде с двумя вооруженными сопровождающими на вагон его подопечному ничто не угрожало. В Москве Николай, наверное, тоже мог заказать охрану, но вряд ли в этом имелся смысл. То, что происходило вокруг его персоны, скорее всего, имело местный характер. И преступники не осмелились бы последовать за ним в главный город страны, набитый милиционерами и работниками спецслужб.
Скорый поезд мчался, делая редкие остановки. Стучали стыки рельсов, мелькали километровые столбы. Давыдов путешествовал с комфортом — в двухместном купе «СВ». Впрочем, второе место не было занято, чему Николай даже огорчился. Он был бы не против поговорить с попутчиком, выяснить его взгляды на жизнь, узнать что-то новое о том обществе, в котором он очутился.
Вежливые проводники развозили на сверкающих металлических тележках чай и сладости, из ресторана предлагали доставить ужин, но Николай, взяв только стакан чая, задумчиво глядел то на окутанные вечерним туманом просторы, то на сверкающие огни, бешено бегущие за окном вагона. Мимо проносилась страна, так похожая и так непохожая на ту, откуда он был родом. Как получилось, что история здесь пошла другим путем? Какое событие стало отправной точкой? Раздавленная кем-то бабочка, упавший с неба камень или выбор некоего Васи Пупкина, который, вместо того чтобы пойти на работу по левой стороне улицы, вдруг передумал и пошел по правой?
И когда оно произошло, это событие, повлиявшее на судьбу хода истории? Десять лет назад? Или сто? А может быть, даже пятьсот? Когда, к примеру, Иван Грозный приказал отрубить голову опальному боярину на три дня раньше срока?
На ход истории может повлиять все, что угодно. Порыв ветра, промелькнувшая в небе тень птицы, раздавшийся не вовремя мышиный писк. И, конечно, то, что происходит в душе каждого человека. То, что еще менее уловимо и все же способно сказаться на судьбе страны, судьбе всех людей.
Пожалуй, анализ события или мимолетной мысли отдельного человека — если хроноархеологи, начавшие работу при ИТЭФе, когда-нибудь смогут вычислить причину, послужившую отправной точкой расхождения, — может дать гораздо больше, чем другие уроки истории человечества.
Николай не заметил, как погрузился в глубокую дрему. На этот раз его никто не беспокоил. Проснулся он уже утром. За окном мелькали сосны и блоки гаражных кооперативов с разудалыми надписями на тыльных стенах. Поезд подходил к Москве.
Давыдов вышел на перрон с одним портфелем в руке, вдохнул особенный, смешивающийся здесь с запахом железной дороги воздух столицы, осмотрелся по сторонам.
Пассажиры скорого поезда устремились в город, останавливали носильщиков, спешили на стоянки такси.
Николай тоже побрел к выходу. Его должны были встретить. Еще из института он связался с секретариатом Думского Собрания и заказал машину к Казанскому вокзалу. Номера автомобиля ему не назвали. Где обычно парковались водители парламентариев, Николай тоже не знал. Но надеялся, что как-то сориентируется.
Искать автомобиль Николаю не пришлось. Из толпы ловко вывернулся мужчина средних лет, одетый буднично, но опрятно, даже в какой-то степени строго. Тщательно выглаженные, с острыми стрелками брюки, темный пиджак, водолазка, черные туфли. Во внешности его, пожалуй, было что-то кавказское. В первую очередь — черные усы.
— Николай Васильевич? — обратился он к Давыдову. В голосе незнакомца можно было уловить легкий, едва различимый акцент.
— Точно, — кивнул Давыдов. — А вы, наверное, водитель?
— Да, меня прислали за вами. Машина ждет нас на площади.
Что ж, неудивительно, что водитель узнал его в толпе. Может быть, встречались раньше. Может, ему просто показали карточку Николая из личного дела. Хуже будет, когда они приедут в Думское Собрание. Если депутат Давыдов может позволить себе не помнить всех водителей аппарата Думского Собрания, то не поздороваться при встрече с коллегами — это уже будет слишком. Остается одно — здороваться со всеми подряд или валить все на амнезию… Хоть так, хоть так прослывешь сумасшедшим.
Машина — черная «волга» с тонированными стеклами — стояла прямо у входа в вокзал.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласил водитель, подходя к автомобилю со своей стороны.
Николай открыл дверь и опустился на переднее сиденье. Боковым зрением он заметил, что в салоне уже кто-то есть.
«Неужели они посылают машину сразу за двумя пассажирами?» — подумал он и обернулся, чтобы познакомиться.
На заднем сиденье восседал здоровенный гладко выбритый детина с мрачным выражением лица. Но Николая больше поразила даже не стрижка и не лицо попутчика, а его одежда — огромный черный балахон, под которым бугрились мышцы.
— Это наш охранник, — поспешно объяснил водитель, усаживаясь за руль и захлопывая дверцу. — Из службы безопасности.
— Ага, — пророкотал охранник и, коверкая слова и жуя половину слогов, добавил. — Буду тебя охранять. Шоб не сбег!
«Волга» рванулась с места, и Николай начал подозревать, что попал в не очень хорошую историю.
Между тем «охранник» прямо на ходу протянул руки вперед, обшаривая не успевшего адекватно среагировать Давыдова.
— А шо у нас тут такое? — обрадованно оскалился он. — Смотри, Грузин, крутая волына!
С идиотским хихиканьем здоровяк извлек из плечевой кобуры Николая модифицированную модель Макарова и с наслаждением передернул затвор.
— Пушка нужна только тем, у кого она на месте, — изрек философский перл «охранник». Для этого ему, наверное, нужно было сильно напрячь мозги.
Взвесив пистолет в руке и прицелившись несколько раз в идущих по тротуару людей, здоровяк спрятал оружие в широкий карман своего одеяния. Пожалуй, теперь Давыдов охарактеризовал бы его как рясу. Рясу с множеством карманов.
— Теперь слушай сюда, умник, — продолжил «охранник». — Пикнешь — зарежу. Сиди и помалкивай.
В подтверждение серьезности своих намерений он продемонстрировал Давыдову длинный нож. Нож был каким-то странным. Словно бы алюминиевый, но с интересным синеватым отливом. Впрочем, недооценивать опасность, исходящую от этого оружия, явно не стоило. Тем более что бандит мог сломать шею Давыдова и голыми руками.
— Слушай Бритого, — почти доброжелательно посоветовал со своего места водитель. — Дольше проживешь.
— Да вы хоть знаете, кто я такой? — спросил Давыдов.
— Не наезжай, — оборвал Бритый. — Знаем. Не знали бы — катился бы ты сейчас в свое Собрание, к дружкам-депутатам.
Верзила добавил еще несколько непечатных слов, которые Давыдов предпочел пропустить мимо ушей. Как-никак здесь он тоже был депутатом и слушать такое о коллегах было оскорбительно.
— Ты погоди дрожать. Может, и не прогадаешь, — продолжил утешать со своего места водитель. — Хозяевам ты нужен. А тем, кто нужен хозяевам, они хорошо платят…
— Да через час вся московская милиция будет на ногах, — решил гнуть свою линию Давыдов.
Он почувствовал, что действительно сильно разволновался. Нужно успокаиваться. Не показывать своего страха.
— А то, — согласился с ним Бритый. — Но через час нас уже в Москве не будет.
Николай прервал дискуссию и тоскливо посмотрел в окно. Похоже, автомобиль на самом деле двигался к выезду из города. Да, в ближайший час, а может быть, два и три никто не поднимет тревоги. Мало ли куда подевался депутат? Загулял на вокзале в ресторане… Решил поехать на такси… Сошел по дороге… Опоздал на поезд и добирается на автомобиле… Ну не могут же его похитить среди бела дня?
Запиликал мобильный телефон. Давыдов потянулся к карману, но его руку перехватила могучая лапа Бритого, и бандит завладел трубкой.
— Звонят, — констатировал он. — Это хорошо. Помнят тебя. А ответить ты никак не можешь… Батарейки сели…
С этими словами он ногтями, не нажимая никаких потайных кнопок, отодрал заднюю панель телефона и с проводами выдрал из гнезда аккумулятор.
— Владелец телефона выключил его или находится вне зоны доступа, — криво усмехнулся водитель, которого Бритый называл Грузином.
— Во-во, — опять хохотнул амбал.
«Да что ж это за идиоты!» — выругался Давыдов про себя. Ссориться с похитителями не входило в его планы. Бояться их также не следовало. Толку — ни на грош, а повредить может. Сейчас они явно оказывали на него психологическое давление. Нужно было что-то этому противопоставить.
Помолчав немного, Давыдов обратился к Бритому:
— А ты вроде монаха, что ли?
Здоровяк вскинул на Николая маленькие глазки:
— Это типа опять наезд?
— Какие наезды? — совершенно спокойно, без заискивания, но и без издевки спросил Николай. — Просто одежда у тебя странная.
— Одежа как одежа, — помрачнел Бритый. — Не всем же фраерами, как Грузин, ходить.
Похоже, вопрос об одежде его огорчил.
— Ладно, — вздохнул Николай и замолчал.
Глупо было осведомляться, куда его везут. Глупо вопрошать, зачем похитили. Скоро все станет ясно. Только будет ли от этого спокойнее?
«Волга» подкатила к какой-то загородной даче за высоким кирпичным забором, на минуту остановилась перед воротами, которые открылись словно бы сами собой, и закрылись, как только автомобиль въехал во двор.
— Ну, вылазь! — предложил Бритый. — Пойдем с хозяевами потолкуем!
Николай вышел, искоса поглядывая по сторонам. Через забор не перепрыгнешь. Да и перепрыгнешь — далеко ли убежишь в незнакомом месте?
Небольшой двор был залит асфальтом. Ни деревьев, ни построек. Только полоска земли по периметру забора.
Водитель проскользнул в полуоткрытую дверь, обитую медью. Следом за ним вошел Давыдов, сзади напирал Бритый. Пройдя через полутемный коридор, они оказались в большом, слабо освещенном зале. У дальней стены горел камин. Впрочем, камин, судя по всему, был электрический, с подсветкой. Запаха дыма не ощущалось. Да и тепла тоже.
Стены зала украшало холодное оружие: алебарда, пара скрещенных шпаг, несколько сабель, прямой двуручный меч. Мебели в зале было совсем мало: три кресла, стоявшие полукругом, маленький столик темного дерева и четыре низких табурета. Кресла были заняты.
Давыдов, конечно, слыхал о странностях нынешней жизни, причудах олигархов и новых русских, каких-нибудь оригиналов и бандитских боссов. Видел разные любопытные сюжеты по телевизору. Но, вообще говоря, полагал, что экстремальные проявления причуд богатеев и бандитов остались преимущественно в его прежнем мире. А лично он сталкивался с таким впервые.
Сидевшие в креслах были одеты в черные кимоно. В отличие от классических самураев, какими их представлял себе Николай, на ногах у них были не сандалии — тэта, а высокие черные сапоги. У пояса — кривые ножи, за спиной — мечи.
Давыдов не мог поручиться, что это именно мечи, но рукояти какого-то оружия торчали над плечами хозяев. Судя по тому, что они сидели, а в креслах вряд ли были отверстия для клинков, это были короткие мечи.
Волосы людей были собраны в пучки, перевязанные ленточками. Лица — скорее европейского, чем азиатского типа. Двое мужчин, одна женщина. Мужчины тривиальной внешности, а вот женщина — интересная. Не то чтобы очень красивая, но с ярким, запоминающимся лицом. И гораздо больше мужчин похожая на японку.
Входящий по большому счету должен здороваться с хозяевами. И воспитанный Давыдов едва так не поступил.
Но вовремя остановил себя. В конце концов, он к ним в гости не напрашивался.
— Давыдов! — улыбнулся мужчина, сидевший в центральном кресле. — Давно не виделись!
— Давненько, — подтвердил Николай.
Возможно, прежний Давыдов был как-то связан с этими ряжеными в национальных одеждах Страны восходящего солнца. Только не лучше ли было бы, если бы он их вообще не знал?
— Стало быть, ты признаешь свои ошибки? И готов их исправить? — спросил другой мужчина, сидевший по левую руку от Давыдова.
— Я вообще не знаю, кто вы. Но догадываюсь, — пошел ва-банк Николай.
Бритый сопел сзади — не иначе контролировал каждое его движение. Грузин куда-то тихо исчез. Или вышел, или спрятался.
— Любопытно, — мелодичным голосом пропела девушка. Чувствовался сильный иностранный акцент — скорее всего, английский. — И ты понимаешь, чем тебе все это грозит?
Николай пожал плечами.
— Шарп, — неожиданно представился мужчина, сидящий по центру. — Джонсон, — кивнул он на другого мужчину. — Госпожа Игами.
Николай слегка поклонился девушке и стал ждать дальнейших разъяснений.
— Ты нам нужен, Давыдов, — в тридцать два зуба, по-американски, улыбнулся Шарп. Улыбка его больше походила на оскал. — Очень нужен.
— Я всем нужен, — спокойно произнес Давыдов. — Только разным людям для разных целей. Вы, я так понимаю, мои друзья и ничего плохого не замышляете?
— И как ты догадался? — осклабился Джонсон. Они с Шарпом быстро переглянулись. — Ты нам расскажешь все, что знаешь, и мы тебя отпустим. В предательстве тебя никто не обвинит — информация, которую ты нам выдашь, просто исчезнет. На некоторое время… Ну да ты сам понимаешь, что к чему…
— Да, конечно, — кивнул Николай, не понимая ровным счетом ничего.
Перспектива вырисовывалась безрадостная. Полусумасшедшие типы наверняка хотят получить какие-то сведения от Давыдова. Но это только полбеды. Они ведь и не подозревают, что Давыдов — не настоящий. Стало быть, сообщить им что-то ценное вряд ли сумеет. Выходит, ждут его неприятные последствия в виде допроса с пристрастием. Одно хорошо — ни друзьям, ни Родине он повредить не сможет, так как носителем секретов не является. Но хорошо это для Родины и для друзей. А для него самого будет болезненно.
Николай практически не сомневался, что в живых его оставлять не собираются. Везли с открытыми глазами, сейчас не скрывают лиц. Или непрофессионально, что маловероятно для людей, организовавших такую быструю и успешную операцию, или заранее продумано. Больше Давыдов никого, кроме них, не увидит.
Разглядывая захвативших его людей, Николай вдруг вспомнил о том, с кем затевается война. Война, сама возможность которой крайне его удивила. Может быть, они вовсе не японцы, а монголы?
Подобная версия могла быть подвергнута серьезной критике. Монголы не носят кимоно. Их национальная одежда — дэл, расшитый халат. А вот сапоги они действительно носят. С загнутыми вверх носами — чтобы не взрыхлить и не оскорбить землю. Называются такие сапоги гутулы. Но почему бы, однако, монголам не надеть кимоно? Все же Япония ближе, чем Европа, и монгол в кимоно, возможно, будет выглядеть эстетичнее, чем монгол в костюме и галстуке…
А еще могло быть и так, что Монголию в этом мире в свое время захватили японцы. Это все-таки другой мир. История могла развиваться здесь по-другому. И тогда становится понятной и роль Монголии в политике, и некоторое изменение национальной одежды и национального менталитета.
Впрочем, все вышеприведенные рассуждения, может быть, и имели бы смысл, окажись Николай на территории вероятного противника. Попросту говоря, в Монголии. Но, как бы ни развивались, исторические события на Востоке в этом мире, как бы ни одевались японцы, монголы и любой другой народ, разгуливать в национальных одеждах неподалеку от столицы России, или, если на то пошло, Евразийского Союза, было чересчур экстравагантно! Может быть, и не так смешно, но слишком самонадеянно. И еще эти мечи за спиной!
— Так что же ты не рассказываешь? — прервал раздумья Николая Шарп. — Особого предложения ждешь? Ты бы поторопился…
— О чем не рассказываю, простите? — уточнил Давыдов.
— Ну уж не о вашей внутренней и внешней политике. О теории выхода в теории отображения, — музыкальным голосом пропела госпожа Игами.
— Вот вы о чем! — с некоторым усилием рассмеялся Давыдов. — А об этом я, ребята, ничего не знаю.
— Что ж, это нехорошо, — процедил Джонсон. — Но такой поворот событий мы, конечно, предвидели.
Бритый, который, казалось, только и ждал этого момента, обхватил сзади Давыдова могучими ручищами:
— Куда его? В секретную комнату?
Шарп сделал какое-то движение головой, но госпожа Игами загадочно улыбнулась и мановением руки остановила громилу:
— Пока не надо. Помести его в подвал.
— Не слишком ли ты много на себя берешь? — Джонсон, видимо, выступал за решительные меры. Николай уже понял, что секретная комната — это похуже подвала.
— Нам нужно посоветоваться, — все так же загадочно ответила девушка. — Зачем начинать ломать кости господину Давыдову прямо сейчас? У него может стоять блокировка… Да уведи ты его наконец, идиот!
Последняя гневная фраза была обращена к Бритому, который замешкался, то ли желая послушать разговор хозяев, то ли не получив точной и непротиворечивой команды.
Верзила перехватил Давыдова поудобнее, видимо полагая, что идти самому для того — непозволительная роскошь, и без труда потащил куда-то в недра дома. В дверях Николай ухитрился оглянуться. Глазам его предстала странная картина. Мужчина, которого назвали Джонсоном, вдруг стач слабо светиться и словно бы даже мерцать. Пленный математик не смог рассмотреть как следует — Бритый выволок его в темный коридор, пару раз зацепив о стены, и начал спускаться по лестнице.
Большого значения странным эффектам с Джонсоном Николай не придал. Бритый так сдавливал его, что вполне мог задеть какой-то нерв, в том числе и отвечающий за зрительное восприятие.
Добравшись до железной двери, Бритый распахнул ее, впихнул Давыдова внутрь и приказал:
— Не воркошись!
Слова такого Николай прежде не слышал, но смысл его был более чем ясен. Когда дверь захлопнулась, пленник оказался в полной темноте.
Решив, что попытка исследовать свою камеру не будет расценена как «воркошение», да и слушаться во всем своих тюремщиков не стоит, Давыдов развел руки и аккуратно принялся ощупывать пространство вокруг себя.
Здесь не было ни кровати, ни стульев, ни какой-то другой мебели. Проем двери, шершавые стены, голый холодный пол. Впрочем, один предмет обстановки в помещении все же имелся. В углу стоял унитаз со сливным бачком. Судя по всему, в рабочем состоянии. Вода в бачке едва слышно булькала.
Радостного в такой находке было мало. Нет, унитаз, конечно, достижение цивилизации и весьма полезное устройство. Без него могут возникнуть серьезные неудобства. Но наличие унитаза в комнате показывало, что это все-таки не комната, а тюремная камера. Рассчитанная на довольно долгий срок содержания заключенных.
Умывальник и кран с водой отсутствовали. Предполагалось, видимо, что пленники удовлетворятся бачком унитаза. Хотя Давыдову хотелось пить, утолять жажду водой из бачка он не стал.
Возможно, Николая и не собирались держать здесь долго. И это тоже не радовшто. Любопытно, кладбище у этих самураев тоже в подвале?
Сидя на холодном полу, привалившись спиной к такой же холодной стене, Николай размышлял о тех, кто его похитил.
Это могли быть обычные бандиты, и они потребуют за него выкуп. Разговоры об информации, которую нужно им выдать, о секретных планах — для отвода глаз. Такая версия нравилась Николаю больше всего. В том смысле, что она была самой приемлемой для него. Скорее всего, бандиты оставят заложника в живых и не будут сильно над ним издеваться. Разве что в показательных целях.
Следующий вариант — политические противники. От этих пощады ждать не стоит. Но зачем враждебным политикам похищать его? Если уж они решились на «мокрое» дело, вкололи бы большую дозу нитроглицерина в вену, выбросили из машины в пригороде — и прощай, депутат Давыдов! Надеяться же, что публичный политик изменит свои взгляды после камеры пыток, по меньшей мере наивно. Наоборот, оказавшись на свободе, он с утроенной мощью обрушится на оппонентов.
И, наконец, самая неприятная — теория внешних врагов. К врагам можно отнести и зарубежные спецслужбы, и организации, конкурирующие с Институтом физики, и радикально-террористические группировки, и ячейки фанатиков-самоучек, пытающихся самостоятельно построить вечный двигатель. Давыдов не знал, есть ли на самом деле такие ячейки энтузиастов, строят ли они вечный двигатель и имеют ли средства для воплощения своих проектов в жизнь. Но почему бы им и не существовать? Относительно же возможной активности остальных трех категорий врагов он нисколько не сомневался.
Конечно, Николаю не давала покоя странная одежда его тюремщиков. Именно она наводила на мысль о сумасшедших, маньяках и опасных оригиналах. Кимоно с мечами — это даже не маскарадный костюм… Нечто гораздо большее. И. наверное, более страшное…
Свет пленнику никто включать не спешил. Кормить его, наверное, тоже не намеревались. Не слышно было ни шагов, ни отдаленных звуков. Подвал был отлично изолирован.
Принюхавшись, Давыдов уловил едва различимый запах тления. Это ему совсем не понравилось. Вряд ли в соседней камере погибла мышка. Сквозняка не было, и, если запах чувствовался, источник его должен быть довольно сильным. Скорее всего, разлагалось гораздо более крупное существо. Оставленное неподалеку в такой же камере или неглубоко закопанное в том же подвале…
Подавив дрожь, Николай подошел к двери. Аккуратно погладил ее, ощупал, осторожно надавил туда, где, по его расчетам, должна была располагаться ручка. Естественно, дверь не подалась.
Николай никогда не считал себя взломщиком. Даже опыт кражи варенья из шкафа матери у него отсутствовал — варенье всегда стояло в доступных местах. И умению обращаться с отмычкой Давыдов мог только позавидовать. До сих пор его удивляли наклонности обычных, в общем-то, ребят, пытающихся проволокой отпирать замки и проникать за закрытые двери, когда в этом не было нужды.
Теперь у Николая была нужда. Но совсем не было опыта. Только для того, чтобы согреться, он надавил на дверь сильнее. И она вдруг распахнулась.
Нельзя сказать, что такой оборот сильно обрадовал Давыдова. И он прекрасно отдавал себе отчет почему.
Подергав дверь и не открыв ее, Николай мог спокойно опуститься на пол и ожидать решения своей участи. Теперь же он должен был принимать решения. Прятаться, убегать, может быть, с кем-то драться. С одной стороны, это лучше, чем ничего не делать. С другой — очень хлопотно. И страшно. Ведь в любом человеке сидит воспитанная с детства уверенность, что ничего плохого с ним никогда не случится. Особенно когда он бездействует.
Принимать первое решение нужно было сразу же. Потому что дверь открылась не сама собой. В коридоре, освещенная тусклыми лампочками, стояла госпожа Игами — в самурайском костюме и с мечом за спиной.
Что ж, с девушкой в обычной ситуации он бы справился. Пожалуй, можно было бы попытать счастья и отобрать у нее меч. Тем более госпожа Игами держала оружие в ножнах и не собиралась его вынимать. Но драться с женщиной? Как культурный человек Давыдов считал это неприемлемым для себя. Даже если его жизни угрожала серьезная опасность, а представительница слабого пола была самая что ни на есть опасная террористка. Но ведь он не был уверен ни в первом, ни во втором!
— Выходите, выходите, господин Давыдов. — подбодрили его медовым голоском.
«А что, если сейчас все-таки попытаться убежать? — быстро подумал Николай. — Оттолкнуть ее в сторону. Аккуратно. Чтобы не ударилась о стену. И наверх. А там вся их шайка. Хуже, может, и не будет, но глупость свою покажу…»
— И не надо убегать — тогда мне придется тащить вас наверх силой, — продолжила госпожа Игами.
Смерив взглядом хрупкую фигурку в кимоно, Давыдов криво усмехнулся.
— Я на какое-то мгновение предположил, что вы хотите меня отпустить. Обычно именно такая роль у красивых девушек в сказках и рыцарских романах. Добропорядочных девиц держит в неволе злая хозяйка, почему-то доверяя обслуживать пленного рыцаря. Рыцарь вступает с девушкой в сговор, и та потайным ходом выводит его из замка…
Госпожа Игами улыбнулась одними уголками рта.
— В романтизме вам не откажешь, Николай. Но я страшусь обманывать свою хозяйку. Это плохо заканчивается. Вы заметили, что легенды редко рассказывают о судьбе благородных и простодушных девушек? Она обычно незавидна… Пойдемте со мной, поговорим. И, может быть, наше расставание будет гораздо приятнее для вас, чем встреча-Девушка совершенно спокойно повернулась к Давыдову спиной и пошла по коридору. Нужно было быть полным идиотом, чтобы идти за ней. Но другого-то пути не имелось! Давыдов вздохнул и побрел следом.
— Что же вы? Идите рядом! — опять подбодрила его госпожа Игами. — Нам ведь есть о чем побеседовать, Николай…
— Да, конечно, — автоматически согласился математик.
— Вы ведь не считаете нас своими врагами? Давыдов едва не засмеялся. Но настроения не было.
— Как бы вам сказать…
— И совершенно напрасно. Мы хотим добра всем. И вам тоже. Но интересы людей — важнее всего. И мы намерены защищать их любыми способами.
— Даже ломая мне кости? — спросил Давыдов.
— Ну, надеюсь, до этого не дойдет, — протянула девушка.
— Как вас звать, кстати? — поинтересовался Давыдов.
— Госпожа Игами.
— А имени у вас нет?
— Вам не нужно называть меня по имени. Это противоречит обычаям моей родины.
Давыдов задумался над тем, что же это за обычаи и в какой стране они действуют, но его этнографических познаний явно не хватало.
По подземному коридору шли довольно долго. Николай даже удивился, что под коттеджем могут быть такие длинные ходы. Куда они выводят, на соседний участок? Или в сад?
Вышли на лестницу, не на ту, по которой стаскивал Давыдова Бритый, а на другую — винтовую, с перилами только по правую руку и пустотой — по левую.
Николай уступил девушке место возле перил, а сам пошел в опасной близости от края лестницы. И, как назло, на самом верху лестницы оступился и полетел в дыру — примерно с высоты второго этажа.
Пожалуй, насмерть бы он не разбился. Может быть, даже ничего бы не сломал. Но падение обещало быть болезненным. Если бы не госпожа Игами. Она быстро сообразила, что Давыдову не за что ухватиться, резко нагнулась и вцепилась в ворот его пиджака, а потом и в плечо. И вытянула молодого человека обратно на лестницу почти что на вытянутых руках.
Николай посмотрел на спасительницу со страхом. Теперь было понятно, почему она не побоялась прийти к нему без эскорта. Силой она, наверное, не уступала Бритому. Что же представляют собой эти люди? Кто они? И зачем все-таки захватывают мирных математиков?
Комната, куда госпожа Игами привела Николая, оказалась довольно странной. Одна ее стена была задрапирована брезентом. Может быть, за ней скрывалось окно? Посреди комнаты — большое кресло (уж не пыточное ли? Хотя никаких следов, указывающих на это, не было), вдоль стен — шкафы, несколько простых деревянных скамеек. Все скромно и просто. Наверное, это все-таки не та «-секретная комната», которой пугали его самураи.
— Присаживайтесь, — указала на одну из скамеек госпожа Игами.
Николай сел, хотя не испытывал особого желания где-то примоститься. Он бы лучше походил из угла в угол. Впрочем, сидеть было лучше, чем стоять. В ногах чувствовалась слабость. Все же Давыдов ничего не ел с самого утра, а энергии потерял достаточно.
— Ничего не хотите? — Опять этот мелодичный голос. Мысли Давыдова крутились в основном вокруг еды. Но как знать, чем могут накормить в таком месте?
— Нет, — твердо ответил Николай. Госпожа Игами улыбнулась почти ласково:
— Наверное, стоит еще раз подробно рассказать вам, кто мы такие, чего от вас хотим и почему были вынуждены применить такие жесткие средства убеждения. До сих пор наше общение сводилось к обмену информацией, и у вас нет причин верить нам, а у нас — верить вам. Поэтому наши действия кажутся неадекватными, на ваш взгляд, но они весьма и весьма оправданны с нашей точки зрения! Надеюсь, что вы поверите мне. Мы хотим людям только добра!
Слишком часто в последнее время она повторяла слова о своей высокой миссии!
— С нетерпением жду вашей повести, — кивнул Николай.
— Дело в том, что, как вы уже знаете, мы из другой вероятностной глобулы, или, если пользоваться вашими терминами, из другого мира. Вам, думаю, не нужно объяснять, что это такое.
Николай едва заметно улыбнулся. Начали проясняться некоторые моменты. В частности, странные одежды и желание получить от него некоторые научные сведения. Информация — самый дорогой товар. Особенно в торговле между мирами, когда переправка любого материального объекта обходится слишком дорого.
Хотя, если говорить об одежде, стало понятно ее происхождение, но неясными остались мотивы гостей из другого мира. По большому счету в гостях лучше ходить не в своей национальной одежде. Если не хочешь выделяться из толпы.
— История нашей глобулы значительно отличается от истории вашей, — продолжила госпожа Игами.
— Мир более удаленного порядка, — предположил Давыдов.
— Именно. Другая гармоника. Даже языки различаются. Встречаются слова, которых нет у вас. А кое-что непонятно нам. Поэтому иногда вы можете понять нас неправильно.
«Нет уж, вряд ли „ломать кости“ — значит убеждать, — подумал Давыдов. — Скорее различия будут касаться научных терминов».
— Я намереваюсь без свидетелей рассказать вам о нашем мире. О жизни в других мирах, которые мы исследуем. И попросить помощи. Конечно же я приношу извинения за грубость наших сотрудников. Надеюсь, вы сможете их простить. Это ограниченные, уставшие люди. А некоторые из них — обычные уголовные элементы. Мы вынуждены привлекать их в своей работе.
Николай сразу понял, что госпожа Игами намекает на Бритого. И, может быть, на Грузина. Но если вы такие хорошие, зачем связываетесь с подонками? Впрочем, действительно стоит послушать и уж потом задавать вопросы.
— Дело в том, что политический расклад сил в нашем мире сильно отличается от вашего, — грустно вздохнула госпожа Игами. — Это — безрадостный мир, тоталитарная система, где почти нет свободы. И огромную роль в подавлении свободы играет, как это ни печально, ваша Родина, Николай. Точнее, не Родина, а та страна, которая образовалась на месте России.
— И что же это за страна? — осведомился Давыдов.
— Страна Восходящего Солнца! — торжественно объявила госпожа Игами.
— Япония? — переспросил пленный математик.
Теперь, по крайней мере, становились понятными эти кимоно и мечи — скорее всего, церемониальные!
— Не совсем. Хотя Япония и входит в состав Страны Восходящего Солнца, является как бы душой империи, важную роль играет в ней бывшая Россия, страны Средней Азии, Турция. Если Киото — душа Страны Восходящего Солнца, то Москва — сердце и мозг. А еще в Великую империю входит Монголия и Северный Китай, Афганистан и часть Индии.
— Неплохо, — отметил Николай. — Вы, стало быть, из Страны Восходящего Солнца? И поэтому ходите в кимоно? Госпожа Игами покачала головой:
— Я родом оттуда. Но работаю я на одну из стран, оставшихся островком свободы. На Североамериканские Соединенные Штаты.
Николай вспомнил, что так назывались Соединенные Штаты Америки в тридцатых годах. У его бабушки даже был атлас, в котором присутствовала аббревиатура САСШ. И еще он припомнил, что Киото — древняя столица Японии. Сейчас-то столица Японии — Токио. А девушка назвала именно Киото.
— Любопытно, но не очень понятно. Рассказывайте подробнее, — попросил Давыдов.
— Тогда с самого начала. В 1903 году между Японией и Россией разразилась война, в результате которой Россия потерпела сокрушительное поражение и потеряла весь Дальний Восток и значительную часть сибирских территорий, отошедших к Японии. Это повысило экономическую мощь Японии и подорвало моральный дух россиян. В 1912 году в России вспыхнула революция, власть захватила одна радикальная партия, быстро установившая в стране кровавый террор. Но сопротивление революции оказалось очень сильно. Прежняя элита страны развязала гражданскую войну, заключив союз с императорским домом Японии, и выбила революционеров из Москвы и Санкт-Петербурга. В знак дружбы и мира было образовано новое федеративное государство — Страна Восходящего Солнца. И оно было очень большим. Но потом, проводя территориальную экспансию, возвращая утраченные Российской империей земли и захватывая новые, оно выросло до небывалых размеров.
— Мечта о проливах осуществилась с помощью японцев? — улыбнулся Николай.
— С помощью Японии, волей императора и диктатора. Страной Восходящего Солнца правит император Японии и континентальное правительство в Москве. Понятно, что жители бывшей Российской империи составляли в новой империи большинство и смогли демократическим путем захватить реальную власть. Но демократия очень быстро закончилась. Сейчас император, глава Страны Восходящего Солнца, по-прежнему проводит торжественные церемонии в Киото. Но диктатор, несущий угрозу всему миру, плетет свои сети в Москве. Именно Москва — истинная столица империи. Здесь сосредоточены посольства всех государств, как зависимых целиком, так еще и малозависимых от диктата русско-японского режима. И здесь вынашиваются планы уничтожения любого свободомыслия, захвата мирового господства и обращения в рабство всего населения планеты. Да что там планеты — многих миров, других глобул, когда все ресурсы нашей глобулы окажутся захваченными диктатором и его приспешниками.
— Как же зовут этого диктатора? — Давыдов удивился, почему до сих пор не услышал его имени.
Госпожа Игами, казалось, на мгновение растерялась, потом быстро произнесла:
— Тоцкий.
— Почти что Троцкий, — усмехнулся Николай. — Лидер другой революции и другой империи. А почему вы задумались?
— Не могла поверить, что кому-то незнакомо его имя. Умом, конечно, я понимаю: откуда вам знать об этом человеке! Но сердце отказывается воспринимать. Когда слышишь эту фамилию десять раз в час, когда его портреты смотрят на вас со стены каждого дома, когда только его и показывают по телевизору… К этому привыкаешь.
— Да, наверное, — согласился Давыдов.
— Мы работаем под прикрытием американского посольства, — продолжила госпожа Игами. — Одеваемся так же, как одеваются государственные чиновники в Москве — чтобы не привлекать внимания.
— Вот оно что… — протянул Николай.
— Именно такая униформа сейчас в моде в столице вашей Родины. Можете себе это представить! — патетически воскликнула госпожа Игами.
— Да уж…
— И еще. В нашей глобуле математик Давыдов активно работает на режим. Создает оружие массового уничтожения. Подпространственные зонды. И торпеды. Поэтому не удивляйтесь, что наши ребята говорили с вами так резко. Для них вы — пособник врага. Хотя на самом деле вы можете выступить спасителем человечества от глобальной диктатуры! Насколько мы знаем, здесь вы проявили себя как настоящий поборник демократии. И сможете сделать многое для людей. Для спасения общечеловеческих ценностей!
Николай с улыбкой посмотрел на девушку. Интересно, она искренне верит в то, что говорит? Фанатичка или обманщица? Работает за деньги или за идею? Впрочем, не исключено, что в их глобуле другие ценности. Власть. Доступ к привилегиям. Продолжение рода. Или возможность быть свободным от каких-то повинностей…
— Почему же я должен верить вам, госпожа Игами? — задал он простой и довольно-таки резонный вопрос. — Как я могу знать, что вы — та, за кого себя выдаете? Может быть, вы агент наших американских спецслужб, устроивших весь этот маскарад. Или как раз пособница того самого режима, о котором с таким пылом и с такой ненавистью рассказали. Это ведь очень часто бывает: человек ненавидит то, чему беззаветно предан. Или даже любит нечто противоестественное, ужасное, понимая его недостатки…
— Не знаю, — раздумчиво произнесла девушка. — Экскурсию в наш мир я провести для вас не смогу. Потому что для этого как раз требуется технология, сведения о которой я могу получить только у вас. Ну, не только у вас, но у специалиста вашего уровня. Почему-то мне казалось, что вы мне поверите. Раскроете, как можно переносить предметы в другую глобулу в реальности. Вы делаете это, я знаю… Но почему-то концентрируетесь на других исследованиях, вместо того чтобы попытаться захватить все миры!
Последняя фраза показалась Давыдову более чем странной.
— Но я не технолог, — попытался объяснить он госпоже Игами.
Сказал — и пожалел. Не хватало еще, чтобы они похитили Галю Изюмскую и выбивали сведения из нее! Впрочем, им ведь нужна теория, а не сведения о том, какие провода подключать к каким приборам. А теорией занимаются Савченко и он. Ну, может быть, Гетманов с Дорошевым.
— А мы не требуем от вас технологий. Я — математик. Объясните мне, как преобразовывать тензоры четвертого порядка в уравнениях подпространственного волнового пакета второй гармоники, и вас тотчас же отпустят!
— Но я этого не знаю! — совершенно искренне заявил Давыдов. — Еще не изучил материалы на эту тему!
— Знаете, господин Давыдов, — печально сказала госпожа Игами. — Знаете, но не хотите нам рассказать. Значит, судьба многих миров вам безразлична. Еще немного — и Страна Восходящего Солнца пошлет свои отряды в соседние миры. Распространит свою диктатуру и там. И Вселенная застонет под пятой Тоцкого!
— Вы, наверное, чересчур демонизируете вашего диктатора.
— Нет, это на самом деле страшный человек! Давыдов вздохнул:
— Я действительно не могу дать вам сведений по интересующему вас вопросу. И это, скажу вам, большая радость для меня. Потому что, если бы я знал то, что вам нужно, передо мной стояла бы серьезная нравственная дилемма — отдать вам важный секрет или стойко сопротивляться… Ведь я все-таки не уверен, представляете ли вы те силы, о которых говорите. Никто не расскажет о себе плохо. Со своей точки зрения вы ведете справедливую борьбу. Так, между прочим, думают все фанатики и террористы. Они просто в этом уверены. Но, может быть, вашего мнения не разделяют другие… Однако мне не приходится принимать серьезное решение. Пока что я ничего не знаю ни о тензорах четвертого порядка, ни о глобулах второй гармоники. Отпустите меня, и я обещаю забыть данный инцидент. Хотя он и доставил мне массу неудобств…
Брезент, который, по мнению Давыдова, закрывал окно, внезапно упал. За ним оказалась скрыта часть комнаты. С несколькими стульями. На одном из них сидел и слушал беседу девушки и математика невозмутимый Джонсон. А разъяренный Шарп, сорвавший брезент, вскочил, бешено вращая глазами.
Этот пройдоха издевается над тобой и над нами! — прокричал он в лицо госпоже Игами. — К чему разводить церемонии, делать вид, что он не работал с нашими коллегами! Прежние договоренности нарушены, значит, и у нас перед ним никаких обязательств! Из него нужно просто выбить сведения!
— Вы сами этого хотели, — грустно сказала госпожа Игами Давыдову.
Николай понял, что настало время решительных действий. Кем бы ни были его тюремщики, какие бы цели ни преследовали, сейчас они намеревались обойтись с ним круто. И нужно было реагировать адекватно.
Резко вскочив с места, Давыдов устремился к двери. Он уже знал, что госпожа Игами очень сильна. Может быть, она вообще робот — не может хрупкая на вид девушка обладать такой силой! Но, как бы там ни было, главное — не драться с ней, а не попасть ей в руки. Относительно Шарпа и Джонсона сказать что-то определенное было трудно. Может быть, каратисты — недаром ведь в кимоно ходят. А может, обычные люди. Чиновники. Хорошо, что хоть Бритого здесь нет!
До двери Николай добрался почти без проблем. Услышал только громкий вскрик Шарпа, вздох госпожи Игами и легкий шорох. Лишь бы не стали стрелять! От пули не убежишь. Но он вроде бы нужен похитителям живым…
Резкий свист, громкий щелчок, и в косяк двери рядом с бедром Давыдова вонзилась стальная метательная звездочка. Засела крепко, войдя едва ли не на половину своего диаметра. Попади метательный снаряд в ногу — до кости дошел бы точно. И все, отбегался.
Инстинктивно пригнувшись, Николай выскользнул за дверь и помчался по коридору, которым вела его госпожа Игами. Он сообщается с подвалом. Но, кажется, какие-то боковые ответвления в нем все же были.
Свернул Николай при первой же возможности. Незачем подставлять спину метателям звездочек. Кстати, любопытно, кто ее кинул? Шарп? Джонсон? Госпожа Игами?
Скорее всего, Джонсон. Он меньше всех кричал и выглядел самым спокойным. Естественно, у него было больше шансов правильно оценить ситуацию и попытаться остановить беглеца. Хорошо, что он промахнулся. Но сила у него тоже немереная — чтобы так всадить звездочку!
Дверь по левую руку. Давыдов быстро открыл ее, заглянул. Маленькая, метра три на три, комната. Здесь не спрячешься. Да и прятаться бесполезно — нужно убегать. Вырываться из дома, перепрыгивать через забор — и ходу! Ходу!
Если бы у него остался телефон! Или пистолет. А лучше и то и другое. Тогда можно было бы засесть в каком-нибудь зале и отстреливаться до появления помощи. А помощь, несомненно, пришла бы. Спецслужбы могли бы запеленговать сигнал мобильного телефона и выручить его от этих сумасшедших. Или лазутчиков из другого мира. Впрочем, одно не исключало другого. Диверсанты из соседней глобулы, как они сами называли вероятностные миры, вполне могли оказаться сумасшедшими.
Еще один поворот. Николай никак не мог понять, почему нет пути наверх. До сих пор он, кажется, бегал на уровне подвала или нулевого этажа дома. Выбраться бы на первый или на второй этаж — тогда можно выпрыгнуть из любого окна. А здесь даже окон нет.
За поворотом раздался гулкий топот. Николай рванул на себя очередную дверь и оказался в комнате, напоминающей гардеробную. Здесь висели старые пальто, какие-то комбинезоны, стояли шкафы.
Давыдов закрыл за собой дверь. Кто-то промчался мимо, не заглянув в комнату. Отлично! Может быть, переодеться? Но что это даст? За своего Николая все равно не примут. Да и кимоно в гардеробной не было.
Прислушавшись, беглец опять выглянул в коридор. Никого. Он вышел и на цыпочках быстро начал пробираться дальше. Еще один поворот. Может быть, он ведет наверх, в жилую часть дома?
Николай свернул, поднял глаза и встретился взглядом с Джонсоном, стоящим прямо за поворотом. В руке у него тускло блестел обнаженный короткий меч.
Не говоря ни слова, Джонсон ударил Давыдова. Рукоятью меча, в грудь. Николай задохнулся и повалился на пол, хватая ртом воздух.
— Ты глупее, чем мы предполагали. — Джонсон, держа математика за шиворот, без всякого труда волочил его по коридору. — В тебе сильны животные инстинкты. Это ценная информация. Нужно будет подкинуть ее нашим аналитикам. Если ты ухитришься умерегь до того, как расскажешь что-нибудь любопытное.
Давыдова привязали к креслу в той самой секретной комнате, из которой он сбежал пару минут назад. Джонсон поймал его почти у самой двери — с другой стороны. Коридор по кругу обходил подвальный этаж. Чтобы выбраться наверх, наверное, нужно было знать какой-то потайной выход.
— Какое воздействие мы будем применять? — равнодушно спросил у своих товарищей Шарп. — К какого рода боли, по-вашему, он наиболее чувствителен?
Николая замутило от одной постановки вопроса. Можно, конечно, восхищаться стойкими героями, плевавшими в лицо, своим мучителям… Надеяться, что ты сможешь вести себя если не так же героически, то хотя бы достойно. Но оказаться на их месте — лучше бы и не надо!
— Без особых телесных повреждений, — предложила госпожа Игами. — Он нам нужен живым и сравнительно здоровым. Полагаю, он все-таки расскажет то, что знает.
— Я ничего не знаю, — постарался вмешаться Давыдов. Шарп ударил его по губам. Больно. Разбитый рот наполнился соленым вкусом крови.
— Не увлекайся, — посоветовал Шарпу Джонсон. — Здесь тебе не подвалы чикагской полиции.
«При чем здесь чикагская полиция? — отстранение подумал Николай. — Выходит, они правда из Америки? Только вот из какой Америки?»
Новые знакомые Давыдова так часто ему врали, столько рассказывали о себе и тут же делали все, чтобы разуверить его в рассказанном, что он уже совершенно не понимал, с кем имеет дело.
— Давайте применим к нему «правдосказ», — предложила госпожа Игами. — Это безопасно со всех точек зрения.
— Если только у него не стоит блокировка, — заметил Шарп.
— Если у него стоит блокировка, то она быстрее включится тогда, когда допрашиваемый сознательно решит выдать секреты, — парировал Джонсон. — Согласись, ты просто хочешь его помучить. Давно не имел возможности дать выход своим дурным наклонностям!
— С этой собачьей работой! — криво усмехнулся Шарп. — Впрочем, отчасти ты прав. А где мы возьмем «правдосказ»? Не проще ли применить плоскогубцы?
— Пусть Бритый поработает. Ограбит аптеку, — подсказала госпожа Игами.
— Прикажи им — пусть отправляются, — согласился Шарп. — И ты поезжай с ними. У вас час, чтобы достать все необходимое. После этого я начну ломать ему пальцы.
Давыдов в который раз за последние несколько часов взгрустнул.
— А ты рассказывай, — бросил пленнику Джонсон. — Легче будет. Говорить всегда легче, чем молчать.
«Довольно глупо корчить из себя героя. Нужно рассказать все, как есть. Вреда от этого не будет», — решился наконец Давыдов.
— Я тоже из другой глобулы, — заявил он похитителям. Шарп рассмеялся ему в лицо:
— На эту свежую мысль тебя навел рассказ госпожи Игами? Ее вдохновенное вранье? Мы, признаться, полагали, что тебе промыли память. Или ты сам записался на сеанс гипноза, чтобы забыть о наших агентах. Мудрое решение, учитывая секретный характер наших встреч. А идея с двойником… Что ж, мы рассматривали такую возможность. Госпожа Игами в это верит, но я — не очень. Рассказывай добром, наши средства вряд ли тебе понравятся… И любые блокировки они снимут.
— Нет у меня никаких блокировок… Меня вытащили из моего мира после гибели Давыдова. Теперь я думаю — не вы ли его убили?
Джонсон неожиданно изменился в лице.
— Нас опередили? — обратился он к товарищу.
— Советы? Или глобула девять? — предположил тот, оставаясь бесстрастным.
— Не исключено, что глобула пять.
Шарп на мгновение задумался, потом встряхнул головой:
— Заливает. Трудно перебросить живого человека из глобулы в глобулу. Что там трудно — невозможно. До этого пока не могли дойти и они. Очень дороге. Неоправданные расходы.
— Недешево, — подтвердил Давыдов, перехватывая инициативу. — Но мои коллеги на это пошли. Я дорого стою. Не нужно меня убивать и калечить, а?
— Разберемся, — буркнул Джонсон, отступая на два шага от кресла.
— Говори, если ты действительно не из этой глобулы, как осуществлялся переход? — приблизив свое лицо к лицу Давыдова, прошипел Шарп, — Это даже лучше, что вы владеете такими мощными технологиями.
— Вам-то зачем? — поинтересовался Николай. — Сами-то вы здесь! Что, не знаете, как путешествовать из мира в мир? Пользуетесь трофейным оборудованием? Или вы все-таки самые обычные американские шпионы, устроившие небольшой маскарад?
— Не все так просто, дружок, — Шарп вновь цыкнул, провел по лицу рукой. — Вопросы здесь задаем мы. А отвечаешь на них ты. Рассказывай, да побыстрее. Без проволочек.
Только сейчас Николай заметил одну странную особенность: в подвале, а особенно в секретной комнате было довольно жарко. Все они носились по коридорам, нервничали, орали друг на друга. Но на Шарпе и Джонсоне не было ни капельки пота. Ни единой. В то время как рубашка Давыдова была мокрой насквозь. Да и физическая сила, которой обладали его похитители…
— Я в какой-то степени подопытный образец. — Давыдов решил не искушать судьбу. — Меня перетащили на место Давыдова. В своем прежнем мире я работал учителем математики. И ничего не знаю о секретных разработках. Правда!
— Скоро мы это проверим, — спокойно заявил Джонсон. — Жаль, если ты не солгал. Но я полагаю, ты все же лжешь. Почти так же вдохновенно, как госпожа Игами.
— Стало быть, она говорила неправду? Относительно чего? Вы из нашего мира? Или работаете на спецслужбы Страны Восходящего Солнца?
— Этого ты не узнаешь никогда, — тихо прошипел прямо в лицо Давыдову Шарп. — Мало ли чего наговорила тебе госпожа Игами. Но не нам судить ее. Она — представительница нихондзин. Не то что мы — низшая белая раса. (Нихондзин — самоназвание японцев.)
— Почему тогда ты командуешь ею?
— Я старше по званию. А она, не будь в ней грязной крови, могла служить императорскому дому. Но служит в элитных частях разведки, — заявил Шарп.
Джонсон неслышно приблизился и дернул соратника за рукав:
— По-моему, ты увлекся. Зачем ему это нужно?
— Все равно он покойник, — равнодушно проговорил Шарп. — А я люблю откровенно поговорить с людьми. С кем еще это делать, как не с будущими покойниками? Общаясь с ними, я иногда даже отступаю от своих принципов.
— Поговорите тогда наедине, — предложил Джонсон. — Чтобы ты потом не сожалел, что я услышал что-то ненужное. Мне пока дорога жизнь. Да и дела есть. Нужно связаться с центром.
Николай остался наедине с Шарпом, которого опасался больше других похитителей. Точнее, считал его самым неуравновешенным и способным причинить больше вреда. Шарп же с нехорошим прищуром посмотрел на математика и приказал:
— Рассказывай. Все о себе. Не замолкая ни на минуту. Чем занимался прежде, как попал сюда, какие исследования проводил. Это — разминка. Как только замолкаешь — я начинаю ломать тебе пальцы. Начинай.
В подтверждение своих угроз Шарп вынул из-за пояса дубинку, до сих пор не замеченную Николаем, и ударил его в грудь. В то самое место, которое болело после встречи с Джонсоном в коридоре.
Задыхаясь от боли в груди, Николай рассказывал, тщательно взвешивая слова и боясь сболтнуть лишнее. Он, однако, понимал тщету своих усилий. Любая информация могла представлять интерес для похитителей, а, рассказывая непрерывно, когда каждая заминка наказывалась болезненным тычком или ударом, сложно было фильтровать сведения. Впрочем, когда доставят «правдосказ», он все равно расскажет все. А потом его, наверное, убьют.
— Я работал учителем в школе в небольшом шахтерском городке. Там живут мои родители. Вернулся туда после окончания университета, потому что не мог наши нормально оплачиваемую работу но специальности. С родителями жить легче. До этого я поработал немного в научно-исследовательском институте, но зарплаты на еду не хватало, а еще ведь надо было снимать квартиру… Математики никому не нужны — только в школах и в магазинах, на кассе. Многие мои сокурсники пошли работать в магазины. А некоторые предприниматели специально на работу приглашают только выпускников физического и математического факультетов. Да еще и с красными дипломами… На должности продавцов.
— Зачем? — слегка приподняв левую бровь, спросил Шарп.
— Они хорошо считают и хорошо соображают.
— И кому нужен чересчур сообразительный продавец?
— Нашим предпринимателям. Они сами не очень сильно разбираются в технике, и покупатели тоже. А специалисты с высшим образованием могут все наладить, настроить, объяснить…
— Ерунда какая-то… Хозяин не разбирается в технике, а продавец разбирается? Почему тогда продавец сам не откроет дело? Зачем ему работать на кого-то?
— Он не умеет воровать. Нет связей, наглости…
— А, понятно! Другой менталитет. Дальше! Мы отвлеклись от темы!
— И жил я совсем не так, как здесь. Был никому не известен и мало кому нужен. Потом меня перенесли сюда. В этот мир. Без моего ведома.
— Стоп! — приказал Шарп, ударив Николай дубинкой по рукам. Не очень больно, надо заметить. Или Давыдов уже начал привыкать? — Зачем тебя учили на математика, если ты не смог найти работу? Не хватало способностей?
— Я ведь уже рассказывал! — возмутился Давыдов. — Я очень даже способный. Математики не нужны!
— Почему?
Давыдов на мгновение задумался, за что опять получил удар дубинкой в грудь.
— Торговать было выгодно. Крутиться. Блат везде нужен. Чтобы деньги зарабатывать. А математика не нужна. Заводы остановились, фундаментальные исследования тоже.
— Почему?
Николай начал внутренне бурлить. Шарп сознательно запутывает его? Или действительно не может понять элементарных вещей? Впрочем, настолько ли они элементарны для того, кто не жил в эпоху накопления капитала, проще говоря, при бандитском капитализме?
— В стране произошли катастрофические изменения, — вновь пустился объяснять Давыдов. — Воровать стали многие и помногу. Растаскивать государственное имущество под видом эффективного ведения хозяйства. И теоретики нашлись, и практики. Некоторые считают, что это американцы развалили изнутри нашу экономику. Вызвали коллапс промышленности, обесценивание рубля.
— Хорошо, — не совсем понятно прокомментировал Шарп. — Просто отлично. С вами проблем не будет. Дальше.
— Но главное, конечно, воровство. Кто воровал, тот и жил. А что может украсть математик?
— Что?
— Я не знаю. Я ничего не мог. Поэтому жил на зарплату. Этого мало для того, чтобы сводить концы с концами.
— Как тебя доставили сюда?
— Прямо в моей комнате появилась симпатичная девушка. Приказала мне раздеться. И я потерял сознание. Очнулся уже в институте.
— Адрес института?
— Не знаю, — ответил Давыдов, за что получил дубинкой по рукам — на этот раз очень больно.
— Я и правда не знаю. На проспекте Стачки. Не помню номера дома. Да это почти открытый институт. Только охранник на входе стоит. Любой покажет. Зачем вам от меня адрес требовать?!
— Дальше.
— В институте мне сказали…
— Нет, не об этом. Какие различия между вашей глобулой и той глобулой, куда вы попали?
— Здесь люди живут богаче. Развивается наука. Производство не стало. Видели бы вы новую «десятку»…
— А в вашей глобуле производство остановилось? По каким причинам? Кризис перепроизводства?
— Экономика просто рухнула. Деньги обесценились. Молодые реформаторы порезвились.
— Это нужно взять на карандаш, — усмехнулся Шарп. — Смелых реформаторов, работающих в чужой стране, всегда нужно подкармливать. Всеми доступными способами.
— А старая элита тащила все, что плохо лежит. Что лучше — сохранить завод ценой в миллион или утащить с него пару тысяч долларов? Многие считали, что лучше тысяча в своем кармане, чем миллион в государственном.
— Как это верно! — довольно потер руки Шарп. Он даже забыл ударить Николая дубинкой, когда тот сделал паузу. И лишь через пару секунд потребовал: — Что же ты замолчал! Излагай! Такие приятные истории я могу слушать целыми днями!
— Америка стала доминировать в мире, — уловив настроение Шарпа, продолжил рассказ Николай. — Бомбит всех, кого хочет, не считаясь с мнением мирового сообщества. Не понравились югославы — разбомбить все их промышленные объекты с воздуха! Гражданские попадут под бомбы — их проблемы! И найдутся чиновники и сило вики, которые сдадут свое правительство, потому что предатели есть везде. Нужна иракская нефть — нет проблем1 Бомбежки, потом высадка десанта, подкупленная администрация, подачки населению — и нефть идет туда, куда нужно. Главное — никто и пикнуть не смеет. Только население кое-где шебуршится. В основном в странах старой демократии.
— Газом их, — злорадно подсказал Шарп.
— Так и делают. И газом, и водометами, и в тюрьму сажают. Впрочем, кому мешают демонстранты, да еще в Европе? А в самих Штатах пропагандистская машина работает так хорошо, что все население страны готово сложить голову за то, чтобы свергнуть неугодное отечественным нефтяным магнатам правительство далекой страны.
— А китайцы? На китайцев они нашли управу? — даже с некоторым придыханием поинтересовался Шарп.
— С китайцами сложнее. Их больше миллиарда. К тому же древняя культура Востока. Ее ведь нужно понять. Там не все на хватательных рефлексах. А тем, кто хватает, быстро обрубают руки. Поэтому китайцы пока живут, как им нравится…
— Везде свои проблемы, — горестно вздохнул Шарп.
В это время дверь открылась, и в комнату ввалились Джонсон, госпожа Игами и Бритый. Гололобый бандит держал в руках огромный пластиковый пакет.
— Доставили все, что нужно. Сейчас состряпаем лекарство, — пояснил Джонсон. — Пусть наш подопечный помолчит. А то язык потом сломает. Или слюна высохнет, сказать ничего не сможет и от огорчения сознание потеряет. А нам все же некогда. Каждая минута на вес золота.
— Хорошо, — кивнул Шарп Давыдову. — Отдыхай.
Несколько минут манипуляций со ступками, где перетирались таблетки, и колбами, которые Джонсон подогревал на спиртовке, и некий результат был достигнут. Госпожа Игами крепко сжала в руках большой шприц с мутной жидкостью и направилась к пленнику. Вид шприца не слишком понравился Давыдову. Закрадывались сомнения в его стерильности. Впрочем, стоит ли бояться заражения крови тому, кого застрелят через пару часов?
Впрочем, может быть, и не застрелят. Огнестрельного оружия у похитителей не было. Даже пистолет Николая Бритый держал где-то в складках одежды. А вот мечами они размахивали направо и налево и пленника, наверное, намеревались устранить с помощью меча. Откровенно говоря, слабое утешение!
Располосовав коротким кинжалом рукав рубашки, госпожа Игами совсем не по-девичьи вцепилась в руку Давыдова. Не слишком заботясь об ощущениях «пациента», она, не пережимая руки, с трех попыток нашла вену и начала вводить туда раствор. Привязанный Николай не слишком сопротивлялся. Во-первых, руками сильно не пошевелишь. Во-вторых, зачем дергаться? Пусть уж лучше делают внутривенные уколы при бодрствующем сознании, чем бесчувственному телу…
Действие полученного в полевых условиях «правдосказа» оказалось отнюдь не неприятным. Голова Николая неожиданно прояснилась, он даже почувствовал в себе уверенность. Помимо этого накатил сильный и неконтролируемый приступ язвительности. Хотелось немедленно сообщать присутствующим об их недостатках, причем Давыдов чувствовал, что это доставит ему огромное удовольствие.
Но что, если перейти к глобальному обличительству. А еще лучше — дать себе зарок не лгать никогда в жизни. И следовать ему. Быть выше этого. Жить вне лжи. Совсем не так, как он существовал в последние несколько дней. Теперь Давыдов был готов умереть за правду, и сделал бы это с удовольствием, даже в экстазе. Он стал настоящим рыцарем истины.
Заметив, как хитро поблескивают глаза Шарпа, Николай уже собрался выложить ему все, что думает о спецслужбах и их нечистоплотных сотрудниках в общем, и о таких подонках, как сам Шарп, в частности, когда тот задал первый вопрос:
— Вы действительно из другой глобулы?
И Николай почувствовал, что, несмотря на весь свой праведный гнев, направленный на этого человека, он не может оставить без внимания его вопрос. Напротив, должен ответить как можно более по существу и скорее. Уничтожить негодяя своим правдивым ответом.
— Меня переместили, не спрашивая моего согласия, сотрудники Института теоретической и экспериментальной физики, — заявил он. — Я действительно из другой глобулы и совершил материальное перемещение между мирами. Таким образом, я, как и вы, совершенно чужой в этом мире.
— Вы Давыдов? — быстро задала вопрос госпожа Игами.
— Давыдов Николай Васильевич, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, русский, паспорт номер…
— Достаточно, — прервал его Джонсон, и Давыдов понял, что не способен больше сказать ни слова, хотя прежде намеревался рассказать о себе еще многое. Даже те эпизоды биографии, которые в анкетах обычно опускал. Слова американца прозвучали для него как непререкаемая команда.
Похитители переглянулись.
— Любопытно, — процедил Шарп. — Но что нам это дает?
— Не зря же его вызвали из какой-то зачуханной второстепенной глобулы, — заметил Джонсон.
Слово «зачуханной» прозвучало в его устах очень смешно, будто бы он заучивал его несколько дней, но так и не заучил. Потом американец добавил несколько слов по-английски, причем диалект был такой странный, что Давыдов, изучавший язык и в школе, и в университете, не понял почти ничего.
Шарп ответил Джонсону еще на каком-то языке — предположительно на японском. Прощебетала что-то и госпожа Игами. Только Бритый стоял и хлопал глазами, ничего не понимая — так же, как и Давыдов.
Николай, впрочем, давно догадался, что Бритый вряд ли используется в этой странной компании как аналитик.
А то, что похитители до сих пор говорили по-русски, хоть и с акцентом, скорее было силой привычки к конспирации.
— Говори, изучал ли ты материал по теме исследований института? — вновь обратилась госпожа Игами к Давыдову.
— Изучал, — ответил Николай, чувствуя, что горд ость так и распирает его изнутри.
Ведь он — талантливый математик! И разберется в любых формулах за несколько минут. Не то что присутствующие здесь костоломы. К ним он чувствовал глубокое презрение, переходящее в отвращение.
— Данные, данные! — заорал Джонсон.
— Прошу уточнить, — высокомерно произнес Давыдов, чувствуя горячее желание ответить на вопрос, но действительно не уловивший его смысла.
— Что ты знаешь о перебросках между мирами? Теорию, основные формулы, идеи!
Николай приосанился, насколько это можно было сделать в связанном состоянии, и изрек:
— Перемещения между глобулами требуют огромных затрат энергии. Они сопоставимы с энергией аннигиляции количества материи, подлежащей перемещению. Для миров близких порядков этот показатель может быть снижен на три порядка. Для передачи энергии используются специальные аккумуляторы-накопители на подпространственном уровне. «Черные ящики». Они аккумулируют энергию где-то в подпространственной области, а затем высвобождают ее без опасности взрыва.
— Точнее об устройстве «черных ящиков»! — приказал Шарп. Глаза его лихорадочно блестели. — И о теории перехода. Вы не назвали ни одной формулы!
Давыдову вдруг стало мучительно стыдно. Так стыдно, как не было никогда в жизни. Он хотел рассказать Шарпу, Джонсону и госпоже Игами все, до мельчайших подробностей. Но ему нечего было рассказывать. Он не оправдал надежд этих людей! Впрочем, что ему до них? Он показал себя дураком и неучем — положение воистину ужасное!
— Я не знаю, — ответил Давыдов и заплакал. — Не работал над ящиком. И прежний Давыдов не работал, насколько мне известно. Другая область исследования. И в теории я слаб. Не изучил еще формулы. Хотя Савченко торопил меня, велел читать статьи… А я увлекся депутатской работой и интригами.
— Почему он плачет? — спросил Шарп. — Сопротивляется «правдосказу»?
— Нет, ему жаль, что он не может нам помочь, — пояснила госпожа Игами.
Похитители опять говорили по-русски, мало заботясь о том, что Николай их слышит. Его они в расчет не брали — математик целиком был в их власти. А привычка к конспирации, видимо, была очень сильна.
— Пристрелить его, чтобы не мучился, — предложил Шарп. — Надо же было так промахнуться!
— Не спешите, — остановил его Джонсон. — Как бы вас после этого не пристрелили дома. Нужно подумать, чем он еще может быть нам полезен. Как вы сами думаете, Давыдов?
Николаю сразу же очень захотелось быть полезным. Вовсе не из-за того, что в противном случае ему грозила смерть. А потому, что быть полезным — хорошо. А бесполезным — позорно. Но желание было двойственным. Ему хотелось быть полезным не только этим людям, но и своей стране.
— Могу провести вас на территорию института, — заявил он. — Позвонить по телефону своим друзьям, чтобы они продиктовали мне формулы. Я запишу их и покажу вам. Но не слишком-то надейтесь, что я не сдам вас охранникам института. Все-таки вы — подонки, пытающиеся навредить моим друзьям.
— Проникнуть с ним на территорию института — хорошая мысль, а? — загорелась госпожа Игами, проигнорировав оскорбления. — Охранников бы мы нейтрализовали.
— Ловушка, — поморщился Шарп. — Там на каждом шагу излучатели. К тому же, как только он с кем-то свяжется, наш телефон вычислят за несколько секунд и пришлют сюда спецназ. Может быть, его для того нам и сдали.
— Никто меня не сдавал, — возразил Давыдов.
— Это тебе так кажется, — бросил Джонсон.
Шарп вытер со лба несуществующий пот и немного отошел в сторону, перестав нависать над Давыдовым. Николай в очередной раз задумался над тем, что за странные ребята его захватили. На этот раз он думал о них с чувством абсолютного превосходства, некоего глобального величия, как думает небожитель о навозных червях, копошащихся у его ног. Впрочем, время от времени такой взгляд сменялся чувством глубокого сострадания к неполноценным представителям человеческого рода, и Давыдова опять тянуло на слезы. Может быть, та отрава, которую закачали ему в кровь, начинала понемногу выветриваться?
Похитители посовещались немного на своем языке, после чего госпожа Игами спросила Давыдова:
— Будете работать на нас, Николай? Не все ли вам равно, кому помогать? Мы щедро заплатим. Не только деньгами. Властью. Возможностями. Знаниями. Вы ведь ничего не знаете об ипсилон-проекциях?
— Никогда я не буду работать на организацию подонков, которые хотят принести вред моей Родине, — совершенно искренне заявил Николай, не испытывая ни малейшего раскаяния по поводу того, что не может соврать. Говорить правду ему было приятно — невзирая на последствия, к которым это может привести. — Вы — грязные бандиты с неустойчивыми моральными принципами, и сотрудничать с вами может только сумасшедший. Как только я получу свободу, я пойду в контрразведку, чтобы вывести вашу организацию на чистую воду. Власти и возможностей мне и так хватает. Не на того напали.
Госпожа Игами расхохоталась:
— Вот уж где «правдосказ» проявил себя в полную силу! А я вам нравлюсь, господин Давыдов?
— Внешне — да, — ответил Николай. — И даже очень. Но внутренне вы напоминаете изготовившуюся к прыжку гремучую змею. Я не уверен в том, что вы меня не укусите.
— Уклоняетесь в сторону, госпожа Игами, — укорил девушку Джонсон. — Не время испытывать свои чары. И не место.
— Они действуют не в полном объеме, — фыркнула красавица в кимоно. — Проекция, что вы хотите. Ни вкуса, ни запаха…
— Пора с ним кончать, — лаконично объявил Шарп. — Бритый, сверни ему шею.
— Пока, Давыдов, — усмехнулась госпожа Игами. — Хотя, скорее всего, в разных глобулах разные преисподние. Вряд ли мы свидимся скоро. Разве что при разрушении миров.
— Может быть, не стоит меня убивать? — совершенно искренне попросил Давыдов. — Да, на вашем месте я поступил бы именно так, но ведь это не значит, что такая линия поведения лучшая. Вы ведь можете оказаться глупее и оставить мне жизнь. А я бы действительно не стал преследовать вас лично — что мне за дело до каких-то подонков? Я пресек бы только ваши преступные замыслы.
— Действуй, Бритый, — приказал Шарп, отворачиваясь от Давыдова. — Тебе что, два раза нужно повторять? Но Бритый почему-то не отвечал.
Проследив за направлением взгляда громилы-бандита, Давыдов заметил в углу фигуру в сером балахоне. Особого мнения относительно нового действующего лица у него не сложилось. Случайный посетитель или один из похитителей? Их гость? Какая разница?
Однако разглядывать новое действующее лицо было интересно. Под балахоном у него угадывалось какое-то оборудование: выпирающие грани коробочек, утолщения в самых неожиданных местах. И все тот же меч за спиной. В руке незнакомец держал странное устройство, похожее на гибрид дрели и пулемета с дисковым магазином. Устройство это смотрело прямо в лоб Бритому.
— На подмогу вам подошел? — не удержался от вопроса Николай.
Он не слишком рассчитывал на ответ, и ожидания его не обманули. Никто даже не повернулся на его голос. Шарп едва уловимым движением доставал из заплечных ножен длинный прямой меч. Джонсон преуспел больше — короткий меч уже сверкал в его руке.
Но воспользоваться им американец не успел. Незнакомец перевел свое оружие с Бритого на Джонсона, нажал спусковой крючок, и тяжелая метательная звездочка впилась в горло расторопного самурая, почти начисто перерубив тому шею. Как ни странно, Джонсон не упал сразу — только зашатался, выронил меч и начал хватать руками воздух.
Давыдов рванулся в своем кресле. Суматохой нужно было воспользоваться — того и гляди, Шарп отрубит голову ему. Кто, однако, этот новый воин?
Между тем неизвестный крутил ручку своей «дрели». Не иначе перезаряжал ее.
С коротким утробным возгласом на него бросился Шарп. Похоже, расправу над Давыдовым он отложил до более удобного случая. Воин выстрелил еще раз, но не совсем точно. Он попал в руку с мечом, и Шарп с наполовину перерубленной конечностью разразился громкой бранью.
Незнакомец же отбросил «дрель» в сторону и сорвал с пояса свой меч. Клинок был без ножен, в кожаном кольце, которое от резкого движения оказалось разрезано острым лезвием.
С воплем, способным напугать любого, боец кинулся на Бритого. Бандит выхватил нож, но скорости ему явно не хватало. Незнакомец обрушил меч ему на голову, рассек ее на две части и, словно этого было мало, косым движением отрубил руку с ножом.
Только сейчас Давыдов понял, что его насторожило — враги не истекали кровью, а только морщились и шипели. Как какие-нибудь зомби с холодной кровью и остановившимися сердцами.
В два прыжка незнакомец оказался у кресла Давыдова и взмахнул мечом. В обычной ситуации математик, может, и принял бы смерть молча. Но «правдосказ» сделал его сентиментальным, и он воскликнул:
— Прощайте, дорогие мои люди!
К кому относилось высказывание, понять было сложно. Те, кто собрались в секретной комнате, к друзьям Николая и дорогим для него людям явно не принадлежали.
Однако Давыдов поспешил умирать. Неуловимое движение меча всего лишь срезало веревки, удерживающие правую руку математика.
Совершив этот довольно-таки бесполезный поступок, незнакомец отпрыгнул в свой угол.
Тем временем Бритый рухнул на пол и не подавал признаков жизни, Джонсон тихо хрипел на полу, порываясь встать. Только у него не очень получалось. А госпожа Игами и раненый Шарп, перехвативший меч в левую руку, намеревались продолжать бой.
Давыдов, стараясь не привлекать к себе особого внимания, свободной правой рукой начал отвязывать левую руку. В конце концов, сколько можно сидеть, как курица на заклание.
Спустя пару минут, разминая верхние конечности, Давыдов огляделся. Экспозиция поменялась. Бритый разлагался буквально на глазах… Нет, череп его не оголился, и мясо не сползало с костей клочками. Но вместо бугристой от мышц фигуры на полу валялась куча жалкого тряпья и бесформенное, оплывшее тело. Постоянно уменьшающееся в размерах.
Госпожа Игами, широко размахивая мечом, загоняла наделавшего столько шума бойца в угол. Достать его клинком она пока не могла, но было видно, что ее удары гораздо сильнее, чем контрвыпады незнакомца. Девушка, похоже, не знала усталости. С фланга, со стороны кресла Давыдова, незнакомца обходил Шарп.
Но боец вовремя оценил, что может в любой момент оказаться в ловушке. Перекувыркнувшись и проскользнув под мечом госпожи Игами, он вылетел на середину комнаты, к самому креслу Давыдова.
Пока госпожа Игами разворачивалась, Шарп уже был готов нанести удар. Незнакомец отразил бы его, если бы не Джонсон. Американец с перерубленным горлом, которому давно полагалось быть покойником, вытянул руку и схватил ранившего его бойца за ногу. Тот споткнулся и открылся для удара Шарпа.
Главарь бандитов не преминул воспользоваться счастливым случаем, мгновение — и он проткнул бы неизвестного бойца насквозь, но тут…
Справедливо решив, что, кроме нового действующего лица, надеяться здесь не на кого, Давыдов изо всех сил потянулся в кресле, схватил Шарпа за пояс кимоно и рванул на себя. Ох как сильно хотелось ему высказать Шарпу все, что он о нем думает. Но, насмотревшись боевиков, Давыдов знал, что желание потрепаться в самый ответственный момент стоило жизни не одному положительному герою и целому легиону отрицательных. Поэтому он в буквальном смысле прикусил язык.
Самурайский меч Шарпа только ранил противника, задев левую руку и бок. Боец же, в свою очередь, ударил самурая прямо в грудь, отшвырнув ногой руку Джонсона.
Джонсон, словно истратив последние силы, перестал хрипеть и тоже начал оседать — как Бритый, от которого уже почти совсем ничего не осталось. Шарп упал на пол и выронил меч.
Но оставалась госпожа Игами. Нехорошо улыбаясь, она шла на своего противника.
— Ты проиграл, Иван, — заявила японка. — Ты ранен и находишься в скоростном режиме. Минута — и я прикончу и тебя, и человека, которого ты считаешь таким ценным. Ерунда. Мы вытянули из него всю информацию.
Боец молча наблюдал за противницей. А Давыдова планы госпожи Игами совсем не вдохновили. Так или иначе — пропадать. Он нагнулся и сорвал веревки, которыми его примотали к ножкам кресла. Веревки были добротными, крепкими, но в отчаянии человек способен и не на такие подвиги.
Николай свалился с кресла мешком и уже из нового положения наблюдал бой госпожи Игами и незнакомца. Та опять загнала противника в угол и обрушивала на него удары своего прямого меча. Незнакомец едва сдерживал могучие удары, и несколько свежих ран от собственного меча, отразившего удар, но вернувшегося с отдачей назад, появились на его руках и плечах.
Но мог ли Николай бросить на верную смерть человека, который так ему помог?
Что, если схватить «дрель» незнакомца и стрелять из нее. Но как знать, сумеет ли он зарядить это оружие? Выстрелить? Попасть? Может быть, оно было рассчитано только на два выстрела…
Мысли о том, чтобы воспользоваться клинком кого-то из бандитов, у Николая даже не возникло. Он боялся подходить к странной девушке близко. Да и мечом пользоваться совсем не умел.
Тут, на свое счастье, математик вспомнил о том, что Бритый забрал у него пистолет. И держал его в кармане своего балахона.
С содроганием Николай пополз по полу и сразу же увидел свое оружие. Рукоять пистолета торчала из рассыпающегося впрах вороха тканей.
Давыдов встал на колени, схватил пистолет, снял его с предохранителя и передернул затвор. Из патронника выскочила пуля — операцию с передергиванием затвора уже проделывал Бритый. Но пулей больше, пулей меньше… И пяти должно было хватить.
— Остановитесь, госпожа Игами! — прокричал Николай, направив оружие на девушку.
Та на мгновение замерла, сделала шаг назад и повернулась к Давыдову.
— В самом деле будешь стрелять? — спросила она.
— Нет, конечно. — честно ответил находящийся под действием «Правдосказа» Давыдов — Впрочем, может быть, по ногам. Я для себя еще не решил. Жаль портить такие стройные ножки, но себя тоже жалко.
Боец, которого госпожа Игами неожиданно оставила в покое и даже выпустила из поля зрения, поднимал тем временем меч.
— Не убивайте ее! — попросил Давыдов.
Но тот и не подумал прислушаться к просьбе математика. Меч полетел вперед и вонзился девушке в спину. Та закрыла глаза и начала оседать на пол, пытаясь тем не менее ткнуть мечом в сторону Давыдова. Но в этом движении уже не было силы.
— Подлый удар, — прокомментировал Николай. — И я вел себя подло, и ты, брат, негодяй. Хоть и спас меня.
Незнакомец с усмешкой поглядел на Давыдова. Был он не высоким и не низким, с открытым добродушным лицом. Светло-русые волосы перехвачены темной лентой. Симпатичный молодой человек. Только одежда странная.
— Ты всегда такой откровенный или только на допросах? — обратился он к Давыдову.
— Только на допросах.
Слукавить Давыдов не мог, даже если бы захотел.
— Эту тварь нужно было убить. А мы ее вовсе и не убили. Только вывели из строя.
— Можно подумать, — хмыкнул математик, разглядывая скорчившееся на полу тело. — То-то она лежит и не шевелится.
К Давыдову постепенно возвращалась способность трезво оценивать окружающий мир. Он уже был способен на некоторый сарказм. На что-то наподобие шутки. А еще, анализируя ситуацию, он отметил, что его новый знакомый отлично говорит по-русски. Не то чтобы без акцента, а как-то даже слишком правильно. Ударения в нужных местах, буквы не проглатываются, звуки — чистые, без диалектных особенностей.
— На самом деле так, — горячо заявил незнакомец. — Она жива. Мертва только оболочка. Ладно, сейчас не до сантиментов и не до болтовни. Давай знакомиться.
В другой ситуации Давыдов, возможно, и послал бы парня куда подальше. Несмотря на то что тот его спас. Но сейчас любое слово в повелительном наклонении все еще воспринималось им как команда к исполнению. Поэтому он послушно выпалил:
— Николай Давыдов, русский, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения…
— А я Иван Кошкин. Тоже тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, между прочим. Работаю на русскую контрразведку. И на государя императора.
— Тебе лечиться нужно, Кошкин, — бесцеремонно заявил Николай, быстро простивший новому знакомому гибель госпожи Игами. В конце концов, она ведь хотела его убить. И Кошкина тоже. Подлый удар нанес ей Иван или справедливый — не Давыдову судить.
Под необходимостью же лечения Николай имел в виду две вещи: во-первых, ранения, полученные от самураев, и, во-вторых, психическое здоровье. Русская контрразведка, государь император, мертвая оболочка при живом человеке, «дрель», стреляющая дисками… Чересчур замысловато…
— Не нужно. Я буду лечиться дома, — объявил Иван, у которого, кстати, тоже не шла кровь. — Я ведь тоже проекция.
— Угу, — кивнул Давыдов. — А ты от меня чего хочешь, проекция?
— Чтобы ты в руки нашим врагам не попался, — ответил боец, присаживаясь на скамью.
Николай присел на другую — у противоположной стены.
— Кто они эти враги? — спросил он. — Заливали здесь много, но чему верить, я не решил. Что значит, что они проекции? И ты проекция? Кажется, и госпожа Игами тоже о проекциях говорила. И, кстати, откуда они тебя знают?
— Меня они вряд ли знают, — ответил Кошкин.
— Как же. Девушка назвала тебя Иваном, — легко разоблачил своего спасителя Николай.
— Ах, это… Она имела в виду — русский. Как немцев зовут «Ганс», так и она назвала меня Иваном. Действительно, едва ли не каждый третий — Иван. В святцах это имя чаще всего стоит. Не думаю, что мы встречались с госпожой Игами прежде. Точнее, что ей известно мое имя. Мы-то следили за их группой.
— А ты меня убивать не собираешься? — поинтересовался Давыдов. — Я. знаешь ли, сейчас под действием «правдосказа». Так что не переводи лекарства и время, не трать силы, спрашивай все, что тебе нужно, сразу. Пока я не очухался.
— Использование наркотиков стимулирующей группы запрещено Парижской конвенцией, — объявил Иван. — Но раз уж так легла карта… Ты на самом деле Давыдов?
— Да.
— Ты рассказал им о подпространственной торпеде?
— Нет.
— Почему? Не успел?
— Я мало о ней знаю. Они требовали формулы и теории, но я в этом не силен. Иван присвистнул:
— Стало быть, они неверно вычислили тебя как главного теоретика проекта? И мы ошиблись, поспешив тебя выручать?
— Вычислили вы верно. А уж за то, что вы меня выручили, — отдельное человеческое спасибо. Кто бы вы ни были. Да только я — Давыдов из другой глобулы. Как и ты. Точнее, теперь я не знаю, откуда ты и зачем вам получать от меня сведения, если вы сами шныряете между мирами, как крысы в подполе. Но я родился не в этом мире. Меня перенесли сюда коллеги Давыдова, который погиб в автокатастрофе. Мне только предстоит занять его место и принять участие в проекте, который разрабатывает институт.
— Неслабо, — рассмеялся Кошкин. — Ты даже не представляешь, какая это удача! Я имею в виду то, что ты не выдал ничего захватившим тебя бандитам.
— Мудрено было выдать.
— Да уж…
— Расскажи, кто на меня покушался, — попросил Николай. — Мне ведь нужно знать, в чем дело, для того, чтобы обороняться. А ты, как я понял, заинтересован в том, чтобы я остался жив. И, кстати, кто ты сам?
— Пожалуй, расскажу, — кивнул Иван, — Вообще-то я намеревался защищать не тебя. Но теперь, когда кто-то отправил на тот свет Давыдова, который вел программу, ты становишься ключевой фигурой. А потеря здешнего Давыдова очень любопытна… С вероятностью восемьдесят процентов могу предположить, что к его гибели приложили руку конкуренты.
— Вот-вот. О конкурентах, пожалуйста.
— Бежать тебе нужно. Николай, — вздохнул Кошкин. — Мы ведь сейчас в самом гадючьем гнезде.
— Так бежим! — вскочил Давыдов со своей скамьи. — Незачем нам здесь оставаться. По дороге расскажешь.
— Мне отсюда нельзя уходить. И не уйду я далеко, ранен я. Лучше подержу эту позицию или до подхода ваших сил, или пока ты не вырвешься из ловушки.
— Зачем что-то держать? — спросил Давыдов. — Да и какая здесь позиция? Подвал не очень сухой. Давай уж в жилые комнаты, что ли, поднимемся…
— Здесь, именно в этой комнате, — расчетная и пристрелянная точка перехода проекций наших врагов в ваш мир. В нашей глобуле расположение этого дома соответствует расположению посольства Тихоокеанской империи. И здесь, на выходе, я смогу остановить любого глобулиста.
— Ну и я с тобой подежурю, — решился Давыдов, который мало что понял. — Только я не разобрал — ты костьми здесь лечь собрался? Или все-таки вернешься домой?
— Уничтожение оболочки не угрожает мне фатально, — непонятно ответил Иван, подбирая свое странное оружие и накручивая ручку.
«Сектант, — подумал Давыдов. — Фанатик. На рай надеется после смерти в бою». Но вслух высказываться не стал. Его ведь не просили.
Воздух в комнате замерцал, и в углу вдруг начал проявляться силуэт. Давыдов готов был дать голову на отсечение, что это — Шарп. Тот же рост, та же посадка головы. И тот же меч в руке. Кстати, клинков на полу уже не было. Они растаяли, как и их владельцы.
— Быстро собрались, — усмехнулся Кошкин, вскидывая «дрель». — Думали, я их сторожить не буду. Шалишь, брат!
С этими словами он выпустил в начинающую обретать материальность фигуру стальной диск. Вспышка, шипение, сильный порыв ветра, и привидение Шарпа исчезло.
— Энергии много привлекли, — опять не очень понятно молвил Кошкин. — Теперь, наверное, будут на соседнюю комнату оборудование настраивать. Или еще в какое секретное место. Поняли, что я здесь. Ну, часа два у них это займет. Ты к тому времени уйти успеешь.
— Не буду я уходить. Рассказывай, что за чертовщина здесь творится!
— Ладно, — вздохнул Кошкин, опять заряжая свое дисковое ружье. — Слушай.
— Начнем с того, что я — не человек, а проекция человека. Естественно, я ощущаю себя Кошкиным, вплоть до кончиков пальцев. И тебя я прекрасно вижу и слышу. Осязаю. Собственно, я и есть Кошкин. Но я нахожусь в специальном боксе, обвешан множеством датчиков, и когда я говорю с тобой, это делает за меня сгенерированная ипсилон-полями внешняя оболочка. Проекция Кошкина. Инструмент.
— Почти ясно, — пытаясь сосредоточиться, потер пальцами виски Николай. — Поэтому ты и не потеешь, и кровь у тебя не идет. Как же тебе тогда удается вывести из строя врагов? Они такие же проекции?
— Да, почти такие же. И любая проекция чувствует боль — это необходимо, чтобы не разрушить ненароком ипсилон-оболочку. Боль нужна человеку, чтобы не повредить себя, еще больше она нужна проекции. Пусть в несколько ослабленном, но все равно пропорционально ощутимом варианте. Третий закон Ньютона тоже никто не отменял. Сила действия равна силе противодействия. Если ты хочешь иметь возможность влиять на события, ты также должен быть подвергнут влияниям. Если хочешь видеть — можешь быть ослеплен. И так далее. Кроме того, как ты понимаешь, ипсилон-оболочка нестабильна. Достаточно серьезное повреждение выводит систему из состояния равновесия, энергия идет не на поддержание формы, а на разрушение волнового пакета. Поэтому, если меня серьезно проткнут мечом, я исчезну из этого мира.
— Нечестно как-то, — прокомментировал Давыдов. — Меня ты можешь задушить на самом деле, а сам отсиживаешься в бункере.
— Где ты видел справедливость? — спросил Иван. — Впрочем, и в виртуальном путешествии человека подстерегают разные опасности — подчас смертельные. Тебе о них знать не надо. В данный момент это никак тебе не пригодится.
Послушный Давыдов не возражал.
— Когда я ликвидировал всех этих бандитов, я уничтожил только их временные оболочки, ипсилон-проекции в данную глобулу. Поэтому не удивляйся, если увидишь их вновь.
Николай подумал немного и задал вопрос:
— А внешность оболочки изменять можно?
— Можно, — кивнул Кошкин. — Только тогда человек будет напоминать картинку из мультика. Жуткое, хочу тебе сказать, зрелище. Близко к настоящему только подлинное изображение, получаемое с проецируемого объекта с помощью объемных сканеров. Чтобы смоделировать постороннюю картинку, не хватает вычислительных мощностей и возможностей канала связи. Вдобавок обязательно возникают несоответствия.
— Ага, — протянул Давыдов.
— Моя проекция — легкая, — продолжал объяснять Иван. — Она потребляет меньше энергии, слабее, зато быстрее, чем проекции, которыми пользуются глобулисгы. У тех стоят механические усилители мышечной силы. К тому же им доступны большие мощности…
— Стоп, стоп, — взволнованно перебил Николай. — Еще раз — кто такие эти глобулисты? Как они связаны с глобулами? И вообще, кто на кого работает? Они — американцы, я это уже понял, да они и не скрывали. Ты говоришь, что русский. И работаешь на императора. Император кто — японец? Или Тоцкий? Хотя, как я понимаю, ты не можешь без оглядки рассуждать о таких вещах… Диктатура, все такое…
Давыдов ожидал любой реакции, но Кошкин вдруг звонко рассмеялся:
— Ты говоришь, я работаю на Тоцкого? Откуда ты взял эту фамилию?
— Госпожа Игами рассказывала, что Россией и Японией управляет сейчас могучий диктатор, коварный Тоцкий. И что Страна Восходящего Солнца, в состав которой в вашей глобуле входит и Россия, пытается захватить власть над всем миром. Над многими глобулами.
— И как? Тебе это показалось правдоподобным? — сквозь смех проговорил Иван.
— Почему бы и нет? — смущенно спросил Николай. — А, вообще говоря, я не знаю. Кошкин перевел дух.
— Госпожа Игами пересказала тебе фабулу научно-фантастического романа «Страна Восходящего Солнца», — объяснил он. — Эдакая фантастическая история из альтернативного мира. Впрочем, как знать, может, такой мир и существует где-то в действительности? Но мы его пока не нашли. Да и заправляет там явно не Тоцкий, которому по книге давно перевалило за сто и который поддерживает молодость всякими чудовищными способами. Автор романа специально одному из главных персонажей дал фамилию, похожую на фамилию вождя неудавшейся русской революции. Собственно, в романе это он и есть, но чтобы заинтересованные лица не возмущались и не возникало поводов для обращения в суд, фантаст изменил имя диктатора.
— Неудавшейся революции? — переспросил Николай.
— Естественно, — ответил Иван. — Революции семнадцатого года. Ты историю учил?
— Да, конечно.
— Знаешь, чем закончилась революция?
— В нашем мире она победила.
— Действительно, — хмыкнул Кошкин — Я как-то позабыл… Одним словом, в романе почти все вранье.
— И все же, наверное, доля правды есть? Иначе зачем госпожа Игами заливалась соловьем? Расскажи подробнее, — попросил Николай.
Кошкин еще раз накрутил ручку своего «дискового арбалета», прицелился в стену, выстрелил. Потом достал из складок одежды шесть новых дисков и стал заряжать оружие.
— Последние, — пояснил он. — Заряжаю, чтобы в запасе было несколько выстрелов. Что касается романа, то согласно ему Япония и Россия объединились, образовали сверхдержаву и потихоньку прибирают к рукам остальной мир. Североамериканские Штаты прозябают, Европа ожидает прихода захватчиков с Востока, мир на грани чудовищной вселенской диктатуры…
— Да нет, ты меня не понял. Как все на самом деле? Как обстоят дела в жизни?
Давыдов подошел к останкам Бритого, пошевелил их ногой. Ткань рассыпалась в прах. Ни клочков плоти, ни костей, ни клинков. Ничего. И, главное, никаких следов мобильного телефона, который он надеялся обнаружить.
— На самом деле все обстоит с точностью «до наоборот», — пояснил Кошкин. — В нашем мире в союз вступили Североамериканские Соединенные Штаты, экономика которых была подорвана Великой депрессией, и императорская Япония. Они прибрали к рукам Корею, Северный Китай, Филиппины, часть Индонезии, множество тихоокеанских островов. Основали Тихоокеанскую империю и стремятся к владычеству над миром. И не только над миром. Современные технологии дали им возможность выяснить, что существуют другие миры, в их терминологии — глобулы. Они мечтают добраться и туда. Если не захватить ресурсы, то овладеть знаниями. Попытаться усилить Соединенные Штаты и Японию, которые в некоторых глобулах играют второстепенную роль. Чтобы их не настиг удар из другой глобулы.
— Прямо-таки паранойя, — заметил Давыдов.
— Очень подходящее слово, — подтвердил Кошкин. — Но наука Российской империи не лыком шита. Мы овладели технологиями, которыми обладают наши враги. Пусть не в том объеме, но мы тоже можем исследовать соседние глобулы. И посылать туда проекции. В одной из глобул наша разведка недавно даже устранила слишком шустрого американского президента, намеревавшегося развязать ядерную войну. Он, по-моему, был не в себе. Но все равно сколько шума подняли… Однако же история не знает сослагательных наклонений. Как ни бесились глобулисты, а пришлось им признать, что это — достойный ответ на уничтожение наших лучших ученых в соседних глобулах. Ученые — гражданские люди. Они-то чем виноваты?
У Давыдова шла кругом голова. Неужели какой-то сумасшедший или фанатик из соседнего измерения может запросто ворваться в его мир и убить кого-то? Попытаться изменить ход истории? Дикость! Впрочем, когда-то в новинку были и путешествия через океан. И появление белых казалось индейцам чудом или недоразумением. Или даже волей богов, с которой нельзя бороться.
— Устранение президентов — занятие любопытное, — заметил Николай. — А почему бы вам не развернуть войну по всему фронту? Не сбросить на врага атомную бомбу? Он ведь даже не поймет, что происходит, откуда пришел удар…
— В том и проблема, — ответил Кошкин. — Информации для ее решения и добивались от тебя тихоокеанцы. Мы не знаем, как переместить в другую глобулу материальный объект. Или взять объект из другой глобулы. Мы можем лишь создать проекцию — неполноценную и уязвимую ипсилон-оболочку, управляемую из нашей глобулы. Даже обычное ружье бесполезно. Потому что наш порох здесь не горит. Пороха как такового нет. Есть его проекция. А она не имеет тех же свойств, что и оригинал. Поэтому доступны только прямые механические воздействия.
— Но твое оружие стреляет, — заметил Николай.
— Пружинный дисковый арбалет, — пояснил Иван. — Механическая конструкция.
— Поэтому все вы ходите с мечами? — уточнил Давыдов.
— Поэтому.
— Стало быть, здесь против вас мы все же сильнее… У нас более мощное оружие, — утешился Николай.
— Несомненно. На стороне проекций — только внезапность появления и возможность действовать, используя тактику камикадзе. Но ипсилон-обол очки очень уязвимы.
— Зачем им такая униформа? — поинтересовался Давыдов, имея в виду захвативших его в плен глобулистов. — Мечи — ясно. А кимоно? Госпожа Игами говорила, что так сейчас одеваются все у них в Москве — последняя мода.
— Нет, — улыбнулся Кошкин. — Такая мода, а точнее, форма — у тихоокеанцев. В своем посольстве они ходят именно в кимоно. Зачем им переодеваться? А балахон, как у Бритого и у меня… Такие балахоны — маскировка различных устройств, закрепленных на теле, попытка стать незаметным в толпе.
— Все эти коробочки, ящички?
Кошкин погладил одну из коробочек на руке.
— Да. Мы пока не можем сделать аппаратуру такой же портативной, как тихоокеанцы. У них она плоская, и ее можно принять за мышцы. У меня, как видишь, костюм не такой изящный, как у них. Но все равно мы их победили.
— Сложно это все, — вздохнул Николай. — Почему бы вам не разгромить их на своей территории? Зачем гонять по глобулам?
— В Москве они действуют с территории посольства, — объяснил Иван. — Посольство — территория Тихоокеанской империи. Разгромить там установку для генерации и передачи ипсилон-оболочек мы не можем. Но смонтировали неподалеку свою, которая поддерживает сейчас мою проекцию. В вашей глобуле мы, несомненно, можем воевать. Мы словно бы и не воюем — кто это видит? Кто ощущает? А любые враждебные действия в пределах нашего мира приведут к ядерной войне. Мы не хотим ее развязывать. Тихоокеанцы — тоже. Надеются уничтожить нас с помощью технологий других глобул.
— Ладно, спасибо тебе, — кивнул Николай. — Буду выбираться. Дом этот мы с землей сровняем и стражу выставим. Если, конечно, мне поверят. А поверить должны.
— Стража — это хорошо. Только они аппаратуру перенастроить могут. И обязательно перенастроят. Так что действие это бессмысленное. Другое дело — полицию сюда прислать. Тихоокеанцы ведь наверняка перебили хозяев особняка. Может быть, устранили и еще кого-то. На это они мастера. Трупы закопали в подвале. Методы у них обычные…
Давыдов вспомнил запах, чувствовавшийся в его камере, и его передернуло.
— Куда вообще можно послать проекцию? — спросил он. — И в Кремль? И на атомную станцию?
— В Кремль — только своим ходом, — улыбнулся Кошкин. — Как я добрался сюда. Если в нашей глобуле рядом будет передающая станция. При относительной свободе настройки существуют ограничения. Но не обязательно посылать оболочку в место зеркального отражения. Можно и за несколько сотен метров. Проекции перемещаются и, хотя и привязаны к энергетическому каналу, обладают свободой на территории в несколько квадратных километров. Но дальше они выйти не смогут. Не хватит энергии для подпитки. Проекция — на то она и проекция, чтобы зависеть от оригинала и быть с ним связанной. Именно поэтому так важна тайна, которую глобулисты хотели вырвать у тебя.
— Учтем, — заявил Николай. — Если тебе чем помочь смогу — обращайся. Только секретных сведений не дам. Мало ли что…
— Я и не прошу, — вскинул голову Кошкин. — Академия его императорского величества в состоянии справиться с поставленными временем задачами.
— Вот и отлично, — улыбнулся Давыдов. — Последний вопрос — если не секрет, конечно. Поддерживать ипсилон-проекцию дорого?
— Для недельного функционирования проекции необходима энергия, сопоставимая с энергией атомного взрыва средней мощности. Поэтому удовольствие дорогое.
— Почему же ты тогда не возвращаешься? Медлишь?
— Поспешишь — больше потеряешь, — ответил Иван. — Помогая тебе, я помогаю своей Родине. От тебя многое зависит. Ты должен больше знать, чем говоришь. И все вместе мы постоим за отечество! Выбирайся, Николай. Может, и не свидимся больше.
— Прощай, друг, — поклонился своему спасителю Давыдов. Поклонился без всякого юродства, искренне. Хотелось.
— Помни дворянского сына Кошкина, русского разведчика! — воскликнул Иван.
— Буду помнить, — пообещал Давыдов. — Здесь, в этом мире, твоего двойника нет?
— Нет, — покачал головой Иван. — Вся семья Кошкиных уничтожена в гражданскую войну. Я проверял.
Николай вздохнул, задумавшись над тем, сколько приобрела бы Россия, если бы не было братоубийственной войны. И пожалел, что не может сказать о себе так гордо и коротко, как дворянский сын Иван Кошкин. Ни сословия своего, ни занимаемого в обществе места он точно не назвал бы. Но все же надеялся, что это не помешает ему быть честным и уважаемым человеком, хорошим ученым.
Через потайную дверь, обнаружившуюся в углу комнаты, Давыдов поднялся наверх. Путь показал ему Кошкин — он пришел этой дорогой с улицы. О том, где расположена находящаяся под контролем русской разведки точка выхода в глобулу Ивана, Николай спрашивать не стал. Тем более точку эту, как тот рассказывал, всегда можно изменить.
Николай пробирался по большому пустому дому с пистолетом на изготовку. Где-то должен держать стражу Грузин. У глобулистов могли обнаружиться и другие союзники.
У самого выхода во двор математик споткнулся о тело. Включив в прихожей свет, Давыдов обнаружил мертвого Грузина. В груди пособника бандитов глубоко засела метательная звездочка.
Поскольку тело было натуральное, легко можно было понять, что Грузин — не ипсилон-проекция, а самый настоящий местный житель. Дворянин Кошкин уложил его без особых раздумий. Впрочем, почему он должен был церемониться с врагами? На войне, как на войне.
На улице быстро темнело. Появились первые, не очень яркие звезды. Воздух после подвала казался особенно свежим, пьянящим. Откуда-то пахло свежескошенной травой.
Калитка, ведущая на улицу, была заперта изнутри на щеколду. Николай без труда открыл ее и очутился на улице.
Улица как улица. Коттеджи за кирпичными заборами, хороший асфальт. Район 'явно не бедный.
Николай засунул пистолет в сохранившуюся плечевую кобуру. В плену никто его не раздевал и не обыскивал.
Вытащили оружие и оставили в покое. Даже документы и деньги по-прежнему лежали во внутреннем кармане пиджака. Он лишился только мобильного телефона. Со связью ему в последнее время тотально не везло.
Впрочем, похитители не делали лишних телодвижений. Зачем отбирать у него документы? Абсолютно бессмысленно. Да и пистолет… По большому счету избавься он от какой-то ипсилон-проекции, серьезного вреда врагам это не причинило бы. А путь Давыдова должен был рано или поздно закончиться в подвале захваченного бандитами особняка.
Николай присматривался к коттеджам, мимо которых шел. Что делать? Постучать в ворота какого-нибудь особняка? Но что там за хозяева, откроют ли ему, не спустят ли собак? К новым русским Давыдов относился с предубеждением. И себя к таковым он не причислял — хотя и владел сейчас двумя автомобилями, хорошей квартирой и дачами за городом и у моря. Да и уровень дохода у него соответствовал, наверное, уровню дохода среднего класса, строящего эти самые особняки, или даже был выше. Но «своим» среди обитателей коттеджей Давыдов себя не чувствовал. Не тот менталитет…
Пока что Николай решил идти вперед. Подальше от резиденции глобулистов. Может быть, ему удастся остановить машину. Или найти телефон. А может, он выйдет к станции железной дороги. Это было бы лучше всего — уехать незаметно, на электричке, не оставив никаких следов. И явиться прямо в Думу. А перед этим успеть бы снять гостиничный номер, привести себя в порядок…
На улице — ни души. Похоже, местные, как американцы, вообще не ходят пешком, а ездят крайне редко. Да и куда им ехать на ночь глядя? Нет, все эти элитарные поселки хороши только для их обитателей. Рейсовый транспорт здесь вряд ли ходит, магазин — один на весь поселок, дежурный… Впрочем, приезжает ведь сюда каким-то образом прислуга? Не всех же привозят хозяева?
Размышляя, Давыдов брел по дороге. Становилось все темнее. Несмотря на то что поселок производил впечатление богатого, фонари горели вовсе не у каждого дома. Почему? Может быть, часть домов пустовала? Или жители экономили электричество?
Сзади раздался шорох шин по асфальту, и мимо Николая промчался спортивный кабриолет ярко-красного цвета.
От неожиданности и чтобы привлечь к себе внимание, Давыдов подпрыгнул довольно-таки нелепым образом и замахал вслед уносящейся машине руками. В полутьме было не слишком хорошо видно водителя, но все же Николаю показалось, что это девушка.
«Не остановится, — подумал Николай. — Какой-то растрепанный полудурок плетется по дороге, да еще и прыгает. Я бы и сам не остановился. А тут — одинокая девушка в роскошном автомобиле. Как она еще одна ездить не боится?»
Давыдов даже не расстроился. Скорее его обрадовало, что кто-то здесь все же ездит. И тут кабриолет вспыхнул красными тормозными огнями и застыл на дороге. Потом ярко загорелись белые фонари заднего хода, и автомобиль покатился назад.
Давыдов с трудом удержался от того, чтобы вновь не подпрыгнуть, на этот раз — от радости. Еще несколько прыжков, и владельцы окрестных домов вызовут «скорую». Не хватало им психа, разгуливающего по улице?
Стараясь не делать резких движений, Давыдов вежливо, по возможности убедительно произнес:
— Извините, вы не поможете мне добраться до станции? Мне нужно в Москву… Я заплачу!
Пожалуй, последнее заявление было лишним. Уж если девушка за рулем автомобиля, стоящего не один десяток тысяч долларов, и согласится его подвезти, то не за символическую плату в десять или даже сто рублей. Хотя, с другой стороны, машина, может быть, не ее, а денег на косметику, как всегда, не хватает…
Девушка приподнялась на сиденье, рассматривая Николая. Покачав головой, она спросила: — Давыдов, ты, что ли?
Услышав свою фамилию, Николай едва не бросился прочь от кабриолета. Бандиты вновь нашли его! Но почему тогда женщина-водитель не спешит ухватить его за шиворот и тащить обратно, в пыточную комнату?
Голос девушки показался Давыдову знакомым. Но это была не госпожа Игами. Та говорила совсем с другими интонациями, да и тембр сильно отличался…
— Да, это я, — не стал отрицать очевидного Николай. Что толку заявлять, что он Федя Иванов? Если это враги, они обязательно проверят. А друзья могут и правда подумать, что он — Иванов, и оставить одного на темной дороге. Кроме того, «правдосказ» продолжал свое действие, и при мысли о том, что можно соврать, к горлу математика подступила тошнота.
— И что ты здесь делаешь? — заинтересованно спросила девушка.
— Заблудился, — ответил Николай.
Это было почти правдой. Давыдов не знал, где он, не знал, как отсюда выбраться. А уж как он сюда попал — вопрос второй.
— Ты не меня искал?
— Нет, — честно ответил Давыдов, хотя в другой раз обязательно сказал бы обратное. — С какой стати я бы вас здесь искал?
— Любопытно, — протянула девушка. — Ну что же, садись в машину!
Дверца распахнулась, и Николай опустился на широкое и удобное кожаное сиденье, подвинув изящную кожаную сумочку. Наконец-то у него появилась возможность посмотреть прямо в лицо незнакомке. Увидев, кто она, Давыдов не сдержал изумленно-испуганного возгласа. Женщина бы на его месте взвизгнула. А Давыдов вскрикнул — хрипло, полузадушенно.
За рулем кабриолета сидела Даша Белова. Шелковая черная блузка со шнуровкой, расклешенные брюки, туфли на высоком каблуке… Тщательно уложенные волосы. Выглядела она еще лучше, чем несколько дней назад, когда они ездили в «Хоббитский уголок». Но в этом ли дело? Само появление ее на темной улице какого-то подмосковного поселка было диким, невероятным, нелепым!
— И откуда ты здесь взялся? — повторила вопрос Даша, пристально вглядываясь в Давыдова. — В таком виде… Губы разбиты, костюм весь измят… Плетешь непонятно что, дергаешься!
После первого вопроса Даша пустилась в рассуждения, и поэтому Давыдов, игнорируя посылы «правдосказа», смог не ответить напрямую, а тоже начал рассуждать:
— Это еще что… Хорошо хоть ребра целы. Хотя, наверное, грудь вся в синяках. И пальцы болят.
— Тебя били?
— Еще как. Японцы и их пособники.
— Японцы? Ну и ну! — покачала головой Даша. — Да откуда они здесь?
— Из другого измерения.
— Понятно.
Даша смотрела на Николая округлившимися глазами. А Давыдов, обрадованный, что вопросы девушки иссякли, перехватил инициативу:
— Сама ты откуда здесь взялась? Да еще на такой машине… Все это очень подозрительно!
Николай резал правду в глаза. Если случайную встречу с Дашей в Москве можно было как-то с натяжкой объяснить, то ее появление в нужный момент на роскошном автомобиле именно здесь не поддавалось логике.
Девушка расхохоталась:
— Ты наглец, Давыдов! Спрашиваешь, что я тут делаю?
— Спрашиваю. Почему бы и нет?
— А сам ты забрел сюда совершенно случайно!
— Нет вообще-то. Меня похитили бандиты и привезли сюда.
— Вот как? — нахмурилась Белова. — А почему именно сюда?
— Потому что у них здесь конспиративная квартира. На месте американского посольства.
— Американское посольство — в центре Москвы, — объяснила Даша. — Здесь — обычный дачный поселок. Сосновка. Ни американцев, ни японцев здесь нет.
— Они привезли меня на место другого посольства, — не растерялся Николай.
— Да ты не иначе выпил лишнего? Бредишь? Девушка опять пристально вгляделась в Давыдова.
— В рот не брал ни капли спиртного.
— Все вы так говорите…
— Не вру, потому что не имею такой возможности!
— Тебе, наверное, плохо, Коля, — участливо сказала Даша и тронула машину с места.
— Куда ты меня везешь? — заволновался Николай. — Мне кажется, ты хочешь меня предать!
— С какой целью? — изумилась девушка.
— Мало ли, — пожал плечами Давыдов. — Кругом одни враги!
— Я отвезу тебя домой. К отцу. У меня, знаешь ли, поблизости живет отец. Я приехала сюда отдохнуть. Взяла в библиотеке отпуск перед сессией и приехала.
— Отец? — не поверил Давыдов. — Ты все врешь!
— Выбирай слова! — вспыхнула девушка.
— Не хотел тебя обидеть, — честно признался Давыдов, кляня про себя «правдосказ».
— Мы и правда поедем к моему отцу. Заодно познакомишься.
Давыдов будто покрылся гусиной кожей. Ну вот, и к отцу везут… Попался!
Мимо проносились высокие заборы, огромные дома, пышные голубые ели у ворот. Вряд ли отец Даши работает здесь сторожем…
— Твой папа — новый русский?
— Он — успешный предприниматель.
— Я-то полагал, что ты бедная сиротка-студентка.
— Мог бы и повежливее! — Даша плотнее сжала губы и надавила на педаль акселератора. — Ты сегодня совсем не церемонишься! Раньше я за тобой подобной хамовитости не замечала.
— Нужно ведь когда-то и правду говорить! — продолжал резать напрямую Давыдов.
— И какими еще откровениями ты можешь меня порадовать?
Николай подумал немного и выдал:
— Если ты не шпионка, то хочешь показать меня отцу, чтобы потом женить на себе.
Даша резко ударила по тормозам:
— А ну-ка убирайся из моей машины!
— Не хотел тебя обидеть, — снова повторил Николай. — Это все проклятый «правдосказ»!
Машина остановилась, но Давыдов не собирался выходить.
— «Правдосказ»? Что бы это значило?
— Меня накачали наркотиками.
— Это похоже на правду, — фыркнула Даша. — Но что у трезвого на уме, у пьяного на языке. Не смею больше навязывать тебе свое общество. И уж тем более общество моего отца. Тебя довезти до станции? Или до гостиницы? Или ты, как порядочный человек, оставишь меня в покое и пойдешь пешком?
Николай схватил девушку за руку:
— Поверь, Даша, я и правда могу сейчас говорить только правду! Такой вот каламбур! Говорю словно бы против своей воли… Мне хочется остаться с тобой, но я боюсь подвергать тебя и твой дом опасности. За мной могут и будут гнаться!
— И у тебя всегда в голове такие мысли гаденькие?
— Вряд ли у меня одного…
Даша немного подумала, по гам сменила гнев на милость:
— У моего отца ты будешь в безопасности.
Девушка почувствовала, что с Давыдовым и впрямь не ладно, и на время отставила обиды в сторону. Редкое и очень ценное для женщины умение. Давыдов это отметил.
— Нет. Нужно уехать в постороннее место. Но отпускать тебя я теперь тоже боюсь. Они узнают, что ты со мной виделась, и будут преследовать и тебя!
Даша поморщилась:
— Это какой-то бред, Николай! Поедешь ко мне?
— Поедем с тобой в гостиницу!
— Ну, это смелое предложение… Я бы даже сказала — наглое!
Николай хотел заявить, что не имеет в виду ничего предосудительного, но не смог. Потому что заняться чем-нибудь предосудительным он был совсем не прочь, несмотря на отвратительное самочувствие, боль в груди и разбитые губы. Вот только бы утолить жажду…
Не то чтобы Николай намеревался обязательно приставать к Даше, оставшись с ней наедине. Напротив, Давыдов был настоящим джентльменом. Но в уголке сознания притаилось: а неплохо было бы… Да и «правдосказ» не давал покривить душой.
— Мы остановимся в разных комнатах… — нашел выход Николай.
Действительно, что мешает им остановиться в разных комнатах, а потом ходить друг к другу в гости? Со всеми вытекающими отсюда последствиями?
— Почему я, приехав на неделю к отцу, должна ночевать в гостинице? Что он обо мне подумает? — грозно спросила Даша.
— Но если ты в самом деле здесь живешь, твою дачу очень легко будет вычислить нашим врагам…
Давыдов сказал это и вновь задумался над вероятностью случайного совпадения двух событий: приезда Даши к отцу и его появления в этом же поселке. Таким странным способом. Вероятность стремилась к нулю. Не нужно было изучать высшую математику, чтобы это понять.
— И все же я тебе не верю, — грустно заявил он Беловой. — Скорее всего, ты — это не ты, а ипсилон-проекция.
— Сам ты ипсилон-проекция, — в который раз обиделась девушка. — Наглая, грязная и избитая! Не хочешь ехать со мной — вылезай из машины. Я вообще сейчас милицию вызову. Пусть они с тобой и разбираются. Скандал, правда, будет… Депутат, и в таком виде!
— Ты выгоняешь меня для достоверности? — предположил Давыдов. — Чтобы надежнее завлечь меня в сети.
— Вышвыривайся отсюда! — потеряв терпение, довольно грубо заявила Даша, пытаясь вытолкнуть Николая из кабриолета.
Девушку, конечно, можно было понять!
Руки Даши были слабыми — совсем не такими, как у госпожи Игами. А над верхней губой выступили капельки пота.
— Верю, что ты не ипсилон-проекция! — покаялся Давыдов. — Прости меня, Даша! Не гони! Я тебе еще пригожусь! А уж ты мне еще больше пригодишься!
— Надоело терпеть твои выходки, негодяй!
— Я не негодяй! Только высказываю вслух то, что думаю! Это скоро пройдет!
Даша оставила бесплодные попытки избавиться от Николая и спросила:
— Вику Орехову ты любишь или нет?
— Нет, — честно ответил Николай.
— Я тебе нравлюсь больше?
— Еще бы!
Даша ничего не сказала, но по лицу девушки было видно, что она осталась крайне довольной.
— Что-нибудь придумаем… — после некоторой паузы пообещала Даша.
Достав из сумочки маленькую красную трубку мобильного телефона, она стала задумчиво исследовать содержание записной книжки.
— У тебя есть телефон? — обрадовался Давыдов.
— Чем тебя это удивляет?
— Я сегодня весь день без связи. Как без рук.
— И куда тебе нужно звонить?
Действительно, куда? В милицию или службу безопасности — успеется. Да и нужно ли? Кто ему поверит? Решат, что депутат Давыдов сдвинулся на почве научных исследований. Тем более всей правды там не расскажешь. А придется! Лгать сейчас он не сумеет. А надо иметь в виду, что он — липовый Давыдов. Точнее, липовый депутат и липовый математик… И этого вполне достаточно, чтобы погубить его, проект, коллег… Правда не должна всплыть наружу.
— Никуда, — вздохнул Николай. — Мне просто нужно убраться отсюда подальше. А завтра утром ехать на заседание Думского Собрания. И так день пропустил. Скандал!
— Есть у меня идея, — вздохнула Даша. — Возможно, ничего хорошего из нее не выйдет… Или, наоборот, поможет тебе…
— Рассказывай, — подбодрил подругу Давыдов.
— У отца есть знакомый — депутат Скорняков. Уже второй срок в Собрании. Собственно, они с отцом познакомились через меня. Я с женой Скорнякова, Ляной, училась в музыкальной школе. Точнее, тогда она, конечно, не была ему женой. Я иногда заезжаю к ним в гости. А полгода назад Скорняков, когда узнал, что мы с тобой знакомы, очень заинтересовался. Просил познакомить, если получится. Если я тебя сейчас к нему привезу, он будет просто в восторге!
— Имя какое интересное, — заметил Николай.
— В каком смысле? — не поняла Даша.
— Ну, Ляна. Я не слышал никогда. Или она Лена?
— А, ты о моей подруге! Нет, она Ляна. По-моему, молдавское имя. Я точно не знаю.
Что ж, лучше ехать в гости, чем околачиваться вокруг того места, где тебе уже задали трепку. Тем более депутат Скорняков мог рассказать что-то интересное о заседаниях Думского Собрания, посоветовать, как объяснить вынужденный прогул… Одно смущало Давыдова — время близилось к полуночи. Даже если Скорняковы принимают в такое время гостей, не до утра же у них сидеть?
— Не в том виде я, чтобы по гостям ездить, — покачал головой Николай.
— Объясним, что в аварию попал.
— Скажешь тоже. А лучше так и признаться, что меня избили бандиты. Портфель с вещами остался у них… Что я делать-то буду?
Только сейчас Давыдов вспомнил о своем портфеле. Можно было бы поискать его в особняке… Да теперь-то уж ладно. Кроме запасных вещей, ничего в нем не было. Деньги и документы Николай всегда носил в пиджаке.
— Да так и объясним Скорнякову, что на тебя напали. Житейская ситуация! Поделится вещами на вечер. И душ примешь у них. А к утру прислуга твою одежду в порядок приведет.
— Разве что так… И ночевать у них останемся? — уточнил Николай.
— Почему бы и нет? У них дом трехэтажный, только комнат для гостей штук шесть! А завтра ты со Скорняковым поедешь на заседание.
— Что ж, хорошая идея, — согласился Давыдов. Даша быстро набрала на мобильнике семизначный номер.
— Ляна? Как дела? Хочешь, я подъеду? Да не одна — с молодым человеком… Муж дома? Можешь его обрадовать. Этот человек — Давыдов… Ну, тот самый… Не помнишь? Скорняков, наверное, помнит. Ладно, готовьте ужин.
Нажав кнопку отбоя, Даша сообщила:
— Ляна мне всегда рада. Приезжай, говорит, с кем хочешь. У них как раз компания собирается. Но пока еще никого нет.
— Ну, поехали! — вздохнул Николай. Даша набрала еще один номер:
— Папа, я поеду к Скорняковым. Может, и переночую у них.
— Жулик этот Скорняков, — раздался из трубки зычный голос.
— Так я ведь не к нему…
Отец сказал Даше еще что-то, чего Давыдов не услышан, и девушка спрятала трубку в сумочку:
— До их дома — двадцать километров. Пристегни ремень, Давыдов!
Кабриолет, пробуксовывая шинами по асфальту, сорвался с места и понесся куда-то проселочными дорогами. Даша включила дальний свет, и теперь тени деревьев, растущих неподалеку от дороги, шарахались в разные стороны. Николай же, будучи не в силах сдержать лишние вопросы, начал приставать к Даше:
— Куда же ты собиралась, когда меня встретила?
— Да так, прокатиться, — ответила девушка.
— Одна? В такое время? И так одета?
— Как видишь, одна. И чем тебе не нравится моя одежда?
— Очень даже нравится. Даже чересчур… А кататься девушке одной, одетой столь вызывающе, опасно! Автомобиль открытый. Хулиганья вокруг, наверное, полно…
— Да нет. Здесь поселки спокойные. Деревенские далеко, а в коттеджах приличные люди живут. К тому же у меня пистолет в сумочке…
— Пистолет — это ненадежно, — заметил Давыдов, вспоминая, с какой легкостью обезоружили его утром в машине. — Лучше бы тебе дома сидеть…
— Лучше бы тебе не командовать, — отозвалась девушка. Давыдов на некоторое время замолчал.
— А машина откуда у тебя такая?
— Отец подарил. На день рождения.
— Хороший подарок.
— Хороший. Я, между прочим, первый раз на ней сегодня выехала.
— Да ну? А когда же у тебя день рождения?
— Послезавтра, — ответила Даша.
— Могла бы и предупредить, — обиделся вдруг Давыдов.
— Мог бы и запомнить.
— Да как бы я запомнил? Я ведь тебе объяснял, что я — вовсе не тот Давыдов, которого ты знала. Или ты — все-таки не ты?
Дарья искоса взглянула на Николая, но спорить не стала. А Давыдов, поразмышляв, сделал вывод, что Даша, которую он встретил (кем бы она ни была), по крайней мере, не играет на стороне госпожи Игами. Ведь глобулистам он сообщил, что прибыл из другой глобулы. Правда, сколько он здесь времени, Николай ничего об этом не говорил. Но, поскольку с работой института Давыдов познакомиться как следует не успел, логически помыслив, можно было понять — прибыл недавно.
— Ты бы, Николай, у Скорнякова о своих приключениях не очень-то распространялся. Особенно о перемещениях между мирами.
— Если напрямую не спросят, — честно ответил Давыдов. — Соврать-то я не смогу…
— Не думаю, что кто-то будет задавать тебе такие идиотские вопросы.
— Вот и отлично…
Впереди показался еще один поселок. Высокие заборы, большие дома, неяркие фонари.
— Пока не приехали, — сообщила Даша, снижая скорость до восьмидесяти километров в час. — Это Манилово, а нам нужно в Шишкине.
— Как, кстати, называется тот поселок, в котором живет твой отец? — переспросил Николай. Даша вроде бы его называла, но названия он не запомнил.
— Отец живет в поселке под названием «Москва». А дача у него в Сосновке, — уточнила Дарья.