Для того, чтобы не нарушать производство воздушной ткани, станки переносились только по три штуки в день. Новые станки собирались на других склонах и не в одном месте. Когда Лесте сказали, что он должен разнести подальше уже готовые и работающие устройства, он застонал от огорчения — мысль о перетаскивании всех сорока пяти станков наводила страх. Но Пурпурный быстро доказал, что нужно передвинуть только двадцать два — если убрать каждый второй станок из ряда, то между ними окажется достаточно места для работы. Покачав головой Леста отравился отдавать приказания.

Половина новой ткани предназначалась для машины Пурпурного. Остальная делилась на процентной основе: каждому ткачу в размерах, определяемых его положением и работой, которую он выполнял.

Пурпурный расплачивался за свою ткань волшебными символами.

Я или мои помощники, нарезали их ему в соответствии с потребностью. Первая партия была вручена Лесте для распространения между его рабочими в той же пропорции, что и ткань. Сперва ни Леста, ни ткачи не поняли их назначения, но когда мы растолковали, что каждый символ, это обеспечение будущего заклинания, они закивали и быстренько разобрали их. Через несколько дней они уже вовсю обменивались ими между собой вместо расплаты за различные услуги. Другие играли на них в кости — обычная игра, за исключением того, что они обменивались символами в зависимости от выпадения костей. Шуга решил, что это оскверняет богов — так обращаться с магией. Игроки были строго предупреждены, а их символы конфискованы. Еще одного мужчину поймали на торговле своими женами для того, что создает семью — за символы. Мы конфисковали его жен.

Из-за того, что поточное производство оказалось настолько эффективным, мы на двадцать процентов превзошли прежнюю совместную продукцию всех четырех деревень. Конечно, доля Пурпурного составила половину этого количества. Но мало кто из ткачей обижался на это — без Пурпурного воздушной ткани не было бы вообще. И они знали, что получат за нее много больше, чем за старые сорта ткани.

Одно время Пурпурный подумывал о конфискации всей ткани на строительство воздушной машины, но позволил отговорить себя от этой затеи.

Если ткачи почувствуют, что работают только на Пурпурного, то станут нерадивы и беспечны. Если же они будут знать, что также работают на себя, то с каждым кусочком ткани будут обращаться как со своим собственным — каковой она и в самом деле может оказаться после распределения.

Распределение производилось каждую вторую руку дней. Большинство мужчин получало достаточное количество ткани и для собственных нужд, и на продажу. Младшим ткачам, подмастерьям и ученикам, труд которых считался незначительным вкладом в производство даже одного куска ткани, их доля выплачивалась волшебными символами. Накопивший три штуки мог обменять их на один кусок ткани.

То, что ткань очень ценная — секретом не было. Вскоре возможность носить накидку, из воздушной ткани стало знаком высокого положения, и материал пользовался большим спросом. Некоторые мужчины — главные ткачи в своих деревнях, стали одевать в воздушную ткань даже своих жен, чтобы подчеркнуть этим собственную значимость. Но мы достаточно быстро положили этому конец. Не из-за того, что они не имели право демонстрировать свое богатство. Для этой цели они не должны были использовать своих жен. Женщины оказались достаточно горды, что уже доказала история с их именами.

Мы вовсе не хотели, чтобы они жаловались, будто Мисс такая-то носит воздушную ткань, так почему и другие не могут носить ее тоже? Мы быстренько подавили эту тенденцию. Тогда наказанные ткачи стали наряжаться в эту ткань сами, напяливая ее на себя столько, сколько могли. Но через несколько дней и это прекратилось. Все еще продолжался болотный сезон — сезон пота.

Случился еще один инцидент. У нас произошла кража. Оба виновника были младшими ткачами — почти мальчишки — и обоим не давали покоя огромные запасы воздушной ткани Пурпурного. Они были родом из другой деревни острова и не вполне понимали важность проекта летающей машины. Сюда они пришли только ради работы и чудесной новой ткани. Она притягивала их необыкновенно. Но являясь подмастерьями, плату они получали не материей, а только волшебными символами и горько страдали из-за этого.

Большинство ткачей не нуждалась в воздухонепроницаемой ткани и брали ее такой, какой она выходила из ткацкой машины. После окунания в кровь домашнего дерева нити остановились очень гладкими. Ткань обладала изумительной ровностью. Создавалось впечатление накрахмаленности. Для Пурпурного ткань откладывалась в сторону для последней обработки. Ее предстояло окунать снова, на этот раз в склеивающий раствор. Как раз эта груда подготовленной ткани и соблазнила мальчишек. Их поймали, конечно. Хотя это произошло далеко за полночь и большинство людей спало. Красное солнце стояло на западе еще достаточно высоко.

Пурпурный, привычки спать у которого не были похожи на наши, приветствовал их, в чем фактически грубо ошибался, потому что их руки были заняты украденной тканью. Мальчишки тоже допустили ошибку, побежав к ткацким полям. Пурпурный со всех ног ринулся за ними, вопя:

— Стойте, воры! Стойте!

Ночные ткачи не знали этого слова. Но они увидели двух бегущих парней и кричащего, гонящегося за ними волшебника. Они поняли, что здесь что-то не так, перехватили беглецов и держали их до прихода волшебника.

На голубом рассвете мы собрали совет: на который были допущены волшебники, главные ткачи и пять Глав деревень, включая Гортина и меня.

— Не знаю, как они надеялись отделаться, — доверительно спросил у меня Пурпурный. — Какое у вас наказание за... — он казалось, подбирал нужное слово... — за такое преступление?

— А каким должно быть наказание? У нас раньше такого не случалось. Я даже не знаю, что мы можем решить.

Пурпурный выглядел удивленным. Он словно бы хотел что-то сказать, но тут началось слушание дела. Я говорил мало. Решать предстояло не мне, а Главе той деревни, откуда родом мальчишки. Парни стояли и дрожали. Они были примерно того же возраста, что мои Орбур и Вилвил.

Главы спорили все утро. Не было прецедента, не было примера для решения. В конце концов именно Шуга решил вопрос. Он сердито вышел в центр круга.

— Эти юнцы совершили кражу, — заявил он, воспользовавшись словом Пурпурного. — Пурпурный говорит, что есть такой поступок там, откуда он прибыл. Лично я рассматриваю это как проявление глупости — брать что-либо у волшебника крайне опасно.

Его слова встретили приглушенное одобрительное бормотание.

Шуга продолжал:

— Очевидно, раз взятая собственность принадлежит волшебнику, то это вопрос не для Глав. Это вопрос волшебников.

И на этот раз Главы горячо заспорили. Шуга задел их за живое.

— Эти двое воришек хотели взять воздушную ткань, — сказал Шуга, направляясь к юнцам. Они отпрянули от него назад. — Поэтому я предлагаю, чтобы наказание равнялось поступку... Я говорю — мы дадим им воздушную ткань.

С этими словами он развернул огромные свертки, которые мальчишки стащили у Пурпурного. Получились длинные полосы, первые полотнища сшитые для воздушной машины.

— Заверните их в ткань, — скомандовал Шуга.

— Э-э, подождите немного... — начал Пурпурный.

Шуга не обратил на него внимания. Главные ткачи подтащили мальчишек и заставили их лечь на землю, прямо на воздушную ткань.

— Заворачивайте, — приказал Шуга. — Плотно! Плотно их заворачивайте!

Ткачи так и сделали.

— Но... Шуга, — запротестовал Пурпурный. — Они же ведь задохнуться.

— Не знаю такого слова, — отрезал Шуга, не отрывая взгляда от дергающихся под массой ткани тел.

— Это означает, что они будут лишены кислорода.

Шуга бросил на него взгляд. Он может быть и вспомнил это слово, но что из того? Кислород — это газ, который Пурпурный отбрасывал, добывая из воды водород.

— Прекрасно, — ответил Шуга, — пусть задохнутся.

— Не надо так говорить, — попросил Пурпурный. Он стал совсем бледным. Шуга с гримасой отвернулся и пошел прочь. Пурпурный издал горлом странный звук. Я думал, он пойдет за Шугой, но он не пошел. Теперь мальчишки были завернуты в ткань полностью. Они напоминали гигантские жалящие лучинки, длинные, коричневые и бесформенные.

— Мы оставим их здесь до следующего подъема голубого солнца, — постановил Шуга. — Оставьте человека проследить, чтобы никто не подходил сюда.