Книга: Сафари для победителей
Назад: ГЛАВА 7
Дальше: ГЛАВА 9

ГЛАВА 8

Утром состояние не улучшилось — мальчик горел огнем. Ххот, сочтя положение угрожающим, предложил раздеть его и обложить мокрыми тряпками. Если этого не сделать, жар может прикончить ученика в считанные часы. Но старик отказался, заявив, что в этом нет необходимости. И в очередной раз предложил спутникам продолжить путь самостоятельно, не дожидаясь выздоровления ребенка.
Ххот и Амидис, естественно, отказались, а Тибби вообще никто не спрашивал. Но он и не лез в серьезные разговоры — хлопотал у очага с новой порцией своего сомнительного лекарства. Омр, косясь в его сторону, высказал нехорошее подозрение:
— Боюсь, от этой гадости пацан загнется раньше, чем от хвори. Надо бы подумать о лечении серьезно.
— У тебя есть другое лекарство? — уточнил Амидис.
— У меня нет. Но внизу, не так уж далеко отсюда, есть деревня — мы ее стороной обогнули, — на вид большая. Наверняка там шаманка найдется или хотя бы костоправ. Им надо мальца показать — помогли бы.
Амидис, хмыкнув, указал на дверь:
— Там такой ледяной дождь, что даже взрослому несладко будет, а уж больной мальчик не выдержит под ним и часа. Нельзя ему туда.
— Я и не заставляю, но мысль-то дельная… Надо сюда притащить лекаря деревенского… — настаивал Ххот. — Хорошо бы, но вряд ли он пойдет в такую погоду бесплатно. А денег у нас нет… У этой мыши-переростка болтается вошебойка, с виду серебряная, — можно бы ее в дело пустить, да хватит ли… Серебро такое не в цене — может не согласиться… Да и сочтет за жадин — сдаст солдатам сразу…
Старик характерным кашлем привлек к себе внимание и произнес:
— Денег у нас и впрямь не осталось, но, может, сойдет вот это, — он протянул омру какой-то блестящий предмет.
Ххот, осмотрев его, присвистнул:
— Да это малая печать, из тех, что на пальцах таскают! Чистое золото, и камни какие-то. По виду не стекло, да и какой олух станет простым стеклом золото украшать?
— Этого хватит на лечение?
— Старик, да тебя любой дурак одним пальцем облапошит! Да ты вообще жизни не знаешь! За эту печатку можно купить всю деревню, еще и серебра на сдачу отсыплют. Эх… Старик, а помельче ничего не найдется?
— Сожалею, но в дороге мы сильно поиздержались.
— Уже не удивляюсь — ты такой простак, что, небось, золотом за тухлые яйца по весу платил. Эх, святой навоз! Почему вы мне раньше не подвернулись — еще не поиздержавшиеся! Деваться нам теперь некуда — надо срочно пацана лечить. Амидис, в деревню придется идти тебе. И лучше одному идти. Омра им видеть незачем: не любят нас люди долин.
* * *
Прошел час. Второй. Третий. Амидис не вернулся.
Ххот первым озвучил то, что и без слов было понятно:
— С нашим юным донисом или беда приключилась, или загулял он в деревне с тамошними девками. Но в это мне не очень-то верится — уж больно он обязательный и серьезный. Такой не загуляет, тем более, если по важному делу пойдет.
Тибби, выбравшись из угла возле очага, деловито повертел гранату в ладошках, после чего с целеустремленным видом направился к выходу.
— Сидеть! Обнаглевший комок шерсти! Куда покатился?! Вместе пойдем!
Неугомонному мальчишке болезнь не помеха — приподнявшись с лежанки, устало-насмешливо уточнил:
— И далеко вы собрались? Я так понимаю, в деревню торопитесь? Хотите узнать, что случилось с Амидисом? Омр в компании раттака — на редкость неприметная парочка. Думаете, на вас там никто внимания не обратит? Мне кажется, вас там запомнят надолго. И до солдат известие о вашем появлении дойдет быстро. А если в деревне уже сейчас солдаты есть, сцапают мгновенно. Нельзя вам никому на глаза показываться.
— Тибби сделает так, что его не увидят. Тибби умеет прятаться хорошо.
— Верю. Но, чтобы найти Амидиса, надо говорить с жителями, а не просто скрываться от них. Учитель, придется идти вам.
— Я не могу тебя оставить.
— Учитель, вы — единственный, кто не вызовет в деревне подозрений. Обычный старик-скиталец, таких сейчас много. Бродяг, конечно, недолюбливают, но солдатам до них дела нет. А если и нарветесь на неприятности, у вас хорошие шансы уцелеть.
— Согласен, — кивнул омр. — Наш старик в одиночку может целый отряд покрошить. А с виду безобидный тихоня… Вот только штаны не бродяжьи — дорогая ткань. Деревенское мужичье сразу поймет, что ты из бывших. Залепи низ грязью погуще, а верх не показывай — плащом прикрывай. Хотя можешь и не пачкать — в такую погоду пока спустишься, грязь сама тебя найдет. Зря ты их так вычищал ночью.
Мальчик, оценив молчание старика как отказ, просительно произнес:
— Со мной останутся Ххот и Тибби. У них есть винтовка и граната, они умеют воевать. Я буду здесь в безопасности. Пожалуйста, приведите Амидиса. С ним ведь точно беда.
— Ты уверен, что должен идти именно я? — спокойно осведомился старик.
— Да. Вы должны идти. — Мальчик не ответил: приказал.
* * *
Деревня по местным масштабам была немаленькой — одиннадцать дворов. Учитывая, что населению приходилось серьезно тесниться, жителей прилично. Старому учителю не пришлось долго плутать меж изб и сараев — Амидиса он нашел сразу, на самой околице.
Юный донис застыл на входе в хлев, подняв руки вверх, — опустить их он не мог. Кисти его перехватывала толстая веревка, закрепленная узлом между плахами ворот. Офицер был сильно перепачкан, на лице его виднелись следы рукоприкладства, оторванный воротник куртки болтался на последних нитках. Нетрудно было догадаться, что Амидис пережил какие-то неприятные приключения и вряд ли остался в этом месте добровольно.
Двое мрачных детин, спрятавшихся от дождя в глубине хлева, при виде старика нехотя приподнялись с чурбаков. Один, продемонстрировав мушкет, оскалился, второй, поигрывая короткой дубинкой, угрожающе проинформировал:
— Бродяга, ступай дальше. В нашем дворе тебе не подадут.
Старик не послушался — остановился, устало оперся на посох, молча уставился на мужчин, не обращая внимания на оживившегося Амидиса.
— Чего вытаращился — глухой, что ли? За это можно и из мушкета в брюхо заряд получить — в стволе рубленых гвоздей жменя!
— Неужели на вас запрещено смотреть? Или, может, это платное удовольствие? — вежливо уточнил старик.
— Со двора ушел, кому сказано! Ишь, шутник выискался! Нечего на нас глаза таращить — мы ведь люди простые.
— Ну, как сказать… На местных вы не особо похожи. Здешние люди низкорослы и скуласты, а вы — наоборот, великаны с гладкими лицами.
— А мы не местные, — грудным женским голосом пояснили из-за спины.
Медленно обернувшись, учитель обнаружил новых участников разговора — дородную женщину, достигшую порога старости, но все еще молодящуюся, и двух здоровяков, мало чем отличавшихся от первых двух. С одного взгляда было понятно, что все они состоят в близком родстве.
Шапки у старика не было, и он поприветствовал женщину лишь коротким поклоном, не забыв потешить самолюбие хозяйки простым комплиментом:
— Вижу что не местные: здесь такие красавицы не водятся.
На женщину его слова не произвели ни малейшего впечатления — смотрела настороженно, с затаенной угрозой.
— Чего тебе от нас понадобилось?
— Добрые люди, мне от вас совсем ничего не нужно. Я не о себе думаю, а об этом молодом человеке — он ведь испытывает страдания, стоя в таком неудобном положении… Да еще и погода неприятная. Отпустите его — он безобиден и не причинит вам зла.
— Безобиден? — хмыкнула женщина. — У него штаны армейского егеря, да и под воротом нашивки интендантские остались. А на поясе кинжал носит с наградной гравировкой. Это настоящий донис — из кавалерийской разведки. Если ты с ним знаком, забудь об этом. Ты просто никому не нужный старик, нам до тебя дела нет. А вот его мы сдадим солдатам.
— Зачем вам это делать? За награду стараетесь? Ее редко кому дают, да если и дадут, то несколько медяков. Стоит ли из-за такой мелочи выдавать своего врагам?
Зловеще улыбнувшись, женщина пояснила:
— Офицер армии Династии нам не свой. Ты заметил сам, что мы не местные, — это правда. А знаешь, откуда мы? Из самого Энтерракса… столичные жители… Хороший у нас клан был, пока… Заговоры случались часто, и доставалось при этом не только вельможам. Видишь этих ребят — это мои сыновья. Раньше их было пятеро. Пятый… Он стоял на посту, и офицер ему приказал вернуться в казарму. Тот офицер был из заговорщиков, но мой мальчик этого знать не мог. А когда всех начали хватать, то и для рядовых нашли место в подвале… и палачей тоже для них нашли… А нам приказали покинуть город, взяв с собой лишь то, что сумеем унести в руках. Когда-то у меня ночная ваза была из позолоченной бронзы, а теперь… Старик, уходи. Мы не знаем, кто ты для этого человека, и не очень хотим знать. Его получат солдаты и посадят в загон для пленников. Он будет мокнуть под дождем и жевать сухую траву. Это наша маленькая месть Династии, и мы от нее не откажемся, — уходи.
Понимающе кивнув, учитель с сожалением произнес:
— Да, у вас есть причины ненавидеть офицеров Династии. И я не буду препятствовать, если вы переловите всех беглых старших чинов, что еще не оказались за колючей проволокой. Но за единственным исключением — этот человек пойдет со мной. У меня есть приказ забрать его, и я обязан повиноваться. В ваших интересах не препятствовать мне. При нем была дорогая печать — можете оставить ее себе, как и его кинжал. Это ценные вещи, и вы выручите за них много денег — этого вполне хватит, чтобы подкупить вашу жажду мести. Человек уйдет со мной.
Верзила с мушкетом нетерпеливо выдохнул:
— Мама, да чего ты слушаешь этого старого пня? Вели гнать его в шею — я такого пинка отвешу, что покатится до дальних огородов, а может, и дальше.
Женщина, внимательно всматриваясь в лицо старика, вдруг напряглась, будто почти узнала в нем кого-то знакомого. Она еще не поняла, кто перед ней, но пробуждающаяся память уже выдала свой вердикт: ей и ее семье грозит опасность. Этот человек не такой безобидный, как кажется.
— Убейте его, — нервно выдохнула хозяйка дома.
Сыновья этой женщины были людьми простыми и нагловатыми, как и положено выходцам из среды столичного мещанства. Прикажи она отдубасить бродягу палками и оставить валяться за околицей — выполнили бы в тот же миг. Но законченными злодеями они не были — к таким кровожадным словам оказались неподготовленными.
Замешкались.
Впрочем, прояви они даже максимально возможную расторопность, вряд ли бы это что-то изменило.
Меч опередить можно. Но не этот…
Старик шагнул вправо, уйдя с воображаемой линии, протягивающейся из темного зева мушкетного ствола. При этом он вытянул правую руку вверх и в сторону. Сталь, возникшая из ниоткуда, веером брызг отбросила воду, стекающую с крыши хлева, обгоняя капли дождя, ринулась вниз, коснулась ладони стрелка и, будто отразившись от нее, подпрыгнув, ужалила в шею.
Зрители не успели ничего этого заметить — просто блеск стали, брызги воды и чего-то красного, отсеченный палец, полетевший в лужу, и заваливающийся на колени младший брат. Фитильный мушкет — оружие примитивное и в обращении небезопасное — аккуратности требует.
Вот и сейчас подвел — пыхнул порох, грохнул выстрел. Еще один брат выбыл из боя, даже не успев начать его: получил заряд рубленых гвоздей в лицо и завалился на кучу размокшего навоза, в агонии размазывая по щекам вытекающие глаза.
Шаг вперед, причудливое движение клинка — кончиком коснуться руки чуть выше предплечья, затем провести от уха до кадыка. Меч — не пуля, останавливающее действие невелико: даже с пронзенным сердцем враг может продолжить бой — надо не оставлять ему ни одного шанса. Сухожилия на руке перехвачены, бицепс разрезан надвое, подсеченная голова заваливается набок, выпуская фонтан крови на последнего противника. Тот единственный, кто что-то пытается сделать: начинает замахиваться простой дубинкой. На этот раз оружие старика не стремится к изяществу — почти грубо бьет единым боковым ударом, перерубая руку у локтя и глубоко вгрызаясь в шею.
Первая жертва, припав на колени, начинает заваливаться набок, а отсеченная рука последней еще не коснулась грязи двора. Бой окончен.
Старик, не обращая внимания на застывшую статуей женщину, шагнул к Амидису. Он больше не был стремительным и невесомо-изящным — движения его были утомленны и грубы. Ухватив веревку, с трудом вытащил узел, отпустил. Освобожденный донис кулем рухнул в грязь, со стоном прижимая к груди затекшие руки.
— Сейчас кровь начнет возвращаться в ладони, и будет очень больно, — вежливо предупредил старик.
Амидис на это ничего не ответил — ему и без того было настолько плохо, что он не верил в ухудшение ситуации.
— Я вспомнила, кто ты, — безжизненно-спокойно произнесла хозяйка дома.
Обернувшись, учитель взглянул на постаревшую в один миг женщину:
— Мало осталось тех, кто помнит меня, а еще меньше тех, кто может узнать.
— Я видела тебя, когда была еще девочкой. Теперь ты сильно одряхлел. Дряхлые ножны для истинного меча…
— Время… Слишком долго даже для меня…
— Ты убил моих сыновей. Ты не имел права их судить. Это был не твой суд.
— Пожелай я их убить, они бы умерли сразу, без долгого разговора. Они могли жить и дальше, но ты решила иначе.
— Да, я ошиблась. Не смогла сразу вспомнить тебя. Ты — Меч, ты умеешь только убивать. Странно, что ты появился только сейчас. Где же был все эти годы?
— Я читал. У меня было много книг — это все, что было мне доступно. В твоем доме остались женщины и дети. Ступай к ним. Вам надо подготовить тела к похоронам. А мы сейчас исчезнем, и ты больше никогда нас не увидишь. Я не говорю, что мне жаль твоих сыновей, — я не умею жалеть. Но и кровь их мне ни к чему, ты же знаешь: мне нужна лишь одна кровь, и ее здесь нет. Мне нужно было забрать этого человека, а они мне мешали.
— Почему ты не убил меня, Меч? Я ведь тоже мешаю…
— У тебя нет оружия — не помешаешь. Ты не опасна для меня.
Женщина улыбнулась. Улыбнулась страшно — кривляясь от спазмов в сведенных губах:
— Значит, ты уязвим. Старые дряхлые ножны…
— У меня приказ — я просто его выполняю.
— Да, я тебя не виню — в этом ты не изменился. Приказ — это приказ. Виноват тот, кто тебе его отдал. Может, даже он не был жесток — просто не знал, что, даже отдав тебе безобидный приказ, можешь получить такое… Все же советую тебе меня убить: так будет лучше для всех.
Старик, помогая Амидису подняться, покачал головой:
— Живи. Хорони своих сыновей. Ты — хозяйка дома.
— Дома вдов и сирот… Как быстро все поменялось…
Не обращая более внимания на окаменевшую от шока женщину, старик, поддерживая Амидиса, направился прочь, в сторону гор. Донис спотыкался, скрипел зубами от боли в оживающих руках и быстро идти не мог — его приходилось тащить силком. Несмотря ни на что, он мыслил весьма здраво:
— Надо вернуться. Эта стерва, местная шаманка, заговорила мне зубы, когда я пришел к ней, а потом меня скрутили. Лекарство — мы должны взять у нее лекарство для мальчика.
— Мы не вернемся.
— Но почему?! Твой ученик ведь болен!
— Амидис, ты молод, и не всегда твой разум поспевает за тобой. Как думаешь, что нам даст эта женщина на просьбу о лекарствах?
— Да, ты прав: яд подсунет. А если заставить ее попробовать то, что она нам даст?
— Примет без раздумий — она потеряла столько, что свою жизнь сейчас не ценит.
— Да, верно… Слушай, ты ведь мастер меча. Лучше бы ты этих ребят посохом отдубасил. Пусть бы ребра переломал, но живы остались. Нет, я вовсе их не защищаю, я до сих пор на них в бешенстве, но как-то слишком уж это все — сразу четырех братьев зарезать. Каково теперь их семьям будет?
— Амидис, я не умею ломать ребра посохом. Я умею лишь то, что ты видел, и на другое не способен. Не убей я их, ты бы так и висел на тех воротах до почернения рук.
— Ты странный мастер, раз не можешь решить дело без крови. Ох, и боль — надеюсь, руки у меня после этого не отвалятся! Эти гады их перетянули, будто жгутом врачебным.
Внизу, со стороны деревни, грохнул гулкий мушкетный выстрел, по листве деревьев, росших вдоль тропы, во многих местах прошелестело что-то стремительное.
— Эта карга обстреливает нас! — возмутился Амидис.
— Да, видимо, перезарядила мушкет и опять рублеными гвоздями выстрелила.
— Да сюда даже из винтовки Энжера пулей не попасть — дура!
— Амидис, не останавливайся, нам надо побыстрее добраться до хижины и покинуть это место. Здешние крестьяне вряд ли сумеют нам навредить, но вот солдаты о нас теперь узнают очень скоро.
Старый учитель даже не представлял, насколько скоро.
* * *
Граций еще во сне почувствовал, что танк больше не едет, и проснулся уже насторожившимся — что-то идет не так. Выглянул в прицельную щель на щитке пулемета, но в причине остановки не разобрался: зелень высоких кустов закрывала обзор.
— Эй! Капитан! Почему мы остановились? Опять порвалась гусеница?
В квадратном окошке, прорезанном в перегородке между отсеками, показалось лицо Эттиса:
— Господин советник, мы просто не знаем, куда нам ехать.
— Не понял?!
— Мы тоже не понимаем. Драгуны куда-то пропали — мы потеряли их во время ночного ливня. Наверное, свернули не туда, а они это заметили не сразу. Пытались вернуться на прежнюю дорогу, но заплутали окончательно. Осталось меньше половины бака, и мы вообще не понимаем, где сейчас находимся. Остановились и держим двигатель на малых оборотах, чтобы жрал поменьше. Ждали, когда вы проснетесь, чтобы получить указания: сами ездить бесцельно не рискнули.
— Чудесно — от драгун я иного и не ожидал. Потерять королевского дракона — это надо было умудриться…
— Виноват!
— Эттис, я вас в случившемся не обвиняю. Давайте-ка, выглянем наружу — может, и определимся, куда именно нас занесло.
Пулеметчик услужливо раскрыл люк, в лицо советника тут же брызнуло холодным — снаружи шел дождь. Подняв воротник куртки, Граций вжал голову в плечи, выбрался на броню, огляделся. Раскисшая рыжая глина дороги, обступающая огромные лужи; заросли тощих елей, макушками почти достающие до облачной пелены; темная громада хребта, поднимающаяся непреодолимой стеной по курсу танка.
Эттис, высунувшись из башни, указал куда-то меж деревьев:
— Господин советник, там, похоже, деревня. Зеленеет что-то ровное между изгородями. Наверное, огороды. Можно туда попробовать съездить — дорогу разузнать у местных.
— Местные если и укажут нам дорогу, то в бездонную трясину, — буркнул Граций и взмахнул рукой: — Едем! Я переберусь в башню к вам.
Заняв место рядом с капитаном, советник таращился в смотровые щели, покуда оживившийся танк полз по лесной дороге. Несмотря на все рассказы Эттиса о совершенстве машины, езда была делом небыстрым — даже на максимальной скорости машины не слишком крепкий человек может догнать королевского дракона, если не поленится пробежаться трусцой. А здесь, на раскисшей глине неухоженной дороги, особо не разгонишься.
Граций, убивая время, любовался кусочками пейзажей, взглядом выхватывая их из смотровых щелей. Ему не нравилась узость обзора — хотелось настоящего простора. Почему бы не вырезать в броне окошечки с надежными ставнями? Когда танку не будет грозить опасность, их можно будет открывать и наслаждаться видами природы. Кстати о природе: в этой нищей долине полно леса, причем хорошего. Деревья иногда такие попадаются, что за стволом легко можно спрятать броневик. Не исключено, что есть гиганты, способные за собой и этот танк укрыть. Странно, что темнобожники не свели такое богатство под корень — видимо, местным углежогам хватало жалких крох древесины, а больше она никуда не шла, разве что на дрова. Ничего удивительного — у этих дикарей нет развитой промышленности. Им не нужны большие объемы сырья. Тем лучше — победителям будет, чем здесь заняться. Такие трофеи заслуживают внимания: на цивилизованных островах лесорубы слишком уж перестарались. А все из-за машин — паровые котлы требуют много топлива.
Деревня была такой же нищей, как и все в этой долине, но по местным меркам немаленькая — около десятка многосемейных домов. При появлении танка все обитатели попрятались кто куда, а возможно, некоторые вообще концы отдали от ужаса. Из живого на улице лишь куры остались — их дракон почему-то не пугал, разве что остерегались бегать рядом с ним.
Эттис, выбравшись на башню, проорал в жестяной рупор:
— Староста в этой деревне есть?! Если есть — бегом сюда!
Поначалу ничего не происходило, но затем из-за ближайшего дома вышла старая женщина и, используя фитильный мушкет в качестве посоха, направилась к танку.
Капитан все в тот же рупор прокричал:
— Бросай оружие!
— Я не собираюсь стрелять.
— Жителям запрещено иметь огнестрельное оружие! За это полагается виселица!
— У меня не сталось пороха, чтобы его зарядить. Это уже не оружие — это просто палка. — Остановившись возле танка, женщина снизу вверх взглянула на высунувшегося из люка Грация, безошибочно опознав в нем главного: — Мне кажется, я знаю, зачем вы сюда пришли.
Советника заявление странной женщины заинтересовало, и он взмахом руки остановил капитана, собиравшегося натравить на вооруженную крестьянку своих солдат:
— Вот как? Интересно узнать ваши мысли по этому поводу.
Ничего не ответив, женщина протянула руку — на ладони блеснуло желтым. Эттис, выбравшись на броню, склонился, обернулся к советнику, отдал полученный предмет. Уставившись на изящную золотую печатку, Граций холодно улыбнулся, кивнул:
— Интересная вещица, и я догадываюсь, откуда она. Наверное, вы и в самом деле знаете, о чем говорите.
— Если вы хотите их схватить, то поторопитесь. Не прошло и получаса с тех пор, как они подались в горы. Я могу показать путь.
— А почему это вы так любезны? — Осторожный капитан заподозрил неладное.
— Четыре моих сына лежат мертвые. Они убиты. Мечом. Тот, кто отдал приказ, прячется в пастушьей хижине на пути к дальним пастбищам. Я хочу смерти. Для всех.
Граций понимающе кивнул:
— Забирайтесь наверх — встанете за башней и станете показывать дорогу.
* * *
Советнику очень хотелось расспросить женщину подробнее, но, увы, на ходу это невозможно. Рев двигателей и рывки корпуса не способствуют общению. Его заинтриговали слова про человека, отдавшего приказ. Или она сбрендила от горя, или знает то, что неплохо бы узнать и Грацию.
А еще советник с каждой минутой злился все сильнее и сильнее. Злился на драгун. Он мечтал заполучить в свои руки минимум десяток этих неумех и казнить разнообразными способами. Например, первого можно обвязать колючей проволокой, посадить в бочку и целый день катать ее с горы и обратно. Если случится чудо, и он уцелеет, в бочку можно будет запустить пчелиный рой. Это будет смешно. Насекомые — неплохие помощники для пыток, будто созданы для этого. Личинки каменных шершней, зашитые в брюшину, способны свести с ума за час, а то и менее. За неимением их, можно использовать красных лесных муравьев, а в южных землях — гигантских термитов. Последние мяса не едят, но разозленные способны поступиться некоторыми принципами.
Было на что злиться. Танк не ехал — танк полз. Машина, не особо быстроходная на ровных степных дорогах, при езде в гору плелась черепахой. При этом она еще и скрежетала угрожающе, будто собиралась вот-вот развалиться. Скорость упала до смехотворной, и Грацию это не нравилось. Но увеличить ее было невозможно — королевский дракон попросту не приспособлен для гонок вверх по склону. Сейчас бы очень не помешали драгуны, но проклятая кавалерия сгинула бесследно. И советник подозревал, что неспроста: слишком уж эпатажно он вел себя ночью… запугал народ. Вон Эттис до сих пор косится, будто на голодного людоеда.
Проклятые сны — вечно не вовремя нападают, и вечно он не может с собой совладать после них…
За спиной, перебивая шум двигателей, донесся истошный крик. Обернувшись, Граций увидел, что женщина указывает куда-то вверх и правее. Взглянув в указанном направлении, увидел, что за петлей дороги на вытянутой площадке сереет каменная изгородь, примыкающая к низкой хижине. И за этой изгородью виднеется движение — какие-то люди суетятся. Один из них прижимал к плечу что-то длинное, уставившись в сторону приближающегося танка. Фигура его вдруг дернулась назад, донесся отрывистый треск винтовочного выстрела, по броне ударило молотком, сплюснувшаяся пуля срикошетила с мерзким визгом.
— Светлые боги! Эта свинья нас обстреливает! — выкрикнул Эттис, поспешно заползая в люк.
Граций презрительно поморщился — он не одобрял трусливого поведения капитана. Вряд ли местный дикарь способен попасть в цель с такой дистанции. Но все же полез вслед за Эттисом — нельзя допустить, чтобы темнобожники убили или ранили советника светлого рея.
Капитан уже развил бурную деятельность — дергал рычаги управления, что-то орал, пинал подчиненных ногами и руками, столь простыми сигналами ставя им боевую задачу. Перед носом Грация блеснула латунь снарядной гильзы: миг — и она скрылась в пещере казенника главного орудия дракона. Советник поспешно нахлобучил наушники, прижав их ладонями поплотнее, — он уже знал, что сейчас будет.
Затрещала потрепанная коробка передач, танк замер, в тот же миг по ушам ударило с двух сторон — будто молоты в руках плечистых кузнецов. Вновь загрохотали многострадальные шестерни, машина поползла дальше. На пол со звоном упала гильза, в носу засвербело от пороховой вони.
Припав к смотровой щели, Граций увидел, как на склоне напротив хижины расползается облако снарядного разрыва. Мазилы! Хорошо хоть вообще в гору попали! Наглый стрелок, высунувшись из-за изгороди, вновь прижал приклад к плечу. Несмотря на защиту брони, советник инстинктивно пригнулся. В принципе не зря — получить пулю в глаз проще простого. Винтовочный калибр невелик — влетит спокойно.
Танк вновь остановился. Еще выстрел. На этот раз удачнее — снаряд угодил в угол хижины, осыпав все вокруг осколками и разлетающимися камнями. Но проклятого стрелка это не остановило: отбежав чуть дальше, он развернулся, выпустил очередную пулю, помчался к зарослям, на ходу передергивая затвор.
Настырный…
Третий выстрел проделал в изгороди прореху, и при этом башня странно дернулась, издав звук переламываемой о колено ветки. Даже рев двигателей и наушники не сумели заглушить отчаянного вопля Эттиса. Граций сперва решил, что гвард-капитана ранило, но, взглянув на него, не заметил признаков повреждений организма — тот просто в бешенстве молотил кулаками по броне.
А затем танк, взревев подстреленным медведем, вдруг пополз назад, разворачиваясь вокруг своей оси. При этом по корпусу ударила очередная пуля — обнаглевшие темнобожники не прекращали обстрела.
Двигатели притихли до минимальных оборотов; сорвав с головы советника наушники, Эттис в отчаянии проорал:
— Башню заклинило! Склон слишком крутой — стрелять под таким углом нежелательно, вот и доигрались! Наводиться будет нелегко!
— Не страшно — настигнем их и расстреляем из пулеметов и бортовых пушек.
— Господин советник, не получится! Дорога слишком крутая! По сухой погоде еще бы прошли, а сейчас нас несет назад! Глина плывет под гусеницами — мы вместе с ней съезжаем!
— А если попробовать разогнаться и на скорости проскочить опасное место?
— Господин советник, да тут добрых двести шагов кручи! Никак не проскочить! Да и опасно — можем вызвать сильный оползень и вылететь с дороги под откос. Там высоко — наверняка перевернемся, и вытащить оттуда танк будет очень нелегко! Боюсь, мы не сможем больше их преследовать!
— Проклятые драгуны!
— Так точно!!!
— Эттис, нам нужно убить этих людей! Это очень важно! За ними нас сюда и послали!
— Господин советник, слишком далеко для бортовых орудий и пулеметов! Не попадем! Да и урона не нанести! А главный калибр теперь трудно наводить! Да и не видно куда наводить — они укрылись в зарослях и улепетывают куда-то вверх.
— Придумайте что-нибудь!
Лицо Эттиса в тот же миг преобразилось от великого озарения:
— Картечницы!
— Что?!
— Картечницы!
— Это вы к чему?!
— На башне четыре метателя картечи! Стодвадцатимиллиметровые! Далековато для них, но попробовать можно! Эй! Все! На броню!
Поддавшись общему порыву, Граций покинул машину через бортовую дверцу, укрытую за орудием. Но, не забывая о винтовках в руках темнобожников, укрылся за кормой танка, наблюдая с безопасного места за подготовкой к залпу.
Эттис, руководя перезарядкой картечниц, не забывал пояснять советнику детали происходящего:
— Пустим не россыпь, а жестяные контейнеры. Те раскроются шагов через сто и лишь тогда выпустят заряды. Это увеличивает дальность поражения — россыпью мы их уже точно не достанем. — И без предисловий крикнул своему солдату: — Еще чуток вправо спарку разверни! Остолоп! Нам перехлест не нужен — нам площадь пошире надо закидать стрелками! Господин советник, до пулеметов это было лучшее оружие против толпы. На каждый квадратный метр по попаданию приходится, если дистанция оптимальна. Здесь не знаю — далековато уже могли уйти, ведь наобум почти бьем. Но если повезет и накроем, то мало им не покажется! Убить не убьет, но покалечит, а раненым быстро не побегаешь. Так что достанем…
Граций сомневался, что беглецов удастся уложить залпом из этих устаревших картечных труб. За руинами хижины склон резко уходил вверх, при этом на нем плюнуть некуда было, чтобы не попасть в зелень, — кусты и деревья сгрудились в сплошную массу. Разглядеть в ней человека было невозможно, разве что он сам себя выдаст. Но темнобожники, видимо, понимая это, прекратили стрельбу, и определить, где они сейчас находятся, было невозможно. Даже если заметишь колебание веток, не поможет — из-за дождя листва постоянно шевелилась.
Танкисты сноровисто попрыгали вниз — видимо, в момент залпа находиться на броне было нежелательно. Следом, наконец, четыре трубы плюнули дымом, выпуская в сторону зарослей контейнеры, набитые хитроумно уложенными оперенными гвоздями. В каждом было тысяча семьдесят штук таких поражающих элементов — одного удачного залпа теоретически должно хватать на полк.
А вот практически…
— Эттис, почему вы не прикажете повторить залп?!
— Господин советник — контейнеры еще остались, а вот пороховых зарядов больше нет. Мы слишком долго наступали, и слишком плохо нас снабжали все это время. Но ничего — по этим зарослям выпущено больше четырех тысяч стрелок: быть такого не может, чтобы никого не задело. Видели, сколько листвы выкосило?
— Ничего я не видел! — раздраженно ответил советник и приказал: — Пошлите своих людей проверить.
— Но у нас слишком мало солдат, и они не умеют воевать. Мы ведь не пехота. Можем потерять всех, а потом темные нападут на наш танк. Господин советник, может, все же дождемся помощи?
— Эттис, вы — остолоп! Откуда здесь возьмется помощь?!
— Мы знаем название деревни, да и вершины видны иногда — к ним можно кое-как привязаться. Так что определить, где находимся, сумеем. А потом свяжемся со штабом отряда по радио — в танке есть рация. Только антенну надо растянуть.
Граций мысленно признал, что капитан не столь уж туп, но вслух этого говорить не стал:
— Да, так и сделайте. И побыстрее. Передайте мой приказ — всех драгун как можно скорее гнать сюда. Обложим склон понизу, чтобы беглецы не могли спуститься, и потом пехотой выдавим их к вершинам. Там, без укрытия деревьев, им не спрятаться. И собак пусть найдут, и следопытов тоже надо.
Эттис начал раздавать приказания, а Граций, вспомнив о странных словах женщины, решил, наконец, узнать, что она имела в виду.
Увы — не узнал. Темнобожник, столь нагло стрелявший из винтовки Энжера, не все пули выпустил по броне танка. Одна нашла живую цель. Видимо, женщину ранило в голову или грудь — все остальное было укрыто за башней. Упав, она не успела отползти к обочине: дракон, скользя назад, перемешал ее тело с глиной. Из грязи торчало только несколько лохмотьев и часть руки.
Жаль, теперь Граций никогда не узнает тайны ее слов.
Не страшно — главное, он почти настиг добычу. До нее рукой подать. И он не позволит им оторваться — в этих горах принц Аттор найдет свою смерть.
Советник подкинул на ладони изящную печатку. Улыбнулся. Знакомый рисунок — он такой уже видел. На обрывках книги, найденных в Цитадели: печать императорской библиотеки. Теперь сомнений нет — спасибо этой странной женщине. Он точно знает, что эти беглецы именно те, кто ему нужен. Он вызовет подкрепления — обложит этот хребет тройной цепью со всех сторон. Немного подождать, и миссия будет выполнена.
Граций еще ничего не знал о Шарке Датоне.
* * *
По правде сказать, о Шарке Даттоне до вчерашнего дня вообще мало кто слышал. Он был, мягко говоря, незнаменит. И шансов стать знаменитым у него было немного.
Шарк был ткачом. Его отец тоже был ткачом. И дед. И прадед. И прапрадед. Если бы кому-то пришло в голову составить генеалогическое дерево его семьи, то все оно состояло бы исключительно из ткачей. В семейном предании говорилось, что первый предок Шарка, выращенный богами в морской колыбели, еще до выхода на сушу научился делать ткань из водорослей. И хотя деревенский жрец считал это чепухой, граничащей с ересью, в глубине души он сам подозревал, что так все и было.
Ткацкое ремесло было неотделимо от жизни этих простых людей.
Шарка угораздило родиться в деревне, населенной ткачами. Здесь никто не сеял зерна — половина жителей сучила пряжу, вторая половина ткала сукно. Аналогичным делом занимались жители всех окрестных деревень, а чуть дальше начинались необъятные пастбища, освоенные овцеводами. Десятки тысяч людей веками занимались превращением грязной шерсти в качественную ткань. Это было выгодно всем: хватало и лордам, и крестьянам.
А затем появился Энжер.
Бесспорно, как человек он очень велик — без него не стоило и надеяться на избавление от тирании темной Династии. Остров, на котором проживал Шарк и его семейство, один из первых сбросил с себя оковы. Для крестьян это означало избавление от императорской десятины — этот налог исчез вместе с северным наместником. Но недолго радовались ткачи: на его смену пришла военная подать. А куда деваться — борьба с темнобожниками предстояла долгая и дорогостоящая, и оплачивать ее, само особой, приходилось простому люду.
Императорскую десятину сменили на восьмипроцентную военную подать. Итого: выгода для ткачей составила два процента.
Негусто, но хоть что-то.
Недолго им довелось радоваться скромному увеличению личных доходов. Король посчитал, что семейства лордов страдают от войны больше простолюдинов — офицеры ведь служили до глубокой старости, а рекруты не более пятнадцати лет. Для обеспечения офицерского состава ввели подушную подать, причем лордам, в чьих семьях имелись военнослужащие, дозволялось оставлять ее в семейной казне.
Ткачи затянули пояса потуже и стали вспоминать времена императорской десятины с некоторой долей симпатии.
Но это было лишь началом того, что привело семью Шарка и множество других семей к краху.
Появились машины.
Нет, не те боевые машины, что сокрушили военную мощь северных владык бронированными кулаками танковых атак. И не испускающие пар котлы, колесящие по деревянным рельсам. Тогда, на заре того, что Энжер называл «молниеносным прогрессом» или «промышленной революцией», ничего подобного еще не было.
Первую машину в край ткачей привез молодой лорд Маррвел. Как и все юнцы, он с идиотским восторгом относился к новшествам иномирянина и стал первым вестником беды.
Машина работала от водяного колеса. Она не испускала клубов пара и вообще не выглядела угрожающе. Никто не понял, чем она угрожает, иначе бы ее разбили в щепки сразу, не дав собрать.
Машина сучила нитки.
Казалось бы, чего тут такого — подумаешь, скрипучий механизм переплетает шерстинки. Ничего здесь сложного нет — бабский труд, доступный любой деревенской дуре. Решил молодой лорд с деревянными шестеренками побаловаться — пусть балуется.
Маррвел начал скупать шерсть, предлагая цену чуть большую, чем у семейств ткачей. При этом не нужно было днями торчать на ярмарке в ожидании покупателя — расплачивались сразу и честно.
Молодой лорд в первый год скупил две трети всей шерсти края, переведя ее в пряжу. При этом у него работало не тысячи прядильщиц и прядильщиков, а всего лишь несколько десятков. Всю работу выполняли теперь уже две прядильные машины, при этом они не требовали еды и платы — с треском и перестуком выдавали километры качественной пряжи.
Серебро, ранее идущее в крестьянский карман, полилось в казну молодого лорда. Поначалу ударило лишь по карманам тех, кто жил с пряжи, но на следующий год дошла очередь и до ткачей.
Новая машина Маррвела уже не сучила ниток — она ткала сукно. К концу года таких машин у него стало пять, и они проглотили девять десятых всей шерсти, что произвел край.
На следующий год отцу Шарка стало нелегко прокормить семью, после чего два его сына были схвачены охраной при попытке поджога мануфактуры Маррвела и угодили на гибельные железные рудники Аниболиса.
Старший сгорел там через два года от дурной руды, а Шарк вышел через шесть и, затянув пояс потуже, набросив на плечи латаный-перелатаный плащ, пришел наниматься на фабрику Маррвела.
К этому моменту лорд (уже не столь молодой) механизировал все, за одним исключением: он, несмотря на все старания, не сумел механизировать овец и пастухов. Машины чесали шерсть, очищали, красили, сучили пряжу и ткали сукно, но научиться есть траву и обрастать шерстью так и не смогли.
Те счастливчики, которым удалось наняться на одну из трех мануфактур Маррвела, занимались обслуживанием механизмов. Машинам не требовались тысячи человеческих рук — вместо рук работали вода и пар. Большая часть населения края оказалась без средств к существованию. Здесь остались только фабрики и бесконечные пастбища. Овцам не нужны лишние пастухи, а машинам не нужна лишняя обслуга.
Некоторые до последнего пытались цепляться за свои жалкие наделы, надеясь выжить с этих огородов, окруженных пастбищами. Таких выдавливали беспощадно — травили колодцы во дворах, запускали овец на поля, избивали в темных переулках руками нанятых бродяг. Другие пытались разводить овец самостоятельно, но их быстро убеждали отказаться от такой затеи — все частные пастбища одно за другим прибирал к рукам лорд Маррвел или один из аристократов помельче, немедленно огораживая свои новые территории. Трудно разводить овец, не имея возможности подойти к водопою, а еще труднее, если, попив водички, они вдруг дружно умирают.
Обнищавшие люди перебирались в города, где, поселившись в рабочем бараке, по двенадцать — шестнадцать часов в день стояли у рычагов бездушных и беспощадных машин. Рисковые подавались в переселенцы — перебирались на опасные земли Аниболиса отбивать землю у вороватых и опасных раттаков. Мужчины массово записывались на армейскую каторгу — нескончаемая война требовала много жертв.
За несколько лет край обезлюдел — лишь бесчисленные отары овец, обнищавшие работяги и свежие могилы тех, кто не пережил нашествия «молниеносного прогресса».
Раньше, до Энжера, остров Шарка ежегодно отдавал жрецам Темного одного юношу и одну девушку — традиционная жертва. И выплачивал десятину от всех доходов.
Прогресс сожрал тысячи жизней и превратил простых трудяг в нищих.
В краю ткачей резко упал сбор подушной подати — не с кого стало брать. Но Маррвела это не огорчило — доход от мануфактур многократно перекрывал потери. Несколько лендлордов, прибравших к рукам все пастбища, тоже ничуть не жаловались на уменьшение населения. Дворяне, не успевшие нахапать побольше пастбищ, без дела не остались — перебрались в города, на королевскую службу. Стремительно развивающаяся страна нуждалась в чиновниках и офицерах.
Шарка на мануфактуру не взяли. Желающих и без него хватало — управляющему не хотелось допускать к машинам несостоявшегося саботажника.
С каторги Шарк вернулся другим человеком. И этот новый человек относился к законам не столь уважительно, как старый. А еще точнее — он ненавидел законы, позволившие его безнаказанно ограбить.
Раз закон бессилен, то надо брать дело в свои руки.
Шарк сколотил ватагу из таких же отчаянных парней, как сам, и понеслось. Горели усадьбы лендлордов, вырезались овечьи отары, на мануфактурах пришлось увеличить число охранников из-за постоянных угроз диверсий. Маррвел вызвал из города роту солдат, и те сумели прижать разбойников, ополовинив шайку, но уже через месяц она разрослась вдвое больше прежнего.
Тех, кому нечего было терять, сейчас хватало, и многие из них были не прочь пойти под руку Шарка. А те, кто не готов был к такому, охотно предоставляли бунтовщикам убежище.
Растолстевший Маррвел трясся в окружении охраны и слуг, опасаясь налета на свой родовой замок. Он ежедневно требовал прислать солдат, но город отмалчивался: вся армия на войне, а «шарков» на острове развелось слишком много. Жалкому гарнизону везде не поспеть.
Но беда к Маррвелу подкралась не со стороны Шарка.
Беду принесла машина.
Лопнувшая доска станины толкнула в бедро подростка — потеряв равновесие, он неудачно взмахнул рукой. Миг — и кисть попала меж шестеренок, еще миг — и мальчуган остался калекой.
Мастер, услышав крик и заметив, что машина остановилась, прибежал на место происшествия одним из первых. Он не стал разбираться в случившемся, тут же обрушившись с криком на пострадавшего паренька, обвиняя его в порче машины. Это была его первая ошибка. Вторая ошибка — он осмелился замахнуться, с явным намерением отвесить покалеченному оплеуху. Третья ошибка — он не обратил внимания на то, что среди рабочих, хлопотавших над подростком, были его мать и два старших брата. Ну а четвертая — слишком близко стоял к другой машине, продолжавшей работать. Мастер просто дорожил своим местом — ему тоже надо было кормить семью, а без работы это невозможно. Вот и перестарался…
Крики мастера, перемалываемого равнодушными шестернями, еще не успели затихнуть, как к ним присоединился целый хор — под сукновальный пресс отправился второй мастер, в топку паровой машины угодили два стражника, третьего повесили в воротах. Остальные, осознав, что пятисотенную толпу разъяренных пролетариев им не удержать, побросали свои примитивные мушкеты и резво разбежались кто куда. Благодаря этому толпа без помех разорвала в клочья управляющего, выбравшегося на крыльцо конторы посмотреть на источник шума, после чего весь полученный материал отправила в утробу прядильной машины.
Через четыре часа толпа, разросшаяся до тысячи человек, вооруженная мушкетами охраны, дубкам и обломками машин, добралась до второй мануфактуры, вобрав в себя ее рабочих. Еще через час бунтовщики разгромили склады у пристани, утопили две баржи и подожгли пароход.
Вечером толпа, наконец, добралась до замка Маррвела. Лорд горько пожалел о том, что, следуя новым веяниям, снес древние стены, сменив их на ажурные сооружения. С эстетической точки зрения замена великолепная, но вот отсидеться за этой мишурой не получилось.
Толстяка облили дегтем, обваляли в шерсти, подвесили в воротах на цепи и подожгли. По соседству пристроили его избитых родственников и изнасилованных родственниц.
К вечеру следующего дня бунт охватил весь край.
К полудню третьего дня бунтовщики ворвались в город, вооружились винтовками, захваченными на оружейной мануфактуре, разогнали роту солдат и сожгли губернатора в пароходной топке. После чего наступил миг, когда толпа вдруг задумалась: а что же делать дальше?
До этого момента толпа в руководстве не нуждалась. Люди делали то, что хотели делать, — их желания были одинаковы и в корректировке не нуждались. Стихийных вожаков хватало лишь на одно — указывать направление, в котором надо продвигаться. Но теперь они разгромили в округе все мануфактуры, перевешали всех лордов во главе с губернатором, разогнали всех солдат и стражу. Бунт не имел возможности для дальнейшего развития — непонятно, куда идти дальше.
Что делать? На этот вопрос без руководства ответить было трудно…
Вот тут-то из своего убежища выбрался Шарк. Момент был как никогда удачным: толпа нуждалась в герое, способном повести ее дальше. Романтический ореол мученика, пострадавшего за народ, слава борца с машинами и лордами, организаторские способности, природная смекалка и врожденная наглость — все это пришлось весьма кстати.
Первым делом Шарк остановил разрушение оружейных мануфактур — поставил народ к машинам: делать винтовки и пулеметы уже для себя.
Через пять дней бунт охватил весь остров.
Еще через неделю пароходы, набитые бунтовщиками, переправились через пролив. Взбунтовавшаяся чернь, вооруженная винтовками Энжера (у которых в спешке даже приклады не успели начисто обстругать), двинулась на штурм артиллерийских мастерских.
К вечеру у бунтовщиков появилась своя современная артиллерия — две четырехдюймовые гаубицы (без снарядов).
К следующему вечеру у них появились снаряды.
Чернь, неисповедимыми путями узнав о бунте Шарка, начала волноваться чуть ли не повсюду. И пусть ситуацию пока что удавалось сдерживать, власти запаниковали, почуяв приближение не просто бунта, а БУНТА.
Давить бунтовщиков было нечем — все мало-мальски серьезные силы были отправлены на штурм вражеского логова. Логово-то они разгромили, но утихомирить разбушевавшуюся чернь с такого расстояния армия, естественно, не могла.
В штаб Коалиции Светлых Сил нескончаемым потоком полетели депеши с требованием немедленно в кратчайшие сроки вернуть солдат назад. Темная Династия повержена — не стоит держать на ее руинах столь огромные силы.
Радиограмма Грация, требовавшего прислать в его распоряжение пехотную бригаду и кавалерийский полк, на этом фоне смотрелась нехорошо. Советнику всего-то и надо — убить загнанного в угол мальчишку и отобрать у мастера меча его магический посох. Сил для этого у альбиноса-садиста вполне достаточно, а если и недостаточно, пусть выкручивается самостоятельно: сейчас каждый солдат на счету.
Назад: ГЛАВА 7
Дальше: ГЛАВА 9