5. Боги и Человек
Видения мира иного
И звуки чужих молитв
Тебе не помогут: немного
Осталось до Грани идти…
– Ты подошел слишком близко к Черте.
– Не в первый раз.
– ЭТОТ раз может стать последним.
– Пусть так. Если этим я достигну цели – пусть так.
– Ты все так же безумен, Акинак.
– Да, если под безумием понимать стремление к цели. Завет, насколько я помню, призывает всех истинно верующих отречься от всего, что в оном Завете не указано, и следовательно, есть лишь суета и тщета земного существования?
– Ты все ставишь с ног на голову…
– Эстер, я видел слишком многое, чтобы еще во что-то верить.
– А я – слишком многое, чтобы не верить.
Пауза длится неполных две секунды, затем ты и Нефилим одновременно улыбаетесь.
– По крайней мере, мы понимаем друг друга, – замечает она. – Не самое плохое начало.
– Не в начале суть, в конце, – молвишь ты.
– А ты уже нашел, где конец у ленты Мебиуса?
– Да.
– Интересно. Не поделишься ли сведениями?
– Почему бы нет? Смотри.
Взяв с ее рабочего стола полоску пергамента, ты аккуратно сворачиваешь ее в символизирующую Путь ленту Мебиуса, затем указываешь на место стыка.
– Но у подлинного Знака Пути нет ни швов, ни стыков! – наполовину возмущенно возражает Эстер.
– Если их не видно, это еще не значит, что их нет. Путь не сам собою возник, а был создан. Вручную, можно сказать. Любой рукотворный предмет имеет такие места. На изделиях мастеров своего дела их найти сложно, но они ведь есть и там.
– Даже если так, ведь здесь конец – одновременно и начало!
Улыбка вновь касается твоих глаз.
– Не одновременно. Когда ты придешь к концу, он будет отстоять от начала на много лет. А в твоем случае и вовсе веков на восемь.
– А может, я решила не завершать Путь.
– И пополнить ряды лишенных права умереть? Брось, я не думаю, что тебе это понравится… Будь ты трижды дочерью Истинного Бога или даже Создателя – лучше не стремись к абсолютному бессмертию. Не самая это лучшая участь, уж поверь совету Демиурга.
Поморщившись, Бат-Руах возвращается к началу разговора.
– И чего ты хочешь от меня? У тебя, как у Демиурга, должно быть достаточно власти для выполнения этого своего желания.
– Я не говорю, что не могу сделать этого сам.
– Тогда что же?
Помолчав, ты достаешь Глаз Дракона и произносишь над ним несколько нужных Слов.
– А зачем тебе общее количество божественных сущностей, воплощенных в Сфере Земли? – удивляется Эстер.
– Результат удивит тебя.
Желтый кристалл дважды мигает, давая понять, что поиск окончен. Ты отдаешь команду открыть всю найденную информацию, намеренно не смотря в Глаз и сосредоточив внимание на лице бывшей ученицы – и оно того стоит…
– Ты передергиваешь, – наконец молвит Нефилим. – Ты заранее наложил на Глаз чары, скрывающие истину…
– И кто из нас двоих ни во что не верит?
– Да этого быть не может!..
– Может или нет – это ЕСТЬ. В настоящее время ты – единственная из всех живущих, кто имеет божественное звание. Прочие либо мертвы, либо утратили статус.
– Но… как же это произошло?
– Все так же, Эстер, все так же… Я говорил это раньше и повторю еще не раз: Черный Рассвет был концом прежнего мира. Боги не избежали общей участи и вели свою битву. Судя по всему, завершившуюся вничью по уважительной причине «все умерли».
Временно утратив дар речи, Бат-Руах опускается на изящный стул из светлого дерева. Нефилим, как и все люди древних родов, довольно сдержанны в выражении своих эмоций, однако сейчас по лицу Эстер без труда можно прочесть полную ее растерянность и сумятицу чувств.
– Теперь ты понимаешь? – говоришь ты. – Человек, впервые за невесть сколько лет, остался на сцене один. Богов больше нет, цверги вымерли, тролли скоро последуют за ними, эльфы ушли по Дороге Времен…
– А эти-то почему ушли? Я полагала, ты решил проблему с ускользающим Даром еще тогда, сорок лет назад – разве нет?
Ты безразлично пожимаешь плечами.
– Ардайн знала проход к Дороге Времен. Почему эльфы решили воспользоваться им и сбежать – мне неизвестно. Знаю только, что произошло это на следующий день после Черного Рассвета. И у меня нет желания выяснять, что их туда потянуло.
– У тебя вообще не осталось желаний, – бросает Эстер.
Ты чуть наклоняешь голову.
– Поэтому я и сказал себе: хватит. У меня осталась только одна цель, еще та, что зародилась в юности. Больше мне не хочется ничего. А это значит, что я фактически мертв. И тебе не нужно объяснять, к чему может привести наличие живого мертвеца на Троне, – потому я с ним и расстался.
– По-твоему, мертвяк-Демиург – это лучший выход?
– Да, Демиург властен над миром в целом, но не над отдельными его частями. Я ведь, можно сказать, наполовину живу в Нави.
– И потому пришел просить меня уйти вслед за тобой?!
– Хочешь – иди впереди меня, я готов проявить галантность. Наше дело здесь завершено. Или ты имеешь иные планы на этот мир?
Сей диалог многим может показаться странным, но друг друга Посвященные понимают не с полуслова даже, а с полумысли. И для представителей древнего рода это справедливо вдвойне.
Задуманному тобой плану способно помешать только присутствие на земле божества во плоти, почему ты и пришел к Эстер. Обманывать Дочь Ветра ты не собирался; во-первых, правда стала более мощным оружием, а во-вторых, ложь любой Посвященный распознает в одно мгновение.
– И ты хочешь уйти сейчас? Даже не дождавшись, пока на созданном тобой Пути Выбора появится первый Посвященный?
– Именно. Я уже пробовал брать на себя бремя учителя. Хватит. Все нужные записи я оставил в Башне, и всякий, кто захочет последовать за мной, сможет это сделать и без моей помощи.
– Ты серьезно считаешь, что найдется кто-то такой же сумасшедший, как ты?
Пожав плечами, ты приказываешь Глазу Дракона показать будущее, ориентируясь на свиток, спрятанный в одной из ниш в Башне Темного Стекла. Вот чья-то рука касается свитка и осторожно разворачивает его; вот чьи-то глаза впиваются в ровные строчки серых от времени, но достаточно разборчивых символов:
Я шел тропою черных рун, плывущих в Пустоте,
И видел свет погасших лун на стершейся Черте,
И слышал шепот голосов, рожденных умирать,
И трогал мертвый хлад оков, скрепляющих Печать.
Я шел жемчужною тропой в манящий Вечный Свет,
И охранял меня покой Исполнивших Обет.
Я слышал, как растет трава, я видел Жизни суть —
И там, за гранью естества, я встал на новый Путь.
Я шел кровавою тропой отмщенья и борьбы,
И вел бессмысленный свой бой с посланцами Судьбы,
И пил из огненной реки, текущей меж времен,
И видел черные клыки, вгрызавшиеся в Трон.
Я шел по сумрачной тропе, где света нет и тьмы,
Отдав бушующей толпе преданья старины,
Я видел Ночь и видел День – в них нету тайных Врат,
Я видел Сумерки и Тень – вот настоящий ад.
Я шел тропой Хрустальных Сфер, пронзавшей небосклон,
И видел запертую Дверь и Град Восьми Сторон,
И слушал диспут мудрецов иных, минувших дней,
И знал, что знания отцов не выручат детей…
Я шел – куда, когда, зачем? теперь не помню я, —
И мягкий Ветер Перемен разил больней копья,
И в схватке Первозданных Сил, безумных, словно рок,
Коротким росчерком косы Смерть подвела итог.
Я – шел. А те, кто ожидал финала долгих битв,
Не смогут оценить финал из-под могильных плит.
Я шел, и я пришел. Куда? Да к Цели той, что ждет
В конце тропы. Одна беда – мой завершен поход.
Я шел не год, не день, не час – нет Времени в пути.
Есть лишь дорога и приказ: идти, идти, идти, —
И Цель – не Цель, и Путь – не Путь, но жизнь. И мой удел —
Пройти вперед еще чуть-чуть, как я всегда хотел…
– Изверг, – шепчет Эстер, когда сцену заволакивает туманом. – И ЭТО ты называешь «указателями к Пути»?!
– Кому надо – отыщет, – отрезаешь ты. – Безумный Менестрель ясных и однозначных стихов не пишет, сама знаешь.
– А я-то думала, что мне здесь так знакомо! Так это ты ему заказал сделать такую… балладу?
– Да. Дал несколько нужных намеков и образов, а он уже составил окончательную форму. По-моему, неплохо вышло.
– Как стихи – возможно, но как указания… Мне жаль тех Посвященных, которые будут это разбирать.
– Разберутся. Так ты идешь?
– Да. Только сперва я завершу здесь то, что должна.
Тяжкий груз ответственности падает с твоих плеч: хвала небесам, хотя бы сейчас обойдется миром. Сражаться за право следовать своим Путем тебе не привыкать, но всегда лучше решить дело без драки. И тут ты согласен с великим полководцем Поднебесной, сказавшим, что высшее искусство – это не одержать тысячу побед в тысяче боев, а победить вообще без боя.
– Помощь нужна? – предлагаешь ты. – А то я с удовольствием.
– Это моя задача, – качает головой Дочь Ветра. – Однако благодарю за предложение – второе, я имею в виду.
– Всегда пожалуйста. А что за дело-то?
– Пустяк. Очистить учение Иешуа от яда Древних.
Подавившись не вовремя пришедшими на язык словами, ты некоторое время безмолвно смотришь на Эстер, затем тихо говоришь:
– Но зачем?.. Создай свое собственное учение, и начни дело сначала, с незапятнанного истока. И уход наш можно будет обставить в манере, принесшей успех тысячу лет назад.
– Оно-то можно, но останутся приверженцы старого учения. Которые отравлены и не знают об этом. Междоусобная война между поклоняющимися одному Богу – штука более чем скверная, и мне хотелось бы избежать такого поворота событий. А при столкновении двух различных учений это, считай, неизбежно.
– Ну что ж, – уступаешь ты, – действуй как знаешь. Сообщи, когда закончишь с этой… м-м… очисткой.
– Когда закончу, ты это сам почувствуешь. – Усмешка Нефилим до странности напоминает твою собственную гримасу, приберегаемую для особых, так сказать, случаев. – А ты чем собираешься заняться?
Ответом ей служит твое обычное пожатие плечами. Эстер кивает, словно и не рассчитывала на иное.
Свершив небольшую экскурсию по Византии, ты добираешься до тех мест, где еще остался дух той, древней Эллады. Это, естественно, гора Олимп, на вершине которой некогда обитали Боги-Олимпийцы.
Некогда – обитали. Теперь их здесь нет, и виной тому отнюдь не рвение христиан, нетерпимых к иным верованиям; Олимпийцев не стало веков за десять до рождения Иешуа. Ты, в общем-то, подозревал, что произошло с ними. Однако, коль уж ты оказался в нужном месте и можешь позволить себе затратить толику времени и сил для удовлетворения так редко (теперь) появляющегося любопытства – грех не использовать преимущества своего положения.
Установив Глаз Дракона на расположенном на вершине Олимпа старом жертвеннике, ты отдаешь приказ – и устраиваешься поудобнее, в предвкушении появления картин прошлого, породившего множество мифов и сказаний. Прошлого, которое в реальности оказалось куда менее правдоподобным…
Южные склоны Кавказского хребта.
Снег, лед и голые скалы.
Солнце, на две трети скрытое в сером тумане, не в силах рассеять охватывающий четырех пришельцев мороз.
Самое начало Великой Ночи, внезапно понимаешь ты.
Пришельцы одеты явно не по сезону: на двух из них – обычные для Средиземноморья полотняные хитоны, на третьем – что-то наподобие кожаного фартука и сандалий, завязанных у колен, а четвертый, сильно превосходящий их ростом, и вовсе обнажен. Массивные железные кандалы сковывают его руки и ноги, однако движется он почему-то куда как легче и свободнее своих спутников.
– Здесь, – молвит фигура в белом хитоне совершенно безжизненным, нечеловеческим голосом.
Прихрамывая, богатырь в кожаном фартуке подходит к скале и серией мощных ударов извлеченного из-за пояса короткого молота вгоняет в скалу что-то вроде колец. Два из них располагаются немного выше его головы, еще два – на уровне пояса, и два последних – почти у земли.
Закованный в цепи великан подходит к скале и поднимает руки. Со вздохом богатырь вновь берет молот и заклепывает цепи, не оставляя прикованному даже возможности пошевелить руками.
– Может, передумаешь? – умоляюще шепчет он.
Великан улыбается и качает головой.
– Делай то, что должен.
Богатырь покоряется и закрепляет цепь, охватывающую бедра великана.
– Не делай этого, друг, – просит он. – Ты еще сможешь сразиться за свое дело – так, как подобает.
– Делай, что должен, – повторяет великан. – Каждый сражается со своим врагом и по-своему.
Плечи богатыря клонятся к земле под тяжестью невидимого груза. Встав на колени, он несколькими точными ударами соединяет воедино последние два кольца и ножные кандалы.
– Последний шанс, Прометей! – молвит он, поднимаясь.
– Делай то, что должен делать, Гефест, – спокойно отвечает прикованный исполин. – Ты же понимаешь, зачем все это.
– Зачем – понимаю, – угрюмо говорит богатырь, – но разве это – единственный путь? Разве не проще было…
– Нет! Иначе Великая Тьма вновь скроет весь мир – и все, за что мы боролись, все, что добыли в битве с Кроном, будет уничтожено. Я не желаю такого исхода. И лишь я имею шанс в ЭТОЙ битве.
– Отец мог бы заменить тебя. Открой ему увиденный тобой в грядущем лик и имя Врага; тогда Тучегонитель займет твое место, а в нужный миг по его зову явимся мы все!
– Нет, – вновь улыбается исполин. – Ни сам Зевс, ни Арей, ни Аид не могут идти вместо меня. Вы позволили огню силы выжечь то, что было основой вашей древней крови; так что теперь вы – Боги, и удел ваш – вот он, стоит рядом с тобой. Сила и Власть.
– А ты, титан, подарил этот огонь смертным. Думаешь, они употребят его на добро? Ты всегда был мечтателем.
– Они пустят его против Великой Тьмы, а лишь и это имеет значение. Но мы тратим время впустую. Делай, что должен, – и прощай!
Богатырь Гефест, Хромой Кузнец Олимпа, тяжко вздыхает и достает хищно отточенное зубило из тяжелого черного металла. Приставив острие к груди Прометея, он смотрит в глаза друга, не осмеливаясь отвести взгляд, и наносит мощный удар молотом. Кровь из тела прикованного титана окрашивает руки палача – палача, которому приходится намного тяжелее, чем жертве.
– Уходим, – безразлично говорит фигура в голубом хитоне.
Сопровождаемый Силой и Властью, Бог-Кузнец удаляется прочь. Руки Гефеста по-прежнему в крови, и ты понимаешь: для него это останется навсегда.
В небесах возникает окруженный ореолом величественный и мрачный лик Зевса Тучегонителя, также прозванного Громовержцем; глаза его становятся сгустками пламени, и две молнии вонзаются в подножие скалы, скрыв прикованного Прометея в огне и каменном крошеве…
Следующее мгновение переносит тебя на много лет вперед. В Глазе Дракона видна та же скала и то же безжизненное, обмякшее исполинское тело, распластанное на ней, но стальные цепи покрывает толстый слой ржавчины, а кровоточащая рана в груди титана практически закрылась.
Кряхтя, по горной тропе взбирается человек в вытертом плаще из львиной шкуры. На спине у него висит тугой лук, в колчане медью поблескивает оперенье стрел. Узрев пленника скалы, он останавливается; в темных глазах вспыхивает гневное пламя, почему-то сделавшее человека подобным Зевсу, хотя лица их не слишком похожи.
Из-под шкуры льва появляется короткий кривой меч-махайра. Удар – искры летят веером, но цепи, сработанные Гефестом, не поддаются.
– Поздно, – шепчет Прометей. – Уходи, мне уже не помочь.
Человек что-то бормочет об ослином упрямстве и тупости титанов, затем перехватывает меч двумя руками и раз за разом, с упорством молотобойца опускает его на одно из звеньев нижней цепи, пока наконец та не издает жалобный хруст, освобождая ноги Прометея.
– Я проиграл свой бой, – тихо говорит титан, – не бери на себя тяжесть моего поражения. Тебе и так несладко придется, Геракл.
Под выдубленной львиной шкурой на спине человека выступают бугры мускулов, когда он вновь и вновь обрушивает лезвие махайры на ржавые цепи. Обычный клинок нипочем бы не выдержал такого; однако этот меч Гераклу когда-то вручил Гермий, сын Зевса и один из лучших магов среди Олимпийцев.
Лопается и вторая цепь. Геракл утирает пот и хмуро смотрит на последнюю, расположенную намного выше его головы. Хотя среди прочих жителей Эллады он считался богатырем и великаном, рядом с титаном величайший из мифических героев выглядит ребенком.
– Последний твой шанс, – молвит Прометей, – не растрачивай дар, что я некогда дал вашему племени, на помощь мертвецу!
– Заткнись и не мешай, – отрезает человек, и титан замолкает – скорее от удивления, чем по какой-либо иной причине.
Меч издает негодующий звон, когда Геракл со всего размаха всаживает его в скальную стену. Используя торчащую рукоять как ступеньку, человек взбирается наверх – и, упираясь ногами в скалу, изо всех своих немалых сил тянет ржавую цепь на себя. Лицо его становится багровым, на лбу вздуваются жилы, мускулы хрустят от напряжения, из стиснутых кулаков сочится кровь; однако в конце концов железо уступает плоти, и оба – освобожденный и освободитель – падают наземь, совершенно обессилевшие.
Глаз Дракона гаснет, и ты надолго задумываешься, прежде чем отдать ему следующий приказ…
