На лице старика играли всполохи костра.

Дату Аттик глядел сквозь пелену слез на то, как совершается ритуальное омовение двух хураментадо. Женщины вышли вперед, высоко держа темно-красное полотнище для обертывания. Тела молодых мужчин белели в свете костра. Началось пение. Заунывная песнь смерти неслась над ночным лагерем. Песня – в полной тишине. Потом к ритуалу присоединятся все, и воины, и женщины подхватят песню смерти по этим двоим еще не павшим, но пока все молчали – они и так видели слишком много смертей.

Под пшеничным жнивьем у костров лежали восемьсот воинов племени. Восемьсот молодых мужчин, окоченевшие и холодные, были отданы земле, восемьсот из нескольких тысяч, что пали под ударами армии Храма. Как клану выжить без них? А сейчас к павшим должны присоединиться и эти двое, один из них – сын Дату.

«Все напрасно. Напрасно, – думал старый Дату Аттик. – Мой сын умрет, сгинет ни за что, меньше, чем ни за что, хуже, чем ни за что. Храм очень силен. Глупцы в рясах нашли новую силу с этим новым султаном. Вспомнив битву, Дату Аттик скрипнул зубами. А ведь победа была так близка! Эти святоши из Батава были почти побеждены, сломлены, марис прикончили их, загнали в город голодать, а всадники свободно ездили по полям и ели зерно горожан, потом подъезжали к самым городским стенами и смеялись…

Но потом к ним пришел султан с дальнего запада, великан, который заставил стены двигаться и уничтожил величайшую силу, какую только удавалось собрать марис. Все было кончено, кончено, воля Аллаха исполнилась, и теперь марис должны были вернуться в свои бесплодные холмы, но сначала нужно было сделать так, чтобы город горевал, как горевали марис. Чтобы ни один горожанин не мог торжествовать победу. Пусть Храм плачет, как плачет Дату Аттик».

– Добра от этого не будет. – Голос раздался справа от него: у ног Дату лежал его второй сын. – Убить султана невозможно. Мой брат начнет новую войну, но это война, победить в которой невозможно.

– Молчи. Твой брат поет о прощании.

«Но сказанное – правда, – подумал Дату Аттик. – Султан сказал, что если между Храмом и марис начнется новая война, шагающие стены пройдут по зимним полям и будут преследовать марис до самого края мира.

Султан исполнит свое обещание, и мой сын погибнет, погибнут и мои люди. Зачем Аллах спас меня и позволил увидеть это? За что он так меня ненавидит?»

Песня присягнувших взлетела и ударила Аттика словно хлыст, и старик понял: слишком поздно. Нельзя оторвать этих гонцов смерти от их святого дела, это не сможет сделать ни он, ни кто-нибудь другой. Только смерть остановит их.

– О Господь Всемогущий, Аллах Всесильный, мы зрим, что Бог Един, мы зрим, что Аллах всесилен!

– Когда страницы Книги остаются нераскрытыми, когда сияет Адский огонь, когда Рай близок, пусть знает каждая душа, что труд ее свершен! Зрите, что Аллах Един, зрите, что Аллах всесилен!

Женщины с лицами, покрытыми чадрой, помогли смертникам-хураментадо. Молодые тела были плотно закутаны в красную ткань – туго, чтобы удержать кровь, красную, чтобы скрыть кровь от врагов. Эти молодые мужчины, один из них – его сын, умрут, но умрут во славу Аллаха…

Второй сын подал ему крис, и Аттик поднес кинжал к губам. Потом поднес крис к губам первого сына для поцелуя.

– Пусть знает каждая душа, что труд свершен, – заговорил нараспев Аттик. – Да святится Аллах, да святится Всесильный, все люди да исполнят волю Аллаха. Зрите, что Аллах Един, зрите, что Аллах всесилен.

– Да восславится Аллах!

Поминальная песнь смерти звенела над лагерем еще долго после того, как смертники исчезли в ночи за кругом желтых костров. Ушли к стенам Батава.

Со стороны города к лагерю долетали слабые звуки: пение и радостные крики мужчин и женщин, торжествующих свою победу. Дату Аттик слушал и грозил кулаком величественному великолепию Храма, возносящегося над стенами города.

Храм!

Храм Бога. Храм, где слышен глас самого Бога! Храм, украденный черными рясами Батава. Храм, который был уже почти в руках марис. Поколение за поколением лживые служители ложного Бога удерживали Храм в своих руках, укрывая его от правоверных. Дед Аттика был стар, когда смерть настигла его, но и самые глубокие старики из тех, кого знал дед в юности, не могли помнить времен, когда в Храме правили другие, не поклоняющиеся Пророку Иисусу.

Но Аттик знал. Знал, что были времена, когда человек летал над равнинами Макассара, долетал до любой звезды в небе над головой. В те времена Бог не гневался на людей, а Храм был открыт для всех, желающих слышать слово Господа. Но ведь наверняка Аллах лишил свой народ своего слова не навеки. Наверняка хураментадо сумеют отыскать в городе султана Маккинни, и тогда марис могут вновь завладеть Храмом! Возможность еще есть, без султана-предводителя черные рясы будут воевать по-старому и проиграют…

– Да свершиться воля Аллаха, – громко сказал Аттик. – Вверяю себя в руки Аллаха.

После реалист Аттик приказал клану собираться в путь. Когда хураментадо нанесут свой удар, клан должен быть далеко от города. Султан приказал им уйти в равнины через три дня, и время почти истекло.

Если хураментадо добьются своего, марис получат время снова собрать кланы и вернуться. Без своего султана священники Храма проиграют битву, как проигрывали раньше, и Храм падет.

Храм для Аллаха и город Батав для марис. Город, вожделенный город… Разграбление Батава будет продолжаться много дней!