История четвертая
НАЛОЖНИЦА ДЬЯВОЛА
— Нечего вам здесь делать! — замахал руками бургомистр, как только увидел меня. — Нечего!
— К чему столько экспрессии? — поднял я брови. — Неужели вы хотите, чтобы я подумал, что мне не рады?
— Да плевать я хотел, что вы подумаете! Вы в прошлый раз так накуролесили, страж, что город до сих пор расхлебывает последствия! И не надо удивленных глаз! Это, между прочим, ваших рук дело! Посмотрите!
Я посмотрел.
Отвесные скалы, посеребренные снегом, затянутое дымкой ущелье и ревущий водопад, падающий в глубокую пропасть. Раньше над ней был перекинут каменный мост, но чуть больше года назад его не стало.
— Разрушение Чертова моста — не моя вина.
— Будь это в моей власти — я бы содрал с вашего Братства денег в качестве компенсации. Где теперь Дерфельд найдет таких мастеров? Они уже сотни лет в могиле, а нынешние больше года пытаются сделать хоть что-то и вообще ничего не могут.
Здесь он прав. Строители продвинулись ненамного. Готовы были лишь две секции, да и то сделанные из бревен и досок. О каменном мосте можно забыть — на этот раз мастера не желали идти по стопам своих предков и заключать сделок с демонами.
— В общем, я решительно протестую, чтобы стражи находились в моем городе!
— Будьте добрее, милейший! — укорил бургомистра Проповедник. — Послезавтра уже сочельник, а за ним и Рождество. Нельзя быть таким грубым в столь светлые праздники.
Бургомистр неодобрительно покачал головой, в которую любовник его жены всадил тяжеленную пулю:
— Не надо проповедей. Я забочусь о городе.
— Я уеду, как только разберусь с делами. Представитель Ордена сейчас в Дерфельде?
Но душа раздраженно махнула рукой и отвернулась, не желая помогать. А Проповедник задумчиво предположил:
— Может, его за дело пристрелили?
— Перестань, — одернул я. — Видишь, у человека проблемы?
— Мост это не проблема, Людвиг. Проблема — это Пугало.
Скала, возвышавшаяся над объездной дорогой, привлекла внимание одушевленного. Он забрался по едва видимым уступам наверх и теперь выводил серпом по камню огромное неприличное слово. Надо думать, что вскоре надпись станет местной достопримечательностью.
— Как только молния не поражает этого богохульника? — Проповедник задал вопрос небу, но было видно, что старикан веселится от души, представляя, как будет стенать покойный бургомистр, когда соизволит поднять голову.
Я поправил лямку рюкзака и зашагал по горному серпантину к городу.
Снега в горах было мало, шел я легко, несмотря на холодный ветер, то и дело играющий с енотовым хвостом на моей шапке. Погода на этот раз была мрачной, и горная цепь, которую я видел в прошлый свой приезд сюда, оказалась скрыта облаками. Зато город лежал как на ладони — приземистые дома из серого камня со скошенными крышами, ратуша, заброшенный замок на скале, кладбище на речном берегу и большой монастырь с высокой звонницей.
— Не думал, что вернусь сюда. — Проповедник смотрел на Дерфельд с некоторой опаской.
— Да ладно. Было весело, — беспечно сказал я.
— Если не вспоминать, что без помощи отца Марта и брата Курвуса с тебя и Львенка содрал бы кожу тот адский ублюдок, конечно, весело, — ядовито изрек он. — Я вообще мало понимаю, что ты собираешься делать.
— Поговорю с Франческой, если она все еще продолжает работать в этом регионе.
— Смешно. Как ты себе это представляешь, Людвиг? Придешь и спросишь: а скажи-ка, любезная законница, не ты ли велела тому цыгану совершить все эти богомерзкие чудовищные убийства и дала темный кинжал, чтобы насолить Братству?
— Что-то в этом роде.
— А если она откажется отвечать?
— Хм… — Вот и все, что я счел нужным произнести.
— Как многозначительно. Ты не инквизитор, чтобы вытянуть из нее правду. И не твоя ведьма, чтобы развязать законнице язык волшебством. Тебе стоило взять Гертруду с собой.
— Я приложу все возможные усилия для того, чтобы Гера как можно меньше касалась этого дела.
— Не желаешь, чтобы она запачкалась?
— Не желаю, чтобы она умерла. История смердит, как открытая могила. И какие мухи слетятся на запах — большой вопрос. Я не хочу ее впутывать и очень рад, что сейчас она с Эриком на половине пути к Арденау.
Он подумал над этим, слушая колокольный звон, раздающийся в монастыре:
— Мне кажется, Франческа просто случайно попала во все это.
Я надвинул шапку пониже, так как ветер разгулялся не на шутку, и сказал со скрытой насмешкой:
— Тебе всегда она нравилась.
— Ну, она красивая. И в карты хорошо играет, — не смутился он. — И помогла вам на Чертовом мосту.
— Я не буду совершать поспешных действий, если это тебя беспокоит.
— Просто не хочу разочаровываться в людях. Ты не думал, что отец Март…
— Мне соврал и направил по ложному следу, — закончил я за него, достигая долины и выбираясь на тракт. До города оставалось не больше сотни шагов. — Думал. Хотя и не вижу особой причины врать.
— Вообще не понимаю, почему инквизиция внезапно дает тебе заниматься тем, что должны делать они, — проворчал он, отчаянно натирая тыльной стороной ладони окровавленную щеку.
— Они? — переспросил я и обернулся. Быстрой походкой нас нагоняло долговязое Пугало. — Их работа ловить ведьм, еретиков и бороться с нечистью. Кинжалы представляют интерес для ди Травинно, но не для отца Марта. Церковь не всегда выступает единым фронтом. У нее есть внутренние разногласия.
— Но это может быть и не тем, чего ты ожидаешь?
— В смысле, подставой? Или отец Март с моей помощью хочет насолить Ордену? Или кардиналам в Риапано? Или еще что-то? Не знаю, друг Проповедник. Я поговорю с Франческой, а там уже решу. Но хорошо было бы, если бы она сказала мне, что получила кинжал от темного кузнеца, а также назвала его имя и адрес. Тогда я закончу с этим делом до весны.
— И наконец-то поедешь в Арденау, где вы с Гертрудой, точно два милых голубка, встанете перед алтарем, а потом будете жить долго и счастливо. — Он хихикнул, покосившись на невозмутимое Пугало. — Наша безумная семейка воссоединится. Страж, ведьма, мертвый сельский священник и это чудо-юдо с серпом. Я даже соглашусь провести церемонию, если ты не против.
— Ты слишком торопишь события, — сдержанно ответил я, пропуская груженную углем телегу.
Он понял, что достать меня не получится, и, поглядев на пасмурное небо, предупредил:
— Пойду погуляю по городу. Гляну, чего здесь без меня изменилось.
Он свернул в Пекарский переулок, и до постоялого двора «Скользкий лед», где я уже останавливался, мы со страшилой шли в полном молчании. Пока я оплачивал комнату, одушевленный побродил по знакомому залу, наступил на хвост кошке и, вполне довольный собой, начал примеряться к огромной винной бочке, а точнее, к ее пробке, намереваясь затопить весь зал. Сегодня у старины Пугала было до крайности игривое настроение, и я стал опасаться, что к вечеру он разойдется до такой степени, что подожжет город.
Забросив вещи в комнату, я сразу же поспешил к городской ратуше, по пути прихватив одушевленного, так как решил не оставлять его без присмотра, пока это возможно. Он неохотно потащился следом за мной, на ходу срезав петли входной двери. Та каким-то чудом осталась висеть, но явно ненадолго. Ровно на столько, сколько мне требовалось для того, чтобы отойти на безопасное расстояние и остаться вне подозрений.
— Ты словно стихийное бедствие. Уймись.
Униматься оно не очень-то и желало. Поэтому подставило подножку прохожему, судя по виду — купцу. Тот упал, выругался, посмотрел по сторонам, разумеется, рядом с собой никого не увидел. Я свернул в переулочек между домами, дождался Пугала и внимательно осмотрел его.
Вокруг его шляпы витала легкая дымка, столь прозрачная, что заметить ее можно было, лишь если проявить внимательность и знать, что искать.
— Все ясно. Не удивлен, что ты это подцепило.
Порой к темным одушевленным липнет всякая дрянь. Например, отголоски дыхания демона, убитого год назад. Повредить оно не может, сильно изменить характер — тоже, но действовать так же, как некоторые наркотики на людей, — это пожалуйста. Вот почему мой спутник столь бодр и весел.
Для меня эта штука была вполне материальна, так что я стянул ее со шляпы страшилы, прежде чем тот успел возразить. Бросил студенистый туман на землю и пробил кинжалом, наблюдая за тем, как дрянь шипит и тает.
Пугало выглядело несколько озадаченным, точно пытаясь понять, что это оно за последний час тут устроило.
— Это даже хорошо, что его подцепило ты. Окажись оно на человеке, со временем город ждали бы серьезные проблемы.
Страшила задумчиво кивнул и почесал в затылке.
Я же пробормотал себе под нос:
— Немыслимо. Отголоски силы крупного демона вызвали у него лишь желание пошалить. Какое же, к черту, у него должно быть сопротивление, раз оно не бросилось кромсать всех серпом?
Не знаю, услышало ли меня Пугало, но всю дорогу до ратуши вело себя смирно, как ягненок.
Еще в прошлый раз я успел изучить местные порядки и помнил, что застать в ратуше кого-то из городской управы во вторую половину дня довольно проблематично. Так и случилось. Бургомистр (живой бургомистр) отсутствовал, а мой знакомый — мертвый — крутился на площади, делая вид, что меня тут нет.
По счастью, охранники, разглядев кинжал, решили не препятствовать моей встрече с вице-примаром.
Тот принял меня в архиве, разбирая пропылившиеся свитки. Человечек с суетливыми движениями и острым кадыком то и дело чихал и тер покрасневшие глаза. Через его грудь была переброшена бархатная лента с золотым вензелем Дерфельда.
— Пытаюсь найти смету на реконструкцию рынка, — разоткровенничался он. — При прошлом бургомистре делали, а теперь я не понимаю, сколько средств было выделено и сколько осталось. Право, ничем не могу вам помочь, достопочтимый. Все дела со стражами проходят через моего начальника, и бумаги у него в кабинете. Я дорожу своим жалованьем, чтобы входить туда без разрешения.
— Бургомистр у себя дома?
— К сожалению, нет. Он отлучился по делам в Котерн и вернется не раньше чем к концу недели. Но я думаю, что к середине следующей.
— Я не могу ради бумажек ждать так долго. Давайте я помогу вам со сметой, а вы мне — с грамотой для Братства.
Кроме дел с Франческой я не мог забывать и о своих обычных обязанностях — проверке города на наличие темных душ и получение расписки от городской администрации в том, что она подтверждает, что я здесь был и ежегодный налог на счета моей организации будет перечислен.
Мое предложение удивило вице-примара. Он шмыгнул носом и заметил:
— Архив большой, достопочтимый. Даже вдвоем мы можем искать эту бумагу несколько недель. Как вы собираетесь мне помочь?
— Спрошу бургомистра.
— Но он же уехал.
— Я спрошу прежнего.
Повисло озадаченное молчание, и, если бы была не зима, а лето, я мог бы услышать, как в коридоре, за закрытыми дверьми, пролетела муха.
Человек дернул кадыком:
— Вы имеете в виду покойного бургомистра? — шепотом спросил он.
— Совершенно верно. Он до сих пор пытается приглядывать за вашим чудесным городом и не спешит в рай. Буквально десять минут назад я видел его перед ратушей.
— Жуть какая, — перекрестился вице-примар, но не было заметно, что он испуган. — Впрочем, я уже готов заключить сделку даже с чертом, лишь бы избавиться от проклятущего насморка из-за этой пыли. Хорошо. Я проведу вас в кабинет, если вы поможете мне с бумагой.
Я, посмеиваясь, вышел и застал душу на том же самом месте.
— Ничего не знаю! Ничем помочь не могу! — Он отвернулся и хотел уйти, но я сказал:
— Ваша помощь требуется городу.
— Что? — Ему показалось, он ослышался. — Вы серьезно?
— Совершенно. Вице-примар ищет смету на реконструкцию рынка. Какие-то серьезные расхождения в бухгалтерских книгах.
— Так что же вы раньше молчали?! — подскочил бургомистр и едва ли не волоком потащил меня к архиву, торжествующе вопя на всю улицу: — Ведь я говорил! Говорил, что они не справятся без меня, а?!
Он просто сиял от восторга и забегал по архиву, напевая какую-то тарабарщину.
— Он здесь? — Вице-примар старался смотреть только перед собой, чтобы, не дай бог, не увидеть ничего лишнего.
— Бояться нечего.
— Это вы так считаете, достопочтимый.
Между тем душа нашла нужный стеллаж:
— Это здесь. Вторая секция сверху. Ищите пенал из кожи синего цвета. Там требуемые бумаги. Быть может, нужна отчетность секретаря о последнем летнем собрании того года, или документы о сотрудничестве с гильдией оружейников, или акт дарения земли под кладбище для братьев-молчальников?
— Нет. Только это, — сказал я, подвинув лестницу.
— Ну и зря!
Отодвинув в сторону кипу пыльной бумаги, прошитой красной бечевкой, я нашел пенал, сунул его под мышку и начал спускаться. Бургомистр уже исчез, а вице-примар ждал меня там же, где я его оставил.
— Он ушел.
— И чего ему в рай не идется? Всю жизнь работал, пора бы уже отдохнуть. Это оно?
— По его словам, да.
Вице-примар вскрыл пенал, вытащил из него свиток и посветлел лицом:
— Слава богу. Я избавлен от дальнейших мучений. И все благодаря вам, страж. Идемте.
В кабинете бургомистра человек распахнул большой книжный шкаф и извлек толстую папку. Затем достал из кармана сюртука пенсне в тонкой оправе, водрузил его на нос.
— Ну-с, посмотрим.
Он начал перелистывать страницы, неспешно водя по ним пальцем и шевеля губами.
— Хм… Город уже отчитался за текущий период, достопочтимый. Вот надлежащая бумага. Желаете убедиться?
Я посмотрел на лист с печатями и подписями.
— Оформлена четыре дня назад, — пробормотал я.
— Как раз в день отъезда бургомистра. Поэтому я и не знал об этом, иначе сказал бы вам раньше. Как видно, другой страж выполнил вашу работу.
Такое порой случалось — какой-то страж оказался поблизости, так что я ничуть не расстроился. Одним делом меньше.
— Значит, меня больше ничто не держит в Дерфельде. Полагаю, мой коллега уже проверил город на темные души. Последний вопрос, и больше я не стану вас беспокоить. Где мне найти представителя Ордена Праведности?
— Вам для отчета?
Франческа мне была нужна не для того, чтобы отчитываться, но я кивнул, чтобы больше ничего не объяснять.
— Дом рядом с пивоварней «Фалькен Брёу». Не ошибетесь.
Я поблагодарил и попрощался. С делами Братства покончено. Теперь можно заняться тем, ради чего я сюда приехал.
— Ты бесишься, потому что все сорвалось, — заявил Проповедник, блаженствующий на моей кровати.
— Я недоволен потому, что снова в тупике. С конца лета я потратил очень много сил, чтобы выйти на табор, затем на осведомителя, потом к Франческе. И вот эта ниточка оборвана, и я пока не решил, что мне делать.
Все сложилось не слишком хорошо. Франчески в Дерфельде не было. Законница, как назло, уехала примерно в то же время, что и бургомистр, и никто не знал, куда она направилась и когда вернется. Кто-то говорил, что ее вызвали в Дискульте, кто-то — что все дело в страже. Одни считали, что он соблазнил ее и увез как свою жену. Другие — что он обманул девушку, и теперь та гонится за ним, ища мести.
Все, кого мне удалось опросить, показывали в совершенно противоположных направлениях и говорили абсолютно разные вещи, что ничуть не облегчало мне жизнь.
Если законница действительно уехала куда-то далеко, то ждать ее в Дерфельде не имело смысла. Так можно было просидеть и до следующей зимы.
— Как говорится в Библии…
— Только не сейчас! — перебил я его, устало садясь на стул. — Избавь меня от высокопарных цитат.
— Хочешь, чтобы я вообще замолчал? — Он приподнял голову с подушки.
— А ты на такое способен?
— Представь себе, да. Но если это случится, то ты не узнаешь, где искать нашу милую черноволосую прелестницу.
Вид у него был очень и очень довольный.
— Ты знаешь то, чего не знаю я?
— Ха! Не только я. Но еще и Пугало. Но оно не будет разговаривать с тобой, как ни проси. А теперь и я помолчу.
Он скорчил мстительную рожу.
— Ждешь, чтобы я стал тебя упрашивать?
— Было бы очень неплохо. Не зря же я ради тебя старался! — Он не мог упустить такого случая.
— Хорошо. Умоляю, поведай: что тебе известно?
По лицу Проповедника расползлась улыбка.
— Будь я более злым, потребовал бы, чтобы ты это произнес стоя на коленях, но Господь говорит, чтобы мы не были жестоки. Когда ты ушел, хозяйка комнат разговорилась с соседкой. А мы с другом Пугалом крутились неподалеку. Франческа уехала в Виллахбур. Там возле старых выработок творится какая-то чертовщина.
— А она здесь при чем? Это дело для каликвецев и инквизиции.
— Почем мне знать? Эй, ты куда?!
— В Виллахбур. До него всего полтора часа. Успею до темноты.
Проповедник, театрально застонав, сел на кровати.
— А если эти бабы просто болтали и ее там не будет?
— Всяко лучше, чем ждать здесь.
— Дилижансы туда не ходят.
— Куплю лошадь. А еще лучше возьму напрокат у хозяина постоялого двора. У них есть такая услуга.
— Лучше бы я помолчал до завтрашнего утра, — недовольно отозвался Проповедник. — Опять куда-то тащиться.
— Оставайся здесь. Комнату я все равно оплатил.
— Черта с два. — Он, кряхтя, поднялся. — Я не пропущу твой разговор с Франческой и за все сокровища рая. А ты с нами?
Пугало кивнуло. Оно никогда бы не упустило случая встретиться с законницей и напомнить ей о своем серпе.
Шум был слабым, словно шел из-под земли.
— Тебе не почудилось, — на всякий случай сказал Проповедник.
— Знаю. — Я посмотрел, как потревоженная сорока вылетела из-за деревьев, и развернул коня.
— Ты куда?
— В двухстах ярдах отсюда был поворот. И следы копыт.
— И что? Мало ли чего там происходит? Что ты, как любопытный мальчик, обращаешь внимание на каждый посторонний чих?
— Взрыв знака я ни с чем другим не спутаю. А знак — это страж.
Он был не согласен со мной:
— Может, он сам и разберется? Без помощи всеспасительного Людвига? До Виллахбура меньше десяти минут езды!
— Проповедник, вот скажи мне, сколько раз за все годы, что мы знакомы, тебе удалось меня переубедить?
— Это не значит, что я должен прекратить попытки. Я, как всегда, приберегу свое «а я говорил» на тот случай, если тебе там открутят голову.
— Держись подальше. Если страж кидается знаками, тебя могут задеть.
— Тогда лучше слушай, Людвиг! — крикнул мне в спину Проповедник. — Я буду орать «а я говорил!!» как можно громче!
Пугало добрые советы проигнорировало и свернуло в лес, решив срезав путь. Я же добрался до дороги, исчезающей среди лохматых заснеженных елей. Проехать пришлось ярдов двести, дальше начинались сплошные сугробы, поэтому тот, кто ехал передо мной, оставил своего коня здесь, привязав его к дереву.
У меня не возникло вопроса, куда идти — в снегу были видны глубокие следы. Я пошел по ним, вдыхая морозный еловый воздух и чувствуя, как урчит в животе. С самого утра я ничего не ел — постоянно отвлекали дела. Я дал себе слово исправить ситуацию, как только доберусь до ближайшего трактира.
Знаки больше не взрывались. Это могло означать все что угодно. Например, страж справился с работой. Или наоборот… влип в неприятности.
Дорога оказалась старой, основательно заросшей мелким пушистым ельником, с двух сторон от которого высились более мощные деревья. Пройдя по старой просеке, я увидел занесенные снегом полуразвалившиеся домики, амбар и еще какие-то хозяйственные постройки, определить назначение которых я не мог — настолько сильно они были разрушены.
Пугало ковыряло когтистым пальцем стену бревенчатого сруба, обдирая мох.
— Лесопилка? — спросил я у него, но то в ответ лишь покачало головой.
Впрочем, повернув за дальний сарай — ужасную развалину с выбитыми окнами и отсутствующей дверью, я понял, где оказался, сказав Провидению:
— Просто здорово.
Передо мной высился небольшой утес — всего-то высотой с двухэтажный дом. Горбатый, похожий на уродливого карлика, на спине которого, цепляясь петушиными лапами, росли две изуродованные сосны. Возле подножия зияла рваная дыра — зубастая вертикальная щель, ведущая во мрак.
Старая выработка. Скорее всего, угольная шахта. Заброшена, судя по всему, уже лет двадцать, если не все тридцать. А значит, там, в глубине, кроме затопленных штреков может быть все что угодно.
Как поступить, я решил сразу. У меня не было при себе ни фонаря, ни факела, и соваться без света под землю — увольте. Я не скирр, чтобы испытывать удовольствие от лазанья по заброшенному лабиринту, тьма знает куда ведущему.
Теперь я знал, почему взрыв знака прозвучал так приглушенно. Его использовали в штреках, а я услышал это лишь потому, что где-то поблизости от дороги находился выход вентиляционной шахты.
Темный провал внезапно изверг из себя целое облако угольной пыли, а затем выплюнул черта. Тот упал мне прямо под ноги, черный, лохматый и лишь отдаленно похожий на человека. Глянул на меня ярко-голубыми глазами и сказал:
— Отступаем, старина.
Я со времен школы в Арденау знаю прописную истину — когда Львенок говорит «отступаем», лучше его послушать. В зависимости от ситуации с помощью подобного «отступления» можно здорово сберечь деньги, конечности, а порой и собственную жизнь.
Мы, точно княжеские стрелки, за которыми скачут тяжелые наемные рейтары, взяли резвый старт и успели пробежать шагов пятнадцать, когда между нами упало нечто тяжелое. Вильгельм, точно заяц, начал петлять, и я, все так же не оглядываясь, скопировал его манеру поведения.
На этот раз что-то упало там, где я только что находился.
— Правее! — крикнул мне Львенок. — Там он нас не достанет!
Кто этот «он», мне было совершенно все равно. Попробуйте побегать по снегу в зимней одежде и с палашом на поясе. Сейчас моей главной задачей было не споткнуться. Я понял, что полностью с ней справился, когда едва не влетел в Львенка, остановившегося возле амбара. Страж уперся руками в колени, пытаясь отдышаться на холодном воздухе.
— Смотрю, ты не скучаешь! — сказал я, только сейчас понимая, что во время бегства умудрился потерять свою шапку, украшенную хвостом енота.
Я видел ее отсюда — в сорока шагах от меня и в десяти — от изрядно покрытого угольной пылью, испачканного землей сегментарного червя, неспешно уползающего обратно в шахту. Острый гребень, шипастые наросты и пасть, которой он бы с радостью нас сцапал, будь чуть подлиннее.
— Щупальце озивариса, — мрачно произнес я. — Какого же он размера?
— Лучше тебе не знать. — Львенок зачерпнул снега, сунул его в рот, сев прямо на землю. — Уф! Едва не отдал богу душу. Хорошо, что я быстро бегаю.
— Как ты умудрился кинуть в него знаком?
— Не в него. Там был полоскатель. Душу я прикончил, но, на свою беду, разбудил эту тварь.
— Тебе не кажется, что манера наших встреч начинает повторяться? В тот раз ты вылетел из амбара, теперь — из шахты.
Он хохотнул.
— Обожаю традиции, Людвиг! И снова мы встретились недалеко от Дерфельда. Ты здесь какими судьбами?
— Проездом.
— А у меня обычная инспекция. — Он снегом потер щеки, отчего те не стали светлее. — Взял у бургомистра бумагу для Братства. Теперь планирую проверить несколько городков и убраться в Арденау. Мне требуется отдых.
— В первую очередь тебе требуется ванна. — Я протянул ему руку, помогая подняться.
— А с ним что будем делать? — Щупальце озивариса уже скрылось под землей.
— Ничего. Это иное существо, а не душа. Если у тебя в седельных сумках не найдется волшебного меча или десяти бочонков пороха, мы бессильны его убить.
— Ты куда?
— За шапкой.
— А если он вылезет снова? Ты об этом подумал?
— Меня окружают сплошные Проповедники, — пробормотал я, забрал шапку и быстро вернулся. — Черт меня побери! А ты здесь откуда?!
— Да! Я тоже хотел бы это знать! — с какой-то странной ноткой в голосе произнес Львенок.
Возле амбара стояла девушка в длинном плаще с лисьей опушкой по капюшону. Прехорошенькая южанка с пушистыми ресницами, карими глазами и кудрявыми черными волосами, падающими ей на плечи. Вид у нее был немного рассерженный, а на смуглых щеках появился легкий румянец. Я надеялся, что это эффект от мороза, а не из-за того, что у нее плохое настроение.
— Ты сказал, что только посмотришь, — с обвинением в голосе обратилась она к Львенку.
— Я и посмотрел.
— Поэтому теперь выглядишь как выходец из пекла?
— Не беспокойся, Франческа. — Я просто источал миролюбие. — С нами все хорошо.
— По мне разве видно, что я беспокоюсь? — заломила она бровь. — Я законница, и в мои обязанности не входит волноваться за здоровье стражей, при жизни лезущих в подземный ад! Я не обеспокоена — я просто зла. Потому что Львенок сегодня с утра смылся из-под моего надзора, вместо того чтобы выполнять свою работу!
Вильгельм благоразумно молчал, разглядывая ладони и пытаясь отыскать в них ответы на все вопросы вселенной.
— Вроде он этим здесь и занимался.
— А должен находиться в трех лигах отсюда, в Беатенберге. Виконт Луаз вряд ли обрадуется задержке.
— Я не мог оставить темную душу, — развел руками Львенок. — Сама знаешь. Твой Орден за это по голове не гладит.
Она вздохнула, показывая, что согласна с его аргументами.
— Сегодня уже поздно куда-то ехать. Отправимся завтра утром. Людвиг, ты к нам присоединишься?
— Как у тебя со временем? — поддержал ее Львенок. — Твоя помощь будет не лишней.
— Хм… Вы, ребята, работаете вместе?
— Я лишь слежу за тем, чтобы он отправился туда, где его ждут, — быстро сказала законница. — У тебя какие-то предубеждения насчет меня?
Я усмехнулся:
— Насчет тебя у меня никаких предубеждений нет, Франческа. А вот насчет твоей организации — полно. Наши магистры очень нервно реагируют на такое внезапное сотрудничество. Но я знаю тебя и конечно же помогу.
Она благодарно кивнула, дипломатично не став комментировать мои слова.
— Введете в курс дела?
— В городе. За ужином. — Вильгельм заулыбался, увидев Пугало, появившееся за спиной девушки.
Я напрягся, зная, как одушевленный не любит законников, но тот не собирался доставать серп. Как видно, помнил, с кем играл в карты в Дерфельде.
— Чему ты радуешься? — спросила южанка, обернулась и увидела нависшее над ней чудовище. — А… это ты. Как поживаешь? Я как раз хотела спросить у Людвига, где он тебя потерял.
Пугало все так же зловеще молчало, пытаясь заставить ее нервничать. Франческа повернулась ко мне, с деланым равнодушием спросив:
— Чем ты его подманил, если оно за тобой все еще таскается?
— Своей улыбкой и обаянием.
Она фыркнула и как бы невзначай сделала шаг в сторону, чтобы оказаться от Пугала чуть дальше.
— Страж якшается с темным одушевленным. — Франческа покачала головой, отчего капюшон упал с ее пушистых волос. — До сих пор удивляюсь, почему я не доложила о тебе куда следует.
Пугало за ее спиной похлопало по серпу, тем самым отвечая на ее вопрос. Познакомились они не при самых лучших обстоятельствах, и я едва успел остановить его, уже предвкушавшего, как перережет ей горло.
— У тебя добрая душа.
— Ха! Еще не вечер, Людвиг. Ты же знаешь нас, законников. Мы всегда рады выпустить коготки, если поблизости появляется страж.
— Да уж. — Львенок потер грязную шею. — Я уже ощутил это на собственной шкуре. Давайте убираться отсюда, пока не стемнело или озиварис не прорыл под нами яму. А где мой лучший друг и самый великолепный в мире игрок в «Королевскую милость»?
— Остался у дороги. Он будет рад тебя видеть.
Я не кривил душой — Проповеднику нравится Львенок. Они любили поговорить друг с другом на отвлеченные темы, но насчет лучшего в мире игрока Вильгельм иронизировал. Никто из нас не забыл, как в последний раз старый пеликан стенал, когда проиграл тридцать восемь партий подряд. Он больше года вспоминал об этом, грозился отыграться, и теперь его звездный час, похоже, пришел.
Много позже, уже на постоялом дворе, Проповедник сказал мне:
— Франческа не кажется чудовищем.
— А должна? — Я как раз собирался спуститься поужинать. — Она нисколько не изменилась с прошлого года. Все так же мила, все так же загадочна. Эту женщину я не могу раскусить.
— Как будто Мириам или Гертруду можешь, — поддел он меня.
— Ну, я хотя бы знаю, чего от них ожидать и как не наступить им на хвосты.
— Хвосты?
— Это образное выражение, друг Проповедник.
— Хвосты крыс?
— Скорее кошек.
— Угу. Ага. Очень диких и своевольных, хе-хе. Возвращаясь к Франческе. Ну вот ты ее нашел. Когда будешь спрашивать?
— Как только появится подходящий для этого момент.
— Как ты думаешь, девица в курсе того, что вы с ведьмой учинили в герцогстве Удальн?
— Ты об Эрике? Мне все равно.
— А зря, Людвиг. Братство утерло Ордену нос. По идее, теперь законники должны рвать и метать. Франческе незачем тебе помогать.
— Посмотрим. — Я отодвинул стул. — Пугало, оставь в покое цветочный горшок.
Одушевленный занимался тем, что обрывал листики с несчастного растения.
— Нечего здесь смотреть, Людвиг. Ты должен учитывать такую возможность.
— Я учитываю, не сомневайся. В этой комнате не только сельский священник может мыслить стратегически, старина.
— Сомневаюсь в этом. Вы оба способны только глупостями заниматься.
Пугало посмотрело на старого пеликана как на ничтожество и неохотно вернуло цветочный горшок на подоконник.
Я крутанул на пальце кольцо Гертруды.
— Ты не думал о том, что история о мальчике, который решил стать стражем, не предназначена для ушей общественности? Франческа — обычный исполнитель. Такой же, как я. Главы Ордена не обязаны посвящать ее в свои дела. Как меня мало посвящают в то, что делают магистры. Информация к нам поступает скудная. Я мало знаю о тех поражениях в политике, которые есть у Братства. Уверен, Франческа примерно столько же знает о том, что происходит в Ордене.
— Хм… — Он задумался, и я оставил его наедине с его мыслями.
Львенок просил меня зайти за ним, когда я отправлюсь на ужин, так что я стукнул в его дверь, не дожидаясь ответа, распахнул ее и застыл с открытым ртом. Точнее, мы все четверо застыли: я, Пугало в коридоре, и Вильгельм с Франческой, сидящие в горячей ванне.
— Проклятье! — сказал я первое, что пришло в голову.
Законница швырнула в меня куском мыла, но не попала.
— Проваливай, Людвиг!
Я захлопнул дверь, чувствуя себя Рансэ и слыша, как она возмущается:
— У вас, стражей, в привычке заходить, не дожидаясь ответа? Я думала, ты запер дверь!
Пугало корчилось от хохота, а выглянувший из моей комнаты Проповедник с любопытством спросил:
— Что там такое?
— Тебе лучше не знать.
Он так не считал, и я его предупредил:
— Даже не смей туда соваться, если не хочешь, чтобы тебе оттяпали голову.
В зале постоялого двора людей было немного — заняты оказались всего три стола. Купцы с эмблемами младшей городской торговой гильдии, их конкуренты из Лавендуззского союза и какой-то бедный дворянчик в изгвазданной одежде, уже успевший порядком набраться.
Пугало и Проповедник устроились напротив, как и я, слушая разговоры торговцев. Те сначала обсуждали дорогу и разбойников, затем перешли на погоду и цены на лен. Купцы младшей гильдии — люди пути. Путешествие из города в город для них вопрос заработка, а не удовольствия. Они живут трактом, как какие-нибудь бродячие актеры или цыгане. И, встречаясь друг с другом, часто развозят интересные новости.
В кантоне Лальзе в воскресенье инквизиция сожгла ведьму, выморозившую церковь и убившую пятерых прихожан, досаждавших ей.
Грабителей на дорогах стало меньше — холода всех выгнали из леса, заставили искать укрытия под крышами, возле очагов, и честных путников сейчас поджидают лишь самые настоящие душегубы.
В Каварзере наконец-то начали оправляться от последствий юстирского пота. Во всяком случае, юг, куда эпидемия не успела добраться, оживает. На севере уже нет такого беззакония — наемные отряды кондотьеров, которых Папа благословил на миссию мира, железной рукой наводят порядок. В Солезино все так же много разрушенных зданий, часть районов оставлена, но зато больше никаких мертвых на улицах, и местные бароны и кавальери перестали пускать друг другу кровь, выясняя, кто из них имеет больше прав занять место покойного герцога ди Сорца. Но пока рано радоваться и ехать туда. На трактах полно одичалых людей, которые от голода, разразившегося после эпидемии, бросаются даже на вооруженных путников, желая добыть мясо. В особенности плохая ситуация на западе страны, где маленькие городки оказались предоставлены сами себе. В этот регион пока не рискуют соваться даже кондотьеры.
Цены на железную руду вновь поползли вверх, а дерево и кожа, наоборот, потеряли в стоимости два шага. На трактах Шоссии наконец-то тишина да порядок. Лихие люди, все прошлое лето убивавшие путников, схвачены и наказаны. За что следует благодарить не то клириков, не то стражей, не то законников, а может, сразу всех вместе взятых. И если поднапрячься и привезти в Шоссию те специи, что были выкуплены у хагжита с проходящего корабля, то можно сорвать неплохой куш.
В Чергии, несмотря на зиму, продолжается война. Моров предан огню и мечу. Среди тех, кто был в городе во время штурма, почти нет выживших. Кого не добили раздраженные долгой осадой наемники, прикончил князь Горловиц. Он поставил целый частокол из кольев, тянущийся, как говорили знающие люди, на несколько лиг, и усадил на них жителей. А затем заставил всех дворян, кто раньше был против него, а теперь прибежал преклонить колено, устрашенных жестокой расправой над крупнейшим западным городом страны, проехать мимо всех этих мертвых, чтобы любая мысль о мятеже выветрилась из благородных голов.
— Ему есть о чем беспокоиться, — негромко сказал самый старший из купцов. — Этого князя… как его… Жиротинца так, и не нашли. Как и его жену и ребенка. Говорят, он смог сбежать.
— А другие считают, что он умер во время пожара.
— Пока нет трупа, Михаил, нет князю и спокойствия.
С человеком, на плечах которого была цепь городского совета, негромко спорил кряжистый мужик в одежде мастерового:
— Ты должен с ним поговорить! Он твой кузен!
— Кузен, но в первую очередь священник и не будет слушать меня. Не в сочельник. Давай вернемся к этому разговору после Рождества.
Здоровяк скрипнул зубами:
— Он нанял для ремонта церкви не моих ребят, а каких-то проходимцев! И те сделали все из рук вон плохо. А крест? Пожалели клепок и закрепили его на сосновом клине! Сосна, Вальзеф! Один удар, и он упадет на головы прихожан!
— Никто не спорит, что нужен ремонт, — примиряюще ответил собеседник. — Но ты ведь понимаешь, какой он…
В этот момент в зал спустился Львенок, и я перестал прислушиваться к разговору.
Он подозвал служанку, взял пиво.
— Стражи у нас еще никогда не останавливались.
Она была не прочь поговорить, но хозяин заведения окликнул ее, заставляя пошевеливаться.
Львенок кашлянул, не зная с чего начать.
— Давай я упрощу тебе задачу. Тебе совершенно ничего не надо мне объяснять.
— Магистры…
— За кого ты меня принимаешь? Они ничего не узнают, — ровным тоном ответил я.
Он с видимым облегчением кивнул:
— Они могут оценить случившееся немного… неадекватно.
Это мягко сказано. Отношения стража и законницы — врага из лагеря конкурентов. Уверен, что в Арденау многих бы удар хватил, если бы они увидели то, что увидел я. Там властвует серьезная паранойя, и руководители Братства могут счесть случившееся не просто предательством, а самым настоящим заговором.
— Всегда можно заявить, что девица поскользнулась и оказалась в твоей ванне случайно, — со знанием дела посоветовал Проповедник.
— Я ему ничего не говорил! — поднял я руки.
Мой вечный спутник радостно хихикнул. Он все-таки не удержался и сунул свой нос куда не следует.
— Старый извращенец, — без всякой злобы сказал ему Львенок.
— Я сразу же ушел. И давно вы вместе?
— С событий в Дерфельде.
Проповедник прочистил горло.
— Больше года уже, выходит. И кто знает?
— Кроме вас — никто. Надеюсь, так и будет.
— Клянусь Господом! — торжественно сказал тот. — Трепло в нашей компании это Пугало. Я тебя поздравляю. Ты смог уделать даже Людвига.
— В смысле? — не понял тот.
— Один сделал предложение ведьме, другой проводит время с законницей. Последняя, на мой взгляд, куда опаснее.
— Сделал предложение? — Львенок обратил на меня несколько удивленный взгляд.
— Ну, и кто после этого трепло в нашей компании? — мрачно спросил я у Проповедника, который теперь точно воды в рот набрал.
— Слушай, старик. Я тебя… вас поздравляю! — горячо сказал Вильгельм.
— Спасибо. Но пока еще не с чем. — И, чтобы сменить тему, я сказал: — Гляжу, твои волосы отрастают. Означает ли это, что болотная ведьма больше не держит на тебя зла?
— Мы решили остаться просто друзьями. Я привез ей конфет из Ветеции и попросил прощения, так что она сняла заклятие.
— Замечательно.
— Я усвоил урок, — ухмыльнулся он. — Во-первых, не надо связываться с ревнивыми ведьмами. Во-вторых, всегда не лишне извиниться.
— Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться. Покаяние — хорошая добродетель.
— Проповедник, ты вечно не к месту со своими цитатами, — рассмеялся Львенок. — Лучше скажи мне, когда ты собираешься отправиться туда, где тебя давно ждут?
— Вы словно сговорились, — недовольно ответил тот. — Все хотят от меня избавиться. Я отправлюсь в рай, когда совершу что-то достойное и полезное в этой жизни. Хотя, наверное, нельзя так говорить, раз я уже не живу?
— Так, я, кажется, поторопился со своими вопросами. Забыл, как ты умеешь впадать в мрачную меланхолию. Что у тебя нового в работе, Людвиг? Где пропадал всю осень? Слышал от наших о твоих приключениях в Шоссии. Вы с Мириам собрали большую жатву.
— Да уж… — начал было Проповедник, но я пнул его под столом, и он заткнулся.
Еще не хватало, чтобы он рассказал о темных кинжалах.
— Осенью? Суетные месяцы получились. Большую часть времени провел в пути. Был в Чергии, под Моровом. Видел там Павла с его учениками. Еще нашел Ганса.
Львенок кивнул, и я отметил:
— Вижу, ты не удивлен.
— Получил письмо из Братства. О таких вещах информируют всех стражей. Ты же знаешь.
Я в Арденау никаких отчетов не посылал, значит, это сделала Гера.
— Жаль, что все кончилось для него так. — Львенок, хмурясь, допил пиво.
Я не хотел, чтобы он расспрашивал, что я знаю о смерти, так что спросил:
— Ну, а у тебя как дела?
— Да все как обычно. Чуть работы, чуть приключений. Я прибыл сюда всего-то пару дней назад. Двигался по Лихтинскому тракту, с юга. Франческа рассказала, что в летнем доме виконта Луаза случилось нечто странное. Она подозревает темную душу и попросила помочь.
— В Беатенберге?
— Угу. Он не любит свой замок, поэтому живет в этом городке большую часть зимы. Ты с нами?
— Почему бы и нет? Мне все равно по пути.
— Давно не работали вместе. — Он хлопнул меня по плечу.
— Ты предпочитаешь юг, я — север.
— Поэтому и пересекаемся не часто. Проповедник, ты ведь хотел отыграться?
— Жду не дождусь.
— Тогда я быстро схожу к бургомистру, возьму бумаги, и мы засядем на всю ночь с хорошей бутылкой вина.
— Кое-кто пить не может, — пробурчал тот.
— К бургомистру? — удивился я. — Девять вечера, ратуша уже давно закрыта.
— Что с того? — беспечно пожал плечами страж. — Завалюсь к нему домой. Увидимся через час.
Он ушел, а я сказал Проповеднику:
— Ты чуть не проболтался. Давай я напомню тебе — не надо каждому говорить о темных клинках. Это может быть опасно.
— Извини. — Он принял упрек с покорностью осужденного на смерть. — Я знаю, что это опасно, но ты не думаешь, что стражи должны знать, что кто-то охотится на них и забирает кинжалы? Это могло бы спасти чью-то жизнь.
— Они и так это знают, после того как я погостил у маркграфа Валентина. К тому же еще в августе Братство разослало нам предупреждения. Все в курсе.
— Кроме меня, — обиделся старый пеликан.
Он почти сел на своего любимого конька — дуться из-за пустяка, поэтому я решил отвлечь его вопросом.
— …Значит, ты уйдешь после того, как совершишь нечто достойное и полезное? — повторил я его недавние слова.
Он мрачно смотрел на столешницу и дергал губами. Пугало, заметив такое поведение, заинтересованно подалось вперед.
— Какая разница, Людвиг? Даже если это и так. — Проповедник сказал не то, что я ожидал. — Тебе не все равно?
— Ты мой друг, и мне не все равно.
Он снова замолчал, затем вздохнул, набираясь смелости.
— Помнишь, как мы познакомились?
— Прекрасно помню. В один не чудесный летний день, когда я увидел дым и оказался в разоренной наемниками деревушке. Я нашел тебя на пороге сгоревшей церкви.
— Наемники Александра-Августа. Они пришли к нам утром. Из-за того, что в церкви была икона в серебряном окладе. И подсвечники. И утварь. В нашей деревне эти вещи хранились больше ста лет, и я еще мальчишкой их начищал. Солдаты хотели забрать все, а я не пустил их и этим разозлил.
Я смекнул, куда он клонит:
— Только не говори, что считаешь, будто, если бы отдал им все без сопротивления, они бы не учинили бойню.
— В том-то и беда, Людвиг. Я не знаю, — с тоской произнес он. — Быть может, они бы удовлетворились грабежом и прошли мимо, оставив нас в покое. Я был упрям и считал, что Господь должен защитить свой дом, но он, как видно, в это время был занят куда более важными делами, чем спасение каких-то селян. — Проповедник горько усмехнулся.
— Ты не виноват в смертях других.
— Возможно, ты и прав, но я не попрошу у тебя об услуге, которую стражи порой оказывают таким, как я, пока не буду уверен, что искупил свою вину.
— Их гибель — не твоя вина, — повторил я. — Те, кто умер в тот день, давно уже на небесах.
— Я рад, если это так, но мне не место в раю. Там я буду думать о том, что случилось, гораздо больше, чем здесь. Всем требуется искупление, Людвиг. Даже таким, как я. — Он встал. — Передай Вильгельму, что мне расхотелось сегодня играть в карты.
— Куда ты?
— В церковь.
Пугало было собралось увязаться за ним, но я покачал головой:
— Не стоит. Пусть побудет один.
Львенок должен был скоро вернуться, а у меня оставалось незаконченное дело. Так что я поднялся и постучал в его комнату, надеясь застать там Франческу.
— Кто?
— Людвиг.
Она открыла, пропустив меня. Ее волосы были мокрыми, и девушка сушила их полотенцем. Ванна с остывшей водой все еще стояла здесь — слуги не успели ее вынести. Огонь в кованом очаге горел ярко, даруя тепло.
— Нам надо поговорить.
Законница посмотрела на меня с плохо скрываемым раздражением:
— Тебе не кажется, что ты лезешь в дела, которые тебя не касаются?
— Если ты думаешь, что мне есть дело до тебя и Львенка, то ошибаешься. — Я старался сохранять дружелюбный тон. — У меня много своей головной боли, так что с вашей я предпочитаю не связываться, особенно если меня не просят.
— Хм… — опешила она, на секунду потеряв весь боевой настрой. — Тогда я вообще ничего не понимаю. Я считала, ты станешь убеждать меня, что стражу с законницей нельзя быть вместе. Для чего же ты здесь? Дело в моей работе? У тебя неприятности и нужна моя помощь? Я не такая уж серьезная фигура, чтобы прикрыть тебя от остального Ордена, но сделаю все, что в моих силах.
— Ты вновь ошибаешься. Все дело в кинжале. Он похож на мой, но камень в нем черный, как ночь, в которой прячутся призраки.
Ее лицо осталось совершенно спокойным, и она, сев на стул, продолжила заниматься мокрыми волосами.
— Очень красиво описал.
— Ты не отрицаешь, что видела подобный кинжал?
— Но и не подтверждаю, Людвиг. Порой в молчании куда больше толка, чем в словах. Давай я послушаю тебя и решу, о чем стоит говорить, а где лучше промолчать. Что не так с этим ножиком?
— Он попал ко мне в руки прошлым летом. А до этого был у тебя. Какое-то время.
Ее ресницы едва заметно дрогнули:
— Кто это сказал?
— Инквизиция.
Наконец-то ее спокойствие дало трещину, и она посмотрела на меня с ужасом:
— Во что ты пытаешься меня впутать, страж?!
— Скорее наоборот — я пытаюсь выпутать, раз уж Львенка волнует твоя судьба. Поэтому и задаю вопросы. Послушай, Франческа. Я хочу считать тебя своим другом и не желаю никаких неприятностей. А из-за этого кинжала они витают вокруг и рано или поздно принесут беду.
— Я тоже хочу считать тебя другом, Людвиг, — ровно произнесла она. — Чем так опасен кинжал?
— Не могу сказать.
Франческа потрясенно подняла брови и с издевкой бросила:
— Просто великолепно! Ты требуешь от меня откровенности, но сам не готов ничего говорить.
— Тебе не стоит знать того, чего ты не знаешь. Это опасно.
— Опасно? Для кого? Тебя, Братства, людей или всего мира?
Я усмехнулся:
— Ты удивительно точно смогла ответить на собственные вопросы.
Ее глаза похолодели пуще прежнего:
— Извини, Людвиг. Я ничем не могу помочь.
— Ладно.
И снова я ее удивил.
— Ладно? Ты не будешь настаивать?
— Зачем? Я хотел поговорить по-хорошему. Ты этого не желаешь. Конечно, можно пригласить старину Пугало, чтобы он прижал тебя к стенке и показал свой любимый серп, но я не хочу огорчать Львенка. Сейчас о том, что ты связана с кинжалом, из стражей знаю только я. Вскоре в курсе будут и магистры.
— Не надо угроз.
— Это не угроза, Франческа, а факт. Я обязан доложить в Арденау о случившемся. А дальше — не моя забота, раз ты решила проявить упрямство и не хочешь мне помочь. Выкручивайся самостоятельно.
— Орден меня защитит.
— Рад слышать. Просто мне казалось, что ты замешана в этой истории случайно, но раз тебе есть что скрывать — значит, я ошибался. Больше не буду доставать тебя расспросами.
Я ушел прежде, чем она успела ответить.
Пугало в одиночестве раскладывало карты на столе в моей комнате. На меня оно посмотрело с жалостью, точно на умалишенного.
— А чего ты ожидало? — Я зажег свечи. — Что я, как терьер, буду трясти ее, точно крысу? Пока у нее голова не отвалится?
Одушевленный показал, что подобный вариант был бы куда лучше и он бы с радостью посмотрел на такое развитие событий.
— Ты забываешь, что люди с оторванной головой не умеют говорить.
Пожатие плеч. Мол, она тебе и так ничего не рассказала.
— Еще не вечер.
Пугало не успело жестами выразить сомнение в моих словах, так как в дверь решительно постучали. Я с усмешкой посмотрел на одушевленного и впустил в комнату Франческу.
— Ладно, — сказала она. — Твоя взяла, Людвиг. Мне не нужна лишняя головная боль, и я отвечу на вопросы. Но обещай мне, что Орден ничего не узнает.
— Что-то новое. Орден? Не Братство?
Франческа устало вздохнула:
— Неужели ты думаешь, что я здесь потому, что боюсь твоих угроз? Мне все равно, что сделают магистры или кем ты там пугал. Но не все равно, если узнают мои начальники. Их гнев куда страшнее.
— Почему Орден должен быть не в восторге от того, что случилось?
— Потому что я помогла стражу. Можно сказать, вытащила его из неприятностей, которыми бы воспользовался Орден для политической игры. У них бы появились серьезные козыри на руках, если бы они поймали одного из вас со странным кинжалом.
— У меня в голове тысяча вопросов.
— Дай мне слово, Людвиг, что ты, как сможешь, оградишь меня от последствий того, что я сделала.
— Если ты невиновна в смерти стража — я даю тебе слово. Братство ничего не узнает о тебе. Но инквизиция, как ты помнишь, в курсе. И не факт, что они не сообщат в Орден.
Я действительно не знал, куда эта информация отправится от отца Марта. И направится ли.
— Я услышала тебя. Думаю, если бы Псы Господни хотели что-то сделать, они бы уже это сделали. Я найду способ, как себя обезопасить, раз уж эта история выползла на свет.
Она не выглядела испуганной или встревоженной. Скорее сосредоточенной на проблеме, свалившейся ей на голову. Оценивающе посмотрев на меня и что-то решив для себя, девушка начала рассказывать:
— Это случилось пару лет назад в Барбурге. Ночью какие-то мордовороты напали на девушку. Обычно я в такие дела не вмешиваюсь, но в тот раз, видно, дьявол меня заставил. Ты же знаешь, я при себе всегда ношу какой-нибудь фокус. Вот и швырнула в куча-малу склянку с перцовым огнем. Девчонке крепко досталось — дважды успели ударить ножом. Мне пришлось сильно постараться, чтобы дотащить ее до комнаты и найти лекаря в два часа ночи. Впрочем, я довольно быстро пожалела о своей доброте, потому что поняла, что спасла стража.
— При ней был кинжал?
— Да.
— Как ее звали?
— Не знаю. Она была без сознания и в горячке. Я ушла прежде, чем страж пришла в себя.
— Но описать-то ты ее сможешь?
— Легко. Она невысокая, хрупкая, короткие черные волосы. Цвет глаз не видела, но на левой руке отсутствуют средний и безымянный пальцы. Точнее, по две первые фаланги. Ты знаешь ее.
Она не спрашивала. Утверждала, так как я не смог справиться со своим лицом.
— Знаю, — не стал отрицать я.
— Тогда не говори мне. Я совсем не хочу влезать в выгребную яму еще глубже. Ею занялся лекарь. Я оплатила его работу на неделю вперед, как и помощь аптекаря и сиделки. И комнату тоже, чтобы твою знакомую не вышвырнули на улицу. Мне следовало уезжать, я не могла оставаться и ждать, когда страж придет в себя. Но перед уходом я проявила любопытство и порылась в ее сумке. Там я нашла второй кинжал.
В животе у меня разлился холод, и пришлось вдохнуть воздух полной грудью, прежде чем задать вопрос, на который я уже знал ответ:
— Тот самый, о котором мы недавно говорили? С черным камнем вместо сапфира?
— Да.
— Ты украла его?
Франческа поморщилась:
— Скорее забрала в качестве компенсации за свои добрые дела. Если серьезно, Людвиг, взгляни на это с моей стороны. Я обнаруживаю в сумке стража дополнительный клинок, очень похожий на оружие Братства, пускай и с некоторыми отличиями. Он был странным, каким-то новоделом, и я решила разобраться, проверить его. Я поступила не так уж и плохо. Будь на моем месте другой законник — он бы уже оформлял бумаги в ратуше на арест стража, использующего подозрительное оружие. Так что, забрав его, я спасла твою коллегу от массы неприятностей.
— И, надо думать, разочаровала Орден. Что случилось потом?
Франческа покосилась на Пугало, занявшегося игральными картами.
— Я пыталась изучить кинжал, но от него были сплошные неприятности.
— Какие?
Девушка нахмурилась:
— Так сразу и не объяснишь. Сильная головная боль, тошнота. Вначале я списала это на совпадение, но когда продолжила попытки разобраться — случилось то же самое. К тому же стали происходить вещи… Не знаю, как это описать. Честно. Не знаю.
— А ты попробуй.
— С ним все стало хуже, чем было до него. Мелкие проблемы, неудачи. Я не слишком-то суеверна, но начала верить в сглаз. И, похоже, стала чувствовать клинок. Я знаю, что у стражей есть определенная связь с их кинжалами, она замешана на крови, которую привозят кузнецу, и тот вливает в металл во время ковки. С этим оружием было нечто похожее, когда я начинала слишком часто думать о нем.
— Какие-то необычные ощущения?
Она посмотрела мне в глаза:
— Очень хотелось использовать его. В кого-нибудь воткнуть.
— Понимаю.
Кинжал именно для этого и был приспособлен — чтобы им убивали людей и тем самым создавали темные души.
— Ни черта ты не понимаешь. Это как наваждение.
— Ты разобралась с ним?
— Нет. Одно могу сказать точно — он выкован не для стража и не предназначен для уничтожения душ. Я пыталась заглянуть поглубже в слои ковки, но меня вывернуло наизнанку. И я решила его уничтожить.
— Но не сделала этого.
— Не смогла. Я всего лишь рядовой исполнитель. Возможно, кто-то из более опытных коллег справился бы. Но не я. Эта штука оказалась тверже алмаза, и ее не получилось расколоть, как другие клинки Братства. Я довольно скоро начала жалеть, что не оставила его в сумке стража.
— Почему ты его просто не выбросила?
— В моих краях говорят, что любопытство кошки гораздо сильнее, чем ее чувство самосохранения. Вещь представляла собой загадку, и вот так просто избавиться от нее, бросив в придорожную канаву, у меня рука не поднялась.
Что-то не сходилось в ее словах.
— Но ты все же так и поступила.
Она молча закатала рукав кофты, показывая мне, что скрывалось под ней — белый шрам, начинающийся от тонкого запястья и заканчивающийся на плече.
— Моя попытка устроить ему глубокую проверку. Тиски лопнули, и он распорол мне руку. Это стало последней каплей. Я напрочь забыла о своем любопытстве, плюнула на осторожность и избавилась от него в тот же день.
— В Морове.
Она хмыкнула:
— Предполагалось, что меня в городе никто не знает. Я была там первый раз, по своим делам, и никому не называла ни имени, ни того, чем занимаюсь. Не могу не спросить, Людвиг, каким образом это привело ко мне?
— Ты права — до тебя никому не было дела. Но тот, кому ты продала кинжал, находился под наблюдением инквизиции. А они обычно склонны проверять всех, кто общается с подобными лицами. Один из осведомителей проследил за тобой и узнал все, что мог. Так эти сведения попали ко мне.
— Понятно, — произнесла она. — Не стоило мне связываться с цыганом.
— Как ты вообще его нашла?
— Он сам меня нашел. Я только вернулась от лекаря, который наложил мне целую кучу швов, и вливала в себя сливовицу в какой-то дыре, чтобы заглушить боль. А тут подсел цыган. Гадкий тип. Я сочла, что такой мрази как раз «пригодится» кинжал.
Да уж. Вот где ты ошиблась, Франческа. Такой человек, как Грофо, получил то, что не должно было попадать ему в руки. Не знаю — сразу ли он понял, что это, или же его кто-то надоумил, но многие хлебнули беды через край.
— Уж лучше пусть мерзкий ножик причиняет неприятности ему, а не мне, — продолжила девушка. — Цыган, когда клинок увидел, даже обо мне забыл. Я продала его за серебряную монету и ушла, прежде чем успела передумать. Надеялась, что больше про эту дрянь не услышу. Вот и все. Ты доволен?
— Вполне.
Я искал ответов, получил их, но не испытывал никакой радости. Все стало еще более странным и непонятным, чем было всего лишь несколько минут назад.
— Хорошо. Пожалуй, я рада, что мы поговорили. Завтра утром я уеду — меня ждут на праздновании в Дерфельде. Официальному лицу нельзя пропускать литургию. — Она скорчила рожицу. — Ты поможешь Львенку?
— Конечно.
— И ничего не скажешь об этом разговоре?
— Не вижу смысла.
— Спасибо, — поблагодарила она, взявшись за ручку двери, но замешкалась и спросила: — Раз ты узнал обо мне, то уверена — нашел и цыгана. Теперь он в Братстве?
— Он не станет говорить о тебе, так как умер еще летом.
— Хм… Кинжал причинил ему неприятности?
Вот уж точно. Причинил.
— Кинжал убил его.
— Не скажу, что расстроена. Надеюсь, клинок в надежном месте?
— Уничтожен.
Франческа кивнула и вышла. А я лег на кровать и уставился в темный потолок. Через стенку я слышал, как пришел Львенок, его тихий разговор с девушкой. Свеча догорела к середине ночи, но я так и не мог уснуть.
Наконец вернулся Проповедник, сел на свободный стул и задал вопрос:
— Ты говорил с ней?
— Да.
На этот раз он не стал жаловаться, что все самое интересное произошло без его участия.
— Она замешана?
— Косвенно. Но в который раз повторю — Львенка извещать об этом не стоит.
— Я нем как могила. Так откуда она его взяла?
Я посмотрел на него:
— Давай спать, Проповедник. Поговорим об этом позже.
Удивительно, но он не стал настаивать. Явно вспомнил, что не все тайны умеет держать за зубами. Ему совершенно не стоило знать, что законница украла кинжал у Кристины.
По крайней мере — сейчас.
Франческа уехала под утро, унеслась на снежных крыльях просыпающегося бурана, проскочив в тот момент, когда выходить на дорогу было еще не опасно. С рассветом, когда она уже должна была находиться в Дерфельде, вокруг постоялого двора разыгрался снежный ад.
Ветер выл, и постояльцы крестились, повторяя, что это черти беснуются перед великим праздником Рождества. За окном было белым-бело — сотни снежных мух закручивались спиралями, густыми облаками метались туда-сюда, накрывая тех, кто выходил на улицу.
Львенок, отчаянно зевая, выбрался в зал к полудню и, протирая глаза, сообщил:
— Отбой, старина. Сегодня, похоже, мы никуда не поедем. Коней бесполезно заставлять идти по такой погоде. Только замерзнем.
Он прав. Оказаться в снежном буране — приятного мало. Проще переждать, несмотря на то что виконт ждет стража уже не первый день.
— Хорошо.
— Тогда я спать. Когда еще представится такая замечательная возможность. — Он бросил последний взгляд в окно. — Надеюсь, она успела вернуться до непогоды.
— Уверен в этом.
— Проклятущие горы.
Он ушел наверх, а я остался в общем зале, где было гораздо теплее, чем в комнате. Меня никто не беспокоил, если не считать студента с лютней, предложившего сыграть в кости. Невысокий, чернявый и улыбчивый, он носил на плечах смешной цветастый плащ, больше всего похожий на лоскутное одеяло. На его куртке был нашит знак Савранского университета.
Я отверг его предложение, он ничуть не расстроился, сел в дальнем углу, занялся настройкой лютни, и через несколько минут его ловкие пальцы побежали по струнам, наполнив помещение музыкой.
— Вполне неплохо, — оценил Проповедник.
— Ему повезло, что он не на западе, — негромко сказал я. — Пост еще не кончился, и мелодию вполне могли счесть грехом. Его бы здорово поколотили.
— Каждый понимает Бога по-своему.
— Это уж точно.
Остальные застрявшие на постоялом дворе тоже слушали музыку. Сегодня в город приехали новые люди.
Двое бородатых купцов из Кантонских земель — в широкополых островерхих шляпах, длинных зеленых сюртуках и широких штанах в полоску, заправленных в сапоги. Эти сторонились всех, сидели, наклонившись друг к дружке, и что-то обсуждали, гудя, точно шмели.
Тощий паломник в плаще пилигрима, на котором был пришит неаккуратный крест, прислонив посох к стене и не поднимая глаз от чашки с водой, макал в нее черствую хлебную горбушку.
Благородная дама — молодая, привлекательная, белокожая особа с ярко-синими глазами, читала молитвенник. Двое ее охранников — совершенно одинаковые уроженцы Прогансу, сидели над картой, пытаясь понять, через сколько дней они доберутся до дома госпожи. Третий телохранитель ушел наверх, таща с собой седельные сумки.
Еще здесь торчала фермерская семья, приехавшая в «город» на праздник — большая, глазеющая на странников так, словно они были какими-то хагжитами или волшебными выходцами из Темнолесья. Возле стойки, выточенной из светлого дуба, восседал высокий господин. Я не видел его лица, зато прекрасно рассмотрел два длинных кинжала за широким потертым поясом и тяжелую шпагу. Этот мог быть кем угодно: солдатом, наемником, мастером фехтования или же просто опытным путешественником, считающим, что в дороге оружие лишним не бывает.
Я с тоской вздохнул. Если в ближайшие несколько часов буран не уляжется, меня ждет крайне скучный и бестолковый день.
— Первая звезда! — возмутился Львенок, бросая карты. — Ее сам дьявол не увидит на небе, когда такая метель! Ходить нам голодными или опять грызть какие-нибудь бобы. Убью за кусок мяса с кровью.
Пугало радостно осклабилось и выложило шестерку, заставив Проповедника застонать от отчаяния:
— Черт бы тебя побрал!
— Надеюсь, что он тебя не слышит, — серьезно ответил Вильгельм. — Сегодня не твой день.
— Он каждый раз не мой, когда вы оба собираетесь за карточной игрой! Я был лучшим игроком в деревне.
— А Львенок лучший в нашем выпуске. Он проигрывал лишь Шуко.
— Потому что цыган мухлевал, — улыбнулся страж. — Кто-нибудь из вас идет на торжественную литургию в честь сочельника?
Пугало подняло руку.
— Серьезно? — удивился я.
Оно кивнуло.
— Людвиг, кого ты слушаешь? — Проповедник скинул карты, выходя из игры. — Оно ходит в церковь лишь для какой-нибудь темной каверзы. Уверен, на этот раз оно задумало сожрать все праздничные облатки.
— Эм… — Львенок из-за карт взглянул на одушевленного. — Язык твой враг твой, Проповедник.
— Он вечно подает кое-кому плохие идеи, — заметил я. — Теперь тебе придется идти в церковь и следить за ним.
— Как будто я смогу его остановить, Людвиг! Впрочем, я, в отличие от вас, безбожников, не собираюсь пропускать службу. Чего бы вам не оторвать задницы от стульев и не порадоваться светлому празднику?
— Успеется, — беспечно отмахнулся Вильгельм. — У нас в запасе еще и Рождество. Будет когда постоять в церкви.
— Я в такую непогоду носа из дома не высуну, — ответил я на укоряющий взгляд души священника.
— Вроде ты не из сахара — растаять не должен. Или заблудиться боишься? Так здесь это довольно сложно сделать: один постоялый двор, одна церковь и две параллельные улицы с четырьмя десятками домов. На юге речка, на востоке лес, на западе обрыв, на севере гора. Даже слепой и то не заплутает.
— И все же я отклоню твое любезное приглашение.
— Вам повезло, что поблизости нет инквизиции. Они бы точно заинтересовались вашим равнодушием. — Но, поняв, что несуществующими ругару нас не запугать, он, недовольно бурча об изнеженных грешниках, вместе с Пугалом отправился на улицу.
— Что тебя гнетет, старина? — Львенок не спеша собирал разбросанные по столу замасленные и потертые игральные карты.
Он больше не был похож на беспечного весельчака.
— Когда ты последний раз видел Кристину? — спросил я.
— Давно. Еще до того, как мы с тобой пересеклись на балу во время Ночи Ведьм.
— А другие стражи? Гера рассказывала мне о пропавших. Что ты об этом знаешь?
Львенок подумал:
— Насчет пропажи не знаю. А вот убийство случилось. В сентябре я был в Лисецке. Пришлось сотрудничать с Орденом в опознании тела. Имя тебе ничего не скажет. Он выпустился четыре года назад, проходил обучение у Петера. Прикончили средь бела дня. Два арбалетных болта — под ключицу и в правый бок. Забрали кинжал.
— Убийц нашли?
— Да. В тот же вечер. Местные кретины. Их отправили на дыбу, но толком ничего узнать не удалось. Нет имени заказчика, которому они передали клинок. Их четвертовали на глазах у всего города и постарались сделать так, чтобы весть разлетелась как можно дальше.
— Недостаточно далеко, раз я узнаю об этом только от тебя. Кинжал, разумеется, пропал?
— Да. Но слушай, возвращаясь к Кристине. Рано за нее волноваться. Вполне возможно, что она появится в Арденау, на собрании. Ты сам там будешь?
— Постараюсь.
В дверь постучали.
— К тебе? — спросил я.
Страж покачал головой:
— Я никого не жду. Входите!
Гостем оказался давешний студент в цветастом плаще.
— Господа, купите лютню, — предложил он, прежде чем мы успели выставить его за дверь.
Вильгельм протянул руку и взял из рук молодого человека инструмент. Неспешно осмотрел деку, корпус, тройную розетку уникальной работы, шейку.
— Составные ребра? Умно. Черное дерево, вишня, а это что?
— Палисандр, — ответил продавец.
— Кто мастер?
— Синьор Джузеппе Гуаданини из Пьеве-Санто-Стефано.
Вильгельм одобрительно хмыкнул и занялся настройкой инструмента. Это отняло у него какое-то время, так что я показал студенту на стул, а тот с улыбкой ткнул в стоявшую на столе бутылку вина.
— Чураетесь поста? — между делом спросил Львенок.
— Бог меня простит, — беспечно улыбнулся он.
Молодой человек оказался не таким уж и юным. На мой взгляд, ему было лет двадцать пять.
— Отличный плащ, — оценил я, протягивая ему наполненный стакан.
— Благодарю, страж. — Он театрально поклонился. — Купил его у старьевщика в Руже. Оказалось, удивительно полезное приобретение для путешествий. Но он не продается.
Львенок взял несколько аккордов:
— Лютня великого мастера менее ценна, чем цветастый плащ?
— Представьте себе. Я человек противоречий. Ценность тряпки для меня выше, чем этого превосходного инструмента. Согласен на двенадцать дукатов. Вы, как я посмотрю, ценитель и понимаете, что я отдаю ее задаром.
— Что думаешь, старина?
— Отродясь не умел играть. Тяжелые времена, господин студент?
— Верно, — не стал отрицать тот. — К моему сожалению, четверо господ из гильдии плотогонов оказались куда опытнее меня в игре в кости.
— То есть обманывали они куда лучше, чем вы.
— Вы угадали. — И это его тоже не смутило. — К тому же они не оценили моего обаяния, и у них были большие кулаки. Так что мне пришлось, разумеется, с глубочайшим сожалением сперва признать свой проигрыш, а затем и банкротство. Ну, так как?
— Увы. — Львенок протянул инструмент владельцу. — При мне нет даже половины нужной суммы.
— Жаль, — ничуть не опечалился студент. — Тогда, возможно, господ стражей заинтересует старинный гримуар? Два дуката, и он ваш.
Наш гость был не из простолюдинов или ремесленников — слишком чистая речь без малейшего акцента, хотя, скорее всего, его родной язык — гестанский. Возможно, третий-четвертый сын какого-нибудь барона средней руки, которому нет смысла надеяться на наследство, и единственный путь наверх — это хорошее образование.
— Как я посмотрю, студент Савранского университета не считает зазорным торговать со стражами, — усмехнулся я.
— О, моя альма-матер конечно же находится в Прогансу, и некоторые мои собратья по обучению набрались радикальных взглядов сей страны. Но, поверьте, господа: я не отношусь к подобным людям. И считаю вашу работу крайне важной с точки зрения социологии.
Львенок поднял брови:
— Ну, если так… давайте посмотрим книгу.
Том, извлеченный из сумки, был переплетен в новенькую кожу, а вот страницы оказались старыми и пожелтевшими.
— Это «Атлас адских существ, охраняющих преддверия, а также входы, выходы и лазейки и посещающих мир Господа для вреда людям, в категории от шестой до шестнадцатой» Густава Йозерклавца. Разумеется, хорошая копия. Одна из первых отпечатанных книг на типографии в Оляснице. Рисунки, хочу заметить, цветные.
— Язык староцерковный?
— Именно так.
— К сожалению, я на нем не читаю. Но книгу куплю. Изображения интересные, а библиотека Арденау всегда рада хорошим вещам. Надеюсь, вы не просадите монеты в кости этим же вечером. — Львенок полез за деньгами. — Кстати, откуда она у вас?
— Украл из университетского хранилища, — предельно честно ответил господин студент. — Решил развлечь себя занимательным чтивом в дороге.
Мой друг с ухмылкой протянул молодому человеку две тяжелые золотые монеты.
— Господа, вы меня спасаете! — чинно поблагодарил тот, убирая деньги за пазуху.
— На каком факультете вы учитесь?
— На богословском.
Львенок от хохота едва не скатился под стол. Студент, ничуть не обидевшись, благосклонно улыбался, словно бы радуясь, что стал причиной веселого настроения окружающих.
— Играющий в кости, пьющий вино в пост, продающий украденные книги! Вы точно хотите стать клириком?!
— Вообще-то я планирую получить должность кардинала, — серьезно ответил тот.
— Кардинала? — полюбопытствовал я. — Почему же тогда сразу не Папы?
— О, господин страж. Я ставлю перед собой лишь осуществимые цели. В выборе наместника Бога слишком много случайностей и неизвестных. Чтобы просчитать столь непростую партию, следует хорошо знать соперников, врагов и сторонников. Я подумаю об этом после получения белой лошади с красным покрывалом и золотыми поводьями.
— Что же. Тогда через какое-то время я буду хвастаться, что спас от голода защитника возвышения святой веры, мира и процветания всех христианских народов, приращения и крепости Святой Церкви, — усмехнулся Львенок.
Студент ответить не успел, потому что дверь едва не слетела с петель, что есть сил громыхнув об стенку.
Мы с Львенком уставились на Проповедника. Надо сказать, что старый пеликан обладает минимальным контактом с нашим миром и в лучшие свои дни едва способен удержать в руках карты. Чтобы так долбануть дверью, требуется очень много сил, которых у Проповедника столько же, сколько у меня ангелов в кармане. Лицо у души было искажено от ужаса, и выдавить мой приятель смог лишь:
— Церковь! Там… ужасно!
Он исчез прежде, чем я успел узнать, в чем дело. Подхватив куртки, мы бросились к лестнице.
— Эй! Что такое?! — крикнул нам в спины студент, который, разумеется, ровным счетом ничего не понимал.
У меня еще мелькнула в голове глупая идея, что Проповедник научился у Пугала зло шутить и нашел способ заманить нас на праздничную службу, но она тут же исчезла, стоило нам спуститься на первый этаж.
Входная дверь была настежь распахнута, и холодный морозный ветер, пахнущий зимней ночью и снегом, гулял по быстро остывающему залу. Его порыв загасил большинство свечей, зажженных в двух огромных люстрах и подсвечниках, и теперь к запаху зимы примешивался приятный оттенок воска и дымящихся фитилей. Огонь в камине трепетал и прыгал, но его света вполне хватало, чтобы я увидел старуху из семьи фермеров и ее внука, возле которого она стояла на коленях. Маленькое тело было изломано, и на досках уже набралось довольно много крови.
Львенок было бросился им на помощь, но я одернул его:
— Здесь мы уже бессильны.
Он неохотно кивнул.
Я первым вышел на улицу. Ветер тут же холодным стилетом ударил в грудь, насмешкой дыхнул в лицо, кинув в глаза пригоршню снежинок. Я на бегу запахнул куртку, набросил на голову капюшон, но его сдуло очередным порывом. В меня едва не врезался хозяин постоялого двора, я чудом успел отскочить в сторону, когда он, воя от ужаса, пронесся мимо.
— Будем осторожны, пока не поймем, что случилось.
От постоялого двора до церкви было шагов восемьсот. Прямо по улице до скобяной лавки, а затем направо. Город словно вымер, лишь поземка стелилась по разбитой мостовой, да в некоторых домах тускло мерцал свет. Глухо, отчаянно завыла собака и захлебнулась собственным воем, отчего стало еще более жутко.
Черное чудовище с топотом вылетело из снежной мглы, и теперь уже Львенку пришлось проявить чудеса ловкости, чтобы не попасть под копыта. Лошадь и нахлестывающий ее наездник на крыльях ужаса пронеслись мимо нас.
Я покачал головой. В такую погоду уезжать из города глупо. Лесные дороги занесло, если животное устанет или сломает ногу, на морозе всадник будет обречен.
— Чертов ублюдок! — выругался Вильгельм. — Спорю на дукат, он свернет себе шею через четверть лиги!
— Мне дороги мои деньги.
На перекрестке нас ожидало Пугало.
— Что там?
Одушевленный красноречиво провел большим пальцем себе по горлу.
— Ну, здесь все понятно без слов, старина. — Львенок пытался рассмотреть церковь, но ее скрывал снегопад.
Я сделал шаг, однако Пугало неожиданно встало у меня на пути, положив ладонь мне на грудь. А затем мягко оттолкнуло назад.
— Это что-то новенькое. С каких пор ты решило останавливать меня?
Оно смотрело сверху вниз, и по его взгляду ничего нельзя было понять. Разве что ухмылочка стала более зловещей, чем обычно.
— Ты же знаешь, что я все равно пойду дальше, — негромко сказал я ему.