70

Прошло два дня с того момента, как Билл Харченко вернулся из командировки. Все переговоры с авторитетами независимой журналистики прошли успешно, и Имперское торговое агентство получило необходимые гарантии.

Билл насладился домашним уютом, посидел с женой и ребенком, но на третий день пошел на службу, хотя был премирован целой неделей отпуска.

Придя в свой офис, он коротко поздоровался с секретаршей и пошел на представление к начальству. Что бы о нем ни говорили кадровые военные, он знал, как и что нужно делать.

Гроссадмирал Петен принял его сразу. Он приветливо улыбнулся, пожал Биллу руку и даже хлопнул его по плечу:

— В общем-то, Билл, вы практически наш парень. Даром что не нюхали солдатских носков.

Харченко благодарно улыбнулся. Солдатских носков он действительно никогда не нюхал, но что такое носки их соседа по дому в Инсберге, городе на Малакене, где прошло его детство, Билл знал. Эти носки сушились на перилах соседского крыльца, и когда ветер дул с их стороны…

— Честно говоря, Билл, не ожидал, что вы сумеете взять это дело под свой контроль и прижмете пройдоху Барнаби. Люди генерала Линкольна сообщили мне, что вы были там практически единственным настоящим мужиком… Я имею в виду, конечно, служебный аспект. Только служебный.

Дальнейшая беседа с гроссадмиралом прошла в дружеской и непринужденной обстановке. Петен был доволен, что его подчиненный оказался толковым парнем, а Билл ушел, окрыленный фактом, что его, гражданского слизня, признал за своего сам гроссадмирал.

Войдя в приемную, где находилась его секретарша, Харченко застал ее в объятиях Руди Хвалецкого — белокурого красавца с майорскими погонами.

Руди был великолепно сложен, и даже Билл втайне удивлялся, что парень с такой внешностью еще не сделал карьеру в кино или модельном бизнесе.

Впрочем, Зельда ему практически не уступала, и они были, что называется, звездной парой.

— О, извините, босс, — произнесла она, отпуская Хвалецкого, а тот как ни в чем не бывало отрапортовал:

— Доброе утро, сэр, я к вам.

— Какие-нибудь проблемы?

— Да вот вас давно не было, и накопились бумаги на подпись.

Хорошо, оставьте папку и можете быть свободны.

Да, сэр.

Руди и Зельда обменялись страстными взглядами, и майор вышел.

Харченко посмотрел ему вслед, а когда повернулся к секретарше, заметил ее презрительную гримасу. Он был для Зельды только боссом. Позволь он себе что-то большее, чем похлопывания по попке, и она сразу подняла бы скандал.

— Зельда! — неожиданно громко произнес Харченко. — Немедленно ко мне в кабинет!

— А что случилось? — спросила секретарша обычным, на всякий случай недовольным, голосом.

— Сейчас все узнаешь, — резко ответил Харченко и грубо дернул Зельду за руку.

Пораженная таким необычным для ее начальника поведением, девушка позволила затащить себя в кабинет, но, когда Харченко стал заваливать ее на письменный стол, она предприняла попытку остановить его.

Однако это было нелегко.

Билл воспламенился в одно мгновение и представлял из себя раскаленный кусок металла. Его страсть и огненная жажда лишили Зельду способности защищаться, и спустя мгновение она уже была в его полной власти, созерцая туманным взором то качающийся потолок, то лицо Харченко с оскаленными в улыбке безумного торжества зубами.

Сам Харченко двигался, как автомат, поражаясь своей силе и выносливости. Трудная командировка, а главное, знакомство с Ханной привели его в состояние, к которому он втайне стремился всю жизнь. Это была та самая уверенность в себе, и именно о ней Билл столько слышал и столько читал.

Теперь он мог практически все и больше ни в чем не сомневался.

Билл видел себя несущимся табуном, он чувствовал себя ураганом, сметающим города, он ощущал могущество собственной стихии и ничтожность любого препятствия, встававшего на его пути.

На пике совместного исторжения Билл и Зельда закричали, как два лесных существа, как дети нетронутой природы. Она восторженно и радостно, а он протяжно и предупреждающе — здесь была его территория и он не потерпит соперников.

Когда все закончилось, Зельда надела то, что могла надеть, и села на краешек стола, приходя в себя и пытаясь осмыслить случившееся.

— Все, можешь идти, — разрешил Харченко, тоже приводя себя в порядок.

Зельда кивнула и молча пошла к двери. Уже взявшись за ручку, она обернулась и робко, с нетипичными для нее интонациями, спросила:

— Завтра мне приходить?

— На работу? — не понял Харченко.

— К вам, — так же тихо пояснила она.

— Приходи. В одиннадцать утра для тебя нормально?

— В одиннадцать — нормально. Зельда уже открыла дверь, когда Харченко, что-то вспомнив, спросил вдогонку:

— А что у тебя с Хвалецким?

— Теперь уже ничего.