Глава 11
МЕРТВЫЕ И ЖИВЫЕ
Непиш вновь выбрал из двух дорог ту, которая уходила на восток. Сказал, что если не сворачивать, рано или поздно отряд доберется до деревни, в которой есть лошади.
— Так рано или поздно? — спросил Тару проводника.
— Дороги тут разные, — уклонился от объяснения проводник. — Путь один, а дороги разные. Я сам, бывало, иду к лошадникам два дня, а обратно неделя выходит. А вроде тем же шагом, тем же путем. Так что посмотрим. Как шагать будете.
— Быстро или медленно? — не понял Тару, приглядываясь к мощеному полотну и даже пофыркивая носом. — Как надо?
— Плотно или вразвалочку, — ответил Непиш.
— Плотно, значит, плотно, — согласился Кай, но, оглянувшись на отряд, похлопал по прикладу ружья, дал знать, чтобы спутники были готовы ко всякой пакости.
— А как же Анда? — не замедлил прицепиться к проводнику Эша. — Далеко ли до Анды? Нам в Анду нужно! Оракул сказал «идите». Так в ту ли сторону мы идем?
— Проводников много, — собрал на лбу пучок морщин Непиш. — Я в Анду не вожу. Дороги не знаю. Я веду, пока знаю, не буду знать, другой проводник найдется.
— Но так же можно год за годом петлять! — возмутился Эша.
— Чего же петлять? — не понял Непиш. — Пришел на старое место, выбирай другую дорогу. Все просто. Ни одна дорога не длиннее жизни.
— Ты это Мекишу бы сказал, — в сердцах сплюнул Эша.
— И его дорога была короче его жизни, — ответил Непиш.
— Смотреть по сторонам! — повысил голос Кай.
— Не пойму, — проворчал Эша, отставая от головы отряда. — Зачем вообще нужен проводник? Всего-то и делов, идти по мощенке да не сворачивать. Плотно, редко, вразвалочку, вприпрыжку — какая разница?
— Послушай, — придержал Кая за рукав Тару. — Сбавь ход, зеленоглазый. Ты ничего не заметил?
— Заметил, старый, как ты носом шевелил, — ответил Кай. — И скажу, что ты прав. Отправленные в побитую деревню воины пошли в другую сторону. И мы сейчас идем по их следам.
— Это что ж значит-то? — не понял старик.
— То и значит, что биться с ними придется, — усмехнулся Кай.
— С этими страшилами? — побледнел старик. — С мертвыми? Это как же?
— А как получится, — стер улыбку с лица Кай. — Впрочем, не загадываю. Мне пока не приходилось, но так я один ходил этими дорогами. Что на меня мертвяков тратить?
— Так их что, оракул послал? — оторопел Тару. — Это что значит-то?
— Думаю, что оракул — сиун, — сказал Кай.
— Сиун? — развел руками Тару и оглянулся назад, туда, где уже скрылась за кронами сосен крепость. — Так мы же ушли уже от него? Ты ж говорил, что мы перебить их должны?
— Ничего, минуем его посланников, все одно от нас не отстанет, — ответил Кай. — Появится. Надеюсь, в истинном облике. Во всяком случае, причины скрываться под личиной оракула у него уже не будет.
— Что ж тогда, Мекиш погиб зря? — прошипел шагающий за спиной Тару Усанува.
— Если доберемся до Анды, не зря, — ответил Кай. — То, что без пролитой крови не пройдешь ни одного сиуна, — это ведь только слова оракула, правда, сказанные чуть иначе, да и не в этот раз. Может, и мало ему будет этой крови. К тому же я проходил Паттара, а крови не проливал.
— Значит, Наршам был сиуном? — спросила Илалиджа и сама же ответила: — Понятно, что сиуном. Или кто-то думает, что среди танатских торговцев были живые люди? Морок, один морок! Конечно, сиуном. Нужно быть великим колдуном, чтобы править воинством мертвяков, да еще целый город поддерживать! Здесь без силы бога никак.
— Порой и обычный колдун может натворить таких дел, что… — покачал головой Эша. — Да что колдун. Возьми того же мугая-лесоруба. Что он может сделать с огромным кедром? Да ничего. Только если башку себе разбить. А если дать ему топор? Вот! Так и колдун.
— Наршам был сиуном! — злобно щелкнула тетивой Илалиджа. — Тогда почему ты не убил его там, зеленоглазый? Или испугался мертвяков? Думаешь, мы не смогли бы отбиться от них?
— Может быть, и смогли бы, — ответил Кай. — Только так убивать бесполезно. Было уже. Я двух сиунов знаю здесь, пока только двух. Наршама подозреваю, в другом уверен. А их двенадцать! Они хранители долины, они защищают ее от всякого, пусть даже он, как и мы, желает свободы их хозяевам. Я уже говорил, что они как цепные псы, которых нельзя приручить и которым ничего нельзя объяснить!
— А как их надо убивать? — не понял Тиджа. — Травить? Колоть? Рубить? Как?
— Каждого по-своему, — ответил Кай. — Не в том дело как. Главное — когда убивать.
— И когда же? — ускорил шаг, догнал зеленоглазого Вериджа. — Ты уж разъясни, Кай. Все одно главные воины в твоем отряде это мы.
— Схватка покажет, кто главный, — процедил Кай. — Но убивать сиуна можно только после того, как он себя явит.
— А если раньше? — Илалиджа сдернула с плеча лук, мгновенно наложила стрелу, подтянула тетиву к уху. — Если вот сейчас проткнуть голову проводнику, будет ли это значить, что с одним сиуном мы разобрались? Ты же о нем говоришь?
— О нем, да не о нем, — покачал головой Кай. — Пробовал. Думаю, что и Наршама нельзя убивать, пусть даже он послал бы на нас всех своих воинов.
— Что значит «явить себя»? — спросила Арма.
— Не могу описать, — ответил Кай. — Все сиуны разные. Но сейчас впереди идет не сиун. Идет обычный проводник — Непиш. И на наши вопросы отвечал не сиун, а могущественный колдун и оракул — Наршам. Спросишь, почему я так думаю? Потому что видел явление из Непиша сиуна Паттара. Но когда в один из заходов в долину убил Непиша до явления сиуна, сиун Паттара явился из другого человека. Понятно?
— Понятно, — клацнула клыками Илалиджа. — Так ты уж дай знать, как он явит себя.
— Увидишь — не ошибешься, — ответил Кай.
Дорога бежала с холма на холм, путники шагали бодро, но оставаться в готовности к схватке было нелегко. Среди рощ то и дело показывались хутора с подворьями, в лугах паслись коровы, в грязи на узких проселках рылись свиньи, поля сулили богатый урожай, от садов доносился дурманящий запах цветущих яблонь, селянки в цветастых платьях плели венки, а потом вдруг подул ветерок и забил ноздри ароматом парного молока да свежей выпечки. Шалигай так и подпрыгнул, забормотал что-то про родную деревню на полпути от Хилана к Зене. Теша и та забыла о Лилае, только и сглатывала слюну. Арма, которая держалась поблизости от Кая, крутила головой и думала, что, наверное, чего-то не понимает в замыслах создателей Запретной долины. Или же мороком была глинистая пустыня, а за невидимым занавесом пряталось именно то, что сейчас осязали ее глаза и нос? Или охранители Анды изначально задумали окружить древний город не неприступными стенами и рвами, а сельским очарованием, чтобы всякий путник, прикоснувшись к нему, исполнился бы негой и забыл обо всем прочем? Отчего же тогда так высоки стены Танаты? И что думают хотя бы вон те крестьяне с косами, что затянули какую-то веселую, почти хиланскую песню, которой Шалигай принялся подпевать, о прошедшей по этой дороге сотне мертвых воинов?
— Вранье, — прошептала Арма. — Все вранье. Как картинка, намалеванная на доске. Озимые в зерно должны только через полтора месяца выйти, а тут они вот-вот осыпаться начнут. Да и трава в пояс. Откуда?
— Картинка — не картинка, — оглянулся Кай, — но уже то хорошо, что не одеяло, из-под которого всякая пакость выпрыгнуть может. Все на виду, и ладно.
— Далеко ты проходил? — спросила Арма.
— Вот. — Кай прищурился, протянул руку вперед и показал на торчащие над лесом скалы. — Дальше тех камешков не забирался. Можно было расстараться, но почувствовал, что один не дойду. Да и пополз морок, в клочья начал рваться, крови захотел.
— Почему Наршам послал воинов, а не приказал убить нас в поселке?
— Не знаю, — ответил Кай. — Может быть, он только соглядатаем поставлен здесь, на самом краю долины? Не здесь его оборона? Думаю об этом. И всякий раз вспоминаю, что вот эти двенадцать сиунов — созданы богами. Они их тени, охранители. Понятно, что боги не собственное узилище создавали, а недолгую защиту творили, но коли уж она затянулась, должна была проявиться не только их глупость, но и мудрость. А мудрость в том, что не только враг может прийти к ним через долину. А я пока вижу только глупость. Уничтожить готовы любого, не разбирая. Понимаешь? Поймешь, когда Паттар явит себя.
— Когда он явит себя? — спросила Арма. — И как?
— Ну вот, — рассмеялся Кай. — Ты мне свои слова говорить не хочешь, а от меня слов ждешь? Увидишь сама. Спугнуть боюсь его. Вдруг не сделает того, что должен? Где его потом ловить? И как? Тару! — окликнул зеленоглазый охотника. — Веревка-то еще есть у тебя?
— Есть веревка, — сдвинул брови старик.
— Понадобится, — кивнул Кай. — После полудня, ближе к вечеру понадобится.
Дорога между тем продолжала виться между деревеньками и хуторами, и словно не было в этом краю ни палхов, ни лапани, что явно должны были где-то разыскивать обидчика Меченого, Сарлата-то добрался до Танаты. Но и Сарлаты не было видно, ни следов его, ни еще кого, кто пробрался в долину через Ледяное ущелье. Да и мертвые воины, что прошли по дороге перед отрядом, вроде бы тоже исчезли. Ближе к полудню дорога так и вовсе нырнула в светлую рощу, затем оказалась уже и не только дорогой, но и деревенской улицей, на которой шумел какой-то праздник, потому что всюду стояли столы со снедью, и лилось вино, и пелись песни, и дудели дудки. И селяне и селянки один за другим подбегали к отряду и тянули, тянули путников за рукава, приглашая разделить празднество, а то и остаться, хоть на месяц. Арма оглянулась и сама не сдержала улыбку, такая вдруг тоска ей почудилась в глазах того же Шалигая. Черноглазая девчушка подбежала к Каю с кувшином и чаркой, плеснула вина. За ней поспешили ее подружки — у кого такой же кувшин, у кого теплая выпечка, у кого золотистый, запеченный в чугунке куренок.
— Что тебе заплатить за вино? — спросил Кай.
— Поцелуй, — вспыхнула румянцем селянка. — Но раз остаться не можешь, то не в губы, а в щеку.
Поцеловал девчонку зеленоглазый в щеку, выпил чарку, вернул ее, похвалил вино, дальше зашагал, а Арма вдруг почувствовала странный укол в сердце, но подумать не успела об этом, потому как и к ней подбежал молодой паренек, сунул в руки ароматный пирог с ягодой и бросился бежать, покраснев ярче ягодного пирога. Не в силах сдержать улыбку, Арма вновь оглянулась и разглядела тут же и счастливого, зацелованного Шувая, на плечах которого сидела чуть ли не дюжина ребятишек, и недоверчиво улыбающегося Усануву, и странно притихшую, на глазах становящуюся прежней красавицей Илалиджу, и всех спутников зеленоглазого, одаренных и пирогами, и вином, и, главное, радушием.
— Яда не могло быть в этом вине? — спросила Арма Кая, принюхиваясь к аромату пирога, когда деревня осталась позади, и даже Шувай спустил с плеч детвору, которая помчалась обратно в деревню, сверкая пятками.
— Яд был, — обернулся Кай, но тут же засмеялся. — Но не тот, о котором ты подумала. Другой яд. Искушение радостью и теплом. Уютом и добротой. Самый опасный яд и самый действенный.
— И какой же сиун это придумал? — прошептала Арма.
— Не знаю. — Он пожал плечами. — Мало что знаю, скоро предел, дальше которого я не ходил. Но думаю, что придумать подобное способен был каждый, но по настроению — только твоя мать. Точнее, сиун твоей матери. Ты заметила, как солнечно было в деревне? А ведь твоя мать — Хисса — богиня солнца, любви, рождения. И сиун ее — солнечный свет. Или забыла, как она уходила в Зене пятнадцать лет назад?
Арма остановилась, замерла, борясь с искушением побежать назад, чтобы бродить между этих добрых людей и искать, искать родное лицо.
— Мою мать звали не Хиссой, — сказала она, надувая губы. — Это ты назвал ее Хиссой. Она же была тенью Хиссы. Пеплом. В Зене ее звали Таваной. Послушай. А если она и вправду там, в деревне?
— Пошли. — Он взял ее за руку. — Там даже сиуна ее нет. Это только прикидка. Нас испытывают, понимаешь? Ничего, поймешь. Скоро. Вот поднимемся на холмик перед скалами, за рощей — сразу все поймешь.
За рощей все кончилось. На холм спутники поднимались, весело переговариваясь между собой, прикидывая, что скоро полуденный привал, и вряд ли что может быть лучше, чем присесть на мягкой траве, но на вершине холма разговоры смолкли. Обратная сторона его была мертвой. И все, что увидели их глаза за холмом, тоже было мертвым. Мертвая земля, усыпанная острыми обломками мертвого камня, так что ни прилечь, ни присесть. Мертвые скалы впереди без единого куста, без единого деревца. И почему-то не желтоватое, а серое небо. Замер отряд на гребне, остановился в безмолвии. И Непиш встал впереди в полусотне шагов, оглянулся, словно и сам усомнился, пойдут ли за ним ведомые?
Не сговариваясь, спутники обернулись. И Арма посмотрела назад, вдохнула запах сдобы и печеного мяса, вина и свежести. Взглянула на раскинувшуюся за спиной обильную землю. Впитала все еще доносящийся, едва слышный распев.
— Молотила баба, молотила, а как вымолотила, так и молоток уронила, — в сердцах бросил Шалигай. — Муженек под горячую руку попал.
— Пил, что ли? — переспросил Эша, вызвав грустные смешки, но голос подал Кай:
— И так будет еще не один раз, и не десять раз, а до конца жизни. Кто со мной, идем. Есть на ходу, привала пока не будет.
К полудню, когда отряд миновал безжизненное плоскогорье и начал подниматься, обливаясь потом от жары и сухости, в гору, запахло тленом, и когда Кай, обогнув очередную скалу, остановился, Арма сразу поняла, что впереди препятствие, и сама остановилась, едва не прижавшись щекой к плечу зеленоглазого.
— Вот они, ребятки, — пробормотал Тару. — Однако хорошо, что не с копьями.
Тропа, прежде чем сузиться перед крутым подъемом до пяти шагов, разбегалась за скалою на все двадцать, и именно там отряд ожидали мертвые воины. Вся сотня стояла недвижимо на расстоянии полета дротика. По десять меченосцев в ряду, ряд за рядом, и покрытые пятнами ржавчины клинки в их руках казались еще более ужасными, чем затянутые тканью лица. Непиш, не останавливаясь, дошел до первого ряда, мертвые раздались, оставляя проход, и сомкнулись, пропустив проводника.
— Ушел, — удивилась Теша. — Может, и нас так пропустят?
— Сомневаюсь, — с усмешкой выдохнула Илалиджа.
— Подождет нас с другой стороны, — объяснил Кай. — И правильно, нечего мешаться.
— Однако для него эти мечники что-то вроде придорожных столбов, — заметил Тару.
— Ну, вот и потеха, — потянул из ножен меч Вериджа.
— Снимайте мешки, — скомандовал Кай. — Прорываться бесполезно, эти не отстанут. Будем рубиться.
— А если вернемся в деревеньку? — поинтересовался Шалигай. — Все равно не отстанут?
— Не вернемся, — отрезал Кай. — И луки снимайте, этих протыкать без толку. Или рубить головы, или подсекать руки или ноги.
— А вот это мы еще посмотрим, — прищурилась Илалиджа.
Она взметнула короткий, выполненный из какого-то странного дерева лук, натянула тетиву так, что наконечник длинной, в два локтя, стрелы коснулся стиснувшей ложе ладони, и отпустила. Удар был хлестким. Стрела вошла точно в лицо среднего воина в первом ряду, прошла его насквозь, до оперения, качнула назад и пришпилила к воину, стоявшему во втором ряду.
— Ну как? — усмехнулась Илалиджа.
— И ни звука, — прошептал Шалигай.
Мертвые шевельнулись, первый ряд сделал шаг вперед, задние ряды отступили, увеличивая расстояние. Насаженный на стрелу воин из второго ряда уперся в спину переднего и толчком снял его со стрелы. Из глаза раненого поползло что-то черное, но он безмолвно занял место в строю.
— Я иду первым, — сказал Кай, вытаскивая из ножен серый меч. — Иду по правому краю тропы. За мной Вериджа. Десять шагов сзади, два — левее. За ним на таком же расстоянии Тиджа. Судя по всему, с копьем ты управляешься как с мечом, придется потрудиться. За тобой Шалигай. Не жмурься, хиланец, я видел, как ты ставишь ноги, справишься. Тоже десять шагов назад, два шага левее. Вот и вся тропа. Вторым рядом, — Кай посмотрел на Арму, — ты.
— А у нее-то где меч? — нахмурился Тару.
— Есть у нее меч, — ответил Кай. — За Армой Лилай, потом Течима, за ним Шувай.
— У меня молот, — прогудел мейкк.
— Бей сверху, не ошибешься, — посоветовал Кай. — Эша, Тару, Теша, Илалиджа, Усанува — сзади.
— Зачем это все? — покачал головой Тару.
— Проверка, — объяснил Кай. — Правитель вот этих молодцов просто решил размяться, думаю. Посмотреть, кто чего стоит.
— А ведь хороший мужик был, стоящий, — пробормотал Шалигай. — Да что толку, сказала ушлая хиланская торговка, вынося во двор пьяного гвардейца.
— Ну, начали, — сказал Кай.
Зеленоглазый пошел к рядам мертвых обычным шагом, перебрасывая меч из руки в руку, словно прогуливался по рыночной площади, через десять шагов за ним двинулся Вериджа, так, как должен идти настоящий воин — не слишком быстро, не отталкиваясь от полотна дороги, а словно прирастая к нему с каждым шагом. Затем Тиджа. Затем Шалигай. А зеленоглазый тем временем почти уже дошел до первого ряда мертвых воинов, и их ржавые мечи взметнулись одновременно вверх, как будто всех их держала одна рука. Но там, где только что был Кай, вдруг словно взметнулся вихрь, закрутился смерч, и в сторону от этого смерча сначала отлетела отрубленная рука с мечом, потом покатилась чья-то голова, и уже через секунду Арма поняла, что Кай рубится уже со вторым рядом мертвых, услышала странный рев, который начал издавать Вериджа, поняла, почему лица убитых в мугайской деревне наполнял ужас, и уже сама выдернула, извлекла из внутренностей посоха желтый клинок и пошла вперед, где закручивался смертоносный круговорот.
Все-таки они были довольно быстры — эти мертвые воины оракула Наршама. Вот уже в их ряды врезались и Кай, и Вериджа, и Тиджа, который орудовал копьем как косой, и Шалигай, что старательно рубил руки и головы, словно упражнялся на хиланской площади на соломенных чучелах. Вот уже и раны появились на теле пустотников, вот и Шалигай схватился за запястье, и мертвые уже оказались прямо перед Армой и Лилаем, и она вдруг с упоением вспомнила затверженную науку и подсекла одного, снесла голову второму, а потом поймала жест Лилая, встала с ним в пару и пошла исполнять парный смертоносный танец клана Смерти, удивляясь только хрусту, который раздавался позади, словно старательный селянин дробил колотушкой скотине на корм капустные кочаны.
— Вот вам, вот вам, вот вам! — утробно повторял, работая молотом, Шувай.
— Все! — наконец захрипел за спиной Армы Тару, и она опустила меч, оглянулась и с удивлением увидела, что нет больше ни одного мертвого воина, все лежат грудой, но не плоти, а бесформенной, издающий запах разложения мерзости, и из отряда все, кажется, живы, но все точно так же перемазаны черной слизью, а Шалигай и Теша сотрясаются тут же в приступах тошноты.
— Самая мерзкая битва, в которой мне приходилось участвовать, — закашлялся Эша, наклоняясь, чтобы отыскать клок ветхой ткани — протереть вымазанный в той же черноте кинжал.
— Быстрее! — поторопил, перешагивая через теперь уже ставшие неподвижными трупы, Кай. — Важное впереди. Очень важное. Важнее этой схватки. Раненые есть?
— Шалигай — запястье, Шувай — бедро, кусатара — бок. Но всё царапины, — поморщилась Теша, сплевывая. — И на пустотниках все заживает на глазах. Мне бы толику их здоровья. Только если и перевязывать, то не здесь. Дышать нечем.
— Непиш должен ждать через пару сотен шагов, там будет ручей, смоем грязь и идем дальше. Через четыре лиги небольшой перевал, думаю, спуск будет не короче. А разбивать стоянку в этих горах мне совсем не хочется. Так что отдых только под вечер. Наверное.
Арма развернулась, с благодарностью кивнула Лилаю, усмехнулась ревнивому взгляду Теши и побежала за посохом-ножнами.
— Хитра! — погрозил пальцем девчонке Тару.
— Хорошо сражалась, — бросил через плечо Вериджа.
— Кай лучше, — ответила Арма.
— Лучше, — кивнул Вериджа и почему-то зло добавил: — Лучше всех. А мог бы и еще лучше. А вот будь мы не в долине, то еще бы потягались, кто лучше.
— Словно сквозь паутину приходится продираться, — добавил Тиджа.
Арма почувствовала злой взгляд Илалиджи, но не подняла глаз, наклонилась за посохом, выудила из-за пояса тряпицу, протерла и спрятала клинок.
— Меч матери? — спросил подошедший Кай.
— Да, — закинула за спину мешок Арма.
— Сохранила, — удовлетворенно заметил зеленоглазый.
— И ты тоже сохранил, — напомнила Арма.
— Береги его, — кивнул Кай.
— Береги меня, — ответила Арма, — и меч сбережется.
— И ты, — усмехнулся зеленоглазый и махнул рукой: — Уходим.
Непиш ждал их у грязноватого ручейка, брызгающегося струйками над завалом из камней. Тропа огибала камни и начинала круто забираться в горы, превращаясь в вырубленную в скалах нишу не шире пары шагов. Проводник словно пересчитал про себя спутников, кивнул и, не дожидаясь омовения, двинулся дальше.
— Минуту! — предупредил Кай и снял с плеча Тару приготовленную веревку. — Всем обвязаться. Последним пойдет Шувай. Затягивай на поясе. Следующий через пять шагов. Смотрите, кто за кем. Я иду первым, за мной Арма, за ней Илалиджа, Тиджа и Вериджа. Всем обвязаться.
— На скалы, что ли, полезем? — не понял Шалигай.
— Куда скажу, туда и полезете, — ответил Кай. — Быстрее! Шувай! Тропа забирает вверх круто, но везде не уже двух шагов, везде ровная. В трех местах ступени. Слева стена в твой рост, справа пропасть. Как скажу — «глаза», — закрывай глаза и дальше иди на ощупь.
— А чего мне закрывать-то? — не понял мейкк. — Я ж высоты не боюсь, да и рана у меня — царапина. Может, я…
— Глаза! — повысил голос Кай, прихватывая конец веревки на поясе. — Закрыть глаза по команде, понял?
— Закрою, — пожал плечами великан. — А чего тогда проводника на веревку не посадили?
— Нельзя, — ответил Кай. — Он должен быть свободен, как…
— Как… — начал было Тару, но осекся под взглядом зеленоглазого.
— Вперед, — поторопил отряд Кай. — Четыре лиги до перевала.
Четыре лиги до перевала оказались нелегкими. И не потому, что с самого утра, начавшегося гибелью Мекиша, отряд шел без передышки, и не потому, что схватка, которая уложилась в несколько минут, отняла так уж много сил. Усталость накатывала откуда-то извне. Томила плечи, забиралась в грудь, хватала за колени. Тропа была вырублена так, словно над ней трудились тысячи камнетесов долгие годы. Ни одной лишней выбоины не было на дорожном полотне, высокие ступени во всех трех местах, о которых говорил Кай, блестели глянцем отшлифованного камня, даже насечка на гранях имелась, чтобы незадачливый путник не поскользнулся и не слетел в пропасть, которая тянулась по правую руку спутников в двух шагах от противоположного края тропы. Сначала она напоминала усыпанный осколками ров, потом раздалась до четверти лиги, углубилась и продолжала углубляться с каждым шагом вверх к перевалу, пока Арма вовсе перестала различать ее дно, хотя и тянула, тянула в сторону шею. Усталость таилась не в пропасти, а на тропе. В пропасти жила легкость. А уж когда закончилась третья порция ступеней, и скалы на противоположной стороне пропасти вовсе рассеялись, открывая затянутое дымкой пространство до горизонта, новый мир, высоту, воздух, чуть подернутые желтым облака, легкость начала долбить Арме в виски. Разговоры за спиной стихли, только покашливание Эша доносилось издали да чуть слышные ругательства Илалиджи на каком-то незнакомом, чужом языке. А когда нависающая порода исчезла и над головой и отряд оказался не в вырубленном тоннеле, а на узком карнизе, скальном уступе, Кай и крикнул, обернувшись, «глаза», и прошептал чуть слышно только для Армы — «держись». Она кивнула, словно он мог увидеть ее кивок, бросила короткий взгляд вправо, едва удержалась, чтобы не прыгнуть вниз, в эту легкость, ухватилась за веревку, подрагивающую между ней и зеленоглазым, закрыла глаза и вдруг почувствовала облегчение и поняла, что легкость за гранью уступа не в высоте и просторе, а только во взгляде.
— Здесь! — раздался странный голос Непиша.
Арма открыла глаза и разом увидела и начинающийся впереди спуск, и каменную арку над ним, и простор, звенящий простор справа, и Непиша впереди, который уже был не Непишем, а кем-то невыразимо прекрасным, частью простора и легкости, как были частью простора и легкости крылья, взметнувшиеся за его спиной. И точно такие же крылья взметнулись за спиной Армы, не хватало только легкости, но она была рядом, в одном шаге, главное не упустить, потому что потом уже может не получиться, а теперь только шаг — и всё, и она сделала его, и оторвалась от края, и полетела бы, если бы не мерзкий голос зеленоглазого — «куда?», и не его твердая рука, ухватившая летунью за ворот. Он дернул ее так, что Арма, ударившись спиной о стену, упала, путаясь в веревке, закрыла на мгновение глаза, почувствовала стыд и злость на саму себя, и тут же услышала фырканье лука Илалиджи и выстрелы зеленоглазого — один, другой, третий.
Легкость и высота растворились, и только перья, белоснежные огромные перья, рассыпаясь, падали в страшную пропасть. Арма оглянулась. Пустотная троица стояла недвижимо, а ниже на веревках болтались в обрыве — Теша, Шалигай, Тару и Лилай, а Шувай, Эша, Усанува и Течима подтаскивали их обратно. Теша рыдала, повторяя раз за разом — «зачем, зачем, я уже полетела», а Тару ругался, что соседи распрыгались, снесли его с края тропы, ненормальные.
— Ну, все на месте? — поинтересовался Кай, всматриваясь вверх. — Этот рубеж мы почти миновали. Дальше вон той арки я не был. Но теперь нам все равно придется пробежаться. И снимайте веревку, она будет мешать.