Книга: Знак Лукавого
Назад: Глава 4 СЛОВО РАЗЯЩЕЕ
Дальше: Глава 6 МАГИ И ЛАБИРИНТ

Часть II
ПРОМЫСЕЛ БОЛЬШИХ ДОРОГ

Глава 5
УБЕЖИЩЕ И УЧИТЕЛЬ

В моих записях наступает некий перерыв. Как ни странно, он вызван не какими-то новыми чрезвычайными событиями, обрушившимися на меня, а как раз наоборот — тем, что мне выпал определенный тайм-аут для отдыха и осмысления всего происшедшего и происходящего со мной.
Тайм-аут этот назывался периодом адаптации и протекал в стенах здешнего Убежища. Это был, по-моему, самый спокойный период в моей жизни в Странном Мире. Может быть, и во всей моей жизни вообще. Хотя и в Убежище ждали меня кое-какие приключения. Я бы, правда, назвал это место монастырем, но это тоже было бы не совсем верным определением. Ну хотя бы потому, что монастырю положен некий устав и более или менее постоянный контингент пребывающих в нем монахов, послушников и тому подобного народа. Положена также, по всей видимости, и некая иерархия, определяющая отношения между обитателями подобного заведения.
Ничего подобного пока не потрудились довести до моего сведения. Единственные два человека, которым меня представили более или менее официально, были Старейшина Убежища Ван Верден и мой Учитель — мэтр Герн. Всех остальных узнавать и устанавливать их роль в здешнем микрокосме мне приходилось уже в рабочем порядке.
Все законы Убежища были, как видно, неписаными, а его статус — в моем понимании — весьма неопределенным. Однако жизнь здесь была весьма четко регламентирована, и любое нарушение заведенного порядка вещей тут же ставилось нарушителю на вид — реакцией окружающих и немым укором старших.
Собственно Убежище находилось в черте небольшого провинциального городка земли Рикк. Городок, носивший название Коонр, только тем и был примечателен, что в нем располагалось Убежище, и откуда-то из его окрестностей тайные тропы вели к порталам — Вратам в Иные Миры. Кроме того, в городке имелась Школа Грамотеев, что-то вроде филиала столичного университета, и отменно зловонное кожевенное производство. К счастью, его цеха располагались с учетом розы ветров, и в сторону самого городка их ароматы долетали нечасто.
Про городок можно было бы рассказывать долго, он был весьма своеобразен, но я оставлю это на потом. Достаточно сказать, что напоминал он средневековый европейский городишко, властвовали в нем искаженный до неузнаваемости португальский и английский говоры, а имена его обитателей с неукоснительным постоянством оканчивались на «ра», «га», «ча»… Фамилий в Странном Крае, как я понял, почему-то не признавали.
Но так или иначе, а Убежище — несколько самостоятельных кварталов на окраине, напоминавших студенческий кампус, — было отрезано от самого городка невидимой стеной. Видимую преграду, невысокую, потихоньку разваливающуюся со временем каменную стену да русло неглубокого ручья преодолеть мог каждый желающий. Как в ту, так и в другую сторону. Однако особенно много таких желающих не замечалось. Не то чтобы обитатели Убежища были все как один затворниками. Нет. Просто у них были свои занятия и связанные с ними интересы, а у горожан — свои.
И если кому-то надо было отправиться в город, за провиантом, отсутствующим в местной лавке, или к портному, никто этому не чинил препятствий. Так же, как и редким посетителям Убежища, являвшимся, как правило, издалека посоветоваться со здешними Учителями или по другим не слишком понятным мне — нуждам. Иногда из городка или из мест по соседству наведывалось этак с полдюжины энтузиастов и любопытствующих чудаков. Состав их был почти постоянен, и лица их скоро примелькались мне.
Какого-либо главного корпуса да и административных зданий вообще в Убежище не было. Кроме разве что нескольких часовенок разных вероисповеданий да пары площадок для проведения каких-то действ. Мистерий или спектаклей, может быть. Да, были еще и библиотеки. Но каждая из них была скорее всего епархией того или иного Учителя. Посещать их не возбранялось, впрочем, и лицам, в ученичестве у этих мэтров не состоящим. В основном здания Убежища составляли жилой фонд, в котором и обитал его сменный состав — ученики и относительно постоянный — Учителя. Что до встреч с лицами явно вышестоящими и влиятельными в здешней, ничем не обозначенной табели о рангах, то они назначались и происходили где угодно. Старейшина обычно проводил «встречи в верхах» в своем жилище — немного более просторном по этой причине по сравнению с апартаментами простых Учителей. Апартаменты эти если и отличались от жилища простых смертных, так только наличием некоего гибрида лаборатории и классной комнаты на одного-двух учеников.
Было еще несколько лавочек, торговавших всякой всячиной, необходимой для жизни, и даже предметами искусства. Последние были весьма интересны и зачастую не слишком дороги. Впрочем, я выразился не совсем правильно. Не надо думать, что речь шла о каких-то художественных салонах. Скорее это были отдаленные родственники диккенсовской «лавки древностей», в которой только что нарисованные полотна могли соседствовать с какими-то корабельными астролябиями вековой давности. Особняком, правда, располагались три или четыре лавки букинистов. В которых, кстати, можно было обнаружить и вполне современный компакт-диск или целый «винчестер».
Но ощущение средневековой старины не покидало на узких, мощенных то брусчаткой, то причудливой мозаикой улочках Убежища и двориках, упрятанных в глубь крошечных кварталов. И улочки эти, и дворики весьма располагали к, неспешным прогулкам и неторопливым размышлениям на отвлеченные темы.
* * *
Впрочем, располагали они к такому времяпрепровождению только ласковыми и мягкими риккейскими летом и осенью. Мне же пришлось повидать и тамошнюю зиму (очень короткую, но изобиловавшую снежными штормами), и мокрую, ненастную весну, довольно затянувшуюся в тот раз, по словам старожилов,
В течение этого капризного года не было лучше места, чем стены ставшего мне на время родным дома. Это была, собственно, келья, но довольно уютная. Рарполо-жена она была в не слишком большом трехэтажном доме-квартале, сложенном из прочного, смахивающего на гранит камня. Внутри же комнаты немногочисленных жильцов были выложены мягким светлым камнем, довольно приятным на ощупь. Камень этот обладал весьма полезным свойством: теплый и сухой зимними вечерами, он был прохладным, чуть влажным, каким бывает мох на стволах вековых деревьев в жаркий летний полдень.
Предметы мебели — в привычном понимании этого слова — в моей келье были представлены, пожалуй, только не слишком удобной и увесистой каменной скамеечкой. Роль всех остальных предметов обстановки выполняли каменные полки и ниши — таков, как я потом понял, был вообще здешний стиль. Полка — подоконник, она же — письменный и обеденный стол. Под ней — батарея парового отопления. Ниша — лежанка, она же в застланном виде — кровать. Несколько многоярусных ниш для личных вещей, книг, одежды.
В потолке, в выдолбленном в камне гнезде, обычная электролампа, закрытая плафоном из какого-то матового, полупрозрачного камня. Правда, выключателя при этом осветительным приборе не было предусмотрено. Зажигалась и гасла она, как и все лампы в доме, по воле дежурного (иногда эту роль исполнял я). Обычно хватало света и из широкого — почти во всю торцевую стену кельи — окна с рамами вагонного типа. Кажется, эти дубовые рамы да и само оконное стекло были единственными не каменными предметами обстановки. Нет, вру: была еще дубовая же дверь отхожего места, вполне современного по своему оборудованию и ужасно тесного. Собственно, из-за наличия этого удобства я и остановил свой выбор на этой комнатенке.
Нельзя сказать, что жилище это мне выделили. Выделили мне пригоршню разнокалиберных монет, на несколько из них я и арендовал келью. Выбрать его мне помог один из новообретенных знакомых — Мюнц. Как я понимаю, был он человеком на подхвате сразу у нескольких Учителей и специализировался подаче полезных советов вновь прибывшим. Слишком большой благодарности он за эти услуги не требовал и обходился соучастием в трапезе то одного, то другого ученика, когда-то осчастливленного его вполне бескорыстным и, как правило, довольно толковым советом. Что до меня, то Мюнцу нравилось выпить со мной кружечку-другую местного пива, очень духовитого и совсем слабого.
Впрочем, такая возможность представлялась ему редко. И я, и другие ученики имели не так уж много времени на то, чтобы болтаться по харчевням, а тем более угощаться чем-либо хмельным. Здешних Учителей медом не корми, а дай им назначить своим ученикам тот или иной пост или какое иное ограничение — то для подготовки к очередной серии магических упражнений, к углубленной медитации, а то и просто для профилактического укрепления и возвышения духа.
А в плохую погоду было и вовсе не до шатаний по Убежищу. В лучшем случае трапеза для меня сводилась в такие дни к разогретому на спиртовке чаю (точнее, травяному настою) или местному кофе и бутербродам.
Эти последние бывали порой фантастической конструкции — слепленными на основе снеди, закупленной в ближайшей лавке.
И эта снедь, и другие покупки (в основном кое-что из одежды), и само мое жилье оплачивались из денег, которые разносил дежурный «почтальон», тоже рекрутируемый из числа учеников. Поскольку эта роль ни разу не выпала мне, то оставалось только строить догадки относительно того, кто и как определял размеры наших стипендий. Не говоря уже о первоисточнике этих пособий. Изобилие видов и номиналов здешних монет (бумажные купюры мне ни разу не попадались) сначала обескураживало. Но довольно быстро (опять-таки не без помощи всезнающего Мюнца) я начал составлять кое-какое представление о здешней монетарной системе. По крайней мере о ее практической стороне.
Самой ходовой монетой в этих краях были восьми — и десятиграннички с выбитым в качестве герба изображением уже слишком хорошо знакомой мне твари, а решку украшали выполненный арабскими цифрами номинал монеты и ее наименование на латыни. Вполне недвусмысленное слово «DRACO». «Дракон». Ни больше ни меньше.
* * *
Я не заметил никаких особых оборонительных сооружений или скоплений войск и военной техники ни на границе Рикка, ни вокруг Убежища. Тем не менее все обитатели городка были полны спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Здешний быт разительно отличался от дерганого, чреватого опасностями существования, которое вели совсем неподалеку обитатели гор и территорий племен.
То ли власть здешних магов была столь велика, что внушала эти спокойствие и уверенность жителям городка, то ли их безмятежное существование обеспечивалось мощными вооруженными силами здешней центральной власти. Об этом можно было только гадать.
* * *
Говоря об Убежище, было бы глупо ни словом не обмолвиться о народе, населявшем это место. Он был странен, как и все здесь. Уже в дороге мои спутники-конвоиры успели растолковать мне, что Убежище населяли в основном три категории существ, связанных со здешней магией.
И в первую очередь, конечно, заслуживает рассказа сословие, которое и было тем «наследственным материалом», который обеспечивал работу всего механизма Убежища и его самовоспроизведение. Членов этой касты вряд ли во всем риккейском Убежище было больше сотни. Их именовали здесь Учителями.
Учителя были народом относительно дружным. В их среде незаметно было склок, интриг или стремления козырять академическими заслугами. Впрочем, возможно, так только казалось извне. Учителя, при всем их ненавязчивом внимании и готовности всегда помочь любому, кто к ним за такой помощью обращался, были кастой замкнутой, сор из избы выносить не любившей. Если они и состязались в своих знаниях и умениях, то, наверное, только по гамбургскому счету, при закрытых дверях.
Никто из них не смотрелся затворником. Никто не чурался многолюдных сборищ, и никто не прочь был побалагурить как с себе равными, так и с народом попроще. Но забавная вещь — почти все свои разговоры эти «носители вековой мудрости» вели по пустякам. Со стороны могло показаться, что свои — чисто житейские т-проблемы обсуждают не слишком далекие селяне, коротающие уютный вечерок за неторопливым переливанием из пустого в порожнее. Для научных бесед и обмена серьезной информацией существовали иные места и иные каналы. Иной круг общения. Это не было секретом, но не было и чем-то обидным для непосвященных.
В здешнем обществе бытовало мнение, что знание, данное Учителям, это что-то вроде болезни, которая простому народу ни к чему. Примеров того, что знание это не делает людей ни богаче, ни счастливее, приводили тьму. Да и сам образ жизни Учителей — довольно скромный и демократичный — был веским аргументом в пользу такой точки зрения. В общем, Учителя были предметом уважения, но никак уж не зависти.
Не вызывали зависти и Ходоки по Иным Мирам. Но и располагали они к себе заметно меньше. Это была разношерстная и гораздо менее дружная компания. Да и состав ее менялся быстро и непредсказуемо. По большей части это были люди, основательно битые жизнью, молчаливые и часто имеющие друг к другу какие-то давние и не понятные посторонним счеты. Одни из них отсиживались затворниками, выжидая каких-то им одним известных событий или известий. Другие сразу же отбывали куда-то в иные места или назад к здешним Вратам. А некоторые в компании таких же, как они, бродяг, а то и вообще посторонних и подозрительных личностей — уходили в загул. Загулы эти были молчаливыми и ожесточенными, словно поминки по лешему.
Впрочем, я, пожалуй, возвожу напраслину на Ходоков. Со временем у меня появились среди них знакомые, от которых, при известном умении строить разговор, можно было узнать немало интересного. И о Странном Крае и о других пространствах бесконечного Мироздания.
А самой симпатичной частью населения Убежища были, конечно, ученики и недоучки. Учеников было немногим больше, чем Учителей. Редко у кого из мэтров набиралось больше двух-трех обучаемых. Недоучек — самых разных возрастных категорий — было куда как больше. Это были те, кому общение с Учителями пошло не впрок, но зато, зная все и вся про Убежище, смогли пристроиться здесь — в большинстве своем на птичьих правах и, судя по всему, пожизненно. Типичным представителем этой категории был уже помянутый мною «квартирмейстер» Мюнц.
Встречались здесь и другие категории жителей. Напрямую не связанные ни с магией, ни с блужданием между Мирами. Убежищу как-никак нужно было осуществлять полный цикл своего жизнеобеспечения. Так что представлено было и торговое сословие, и всяческие мастерские, и служители различных вер и конфессий (о некоторых из которых я слыхом не слыхивал).
А были и такие, которые к роду людскому отнесены быть никак не могли.
Своих теперь уже старых знакомых Привратников я встречал на улицах Убежища не так уж и часто, но регулярно. Передвигались они всегда группами, по пятеро-шестеро. Вечно куда-то торопились, и вид всегда имели чрезвычайно деловой и озабоченный. Были, видимо, и какие-то иные жители не нашего мира, присутствовавшие в Убежище. Время от времени мне попадались то своего рода паланкины, влекомые дюжими слугами, то автомобили весьма странного вида. И те и другие больше смахивали на некие батискафы, и как выглядели их обитатели, оставалось только гадать. Никто из этих внеземных созданий не вызывал у местных жителей ни особого интереса, ни каких-либо эмоций. Они, видно, были здесь обычным явлением.
Мне неизвестно, были ли среди учеников (и учениц) местные жители. Я таких не знал. Как правило, это были отобранные в далеких краях, а то и в Иных Мирах, как я, ребята. И почти все были значительно моложе меня. Одни ученики — Меченные Знаками — должны были иметь дело с магией. Другие, народ попроще и покрепче, готовились в Ходоки. Все они пребывали в разной степени эйфории от разного. Оттого, что оказались Избранными, оттого, что каждый день им представлялась возможность познания все новых и новых тайн, от неизведанных дорог, по которым им предстояло теперь идти по жизни… Мы быстро сходились друг с другом, несмотря на разницу в языках, возрасте, привычках и внешности. В нечастые часы нашей «вольницы» собирались по харчевням и, как правило, грузили друг друга веселым враньем и расспросами. Я с удивлением отметил, что становлюсь каким-то полиглотом-самоучкой.
* * *
Единственный, кто не давал мне забыть родной язык, это мой Учитель — Герн. Конечно, русский не был его родным языком, и это чувствовалось, но знал он его в совершенстве. Должно быть, работа с выходцами с моей родины была его профилем.
Как я понял, Герн и двое его учеников, точнее, уж скорее подмастерьев, были в риккейском Убежище «приглашенными специалистами». Приглашенными именно ради того, чтобы разобраться с моей скромной персоной. Вернее, с украшавшим мой локтевой сгиб Знаком. Теперь краситель, которым его замаскировал Дуппель, был тщательно смыт и сам Знак с превеликой тщательностью изучен целым консилиумом здешних авторитетов в области магии тату. Упоминание мною книг Якоба Левого произвело на консилиум почти такое же впечатление, как гибель твари над плато на моих тогдашних спутников. С рук на руки я был передан Герну моими «крестными» — Ольгредом и Дуппельмейром. Первоначально мне пришлось провести несколько томительных часов в ожидании «вызова на ковер». Несколько раз на меня выходили посмотреть оба ученика-подмастерья Герна — тогда еще неизвестные мне. За это время Герн, как я понимаю, выкачивал из «крестных» исчерпывающую информацию об истории моего явления в Странном Краю. И уж только после этого я предстал пред светлым ликом Учителя лично.
Я, со своей стороны, на всякий случай тоже подготовил некоторые вопросы к предстоящей встрече. Например, я срисовал одну за другой руны с монеты, подкинутой мне на лесной дороге. Но не в том порядке, как они были расположены по часовой стрелке или против нее, а просто в порядке возрастающей сложности. Бумажку с зарисовками я прихватил с собой на встречу. Монету оставил среди своих вещей в «гостевой» комнате, куда был поселен на первые дни своего пребывания в Убежище.
С легкой руки Толкиена, мои представления о магах воплощены были в образе кинематографического Гэндальфа. Так вот: общим у Герна с Гэндальфом была лишь первая буква их имен. Ну и разве что оба считались служителями Добра.
Меня еще с первых моих опытов знакомства с классикой фэнтези изрядно раздражало, что добро в них всегда потому лишь добро, что оно доброе. Зло же является злом, естественно, потому, что оно злое. И злой гений только тем и озабочен, что бы такого сделать плохого. Ну а добрые герои, если помышляют о каком-то благе для себя лично от своих подвигов во имя добра, то те неудобства, которые они терпят по ходу дела, с лихвой все это благо перекрывают.
Для жителя страны, в которой за время одной человеческой жизни добро и зло успели поменяться ролями по нескольку раз, очень тяжело воспринимать черно-белую мораль сказок для взрослых. Но ладно, это я так — к слову.
Герн, встреться я с ним при других обстоятельствах, был бы принят мною за человека из сферы бизнеса. В лучшем случае — за декана какого-нибудь престижного юридического или экономического факультета. Для мага он был слишком хорошо одет. Не наблюдалось ни остроконечного колпака с астрологическими знаками, ни мантии, ни даже козлиной бороды. Бородка у Герна была шкиперская, скобкой. В сочетании с импозантным платиновым окрасом тщательно ухоженной шевелюры, очками в тонкой золотой оправе и подогнанным по еще довольно спортивной фигуре костюмом от кого-то из «не наших» модельеров все это впечатляло. Но и наводило больше на мысль о преуспевающем и слегка молодящемся франте, чем о хранителе вековечных тайн Мироздания и повелителе потусторонних стихий.
* * *
Впрочем, это впечатление стало понемногу рассеиваться, когда разговор между нами вышел из колеи официального представления друг другу и мирно потек по неровной колее и колдобинам обстоятельств моего попадания в здешние места. Не то чтобы я сразу проникся безмерным уважением к своему будущему наставнику. Нет, просто я достаточно ясно понимал, что деваться мне сейчас просто некуда. А потому отношения надо строить, по возможности избегая конфликтных ситуаций.
Учитель основательно знал не только русский язык, но и обстоятельства теперешней жизни на постсоветском пространстве. Притом и события самых последних дней. Это приободрило меня. Я ощутил надежду на то, что не намертво отрезан от родины.
Снова последовал осмотр моего Знака, снова была выслушана уже навязшая у меня в зубах история этого моего сомнительного приобретения, снова я отвечал на кажущиеся мне довольно бессмысленными, но, наверное, важные для моих теперешних хозяев вопросы. Я почти сразу понял, что Герн выслушивает мою историю уже не в первый раз И, скорее всего, даже не в третий или в четвертый. Так что меня он понимал с полуслова. Его гораздо больше интересовали не факты в моем изложении, а мое к этим фактам и его вопросам отношение.
Поговорили мы и на более общие темы. О том, например, как мне понравились здешние края и как я устроился на первое время. Потом Учитель тихо обменялся парой слов с моими «крестными» — попросил оставить нас с ним наедине.
Некоторое время мы сидели молча, затем Герн позвонил в небольшой колокольчик, его подмастерье принес самый настоящий чай с лимоном и сухарики, и мне был сделан приглашающий жест к накрытому журнальному столику.
— Вы — очень тяжелый случай, Сергей, — сообщил Герн, усаживаясь напротив меня, глаза в глаза. — До сих пор даже я не видел, чтобы магическим действием обладал искусственно нанесенный на тело Знак. Не врожденный, а именно вот как у вас — нанесенный с помощью татуировки.
— Я так понимаю, — пожал я плечами, — что это, должно быть, фальшивый, не такой Знак. Не знаю, как получилось у меня там, на плато… Наверное, это какое-то совпадение…
Герн тихо рассмеялся. Смех, надо сказать, у него был приятный, заразительный.
— По определению, Сережа… Разрешите мне перейти с вами на «ты? Я кивнул.
— Так вот: по определению все случаи магических происшествий — это чистой воды совпадения. Никакого вмешательства высших сил, только совпадение событий, имеющих каждое вполне естественные причины… Но ты прав, — Учитель посерьезнел. — Большинство здешних магов средней руки сочли бы твою татуировку фальшивым Знаком. Но…
Учитель поднялся и, держа чашечку с чаем, подошел к окну и стал приглядываться то ли к переплетению побегов плюща на решетке окна, то ли к рисунку облаков в далеком небе.
— Но дело в том, Сергей, что природа Знаков — предмет темный… Чем, собственно, твоя татуировка отличается от настоящего родимого пятна точно такой же формы? И в том и в другом случае мы имеем практически одно и то же — группу клеток кожи, окрашенных стойким пигментом. В одном случае этот пигмент выработал твой собственный организм, в другом — его ввели тебе извне. Поверь мне, других различий между этими вариантами нет. Никакой особой иннервации этого пятнышка. Никаких особенных генов и хромосом… Пятно и пятно — только и всего. Знак.
— М-м… Я не очень хорошо понимаю, к чему вы клоните, господин Герн, — признался я.
— Если хочешь, чтобы наши беседы продолжились, — быстро прервал меня мой собеседник, — обращайся ко мне на «ты». Я для тебя учитель, не более того.
— Хорошо… — обескуражено согласился я. — Я все равно не понял, что т-ты хотел сказать, Учитель…
— Смысл Знака, Сергей, — повернулся ко мне Герн, — в том, что он Знак. Ни больше и ни меньше. Знак — это информация. Команда. А теперь подойди сюда.
Он кивнул на письменный стол, на котором стоял небольшой, порядком устаревший компьютер. Явно из наших краев. Типичная «Желтая» сборка. Дисплей компьютера тускло мерцал.
— Смотри! — коротко бросил он. — Вот перед тобой, — он кивнул на слегка потертую клавиатуру, — Знаки. Для нас с тобой они имеют смысл. Для микропроцессоров, с которыми связана клавиатура, — тоже. Если я прикоснусь к определенному набору клавиш, то вот тут, на экране, начнут происходить чудеса. Ну, например, возникать тексты, картинки…
Он быстрым, мимолетным движением пальцев запустил какую-то давно уже устаревшую, наверное, игру. По экрану проползли титры и меню, а потом и впрямь начались чудеса. Там, за экраном, действительно помчались всадники. Зазвучала музыка и раскаты грома. Вдали выросли крепостные стены.
— Это, — пояснил Учитель, — модель того мира, в котором ты очутился теперь. Мира, который понимает Знаки. Не важно, откуда у него взялась такая способность. У нас будет время поговорить на эту тему. И на многие другие. Пока считай просто, что в эту реальность, окружающую тебя, встроен процессор, который опознает кое-какие Знаки и команды. Будем называть такие команды заклинаниями. Какая, в сущности, разница? А вот это, — он быстрым, решительным движением отсоединил клавиатуру от системного блока, — модель того мира, из которого пришел ты. Этот мир Знаков и Заклинаний не понимает. По крайней мере тех, которые понимает мир здешний. Они, миры эти, говорят на разных языках, если так можно выразиться.
Он демонстративно побарабанил по отсоединенной клавиатуре. Разумеется, на экране не произошло ровным счетом ничего.
— Ты, кажется, улавливаешь мысль? — через плечо спросил меня Герн.
— Только в общих чертах, Учитель, — признался я. — Все это немного необычно для меня.
Герн снова рассмеялся и отхлебнул чаю из своей чашки.
— Поверь мне, Сергей. Я большую часть своей жизни потратил на изучение всех этих тайн и чудес. И могу только повторить твои слова, мой ученик. Все это осталось для меня необычным. И с каждым новым фактом, который я узнаю, этот мир становится для меня все необычнее и необычнее.
Он вернулся к столику и жестом пригласил меня снова присесть. (Я, оказывается, и не заметил когда успел вскочить на ноги.)
— А теперь давай выясним, пожалуй, самый главный для тебя вопрос, Сергей, — уже более деловитым, сухим тоном сказал он. — Ты догадываешься, какую силу тебе может дать твой Знак, если, конечно, нам удастся активировать его. И, разумеется, понимаешь, что одни люди будут хотеть от тебя одного. А другие — их здесь называют «темными» — совсем другого. Но важно сейчас не то и не другое.
Я постарался глядеть на Герна прямо и не отводить глаза.
— Нужно, чтобы ты понял и ясно объяснил мне, — продолжал Учитель, — чего ты хочешь от Знака и от себя самого. Без этого наши с тобой дела не пойдут.
Мы помолчали секунд пять-шесть.
— Я думаю, — произнес Герн наконец, — что ты уже размышлял на эту тему. Или на очень близкую. Но я еще плохо знаю тебя. Может, тебе нужно время на раздумья? Имей в виду: его у нас не так много.
Я чуть-чуть покивал головой. Действительно, поразмышлять мне в этих краях пришлось довольно много. В том числе и над тем, чего же мне здесь, собственно, надо.
— В принципе, Учитель, — ответил я Герну, — я могу объясниться с вами уже прямо сейчас. Не знаю, получится ли это у меня и как вам понравится то, что я скажу.
Герн еще раз отхлебнул чаю и отставил чашку на стол.
— Не беспокойся, — тихо, вызывающим доверие тоном произнес он. — Думаю, нам удастся найти с тобой общий язык… Надо только правильно понять друг друга.
— Я хочу только две вещи, — сказал я, стараясь не сморозить какой-нибудь глупости. — Во-первых, я хочу знать: что произошло с моим братом? И во-вторых, если он жив, я хочу вернуться в наш с ним мир, в котором нет никаких чудес, никаких Знаков и заклинаний… Вот и все. Я готов для этого сделать все то, что вы от меня потребуете. Но лично я не нуждаюсь ни в колдовстве, ни в магии. И этот Странный Край мне тоже не нужен.
Герн глянул на меня, как мне показалось, с любопытством.
— Гм… — склонил он голову набок и стал на миг похож на какую-то озадаченную птицу. — Не каждый день приходится выслушивать подобные заявления от кандидатов в маги. И даже не каждый год. Хотя ты не первый. Тебе страшным кажется могущество, которое может дать тебе Знак?
Я покачал головой. Правильно выразить свою мысль я затруднялся.
— Мне кажется… — выдавил я из себя наконец. — Мне кажется, что Странный Край ничуть не счастливее тех мест, где никакой магии нет. Или даже, что здешним людям приходится чересчур дорого платить за всякие эти Знаки и Заклинания. Я в конце концов к вам сюда не напрашивался.
— Хм… — сказал Герн. — С одной стороны, спорить с тобой трудно. С другой — мы уже стоим перед фактом. Ты уже здесь — хотел ты этого или нет. И главное — давай расставим все точки над «i»… Твоего брата уже ищут. Но когда имеешь дело с Темными, то такие поиски — дело далеко не простое. Точно так же, как и отправить даже одного из вас назад, в родные края. Ты понимаешь, что мы вправе ожидать от тебя помощи…
— То есть, — постарался определиться я, — поиски Романа и наше возвращение я должен отработать?
— Ты просто будешь принимать в них участие, — пожал плечами Герн. — Конечно, по мере сил. И по мере того как твои способности станут мне ясны. А пока что… Пока не согласишься полчасика побыть под гипнозом? С этого будет начинаться каждое занятие.
Не могу сказать, что эта перспектива сильно порадовала меня. Но поскольку я давно уже не был допущен к государственным тайнам, то нанести кому-то вред своей болтовней под гипнозом я просто не мог. Потом я понял, что был довольно наивен. Но в освоении умения объясняться на здешней тарабарщине гипноз мне помог, и довольно сильно.
* * *
Учитель не стремился как можно скорее ввести меня в курс здешних дел. Скорее, он просто предоставлял мне возможность самому составить впечатление о жизни Убежища и Странного Края вообще. А занятия наши с ним на первых порах посвящены были многочисленным тестам, сеансам гипноза (к которому я оказался предельно малочувствителен) и тренировкам разных странных умений. Ну, например, умения угадывать намерения человека по его походке и речи. Или погоду на завтрашнее утро. Всем этим я занимался с утра до вечера, и поэтому сама собой напрашивалась мысль о том, что небольшое количество свободного времени, которое оставалось в моем распоряжении, надо было употребить с наибольшей пользой для достижения тех двух целей, которые я поставил себе.
Для этого мне требовалось найти ответы на кое-какие вопросы попроще. Например, надо было уяснить, кто такие Темные и что им надо от меня и моего Знака. Кто из Ходоков посещал за последнее время наш земной мир, что там творится сейчас, и главное — каким образом проникает туда этот бродячий народ и что может простой смертный вроде меня предпринять, чтобы нащупать свою дорожку домой?
Присматриваясь к Ходокам и размышляя о них, я припомнил, что у меня среди этих странников есть или вполне может найтись не то чтобы просто мой знакомый, но, по крайней мере, хороший знакомый моего знакомого. Отец Тагары.
Здешний обычай держать в секрете свою родословную и не иметь фамилий, а уж тем более отчеств далеко не облегчал мне поиски этого человека.
Скорее всего, чтобы добраться до него, проще было бы для начала отыскать самого Тагару. К этому меня подталкивал не только его рассказ об отце, ходившем туда, но и странное чувство, которое оставил у меня тот нелепый, как и все сны, сон о ночном явлении мальчишки в мое земное жилище. Чувство, что его судьба какой-то странной ниточкой связана с судьбой моего брата. Странно, но далеко не всем, что связывало меня со странным парнишкой, мне хотелось делиться с мэтром Герном. Да и ни с кем другим, впрочем. Именно с идеей найти мальчишку дело обстояло совсем не просто.
Что до самого исчезновения Тагары из нашего «конвоя», то оно произошло почти сразу после того, как, плавно спустившись с плато, мы вступили в благословенные просторы края Рикк. Здесь он явно чувствовал себя как рыба в воде. Правда, у нас с мальчишкой успела состояться пара разговоров с глазу на глаз (в довольно относительном понимании этих слов). Если моим проводникам-конвоирам случалось задремать или отвлечься на какие-то разговоры или другие занятия, требовавшие их внимания, то Тагара не упускал возможности воспользоваться таким случаем.
Он принимался шепотом предупреждать меня о том, с кем и с чем в Убежище не следует иметь дела, а с кем стоит. Понять эти сбивчивые, торопливые слова было, наверное, трудно даже любому коренному обитателю здешних мест. Ну а уж мне и подавно. Запомнились только особенно страшные предостережения против черных Ходоков и постоянно повторяющаяся просьба не искать его самого в Убежище. «Я потом найду тебя сам!» — каждый раз обещал Тагара. Но что-то не торопился с этим. Кроме того, если у меня еще были причины для поисков мальчишки, то зачем ему сдался случайный спутник по дороге из горной территории племен в родной Рикк, было мне не слишком ясно. Только потом я понял, что оба раза он был прав: и когда просил не искать его, и когда предупреждал, что найдет меня сам.
Ничем помочь мне не могли и мои «крестные». Как мне кажется, оба они всерьез рассчитывали, сбагрив меня, благополучно убыть в родные края — на привычное поприще изыскания и вербовки носителей Знаков Судьбы. Если, конечно, тот край, в котором нас впервые свела судьба, был и впрямь их родиной. Но какие-то обстоятельства, возможно связанные с моей персоной, продолжали удерживать их в риккейском Убежище. Вскоре стало понятно, что большой радости от встреч со мной ни тот ни другой не испытывали. И уж чем-чем, а судьбой шкодливого даклы Тагары интересовались в последнюю очередь.
Следующие ходы в поисках нужных мне людей и информации тоже не отличались большой оригинальностью. Я решил хоть в малой степени, но довериться Мюнцу и паре Ходоков, которые не чурались разговоров с местными. Конечно, я и не думал ставить их в известность о том, что намерен как можно быстрее покинуть Странный Край, прихватив с собой брата. Для чего, пожалуй, придется ввязаться в сложные взаимоотношения с Темными. Я просто прикидывался лопухом, подружившимся по дороге с интересным попутчиком, наобещавшим ему с три короба и вот теперь разыскивающим его самого или его отца.
Что и говорить: Мюнц был одним из самых осведомленных проныр в Убежище. Если он и не знал каким-то чудом чего-то о ком-то, то уж точно знал, где это чего-то можно разузнать. И вскоре мне уже было известно, что в Убежище действительно жил парнишка Тагара с двумя своими братьями. Но их давно не видели. Еще я узнал, что отца Тагары зовут вполне земным именем Григорий, или Грегори, и что он уже давно, с прошлой войны, не появлялся ни в Рикке, ни в Убежище. Но были люди, которые от него регулярно получали весточки. В том числе и весточки для детей. По крайней мере до недавних пор получали.
* * *
Те двое Ходоков, которых я успел узнать более или менее хорошо, были людьми разными.
Крикмор (ей-богу, в каком-то из миров это слово было его фамилией, но здесь стало именем) был сух и педантичен, словно священнослужитель какой-нибудь особо аскетической секты. Вполне возможно, что именно эту роль он и играл. В его глазах постоянно читались подозрительность и суетное беспокойство о том, что что-то не в порядке со строгим, умеренно потертым нарядом. Или невероятно всегда чистыми ногтями. Никто из не знавших его близко никогда не заподозрил бы в нем любителя побалагурить и рассказать во время неспешной пешей прогулки историю-другую. Правда, рассказать по-особенному, на свой манер. Никогда не называя ни имен, ни точных мест.
В тот вечер, когда я принялся расспрашивать его о Тагаре и его отце, я, конечно, нарушил это его неписаное правило. Но, как ни странно, это не сильно испортило наш разговор, который происходил, кстати, по сложившейся у нас за пару недель традиции по дороге от кофейни «Мокко», по периметру Убежища, до моего или его жилища. Обычно мы делали два или три круга по этому маршруту, прежде чем окончательно разойтись по домам. В этот раз задержались немного дольше.
Перед тем как расстаться, Крикмор сделал нечто для него необычное. Он взял меня за застежку куртки — так, как обычно берут собеседника за пуговицу, желая привлечь его внимание.
— Я лишь немного знал Грегори, — произнес он тихо, словно не желая, чтобы нас услышали. — И практически совсем не знал его сына. И мне нечего рассказать про них такого, что помогло бы тебе. Но… Но пару слов сказать все-таки хочу. Понимаешь ли… Грег занимался особой работой. Ходил, если так можно выразиться, по лезвию… А в такие вещи мы стараемся нос не совать. Я вижу, у тебя, парень, свой интерес в этом деле. Ты человек здесь новый. Я не хочу для тебя неприятностей… Если это просто блажь, то брось ее и забудь. Если это серьезно, то… То десять раз подумай, прежде чем с этим делом подъезжать к таким вот старым болтунам вроде меня. Среди нас много опасного народа.
Я не стал уточнять, кого он имеет в виду. Может быть, напрасно. Но думаю, что в такие подробности Ходоки посторонних не посвящали никогда.
* * *
Тереке — второй из моих Ходоков — был не то чтобы прямой противоположностью Крикмору, но порядком отличался от него и внешностью, и темпераментом. В целом он гораздо больше располагал к себе. Он не был вызывающе щепетилен и строг к себе и окружающим, но был не менее осторожен, чем его педантичный собрат по странствиям в Иных Мирах.
С ним мы встречались — с подачи всеведущего Мюнца— в единственной в Убежище табачной лавке. Курение здесь было привычкой немногих. Я завязал наше знакомство, угостив его табаком какого-то особого класса, который — каюсь — приворовал из запасов Учителя. Сам Учитель тоже прикладывался к трубке, но только в период напряженных размышлений После того как Теренс пополнял свой запас курева, мы с ним доходили до небольшой рощицы здешних странноватых деревцов — почти в черте Убежища — и посвящали немногим более часа разговорам о разном.
Мой рассказ о том, как я свел знакомство с Тагарой, он выслушал вполне доброжелательно. Естественно, я не стал говорить ему лишнего. Лишним мне представлялась роль фиала в нашем знакомстве и история о встрече с Отраженными на лесной дороге. Теренс не задавал лишних вопросов и только заметил, что он знает просто уйму Ходоков, но практически никто из них не имел детей. А если и имел, то держал их подальше от Убежища и особенно от такой штуки, как Врата.
— Грегори — тип уникальный, — заметил он, раскуривая трубку. — Исключение. Таких на нашего брата, Ходока, один на миллион. Только вот не знаю, за все время в этих местах удалось бы наскрести таких миллион-то?
Я заключил из этих его слов, что об этих двоих — Тагаре и его отце — Теренс осведомлен получше, чем щепетильный Крикмор. Но форсировать разговор в этом направлении повременил. У Теренса была такая привычка— к концу разговора неожиданно возвращаться к какой-то теме, проскользнувшей в самом его начале и оставшейся вроде незамеченной. А вернувшись, выдать по этой теме нечто, как говорится, нетривиальное. Так вышло и в этот раз.
— Знаешь, — рассеянно бросил он, когда мы уже направились к близким зданиям Убежища. — Я вижу, тот паренек… Как его… Ну сын Грегори. Он тебе зачем-то нужен. А может быть, тебе нужен сам Грегори… Ладно, не буду совать нос не в свое дело. В общем, я постараюсь для тебя вычислить, ну не их самих, а кого-нибудь из тех, через кого они держат связь. Это будет полегче. Тогда, может, ты сможешь и свою весточку кому надо передать. Только…
Он пригладил волосы — а были они весьма непослушны расческе — и косо посмотрел на меня.
— Ну, что вообще на этот счет распространяться не надо, ты и без меня понимаешь. А про другое… Ну ты знаешь: ученик для Учителя — душа нараспашку и секретов между ними быть не должно. И это очень правильно! Но…
Он снова отвлекся, на этот раз чтобы выбить свою трубку об случившийся на пути ствол чахлого деревца.
— Если мэтр Герн не будет задавать тебе вопросов насчет вот этих наших дел, то и не надо его по этому поводу тревожить. А уж если спросит, то, конечно, будь добр говорить все как на духу. Уж не подумай, что я к чему-то плохому тебя склоняю… Просто, понимаешь, никогда не стоит людей лишний раз поминать, как говорится, всуе…
У меня от этого разговора осталось смутное впечатление, что из-за какого-то своего каприза, родившегося из ощущения, охватившего меня после вздорного сна, я пристаю к людям, занятым серьезными и опасными делами, с какими-то глупыми просьбами.
И еще одно чувство не покидало меня: что я со своими бестолковыми расспросами и метаниями между людьми, причастными к здешним тайнам, просто подталкиваю кого-то поставить для меня капкан или раскинуть ловчую сеть пошире.
* * *
Успехами в освоении магического ремесла я похвастать не мог. Это, правда, не повергало мэтра Герна в отчаяние, но явно и не прибавляло ему хорошего настроения. Одиночная вспышка моих, от меня же скрытых, способностей тогда, во время сражения с тварью, оставалась единственным и упорно не воспроизводящимся доказательством того, что подобные способности у меня вообще присутствуют.
Мне кажется, что Учитель попроще, чем Герн, сосредоточил бы на том — весьма драматическом — эпизоде все свое внимание и без конца разбирал бы каждую его деталь по косточкам. Чем скорее всего довел бы таки меня до умопомешательства или чего-нибудь в этом роде. Но Герн словно бы и забыл про эту историю.
Он, видимо, недели за две упорной работы со мной пришел к выводу, что лобовой атакой: наращиванием времени тренировок, гипнозом, медитацией и всем тем, что мне приходилось принимать внутрь, вдыхать и пробовать на вкус, к магическим способностям моим прорываться не стоит. Все больше времени он стал уделять обсуждениям со мной всяческих текстов, которые предлагались мне для общего развития, и беседам на темы несколько отвлеченные.
Тут-то я и подкинул ему давно тлевший во мне вопрос о рунах. Теперь я уже знал, что они называются «руны Темных». Я, слава богу, нашел достаточно много всяческих рисунков и довольно длинных надписей, в которых встречались знаки, очень похожие на те, что были выцарапаны на тщательно хранимой мною монете-послании и которые воспроизводили послание, кровью намалеванное над смятой постелью Ромки. Я так до конца и не понимал, что удерживало меня от того, чтобы показать эту монету мэтру.
— Знаешь, Учитель, — осторожно начал я в один из выпавших нам ненастных вечеров у камина в его жилище. — Мне очень хочется узнать, что же там было написано… В моем доме. Кровью. Чего от меня хотели те, кто увел брата… Жаль, что те двое, что были со мной, не смогли этого прочитать. И совсем не запомнили… — добавил я, слегка напрягшись, чтобы подавить такую услужливую нотку лицемерия в своем голосе.
Мэтр вертел в руках редко извлекаемую им на свет божий трубку с каменной чашечкой и мундштуком из дерева причудливой фактуры. Бросив на меня короткий взгляд, он покачал головой.
— Даже если бы у них была фотографическая память, — усмехнулся он, — и они перерисовали бы мне ту надпись, как говорится, один к одному, вряд ли от этого было бы много толку. Прочитать ее как надо смог бы только ты, если бы изучал эти письмена с детства и если бы ты был в курсе дела. Тебя за такого и приняли.
— За кого? — не понял я и добавил: — Учитель, ты очень мало со мной говоришь о единственном деле, которое меня здесь интересует. Я до сих пор не понимаю, кто такие эти Темные. Если это, конечно, они забрали брата и охотятся на меня…
Учитель смотрел на Меня поверх своей трубки оценивающим взглядом:
— Понимаешь… — Тут он описал трубкой неопределенную кривую в пространстве. — До некоторого момента тебе самому надо было из разговоров с равными тебе, из россказней, слухов… из всяческих недостоверных писаний… — Он повел трубкой в сторону полок с книгами и рукописями, разложенными на них. — Из всего этого составить свое впечатление о том, с чем ты имеешь дело. Сразу узнавать много о таких вещах просто опасно. Раннее и не переваренное знание всегда толкает к гибели — через поспешные, необдуманные поступки. А иногда и к худшему.
— Ты имеешь в виду… — начал я.
— Я имею в виду, — уже не задумчиво, а четко и со значением произнес Учитель, — то, что часто осознание реальной силы противника опаснее невежества. Оно порой лишает воли. И еще я имею в виду — это еще важнее, — что осознание реальных движущих мотивов противника может на определенном этапе породить к нему некую симпатию. Толкнуть в его объятия. Особенно того, кто имел целью бороться с ним отнюдь не добровольно.
— Ты думаешь, что я смогу предать, Учитель? — задал я риторический вопрос.
Задал его только потому, что сказать в ответ на слова мэтра было абсолютно нечего.
— Что значит предать?
Мэтр встал из кресла, подошел к камину и принялся набивать трубку смесью разных сортов табака из кисета, лежавшего на каминной полке.
— Предать, — сказал он, — может только тот, кто добровольно присягнул на верность общему с тобой делу. Ты же открыто и честно признался, что ты, Сергей, этому миру чужд. Что мечтаешь его покинуть, рука об руку с братом. Я ценю твою честность. И поэтому не назову твой уход от нас — пусть даже к нашим врагам — предательством и изменой. Хотя все это, конечно, всего лишь моральная сторона вопроса. В любом случае я должен помешать такому… И не только я, но и все, кто к тебе приставлен. И в выборе средств никто, поверь, стесняться не будет. Впрочем, к чему мне запугивать тебя? Ты и сам все прекрасно понимаешь. Давай я тем и ограничусь, что только попытаюсь ответить на твои вопросы.
Он закончил свой ритуал и принялся неуклюжими щипцами искать в камине подходящий уголек — разжечь трубку.
— Ну, во-первых: за кого тебя принял наш противник? Считай, что почти за своего союзника, за уклоняющегося мага. Есть такая категория. Как правило, из провинившихся и сбежавших в вашу Вселенную. Так что ты, с их точки зрения, был достаточно загадочным явлением. Хотя и не очень.
Необходимый уголек нашелся, и клубы ароматного дыма начали наполнять комнату.
— Ты, надеюсь, внимательно прочитал те места в книге, которую перевели для вашего покойного приятеля, что относились к тому Знаку, которым столь легкомысленно решили украсить себя. По крайней мере, этот Шуйский должен был хорошо объяснить вам его смысл и значение. Да и те выдержки из наших источников, которые я тебе дал, тоже должны были помочь в понимании того, что тебе должен дать такой Знак. И всяческие досужие сплетни, которые не могли не доходить до твоих ушей. Итак, расскажи мне для начала, что тебе самому удалось узнать обо всем этом.
Этот вопрос не был для меня неожиданным. Наоборот, я давно ожидал его.
— Насколько я понял, Учитель, — ответил я, стараясь выдерживать принятый здесь стиль общения, — этот Знак придает тому, кто с ним родился, способность использовать зло во благо. Вот про тех, кому Знак достался не от рождения, во всех этих книгах и текстах не говорится ровным счетом ничего. Кроме разве что той книги про татуировки…
— Вот именно, — кивнул Учитель почти одобрительно. — Это сочинение Якоба Левого — очень важный узелок на той нити, что связывает твой мир и этот. Но об этом чуть позже. Сейчас — о главном. Ты выбрал очень двусмысленный Знак. Знак, который воплощает в себе саму идею соблазна. Ведь именно соблазном и силен Лукавый. По крайней мере тот, что имеют в виду ваши библейские иносказания. Поэтому помеченные этим Знаком притягивают к себе силы, ставящие перед собой совершенно противоположные цели. В любом конкретном раскладе сил их всегда очень удобно делить на плохие и хорошие. Светлые и Темные.
Он замолчал. И поглядел на меня, иронически склонив голову набок.
— Насколько я помню, Сергей, у вас были свои соображения насчет того, что добро и зло слишком часто меняются местами, чтобы поверить, что и то и другое существует в чистом виде?
Я припомнил, что и впрямь говорил нечто в этом духе, и кивнул.
— Это, по-моему, очевидно.
— Гм… — Учитель провел ладонью между глазами и огнем камина. — И высказывания одного из популярных у вас авторов о том, что не бывает света без тьмы, тебе, наверное, тоже близки?
— У Булгакова сказано как-то немного по-другому, — постарался припомнить я.
— Но смысл его слов примерно такой, — улыбнулся мэтр. — Кстати, ты не забыл, что один из его героев именно за неудачную шутку о свете и тьме был наказан тем, что довольно долго подвизался в свите того, кого автор окрестил Воландом?
— Это, Учитель, предупреждение, чтобы я не слишком увлекался такой философией? — осведомился я.
— Да нет… — снова улыбнулся Учитель своей всегда чуть сдержанной улыбкой. — Я веду речь к тому, что Темные не так уж и беспросветно темны, как их рисуют в ходячих байках. А Светлые — не так уж и светлы, как хотели бы выглядеть. В конце концов, они лишь видят в нас опасность для своего мира и для самого своего существования и стараются эту опасность устранить. Можно ли за это винить? Ты можешь мне изложить в двух словах, как тебе представляется расстановка сил в этом мире? Разумеется, из того, что ты узнал о нем самостоятельно.
Эта задачка была, конечно, посложнее.
— В основном, — начал я, — все, кто желал вообще поговорить о Темных…
Я замялся, и мэтр подтолкнул забуксовавший маховик моих откровений, вставив с едва заметной иронией:
— И, верно, таких желающих было не особенно много?
— Да, — признал я. — У меня как-то сложилось впечатление, что чем больше человек знает о Темных и их проделках, тем меньше он обо всем этом распространяется…
— Так со многими вещами обстоит дело… — пожал плечами Учитель. — И все-таки, что же ты получил в сухом остатке?
— Просто все сходятся на том, что эти самые Темные были когда-то хозяевами этих мест, — стал я излагать то немногое, что мне удалось уяснить в здешнем раскладе сил. — У них была своего рода монополия на здешнюю магию, но… Но, кажется, не на всякую. Затем сюда стало проникать все больше народу с Земли или из похожих на нее мест. Притом у них с магией дело обстояло много лучше, чем у Темных. Ну… в общем, они отступили в свой мир и занялись тем, что стали утаскивать туда землян, Меченных Знаками, и как-то так их обрабатывать, что они превращались в наших э-э… в ваших врагов. Таким образом они пытаются остановить землян, а в конечном счете всех их здесь или уничтожить или подчинить себе. Вот в общем-то и все, что я понял, если в двух словах. Я развел руками в знак того, что добавить особенно мне нечего.
— Ну… — произнес Учитель, рисуя дымом своей трубки какую-то сложную загогулину, — можно считать, что джентльменский набор сведений о здешнем противостоянии нас и Темных ты получил. И уже понял, что не все так просто, как кажется. Собственно, происходит достаточно простая вещь: борьба за узел, связывающий между собою несколько миров. Несколько Вселенных, если можно так выразиться. Они, эти Вселенные, между собой немного различаются. А узлом, который их связывает, является Странный Край. Скорее всего, только в нем и существует магия — по крайней мере та, которая нам известна.
— Учитель, — осторожно спросил я, — когда мне пришлось перебираться из нашего мира в этот, мне показалось… Да не показалось даже… Я был твердо уверен, что двигаюсь через… Ну, через внутренности какого-то живого существа. Громадного и… В общем, странное это было ощущение и в то же время…
Я не нашелся чем завершить свой вопрос. Учитель сурово глянул на меня через облако табачного дыма.
— Ну, вообще говоря, ты уводишь наш разговор немного в сторону… — проворчал он. — Но не буду оставлять твои вопросы без ответа. Да. Те измерения пространства-времени, которые соединяют между собой миры, это еще и логово монстра. Ты, наверное, не слишком интересовался физикой пространства-времени и, например, вопросом о том, сколько всего на самом деле существует измерений?
— Ну… — пожал я плечами. — Вузовская физика и популярные статейки… Всегда считал, что измерений три. Плюс еще время, с которым не поймешь, измерение оно или не совсем…
— В других мирах с этими вопросами обстоит получше, — бросил Учитель небрежно, словно говорил о чем-то само собой разумеющемся. — В общем, их — измерений— будет побольше, чем известная нам четверка, Но во все другие нам ход закрыт. Поэтому все наши органы чувств и не настроены, чтобы воспринимать информацию оттуда. Только в некоторых местах происходит пересечение измерений, в котором возможен контакт, — это Врата, порталы…
— А по-другому проникнуть туда мы не можем потому… — стал догадываться я.
— Потому что тамошние обитатели препятствуют этому, — кивнул мэтр, уже поняв, что я хочу сказать. — Это, повторяю, логово монстра. Или многих монстров. Я все-таки думаю, что одного-единственного. Но зато бесконечно разветвленного. Его иногда называют Червь Мироздания или Создатель миров. Последнее потому, что, возможно, Странный Край — эта искусственный мир, как раз этим монстром и созданный. В отдельной четверке измерений. Почти все, кто касался этого вопроса, допускают, что Червь разумен. Хотя и не совсем так, как разумен, допустим, человек.
— Что-то вроде лемовского Соляриса? — попробовал уточнить я.
— Что-то вроде… — пожал плечами Учитель. — Польский философ настолько в общих чертах описал свой разумный океан, что его можно сравнивать с очень многими вещами сразу. А наш Червь до такой степени плохо поддается изучению, что тоже допускает очень широкое толкование своей природы. Но вот от Привратников, от этих забавных недомерков, можно порой узнать интересные вещи о нем.
— Они — это что-то вроде… Что-то вроде существ, которые приспособились обслуживать этого Червя? — попытался я уточнить свои расплывчатые представления о существах, встретившихся мне первыми в Странном Краю.
— Они — часть самого Червя, — ответил Учитель — Одновременно его, так сказать, внутрикишечные то ли паразиты, то ли симбионты и его порождения У них нет собственных органов размножения. Их яйца отпочковываются от тканей Червя и дозревают, потихоньку двигаясь к Вратам. И по дороге приобретают разную форму и разные функции. Это очень напоминает пчелиную семью или то, как обстоит дело в муравейнике. Червь в данном случае — гигантская «матка» в этаком улье-муравейнике, которым сам Червь и является.
Я потер лоб:
— Я, наверное, в этом никогда не разберусь до конца, Учитель. Но кое-что начинает становиться на свои места… Только вот… Откуда на Земле, где магия, говорите, не действует, взялись люди, Меченные Знаками? Там-то зачем это надо?
— Инкубатор… — снова как нечто, что должно было быть понятно с самого начала, бросил Учитель и пристроил трубку в тяжелой керамической пепельнице. — Меченные Знаком рождаются и выживают только в других мирах. Таких, в которых эти знаки ничего не значат. А здесь их губит магия. Еще в раннем детстве, а то и до рождения. Это в точности так, как обстоит дело с препаратом «Пробуждение», который ты уже на себе испытал. Когда несформированное еще сознание начинает командовать силами магии, то оно почти всегда разрушает само себя. Те, кто не погибает физически, становятся ущербным психически. Из них те, кто остается на свободе, крайне опасны. Да и те, кого содержат взаперти, тоже способны преподносить сюрпризы самого ужасного свойства. Раньше их просто повсеместно уничтожали. Когда могли с ними справиться, конечно. Теперь времена считаются куда более мягкими. Но не строй себе иллюзий. Если им и сохраняют жизнь, то только для того, чтобы как-то использовать. И редко когда во благо. За такими— ущербными магами — тоже идет охота. И Темные в первых рядах охотников
— Так… — Я постарался вернуться к вопросу менее запутанному. По крайней мере более важному для меня. — Значит, моего брата Романа уволокли к себе Темные. Наверное, чтобы и меня переманить к себе. Убивать его им незачем… Уж тогда от меня им ничего хорошего ждать не пришлось бы… Разве что это у них вышло случайно… Ну и чего теперь от них ожидать мне?
— Весточки, — коротко бросил Учитель. — Удивительно, что к тебе с этим еще не подкатывались. Кстати…
До этого момента он неторопливо расхаживал по кабинету, а теперь остановился и внимательно пригляделся ко мне.
— Скажи, Сергей… — спросил он ласково. — Ты уверен, что не получал чего-нибудь в этом роде? Письма? Какого-нибудь странного м-м… сувенира… Никто не Заводил с тобой странных, скажем так, очень странных разговоров?
— Здесь много приходится слышать странного, — ответил я несколько неопределенно. — Тем более что со здешними языками я не совсем «на ты»… Но мне казалось, что никто не намекал на мои… На историю с братом.
— Ну что ж… Может быть, ты чего-то не замечаешь, — как-то подозрительно быстро согласился со мной мэтр. — А может, у них там не заладилось что-нибудь. Ну что ж, — повторил он, — будь внимателен, жди… И, пожалуй, действительно, займись рунами. Я напишу мэтру Лиману. Это мой хороший знакомый и хороший специалист по письменам Темных. Тебе будет невредно позаниматься с ним.
Мэтр ничем не выразил своего недоверия ко мне. Но тот периметр, который очертили вокруг меня его слова «ты уверен, что не получал чего-нибудь в этом роде?», «странный сувенир», «действительно — займись рунами», подсказывал мне, что Учитель о многом догадывается и сейчас просто ведет со мной какую-то игру. Причем ведет ее, кажется, с моего согласия. В конце концов не так уж трудно было незаметно обыскать мой нехитрый скарб и найти в нем потертый золотой кругляк. Впрочем, и без этого я много раз мог выдать себя чем-то. Здешние учителя могли быть кем угодно, но только не плохими психологами.
— Мне, пожалуй, пора двигаться домой, — сказал я, поднимаясь из кресла, с которым уже успел основательно сжиться. — На сегодня у меня уже есть о чем основательно подумать на сон грядущий. — Размышлениям лучше посвятить утренние часы, — посоветовал мне мэтр. — В тишине и покое. А вечерние на ветреной улице удели лучше заботам о своей безопасности. Хотя Убежище и защищено многими уровнями магии да и обычными мерами от проникновения враждебных влияний… Все-таки не пренебрегай, Сергей, и такой мерой, как простая осторожность в ночное время.
* * *
Этот совет Учителя, данный мне на прощание, настроил меня на несколько нервозный лад. Поэтому, подходя под моросящим холодным дождем пополам со снегом к своему жилищу, я замедлил шаг, заметив нечто вызвавшее у меня беспокойство. Под навесом, у слабо освещенного входа в небольшой трехэтажный корпус моей «общаги» притулилась к косяку незапертых дверей крепко сбитая коренастая фигура.
Только когда огонек зажигалки высветил бородатую физиономию ночного незнакомца, а затем перед ней засветился дымный огонек раскуриваемой трубки, я сообразил, что незнакомец этот мне хорошо знаком.
— Привет, Тереке! — окликнул я его. — Уж не меня ли тут дожидаешься?
Наверняка в моем голосе слишком отчетливо прозвучало облегчение.
Старый Ходок окинул меня ироническим взглядом и, хмыкнув, тихо заверил:
— Именно тебя, Серж. Именно тебя…
— Ну так пошли ко мне, — кивнул я на тускло светящиеся стекла входной двери. — Ты вообще-то сразу бы заходил и ждал меня где-нибудь внутри. Там места хватает…
Тереке покачал головой и поднес палец к губам.
— Ну, во-первых, сегодняшний дежурный очень косо смотрит на курящих в его зоне ответственности. А во-вторых, не надо мне «светиться» здесь. А тем более с тобой вместе.
— Что так? — поинтересовался я, прислоняясь рядом с ним к успевшей отсыреть стене пансиона. — Случилось что-нибудь?
— В общем-то да, — кивнул он и затянулся табачным дымом так, что трубочка его засипела.
— Удалось найти Тагару или его предка? — поинтересовался я с деланным равнодушием.
— Не только, — нервно бросил он и снова засипел трубкой. — Ты интересовался Тагарой, его отцом… Но ты ведь и своим братом еще интересовался… Правда, как-то отдельно…
Адреналин — или что там выбрасывается в кровь в таких случаях — кольнул меня в кончики пальцев. Невзирая на холодный ветер, пот мелким бисером выступил у меня на лбу.
— В общем, — торопливо пробормотал Теренс, — вычислил я одного из наших… Такого, который письма от Ходоков сюда передает. И наоборот… Кто, что, чего — не суть важно. Главное, что у него как раз письмецо было. От твоего Тагары к отцу его — Грегори. Ну, в общем— о каких-то здешних делишках, но и о тебе и твоем брате пара слов. Я все это переписал от руки — по-другому наш «почтовый голубь» не позволил. Прочитаешь дома.
Он сунул мне в руку скомканный листок бумаги:
— Тогда поймешь, почему я слегка вибрирую… Дело завязано на Темных. Завтра, ближе к закату, лови меня где обычно.
Ох уж эти здешние «сразу после рассвета», «около полудня» и «ближе к закату»… Заклинания мира, живущего в разладе с часами.
— Это… — неуверенно спросил я. — Это стоило тебе денег?
Теренс презрительно фыркнул:
— Ничего. Угостишь меня табачком от своего мэтра и, считай, мы в расчете.
Он зашелся кашлем заядлого курильщика, прикрыл трубку полой кожаной куртки и провалился в ночь, ветреную и дождливую.
* * *
Торопливые каракули Теренса я прочитал, еще не добравшись до своей кельи. Пристроился в одном из небольших зальчиков-рекреаций, где здешние жители перебрасывались в кости и картишки, тихо болтали друг с другом или просто отдыхали от четырех стен своих келий. В зависимости от настроения очередного дежурного здесь не возбранялось (или, наоборот, возбранялось) курение — редкий здесь грех или употребление пива — грех более частый. Но в эту ночь здесь, в выбранном мной зале, было пусто.
«… Оказалось, — писал Тагара своему отцу, — что тот человек, который помог мне добраться в Рикк с территории племен (я тебе писал о нем), ищет здесь своего брата. Должно быть, это тот паренек, которого теперь ищут черные Ходоки. Темные потеряли его где-то в Рикке. Если ты, на своей стороне Червя, узнаешь что-нибудь об этом парне, я очень хотел бы связаться с этим Сергеем. Но его плотно охраняют Учителя. А ты сам знаешь, что и у тебя, и у меня с Учителями отношения сложные. Да и не могу ему пока помочь ничем. Но я думаю связаться с ним через Баума из Подземной Часовни. Он, конечно, парень трусливый, но я знаю к нему подход, а он знает, как обойти Учителей. Может, он вскоре поможет мне встретиться с этим Сергеем…»
По всей видимости, это было все, что имело в письме отношение ко мне, грешному. Я как можно аккуратнее свернул записку и упрятал ее в карман. Подойдя к своей двери, я снова ощутил укол тревоги и не сразу понял его причину. Только через секунду-другую, уже ища в кармане ключ, я сообразил, в чем дело, из-под двери тянуло сырым сквозняком.
А ведь уходя, еще при виде дождевых облаков, собирающихся в небе, я плотно прикрыл окно… Подумав немного, я вернулся в комнату отдыха и прихватил оттуда предмет, который мог хоть как-то сойти за оружие — тяжелый декоративный подсвечник, потом вытащил из кармана ключ и, держась в стороне от проема двери, вставил его в скважину и тихонько повернул. Замок, слава богу, был неплохо смазан.
Рывком я открыл дверь.
Не последовало ровным счетом ничего. В комнате было холодно и сыровато. Лампа под потолком уже была отключена дежурным, но свет, падавший из коридора, помог мне различить худенькую фигуру, клубком свернувшуюся на моей лежанке. Непрошеный гость крепко спал. Я потрепал его по плечу и тихо позвал:
— Вставай, Тагара…
Назад: Глава 4 СЛОВО РАЗЯЩЕЕ
Дальше: Глава 6 МАГИ И ЛАБИРИНТ