Глава 22

В отряде полковника (или все же генерала?) Рощина количество единиц боевой и вспомогательной техники не изменилось – четыре. Но – увы, качество упало. Теперь впереди двигался танк все с тем же экипажем, за ним шел тяжелый бульдозер с Тарасом за рычагами, вслед за бульдозером, увлекаемая толстым тросом, тащилась самоходка. В ней помимо Тохи находились Рощин, Егорыч, Лысый и Бакаев. Все остальные размещались в последней машине – грузовике. После боя у шоссе в нем прибавилось места для людей, но убавилось боеприпасов – атомная пушка тогда использовала свой возимый НЗ, а вот танкисты подкалиберных не жалели. Имелась и пятая единица техники – мотоцикл, крепко прихваченный веревкой прямо к пушечному стволу: Тоха решил, что он может пригодиться, и никто не стал возражать. Но его можно не учитывать.

Экстрима прибавилось, причем не из-за снижения боеспособности (по сути, боевая машина осталась всего лишь одна). За два дня, проведенных на поляне у озера, мужики сумели кое-как довести самоходку до ума и затолкать в ствол атомный снаряд. Теперь для выстрела достаточно подсоединить пару проводков и щелкнуть одним тумблером. А если Егорыч пугает всерьез, то и просто серьезного толчка хватит для срабатывания взрывателя. Перспектива вероятного атомного взрыва народу не нравилась. И лишь Тохе было по фигу – он в такой исход не верил. Покойный Чижов тоже в свое время пугал последствиями близкого нахождения от места разрыва оборонительной гранаты. И что? Тоха чуть ли не под ноги себе такую кинул – и до сих пор живой. Ухо, правда, немного повредило – мочку срезало. Но ему это не мешает – пусть и вторую отрежет осколком. Не жалко.

Грузовик, бульдозер и беспомощная самоходка застыли посреди леса. Танк укатил на разведку – опасно двигаться наобум в обстановке ограниченной видимости. Местность дикая лишь на вид: рядом парочка крупных поселков городского типа. Там наверняка свинок полно.

Тоха на остановках время не терял – не прекращал практиковаться с винтовкой. Позавчера извел тридцать патронов, вчера пятнадцать. А уж сколько вчера имитаций выстрелов проделал – не счесть. Правый глаз покраснел от постоянного напряжения: засыпая, Тоха видел перед собой перекрестье оптического прицела, а руки ныли от постоянной возни с такой нешуточной тяжестью. В тех редких случаях, когда его все же привлекали к работе, он, наоборот, отдыхал – зрение отходило от нагрузки, а если мышцы и напрягались, то это были другие мышцы, не те, что задействованы в стрельбе и переноске оружия.

Но Тоха не жаловался – его все устраивало. Об одном жалел – что винтовка не попала к нему в ту ночь, когда он впервые увидел Рощина. Хотя честно признавался себе – ничего похожего на нынешний энтузиазм он бы тогда проявлять не стал. Но хоть что-то бы получил, хоть какие-то минимальные навыки неминуемо бы закрепились даже у последнего разгильдяя. С автоматом он ведь тогда освоиться сумел.

На ветку сосны, склонившуюся над дорогой, уселась сойка. Настороженно поглядывая в сторону самоходки, начала ковыряться в складках коры. И не понимала, глупая, что находится под прицелом единицы самого мощного ручного огнестрельного оружия в районе. Тоха, прижавшись пузом к прохладной броне, вел птицу почти идеально – не выпускал из перекрестья. Вот она в очередной раз сделала перебежку, остановилась, начала чистить перышки. «Щелк!» Готово – птичка условно мертва. Перемолота тяжелой пулей на грязный фарш. Рукоятку затвора отвести на себя, затем отпустить. Повторить упражнение по уничтожению пернатой дичи.

Бакаев, высунув из люка свою вечно всем недовольную азиатскую морду, сердито прогудел:

– Опять щелкаешь. Вчера весь день щелкал – работать не заставить было, и сегодня щелкаешь. Уши еще не болят от этих щелчков?

Тоха вопрос проигнорировал, да и не нуждался Бакаев в ответах, продолжая в том же духе:

– Бог тебя наказал – оторвал мочку на ухе. Пометил. Теперь ты не сможешь такое носить. – Солдат гордо продемонстрировал таскаемую в нарушение устава серьгу. – Видал? То-то!

Тоха, условно прикончив сойку в очередной раз, взвел винтовку, соизволил ответить на подколки:

– Знаешь, Бакаев, умные люди уже давно выяснили: если мужчина носит в ушах серьги, то это или пират, или педераст. И знаешь что интересно – я не первый день с тобой знаком и ни разу еще возле тебя корабля не видел. Так что…

Лысый, высунувшийся из соседнего люка, по-лошадиному проржал: желчный Бакаев постоянно его донимал, но у бедолаги не хватало интеллекта, чтобы так красиво его опускать в ответ.

Бакаев, побагровев, судя по виду, хотел сказать что-то примитивно-матерное, но почему-то осекся, не успев вымолвить ни звука. Не хотел, наверное, вести себя с Тохой грубо. А Тоха не удивился – после его возвращения все с ним обращаются как с гранатой без чеки. Бакаев просто забылся на минутку, или мозги от тряски укачало, – иначе бы не полез.

Из люка командного отделения высунулся Рощин. Увидев, что оказался на прицеле крупнокалиберной винтовки, вздрогнул, взмахнул рукой:

– Антон, отведи эту мортиру в сторонку.

– Товарищ генерал, винтовка не заряжена.

– Антон, раз в год и палка стреляет. Никогда не наставляй на людей и домашних животных. И я не генерал.

– Китель генеральский – значит, генерал. Встретим кого – солидно будет, что нами генерал командует, а не полковник.

– Ишь, хитрый какой! Антон, ты эти края знаешь?

– Не очень. Так, кое-что. Деревня здесь неподалеку наша родная, откуда семья по отцу вышла. В детстве часто у деда с бабкой бывал.

– Никитин сейчас передал, что в большой деревне, которая впереди, свинок куча. Объезжать ее восточнее рискованно – придется по открытой местности крюк делать. А западнее… На карте лес показан заболоченным во многих местах и дороги не указаны. Но просеки есть, тропы какие-то. Проехать реально будет?

– Карту покажите, – попросил Тоха.

Склонившись, быстро изучил все, на что указывал палец Рощина, уверенно заявил:

– Тут с запада мы никак крюк не сделаем. Вот здесь обозначены торфоразработки старые. После того как их забросили, там только в сухое лето проехать можно, и то лишь зная места. Я это хорошо помню – народ жаловался. Но если пойти прямиком на запад, пересекая весь этот лес, то выйдем вот сюда. Тут пара мелких деревень – и все, подбираемся к самой окраине Верхнеглинска, как раз туда, куда нам надо.

– Невыгодно. – Рощин покачал головой. – Километров тридцать лишних делать придется.

– Так и есть, – согласился Тоха. – Но в лесу этом свинок быть не должно. Лес старый, глухой, сырой. Дорог мало, а те, что есть, ужасные – джип не везде пройдет. Зато вот здесь, к этим торфоразработкам, раньше вела узкоколейка. Рельсы потом сняли, но насыпь осталась. По ней мужики на тракторах и грузовиках гоняли, металлолом вытаскивали. При мне на джипах копачи тоже гоняли. Думаю, и мы пройдем без проблем.

– Что за копачи? – не понял полковник.

– Да из города поисковики каждое лето приезжали. Бои тут в войну сильные шли – много народу погибло. Похоронили не всех. Ходят, выкапывают солдат, хоронят потом в Верхнеглинске или по селам, в братских могилах. «Черные следопыты» тоже ездят до сих пор – копают военный хлам на продажу коллекционерам. И те копают, и другие копают – вот и копачи.

– Ясно. А до насыпи этой как лучше добраться?

– Этого я не знаю – на торфоразработках никогда не был. Саму насыпь видел лишь с противоположной стороны, в районе деревни дедовской. Могу на мотоцикле сгонять, поискать.

– Не надо, я по рации дам команду Никитину – пусть посмотрит. Как я понял, он как раз на запад сейчас уклонился – объезд там ищет.

Насыпь действительно оказалась проходимой для техники, но ехать по ней было страшновато. Во многих местах неосторожное движение в сторону могло привести к катастрофе, а вытаскивать завязший бульдозер или танк будет очень сложно. Такую технику нелегко засадить в грязь по брюхо, но если это получилось, понадобится большая толпа и много времени, чтобы спасти. Настоящая трясина темнела в шаге от гусениц, колышась от возмущения с такой ожесточенностью, что, казалось, насыпь вслед за нею ходуном ходит (а может, так оно и было). По местному лесу без проблем можно проехать лишь зимой. А сейчас, в первой половине лета, да еще и при полном беспределе расплодившихся бобров с их плотинами… Экстрим…

Интересный факт – отряд Рощина постоянно продвигался по хорошо накатанным следам. Судя по всему, в последние дни здесь проехало несколько десятков разных машин, в том числе и гусеничных. Удивительное оживление – обычно тут за год столько не бывает, а то и за два. В местах, где местность становилась посуше, следы иногда отходили в сторону, скрываясь в чаще. Вероятнее всего, беженцы. Пытаются укрыться в глухих уголках леса. Разумно – свинки сюда в последнюю очередь сунутся. Правда, имеются две проблемы – крысы и пожрать. Если запасов с собой привезли мало, на подножном корме долго не протянут. А если нет приличного оружия, то первой же ночью могут возникнуть очень серьезные проблемы.

К насыпи с двух сторон подступила вода – будто через мелкое озеро едут. Но Тоха знал – это вовсе не озеро. Помнил он по детству такие места – дно там настоящая ловушка. Видел, как оттуда завязшую корову вытаскивали. Это все бобров проделки – затопляют болота и прилегающую к ним территорию. Деревья, стоя в воде, загнивают, местность заболачивается еще больше. Любимый бабкин малинник погиб из-за этих грызунов – утонула малинка.

В езде по сырому лесу один плюс – можно высовываться из люка или даже на броне сидеть. Пыли ведь вообще нет – главное, не попади под низко склонившуюся ветку.

Танк остановился. Следом, естественно, остановился и бульдозер – все равно ведь не объехать. Тоха, привстав, разглядел впереди преграду – поперек насыпи замер потасканный жизнью грузовик. Зрелище не понравилось – сам собой он так не встанет. Раз его поставили специально, значит, те, кто это сделал, нарочно перегородили дорогу.

Не ожидая приказа, Тоха осторожно, оберегая винтовку, спрыгнул вниз, поставил винтовку на насыпь, плюхнулся рядом. Взвел оружие, припал к прицелу. Дистанция метров семьдесят – не выше. Если что, не промажет.

Рощин наконец, оценив ситуацию, рявкнул из люка:

– Всем на землю! Занять круговую оборону!

Тоха сомневался, что в болоте могут укрываться враги, но на всякий случай покосился в ту сторону. И не зря – чуть ли не в десятке шагов от себя он увидел нечто интересное – от странного густого островка кустарника расходится рябь, а из ветвей высовываются стволы автоматов или винтовок.

Укрывшись за катком самоходки, Тоха, наводя винтовку на опасный объект, заорал:

– Справа в кустах кто-то есть! Эй! Кто там?!

Тишина, лишь гудит, разворачиваясь, башня танка. Никитин приглушенно, видимо из люка, проорал:

– Сейчас снарядом влупим! Руки подняли и вышли!

Обитатели кустов не горели желанием выбраться, но и понимали – отсиживаться под дулом танковой пушки будет неразумно. Хриплый мужской голос прокричал:

– А вы кто такие?

– Отряд генерала Рощина, – нагло ответил Тоха. – Вам сказали вылезать – бегом! У нас танкисты контуженные – сейчас вас прямо там похоронят!

Заросли кустов дрогнули… и вдруг начали придвигаться к насыпи. Ветки при этом разом опустились, раскрыв причину странного поведения растительности. Никаких кустов не было – просто маскировка плота и его «экипажа». Трое мужиков в гражданской одежде, один в милицейской форме. У всех автоматы, а у мента еще и кобура на поясе.

Видимо, Рощин высунулся из люка – со своей позиции Тоха его не видел, но слышал прекрасно:

– Положите автоматы. Вот так – хорошо. Вы кто такие?

Один из одетых в гражданку осторожно ответил:

– Люди мы. Просто люди.

– Это хорошо. А зачем вы, просто люди, дорогу нам перегородили?

– Так мы не вам. Мы это… Крысы тут завелись – вчера на джипе в эту сторону ушли.

– Крысы на джипе?! – поразился Рощин (Тоха при этой информации тоже сильно офигел).

– Ну не крысы. В смысле не звери. То есть звери, но… Вот же… В общем, бандиты. Мародеры, что ли. Здесь на краю болота стоянка беженцев была – напали, мужика убили, жену и дочку увезли с собой. И продукты позабирали. И бензин слили.

Тоха облегченно вздохнул. Ошибка вышла – ведь крысами четвероногов только в отряде Рощина называют. Непосвященный народ вынужден свои термины придумывать. Но удивили нормально – представить «крысу» за рулем джипа было жутковато.

Мужик, поняв, что убивать их вроде не собираются, поспешил пояснить:

– Тут многие поодиночке прячутся и в большой лагерь идти не хотят. Боятся. Вот этим крысы и пользуются. Слухи уже ходили, но вчера первый раз такое возле нас случилось. Вот и устроили засаду. Дорога у них одна – обязательно попадутся. А место здесь хорошее – не развернешься. Задним ходом не уйдут – у нас там дальше еще пара ребят на втором плоту. И у грузовика тоже народ есть. Мы шум услышали, думали – может, гады едут. А как танк увидели, испугались сильно. Не поняли.

– Так вы тоже беженцы? – понял Рощин. – Прячетесь?

– Ну да.

– Много вас здесь?

– Порядочно. В основном все местные, но есть и городские.

– Из Верхнеглинска народ есть?

– Да полно.

– Это хорошо. Давайте, освобождайте дорогу, и дайте нам кого-нибудь, чтоб дорогу к лагерю показал.

Беженцы обосновались с умом и комфортом, на месте, где в былые годы летом шабашили заготовители живицы. Да и непохожи они на беженцев были: самое лучшее определение – партизаны. Вдоль опушки понаставлены палатки (в основном самодельные), шалаши и навесы. Хибара, в которой раньше обитали шабашники, подлатана, возле нее дымит что-то смахивающее на полевую кухню. В лесу стучат топоры и визжат пилы, в паре мест что-то копают – вроде бы землянки сооружают. Народу вокруг хватает, но все устроено так, что с воздуха оценить размеры лагеря нелегко. Сливается с местностью, а крикливые тенты туристических палаток присыпаны лапником.

Отряд Рощина встречала целая делегация. В центре толстопузый мужик с окладистой бородой чуть ли не до пупа и двумя кобурами на поясе, рядом с ним тощая как смерть немолодая женщина с острым лицом, состоящим на первый взгляд лишь из носа и пары колючих глазок, по сторонам четверо настороженных мужчин с автоматами и ружьями.

Когда полковник выбрался на землю, толстяк шутливо отдал честь и, добродушно улыбаясь, сообщил:

– Мы давно уже армию дожидаемся. Очень вы нас обрадовали.

Рощин, серьезно отдав честь, доложил:

– Генерал Рощин, Двенадцатое Главное управление Министерства обороны России (даже не покраснел, самозванец!).

Поняв свою оплошность, толстяк поспешил ее исправить – степенно представился:

– А меня зовут просто – Никодим. А эта красивая барышня – Тамара. Мы тут с ней пытаемся быт наладить – так что можно считать нас за главных.

Далеко в лесу протрещало несколько автоматных очередей и одиночных выстрелов. Рощин, обернувшись, заметил:

– Похоже, кто-то нарвался на вашу засаду, что у края болота.

– От моих ребят не уйдут – гадов этих мы на березах за тестикулы подвесим: другим в назидание. Да что ж мы стоим на ветру – пойдемте, генерал, в дом, там и поговорим. А людям вашим сейчас обед горячий организуют. Только вы технику свою в лес загоните, и хорошо бы бульдозер прикрыть чем-нибудь. Уж больно яркая окраска – с воздуха хорошо заметно.

– Беспилотники? – коротко уточнил Рощин.

– Они самые, чтоб их…

Суп у беженцев был отменный – приготовлен явно не из тушенки, сохранившейся из НЗ Ноева ковчега. Куриный, наваристый, душистый, с мелко порезанной картошечкой и странной мелкой фасолью, приятно рассыпающейся на зубах. На второе пшенная каша с подливой из мяса, тушенного со специями, а в прикуску здоровенные воздушные лепешки – что-то вроде лаваша. Тоха вроде не обжора, но добавку пришлось попросить – невозможно было удержаться.

Похлебывая чаек, блаженно жевал кусок пирога с вареньем, время от времени отгоняя от лица наглых комаров: в этих болотистых местах им чуть ли не круглый год раздолье. И не забывал поглядывать по сторонам, стараясь не упустить ни одной детали. Рощин наверняка сейчас трет Никодиму по ушам, стараясь получить помощь, – бойцов у «генерала» кот наплакал, а здесь народу полно. Сотни две, если не больше, – точнее определить трудно. Да и не факт, что все в одном месте: возможно, таких лагерей здесь несколько, да и по пути сюда частенько попадались люди, занятые общественно-полезным делом. Пасли коров и овец на полянах, рубили деревья, заготавливали жерди и лапник для шалашей и клеток для мелкой домашней живности, а на простейших вышках дежурили стрелки. У одного Тоха приметил мощный фонарь – видимо, такие посты ставили против крыс. Против них же возводилась приличная изгородь – свинок такое препятствие не остановит. Хотя не вызывало сомнений, что и против них у этого похожего на попа мужика и сушеной носатой селедки что-то припасено. Двуноги привязаны к дорогам – вот там их, наверное, и ждут сюрпризы.

Покончив с чаем, решил пройтись в лес – там от просеки дымком тянуло. Интересно, зачем там огонь развели: ведь кухня у партизан общая, и какой смысл лишний раз демаскировать свою позицию?

Лучше бы Тоха не ходил…

Прямо посреди леса на костре кипела вода в огромной алюминиевой кастрюле. В кипятке, укрепленные в арматурной сетке, варились разнообразные снаряды и мины. На кучу таких боеприпасов Тоха едва не наступил при подходе к странному объекту. Все они были очень ржавые, а хвостовики у мин частенько гнутые.

Над кастрюлей хлопотал раздетый по пояс грязный мужик (видать, им даже комары брезговали). При виде Тохи он радостно осклабился и попросил закурить. Тоха был вообще-то человеком некурящим, но из супермаркета, в котором нашел «сестренку», зачем-то вынес несколько сигар – в кармашке разгрузки остались. Решил, что странного человека стоит порадовать.

Тот при виде протянутой «гаваны» обрадовался, как ребенок:

– Ну, вы, вояки, даете! Круто живете! Не – курить сейчас лучше не буду. Слишком красивая. Перерывчик устрою для такого дела и тогда уж оторвусь – мужики наши от зависти зубы слюной изведут. С куревом у нас не очень, в дефиците.

– А что, разве по окрестностям нет магазинов?

– Да какие тут окрестности – несколько деревень захудалых. Магазины в них, может, и есть, только там хоть шаром покати – народ все подчистую вынес еще в первые дни. Разведчики, что в Верхнеглинск ходили, рассказывали, что там добра хватает. Свинорылы в городе народ сразу в домах позажимали и перебили почти всех – мало кто вырвался, а те, кто вырвался, обычно с окраин. Из центра спасения не было. Магазины при таких делах выносить некому было – до сих пор все нетронутое лежит.

– Был я в таком магазине. Воняло там похуже, чем на помойке: протухло многое.

– Ну и что? Курево точно не протухнет. Да и жратвы много нормальной останется: консервы, крупы в пачках, макароны, сахар, мука.

– Вы и без этого не голодаете.

– Пока не голодаем – коров, свиней, овец, птицу из деревень нагнали. Недели на две-три кормов хватит, а дальше что? Пастбищ в лесу хороших нет – траву они быстро повыбивают по полянам. Выгонять их пастись на поля – под свинорылов подставляться. Урожай на полях опять же не убрать будет – не позволят нам этого. А если и не будут лазить по деревням при жатве, то все равно не собрать – горючего к технике не хватает, а из города его никто не подвезет. Да и саму технику кто-то должен подготовить. Новый урожай никто, конечно, тоже сеять не станет. Разве что мелкие огородики по лесу, но хорошей земли тут почти нет под них. Так что с месяц будем мясом обжираться во всех видах, а потом часть скотины придется под нож – и в болото. Или отпускать, выгнав из лесу. Зиму кое-как должны на запасах протянуть, а следующий год будет веселым – друг друга жрать начнем. На грибах и ягодах такая толпа не проживет, дичи тоже мало, рыбы по озерцам кот наплакал. Человек триста лес прокормит кое-как – вряд ли больше. А здесь уже больше тысячи собралось, причем с нами меньше половины. Остальные мелкими кучками разбрелись. Как припечет, к нам же все и побегут – просить свою порцию. Еще и обидятся, если порция будет небогатая. Народ же у нас такой – все неблагодарные, и никто не хочет думать, что будет завтра. Никодим со своей Тамарой вот думает. Что-то пытаются намутить. Хотя кто их знает, сектантов…

– Сектантов?

– Ну да – сектанты. Как иначе такое назвать? Года два назад понаехало их в Малую Глебовку – мертвая деревенька мелкая. Создали там «экопоселение». Электричество к себе не провели, поля не пахали, огороды у них будто клумбы – зелень всякая и цветочки, свиней не держат, машины к себе не пускают. Дорогу под шлагбаум и две траншеи по сторонам – на тракторе не переехать. Говорят, они там у пруда пляж отсыпали и голыми загорали. И не только загорали. Гы-гы-гы: я как представлю Тамарку голяком у пруда, слезы от смеха наворачиваются. Ей бы в мединститут, вместо скелета – студентам наглядное пособие. Вот их секта все это и затеяла – начала тех, кто по лесу прятался, в одну кучу сбивать. И знаешь – всем только на пользу пошло. В первые дни тут ночами ужас что творилось. Семья одна на дереве сделала навес, так зубатки дерево подрыли и всех сожрали. Никодим с этим почти покончил, и все ему за это, конечно, благодарны и готовы теперь слушаться. Но это пока он норов свой не показывает, а как наладится здесь жизнь, начнет небось свои порядки вводить, как в Глебовке. И придется нам пруд рыть с пляжем. А потом и все остальное будет.

Тоха, не сводя взгляда со странного «варева», решил, что настало время поговорить и об этом:

– А зачем снаряды кипятить? Для дезинфекции?

– Тол выплавляю. Вот и торчу вдали от всех.

– Рвануть может?

– А запросто. Это ведь еще со времен войны железо. Копатели часто находили. Кто-то тротил сам плавил, на продажу или рыбу глушить. Другие звонили в МЧС, да только толку от этого мало – саперов по месяцу тут ждать надо, да и не обязательно, что вообще приедут. Вот и прикапывали все это добро в воронках да окопчиках. А я часто с ними ездил, несколько мест знал – сейчас пригодилось. Да ты не бойся – те, что варятся, уже не шарахнут. Без взрывателей, с чистым толом. А вот с теми повозиться еще придется. Никодим, гад, торопит – толу ему надо много.

– А зачем?

– Ну зачем еще тол нужен? Взрывать. Дорог ведь здесь мало – все, что есть, мы фугасными ловушками перекрываем. Один раз свинорылы в лес сунуться попробовали – на танке, двух броневиках и КамАЗе. Повезло, что в болоте грузовик засадили. Пока вытаскивали, мы по курсу шесть зарядов заложили. Пять так себе, а на один все запасы пустили. Вот на нем танк и подорвали. Один бэтээр вырваться ухитрился, в осинник погнал, но застрял там среди деревьев – даже башней вращать не мог. Мы их повыкуривали и технику к рукам прибрали. Стоит наша бронетехника под густыми дубами теперь. Видал, сколько у нас автоматов? Это все от них. И ручников несколько есть, а в грузовике патронов и гранат много нашли. Жаль, в танке боекомплект рванул – оттуда много чего выплавить можно было без риска.

Сзади, со стороны лагеря, донеслись звуки горна – кто-то, нещадно фальшивя, пытался сыграть сигнал сбора.

Тоха уставился на «пиротехника» с немым вопросом во взгляде. Тот ответил охотно:

– Созывают всех. Дело, наверное, общее. Пошли глянем, что там за шум, заодно и «гавану» твою курну.

Назвать дело общим можно было лишь с определенной натяжкой – засада, в которую до этого угодил отряд Рощина, поймала шайку мародеров. Пленников привели в лагерь под суровые очи Никодима – «атаман партизан» вершил суд.

Мародеров было четверо. Все как под копирку нарисованы: крепкие парни лет двадцати – двадцати пяти. Одеты разношерстно: кто-то в камуфляже, кто-то в кожанке и джинсах. На лицах красноречивые следы рукоприкладства, глаза озлобленно-испуганные, взгляды суетливо стреляют по толпе как бы в поисках поддержки или спасения. Самостоятельно избежать суда нелегко – руки добротно связаны за спинами, движения контролируют несколько мужиков с автоматами.

Тоха к началу не успел – когда подошел, Никодим разговаривал с одним из автоматчиков:

– Так говоришь, убили и в кусты оттащили?

– Ну да – горло перехвачено, и в грудь ножом тоже били. Наверное, кидалась на них, когда они дочку того… Ну они ее и зарезали, чтобы не мешала. А от дочки ни слова не добиться: мычит только и царапает всех, кто подходит. Еле ее в уазик затолкали.

Никодим, обведя мрачным взглядом собравшуюся толпу, зычно поинтересовался:

– Кто-нибудь знает этих варнаков?

Женщина лет пятидесяти, неуверенно сделав шаг из строя, негромко произнесла:

– Тот, что в куртке зеленой и штанах, – сынок Ефимцевой. Той самой Ефимцевой.

– Банкирши нашей красивой? – уточнил Никодим.

– Да. Ее. Она в дом на Луговой перебралась, а квартира ему осталась. Я там в подъезде у него прибирала, работала, часто ее видела. И вот этого там тоже видела, но не знаю, кто он. Там много молодежи ходило. Постоянно музыка и пьянки.

Никодим, понятливо кивнув, обернулся к мародерам:

– Думаю я, что вы сыны хороших семей. Что ж вас на мерзость потянуло? Решили, раз власти больше нет, то и запретов человеческих не осталось? Нехорошо это – пока есть люди, будут и те, кто за такими, как вы, присмотрит. Последние времена настают – нам друг за друга держаться надо, а не шакалами паскудить.

– Мы ваших не трогали, – неожиданно проговорил тот, что в камуфляже.

– Сейчас нет наших или не наших – все свои, кто не шакалят. А вы, ребятки, не свои нам. – Никодим обернулся к Рощину: – Товарищ генерал: что бы вы с ними по законам военного времени сделали?

– Расстрелял, – коротко ответил Рощин.

– Вот в армии мне одно не нравится – расточительность. Зачем патроны зря переводить? Митяй, к старой пасеке их тащите – и там вешайте. А потом оставь пару ребят на засидках у дороги – ночью на падаль зубатки тамошние сбегутся: пусть настреляют, сколько смогут.

Тоха, мягко говоря, удивился – судебного заседания как такового вообще не было. Кошмарный сон борцов за общечеловеческие ценности, суд Линча, в сравнении с тем, что устроил Никодим, – долгое демократичное разбирательство с многостадийными обжалованиями и апелляциями.

– Стойте! – пронзительно заорал «камуфляжник». – Мы ведь ваших никого пальцем не трогали! Давайте договоримся!

Приклад автомата с треском соприкоснулся с распахнутым ртом. Оглушенное тело подхватили два мужика, потащили за остальной троицей, тычками подталкиваемой в сторону просеки. «Пиротехник», пыхнув «гаваной», тихо, чтобы услышал только Тоха, пробормотал:

– Зря их на деревья. В цепи заковать и на выплавку тола поставить – из тех снарядов и мин, что страшноваты. Там часть неразорвавшихся, а в некоторых может мелинит быть вместо тротила. А он за столько лет в гадость превращается: чихни рядом – и шарахнет. Да разве с Никодимом поспоришь…

Махнув рукой, мужик потащился назад, на свое опасное рабочее место. Собравшийся народ на глазах рассасывался – быстро, без понуканий, разбредался в разные стороны. У всех есть дела – без занятия здесь никто не сидел.

Никодим, обернувшись к Рощину, пожаловался:

– Видите, товарищ генерал, трудно нам. Мало того что свинорылы лес со всех сторон обложили, а по ночам зубатки бедокурят, так еще и свои же паскудят. Не первый раз уже страдаем. Вроде и много нас, а толку? Мужиков боевитых кот наплакал. Не знаю даже, как вам и помочь…

Понятно – «сектант» продолжает разговор, отвечая на просьбы Рощина. Это хорошо – хоть немного Тоха подслушает, а то вообще будет не в курсе событий.

– И долго вы здесь собираетесь отсиживаться? – уточнил Рощин. – Знаете, что вот-вот начнется? Все, кого вы называете «свинорылы», начнут выбираться из городов. Толпами. Им там уже работы нет – городское население практически уничтожено. Спаслись лишь те, кто сумел выбраться за окраину, или невероятно везучие люди, зарывшиеся куда-то, как кроты. Города зачищены – начнется зачистка сельской местности. Да, в этом лесу вас достать будет трудно. В крайнем случае бросите лагерь, собравшись в другом месте. К каждому дереву ведь свинку не приставить. И сколько вы так будете бегать? Всю оставшуюся жизнь? Так она не затянется. Вас не свинки прикончат, а голод. Вам негде брать продовольствие. Сеять не получится, охотой не прокормитесь – дичи здесь немного. Грибы и ягоды? Толпа на них не проживет. Шансы протянуть подольше есть только у малых групп – им продовольствия немного надо. Впроголодь можно существовать на дарах леса да карасей по озерам ловить. Но у одиночек и малых групп другая проблема добавится – крысы. Вы их «зубатки» называете. Сколько бы вы их ни убили, они не закончатся – непрерывно подкрепление идет. И учтите – они в придачу ваши пищевые конкуренты. В первую очередь дичь подъедать будут именно они. Сейчас по деревням и вокруг них бродит немало домашних животных – мяса полным-полно. Но это ненадолго – крысы быстро исправят. Останутся вам грибы-ягоды да рыба. А рыбы тут не так много, как я думаю. Не так ли?

– Верно все – сетями перетягали да электроудочками повыбивали давно уже. Спасу от браконьеров нет.

– Вот! У вас одна надежда – крысы перестанут получать подкрепление, как и свинки. Вдобавок у свинок должно исчезнуть центральное командование. В таком случае вы, очистив лес от зубаток, больше о них и не вспомните. А отбив атаки свинорылов, что в лес сунутся, забудете и о них – они не получат подкреплений после разгрома. Потом, конечно, несколько лет будет трудных. Надо будет потихоньку очищать Землю от них, а при этом самим не помереть от голода и не одичать. Но это уже будет решаемый вопрос. Так что в ваших интересах помочь нам всем чем сможете. Это не мне выгодно – это нам выгодно. Сделать это должны мы – на подкрепление надежды нет. Некому нам помогать и некого ждать. И так много времени ушло уже: промедлим – лишимся последней надежды.

Никодим, перебирая пряди бороды, покосился на подслушивающего Тоху и поманил генерала за собой:

– Пойдем чаю хлебнем и там в две головы прикинем, что да как.

Разочарованный Тоха поплелся к самоходке – больше ему подслушивать не дадут. Достал винтовку, занялся уже привычным делом – имитацией стрельбы. С удовлетворением отметил, что цель в прицел теперь ловит заметно быстрее, да и удерживает увереннее. Ему бы еще недельки две такого тренинга – и стал бы настоящим противотанковым снайпером. Фигня, что Онищенко насчет этого говорил, – танки калечить из такой винтовки можно. Свинки почти всегда с распахнутыми люками катаются. Да и в ствол если пулю влупить, пушке не понравится.

Лысый, присев возле Тохи, попытался завязать с ним обсуждение достоинств замеченных здесь человеческих самок, но отклика не добился. Зато заразился милитаристским вирусом: разобрал автомат, почистил и с полчаса тоже пытался имитировать стрельбу. Затем ему это надоело, и он до самого ужина со зловещим видом точил гигантский нож, кровожадно поглядывая на шатающихся мимо «аборигенов».

И что интересно – ни один не подошел попросить закурить.

За ужином (тоже очень сытным и вкусным) Тохе удалось узнать о себе новые вещи. Длинные корявые столы, поставленные в три ряда, этому способствовали. Усевшись за спинами пары парней, он подслушал часть их беседы. Не подозревая о его присутствии, они взахлеб обсуждали генерала Рощина и его отряд. Странно, но Тоха их потряс больше всего. Оказывается, со стороны он представлялся абсолютно отмороженным спецназовцем, успевшим за свою короткую жизнь оставить пару городов вдов и озеро крови объемом с половину Байкала. А теперь у него какая-то уникальная по жестокости миссия, для чего ему выделили секретное ружье с реактивными пулями, из которого он от скуки весь вечер целился по обитателям лагеря, мечтая их всех перестрелять. Еще одним убедительным доказательством сурового характера Тохи являлся факт его знакомства с Егором – тем самым «пиротехником». Никто к его хозяйству ни за какие коврижки не решался приблизиться, а Тоха запросто сходил – и вроде бы даже курил над страшной кастрюлей, смахивая пепел в расплав тола. Тохе завидовали: его прошлым и будущим подвигам, крутому камуфляжу, испачканному пятнами несмываемой крови, фантастической винтовке и успеху у девушек. Оказывается, пока он таращился в прицел на кур и овец, ему строила глазки вся женская половина населения, а некоторые чуть ли не раскладывались в нескольких шагах. Но Тоха был настолько суров, что игнорировал все недвусмысленные намеки. А может, даже брезговал местными простушками – ему подавай фиф посложнее.

Лысому тоже досталось – причислили к стану таких же отморозков. А что еще можно подумать о человеке, полтора часа занимавшемся полировкой ножа? Самое доброе, что о нем было высказано, – предположили, что этим ножом он бреет лицо и голову, иногда даже не смыв с него кровь после боя.

А еще народ пребывал в догадках: уже все знали, что у военных какая-то сильно секретная и важная миссия, и все строили насчет этого догадки. Поговаривали, что в пушке у них заряжен секретный снаряд с маркировкой «БЕЗ ГМО» – наверняка что-то биологически жуткое. Под конец Тоха успел ознакомиться с предположением, что в грузовике они везут раненого президента, собираясь доставить его до Волги, где их дожидается атомная подлодка. Интересно – а как она плотины на реке преодолевает? Надев валенки? С логикой местные ребята явно не дружили – видимо, в здешнем самогоне слишком много сивушных масел, или бензин дешевый часто нюхали.

Уже в сумерках Синельникову начали делать операцию. В лагере был хороший хирург, терапевт и стоматолог. Медицинское обучение имеет полезную особенность – на первых порах будущих врачей учат практически одинаково. Они получают багаж базовых знаний, а уже дальше начинается специализация. Так что в ранах разбираются все, и если резать самолично побоятся, то помощь оказать смогут.

Пока Синельникову кромсали брюхо, Рощин собрал всех, кроме бабки, оставшейся с ребенком, и рассказал о том, что будет завтра, начав с предисловия.

Люди Никодима, по его словам, не раз выбирались к Верхнеглинску на разведку (местный синоним мародерства) и обстановку там представляли. Они рассказывали, что центральная часть города насыщена свинками очень плотно – туда и близко не подобраться. Причем свинорылы эти, даже замечая разведчиков, бывало, их обстреливали, но далеко не преследовали – достигнув окраины, возвращались назад.

Но между окраиной и центром серьезных сил в городе не было. Свинки, конечно, шастали, но небольшими отрядами, в домах у каждого окна по три рыла не торчало. Таким образом, можно было воспользоваться идеей Тохи и, дотащив пушку до указанной им позиции, поразить цель. Задача отряда Рощина – просто сделать один выстрел. Никодим пообещал отвлечь свинок, организовав атаку на город примерно в трех километрах от позиции. Его бойцы, наделав там шума, заманят свинок в место, откуда их технике быстро не выбраться. Если повезет, туда стянутся враги со всей округи, и никто не помешает замыслу генерала.

Тоха, слушая это, кое-чего не понимал. Отряд у них слишком мал – Никодим для приличия мог бы хотя бы пяток ребят с автоматами добавить. Но не добавил – всех своих пустил на отвлекающий маневр. Почему? Боится, что Рощин их к себе переманит? Не хочет ни на миг выпускать людей из-под своего командования? Да кто его знает… Как решили, так решили. Но если что случится – будет туго. Одна надежда на танк – экипаж уже себя в деле показал хорошо, и с мелкой угрозой должны справиться.

Атака начнется не с утра, да и не успеют они до утра добраться до окраины города. Время выбрали с таким расчетом, чтобы солнце находилось на одной линии с позицией и центром города. Хоть какая-то помеха для глаз наблюдателей – ведь часть пути придется проделывать на глазах у половины Верхнеглинска.

Если все пройдет как задумано, они доберутся до позиции, наведут орудие, выпустят снаряд. Затем, лежа на брюхе, дождутся прекращения воздействия основных поражающих факторов, после чего покинут город. А дальше…

Дальше Рощин не загадывал. Да и не дали ему загадывать – заглянувший в палатку хирург прервал его монолог:

– Осколки мы из бойца вашего вытащили – два было.

– Как он? – севшим голосом спросил Рощин.

– Спит. Надеюсь, больше железа в нем не осталось. Рентгена у нас нет – металлодетектором проверяли, поисковым. Вот так и живем… На вид проблем быть не должно, а там… Крови он потерял много, да и к нам попал не сразу. Мужик крепкий – должен выкарабкаться. Но полную гарантию не дам: с нашими возможностями ее никто теперь не даст.

Партизаны Никодима передвигались на восьми джипах и уазиках, а возглавлял их колонну трофейный бронетранспортер – ради такого дела его решили выпустить из лесного убежища. Вслед за воинством «сектанта» тащилась техника Рощина. У «генерала» только грузовика не хватало – остался в партизанском лагере вместе с бабкой, ребенком, нетранспортабельным Синельниковым и Приблудой. В предстоящем бою нужды в нем не было – подвозить снаряды не придется. С утра прошел дождь, и дорога не пылила. Этим и пользовался Тоха – прямо на ходу ухитрялся практиковаться в имитации стрельбы (рискуя заработать травму глаза на ухабах).

Не успели от леса отъехать, как нарвались на врага – у пересечения грунтовки с разбитой асфальтовой дорогой стоял КамАЗ. У грузовика, видимо, спустило колесо, но свинки упрямо ехали дальше, пока оно не задымилось, после чего разлетелось. Пришлось им все же остановиться. Так и торчали на одном месте, не зная, видимо, что делать дальше: шиномонтажа рядом не наблюдалось. Бронетранспортер партизан издали полоснул из крупнокалиберного пулемета, а затем, подобравшись поближе, добил уцелевших. Обрадованный Никодим не успокоился, пока его люди не собрали все оружие и боеприпасы – лишь затем велел продолжать движение. Тоха решил, что раз враги встретились почти сразу, то и дальше они толпами дороги охраняют, но ошибся – нежелательных встреч больше не было.

Леса чередовались с полями, пару маленьких речушек преодолели по неохраняемым бродам, в стороне иногда показывались вымершие деревеньки. Возле одной, завидев людей, хором замычало стадо коров – несчастные животные не понимали, почему их никто не доит и не защищает от ночного кошмара. Трупов не попадалось, хотя останки скота встречались частенько. Видимо, об этих потаенных дорожках знают только ушлые местные – городские беженцы двигались более опасными путями, и там их тел осталось предостаточно.

Выбрались из очередного соснового бора – впереди, за огромным колосящимся полем, поднимались промышленные здания и заводские трубы.

Окраина Верхнеглинска.

Колонна остановилась, вытянувшись вдоль поля. Никодим, выбравшись из своего джипа, направился в сторону самоходки, на ходу цепляя на голову смешную зеленую кепи. Ему бы чуток подровнять бороду, и после липосакции (килограммов тридцать жира откачать надо) мог стать двойником Фиделя Кастро.

Тоха, поведя стволом винтовки, вдруг замер, осторожно поставил оружие на броню, поднялся, уставился на поле. Рощин, поняв по выражению его лица, что он заметил нечто очень необычное, подошел к нему, посмотрел туда же. Вслед за ним весь экипаж сгрудился вокруг Тохи, без единого звука таращась в одну сторону. Никодиму, добравшемуся до самоходки, ничего не осталось, как вскарабкаться наверх и сделать то же самое.

По телевизору и в Интернете Тохе это уже доводилось видеть. Какие-то шутники, или инопланетяне, или даже стада перевозбужденных ежиков устраивали это достаточно регулярно. Просто в одно прекрасное утро или день кто-то замечал, что на поле появился круг или более сложная геометрическая фигура, состоящая из миллиардов упорядоченно уложенных растений. Это могла быть пшеница, рожь, овес, кукуруза, луг с дикими травами. А иногда структуры проявлялись на снегу, льду или моховом болоте. Причем все это происходило под покровом тьмы: вечером поле в полном порядке, а на рассвете украшено фиг знает чем. Официальные ученые игнорировали это загадочное явление, а гипотезы энтузиастов не вызывали доверия, потому что, как правило, озвучивались людьми с явными проблемами психики (по крайней мере Тоха других там не замечал).

Забавный феномен, однако безобидный (если не считать огорченных фермеров).

Тоха не знал, рожь перед ним или пшеница, а может, какой-нибудь ячмень: не ботаник он. Просто поле чего-то злакового. И от края до края расписано кругами, эллипсами, какими-то дугами и вовсе непонятными, но гармонично встроенными в общий узор фигурами. Если это рисовали ежики, то они должны были со всей России собраться и из Европы помощь позвать, не говоря уже о предварительных уроках художественного мастерства. Если мистификация, то шутникам потребовалось бы несколько дней работы под носом у свинок, охранявших свой самый ценный объект, – Тоха не верил в существование подобных экстремалов.

Картина завораживала. Масштабом. Идеальной симметрией всех частей. Удивительной гармонией – вписалась в поле, будто была здесь всегда, изначально. Мазок кисти сумасшедшего художника. Что-то было во всем этом от необычного изобразительного искусства. Не простые пейзажи и портреты, не маринистика какая-нибудь или аппетитные натюрморты. И само собой, не тот тихий ужас, когда, вылив на кусок сукна полведра гудрона, оставляют на нем оттиск собственной потасканной задницы, называют эту испохабленную тряпку «Депиляция Афродиты», после чего продают богатым идиотам за бешеные бабки под видом «прорыва на новые горизонты». Нет – ничуть не похоже на дешевый развод от богемной мафии. Доводилось Тохе видеть абстрактные картины, от которых было трудно отвести взгляд, – титаническая работа художника и непознаваемые глубины его фантазии (или просто под эксклюзивной травой кистью махал). Вот и здесь что-то подобное, но гораздо сложнее и несопоставимо масштабнее.

Холст площадью в квадратный километр…

Никодим, стряхнув оцепенение, пришел в себя первым. Поспешно перекрестился, зычно произнес в рифму:

– Свыше нам знаки дают – дни последние настают.

Тоха, не удержавшись, ответил на это в своей манере:

– Слишком уж давно предупреждают – я первый раз о таком явлении в сказке «Конек-горбунок» читал. А сказочка-то старая…

Народ, забравшийся на мало-мальски высокие точки, начал шумно обсуждать увиденное, но начавшийся ропот прервал окрик Никодима:

– А ну цыц все! Посмотрели – и хватит! Мало вам чудес было? Одним больше, одним меньше… Приехали, ребята! Здесь разделяемся – идем делать свое дело. Пожелайте удачи генералу и его бойцам – если они свою работу выполнят хорошо, нам полегче жить станет. А там и вообще все наладится. По коням, ребятки, – поможем служивым.

Идея Тохи была проста, как и все гениальное. Задача ведь была поставлена элементарная: между стволом орудия и целью не должно быть препятствий. При дистанции в три-четыре километра и наличии городской застройки добиться этого можно лишь одним способом – поднять самоходку на приличную высоту, чтобы наведению не мешали разные многоэтажные хибары и зеленые скверики. Пушка, конечно, штука тяжелая, но при наличии огромного воздушного шара или дирижабля…

Тоха не стал толкать идею о дирижабле (в дурдом почему-то не хотелось). Тоха поступил проще – напряг свою память, и она в очередной раз его выручила.

Верхнеглинск получил свое название не просто так. Почему «верхне», Тохе неизвестно, а вот насчет «глинск» все было понятно даже ребенку. Город изначально был построен на месторождении глины – здесь ее добывали издавна. Смешно – глины везде ведь навалом. О каком месторождении может идти речь? Не так все просто: да – глины полно везде, но такая, как здесь, – огромная редкость, в чем ее уникальность, Тоха не понимал, но знал, что благодаря ей работают аж два завода: керамический и стройматериалов, не считая мелких производств. И целыми эшелонами сырье куда-то вывозят – говорят, даже в далекой Англии охотно покупают. Всем нужна зачем-то.

Глину добывали в нескольких местах – открытым способом. В черте города и за его окраинами чернели шрамы действующих карьеров и синели озера брошенных разработок. Горняки вгрызались в землю с каждым годом все глубже и глубже или расширяли свои ямы. Если на их пути оказывались дома, постройки сносили, выделяя хозяевам новое жилье: глина окупала все затраты с лихвой. Когда пласт уходил слишком глубоко, приходилось снимать над ним десятки метров бесполезных наносов. Огромные самосвалы вывозили породу в отвалы. С годами эти кучи вырастали все выше и выше, превращаясь в рукотворные холмы.

На карьере «Западный» богатый пласт ушел на слишком большую глубину – разрабатывать его открытым способом стало невозможно. Мощность слоя вскрышных пород стала слишком большой – затраты на их снятие последующая добыча не окупила бы.

Карьер закрыли. Самосвалы перестали вывозить грунт. А отвал остался – самый огромный отвал в городе. Настоящая рукотворная гора.

Время сгладило творение рук человеческих – куча породы еще больше стала походить на природный холм. Ветер и птицы нанесли семян трав и деревьев – склоны зазеленели, начали подниматься вездесущие тополя: их крошечные семечки на парашютах пуха всюду достают.

Стоял себе старый отвал, зеленел, радовал глаз, никого не трогал. А затем в городе поменялась власть.

Новый градоначальник остался в памяти верхнеглинцев человеком с миллионом идей и полностью атрофированной совестью. При этом ни одну свою идею он не довел до конца. Отвал, видимо, сильно мозолил ему глаза своей бесполезностью – он официально решил превратить его в местную достопримечательность. Для начала старую дорогу, что поднималась к плоской вершине, заасфальтировали. Затем наверху начали возводить какие-то белые беседки и арки, а в интервью районной газете мэр рассказал, что сделает из этой кучи мусора «Холм влюбленных». Увы, беседки и арки до ума довести не успели: разрушилась дорога. Да и как асфальту не разрушиться, если уложен был тяп-ляп на гору сыпучего грунта, да и воровали при этом безбожно.

Мэр начал реконструкцию дороги – теперь ее решили сделать бетонной. Одна к другой выкладывались аэродромные плиты, причем каждую такую плиту городской бюджет почему-то оплачивал по цене, достаточной для приобретения целого аэродрома (с самолетами). В разгар строительства у мэра вдруг возникли какие-то проблемы с высокой властью (вроде бы с кем-то там не поделился), а потом он загадочно исчез, оставив после себя кучу долгов и схваченных соучастников. По слухам, обнаружился градоначальник в одной из европейских стран, которая категорически отказывалась выдавать России преступников. По тем же слухам, устроился он там достаточно неплохо и зарабатывал на жизнь, строча заказные книжки на тему гибели российской демократии – себя при этом преподносил как пример жертвы репрессий.

Помимо долгов мэр оставил после себя единственную память – отвал почему-то начали называть Плешивкой. Видимо, в память о лысине проворовавшегося градоначальника.

В детстве и подростковом возрасте Тоха с пацанами не раз залазил на «Западный». Обзор оттуда открывался великолепный – весь город как на ладони. Зеркало городского пруда просматривалось отлично.

И длинное здание, протянувшееся вдоль его берега, тоже можно было рассмотреть без помех.

Старая западная промзона. Почти все развалено и разворовано, из действующих объектов здесь лишь пожарная часть сохранилась, и автозаправку на перекрестке новую поставили. Эхо отражает гул моторов от стен корпусов и железобетонных конструкций; к обочинам, переваливаясь с боку на бок, неспешно отступают отъевшиеся на мертвечине вороны. Тоха нахохлившимся воробьем сидит на броне самоходки. Он готов ко всему. В разгрузке три тяжеленных обоймы, еще одна в винтовке и четыре в рюкзачке. Хорошую перестрелку можно устроить. В кобуре – пистолет, пару ручных гранат тоже прихватил. Ну и нож – куда же без него. Под разгрузкой тяжелый бронежилет. Все эти предметы для него стали чем-то будничным, почти родным.

А ведь всего несколько дней назад все обстояло не так…

Свинок не было. И людей тоже не было – все будто вымерло. Но Тоха не верил, что обойдется без проблем. Слишком много шума, и слишком важный вражеский объект они хотят поднять на воздух. Не позволят им это проделать в спокойной обстановке – обязательно создадут сложности.

Танк замер у поворота – метрах в пятидесяти в склон отвала врезалась дорога. Далее, неполным витком серпантина, она ползет наверх – к плоской вершине с белеющими недостроями «Холма влюбленных». Приблизительно до середины подъема путь выложен злополучными бетонными плитами. Правда, многие из них уже повторили судьбу асфальта: расползлись по стыкам или даже на склон соскользнули. Грунт в отвале неустойчив – живет своей странной жизнью с частыми оползнями и усадками.

Рощин, выглянув из командного отсека, громко скомандовал:

– Приехали.

Ну что ж – приехали так приехали: Тоха спустился на землю, направился к танку. Там собиралась группа прикрытия: Лысый, Юлька и пацан. По сути, вся их пехота – лишь Бакаева не хватало. Но у него отдельная задача: засядет в кустах на середине подъема. И если враг уничтожит танк и четверку приданных ему бойцов, он встретит свинок залпом из гранатомета, после чего тут же помрет смертью храбрых. Но если хоть что-то успеет подбить, то немного замедлит их продвижение.

Ревели бульдозер и танк, налетевший порыв ветра заставил всех зажмуриться от поднявшейся пыли. Пауза затягивалась – отряд должен разделяться, но Рощин, похоже, собрался что-то пафосное толкнуть при прощании с заслоном. Ведь если что – на смерть остаются. И плевать, что добровольцы, – замысел его, и все смерти тоже на его совести будут. Тарас вон до последнего настаивал, чтобы не разделялись – так и поднялись наверх всем составом, отбиваясь от преследователей по мере их возникновения. Но полковнику виднее… Да и согласен с ним Тоха – на этой дороге они будут на виду у всего города. Не хотелось бы попасть под обстрел из гаубиц и танковых пушек. Да и склоны непроходимы лишь для техники – автоматчики вскарабкаются на вершину без проблем, и разглядеть их среди зарослей будет нелегко. Проблемно будет отбиваться – там не меньше сотни бойцов потребуется на круговую оборону.

Наконец Рощин решился, но ожидания Тохи при этом обманул – пафос не присутствовал:

– Ребятки, вы Юльку берегите. Хоть и психованная, но женщина – ей рожать еще. А ты, Антон, без инстинкта самосохранения остался – плохо это. Смерти ищешь. А кто ее ищет, тот находит, – не надо тебе это делать. Удачи вам. И нам…

Тарас, реагируя на повелительный жест Рощина, продолжил движение, начав поворачивать к отвалу. Глядя, как вслед за бульдозером тащится туша искалеченной самоходки, Тоха ощутил, как сердце кольнула льдинка. Он понял – не увидеть ему ее больше. «Бог войны» идет в свой последний бой – на Плешивке финиш. Назад орудию уже не спуститься. В лучшем случае бросят.

В худшем…

Никитин, спустившись с брони, глядя в ту же сторону, с наигранной веселостью заметил:

– Если у них на подъеме вдруг шарахнет снаряд в стволе, от этого холма ничего не останется – всем этим мусором город закопает. Шучу. Значит, так – мы загоним танк вон в тот заброшенный цех. Оттуда через окна сможем бить на все четыре стороны – места для разворотов там полно. И выходов там несколько: не зажать нас внутри. Первая пара идет вон на ту кирпичную бочку – лестница там есть, и обзор хороший. Задача снайпера первой пары – выбивать свинок с гранатометами: у элитников они нередко бывают. Вторая пара – на крышу соседнего цеха: там тоже лестницу вижу. Задача другая – выбивать бронированные противотанковые средства. В первую очередь бей по бэтээрам с ракетами – опасные штуки. Потом уже по гаубицам – сомневаюсь, что они сумеют их правильно наводить, но мало ли… Не отвлекайтесь на расстрел автоматчиков или грузовиков – ваша задача прикрывать нас от противотанковых средств. На рожон не лезьте – нам мертвое прикрытие не нужно. Гранатометы каждой паре дали на крайний случай – если бронетехника прижмет на позиции. Да и с тремя гранатами не развоюетесь.

Тохе кое-что не понравилось:

– Товарищ майор, разрешите мне на крышу пожарки залезть? Вон она. Оттуда обзор получше, чем с крыши цеха или с той бочки.

– Далековато от нашей позиции. Метров под сто от поворота выходит.

– Мне без разницы – у меня винтовка на два километра бьет. А оттуда обе дороги, что к центру ведут, просматриваться должны хорошо.

– Не спорю – позиция неплохая. Но когда Рощин даст сигнал, что вы делать будете? Здесь вон – канава бетонированная есть. Как раз поперек тянется – от ударной волны лучшее укрытие. Вы добежать до нее можете не успеть, если на пожарке засядете.

– Товарищ майор, успеем! Или за стеной заляжем. Снаряд ведь не очень мощный.

– Боец, снаряд вообще-то атомный! Но добро даю – ты сам напросился. Только в здание не суйтесь – не хватало еще на крыс нарваться.

Вдали треснуло, затем еще раз, потом рвануло, заработали десятки автоматов.

– Ну все, – произнес Никитин. – Началось: Никодима ребята бой начали. По местам все.

Все – больше он терпеть не мог. Это не может продолжаться бесконечно.

Последняя капля – разбитый нос. Он, как обычно, присел подремать на унитазе – и неудачно упал. Это не первое неудачное падение: у него уже бывали прецеденты.

Больше не будет – это последний раз.

Поднявшись, он направился в сторону туалета, но едва достиг коридора, как развернулся в другую сторону. Сердце сковало холодом: если свинки сейчас попытаются ему помешать, все будет кончено. Наверняка схватят странного оператора и потащат к Грише. А там все решится быстро – наведение указательного пальца, вытягивание во двор, автоматная очередь в упор.

Двенадцать дней он, сидя на своем рабочем месте, анализировал всю доступную ему информацию. И не забывал следить за деятельностью свинок и их человеческого бога – Григория. Не раз замечал, как тот проходит мимо распахнутой двери – в этот тупик заглядывает. Зачем? А затем – здесь располагается что-то вроде музея их «дела». Комната с фотографиями на стенах, графики статистики, несколько артефактов с корабля и того, первого объекта, из-за которого все это стало возможным.

Эдик любил покурить и иногда при этом позволял себе лишнего – болтал много. Однажды рассказал про психогенератор, с помощью которого Гриша сумел наладить самую первую связь с компьютерами корабля. А уж затем был создан первый стационарный телепорт. Эпохальное событие.

Он хорошо запомнил, что тот злополучный психогенератор лежит теперь в музее – керамическая пластина, испещренная кругами, эллипсами и другими простейшими знаками. Зачем туда ходит Гриша? Раз ходит – значит, надо. Зачем надо? А затем – эта пластина как раз и виновна в столь плачевном психологическом состоянии коллектива. Ее механизм сейчас работает над подчинением воли сотрудников: план «Крайние меры» требует больших человеческих ресурсов. Спать и курить некогда, и забивать себе голову рефлексиями по поводу происходящего тоже не надо – все ресурсы мозга должны расходоваться на работу.

Сбоку от двери музея располагался пожарный щит. Очень удачно – топор ему пригодится.