Глава 7

СВАДЬБА

От света прожекторов на арене было, как всегда, жарко. Таинственный Гладиатор лежал спиной на окровавленном песке и смотрел на ангела, парившего над ним на широких крыльях. Наверное, наступал его смертный час. Тяжело застонав, он резко повернулся на бок, и когтистая лапа ангела всего в пяти сантиметрах от него взрыхлила песок. Гладиатор встал на ноги, снова взял на изготовку меч и бесстрастным взглядом смерил парящего ангела. Тот, кто разработал генетический код ангела, проявил удивительную изобретательность. Широкие, хорошо оперенные крылья и способность к психокинезу позволяла ангелу без особых усилий маневрировать в воздухе, а значит, он мог с огромной скоростью атаковать противника со всех возможных направлений. Когти на его руках и ногах были длинными и крючковатыми, ими можно было прорвать даже стальную кольчугу. Их было более чем достаточно, чтобы вспороть противнику живот или разорвать горло. Гладиатор следил за парящим ангелом, обрисовавшимся смутным силуэтом на фоне слепящих огней арены. Воздух был сухой и горячий, словно в преисподней.

Ангел заходил то с одной, то с другой стороны, опускался и снова взлетал вверх, но все время оставался вне досягаемости меча Железной Маски. Это хищное создание не могло не чувствовать усталости, но атаки оставались такими же стремительными, как и в начале поединка. Вот оно опять опустилось совсем низко, волна воздуха, поднятая мощными крыльями, снова бросила гладиатора на землю. Ему все же как-то удалось опереться на клинок и встать на одно колено, но ангел уже схватил его сзади мускулистыми руками и взлетел в воздух. От этого стального захвата гладиатор начал задыхаться, но все же рука не выпустила меч. Песчаная арена удалялась с поразительной быстротой, и гладиатор поневоле отвернул взгляд.

Он слышал тяжелое дыхание ангела за спиной. Примерившись, он что есть силы ударил затылком туда, где должно было находиться лицо противника. Он не только почувствовал, но и услышал, как хрустнул сломанный нос ангела. По шлему и плечам гладиатора полилась теплая кровь, но ангел не ослабил хватку. Гладиатор пытался понять, что эта тварь собирается с ним сделать, и только потом увидел неясно вырисовывающееся перед ним знамя на остром стальном флагштоке. Ему все стало ясно. Все, что требовалось ангелу, – это сбросить его на стальное острие. Это была бы самая медленная и мучительная смерть. В распоряжении гладиатора оставалось всего несколько секунд. Он не мог нанести удар мечом позади себя или ударить по рукам, которые держали его. Оставался единственный выход. Гладиатор стиснул зубы, повернул меч острием к себе и вонзил в собственное тело – так, что клинок, пройдя насквозь мягкие ткани его спины, вонзился прямо в живот ангела.

Ангел закричал, из ран обоих бойцов хлынула кровь. Они камнем полетели вниз и тяжело ударились о песчаную поверхность. Гладиатор упал первым, и от удара о землю меч еще глубже вошел в тело ангела. Ангел резко оттолкнул своего противника, и гладиатор выдернул меч, торчавший теперь лишь из его раны. Ангел громко вскрикнул, они откатились друг от друга, кровь окрасила песок, но гладиатор воткнул в себя меч так, чтобы не задеть жизненно важных органов, и хотя после этой раны он истекал кровью, все же сохранил способность сопротивляться. Его рана не была смертельной. Благодаря длительным тренировкам, он заставил себя не чувствовать боли и с мечом наперевес устремился на ангела. Противник лежал на песке и зажимал руками кровоточащую рану. Его крылья беспомощно били по песку. Меч вошел очень глубоко, и теперь в животе ангела открылась широкая и, скорее всего, смертельная рана. Гладиатор взялся за рукоять меча обеими руками и, собрав оставшиеся силы, обрушил его на шею ангела. Клинок перерубил позвоночник, и тело ангела забилось в предсмертных судорогах.

Гладиатор взглянул на агонизирующего противника, и на его лице, скрытом под глухим стальным забралом, появилась мстительная улыбка. Теперь ангел уже не выглядел таким грозным и неуязвимым, как минуту назад, но гладиатор все же на всякий случай отсек ему голову. Он с трудом сдерживал дрожь в ногах, но выпрямился и показал отрубленную голову зрителям. Красивое лицо ангела было обезображено болью и ужасом, из перерубленной шеи по руке гладиатора струилась кровь. Она была теплой, обволакивающей. Гладиатор медленно повернулся, отгоняя пронизывающую все тело боль, и толпа начала безумствовать, криком и аплодисментами выражая одобрение. На большом экране над трибунами возникло огромное изображение отрубленной головы ангела.

Таинственный Гладиатор сдержанно поклонился трибунам и, почувствовав приступ головокружения, оступился. Спектакль явно затянулся, надо было уходить с арены, пока его не унесли на носилках. Он все еще не чувствовал боли, но видел, как ручьем льется по его ногам кровь. Пошатываясь при каждом шаге, он направился к ближайшим воротам, все еще держа в поднятой руке отрубленную голову. Ее можно было забальзамировать и оставить в качестве трофея…

Толпа провожала его овацией – высокого и мускулистого героя, без герба или эмблемы на доспехах, в глухом шлеме, закрывающем лицо. Как всегда, оставшегося мистической загадкой арены. На трибунах нашлось бы немало таких, которые выложили бы огромную сумму просто за то, чтобы знать, чье лицо скрывается под шлемом, но еще больше зрителей впадали в экстаз от этой тайны и всеми силами старались сохранить ее, не подпуская к любимцу даже агентов службы безопасности.

Гладиатор прошел через ворота. Силовой экран был на это время поднят, а потом вновь опустился, невидимый и непреодолимый. Гладиатор пошел по ярко освещенным коридорам, прикрывая одной рукой рану. Он сдержанно кивал бойцам и тренерам, которые встречались у него на пути, хладнокровный, спокойный и собранный. Он вовсе не собирался рассказывать каждому встречному, что серьезно ранен – к тому же своей собственной рукой – и что это обеспечило победу. Даже здесь, в коридорах под ареной, нашлись бы негодяи, захотевшие использовать его затруднительное положение. У Таинственного Гладиатора было немало врагов. В основном это были люди, делавшие ставки на его противников. Он шел, морщась при всплесках боли, которую уже не мог смирять, и его сознание уплывало все дальше и дальше. Отрубленная голова ангела билась о его ногу, оставляя в коридоре прерывистый кровавый след, но гладиатор совершенно не обращал на это внимания. Пусть служители арены отрабатывают свои деньги.

Он не помнил, как добрался до двери в раздевалку. По другую сторону порога он уже был в безопасности. Владельцы арены гарантировали, что без его разрешения сюда никто не мог попасть. Кроме того, он открыто заявил, что убьет любого, кто попытается шпионить за ним или хотя бы побеспокоит его. Гладиатор приложил к специальной панели палец, и управляемая компьютером дверь открылась. Он вошел в комнату, и дверь тотчас же автоматически закрылась. Его наставник и тренер Георг Маккрэкин торопливо бросился ему навстречу, на его лице было написано беспокойство. Гладиатор улыбнулся и бросил ему голову ангела:

– Привет, дорогуша. Наконец-то я дома…

И тут его ноги подкосились. Георг уронил на пол трофей и успел подхватить подопечного до того, как он рухнул на пол.

Сознание вернулось к нему только тогда, когда Георг стал вытаскивать его из регенерационного контейнера. На нем все еще были доспехи, но боль в боку и спине стихла, а раны затянулись. Скорее всего, после них не останется даже шрамов. Гладиатор облегченно вздохнул. Замечательное приспособление. Вполне стоит тех немалых денег (почти целого состояния), которые пришлось за него отдать. Гладиатор улыбнулся тренеру, расстегивавшему его панцирь, а потом взглянул на свое отражение в большом настенном зеркале. Как он сам любил говорить, вид был чертовски залихватский. Постояв так несколько секунд, он постепенно вышел из роли Таинственного Гладиатора и принял свой естественный, известный всем облик. Затем он снял шлем, из-под которого открылось спокойное лицо одного из самых известных щеголей Империи – Финлэя Кэмпбелла.

Если бы его видел отец, старого лорда хватил бы удар. Эта мысль никогда не переставала занимать Финлэя. Он уже так долго жил двойной жизнью, что перестал удивляться этому, но, вспоминая об отце, никогда не мог обойтись без иронической улыбки. Полностью разоблачившись и отдав доспехи Георгу, он встал нагишом перед зеркалом и медленно, по-кошачьи потянулся. Его грудь и руки были покрыты потом, он не глядя взял у Георга полотенце и машинально стал вытираться, сосредоточившись на своих мыслях.

Георг Маккрэкин служил ему наставником уже много лет, и это было традицией. До Финлэя маску Таинственного Гладиатора носил он сам, пока не сошел с арены и не отдал шлем и легенду своему ученику и последователю. Никто не был посвящен в их тайну. Георг вытер спину Финлэя вторым полотенцем, глуховато бормоча при этом о бессмысленности неоправданного риска.

– Я всегда чувствую себя превосходно, убив врага, – рассеянно сказал Финлэй. – Это очищает нервную систему, освобождает от темных мыслей и ненужных движений души.

– Ну как всегда, – поморщился Георг. – Если ты не способен утолить жажду крови даже на арене, Империя не может спать спокойно. Тебе дать волю – ты истребишь на дуэли весь цвет аристократии. Когда я первый раз увидел тебя в бою, то понял, что ты прирожденный убийца.

Финлэй ответил ему недоверчивым взглядом:

– Уж не забыл ли ты, как сам свирепствовал на арене, когда носил этот шлем?

– Нет. Но я отвечал на вызов, а ты дерешься, чтобы пощекотать себе нервы. Это разные вещи. Именно поэтому тебе будет гораздо труднее уйти с арены. Но в конце концов даже твоя страсть угаснет и тебе придется отдать шлем и легенду какому-нибудь молодому глупцу с налитыми кровью глазами и дьяволом в сердце.

– Возможно, – неохотно согласился Финлэй, Не желая начинать спор на эту тему. – Во всем виноват мой отец. Я с детства стремился стать воином. Я готов был драться насмерть из-за любого намека на оскорбление, от кого бы оно ни исходило. Почти из всех драк и потасовок я выходил победителем. Я готов был поступить на службу в любой род войск, лишь бы сражаться с врагами Империи. Но – нет, я был старшим сыном, наследником и поэтому не мог рисковать своей бесценной жизнью. Конечно, мне позволяли вволю упражняться в фехтовании и стрельбе из дисраптера – это естественно для аристократов, но мне этого было мало. Вовсе недостаточно. Для того чтобы разогреть кровь и обострить чувства, мне нужно было еще кое-что.

Я вышел на свою первую дуэль, когда мне было пятнадцать, и сделал из того несчастного ублюдка котлету. После этого я чувствовал себя на вершине блаженства. Но потом за мной стали ходить по пятам телохранители, которых заставляли выступать от моего имени на дуэлях. Можешь себе представить, как на это отреагировали мои приятели! Я и прежде не был среди них большим авторитетом, а теперь они просто стали считать меня отребьем. И за все это надо было благодарить отца.

Прошло много времени, прежде чем я впервые появился на арене. Я ускользнул от телохранителей, дал взятку служителям арены и провел свой первый бой под голографической маской. Это был довольно простой и безыскусный поединок на мечах. Когда бой окончился и мой противник остался лежать мертвым, у меня было такое чувство, что я словно возвращаюсь домой после дальнего путешествия. На людях я стал изображать из себя изысканного щеголя, чтобы никто не разгадал мою тайну. Если бы это получило огласку, разразился бы скандал: наследник одной из самых благородных фамилий готов сражаться с любым ублюдком на арене! Моего отца тут же хватил бы удар!

– Ты никогда не рассказывал мне об этом раньше, – покачал головой Георг, – Хотя многое мне было известно. Я должен был знать твои секреты, ибо я – твой наставник. Но ты не заводил разговор на эту тему, а я не хотел тянуть тебя за язык. Интересно, почему ты сейчас так разоткровенничался?

Финлэй пожал плечами:

– Сам не знаю. Наверное, потому, что сегодня я по-настоящему почувствовал вкус смерти.

Георг невесело усмехнулся:

– Самое время. Если ты до сих пор не проигрывал, это не значит, что тебя нельзя победить. В последнее время ты стал чересчур задирист. Как бы ты ни был силен, на свете всегда найдется кто-нибудь посильнее – это закон арены.

– Кого ты имеешь в виду? – нахмурил брови Финлэй и, отбросив полотенце, стал переодеваться.

– Ну, например, есть Кит Душегуб. К нему сейчас перешел титул лорда Саммерайла. Он просто сумасшедший, тебе лучше с ним не связываться.

– Сумасшедший – не значит непобедимый.

– Как правило, да. Ему не важно, что его убьют, главное – утащить на тот свет противника. Единственный раз в жизни послушай, что я тебе говорю. Я сделал из тебя бойца не для того, чтобы ты погиб от руки гениального безумца, подсознательного самоубийцы.

– Я тебя понимаю. – Финлэй сел на скамейку и стал натягивать сапоги. – В последнее время я действительно чересчур увлекся боями. Мне кажется, что на арене нет тех козней и интриг, которыми пропитана вся светская жизнь. Там каждое слово имеет десять разных значений. Шагу не ступишь, не наткнувшись на какого-нибудь шепчущего интригана или предателя. К счастью, в моей семье, да и вообще в высшем обществе, меня считают не только щеголем, но и трусом и не посвящают в эти вонючие интриги. Вовсе нет желающих сразиться со мной на дуэли, а вовлекать меня в заговоры не решаются из-за моей «глупости». Я всегда считал, что моя роль очень удобна. Она ставит меня вне интриг, сохраняет мою тайну и, кроме всего, по-настоящему развлекает меня. Да, Георг, жизнь забавна. Хотя еще забавнее – смерть.

– Я рад, что ты в хорошем настроении, – сказал тренер. – Сегодня для тебя это очень полезно. Возможно, ты забыл – наверняка забыл! – но сегодня ты приглашен на свадьбу. Это очень серьезное мероприятие – приглашены только твои ближайшие родственники. Людей попроще, вроде меня, не пустят даже на порог.

– Не переживай, – коротко отреагировал Финлэй, поправляя на себе одежду и придирчиво глядя на свое отражение в большом, в полный рост, зеркале. – Тебе все равно это не пришлось бы по вкусу. Скука, никаких развлечений, все говорят вежливым тоном, не очень сытная еда и скверное шампанское. Это действительно важное событие для тех, кто видит тут какой-то прок. Мой двоюродный брат, Роберт Кэмпбелл, собирается жениться на Летиции Шрек и объединить этим два родовитых клана. Конечно, это брак по расчету, продиктованный денежными и политическими интересами. Все помнят, что эти два клана люто враждовали друг с другом, но сейчас каждый из них нуждается в поддержке, потому что имеет общих врагов. Так что все кровные обиды перечеркиваются брачными узами. Все кончится горькими слезами, но сейчас никто не хочет думать об этом. Никого не беспокоит, что жених и невеста никогда не будут жить вместе – просто сдадут сперму и яйцеклетку в донорский банк и останутся супругами только на бумаге. Бедные Роберт и Легация! Насколько я знаю, они даже никогда не видели друг друга.

Георг улыбнулся:

– По сравнению с сегодняшним развлечением на арене это кажется обыденным и скучным.

– Вовсе не обязательно. Бывали случаи, когда семейные праздники становились более опасными и непредсказуемыми, чем поединки на арене.

Георг пожал плечами:

– У меня всегда все было проще. Младший сын незнатного рода, слишком бедного, чтобы его заметили, – вот как было со мной.

– Если бы они только знали! – сказал, улыбнувшись, Финлэй. – Рано или поздно тебе надоест вести благопристойную жизнь и ты снова вернешься на арену. Ты не сможешь противостоять этому, это зов крови!

– Нет, – возразил Георг. – Я уже очнулся от кошмара и нашел свое место. Пока ты здесь, я останусь тренером, но не больше того.

– Тогда тебе еще долго придется ждать, – спокойно сказал Финлэй. – Я бы не смог уйти с арены, даже если бы очень захотел. Только она спасает меня от безумия.

Георг недоуменно поднял брови:

– Для тех, кто занимается нашим делом, здравый ум – очень относительное понятие.

Тут они оба вздрогнули, потому что входная дверь медленно приоткрылась. Это казалось совершенно невероятным. Система безопасности, которой была оснащена дверь в раздевалку Финлэя, была просто чудом техники. Финлэй протянул руку к своей «моргане», все еще испачканной кровью ангела, а Георг достал откуда-то импульсный пистолет. В комнату вошла монахиня – со сложенными для молитвы руками, в колышущемся черном одеянии и скрывающем лицо капюшоне. Финлэй посмотрел на нее жестким неприветливым взглядом, Георг тоже не отложил дисраптер. Сестры ордена милосердия были частыми гостьями в коридорах арены, но при всем этом ни одна из них не смогла бы проникнуть в комнату Финлэя. Она остановилась на почтительном расстоянии от мужчин, дверь за ней глухо затворилась, и на несколько секунд все замерли в выжидающих позах. И тут монахиня подняла свои тонкие аристократические руки и откинула капюшон. Финлэй и Георг облегченно вздохнули. Кэмпбелл отложил меч, а его тренер вновь спрятал дисраптер в укромном месте.

– Еванжелин! – воскликнул Финлэй, делая шаг навстречу женщине. – Ты же обещала мне не приходить сюда больше. Это слишком опасно!

– Я знаю, – сказала Еванжелин Шрек. – Но я не могла не прийти. Я должна быть с тобой.

Она шагнула в его объятия, и они слились в таком жарком поцелуе, который, казалось, разогрел воздух в маленькой раздевалке не хуже хорошей жаровни. Георг бросил на них укоризненный взгляд, покачал головой, а потом вышел в смежную комнату, чтобы не нарушать интимность встречи. Оставшись наедине, возлюбленные прильнули друг к другу, словно дети, застигнутые бурей. У Финлэя защемило сердце, и он с трудом сохранял ровное дыхание. Так происходило всегда, когда он сжимал ее в своих объятиях. Финлэй никогда не мог поверить, что такая божественная женщина могла так же стремиться к нему, как он стремился к ней. Да, арена горячила его кровь, но Еванжелин сжигала его сердце самым жарким пламенем. Знакомый запах ее духов дурманил сильнее любого наркотика, но она при этом оставалась реальной, живой и осязаемой, ее руки с такой силой обнимали его плечи, как будто она боялась в любой момент потерять возлюбленного. Она была его единственной любовью, и ради нее Финлэй был готов на убийство, на смерть, да и на все другое, чего бы она от него ни потребовала.

Они знали, что у этой любви будет несчастливый конец, ибо это было тайное и запретное чувство. Финлэй был наследником клана Кэмпбеллов, она наследовала фамильный титул Шреков – а эти семьи уже многие десятилетия вели непримиримую борьбу. Свадьба между двумя второстепенными отпрысками этих родов, которая была назначена на сегодня, мало что значила в сравнении с десятком недавних кровавых разборок. О браке же двух главных наследников никто не посмел бы даже думать. В этом случае один дом был бы неизбежно поглощен другим, причем не без кровавых жертв с обеих сторон. Он был из рода Кэмпбеллов, она – из рода Шреков, а значит, им суждено было остаться непримиримыми врагами по гроб жизни.

Встретились они случайно, на маскараде, не видя лиц друг друга, а потом было уже поздно: они почувствовали, что без ума влюбились. Все это произошло очень быстро, но навсегда изменило их жизнь. Теперь они жили ради коротких, скрытых от посторонних взглядов свиданий, зная, что, если их тайна раскроется, последствиями будет несмываемый позор, а может быть, и смерть. Виновники таких скандалов не получали прощения.

Финлэй еще крепче обнял Еванжелин и погрузил лицо в ее волосы. У них был чудесный запах. Она казалась такой маленькой и беззащитной, доверившейся великой всесокрушающей силе, которая не щадила ее, – силе любви. Финлэй не раз говорил, что ему лучше было бы куда-нибудь скрыться и, мучаясь от тоски, жить отшельником, чем подвергать ее опасности, но он не мог переубедить Еванжелин. Она была всем, о чем он мечтал и на что надеялся, и потерять ее значило вырвать свое сердце и жить так всю оставшуюся жизнь.

Она прильнула к нему, как малый ребенок, как испуганный зверек, и ее дыхание сливалось с дыханием Финлэя.

– Ты слишком рискуешь, появляясь здесь, – прошептал он ей на ухо. – За тобой могут следить.

– Вовсе нет, – горячо возразила Еванжелин. – На всякий случай я проверила это с помощью моего знакомого экстрасенса. Да и кто узнает меня в такой одежде? Сюда часто заходят сестры ордена милосердия – помочь раненым или умирающим. На лицо монахини никто не обратит внимания. Я должна была прийти, Финлэй! Я же слышала о чудовище, которое выставили против тебя. Мне нужно было убедиться, что ты цел и невредим.

– Я уже говорил, что тебе не о чем беспокоиться. На арене мне нет равных, любовь моя. Сегодня мне даже ничего не угрожало.

– Ты все время говоришь так, но у каждого может быть несчастливый день, какое-то неверное движение. Я хотела бы…

– Я знаю. Но я не могу бросить бои. Так же как не могу жить без тебя, я не могу жить без арены. Это часть того, что делает Финлэя Финлэем. Я не могу бросить арену и остаться при этом тем мужчиной, которого ты любишь.

– Я знаю. Именно поэтому я и беспокоюсь. Я никогда не думала, что в мою жизнь войдет такой человек, как ты, который будет так много для меня значить. И я ненавижу все, что отдаляет нас друг от друга.

– Не надо об этом. – Он нежно отстранил ее, чтобы взглянуть в глаза. Эти прекрасные глаза притягивали его, словно магнитом. – Ты всегда будешь со мной, любовь моя. Ты всегда в моих мыслях. Я даже назвал твоим именем меч.

– Я тебе очень благодарна за это, – обиженно сказала Еванжелин. – Обычно возлюбленным преподносят цветы или украшения. А ты преподнес мне названный в честь меня меч.

– Но это действительно прекрасный меч…

– Да, это существенно меняет дело. – На ее лицо набежала тень, и она слегка оттолкнула его. – А как поживает твоя жена?

Он неопределенно развел руками.

– Насколько я знаю, неплохо. Сейчас мы общаемся ровно столько, сколько этого требуют наши общие дела. У нее своя жизнь, у меня – своя, и пока у нас нет особой необходимости видеть друг друга, все идет хорошо. Почему ты об этом спрашиваешь? Ты же знаешь, что я никогда не любил ее, так же как и она меня. Это был типичный брак по расчету, дополнявший деловой союз между двумя кланами. Если бы у нас была возможность обвенчаться с тобой, я бы тут же подал на развод. Почему ты все время спрашиваешь меня о ней?

– Потому что и ты, и я должны присутствовать сегодня на свадебном торжестве. Наше присутствие строго обязательно. А что она? Что твоя Адриенн? Она тоже там будет?

– Да. Но, зная ее, я уверен, что не пройдет и часа, как она мертвецки напьется и даже не сможет присутствовать при обряде венчания. Не беспокойся, любовь моя: у нас будет возможность побыть вместе, надо только быть осторожными. Очень осторожными. В нашу тайну никого нельзя посвящать, Еванжелин. Я знаю, ты надеешься, что отношения между кланами когда-нибудь изменятся, но это вряд ли произойдет. А если они обо всем узнают, мы попадем под двойной удар.

– Да, может произойти самое страшное – нам не позволят больше видеть друг друга.

Он заключил ее в свои объятия и прервал слова поцелуями. После этого они стояли, крепко обнявшись, – так крепко, что, казалось, никакая сила на свете не сможет их разъединить.

Самый сенсационный брак года должен был состояться в большом бальном зале имения Вольфов. Следуя запутанной сети обманов, интриг, кровной мести, и Кэмпбеллы, и Шреки могли занимать в отношении этого события нейтральную позицию. Оба клана были в давней вражде с Вольфами, но сейчас противоборство не носило открытого характера. Кэмпбеллы и Шреки не были союзниками и никогда не стремились к этому, но в данном случае враг, с которым ты заключил перемирие, оказывался лучше ненадежного друга. Таким образом, Вольфы обеспечивали достойный прием, а Кэмпбеллы и Шреки обещали быть достойными гостями. На всякий случай в особняке дежурила усиленная охрана.

Оба клана явились в сопровождении небольшой армии охранников, крепко сбитых приятелей и соглядатаев. Другую половину их свиты составляли дальние родственники, лизоблюды и прихлебатели. В высшем свете по размеру свиты определялся уровень состоятельности и могущества клана. Разумеется, никто из врагов клана не стал бы заблуждаться насчет истинной преданности прихлебателей своим хозяевам – этого от них никто и не ждал. Просто богатые семьи любили обставлять все с известной помпой.

Бальный зал был очень просторен. Его стены, пол и потолок были так пышно декорированы, что казалось, могут рухнуть. Это тоже было в порядке вещей. Вдоль стен шла анфилада золотых и серебряных колонн, украшенных орнаментом из яшмы в виде гирлянд. Пол представлял собой огромную мозаику, изображавшую предков Якоба Вольфа и их славные дела. Мозаика была сделана из мраморных плиток площадью три сантиметра каждая (на Голгофе даже одна такая плитка считалась большой драгоценностью). На стены проецировались постоянно меняющиеся голограммы. Последовательность проекции определялась компьютером, а содержание голограмм представляло собой экзотические пейзажи. Голограмма на потолке изображала ночное небо с мерцающими, словно бриллианты на черном бархате, звездами. Однако на потолок почти никто не обращал внимания. Гости были поглощены разглядыванием друг друга.

Финлэй Кэмпбелл, как то и было предусмотрено этикетом, пришел вместе со своей женой. Никто из супругов не выражал по этому поводу радости. Свою собственную свадьбу они отпраздновали более чем пышно, но после этого их совместная жизнь дала глубокую трещину. Они пошли на этот брак, уступив сильнейшему нажиму со стороны родственников и даже вполне конкретным угрозам; они бы давно уже нашли наемных убийц друг для друга, но императорские экстрасенсы вовремя раскрывали тайные намерения. Благодаря этому супружество продолжалось даже при взаимной неприязни.

Сейчас они старались встречаться друг с другом как можно реже и делали это в основном на официальных мероприятиях, таких, например, как свадьба в доме Вольфов. Все общее, что было у Финлэя и Адриенн, – это двое детей, пяти и шести лет от роду, по всем статьям подходивших под определение «бич Божий». Появившись на свет в результате лабораторного зачатия и искусственного вынашивания, они провели свое раннее детство с рекомендованными на семейном совете няньками, а теперь пошли учиться в определенную семейным советом школу. Верность клану не давалась от рождения, а прививалась с годами, и семья твердо верила, что чем раньше это произойдет, тем лучше. Главы обоих кланов также не хотели, чтобы в этот процесс вмешивались Финлэй и Адриенн.

Финлэй часто задумывался о судьбе своих детей. Ему нравилось бывать с ними, и он чувствовал, что мог бы стать для них хорошим отцом, имей он такую возможность. Но так же как и в отношении многих других вещей, это «не разрешалось».

Финлэй тихо вздохнул и огляделся по сторонам, рассчитывая хотя бы чем-то отвлечься, если уж речь не шла о настоящем веселье. Он, как всегда, являл собой образец изысканного щегольства, начиная с бросавшегося в глаза розового сюртука до покрытого флюоресцирующим гримом лица и длинных, до плеч, металлизированных волос, отливавших благородной бронзой. Его шелковый галстук был иссиня-черного цвета, завязан он был с нарочитой небрежностью, как это умел делать только он один, его бархатная шапочка была черной как смоль и украшена павлиньим пером. На собравшихся он взирал через инкрустированное драгоценными камнями пенсне, в котором совершенно не нуждался, но считал его необходимым штрихом к своему туалету. У бедра, как того требовал этикет, висел меч, и хотя эфес и ножны были украшены драгоценными камнями, сам Финлэй знал, что этот клинок может быть не только деталью костюма, но и грозным оружием.

Свадьба должна была начаться через полчаса, и зал был переполнен. Повсюду, куда бы ни взглянул Финлэй, в глаза бросались гости в кричаще-ярких туалетах вперемежку с мерцающими голограммами тех, кто не смог прийти лично. Многие представители знатных фамилий были разбросаны по разным концам Империи, но все же собрались на торжество, чтобы продемонстрировать свою солидарность и послушать последние сплетни. В гуле голосов явственно выделялся один, и Финлэй даже не оборачиваясь узнал свою жену Адриенн. Ее голос был подобен лучу лазера, проникающего через любую среду. Финлэй уже не впервые подумал, что если бы семья Адриенн нашла какой-нибудь способ применять ее голос в качестве оружия, то это могло бы принести целое состояние. Он медленно, нехотя повернулся – конечно, это была она, Адриенн, настойчиво требовавшая внимания группы молоденьких дам, которые явно хотели уйти куда-нибудь в другое место. Куда угодно.

Адриенн была среднего роста, чуть полновата, но ухитрялась выделяться в любой компании. Она предпочитала черный цвет – отчасти из-за того, что считала его эффектно оттеняющим ее бледную кожу, но в основном потому, что подчеркивала «траурный» характер своего замужества. При этом ее декольте было таким глубоким, что, казалось, чуть-чуть не доходило до самых бедер, зато как раз до середины бедер доходили разрезы по бокам платья. Создавалось впечатление, что ей достаточно чихнуть – и платье окажется на полу.

У нее было грубоватое костистое лицо и злой маленький рот с пунцовыми губками. Глаза цепкие и, пожалуй, слишком близко посаженные, а носик – маленький и курносый. Копна курчавых золотистых волос горела как огонь маяка. Движения Адриенн были резкими и порывистыми, словно у пойманной в силок птицы, а своих собеседников она воспринимала как противников в схватке, которых следовало подавить и поставить на колени. Вполне возможно, что она имела какое-то представление о чувстве такта, но, как бы то ни было, вполне обходилась и без этого. Если бы она была мужчиной, ее болтливый язык стал бы для нее причиной множества дуэлей. Впрочем, среди знавших ее людей находились такие, которые предлагали несколько расширить понятие «мужской род» и причислить к нему Адриенн Кэмпбелл.

В ее руках был бокал вина, из которого она время от времени делала большие глотки. Если слуги не успевали наполнять бокал до краев, в их адрес раздавались не самые лестные эпитеты.

Адриенн в очередной раз оглядела роскошный зал и пренебрежительно поморщилась:

– Боже мой, ну и обстановочка! Я бывала на похоронах, где было веселее и с гостями обходились лучше. Я бы вылила это вино в туалет, но, к сожалению, туда слишком хлопотно добираться. А как вы находите жениха? Я видела покойников с более радостным выражением лица. А невеста? Это же ребенок! Наверное, ей придется пожертвовать брачной ночью, чтобы подготовиться к контрольной в школе. Я надеюсь, что кто-нибудь научил ее житейским премудростям? Во-первых, что надо пользоваться противозачаточными средствами, и, во-вторых, следить, чтобы все обязательства оформлялись в письменном виде и лучше всего при свидетелях. Вы только посмотрите на нее – бедняжка выглядит, словно слепая лесбиянка на рыбном базаре. Ей не помешало бы добавить румян на щеки, а то от той клистирной трубки, за которую она выходит замуж, не очень разрумянишься!

Адриенн довольно долго продолжала отпускать такие шуточки, замолкая только для того, чтобы отхлебнуть вина из бокала и смерить осуждающим взглядом тех, кто слушал ее не очень внимательно. Финлэй с восхищением наблюдал за ней с почтительного расстояния. Он ценил хорошие спектакли, а Адриенн явно была сегодня в ударе. После нескольких лет совместной жизни с этим словесным пулеметом он приобрел своего рода иммунитет. Другие, к сожалению, его не имели. Скорее всего, не одна дама из числа сегодняшних собеседниц Адриенн подумывала о том, как бы незаметно бросить в ее бокал что-нибудь не совсем приятное, хотя вовсе не обязательно вызывающее летальные последствия.

Финлэй вполне разделял такие поползновения. Голос Адриенн вызывал ассоциации с работающей лесопилкой. Люди, устраивавшие праздники и другие общественные мероприятия, проявляли удивительную изобретательность, придумывая самые различные поводы, чтобы не включать ее в число гостей, – вплоть до разразившихся эпидемий или уличных беспорядков, – но это редко когда помогало. Адриенн все равно приходила. Как член клана Кэмпбеллов по мужу, сегодня она не могла быть исключена из числа гостей, а невозмутимости ей было не занимать. И, надо признаться, чем больше внимания приковывала к себе Адриенн, тем меньше людей оглядывались на Финлэя Кэмпбелла. А это было вовсе не так уж плохо.

Он оглядел зал, где самые яркие цветы аристократии были увлечены хорошо знакомым ему ритуалом интриг, политики и сплетен. Повсюду виднелись покрытые флюоресцирующим макияжем лица, отливавшие металлом парики, скроенные по последнему слову моды туалеты. Эти люди напоминали Финлэю щебечущих райских птиц или пестро раскрашенные игрушки с потаенными острыми гранями. В них не было никаких глубоких чувств или пристрастий, только сиюминутная жажда наслаждений. От сползания в трясину изощренного разврата их спасала только узость кругозора и природная лень. Настоящий разврат был по-своему утомительным делом, и многие старались не утруждать себя. Финлэй презирал их всех без исключения. Они не имели представления о храбрости, о подлинной грани между жизнью и смертью, кроме как в форме отлаженного ритуала аристократической дуэли, где восстановление попранной чести достигалось первой пролитой кровью. Финлэй следил за ними с холодной улыбкой и равнодушным сердцем.

В поисках хоть какого-нибудь разнообразия его взгляд упал на семейство Вольфов. Вольф-старший и его молоденькая супруга отсутствовали: это была уловка, благодаря которой они могли официально продемонстрировать свою нейтральность к происходящему событию. Но Валентин, Стефания и Дэниэл были здесь, хотя, судя по внешнему виду, предпочли бы оказаться где-нибудь в другом месте. Финлэй усмехнулся. Естественно, ведь у всех троих на ближайший месяц были назначены собственные свадьбы. По-видимому, отец настоял на их присутствии, чтобы они лишний раз наглядно убедились, какое нелегкое бремя возложит на них судьба. Стефания и Дэниэл стояли рядом, нарочито игнорируя жениха и невесту. Валентин скучал поодаль от них, высокий, худощавый, деликатный, в темно-фиолетовом сюртуке и таких же рейтузах. Длинные темные кудри и накрашенное лицо делали его похожим на экзотический, но уже попорченный гнильцой плод с увядающего дерева. Подведенные глаза и широкая улыбка алых губ придавали лицу выражение натянутой учтивости. Было заметно, что его мысли находятся весьма далеко от этого зала. Финлэю не хотелось гадать, о чем думал наследник семейства Вольфов. В руках Валентина не было бокала – скорее всего, потому, что здешние вина совершенно не удовлетворяли потребностям его извращенной натуры.

Финлэй чувствовал, что необходимо хотя бы для виду завести с кем-нибудь разговор, а Вольфы были подходящими собеседниками. Кроме того, фигура Валентина в немалой степени интриговала его. Они закончили одну и ту же школу, но это было, пожалуй, единственное, что их сближало и тогда, и теперь. Как мог вспомнить Финлэй, Валентин был вполне нормальным подростком без каких-либо намеков на его теперешние пороки. Но то же самое он мог бы сказать и про себя самого.

Он медленно подошел к Вольфам, как будто случайно направлялся в их сторону, кланяясь и улыбаясь встречавшимся на его пути гостям. В каждом его движении проглядывали безупречные манеры: одним из первых уроков, который дала ему арена, было умение точно контролировать движения. Вокруг себя он замечал восхищенные взгляды, но чувствовал при этом только удовлетворение хорошего актера. При всех его аристократических манерах, он был всего лишь блистающим зеркалом, в котором люди видели только то, что он заставлял их видеть.

Он остановился перед Валентином и отвесил галантный поклон. Вольф тоже учтиво поклонился, черная каемка вокруг глаз и алый рот ярко выделялись на его бледной коже. Такая внешность в последнее время уже не считалась криком моды, но это был признанный индивидуальный стиль Валентина. Финлэй неожиданно понял, что для Валентина это такая же маска, как его стальной шлем на арене. А если так, значит, молодой Вольф имел и другое, настоящее лицо. Эта мысль озадачивала. Что бы ни скрывалось под маской, человек, вынужденный прятать естественное лицо, выглядел чертовски странно.

Финлэй ослепительно улыбнулся:

– Ты, по-моему, не склонен к общению, Валентин? Должен сказать, я удивлен, видя тебя в добром здравии. Если ты действительно принимаешь хотя бы половину того, что о тебе говорят, тебя должны уже возить на катафалке с капельницами в венах.

– Я всегда стараюсь, чтобы мой внутренний и внешний облик был в полном порядке, – беззаботно отреагировал Валентин. – Мой организм – это живая картина, а наркотики выполняют роль красок. Каждое произведение искусства должно быть показано публике, которая его оценит. К сожалению, далеко не все понимают и уважают тот труд, который я вкладываю в спектакль.

– Я тебя понимаю, – согласился Финлэй. – Не всякий оценит те чрезмерные усилия, которые требуются, чтобы быть на вершине моды и стиля. Но ты, похоже, всем назло процветаешь. Я уже думаю, не взять ли мне адрес твоего фармацевта.

Валентин смерил Финлэя задумчивым взглядом, его лицо стало подчеркнуто холодным, если не мрачным. Финлэй не понял, что вызвало такую реакцию, – молодой Вольф явно почувствовал себя не в своей тарелке. Чтобы не доводить дело до серьезных осложнений, Финлэй решил сменить тему разговора.

– Как я понимаю, не за горами и твоя собственная свадьба. Не нужно ли тебе помочь каким-нибудь советом – как-никак я уже прошел через подобное испытание?

– Спасибо, Финлэй, но мне кажется, никаких проблем не возникнет. Цветы заказаны, подружки невесты выбраны, а сам я уже подготовил рецепт специального фруктового пунша на случай, если кого-то за столом будет клонить в сон. Сам я буду одет в белое, под вуалью, а для пикантности от меня будет пахнуть белладонной. Я уже позаботился, чтобы обо всем этом узнала моя избранница, иначе нам не избежать ссоры из-за похожих нарядов.

– Я уверен, что она по достоинству оценит твою предупредительность, – сухо отреагировал Финлэй.

– Последнее, что я слышал: она пообещала порядочное вознаграждение любому, кто прикончит меня, а если охотников на это не найдется, то, как я понимаю, она постарается сделать это своими руками – тем, что попадется ей на глаза во время свадьбы. Кроме того, она старается восстановить цепочку кровной мести между ее и моим кланом, но, поскольку ее родители крайне заинтересованы в финансовых последствиях нашего союза, ее усилия обречены на неудачу.

– Я чувствую, она настроена весьма решительно.

– О да… Мне нравятся такие женщины.

– Ты должен представить ее мне, Валентин. Когда-нибудь потом.

– Сказано – сделано. Видишь ту даму, которая направляется к нам? Не правда ли, она шикарно выглядит?

Финлэй бросил внимательный взгляд через плечо. К ним приближалась высокая длинноногая женщина лет тридцати, в ярко-красном платье, украшенном золотой и серебряной отделкой, контрастно оттенявшем ее превосходную светлую кожу и естественные ярко-рыжие волосы. Финлэй понял, что моде на флюоресцирующую кожу и металлизированные волосы приходит конец.

Дама остановилась возле Валентина и Финлэя. Чувствовалось, что вся она переполнена эмоциями. Ее брови были капризно нахмурены, а вытянутые в нитку губы выражали плохо сдерживаемый гнев. Рука Финлэя непроизвольно легла на рукоять меча. Он инстинктивно реагировал на чье бы то ни было угрожающее поведение. Все же он галантно поклонился и в ответ встретил взгляд, полный неприкрытой злобы. Финлэй почувствовал подсознательное желание направиться к выходу: у этой особы наверняка была скверная привычка бросаться всем, что попадется под руку, в том числе и тяжелыми вещами.

Валентин как будто не придавал этому никакого значения и учтиво улыбнулся:

– Финлэй Кэмпбелл, позволь представить тебе мою невесту – Беатрис-Кристиану.

– Чтоб ты подавился собственным дерьмом, клоун! – выпалила Беатрис. – И можешь убрать свою руку, потому что я вовсе не намерена пожимать ее. Я лучше поцелую прокаженного, чем прикоснусь к твоему телу. Оно так напичкано наркотиками, что даже твой пот способен отравить мой организм. Я получила послание. Думаю, что вуаль – это прекрасная идея. Со своей стороны, я предлагаю респиратор и пояс целомудренности, чтобы у тебя не возникало в отношении меня иллюзий. Я буду в костюме противохимической зашиты и с электрошокером в руках – вместо букета.

– Я непременно должен представить вас своей жене, – сказал Финлэй.

– Ну разве она не замечательна? – с притворным умилением спросил Валентин. – Обожаю норовистых баб! Мы просто созданы друг для друга. А какие славные детишки будут у нас!

– Ты скорее получишь ежегодный приз церкви за трезвость и воздержание, чем станешь отцом моего ребенка! Я не сторонница лабораторного оплодотворения, но если я когда-нибудь увижу рядом с собой твои срамные места, то запихну их в электромясорубку. Запомни, что наш брак имеет силу только как политическая демонстрация. А теперь, с твоего позволения, я поищу что-нибудь хрупкое и дорогое, чтобы швырнуть это в стену. – Она бросила короткий взгляд на Финлэя. – Вы хотя бы представляете, как выглядите со стороны? Советую вам следить за выражением лица. Ветер может подуть в другую сторону, и вы останетесь в дураках, Финлэй Кэмпбелл!

Она резко повернулась и исчезла в толпе. Люди поспешно расступались, давая ей дорогу, но успевали делать это не все. Финлэй вздохнул с облегчением и сочувственно посмотрел на Валентина, но тот, похоже, не придал случившемуся никакого значения. Достав крошечную щепотку какого-то порошка из табакерки, он улыбнулся Финлэю.

– Она еще оценит мои достоинства. Так или иначе.

Не очень далеко от них Еванжелин Шрек, высокая, стройная и определенно одинокая, в роскошном декольтированном платье, стояла и наблюдала, как ее обожаемый Финлэй разговаривает с этим ужасным Валентином Вольфом. Она чувствовала непреодолимое желание броситься к нему на помощь. Валентин казался ей мертвецом в карнавальной маске, порочным Арлекином, воплощением всех социальных недугов и коррупции. Но без серьезной причины она не могла приблизиться к Финлэю. Даже состоявшийся брачный союз между Кэмпбеллами и Шреками не мог устранить недобрых отношений между этими двумя семействами. Казалось просто чудом, что пока дело обходилось без взаимных оскорблений и вызовов на дуэль. Если бы Еванжелин завела разговор с Финлэем, это в лучшем случае было бы воспринято с неприязнью, а в худшем – с подозрительностью. Даже если возлюбленным удавалось общаться на подобных празднествах, люди недоуменно поднимали брови и шушукались. Находились и такие, кто не стеснялся лезть с расспросами.

Еванжелин не случайно заставляла себя смотреть в сторону – рядом с ней все время находился отец. Ей все же удалось взять себя в руки, и, возможно, ее невольный всплеск чувств был расценен как невинное удивление, и не более того.

Взглянув на дочь, лорд Грегор Шрек самодовольно улыбнулся и погладил ее руку пухлой ладонью. Шрек был низеньким, круглым мужчиной с заплывшими жиром глазками и не сходящей с лица неприятной улыбкой. Он, похоже, нравился себе и совершенно не заботился о том, чтобы одеваться по моде. В свою очередь, мода ничего не могла предложить таким людям, как он. Шрек не был общительным человеком и избегал любых собраний – за исключением тех, на которых был обязан присутствовать по этикету. Несмотря на свой высокий титул и давние связи, он никогда не пользовался популярностью при дворе, однако придавал этому мало значения. Он постоянно был погружен в свои личные дела.

– Не хочешь ли немного вина, дорогая? – ласково предложил он дочери. – А может быть, что-нибудь поесть? Ты же знаешь, как я беспокоюсь, когда у тебя нет аппетита.

– Не стоит беспокоиться, отец. Мне ничего не нужно.

Шрек сокрушенно покачал головой:

– Ты должна набираться сил, дорогуша, иначе превратишься в ходячий скелетик. Ты же хочешь нравиться своему папочке, правда?

Его рука крепко сжала ее запястье, и Еванжелин заставила себя улыбнуться и кивнуть головой. Разозлить его было бы неблагоразумно. Несмотря на кажущееся добродушие, Шрек имел вздорный нрав и был удивительно злопамятен. Поэтому Еванжелин позволяла ему проявлять столь назойливую заботу, а сама оставалась настолько равнодушной, насколько это можно было сделать, не раздражая отца. Она привыкла к такому «хождению по канату», хотя от этой привычки ей не становилось легче.

Шрек оглядел шумно переговаривавшуюся толпу и нахмурился:

– Ты только посмотри на них: счастливы оттого, что праздно проводят время, и хотя бы один подумал, за чей счет? Едят мою еду, пьют мое вино, а мою несчастную племянницу превратили в безумную дикарку, прислуживающую Железной Стерве! Они без зазрения совести уплетают за обе щеки за мой счет, но никто из них не поддержит меня, если я захочу вызволить из рабства племянницу, как бы я ни просил об этом. Они не понимают, как много она для меня значила – почти столько же, сколько и ты, Еванжелин. Но когда-нибудь я все-таки заберу ее оттуда, а потом отомщу тем, кто отказался прийти ко мне на помощь.

Тут же тень, набежавшая на его лицо, исчезла, и он отпустил руку дочери. От этого безжалостного захвата рука Еванжелин онемела, но девушка не посмела даже потереть побелевшую кожу. Она боялась, что отец снова впадет в озлобленное состояние.

– И все же, – сказал он, расплываясь в улыбке, – я многого жду от этого брака. Летиция – просто очаровательная невеста, а Роберт Кэмпбелл, судя по его внешнему виду, – приятный молодцеватый кавалер. Я никогда не переоценивал Кэмпбеллов, никого из них, но они обладают хорошими связями с интересными и важными людьми. А когда два наших клана благодаря этому браку объединятся, нити этих связей попадут прямо мне в руки. За это мне придется всего лишь прикрывать им спину на случай непредвиденной атаки с тыла, пока они ведут борьбу за получение контракта на новый космический двигатель. Причем какая-то часть доходов непременно перетечет в мой карман. Дела не стоят на месте, Еванжелин. Скоро я смогу одарить тебя такими роскошными подарками, о которых ты даже не мечтаешь. Ты очень терпелива по отношению ко мне, выслушиваешь все мои обещания и ни на что не жалуешься, но когда-нибудь наступит и наш черед и твое терпение вознаградится, моя дорогая. Обязательно вознаградится. А все, что я прошу взамен, – чтобы ты любила меня. Разве это много?

– Нет, отец.

– Правда?

– Да, отец, – твердо повторила Еванжелин. – Вы знаете, что я чту вас как своего отца и беспрекословно вам повинуюсь. Мое сердце принадлежит вам.

Грегор Шрек блаженно улыбнулся:

– Ты все больше и больше становишься похожа на свою мать.

Еванжелин задумалась над подобающим и в то же время нейтральным ответом, и в эту минуту к ним подошел Джеймс Кассар, настоятель церкви Христа Воителя. Высокий, атлетически сложенный, излучающий чувство физического превосходства над окружающими, настоятель выглядел очень эффектно в черном, скроенном на манер военной формы стихаре и, конечно, знал это. Императрица стала официально поддерживать церковь, когда села на Железный Трон, а церковь в свою очередь употребила на пользу трона все свое огромное политическое влияние. Паства Джеймса Кассара была рассеяна по всей Империи, и церковь Христа Воителя была близка к тому, чтобы получить права официальной имперской конфессии. Ее стали называть «Надзирательницей за делом воздвижения креста», «воительницей за праведные души» и «защитницей веры». Под опеку церкви были переданы все военные училища. На практике это дало церкви Христа Воителя право подавлять все другие религии, открыто обращавшиеся к верующим. Ее влияние распространилось повсеместно. Императрица освободила церковь от всех налогов, позволила церковникам вмешиваться в судьбы своей паствы. Подготовленные в военных лагерях иезуиты-коммандос по приказу императрицы занимались выслеживанием и поимкой государственных преступников. Поэтому с церковью предпочитали не спорить. По крайней мере, публично.

Джеймс Кассар был восходящей звездой церкви. Он несколько лет прослужил в морской пехоте, с яростной настойчивостью преследуя врагов Империи. Он дослужился до майора, но потом прислушался к истинному зову души и пришел в лоно церкви, где стал проявлять усердие, выводя на чистую воду всех тех, кто противостоял истинной вере. И если его энтузиазм иногда переходил рамки закона и под карающий меч наряду с «козлищами» попадало несколько невинных «агнцев», то для этого всегда находилось оправдание: нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц, и т. д. Он был всеобщим любимцем, которому все прощалось. По крайней мере, ему все прощалось во дворце. Для Кэмпбеллов и Шреков было большой честью, что он согласился присутствовать на свадьбе. Лорд Шрек вежливо поклонился настоятелю, а Еванжелин сделала реверанс.

– Спасибо, что вы почтили нас своим присутствием, ваша милость, – вкрадчиво сказал Грегор Шрек. – Я надеюсь, вы всем здесь довольны?

– К сожалению, надежды вас обманывают, – резко ответил священник. – Никогда прежде не видел столько паразитов и дегенератов в одном зале. Ничего, наши проповеди помогут им встать на правильный путь. Я сомневаюсь, что половина из них хотя бы раз посещала церковь после обряда крещения. Или способна на память повторить главные заповеди катехизиса Христа Воителя. Но до тех пор, пока императрица – да продлятся ее дни! – не перестанет нянчиться с аристократами, они будут показывать кукиш церкви. Но вечно это продолжаться не будет!

– Правильно! – подтвердил Шрек. – Могу я предложить вам бокал вина или еще что-нибудь?

– Я никогда не соблазняюсь этой мерзостью. Тело – это храм и не должно оскверняться ядовитыми субстанциями. Лучше скажите мне, Шрек, вы тщательно продумали все детали этого торжества? У меня на сегодня запланировано немало других дел, и если мне придется нарушить график, я взыщу с виновных.

В этот момент посредине зала, как гром среди ясного неба, появился фанатик-зелот с исступленно горящими глазами. Его одежду составляло обернутое вокруг бедер рубище, а потемневшая кожа пестрела старыми и свежими шрамами. В лоб впились иглы тернового венца, и при каждом движении на его лицо стекали капли крови. Это был изможденный постом аскет, в глазах которого горел огонь фанатизма. По толпе пробежал удивленный шепот, а потом она снова замолчала: вокруг зелота, не причиняя ему никакого вреда, загорелся огненный круг. Аскет озирался по сторонам, и люди начали отступать к стенам, однако, когда он заговорил, его голос был на удивление мягким и ровным:

– Я пришел сюда, чтобы подать голос против продолжающегося рабства экстрасенсов и клонов! Я протестую против гонений на единственно праведную церковь – церковь Христа Спасителя! Христос заповедовал нам мир и любовь, но если бы он увидел, что вы делаете от его имени, то с презрением отвернул бы от вас свое лицо. Я не боюсь ваших охранников и судей. Я посвятил свою жизнь Господу и уйду к нему сейчас в доказательство того, что экстрасенсы и клоны обладают силой и верой и что они восторжествуют! – Он замолчал, оглядел жавшихся к стенам людей, а потом с легкой улыбкой заключил: – А вас всех ждет ад!

Тут же его тело охватили языки пламени, яркого и обжигающего. Те, кто стоял ближе всех, отшатнулись от нестерпимого жара, но стоявший в самом огне зелот продолжал улыбаться. Через несколько секунд все было кончено: пламя погасло, жар исчез. Все, что осталось от аскета, – это маслянистое пятно на полу, кружащийся в воздухе пепел и обугленная кисть руки, каким-то образом не сгоревшая в пламени. Она лежала на полу бального зала, словно уродливый почерневший цветок, растопыренные пальцы выглядели последним тщетным призывом к благоразумию.

– Экстрасенское отребье! – произнес настоятель Кассар. – Слава Богу, он избавил нас от необходимости казнить его. Он явно обладал способностью к пирокинезу, но как смог проникнуть сюда? Я был уверен, что ваш дом оснащен блокираторами биополя.

– Это действительно так, – подтвердил, выступив вперед, Валентин. – Я пока не могу сказать наверняка, что там случилось, но как полноправный член клана Вольфов могу вас заверить, что люди из моей службы безопасности уже начали расследование.

– В этом мало хорошего, Вольф, – резко произнес Кассар, с нескрываемым презрением глядя на Валентина. – Даже если он был сюда телепортирован или залез в коробку с продуктами, все равно у него наверняка здесь есть сообщники. Это значит, среди нас присутствует предатель, Вольф! Я пришлю сюда верных людей, чтобы помочь вам в расследовании. У них есть достаточный опыт в розыске предателей.

– Спасибо, – сухо ответил Валентин, – но в этом нет необходимости. Мои люди сделают все сами, и гостям можно будет не беспокоиться.

Удивленные гости не сразу поняли, что Валентин не допустил к себе в дом людей самого Кассара. На такое мог осмелиться далеко не каждый. Это значило подвергнуть серьезному риску свою душу и тело. Святая церковь, и особенно Джеймс Кассар, не привыкла к ослушанию. Лицо Кассара побагровело, и, шагнув вперед, он жестко взглянул в глаза Валентина:

– Не вставай у меня на пути, мальчик! Я спокойно отнесся к смерти еще одного экстрасенса, но не буду так терпим к предателям – не важно, под какой личиной они скрываются. Самый высокий титул не защитит их от гнева Господнего!

– Ваши слова звучат весьма убедительно, – сказал Валентин и замолчал.

Секунды тянулись как вечность, напряженность росла. Настоятель, нахмурившись, посмотрел на Валентина:

– Ты выглядишь как дегенерат. Вытри краску со своего лица!

Все устремили взоры на двух мужчин, затаив дыхание смотрели за поединком двух незаурядных характеров. Тут Валентин сделал еще один шаг вперед и встал нос к носу с Кассаром. Улыбка его алых губ стала еще шире, в темных глазах не было и намека на робость.

– Краску? Можешь слизать ее!

Кассар побледнел от злости. Его рука потянулась к мечу, но он не стал доставать его из ножен. Если бы он убил наследника Вольфов в их собственном доме, между церковью и этим кланом разгорелась бы непримиримая вендетта. Долго бороться против могущественной и богатой церкви не смогли бы даже Вольфы, но… Если бы они получили контракт на производство нового космического двигателя и церковь пришла с протянутой рукой за новым звездолетом… Кассар повернулся спиной к Валентину, и все вздохнули с облегчением. Валентин улыбнулся Грегору и Еванжелин:

– Прошу меня извинить за бесцеремонного гостя, появившегося на нашем празднике. Мои люди разузнают, в чем дело.

Шрек недовольно втянул носом воздух:

– Проклятые придурки. Если бы он не покончил с собой, я не удержался бы и выстрелил. Мы слишком терпимы к экстрасенсам. Нельзя идти у них на поводу.

– Но все же они люди, отец, – мягко возразила Еванжелин. – Так же как и клоны.

– Скажи спасибо, что этих слов не слышит настоятель, – тихо сказал Валентин. – Официальное отношение к экстрасенсам и клонам давно определилось. Они всего лишь продукт технического прогресса и поэтому принадлежат государству. Церковь даже не признает, что у них есть душа. А теперь, если вы позволите…

Он низко поклонился и пошел прочь. По пути через толпу его сопровождал одобрительный шепот. В последнее время церковь усиливала нажим на аристократию и ее популярность стала падать.

Грегор Шрек подождал, пока Валентин отойдет подальше, а потом снова так грубо схватил свою дочь за руку, что она застонала от боли.

– Никогда не смей так говорить! Этими разговорами об экстрасенсах и клонах ты только привлекаешь к себе излишнее внимание. Нам только не хватало расследования, которое прольет свет на твое прошлое, а о нем никто не должен догадываться.

Сжав напоследок еще сильнее руку, он отпустил ее и с багровым от гнева лицом отошел в сторону. Люди поспешно уступили ему дорогу.

Оставшись одна среди толпы, Еванжелин потерла болевшее запястье. Одиночество было ее уделом.

Она была клоном, которого втайне вырастил и воспитал Грегор Шрек вместо настоящей Еванжелин, погибшей в результате несчастного случая. Еванжелин, старшая дочь, была его любимицей, и он не мыслил своей жизни без нее. Поскольку очевидцем смерти девушки был только сам отец, он потратил огромные деньги и усилия для того, чтобы создать близнеца-клона своей дочери. Он обучил двойника всему тому, что знала умершая, а затем стал понемногу выводить ее в свет. Длительное отсутствие было объяснено долгой неизвестной болезнью. Девушка быстро усвоила все, чему ее учили, – способностям новой Еванжелин можно было позавидовать. Никто даже не сомневался, что это настоящая дочь Шрека. Однако одного-единственного генетического теста могло быть достаточно, чтобы прояснить ее настоящее происхождение и опозорить и отца, и дочь. Замена близких клонами была самым тяжелым грехом среди аристократов. Ее ждало уничтожение (не казнь, ибо казнили только людей), а отца – лишение всех титулов и ссылка.

Она не раскрыла Финлэю Кэмпбеллу своей тайны, хотя он посвятил ее в секрет Таинственного Гладиатора. У нее просто не хватало для этого смелости. Она любила его, доверяла, и все же… все же… Смог ли бы он по-прежнему любить ее, узнав, что она всего лишь копия – во плоти и крови – погибшей девушки? Она хотела бы думать, что да, но… Она горько улыбнулась. Если она не могла довериться ему в этом, то как же можно рассказывать о ее связях с подпольными организациями клонов и экстрасенсов? Ведь именно она отключила блокираторы биополя в доме Вольфов, благодаря чему туда тайно пробрался фанатик-зелот.

Ее мысли перескакивали с одного на другое, она не могла сосредоточиться. Еванжелин была зависима от стольких людей: от отца, Финлэя, от товарищей по подполью… Стоило ей хотя бы в чем-то проявить себя не с лучшей стороны – и ее ожидало презрение, а может быть, и смерть. Она должна была следить за каждым своим словом, каждым поступком, по-разному говорить с разными людьми. Иногда ей хотелось закричать и остановить этот спектакль, избавиться от страшного напряжения, но она не могла. Иногда Еванжелин даже подумывала о самоубийстве, но потом вспоминала о Финлэе, о том, как надежно она чувствовала себя в его объятиях. Когда-нибудь она все-таки расскажет ему. Когда-нибудь.

Еванжелин увидела, что Финлэй идет по залу и, похоже, хочет подойти к ней. Ее сердце учащенно забилось, на щеках выступил предательский румянец. Финлэй остановился возле нее и вежливо поклонился, она сдержанно кивнула в ответ. «Мы просто два наследника разных кланов, которые случайно встретились на торжестве» – показывало ее приветствие. Но Финлэй улыбнулся ей, и она тоже не сдержала улыбки.

– Дорогая Еванжелин, – спокойно сказал Финлэй, – вы прекрасно выглядите. Я надеюсь, что непредвиденное вторжение экстрасенса не испортило вам настроения?

– Конечно, нет. Служба безопасности Вольфов наверняка выяснит, в чем тут дело. А вы, как всегда, великолепны. У вас опять новый костюм?

– Конечно. Ненавижу повторяться. Как один из тайных членов общества законодателей моды, я взял обязательство постоянно обновлять свой гардероб и будоражить общественное мнение. Это предусмотрено договором… В руках у вас ничего нет. Могу ли я принести вам стаканчик пунша?

Отказываясь, Еванжелин твердо покачала головой. Она видела этот пунш. Ярко-розового цвета, крепкий, с кусочками неизвестных ей фруктов – некоторые из них медленно таяли. Поскольку пунш на свадьбу поставляли Вольфы, в нем всегда могли оказаться опасные, кружащие голову компоненты, мастером на которые был Валентин. Многие гости были настолько осторожны и предусмотрительны, что пришли со своими напитками.

Финлэй улыбнулся и достал из внутреннего кармана сюртука изысканно украшенную фляжку. Отвернув крышку, он налил немного содержимого в бокал Еванжелин. Та вопросительно потянула носом воздух и, поняв, что это хорошее старое бренди, улыбнулась. Сделав несколько маленьких глотков, она встретилась взглядом с Финлэем. Ее дыхание стало чаще и, когда она возвращала бокал Финлэю, его пальцы прикоснулись к ее руке.

– Теперь, когда члены наших кланов объединены брачными узами, мы можем чаще встречаться, – прошептал Финлэй.

– Это было бы замечательно, – сказала Еванжелин. – Я уверена, что у нас появятся общие интересы.

– Сейчас, я смотрю, вашим общим интересом стала выпивка, которой мне очень не хватает, – раздался знакомый грубый женский голос.

Еванжелин без труда определила, кому он принадлежит. Без сомнения, это была Адриенн Кэмпбелл. Еванжелин и Финлэй без единого слова поняли друг друга и, обернувшись, взглянули на супругу Финлэя. Адриенн решительно протянула пустой бокал, и Финлэй до краев наполнил его бренди. Она хватила хороший глоток и одобрительно покачала головой.

– Одно из немногих твоих достоинств, Финлэй. Ты пустой и тщеславный мужик и совершенно не имеешь понятия, как надо обращаться с леди, но в выпивке ты разбираешься. Если бы не твой винный погреб, я бы давно уже подала на развод… Еванжелин, дорогая, мы с тобой не говорили уже целую вечность. Ты надела сегодня… поразительное платье. Но если хочешь получить хороший совет по части моды, то можешь в любое время обратиться ко мне. – Она опять протянула бокал Финлэю, и он без слова опять наполнил его.

О пристрастии Адриенн к алкоголю ходили легенды даже среди придворной знати, известной своей невоздержанностью. Она с неприятной улыбкой взглянула поверх бокала на Финлэя:

– Хорошее бренди, Финлэй. Я люблю хорошую выпивку так же, как и хороших мужиков: сильных, соблазнительных, загадочных!

– В самом деле? – сказал Финлэй. – А я и не знал.

– Ты и не должен этого знать, черт побери! – разозлившись, выпалила Адриенн. Она снова взглянула на Еванжелин, которая едва не вздрогнула от этого взгляда. – А тебе, милочка, пора бы присмотреть себе жениха. Твой отец слишком долго держит тебя на привязи. Конечно, мужья могут быть скучны, надоедливы и создавать массу всяких проблем, но, если хочешь жить светской жизнью, без них не обойтись. Лично я всегда буду иметь мужика под боком, особенно с учетом того, что нужно запускать руку в чей-то кошелек. Однако прошу меня извинить, мне нужно сказать пару слов этим несчастным новобрачным. Кто-то должен посвятить их в секреты жизни.

– Кто же, если не ты? – пробормотал Финлэй.

На губах Адриенн заиграла пьяная улыбка.

– Верно!

Она стала протискиваться через толпу, применяя при этом всю свою силу и нахрапистость. Ее жертвы еще не сознавали, что она направляется к ним. Жених, Роберт Кэмпбелл, беседовал с братьями Финлэя – Уильямом и Джеральдом Кэмпбеллами. Отец Роберта был младшим братом их отца. Он погиб три месяца назад в результате несчастного случая, о котором не любили говорить в семье, в основном потому, что это сильно нервировало всех. Чтобы оградить Роберта и его близких от насмешек, его быстро сосватали, убив этим двух зайцев: во-первых, укрепили его положение в обществе, а во-вторых, сблизили кланы Кэмпбеллов и Шреков. Конечно, если бы вся эта затея окончилась неудачей, Роберта, как самого никчемного в семье, никто особенно не стал бы жалеть.

Роберт был среднего роста, неплохо сложен, чему немало способствовала его подготовка в военных лагерях. В семнадцать лет он вполне созрел для женитьбы, но был явно неспособен сделать свой собственный выбор. Сейчас Роберт все еще не осознал, как изменилась его жизнь. До сих пор Шреки были смертельными врагами, с которыми приходилось вступать в стычки на каждом шагу, а вот теперь он оказался связан с ними родственными узами. Но все же он был уже достаточно взрослым, чтобы иметь представление о политике и понимать свой долг. Особенно после того, как с ним побеседовали Уильям и Джеральд.

Уильям Кэмпбелл был высоким, худым и впечатлительным субъектом. В семье он выполнял роль главного бухгалтера. Такие обязанности не могли возложить на недотепу, к тому же большинство членов семьи бежало от них, как от чумы. Это была занудная черновая работа, плохо совместимая с аристократическими привычками и наклонностями. К счастью, Уильям больше любил общаться с цифрами, чем с людьми, и прекрасно соответствовал этим обязанностям. Он не был особенно заметен, но хорошо соображал и нередко удивлял окружающих бульдожьей хваткой в политических интригах. Но, в конце концов, на то он и был Кэмпбеллом.

Джеральд, напротив, был сорной травой на семейном поле. Такие есть в каждой семье. Он был слишком туп, чтобы заниматься серьезными делами, но вовсе не юн, чтобы с его мнением не считались. Всю жизнь его пытались куда-нибудь пристроить, но совершенно без толку. Джеральд был высок, светловолос, приятен лицом и совершенно не способен ни к какому делу. Это понимали все, кроме его самого. Главе клана Кэмпбеллов не раз говорили, полушутя-полусерьезно, что Джеральд мог бы сослужить клану хорошую службу, если бы его преподнесли в дар врагам семьи.

– Послушай, постарайся хотя бы выглядеть повеселее, – посоветовал Уильям молодому Роберту. – Все же это свадьба, а не визит к зубному врачу.

– Верно, – подтвердил Джеральд. – У зубного врача к тебе лезут в рот, а тут ты сам скоро полезешь кое-куда. Дошло до тебя?

Роберт вежливо и вместе с тем уныло улыбнулся. Он был похож на маленького зверька, попавшего в свет автомобильных фар. Он оправил свой сюртук, потом стал теребить узел галстука. Портной, который шил свадебный наряд, уверял, что в нем он будет выглядеть и солидно, и модно, но сейчас Роберт был совершенно не уверен в этом. Ему очень хотелось пропустить стаканчик-другой, но Уильям все время одергивал его. Подходивший к нему Валентин исподтишка предлагал отведать дурманящих снадобий, но Роберт отказался. Он чувствовал, что еще не готов к таким экспериментам, да и, скорее всего, отважиться на такое мог только сам Валентин.

– Давай еще раз повторим, как вести себя перед алтарем, – ободряюще сказал Уильям. – Беспокоиться тебе не о чем. Надо просто сказать необходимые слова, поцеловать невесту – и, не успеешь оглянуться, все уже кончено. Только запомни, что сначала надо приподнять у невесты вуаль. Очень многие забывают об этом. В такие минуты мы все делаем машинально. И главное, успокойся, твои мучения скоро кончатся.

– А потом ты можешь немного пощупать свою невесту, – опять вступил в разговор Джеральд. – У нее же есть что щупать, да? Да?

– Джеральд! – прервал его Уильям. – Принеси Роберту выпить!

– Но ты же сам сказал, что ему нельзя!

– Тогда принеси мне.

– Но ты тоже не пьешь.

– Тогда пойди и налей себе какой-нибудь дряни и не возвращайся, пока не напьешься в доску!

Джеральд несколько раз недовольно хмыкнул, а потом, помрачнев, направился к вазе с пуншем. Уже не в первый раз. Уильям посмотрел на Роберта и пожал плечами.

– Не обращай внимания на своего кузена Джеральда, мальчик. Он неплохой мужик, просто в детстве его уронили с лавки. Не его вина, что в жизни ему не больше применения, чем одноногому в футбольном матче… Может быть, до начала церемонии ты еще хочешь о чем-то спросить меня? Я имею в виду, я женатый мужчина…

– Нет-нет, все в порядке, – торопливо ответил Роберт. – Именно об этом мне уже многие рассказывали. В советах недостатка не было. Но единственный совет, которым я воспользуюсь, – это как поскорее отделаться от своих супружеских обязанностей.

Уильям улыбнулся и покачал головой.

– Извини, но придется потерпеть. Долг есть долг. Правила игры установлены старшими в нашем клане, а мы должны следовать им. Если мы не будем делать это, какие же мы Кэмпбеллы? Тогда вообще воцарится хаос, и другие кланы начнут лезть в наши дела, как акулы, почуявшие запах крови. А может быть, они уже почуяли его? Мне всегда так казалось. Но, как бы то ни было, мы прежде всего – мужчины из клана Кэмпбеллов. Прежде всего. Если тебя это успокоит, скажу, что я чувствовал себя перед своей свадьбой так же, как и ты, а сейчас я в общем-то счастлив. Мне так кажется.

– Если ты будешь разговаривать с ним в таком духе, то под венец его придется гнать кнутом, – раздался рядом с ним громкий нахальный голос.

Роберт и Уильям повернули головы и увидели Адриенн Кэмпбелл собственной персоной. Уильям пришел в явное замешательство, пытаясь представить Роберту жену своего брата, но она уже решительно приблизилась к ним, потеснила Уильяма и улыбнулась Роберту:

– Привет, Роберт! Я – Адриенн, жена твоего кузена Финлэя. Наверное, я единственная, о ком тебе говорили только плохое, но мне в принципе все равно, что обо мне говорят. Они стараются не допускать меня на подобные сборища: я, видите ли, стесняю их. К счастью для тебя, я все-таки попала на твою свадьбу. У меня есть к тебе дело, мой милый. Рядом, в комнате, тебя кто-то ждет.

– А-а… – не нашелся что сказать Уильям.

Адриенн повернулась к нему, и он сразу же отступил на шаг.

– Хочешь что-нибудь сказать, Уильям? Нет? Ну и правильно. По-моему, тебе лучше молчать. Пойдем, Роберт.

Она взяла юношу за руку, сжав как тисками его запястье, и повела через толпу. Роберт покорно следовал за ней. Это было наиболее простым способом сохранить в целости руку. Они пробирались через водоворот толпы, сопровождаемые неодобрительным шепотом, а потом зашли в небольшую тихую комнату, украшенную антиквариатом весьма сомнительного возраста и качества. Среди всех этих картин и статуэток сидела Летиция Шрек, его невеста. Когда они вошли в дверь, она буквально подпрыгнула от неожиданности, а потом замерла, скромно опустив глаза. Ей недавно исполнилось шестнадцать лет, она была по-девически очаровательна и обещала расцвести еще более яркой женской красотой. В длинном подвенечном платье она выглядела очень тоненькой и хрупкой, как одиноко стоящая фарфоровая фигурка. Роберт, словно остолбенев, посмотрел сначала на нее, а потом на Адриенн.

– Я знаю! – резко сказала Адриенн. – Тебе не положено было видеть ее до обручения, но это правило придется нарушить. Я не хотела делать это на глазах у всех гостей, иначе нам не избежать скандальной сцены. Вообще я мастерица устраивать сцены, они это знают. Я буду караулить перед дверью. В вашем распоряжении примерно двадцать минут, после чего вас потащат к алтарю, так что не теряйте зря времени! Познакомьтесь друг с другом. Вы просто удивитесь, когда узнаете, сколько у вас общего.

С этими словами она удалилась, плотно закрыв за собой дверь. В комнате наступила полная тишина. Роберт и Легация слышали приглушенный гул голосов за дверью, но они как будто доносились из иного мира. Несколько долгих секунд молодые люди стояли не двигаясь, а потом Роберт нерешительно нарушил молчание:

– Летиция, может быть, ты присядешь?

– Да. Спасибо.

Они сели друг против друга, невольно соблюдая почтительную дистанцию. Роберт мучительно искал какие-то подобающие слова для начала разговора.

– Легация!

– Тиш!

– Прости, я не понял?

– Я… хотела бы, чтобы ты называл меня «Тиш». Если ты не против.

– Да, конечно. А ты можешь звать меня Бобби. Если не возражаешь. – Они впервые пристально посмотрели в глаза друг другу, и Роберт неожиданно улыбнулся. – Скажи мне, Тиш, тебе в твоем наряде так же неудобно, как и мне?

В ответ она рассмеялась, потом приложила ладонь ко рту, словно извиняясь за свой громкий смех. Увидев, что он тоже смеется, она с улыбкой опустила руку.

– Я ненавижу это платье. Если бы оно было чуть-чуть поуже, я не смогла бы дышать. В нем я не решаюсь даже есть и пить. И уверена, что никогда в жизни больше не надену его. Извини, но даже когда я иду в туалет, мне помогают две служанки развязывать все эти шнурки и тесемки. Мне уже не один раз пришлось делать это – наверное, из-за нервов… А если кому-нибудь пожалуюсь, то все в один голос говорят, что такое платье – традиция. Как будто мне от этого легче…

– Ты права! – воскликнул Роберт. – Если я еще раз услышу слово «традиция», то просто заору от возмущения. Мне сказали, что я женюсь, всего шесть часов назад. А тебе?

– То же самое. Мне кажется, они боятся дать нам побольше времени на размышления, иначе мы убежим из дома или сделаем что-нибудь в этом роде.

– Они не так уж сильно ошибаются, – угрюмо сказал Роберт. – У меня на сегодня были совсем другие планы. Если бы я вовремя узнал о свадьбе, то скрылся бы за горизонтом с такой быстротой, что у них голова бы пошла кругом. Но, конечно, это было до того, как я увидел тебя. Я думал… ну, я не могу точно сказать, что я думал, но ты… Ты оказалась в полном порядке.

– Спасибо, – улыбнулась Летиция. – Ты знаешь, как сделать комплимент даме, правда?

– Ну конечно, нет, – смутился Роберт. – Большую часть своей жизни я провел в военном училище. Это обычный удел мужчин в нашей семье, которым не светит наследство. Во время военной подготовки мы очень редко виделись с женщинами. А как жила ты? У тебя в жизни был кто-то… особенный?

– Да, у меня был один друг, но… сейчас с этим все кончено. Нас застали вдвоем и запретили встречаться. – Летиция невесело улыбнулась. – Это был мой телохранитель. Мне тоже не разрешают часто выходить на улицу. Особенно после того, как императрица начала охоту за девушками для своей свиты. Я хорошо знала бедную Линдси – племянницу Шрека, которая исчезла. Она была такая озорная, такая веселая! Теперь мы почти всюду ходим с охраной. Это можно понять, но жизнь стала совсем скучной.

Роберт покачал головой:

– Зато теперь мы станем мужем и женой. Для меня будет очень странно, что моими родственниками станут наши бывшие враги.

– Для меня тоже, – сказала Летиция, потом неожиданно всплеснула руками и озорно улыбнулась: – А что, Кэмпбеллы правда едят на завтрак младенцев?

– Да, каждый день! Это, наверное, повкуснее, чем каша из отрубей.

– Может быть, мы действительно поможем нашим семьям поладить? Все это так странно. Бобби…

– Да, Тиш?

– Если уж мне пришлось выходить замуж, то я рада, что мой жених – это ты.

– Я тоже рад, Тиш. Очень рад.

Она протянула руку, и он осторожно взял в ладонь ее тонкие пальцы. Так они сидели, глядя с улыбкой друг на друга, пока не вернулась Адриенн.

– Прошло столько времени, а вы еще только дошли до рукопожатий? Не понимаю, что за молодежь нынче пошла! Тебя надо было хорошенько встряхнуть, молодой человек! Но, я боюсь, у нас уже нет времени. Финлэй велел мне привести тебя, Роберт. Есть срочное семейное дело, в котором без тебя не обойтись.

Роберт напоследок сжал руку Летиции и встал со стула.

– Семейные дела всегда оказываются срочными, и к тому же в самый неподходящий момент. Но я рад, что нам все-таки удалось поговорить. Тиш! Мы скоро увидимся!

– Пока! – сказала Легация и послала ему воздушный поцелуй. Роберт мысленно поймал его в воздухе и спрятал на самой глубине своего сердца, только потом позволив Адриенн увести его из комнаты.

Семейное дело оказалось обычным сбором членов клана Кэмпбеллов, которые набились в одну из боковых комнат. Снаружи у дверей была выставлена охрана. Финлэй, пришедший сюда вместе со всеми, с нарочито равнодушным видом разглядывал через пенсне Адриенн, словно впервые видел ее. Уильям и Джеральд тихо, но ожесточенно препирались по какому-то поводу, прервавшись только для того, чтобы сухо кивнуть вошедшему Роберту. Ему стоило взглянуть на их насупленные физиономии, чтобы у него упало сердце. В воздухе явно пахло грозой. Он чувствовал это. Финлэй негромко кашлянул, и все взгляды устремились на него.

– Наш отец не может присутствовать здесь лично, – бесстрастным голосом начал он. – Но он передал мне, что им получено важное сообщение от наших союзников с планеты Шуб. Оно было передано через экстрасенсов, и с учетом этого можно быть уверенным, что его не могли перехватить. Тем не менее есть сведения, что какому-то другому клану стало известно о наших контактах с Шуб.

– Подождите минуту, – нахмурился Роберт. – Я ничего не понял в отношении Шуб. Каких союзников мы можем иметь в этой адской дыре?

– Теперь тебе можно знать об этом, – ответил Финлэй. Он говорил на удивление спокойно и четко. – Весь наш клан возлагает на тебя серьезную обязанность. Но, сразу хочу предупредить, ты не должен посвящать в это никого из посторонних. Даже свою будущую жену. Об этом никто не должен знать. От того, как ты поведешь себя, зависит само существование нашего клана. Уже довольно давно мы поддерживаем секретные контакты с мятежным компьютером с планеты Шуб, что идет вразрез с политикой Империи. Враги человеческой цивилизации обеспечили нас самой передовой технологией, благодаря которой мы можем получить контракт на производство нового космического двигателя. Взамен они рассчитывают получить от нас один такой двигатель. Им нужно догонять Империю в оснащении космического флота, нам нужно заключить выгодный контракт. А наше финансовое положение оставляет желать лучшего.

– Если выражаться более точно, – поправила его Адриенн, – мы сидим в глубокой дыре. Если мы не получим контракт, то все обернется крахом. Мы будем банкротами.

Уильям нахмурился, но утвердительно кивнул.

– Чтобы сохранить клан, нам нужно стать обладателями этого контракта. Все зависит от него.

– Так или иначе, – продолжил Финлэй, – но о наших связях узнал кто-то посторонний. Скорее всего, у них пока нет точных доказательств, в противном случае об этом стало бы известно и императрице. Узнай об этом она, нас бы ждал скорый суд и виселица.

– Но разве можно кого-то осуждать за это! – горячо воскликнул Роберт. – Мы работаем на искусственный интеллект с планеты Шуб, а он поклялся истребить человеческую цивилизацию. И мы обеспечим его новым двигателем! Или я не верю собственным ушам, или вы все просто сошли с ума.

– Прекрати кричать! – одернул его Финлэй. – Все это уже тщательно обсуждалось на совете нашего клана. На самом деле мы ни за что не собираемся передавать им этот двигатель. Мы находимся в отчаянном положении, но мы вовсе не безумцы.

– А сейчас, – вступила в разговор Адриенн, – жизненно важно выяснить, кто приобщился к нашей тайне. Для этого, Роберт, тебя и позвали сюда. Мы уже начали прорабатывать несколько направлений утечки информации, а ты имеешь уникальную возможность пронюхать, как обстоят дела у Шреков. Но об этом ничего не должна знать твоя невеста. Несмотря на то что она вошла в клан Кэмпбеллов, она осталась Летицией Шрек. Используй ее, но не доверяй ей. И не надо смотреть такими растерянными глазами, дорогуша. Это наше семейное дело, а дела семьи всегда должны быть на первом месте.

– Очень важно узнать, как глубоко они проникли в наши секреты, – сказал Уильям. – Те, кто знает чересчур много, должны навеки закрыть рот. Под угрозу поставлена безопасность всего нашего клана.

– А о чем думает отец? – взволнованно спросил Джеральд. – Почему его нет сегодня с нами? Такие серьезные решения должен принимать он, а не мы.

– Он занят: находится на сеансе связи с планетой Шуб, который организовали преданные нам экстрасенсы, – объяснил Финлэй – Мы не хотим, чтобы мятежный компьютер предпринял какие-то импульсивные или… неудачные действия. Для электронного диктатора мы представляем интерес только до тех пор, пока наши контакты остаются в секрете. Он сильно рисковал, направляя своего курьера, но мы смогли быстро получить важную информацию. Отныне нас всех будут сопровождать охранники и никто не будет слоняться без дела. Наш новый противник наверняка постарается похитить одного из нас, чтобы превратить его в своего осведомителя или шантажировать всех остальных. Особому риску подвергаешься ты, Роберт. Ты не так привык играть в эти игры, как мы. Мы не можем изолировать тебя от общения с окружающими тотчас же после свадьбы. Это было бы слишком подозрительно. Но буквально с сегодняшнего дня тебе и Летиции будет придана двойная охрана. Если она спросит почему, напомни ей о религиозном фанатике, который легко преодолел все кордоны. А теперь пора возвращаться к гостям, иначе наше отсутствие вызовет пересуды. Всех попрошу не скупиться на улыбки. Не надо давать лишней пищи для размышлений нашим врагам. Джеральд, ты что-то не понял? Не переживай. Просто держись возле нас и избегай лишних словоизлияний. Уильям, приглядывай за ним. Если он начнет слишком часто открывать рот, наступи ему на ногу.

Адриенн недоверчиво взглянула на Финлэя:

– С каких это пор ты стал таким опытным конспиратором?

Финлэй холодно улыбнулся:

– Это у меня в крови, дорогая. Ведь я как-никак Кэмпбелл.

Он взял Роберта под руку и повел в переполненный зал. Их встретили улыбками и поклонами, и Роберт тоже машинально кивал каждому встречному. Некоторые гости были всего лишь движущимися голограммами. Личное присутствие было данью уважения и привилегией; менее близкие знакомые обычно ограничивались трансляцией голограммы. Кроме всего прочего, это помогало избежать дуэлей: ни одна свадьба не обходилась без сведения счетов между давними врагами.

Роберт старался отвлечься какой-нибудь мыслью, но у него ничего не получалось. Он решительно освободил руку и твердо посмотрел на Финлэя:

– Насколько серьезно ты говорил о возросшей опасности? Меня прежде всего беспокоит Летиция. Неужели и ей что-то угрожает?

– Успокойся, не больше, чем обычно. Она же из клана Шреков, а они по части интриг могут дать нам сто очков вперед. А теперь забудь о наших разговорах и думай только о свадьбе.

Джеймс Кассар, настоятель церкви Христа Воителя, голосом, более уместным на военном плацу, призвал всех гостей к вниманию. Враждебные кланы образовали две большие группы и, насупившись, смотрели друг на друга. Между группами остался узкий проход, и, не успев понять в чем дело, там оказался Роберт, сопровождаемый Финлэем, Уильямом и Джеральдом, державшимися с апломбом. Справа к Роберту подвели Летицию, которую сопровождали женщины из семьи Шреков. Появление невесты вызвало веселый шепоток, смех, непритязательные шутки, но родственники Роберта, как и подобало им, сохраняли гордый и серьезный вид. Уже за это Роберт был благодарен им. Сейчас он чувствовал, что неуместная шутка может вызвать у него рыдания или истерический смех.

И вот наконец он и Летиция вдвоем пошли по проходу между гостями. И он, и она сосредоточенно смотрели прямо перед собой, напряженно вспоминая, что они должны делать и говорить в столь ответственный момент.

Жених и невеста остановились перед Кассаром, облаченным в пурпурную мантию, который едва заметно поклонился им и в спокойной, деловой манере начал обряд венчания. Честно говоря, Роберт не возражал против такого подхода. И священник, и обряд при этом не вызвали у него излишнего душевного трепета. И Роберту, и Летиции слова священника были хорошо знакомы по свадьбам многочисленных родственников, на которых им доводилось бывать с детства. Они отвечали на задаваемые вопросы холодными, отрешенными голосами. Все шло гладко, и Роберт не забыл даже поднять вуаль перед тем как поцеловать невесту. Новобрачным осталось завязать символический узел. Кассар жестом попросил мальчика-служку положить ритуальную золотую тесьму на специальный поднос. Он слегка обернул тесьмой запястье жениха и невесты, связывая их воедино, а потом позвал церковного экстрасенса. Прежде чем церковь освящала брак и признавала его законным, требовалось подтвердить личности жениха и невесты. Никто из присутствующих не произнес слова «клон», однако оно было на уме у каждого.

Многие гости стали нервозно переминаться с ноги на ногу. Блокираторы биополя были временно отключены, соответственно возросла угроза неожиданной психоэнергетической атаки. Кроме того, большинство гостей забеспокоились, как бы экстрасенс ненароком не засветил их собственные маленькие секреты. У каждого было что скрывать. Однако гости могли не беспокоиться. Экстрасенс прекрасно знал пределы своей компетенции. Неподалеку от него стояла церковная стража с дисраптерами на изготовку, поэтому он быстро сконцентрировал свое биополе на женихе и невесте.

Наступила мертвая тишина – до того момента, пока экстрасенс резко не вскинул голову и, побледнев, не отступил назад. Кассар бросил на него суровый вопросительный взгляд:

– В чем дело? У тебя есть сомнения в истинности их личностей?

– Нет, ваша милость, – быстро ответил экстрасенс. – Они именно те, за кого себя выдают. Но я убедился в присутствии третьего создания. Дело в том, что госпожа Летиция беременна. И не от жениха.

Мгновение никто не мог раскрыть рта, а потом зал наполнился гудением множества голосов. Роберт раскрыв рот смотрел на Летицию, которая с мольбой в глазах смотрела на него. «Так это тот, „особенный“?» – спрашивал его взгляд. «Да», – отвечали ее глаза. Кассар сорвал золотую тесьму с их рук и отбросил ее в сторону. Казалось, среди гостей не было такого, который бы молча наблюдал за этой сценой; в руках у некоторых заблестели мечи. Круг возле бледной как полотно невесты становился все шире и шире, люди словно боялись какой-то неведомой заразы. Адриенн пыталась протиснуться к ней, но была оттеснена толпой. За попытку отдать под венец опороченную невесту Шрекам грозило суровое порицание общества. Такая свадьба была открытым оскорблением всем кланам.

Из той части толпы, которую составляли родственники невесты, раздавались крики о полном неведении, но их никто не слушал. Роберт рванулся к Летиции, еще не понимая, что он скажет или сделает, просто тронутый ее несчастным лицом. И тут из толпы вышел Грегор Шрек с золотой ритуальной тесьмой в руках. Его лицо пылало яростью, и Летиция в страхе попятилась назад. Прежде чем кто-нибудь сообразил, что у Шрека на уме, он набросил тесьму на шею девушке и туго затянул петлю. Ее глаза выкатились из орбит, она тщетно хватала ртом воздух и в отчаянии впилась ногтями в запястья своего родственника. Он повернул ее спиной к себе, надавил коленом на позвоночник и, напрягая мускулы, еще сильнее затянул петлю. Роберт прыгнул вперед, пытаясь помешать ему, но чьи-то сильные руки, невзирая на все его отчаянные порывы, удерживали его. Уильям и Джеральд крепко держали своего кузена, их лица были холодны и суровы.

Лицо Летиции побагровело, изо рта высунулся язык. В толпе раздавались душераздирающие вопли, но никто не бросился на помощь несчастной девушке. Роберт продолжал вырываться из рук своих родственников, но Уильям и Джеральд не ослабляли хватку. Летиция тем временем опустилась на пол, удерживаемая от падения только сдавливавшей ее горло тесьмой. Крики в зале постепенно смолкли, и вскоре в тишине раздавалось только учащенное дыхание Грегора Шрека, предсмертный хрип Летиции и рыдания Роберта. Вот ее глаза закатились, и она навсегда замолчала… Шрек осторожно отпустил тесьму. Тело девушки полностью легло на пол и замерло без движения.

Грегор Шрек повернулся к Финлэю. Его лицо было багровым от напряжения, дыхание неровным и частым.

– От имени своего клана… я приношу вам извинения и прошу считать эту смерть искуплением нашей вины. Надеюсь, что этого достаточно?

– Считайте, что да, – ответил Финлэй Кэмпбелл. – Наша честь удовлетворена. Позднее мы можем обсудить кандидатуру другой невесты, чтобы намеченная свадьба все же состоялась. Об этой же церемонии мы готовы забыть и впредь никогда о ней не вспоминать.

Он кивнул Уильяму и Джеральду, которые отпустили Роберта. Он тут же рванулся вперед и опустился на колени возле Летиции. Финлэй обвел взглядом других Кэмпбеллов и предложил им покинуть зал. За ними последовали Шреки, Вольфы, последним вышел настоятель Кассар и его братия. В зале остался только Роберт Кэмпбелл, стоявший на коленях перед своей мертвой невестой и сжимавший в своей руке ее бледную остывающую кисть.

Тем временем в коридоре Грегор Шрек бросил косой взгляд на любимую дочь Еванжелин. Он хотел, чтобы она извлекла урок из случившегося. Если бы она осмелилась разгласить их секрет, он не раздумывая убил бы и ее. Он уже сделал это однажды… Шрек криво усмехнулся. Он убил подлинную Еванжелин, потому что она отказала ему в любви – в плотской любви мужчины к женщине. Он был лордом Шреком и не прощал неповиновения.