Книга: Смертельный удар
Назад: Часть I Битва морских драконов
Дальше: Часть III Песни с волками

Частъ II
Год Полной зимней ночи

— Вы как хотите, благородный господин, но дальше мы не пойдем. И так, коли вернемся, Ому-покровителю соленого акульего мяса пожертвуем. Заслонил от ситаккских «акул».
Человек, назвавшийся писцом Эвером, несколько мгновений всматривался в глаза шкипера этого утлого суденышка, потом медленно склонил голову:
— Хорошо, капитан, будем считать, что вы выполнили свою часть сделки.
Лицо его собеседника вспыхнуло радостью, но тут же потухло. Шкипер окинул Эвера боязливым взглядом и, сглотнув, напомнил:
— А-а… Э-э-э… Вторую половину… То есть плату-то.
Тот, кто назвался писцом, согласно кивнул, развязал тугой кожаный кошель и отсчитал в подставленную ладонь вторую половину условленной платы. Потом подхватил котомку и, вцепившись в протянутую руку шкипера, перебрался по перекинутой доске на причал, у которого был пришвартован корабль. Когда он уже стоял на прочных досках причала, из-за борта корабля донесся приглушенный хриплый голос:
— Не узнаю тебя, Икром, раньше бы ты ни за что не отпустил с корабля такого хлипака с туго набитым кошелем.
Послышался звук увесистой затрещины, и грубый голос капитана прорычал:
— Ты дурак, Маблуй. Где ты видел писца с таким тугим кошелем? Этот тип явно просто не хочет открывать свое истинное имя, хотя и не считает необходимым особенно скрываться. Мне совсем не хочется из-за дюжины-другой монет отправиться на корм акулам, как капитану Суммуту, да приберет Саиттан его душу.
Хриплый голос упрямо буркнул:
— Подумаешь, ножом по горлу — да в воду. Кто узнает-то?
— Ты кретин. Они добрались до ситаккца в ситаккских водах! Где же можно будет спрятаться нам?
Эвер усмехнулся. Надо же случиться такому совпадению Измененный, хотя и косвенно, спас ему жизнь. Но тут его пригвоздила к месту мысль, пронзившая, будто удар молнии. Ему вдруг пришло в голову, что именно Измененный, по существу, и сделал его тем, кем он сегодня стал. Кем бы он был, если бы тот не возник в этом мире именно на его острове? Самым обычным Наблюдателем. А может быть, какому-то из старших посвященных пришло бы в голову, что Тамарис заслуживает другого, более представительного Наблюдателя. В этом случае его труп был бы однажды обнаружен в выгребной яме какой-нибудь припортовой таверны. А может быть, он просто исчез бы, будто никогда и не жил. Сегодня он прекрасно знал, как поступают в подобных случаях. Так что по всему выходило, что боги связали его с Измененным гораздо сильнее, чем кого бы то ни было в этом мире. Ибо их связь существовала не благодаря, а вопреки их желаниям. Некоторое время Эвер стоял, ошеломленный этим открытием. Потом подхватил котомку и двинулся в сторону аккумского рынка. Надо было найти корабль, который доставил бы его на Ситакку. После того как Измененный прошлым летом уничтожил горгосский флот, ситаккцы остались единственной силой, способной остановить Измененного на море. И к тому же, хотя большинство капитанов, выходя на промысел, избегало иметь дело с элитийскими торговцами, памятуя о судьбе Суммута, ставшей в этой части моря уже притчей во языцех, в портовых тавернах Ситакки и Аккума все больше росло недовольство. Наблюдатель докладывал, что если бы удалось связать словом о мести хотя бы десяток капитанов, то остальные немедленно присоединились бы к ним. А это давало шанс на создание нового флота. Точного числа ситаккских галер, выходящих на разбойный промысел, никто не знал, однако Наблюдатель определял его не менее чем в четыре сотни кораблей. Если прибавить к этому еще и то, что ситаккцы были не в пример лучшими моряками, чем горгосцы, то становилось ясно, почему Совет Хранителей не мог не попытаться использовать открывавшиеся возможности.
Эвер пересек рынок, медленно пробираясь в густой толпе и стиснув одной рукой кошель с золотыми монетами. На Аккуме не было Наблюдателя, поэтому он мог рассчитывать только на свои силы. А ловкость аккумских воров уже давно стала нарицательной и по ту, и по эту сторону Срединного моря, как называли его аккумцы, по-видимому считая себя находящимися в САМОЙ середине. Выбравшись из толпы, он на мгновение остановился, скинул с плеча котомку и ощупал ее днище. Но та, как видно, не привлекла ничьего внимания, и потому Эвер снова забросил ее на спину. Снова стиснул в руке кошель и двинулся вверх по улице, направляясь прямо к воротам достопочтенного Амара Турина.
Хозяин встретил его довольно радушно. Амар Турин стал тем, кем он стал, только потому, что умел разбираться в людях и заводить выгодные связи. Этот гость однажды не только принес ему сказочную прибыль, но и избавил от крупных неприятностей. Да и разрыв знакомства не приносил никакой выгоды, а радушная встреча, по его расчетам, наоборот, опять могла принести изрядный барыш.
— Одни боги знают, как я счастлив видеть вас, уважаемый Эвер! — Лицо Амара Турина прямо-таки светилось от удовольствия, всем своим видом подтверждая его слова.
— Я тоже очень рад, что горькая судьба, занесшая меня на ваш остров, хоть немного облегчает мои страдания удовольствием встречи с вами.
Амар Турин насторожился и окинул гостя внимательным взглядом. Он терпеть не мог связываться с неудачниками. Но тугой кошель на поясе гостя несколько рассеял его опасения. Эвер всегда расплачивался золотом, и Амар Турин имел все основания предполагать, что он до сих пор не изменил этому правилу. И, судя по толщине его кошеля, до полной нищеты его гостю было еще очень далеко. А что еще может быть более непоправимым несчастьем?
— О уважаемый Эвер, я всем сердцем сочувствую вашему горю, каким бы оно ни было, и искренне готов положить все свои скромные силы на то, чтобы помочь вам вернуть благосклонность богов. — Купец слащаво улыбнулся и радушно указал в глубь дома: — Я собирался отобедать, не угодно ли присоединиться? Заодно и расскажете, чем так обидела вас судьба.
Брат Эвер благодарно кивнул и прошествовал в парадную комнату.
Первая часть обеда проходила в молчании. Амар Турин любил потешить брюхо, а брат Эвер, хотя и уступал ему по степени приверженности к подобному способу получения наслаждения, но после целой четверти пребывания на диете, основными составляющими которой были солонина и дешевое кислое вино, свинина, запеченная в тесте, и великолепное дожирское явно заслуживали самого пристального внимания. Наконец, когда был утолен первый голод и Эвер почувствовал, что снова способен наслаждаться тонким букетом дожирского, а Амар Турин, сыто рыгнув, сделал вывод, что со второй переменой блюд можно и подождать, собеседники подняли глаза друг на друга. Несколько мгновений они оценивающе присматривались, потом опомнились и, рассмеявшись, тут же спрятали столь откровенные чувства за масками добродушия и благожелательности.
— Я вижу, вы нисколько не изменились, уважаемый Амар Турин. Только, по-видимому, стали еще богаче.
— Нынче настали сложные времена, уважаемый Эвер. Но умный человек всегда найдет иные возможности для совершенствования, — тут купец хитро прищурился, — каковая мысль, как я думаю, будет не менее справедлива и в отношении вас.
Оба понимающе рассмеялись. Амар Турин давно понял, что, несмотря на не очень притязательный вид, Эвер сегодня занимает несравнимо более высокое положение в своем таинственном братстве. Все: осанка, манеры, уверенность во взгляде — выдавало человека, уже привыкшего повелевать.
— Могу я узнать, что привело вас на Аккум на этот раз? Эвер усмехнулся:
— В основном вы, уважаемый Амар Турин.
— Я?! — Хозяин изобразил крайнее изумление, за которым, однако, пряталось жгучее любопытство. — Чем такой незаметный человек, как я, мог привлечь ваше внимание?
Эвер решил пока не раскрывать все карты:
— Дело в том, уважаемый, что мне необходимо попасть на Ситакку. И сделать это необходимо так, чтобы по приезде люди, которые имеют вес в тамошнем обществе, отнеслись бы к моим словам самым внимательным образом.
Хозяин дома вновь изобразил на лице крайнее удивление:
— Но чем я могу помочь? Какое влияние на этих кровожадных разбойников может быть у скромного и бедного аккумского купца? — И Амар Турин выжидающе уставился на собеседника. Эвер молча смотрел ему в глаза. Наконец, выдержав приличествующую паузу, купец хитро усмехнулся и вкрадчиво произнес — Впрочем, деньги могут многое, особенно на Аккуме.
Его собеседник согласно кивнул:
— Ну кому об этом знать, как не вам, уважаемый.
Они еще помолчали. Потом Амар Турин произнес:
— Во сколько вы оцениваете свою заинтересованность в этом деле?
Эвер развел руками:
— В этом деле я считаю более правильным положиться на ваше мнение, уважаемый.
Амар Турин ненадолго задумался, потом осторожно произнес:
— Я бы советовал не скупиться и вложить в дело не менее полутора тысяч золотых.
Эвер мысленно присвистнул. Аккумец не стеснялся в запросах. Но это уже были его проблемы, хотя он пока об этом не подозревал.
— Что ж, всецело полагаюсь на ваше мнение.
Амар Турин на мгновение просиял, но тут же надел на лицо маску озабоченности:
— В таком случае, пока поступят деньги, я мог бы уже начать устанавливать некоторые связи.
Эвер усмехнулся про себя, тут же изменив выражение на лице с благожелательности на некую смесь удивления и озадаченности:
— О каких деньгах вы говорите, уважаемый?
Амар Турин непонимающе воззрился на собеседника:
— Простите, уважаемый, но мне показалось, что вы упомянули о том, что хотели бы попасть на Ситакку, и вовсе не в качестве раба.
— Это так.
Амар Турин всем своим обрюзгшим телом изобразил непонимание.
— Прошу простить, но я как-то не принял во внимание, — сказал Эвер, — что пока не сообщил вам, по какой причине мне необходимо попасть на Ситакку.
Амар Турин привычно натянул на лицо маску вежливого интереса, однако всем своим видом давая понять собеседнику, что потерял интерес к дальнейшему продолжению разговора. Эвера прямо корчило от внутреннего смеха, когда он представлял, что будет с купцом, когда он закончит излагать все, что собирался сказать, но он не подавал виду.
— Помните ли вы, уважаемый, о некоем рабе-молотобойце по имени Грон?
Амар Турин насторожился:
— Насколько я помню, он сильно интересовал вас в прошлый раз. Мне представлялось, что к этому моменту он давно должен был бы перестать представлять какой-либо интерес для кого бы то ни было.
Эвер сокрушенно вздохнул:
— Хотел бы я, чтоб это было именно так. Лоб купца покрылся испариной.
— Вы хотите сказать, что он еще жив? Эвер печально кивнул:
— Увы, кстати, лет пять назад он выкупил некоего Угрома с ситаккской галеры.
Купец вздрогнул при упоминании этого имени. А его собеседник спокойно закончил:
— Да, в Элитии его знают под именем Великий Грон.
На некоторое время в комнате повисла гнетущая тишина, потом купец спросил внезапно осипшим голосом:
— Так это… ОН?
Эвер деланно печально покачал головой и, выдержав паузу, продолжил:
— До сих пор нам удавалось создавать ему некоторые проблемы, чтобы он был постоянно занят и не смог вернуться к некоторым делам, которые он считает незаконченными… — Эвер выразительно помолчал и закончил сокрушенно: — Но теперь наши возможности исчерпаны и последняя надежда на ситаккцев.
Амар Турин судорожно вздохнул и хрипло произнес:
— Мне… надо подумать.
Его собеседник ласково кивнул, и в комнате опять установилась тишина, нарушаемая только хриплым дыханием купца. Наконец он поднял покрытое испариной лицо:
— Дайте мне время. Приблизительно четверть, а пока… Будьте моим гостем.
Эвер с благодарностью склонил голову:
— Я — ваш должник, уважаемый Амар Турин.
На Ситакку Эвер попал спустя пол-луны. Узкая ситаккская боевая галера мягко ткнулась носом в песчаный берег острова, и несколько матросов спрыгнули в воду и быстро приняли доску, сброшенную одним концом с борта корабля. А потом, протянув руки, помогли этому мозгляку, вокруг которого неизвестно почему всю дорогу увивался капитан и остальные старшие груд, пройти по доске. Сойдя на берег, Эвер остановился и перевел дух. Он никогда не был приверженцем морских путешествий, но последнее время совершал их с завидной регулярностью. Эвер обвел взглядом берег. Поселение Ситакка (язык не поворачивался назвать эту скученную груду домов городом), которое то ли само дало название острову, то ли получило свое название от него, не имело пристани. Самое большое здание, довлевшее над всем и вся, было храмом Отца ветров. Эвер припомнил, что читал об этом храме, когда готовился к этой поездке. Когда-то давно один из ситаккских капитанов захватил корабль, на котором плыла бригада искусных каменотесов. Поскольку иного груза на корабле было мало, а цены на обученных рабов всегда были высоки, он решил оставить в живых их всех. Но то ли корабль его был сильно поврежден во время абордажа, то ли по каким-то иным причинам ему не удалось сразу попасть на аккумский рынок, но каменотесы оказались на Ситакке. Возвращение капитана пришлось не совсем ко времени. Это случилось поздней ночью. Так что когда капитан появился на пороге родного дома, там оказался незваный гость. Это никогда не было новостью на Ситакке, что еще не принятые ни в одну груду молодые парни помогают коротать время женам ушедших на промысел моряков. Главное, чтобы к возвращению мужа все выглядело бы прилично. Однако в этот раз капитан сильно рассердился и попытался расправиться с обидчиком, но тот оказался не промах. Так одна из галер в середине сезона морского промысла осталась без капитана. Поскольку раздел добычи всегда происходит по возвращении всех кораблей и приурочен к осеннему семилунью, то жрецы тут же наложили лапу на добычу галеры. Пока суть да дело, кому-то из жрецов пришло в голову использовать дармовых работников, чтобы подновить здание храма. Когда мастера осмотрели убогую постройку, то единодушно заявили, что, чем ремонтировать эту рухлядь, легче построить новый. Жрецы заинтересовались, и вскоре работа закипела. Естественно, к семилунью каменотесы уже не значились в списках добычи. С тех пор ситаккцы не трогают каменотесов, а галеры никогда не пристают к родному берегу после наступления темноты.
Эвер вздохнул и двинулся вверх по косогору. Проходя мимо покосившихся сараев, в которых на время зимних бурь укрывались галеры, он брезгливо сморщил нос. От сараев воняло прогорклой смолой и ворванью. Конечной точкой его маршрута был храм. Если хочешь добиться какого-то результата, то начинай с показного почтения местным богам. К тому же у него была еще одна причина, по которой ему было необходимо посетить храм. Местный Наблюдатель был его первосвященником.
Вечером в храме собрались капитаны. Сезон начался уже почти две луны назад, но и первосвященник, и Амар Турин независимо друг от друга сильно постарались, чтобы немалое число капитанов прибыло на эту встречу. Эвер вышел и встал перед алтарем, по рядам капитанов пронеслась волна пренебрежительного мычания. Хранитель усмехнулся про себя. Он ждал чего-то подобного. В представлении ситаккцев урод не может быть кем-то важным, а то, что они воспринимали его как урода, было написано на их высокомерных лицах. Ну что ж, тем приятней ему будет бросить их в горнило священной войны с Измененным. Он набрал побольше воздуху и начал:
— О ситаккцы, возлюбленные Отца ветров, помните ли вы славного капитана, водившего грозную ситаккскую галеру, имя которому было Суммут…
Когда утром измученный Эвер сидел в покое первосвященника и охлаждал пересохшее горло кубком довольно редкого здесь дожирского, капитаны уже покинули храм, сурово стиснув зубы. Все, кто был в храме, поддержали решение отомстить. Хранитель сделал еще один глоток и протянул кубок подобострастно глядевшему на него первосвященнику. Уловив его почтительный взгляд, Эвер внутренне усмехнулся. В этом взгляде он узнал себя. Таким, каким он был полтора десятка лет назад. Если бы к нему на остров внезапно прибыл Хранитель, он счел бы за честь не просто прислуживать ему, а даже целовать его обувь. И не имело никакого значения, что он был тогда базарным уродцем, а тот, кто сидел перед ним, являлся, по существу, главным официальным лицом этого грозного острова, ибо систрарх был здесь всего лишь номинальной властью и эта должность автоматически закреплялась за фактическим владельцем наибольшего числа галер. Эвер вытер рот и хрипло произнес:
— Спасибо, брат Наблюдатель.
Потом вытянулся на ложе и натянул кошму. Он уже засыпал, когда ему в голову опять пришла мысль, так часто посещавшая его в последнее время. Что же произойдет с ним, когда исчезнет Измененный?

 

Эту зиму Грон тоже провел с семьей. Югор сильно подрос за лето, да и Лигея уже вовсю лопотала. Когда весна вступила в свои права, Югор предпринял попытку серьезно поговорить с отцом. Как-то днем он удрал от няни и поднялся в спальню родителей, едва не застав их в самый неподходящий для детских глаз момент. Поскольку Лигея уже перешла на попечение няни, они чувствовали себя теперь достаточно свободно, за что едва не поплатились. Во всяком случае, Грон успел соскочить с Толлы и натянуть на них обоих мокрую от пота простыню. И все же первым вопросом Югора было:
— Мама, почему ты кричала?
Толла слегка покраснела, но, ехидно поглядывая на Грона, сказала чистую правду:
— Это все папа, когда он в ударе, то приходится кричать.
Югор недоверчиво оглядел родителей, еще раз попробовал разобраться в происходящем:
— А чего это вы такие потные?
Толла со столь же ехидной усмешечкой пояснила:
— Мы вместе с папой занимались очень трудной работой.
— А зачем? — с детской непосредственностью поинтересовался мальчик.
— Нам нравится, — ответила Толла.
После чего Грон чуть не свалился с ложа. Мальчик несколько мгновений размышлял над непонятными ответами, потом подвел итог.
— Я ничего не понял.
— Вот и ладно, — пробормотал Грон и, возвысив голос, поинтересовался: — А где няня?
— А я убежал, — пояснил мальчик, — понимаешь, папа, мне надо с тобой серьезно поговорить.
Эта фраза в устах столь крошечного создания звучала несколько комично, но взгляд Югора был серьезен, и Грон удержался.
— Ну что ж, если ты немного подождешь в… Зале совета, я вскоре буду готов выслушать тебя.
Мальчик с сосредоточенным видом вышел из комнаты. Детские шаги затихли в коридоре. Грон обессйленно откинулся на подушки, а Толла захохотала. Когда она немного успокоилась, то ненадолго задумалась, а потом произнесла, с нежностью глядя на мужа:
— Знаешь, когда я вижу, как ты, такой сильный, могущественный, после очередной выходки нашего сына растерянно смотришь на него, то у меня сердце заходится от счастья. Наверно, если бы ты и дома был тем грозным Великим Гроном, я бы не смогла тебя так любить.
Грон почувствовал, как его губы сами собой растягиваются в глупую улыбку. Толла наклонилась к нему, нежно обвила руками и поцеловала так, что он почувствовал, будто сердце сейчас выпрыгнет из груди.
— Иди, мальчик ждет тебя. — И она чуть отстранилась. Грон некоторое время приходил в себя, потом сел на постели и, на мгновение замерев, сказал:
— Знаешь, в том мире я уже был и воином, и командиром, и достаточно высоким руководителем, а кроме того, мужем и любовником, но вот отцом… Отцом я впервые стал именно здесь, и… я счастлив.
Она, улыбаясь, понимающе взмахнула своими огромными ресницами. Грон вскочил, накинул тунику и вышел из комнаты.
Югор сидел на диванчике в Зале совета и с серьезным видом рассматривал завитки на барельефе в виде листьев платана. Заслышав шаги, он повернулся и не спускал глаз с отца, пока тот не подошел и не сел рядом. Сын посмотрел в глаза отцу:
— Папа, мне кажется, что меня уже пора учить воинскому делу.
Сказать по правде, Грон ожидал чего-то подобного, а потому не был особенно ошарашен.
— А почему ты считаешь, что начинать нужно именно с военного дела?
— Ну а как? — удивленно произнес мальчик. — Ведь когда я вырасту, то стану великим воином и завоюю весь мир.
— А зачем? — полюбопытствовал Грон.
— Что зачем?
— Зачем тебе весь мир?
Мальчик несколько мгновений напряженно думал над этим вопросом, потом осторожно ответил:
— Для славы.
— Что ж, достойный ответ, — заметил Грон. — Ну вот ты добился своего. Завоевал мир. Что дальше?
Мальчик внимательно смотрел на него:
— Я не знаю.
Грон задумался. Сын начал задавать серьезные вопросы и, похоже, пока получал на них не совсем правильные ответы.
— Скажи мне, Югор, как ты думаешь, а я могу завоевать весь мир?
Мальчик ответил сразу и со всей возможной убежденностью:
— Конечно.
— А почему я этого не делаю?
Мальчик некоторое время размышлял над столь непростым вопросом, потом просиял и ответил:
— Тебе уже и так достаточно славы. Грон усмехнулся:
— Ты не совсем прав. Главная причина в другом. Я тоже не знаю, что с этим миром делать потом, после того как я его завоюю.
— Ты-ы-ы? — удивленно протянул мальчик.
Грон старательно сохранял на лице серьезную мину. А затем задал сыну новый вопрос:
— Как ты думаешь, Франк овладел воинским делом? У мальчика восторженно сверкнули глазенки.
— О, да!
— А Дорн?
— Конечно.
— Не хуже, чем я?
— Франк!.. — Мальчик умолк. Франк был для него непререкаемым авторитетом в военной области, да и Дорн, которого он всегда видел в доспехах и при оружии, тоже числился в мастерах меча. Поэтому он чуть не ляпнул отцу что-то вроде того, что на их фоне он смотрится слишком бледно. Однако сдержался и произнес только: — Нет, папа, не хуже.
Грон усмехнулся:
— А почему тогда они подчиняются мне? Югор задумался:
— Наверно, ты сильнее. Грон покачал головой:
— Возможно, ты прав, но если даже я сильнее, чем Франк и Дорн в отдельности, вдвоем они вполне могут меня одолеть.
Мальчик возмутился:
— Но ты же Великий Грон!
— А почему?
Югор снова задумался, потом честно признался:
— Я не знаю.
Грон погладил его по голове:
— Знаешь, Югор, то, что я тебе сейчас скажу, может сначала показаться тебе неправильным, но когда-нибудь ты поймешь… — И он медленно произнес: — Не стремись заставить людей подчиняться тебе. Постарайся сделать так, чтобы люди сами признали тебя своим властителем.
Мальчик некоторое время серьезно смотрел ему в глаза: — Я запомню, папа.
Грон прижал сына к груди. Этот маленький человечек просто поразил его своей способностью к рассуждению.
После разговора с Толлой Грон принял решение подыскать сыну хорошего учителя, и к исходу луны во дворец прибыл известный философ и ритор Паникапей Роулийский.
В эту весну Грон покинул семью несколько позже обычного. Этому были свои причины. Ко Дню весеннего поцелуя базиллиса Элитии с супругом и свитой прибыла в Сомрой. К моменту прибытия базиллисы, которая со свитой и двором разместилась во дворце систрарха, на это время перебравшегося в загородную виллу, все местные таверны и постоялые дворы были забиты столичной аристократией и местными Всадниками, а также многочисленной челядью систрархов всех крупных городов юга. Подобное столпотворение было вызвано тем, что Грон решил этой весной отправиться на север на корабле. А для элитийцев это был случай впервые увидеть корабли, которые уничтожили горгосский флот. За Гроном должен был прибыть отряд из двух десятков дирем и около сорока унирем. Хотя, конечно, не все эти корабли участвовали в прошлогоднем сражении, но иначе и быть не могло. После того боя уцелело всего три диремы и чуть меньше четырех десятков унирем, однако они привели в Герлен почти три десятка захваченных триер, а потери бойцов составили всего четверть от общей численности. Поэтому к нынешней весне они смогли восстановить флот, и теперь он насчитывал двадцать три диремы и около сотни унирем.
В День весеннего поцелуя весь город вышел к морю. Гавань Сомроя окружали два длинных мыса, из-за которых город и считался лучшим портом на южном побережье Элитии. Когда на проложенной сквозь толпу реддинами дороге появилась колесница с семьей базиллисы, от приветственных криков, казалось, рухнут небеса. Жители Сомроя помнили, как пять лет назад в город ворвались «длинные пики» и спасли тысячи людей от страшного горгосского плена. Поэтому крики: «Да здравствует Грон!», «Грон — наш базиллиус!» — звучали не менее часто и громко, чем «Да здравствует базиллиса!». Толла лукаво смотрела на мужа и наконец произнесла:
— Почему бы тебе не утешить свой народ и не принять наконец диадему власти?
Грон усмехнулся:
— Вечно ты хочешь меня захомутать, сначала женила, а теперь в базиллиусы тянешь.
Югор, который стоял на небольшой скамеечке у самого бортика, поддерживаемый могучей отцовской рукой, и время от времени махал ручкой толпе, повернул к ним возбужденное лицо и удивленно спросил:
— Папа, но ведь ты же говорил, что люди должны сами признать тебя своим властителем. Вот они и признали!
Толла рассмеялась:
— Вот видишь, милый, я теперь не одна. Так что тебе не отвертеться.
Грон сокрушенно вздохнул и погладил мальчика по голове. Это было первое появление Югора на людях, но то ли действовало всеобщее возбуждение, то ли на толпу также сработало его детское обаяние, наповал разившее всякого, кто первый раз видел его умненькое личико, но вскоре приветственные крики в его адрес стали звучать даже громче, чем в адрес его родителей. Наконец колесница достигла временного амфитеатра, построенного у пирсов из больших кедровых бревен.
Когда они заняли свои места, Толла спросила:
— Ну, где же твой флот?
В это мгновение из толпы послышались возбужденные крики:
— Смотрите, смотрите!
— Паруса!
— Корабли!
Толпа качнулась в сторону моря. Все напряженно всматривались в морскую даль. Югор от возбуждения даже вскочил к отцу на колени и, обняв его за шею, вытаращил глаза. Из-за дальнего мыса на морскую гладь величественно выплывали высоконосые корабли с длинными мачтами с серо-голубыми косыми парусами на них. Вдоль бортов были вывешены круглые Щиты с ярко начищенными умбонами, а два ряда длинных весел мерно двигались, разбрасывая по бортам стремительно двигавшихся кораблей блистающие ожерелья брызг. Толпа невольно ахнула. Эти корабли почти ничем, кроме двойного ряда весел, не напоминали привычные очертания элитийских дирем. Несколько мгновений над толпой висела тишина, а потом громко грянули восторженные крики. Грон улыбнулся. Да, теперь у них был флот, который мог справиться с любым противником на морских просторах. Он поднял к глазам подзорную трубу и всмотрелся в лица людей, стоящих на рулевой площадке «Росомахи». Грон сразу узнал Гамгора, а вот лицо кормчего заставило его удивленно присвистнуть. У рулевого весла, сосредоточенно насупив густые брови, стоял Тамор. Ярко начищенная кольчуга привычно обтягивала его широкие плечи, а губы сложились в какую-то странную гримасу напряженности и усмешки. Грон повел окуляром вдоль строя, но нигде не было видно унирем. Он опустил трубу и обвел взглядом горизонт, потом всмотрелся в противоположную сторону. Ну точно. Гамгор задумал эффектный трюк. Пока все взоры были прикованы к приближающимся диремам, униремы, завалив мачты, крались вдоль побережья ко входу в гавань. К подзорной трубе протянулась ручка Югора.
— Папа, я хочу посмотреть.
Грон поднес окуляр к глазу ребенка, закрыв другой своей ладонью.
— Ой, папа, как они близко!
В это мгновение униремы достигли входа в гавань, и от прохода между молами послышался мерный звон бронзового била, которым боцманы задавали гребцам атакующий темп. Толпа ахнула. Униремы за десять гребков набрали максимальную скорость и помчались к берегу, слегка приподнимая нос при каждом гребке. Люди восторженно заорали. Униремы приближались все ближе, стремительно вырастая из моря, будто настоящие морские драконы. Толпа на берегу заволновалась, и стоявшие в первых рядах попятились, стараясь освободить место мчащимся на них морским драконам. На такой скорости корабли могли выскочить на берег целиком. Но люди волновались напрасно. Когда до берега остался, казалось, всего один бросок копья, резкие звуки била мгновенно прекратились, а над палубами унирем послышались зычные голоса боцманов. Весла, которые мгновение назад стремительно несли корабли к берегу, подняв тучи брызг, образовавших над морской гладью причудливо сверкающую стену, резко затормозили, обдав стоящих у кромки берега морской водой. Затем униремы, двигаясь кормой вперед, медленно разошлись в стороны, открыв взглядам двойную колонну дирем, величественно входивших в гавань. Толпа на мгновение замерла, а потом из десятков тысяч глоток вырвался восторженный вопль, затмивший все, что было исторгнуто ранее. Грон рассмеялся:
— Ну, сегодня Гамгор превзошел самого себя. Пожалуй, я бы не смог придумать ничего столь зрелищного.
Толла улыбнулась:
— Ну, в некоторых областях ты являешься очень изобретательным.
Конечно, Югор не смог упустить такого момента и живо спросил:
— В каких, мама?
Грон снова почувствовал смущение, но Толла нежно обняла сына и спокойно ответила:
— Я тебе потом расскажу, ладно? Мальчик кивнул и тут же повернулся к отцу:
— А можно я залезу на корабли? Грон взял его на руки:
— Конечно, сын. Корабли пробудут в порту еще два дня, так что мы с тобой успеем посмотреть все самое интересное.
Диремы остановились в сотне локтей от берега. А униремы отошли назад и встали между ними. От «Росомахи» отделилась двенадцативесельная лодка и поплыла к берегу. В центре стоял Гамгор. Когда лодка остановилась в двух локтях от пирса, Гамгор легко перескочил на доски и, стремительно шагая, двинулся в сторону ложи, в которой находился Грон. Взбежав по нескольким ступенькам, капитан вытянулся перед Гроном и, вскинув руку в приветствии Корпуса, громко доложил:
— Мой командор, флот по вашему приказанию прибыл в порт Сомрой и готов сопровождать вас.
Грон шагнул вперед и под новый взрыв восторженных криков обнял Гамгора.
Вечером они собрались вчетвером. Грон, Франк, Толла и Гамгор. Войдя в небольшой зал, Франк и Гамгор застали Толлу и Грона за семейной сценой. Грон сидел, откинувшись, в кресле, а Толла, наклонившись к нему, сердито говорила:
— Все твои отговорки не заслуживают внимания, и, если ты еще помнишь, большую часть своей жизни я провела все-таки не во дворце.
Грон, ласково улыбаясь, указал подбородком в сторону вошедших:
— Если ты еще не поняла, что меня не удастся переубедить, то давай пока отложим продолжение разговора. Толла сердито фыркнула и отвернулась. Грон указал Франку и Гомгору на кресла:
— Садитесь, парни. — И обратился к Гамгору: — Ну, старина что нового случилось за зиму?
Гамгор хмыкнул:
— Много чего. Ты умеешь заводить людей. — И продолжил — Ладно, слушай по порядку.
Когда Гамгор закончил, Грон на несколько мгновений задумался.
— Все это хорошо, но мне непонятно, почему Орден никак не реагирует. Он не может сдаться так быстро. Но если ты говоришь, что этой весной патрульные униремы не заметили даже венетских пиратов у нашего побережья… То я не понимаю, что они задумали… И это меня очень тревожит… Кто прибыл с тобой из команды Яга? Слуй?
Гамгор отрицательно покачал головой:
— Нет, он никого не прислал, а Слуй последнее время стал для Яга чем-то вроде тени. Да и сам Яг… — Он замолчал.
— Что? — напряженным голосом спросил Грон.
— Мне кажется, — проговорил Гамгор, — что за эту зиму у нас в Корпусе слишком сильно увеличилось число предателей.
Грон встал, подошел к окну и некоторое время напряженно вглядывался в морскую даль, потом кивнул каким-то своим мыслям и слегка расслабился. Чуть погодя, будто и не было разговора о Яге, он продолжил:
— Меня не оставляет ощущение, что горгосский флот служил только прикрытием для каких-то иных, более опасных действий. Но я никак не могу понять — для каких… — Он резко повернулся от окна: — Нам надо быть готовыми к новой войне, хотя я пока не могу себе представить, кого они смогут двинуть против нас. Горгос ослаб и уже не обладает достаточным флотом для переброски войск. Венеты изначально были слабее, а сейчас… Нет, не вижу.
Франк задумчиво потер ладонью подбородок:
— А может, все не так масштабно? Может, они просто хотят тайно добраться до тебя? А все остальное просто пыль в глаза.
— Вполне возможно. — Грон повернулся к Толле: — Вот поэтому я никогда не беру вас с собой в Атлантор. Я хочу, чтобы в тот момент, когда это произойдет, вы были в безопасности.
Толла гордо вскинула голову и посмотрела на него долгим взглядом, и каждый, кто находился в комнате, ясно понял, что означал этот взгляд. Грон пару секунд держался, а потом отвел глаза:
— Пойми, мне нужно еще несколько лет. Потом должно стать полегче.
Толла вздохнула и опустила глаза:
— Прости. Не думай. Мы выдержим.
Когда поздно вечером они расходились по своим покоям, каждый чувствовал, что день, начавшийся столь прекрасно, принес с собой ощущение чего-то страшного, что пока таилось в будущем, но уже было неотвратимым, как закат солнца.
Грон понял, что случилось что-то неладное, еще на траверзе Фероса. Впрочем, не он один. Гамгор, не первый раз за последние три дня внимательно вглядывавшийся в горизонт, озабоченно произнес:
— Не могу понять, почему мы до сих пор не встретили ни одной патрульной униремы.
Грон, которого тоже одолевали тревожные предчувствия, кивнул и вдруг, будто решив окончательно поверить своим ощущениям, бросил сквозь зубы:
— Эскадре: боевая готовность, перестроиться ордером «Сеть».
Выслать боевое охранение.
Гамгор мгновение недоуменно смотрел на него, потом, поняв, что Грон вовсе не думает проверять боевую выучку, заорал команды сигнальщику. Спустя полчаса эскадра, до того шедшая четырьмя кильватерными колоннами, стала, внешне суетливо и хаотично, но на самом деле быстро и четко, перестраиваться в боевой порядок. Стройные кильватерные колонны унирем распались на привычные пятерки, на весла села свежая смена, и все облачились в кольчуги. А ящики с плотно пригнанными крышками, в которых хранился закрепленный по-штормовому боезапас баллист и катапульт, были открыты и их содержимое приготовлено к использованию. Быстро темнело. Грон приказал уменьшить ход и не зажигать огней. Он намеревался выйти на траверз Зубьев дракона к рассвету. И вскоре очертания кораблей, загасивших все огни, кроме узко направленных кормовых и ратьер-пар, исчезли за пеленой мелкой мороси, нередкой по весне в этих краях.
Всю ночь шли под парусами. Море будто вымерло. В водоворотах у Зубьев дракона, как всегда, крутило какие-то бревна, обломки и обрывки парусины, но Грону показалось, что в этот раз их было слишком много, и он приказал увеличить ход. С одной стороны, это было не очень разумно, поскольку иметь на веслах усталых гребцов во время боя значило сразу дать врагу преимущество, но он чувствовал, что надо торопиться. На горизонте не было заметно ни одного корабля, и даже рыбачьи лодки, для которых погода была если и не идеальной, то вполне приемлемой, сейчас не попадались на глаза. Все свободные от вахты торчали у бортов, пытаясь заметить хотя бы один корабль словно загадав, что если это произойдет, то ожидание чего-то страшного, будто тяжкий груз повисшее на душах людей, останется только несбывшимся кошмаром. Но возбужденные возгласы, раздававшиеся время от времени, очень быстро умолкали, поскольку замеченные корабли в конце концов оказывались патрульными униремами их же эскадры, которых сменили со своей позиции другие корабли. Когда на горизонте показался знакомый мыс, за которым располагалась Герленская бухта, напряжение достигло предела. Грон выслал вперед две пятерки и приказал эскадре взять мористее и немного уменьшить ход. Наконец от дозора пришел сигнал: «Путь безопасен», и Грон почувствовал, что у него гора свалилась с плеч. Но тут же снова насторожился, потому что униремы, вместо того чтобы войти в гавань, оттянулись мористее и остались там поджидать подхода Грона. Когда «Росомаха» обогнула мыс, он понял, почему они это сделали. Гамгор, стоявший рядом с ним, невольно охнул. А Тамор, которого он нарочито не замечал и который за все время похода не проронил ни слова, скрипнул зубами и пробормотал:
— Ну, клянусь оком Сама…
Порта не было. Крепость угрюмо возвышалась над пустынной гаванью, сразу притягивая взгляд пятном крепко запертых и обожженных ворот. Вместо длинных пирсов и крепких причалов из воды, будто гнилые зубы самого Саиттана, торчали обгоревшие пеньки, а на месте складов и пакгаузов, выстроенных в стороне от стен крепости, на дальнем конце бухты, чернели огромные проплешины с головешками. Грон резко пролаял:
— Эскадре оставаться на месте. Мне — лодку. — Потом повернулся к Тамору: — Что скажешь, адмирал, чья работа?
Тот вздрогнул и удивленно воззрился на Грона, на мгновение обескураженный почти позабытым им обращением «адмирал», но тут же быстро пришел в себя:
— Не знаю, командор, я бы сказал, что после разгрома горгосцев никого способного на это в море не осталось. Венетам не пройти незаметно вокруг всей Элитии. Южные страны не имеют серьезного флота. Матросские пираты вряд ли заберутся в такую даль, а ситаккцы… Ситаккцы всегда ходят двойками, и, чтобы собрать из них эскадру, способную совершить ЭТО, должно произойти чудо. Впрочем… — он криво усмехнулся, — как говорят у нас в Корпусе: «Все когда-нибудь происходит в первый раз». В этот момент подошел Гамгор:
— Лодка готова.
— Отведи эскадру дальше от берега, — сказал Грон. — Я думаю, что нападавшие ушли, но на всякий случай лучше иметь больше пространства для маневра. Сигнал, что можно входить, — три «зеро». Когда дам — отправь на патрулирование четыре пятерки, с остальными можешь входить.
Гамгор разинул было рот, собираясь возразить, но Грон так боднул его взглядом, что капитан промолчал. Командор, подойдя к борту, ухватился за канат и скользнул в лодку. Прыгая на волнах, она ходко пошла к берегу. Грон разглядел на берегу несколько десятков вытянутых овальных пятен, большинство из которых были остатками унирем, но несколько явно относилось к другим кораблям. Лодка ткнулась в присыпанный пеплом песок берега. Грон соскочил с носа и, слегка проваливаясь, двинулся к воротам, марая калиги пеплом. Когда он подошел к воротам, со стены была скинута веревка и голос Яга прорычал: — Грон, ворота заложены камнем, тебя втянут наверх. Грон несколько мгновений рассматривал ворота, потом поднял голову вверх. Не то чтобы он ждал предательства со стороны Яга, но все это очень напоминало ловушку. Он разозлился. А пошли все боги в задницу. Все равно, если это действительно ловушка и история с воротами вымысел, то даже если он войдет в ворота, эскадра не успеет прийти к нему на помощь. Десяток гребцов в лодке не продержатся достаточно долго. Даже если их не снимут стрелки со стен. Он ухватился за веревку и, поднимаемый сильными руками, поплыл вверх, отталкиваясь ногами от стены. Когда он оказался у обреза зубца, Яг протянул ему руку и рывком выдернул наверх. Грон перевел дух и окинул взглядом крепостной двор. Кое-где были видны следы пожара, а от обширной конюшни в дальнем углу двора остались только обгоревшие бревенчатые стены. Грон сумрачно покачал головой и спросил невпопад:
— Коней-то успели вывести? Яг скривился:
— Не всех.
Грон вздохнул и двинулся к лесенке, ведущей вниз со стены.
— Дай сигнал на корабли — три «зеро», и пошли, расскажешь кто надрал вам зад.
После того как Яг закончил рассказ, Грон сокрушенно спросил:
— Кто инструктировал экипажи патрульных унирем?
— Я, — сумрачно ответил Яг.
— И что ты им приказал?
— Как обычно, не допустить корабли к Герлену. Грон вздохнул:
— Яг, Яг, какие духи заставили тебя влезть в это дело? Ведь ты же не моряк, да и давно уже не воин. Ведь Гамгору не приходит в голову, что он лучше тебя сумеет разобраться в твоей паутине. Зачем ты полез в дело, в котором не очень разбираешься?
Яг совсем помрачнел. А Грон задал новый вопрос:
— Сообщение в Западный бастион передали?
Яг дернул головой в жесте, слегка напоминавшем отрицание.
— Почему?
— Я не знал, сколько они здесь задержатся… Они могли бы устроить засаду.
— Яг! Ты хочешь сказать, что полная дивизия да еще гарнизон Герлена не смогли бы!.. — Он замолчал, изумленно глядя на него.
Яг насупился, и Грон понял, что тот не хотел никому сообщать о своем позоре. И это стоило им верфи.
— А кто снял дозорного с маяковой башни? Яг заерзал:
— Я подумал, что раз уж так… К тому же на сторожевой… А на море… После того как мы разгромили горгосцев… — Он замолчал, потом, тяжело вздохнув, произнес: — Я.
— Со сторожевой море видно плохо, — возразил Грон. — Она у стены, обращенной к степи, потому и дозорная площадка развернута к степи. — Но, сообразив, что всякие разговоры опоздали, просто махнул рукой. Яг еще больше насупился. Они помолчали. Потом Грон глухо спросил: — Почему никого не прислал с эскадрой? Или информация, собранная Смуратом, тебя не интересует?
Яг пожал плечами:
— Здесь было много работы. К тому же все, что имеет Смурат, он прекрасно рассказал тебе.
Это было уже слишком. Грон почувствовал, что вот-вот сорвется. Он сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, и, немного успокоившись, протянул руку и потрепал Яга по плечу: — Ладно, старина, тебе сильно досталось за последнее время. Иди отдохни, я все поправлю.
Яг сморщился, будто глотнул ослиной мочи, и, ни слова не говоря, вышел из кабинета. А Грон понял, что своей последней фразой нанес ему тяжелую обиду, но ничего, чтобы исправить положение, сейчас в голову не пришло, да и не до того было. А потом он забыл о том, как окончился этот разговор.
Спустя два часа он собрал старших офицеров. Всех, кроме Яга. Когда Грон сделал знак, разрешающий садиться, капитан Икамор, один из тех, кто пришел тогда с Гамгором, остался стоять, возмущенно сверкая глазами. Грон поднял на него вопросительный взгляд. Икамор глубоко вздохнул и заговорил:
— Я требую наказания полковника Яга. Всю зиму он влезал в те дела, в которых ничего не смыслит. А после отхода эскадры все взял в свои руки. И то, что мы понесли такие потери, лежит на его совести. — Он перевел дух и продолжил: — Когда ситаккцы ворвались в гавань, он запретил открывать стрельбу из катапульт, заявив, что мы можем повредить свои собственные корабли, а когда униремы были захвачены вместе с пирсами, отказался дать команду на использование зажигательных снарядов. Потом не позволил сделать ночную вылазку, чтобы дать возможность мастерам с верфи укрыться в крепости и… — Тут он заметил жест Грона и осекся.
— Я благодарю капитана Икамора за подробный доклад, но я все это уже знаю, — сказал Грон и веско добавил: — От самого полковника Яга.
Капитан растерялся, но, повинуясь повелительному жесту, уселся на место. Грон слегка потянул установившуюся паузу, потом заговорил:
— Как, когда и кого наказать, я решу сам, сейчас наша задача сделать так, чтобы потери были максимально быстро восстановлены. — Он обвел взглядом сидящих за столом, потом принялся задавать вопросы, ни к кому особо не обращаясь: — Каковы потери среди корабельных мастеров?
— Осталось около сорока человек, те, кому удалось спрятаться в скалах.
— Остальные?
— Часть убита, но большинство, примерно две трети от общего числа, увезены ситаккцами.
— Значит, не все потеряно, — заметил Грон. — Какие сведения о численности нападавших? — И он повел взглядом по лицам подчиненных, выслушивая от каждого известную тому цифру.
— Около трехсот галер.
— То же.
— По моей информации, меньше двухсот пятидесяти.
— Двести пятьдесят налетели на Герлен, остальные в это время патрулировали в море.
Грон подвел итог:
— Итак, триста. Наши потери? Ответил Гамгор:
— В гавани сожгли сорок три униремы и три диремы, еще четыре пятерки были на патрулировании. Пока не вернулась ни одна. На верфях в разной стадии готовности было еще семь дирем и двенадцать унирем.
Грон предполагал нечто подобное, но все равно болезненно скривился:
— Лихо. А сколько потеряли они?
Все переглянулись, потом Икамор осторожно предположил:
— Я думаю, около трех десятков.
Какое-то время все молчали, ошарашенные подобным соотношением.
— Итак, — заговорил Грон, — кучка пиратов нанесла нам больший урон, чем весь горгосский флот, и ушла почти безнаказанной. — Он обвел всех сумрачным взглядом, потом усмехнулся: — Ладно, не вешать носа, могло быть и хуже. Какие будут предложения?
Но за столом повисла гнетущая тишина. Грон оглядел понурые лица и, чуть повысив голос, произнес:
— Насчет не вешать носа — это приказ. Извольте выполнять, а сейчас, — он повернулся к Икамору, — какие потери среди экипажей?
Тот слегка воспрянул:
— Здесь как раз все почти нормально. Можем хоть сейчас поставить команды на сорок унирем и три диремы. К тому же со дня на день должен прийти маршевый полк из Западного бастиона с пополнением. После распределения у нас будет не менее шестидесяти полных экипажей, правда, — он криво усмехнулся, — без кораблей и, — он осторожно покосился на Грона, — без капитанов. Полковник Яг за зиму обвинил пятерых в измене и… Говорят, пока живы.
Грон нахмурил брови, но промолчал. Над столом снова повисла гнетущая тишина. Наконец Грон хлопнул ладонью по столу:
— Значит, так. В этом году шансов поквитаться у нас немного.
Хорошо, если доведем эскадру до сотни кораблей. Что пока маловероятно.
Икамор сердито буркнул:
— В прошлом году при Сомрое соотношение сил было не больше.
Но ему ответил Гамгор:
— Ситаккцы в морском деле сильнее горгосцев, да еще и бой будет в их водах. — И добавил с непонятной усмешкой: — Забудь… Пока Грон не прикажет обратное.
Грон хмыкнул:
— Ладно. Перейдем к делу. Гамгор, назначаю тебя комендантом крепости Герлен. Собери корабельных мастеров, подбери рукастых мужиков из экипажей и начинайте заготавливать материал для постройки кораблей. Я пошлю сообщение в Западный бастион, чтобы передали мою просьбу князьям и свободным бондам: пусть кто сможет — поделится с нами сухим лесом. Вернем на будущий год. — Грон повернулся к Икамору: — Тебе, капитан, особое задание. Возьмешь двенадцать унирем и пойдешь на юг вдоль побережья. В портовых городах наймешь пару сотен корабельных мастеров. Я хочу, чтобы через луну, максимум через полторы они были здесь.
Икамор согласно кивнул. Грон вновь обратился к Гамгору:
— Кроме того, пошли пятерку в Сомрой. Пусть предупредят купцов, что ситаккцы в этом году будут рыскать на гораздо большей территории, чем обычно. — Тут он осекся, будто в голове вспыхнула какая-то интересная мысль. — А ведь точно. Горгосцев нет. Нас они потрепали, так что даже если и знают о том, что у нас еще есть корабли, то не особо боятся. — Грон замолчал, напряженно над чем-то думая. Потом спросил Гамгора — Как ты думаешь, насколько быстро они смогут опять собрать эскадру?
Гамгор задумался:
— Надо поговорить с людьми, которые знают их лучше меня, скажем, с Тамором, но, по моему мнению, если они не увидят непосредственной угрозы Ситакке, то вообще не будут ее собирать.
Грон, поразмыслив, пробормотал:
— Хорошо.
Гамгор подмигнул Икамору, который еле сдерживал смех.
— Остальное решит комендант Гамгор, все свободны, — подвел итог Грон.
Вечером он вызвал Яга.
— Что за вина капитанов, которых ты схватил? Яг уперся в него тяжелым взглядом:
— Ты же сам посоветовал не лезть в те дела, в которых не разбираешься.
Грон с интересом посмотрел на своего полковника и откинулся на спинку кресла. Это было что-то новенькое. Яг впервые посылал его столь откровенно.
— Что ты хочешь этим сказать? Яг немного опомнился:
— Они обвиняются в измене.
— Я знаю, — кивнул Грон. И после небольшой паузы негромко произнес: — Я хочу увидеть их.
Яг еще мгновение сидел на стуле, потом тяжело поднялся и пошел к двери. Грон двинулся за ним.
Через два часа Грон вышел из камер и поднялся на стену. Яг, молча стоявший у парапета, даже не обернулся. Грон подошел и также молча встал рядом. Прошло несколько минут, прежде чем Яг спросил:
— Ты выпустишь их?
Грон кивнул и негромко поинтересовался:
— Как давно ты покидал Герлен, Яг? Тот настороженно покосился на Грона:
— Года четыре назад.
— Я хочу, чтобы ты проехал по крепостям, — сказал Грон. — Не разрешаю тебе никого арестовывать, и все, что ты узнаешь, — доложишь мне.
— Ты меня изгоняшь?
Грон отрицательно мотнул головой:
— Нет. На все путешествие я даю тебе две луны. Твои обязанности в Герлене пока будет исполнять Слуй.
— Но… — начал было Яг, однако Грон его перебил:
— Ты должен хорошенько разобраться в самом себе, Яг. Ты начинаешь видеть врагов там, где их нет.
— Они ругали Корпус, — насупился Яг. Грон усмехнулся:
— Если ты вспомнишь, я сам это делаю довольно часто.

 

Грон стоял у стены, завешенной большим куском плотной, выбеленной льняной ткани, на которой толстыми линиями были вычерчены береговые очертания северной и центральной частей Срединного моря.
— Ваша задача обойти Ситакку с запада и начать атаковать пары галер, рыскающих со стороны Горгосского и Ибарского проливов. Будьте осторожны. Постарайтесь, чтобы ситаккцы как можно дольше не догадывались, кто их уничтожает. Даже если вы займете удобное положение для атаки, но вероятность обнаружения вашей принадлежности к Корпусу будет достаточно высока, я советую не начинать такую атаку. — Он обвел взглядом лица сидящих перед ним капитанов. — После достижения траверза горгосского порта Нграмк, отряд разойдется на двойки, после чего каждая двойка будет действовать самостоятельно. Возвращение не позднее чем через две луны после начала активных действий. И не гонитесь за количеством. Даже если вы уничтожите хотя бы одну пару «акул» — этого будет достаточно.
Капитаны переглянулись. Это было не совсем обычно для командора — требовать минимум возможного. Грон усмехнулся. Это должно было показать им, что основной приоритет нужно уделять сохранению тайны. Он спросил:
— Вопросы?
Ответом было молчание. Сидящие перед ним капитаны унирем были опытными бойцами, и им не требовалось уточнять, что и как надо делать. Грон опустил руку с указкой:
— Ну тогда да помогут нам боги.
Капитаны с грохотом задвигали стульями и потянулись к выходу. А Грон еще раз взглянул на карту. А может, не стоило торопиться? Ведь ясно, что этот набег — всего лишь отвлекающий маневр. Так что месть вполне могла потерпеть до следующего года. Он вздохнул. В том-то и дело, что он не знал — будет ли у него следующий год. К тому же стоило попробовать убедить Орден, что он всерьез относится к набегу ситаккцев. Конечно, тех, кто знал его достаточно хорошо, убедить в этом не удастся. Но, как рассказывал Сайторн, наиболее важные решения принимаются на Совете Хранителей, а он сильно сомневался, что все они, отложив в сторону другие дела, занимались непосредственно им. Так что хорошо его привычки знали всего два-трц человека. И, вполне возможно, эти его телодвижения помогут отвлечь внимание от кое-чего более важного.
В комнате осталось всего несколько человек. Грон двинулся к двери. Униремы отплывали завтра, и завтра же он собирался покинуть Герлен, предоставив Гамгору самому готовить вторую группу охотников, которая должна была действовать со стороны Хемта и архипелага Магрос.
— А не слишком ли мы торопимся, Грон? Даже если за лето мы построим, как ты рассчитываешь, еще три-четыре десятка кораблей, атаковать Ситакку с сотней кораблей… — Гамгор, неслышно возникший у левого плеча, задумчиво покачал головой.
Грон пожал плечами:
— К осени будет видно. Сейчас я хочу сильно уменьшить количество галер, которые они смогут нам противопоставить. И если к осени нам удастся уполовинить их флот, то почему бы и нет?
Гамгор присвистнул и хитро прищурился:
— А как же эти разговоры об одной паре галер?
— Ну, ни я, ни ты не можем рассчитывать, что в этом случае ребята будут особенно послушны, — хмыкнул Грон.
Они вышли наружу и неторопливо поднялись на стену. Грон всмотрелся в морскую гладь. Гамгор некоторое время молча стоял рядом, потом негромко спросил:
— Тебе обязательно надо уехать? Грон кивнул:
— Да.
Они постояли так еще немного.
— И как скоро? — опять спросил Гамгор.
— Вчера. — Грон усмехнулся, заметив отблеск недоумения в глазах друга. — Но, как видишь, я задержался. Меня ждет Сайторн. У нас с ним одно важное дело. Больше, извини, пока сказать не могу.
Гамгор понимающе кивнул, и они двинулись вниз по ступеням.
Униремы ушли через два часа после рассвета. Загружены они были еще вчера. Капитаны и кормчие последнюю луну занимались тем, что зубрили карты, составленные с помощью бойцов, когда-то бывавших в тех краях. А команды до седьмого пота стреляли из арбалетов с качелей, вновь отстроенных на восстановленном стрельбище, и отрабатывали схватки в составе случайных групп, которые за минуту до начала учебного боя составляли инструкторы по типу: «Мне не нравится твоя рожа, парень, иди-ка сюда, будешь драться втроем вот с этими тупицами против тех пятерых». Так что все было готово. Последнюю ночь перед походом люди просто спали или не спали, смотря какое у них на то было желание.
Когда серые косые паруса затерялись вдали, на фоне неба и моря, Грон обнял на прощанье Гамгора и направился к коновязи. Там его уже поджидал Хитрый Упрямец и десяток сопровождения. Часом позже он бросил последний взгляд на Герлен и скрылся за выступом скалы.
До крепости Горных Барсов они добрались к исходу луны. Сайторн ждал его там с новым отрядом, которому предстояло нести стражу на руднике ближайшие три луны. Грон приказал менять охрану не реже раза в три луны, что и делалось с обычной исполнительностью. Когда Сайторн появился на пороге его старого кабинета, Грон указал ему на кресло у столика с фруктами, рядом с которым сидел и сам. Сайторн усмехнулся, подошел и сел. Грон хитро прищурился:
— Что, вспоминаешь, как оказался здесь первый раз?
Тот кивнул:
— До сих пор не представляю, почему ты тогда не умер. Пока я дошел до кухни, все было тихо. Никто не появлялся на лестнице и не бежал с клизмой.
Грон фыркнул:
— Этого я тебе говорить не буду. Скажу только, что от твоего крошеного промбоя я еле оклемался. Яг четыре раза присылал гонца, заявляя, что собирается прикончить убийцу. И, на твое счастье, все эти разы пришлись на время, когда я был при твердой памяти, а потому мог отослать гонца обратно с твердым запретом. А то бы мы сегодня не разговаривали с тобой, потягивая это винцо.
Сайторн кивнул. Они помолчали, потом Грон тихо спросил:
— Ну как?
Сайторн повел плечами, будто в ознобе.
— Не знаю, что ты затеял, но эта штука сжирает людей, будто плесень муку. Сейчас каждую четверть мы хороним по несколько человек. В резервный лагерь просочились слухи, и теперь приходится гнать людей в колодках, чтобы не разбежались по дороге.
— А как в зоне? Уже не пытаются спрятаться? Сайторн сердито мотнул головой:
— Когда оставляем тех, кто не выполнил дневную норму, то такой вой стоит… За пеналы со смолкой каждый день кого-нибудь убивают. Бойцы выматываются, отбиваясь от сумасшедших, пытающихся завладеть конем и оружием. — Он тяжело вздохнул. — Пошли слухи, что эта смолка — застывшая кровь повелителя Царства мертвых, которого ты поразил, прорываясь из другого мира в этот, и на всех, кто ее касается, падает проклятие.
— А какие слухи ходят по Корпусу? — справился Грон.
— Тут все проще. Они меняются каждые три луны и пока верят тому, что говорю им я. Как мы и договорились, я объясняю, что это порошок, из которого можно сделать эликсир, продлевающий молодость. Пока верят.
Грон задал самый важный вопрос:
— Сколько собрано материала?
— С учетом сбора прошлого года — почти восемьсот стоунов. Это суммарный вес по всем семнадцати складам. Но из этого количества половину уже направили на обогатительную фабрику. Думаю, что через луну она выдаст первые стоуны окатышей.
Грон прикинул. Выходило где-то около двух тонн урановой смолки. Пора было переходить к началу второго этапа.
— Хорошо, надеюсь, в Урочище бродячих духов материалы уже завезли полностью?
Сайторн кивнул:
— Почти. С нами пойдет караван, который доставит остаток листовой бронзы и свинец в слитках, остальное доделаем на месте.
— Я поеду прямо туда, — сказал Грон. — А ты начинай перевозку материала. Свинцовые контейнеры готовы?
— Да, только запоры пришлось делать стальные.
На следующее утро они оба покинули крепость Горных Барсов.
Спустя четверть Грон остановил коня на кромке невысокого обрыва, который был частью огромной котловины, лежащей посреди ровной как стол, без малейшего признака каких-либо возвышенностей степи. Это место среди местных кланов называлось Урочищем бродячих духов. По их поверьям, все духи мира время от времени сходятся сюда, чтобы попеть в компании себе подобных. И горе будет тому, кто попытается их потревожить. Впрочем, к Грону это не относилось. Для степняков еще с момента того трюка с масками он был великим колдуном, запросто знающимся с духами. Грон внимательно осмотрел котловину. Это действительно было идеальное место для его замыслов. Судя по всему, когда-то давно, сотни тысяч лет назад, а может, и раньше, в ровную как стол поверхность степи врезался не очень большой по размеру метеорит. Взрыв образовал огромную воронку, раза в три больше нынешней котловины, и выкинул наружу сотни тысяч тонн породы. Но это было еще не все. Чудовищная энергия взрыва сплавила породу, причем не просто, а какими-то причудливыми чешуйчатыми концентрическими кругами. За прошедшие тысячелетия эта сплавленная порода поднялась вверх и образовала в толще засыпавших большую часть воронки осадочных пород замысловатую сеть камер разного размера. От больших, где свободно можно было разместить десяток всадников с конями, до совсем миниатюрных, в которые едва можно было просунуть палец. Именно из-за этих камер котловину и прозвали Урочищем бродячих духов, ибо ветер, пролетая по камерам, создавал затейливые мелодии, напоминавшие нечеловеческие голоса. Но главное, из-за чего это место идеально отвечало планам Грона, было то, что порода, из которой состояли стены камер, имела большое содержание свинца.
Грон тронул коня и поехал вдоль кромки обрыва. За спиной слышались шум, крики и глухие удары. Лагерь у котловины духов был разбит еще прошлым летом, и за это время здесь уже были построены кузнечные мастерские, а множество пещер приспособлено под склады и жилища. Все было готово для того, чтобы приступать к главному.
На следующее утро Грон развил бурную деятельность. Мастеровые собрали подъемник из деревянных балок и блоков и начали опускать на дно котловины инструменты и материалы. Несколько десятков человек, которые за прошедшие осень, зиму и весну составили около сотни планов пещерных камер, разошлись уточнять планы наиболее заинтересовавших Грона участков. После того как вниз перебросили листовую бронзу, деревянные балки и свинцовые листы, в ход пошел освинцованный асбест. Производством его и сейчас занимались кузнецы в лагере. Технология была проста: в расплавленный свинец опускали Длинные асбестовые полотна и, достав обратно, переворачивали и выкладывали остывать. Получалось не всегда хорошо, но Грон собирался использовать этот материал сложенным во много слоев, с изрядным запасом прочности. Так что небольшие огрехи не пугали. Наконец наступил вечер, и все стихло. Ночью «ночные кошки» подстрелили трех степняков. Возможно, это были просто любопытные пастухи, но Грон не собирался рисковать. О том, что происходит в этой котловине, не должна была знать ни одна живая душа сверх тех, что были лично отобраны Гроном. В день, когда его детище собиралось начать работу, все, кто принимал участие в подготовке, будут разосланы в самые дальние концы земли, с тем, чтобы никто, обладающий достаточными знаниями или проницательным умом, не смог собрать их вместе и восстановить всю картину.
Бурная подготовительная деятельность продолжалась целую четверть. А к началу второй прибыл первый караван с обогатительной фабрики. Вереницу телег сопровождали две сотни «длинных пик». Грон принял доклад от старшего сотника, дородного, начавшего полнеть капитана, у которого на лице было отпечатано сознание собственной значимости, и, подойдя к телегам, стал внимательно осматривать свинцовые печати, которыми был закреплен кожаный верх. У предпоследней телеги одна из печатей оказалась сломанной. Грон резко развернулся к сотнику и вопросительно уставился на него. Тот побледнел. Грон несколько мгновений в упор смотрел на него, потом спросил:
— Кто?
Сотник сглотнул.
— Ну?!
— Я-аа… не знаю.
— А я хочу знать. И узнаю. С вашей помощью либо без нее, после того как вы будете уже неспособны оказывать эту помошь хоть кому-нибудь.
Сотник мелко закивал головой. Он потерял способность что-либо сознавать, кроме одного: каким-то образом он вызвал неудовольствие самого Великого Грона. Грон досадливо поморщился:
— Постройте людей, капитан. Пешими.
Сотник подпрыгнул и дикими скачками помчался выполнять отданное распоряжение. Грон проводил его взглядом. Пожалуй, следует ужесточить критерии отбора новобранцев. Если такой тупица каким-то образом пролез в офицеры…
Как Грон и предполагал, виновником переполоха оказался сам капитан. Когда караван отъехал от фабрики, он на первом же привале, несмотря на возражения командира второй сотни, сломал печати и, вытащив тяжелый контейнер, открыл крышку и принялся разглядывать непонятное содержимое. Потом грязно выругался и, наорав на ротного сержанта, приказал сделать все как было. Сержант растопил свинец и сварил половинки печати, искусно пробороздив рисунок печати острием кинжала, так что на первый взгляд ничего нельзя было заметить. Капитан два дня после этого ходил раздраженный. Его сотня прибыла из Восточного бастиона специально для сопровождения особого груза. Видимо, он ожидал, что под такой охраной будет перевозиться что-то вроде золота или драгоценных камней. Но вскоре повеселел и похвастался командиру второй сотни, что сам вызвался в эту поездку и теперь, по прибытии обратно в Восточный, его сотня не будет отправлена на летнее патрулирование. Грон молча выслушал все, что ему рассказали, и повернулся к капитану, ронявшему со лба крупные капли пота.
— Проходили ли вы инструктаж у уважаемого Сайторна? Капитан не мог говорить и только кивнул с придушенным всхрипом.
— Говорилось ли на этом инструктаже, что вам вменяется в обязанность не только доставить груз по назначению, но и сделать это, не допустив повреждения ни одной печати?
На этот раз капитан не смог даже кивнуть. Грон несколько мгновений смотрел на него, потом бросил сквозь зубы:
— Прикончить.
Капитан заорал и бросился на колени, но Грон отвернулся и пошел прочь. Вопли капитана резко прервались, после чего послышалось, как на землю упало тяжелое тело.
Целую луну шел монтаж камер, устанавливались бронзовые паропроводы, перепускные клапаны и воздуховоды, тщательно изолировались камеры. Люди работали как проклятые. Грон похудел, почернел и осунулся. Он спал по два-три часа в сутки и не меньше остальных успевал поработать кайлом или молотком, изготовленным из мягкой бронзы, плюща податливые свинцовые листы. А кроме того, он лично проверял каждую камеру, таская за собой десяток отобранных ребят, которые должны были стать контролерами. Он чувствовал, что явно не успевает полностью запустить свое детище до отъезда. Но надо было попытаться запустить хотя бы первый блок камер. Наконец, к началу второй луны, они начали загрузку рабочего материала. Люди работали День и ночь, и к полулунью все было закончено.
Камеры запустили ранним утром. Когда полоска воды в маленькой трубочке, игравшей роль температурного датчика, поползла вверх, Грон облегченно вздохнул и сделал знак дюжему рабу, стоящему у двух огромных воротов. Раб шагнул вперед и занял место Грона. Рабу было обещано, что если он останется в живых, то через два года получит свободу. А его жизнь зависела от поведения полоски воды в трубочке — она не должна была ни подниматься выше определенного уровня, отмеченного полоской кожи, ни опускаться ниже другого. И даже если все то о чем предупреждал Грон — мол, если это произойдет, духи вырвутся наружу и пожрут все вокруг, — окажется неправдой раб прекрасно знал, кто такой Грон и чем может закончиться его неповиновение или невнимательность. А потому предпочитал лучше не рисковать.
К исходу луны, когда прибыл второй караван с обогатительной фабрики, у которого на этот раз все печати оказались целы, Грон покинул Урочище бродячих духов.
В крепости Горных Барсов он задержался всего на один день, устроив небольшое совещание со случайно оказавшимися там Дорном, Сиборном и Ливани. Дорн сказал, что пол-луны назад у него был Яг. И, хохотнув, добавил, что тот совсем помешался на поиске врагов Корпуса.
— Ты представляешь, он пришел ко мне вечером и заявил, что я должен схватить одного из командиров полков. Он-де плохо говорил о Корпусе.
Грон задумчиво кивнул. С Ягом надо было что-то решать, но он, как обычно, пребывал в жутком цейтноте.
До Герлена он доскакал всего за два дня. На закате второго он выскочил из-за выступа скалы и, ни на мгновение не задержавшись, как он обычно делал раньше, на повороте тропы, резвой рысью поскакал вниз. До Герлена осталось не больше часа.

 

Яг выехал из-за выступа скалы и придержал коня. Перед ним лежал Герлен. Он вздохнул и тронул коня. В общем, эта поездка оказалась не бесполезной. Грон был прав. Он узнал массу нового, и это заставило его изменить точку зрения на очень многое из того, что делал Грон последнее время. А все вместе это называлось очень коротко: Грон предал Корпус. Яг стиснул зубы и дал коню шенкеля. Корпус был шедевром, вершиной всего, что создал Грон, но сейчас у него завелись новые игрушки. И он стал последовательно разваливать, уничтожать Корпус. Делать из величайшего войска Ооконы нечто странное, какой-то воспитательный дом для разных недоумков. Ну зачем ему надо было ограничивать срок службы в Корпусе всего пятью годами? Если бы не это, то к настоящему моменту они имели бы великолепную армию в сто пятьдесят тысяч человек. А если приплюсовать к этому отряды, которые он мог бы нанять за деньги, истраченные на всякую ерунду вроде гелиографа или водяных мукомольных мельниц, то они вполне могли бы перепрыгнуть и цифру двести тысяч. Кто в этом мире смог бы устоять против такой силы? Яг хмуро обернулся и глянул на одного из своих спутников, наиболее неуклюже держащегося в седле. Потом снова уставился на Герлен. Хотя, надо признать, некоторые из идей Грона весьма полезны. Вот, в частности, та, которая позволила так быстро изготавливать полный доспех. Но и тут он успел все испортить. Зачем понадобилось приглашать в кузнечные цеха свободных людей? Свободный, он что ветер в поле: сегодня здесь, а завтра на том берегу, кладет в карман горгосские денежки. Ну что за глупость?! Да еще этот Университет. Яг поджал губы. Конечно, там люди с головой. Одни зажигающие снаряды для корабельных катапульт чего стоят, но… опять же все свободные. К тому же студенты. Завтра покинут Университет, и ищи ветра в поле. А кто должен заботиться о том, чтобы секреты Корпуса врагам не достались? То-то. Дорога пошла более полого. Яг чуть натянул поводья, дожидаясь, пока нагонят остальные, потом снова прибавил ходу. Нет. Несмотря на то что Грон был великим человеком — его время ушло. И теперь Яг отчетливо осознавал это. Кроме того, Ягу удалось найти среди офицеров Корпуса людей, недовольных тем, что вместо походов, славы и денег они зимой прозябают в нищих гарнизонах, а летом жарятся на степном солнце, охраняя никому не подчиняющихся и платящих нищенскую дань вольных бондов. А еще он узнал, что очень многие из князей Атлантора не столь беззаветно преданы своему Старейшему, как могло показаться. Едва до их тупых мозгов доходило, что собеседник, которым, естественно, не был сам Яг, не очень доволен Гроном, грязные ругательства начинали литься рекой. А кое-кто выражался не столь цветисто, но более прямо, заявляя, что княжья кровь должна еще отлиться Грону сторицей. Ибо испокон веков проклятие князя, брошенное на смертном одре, по бытовавшим в Атланторе поверьям, обладало немалой силой, а уж сколько их обрушилось на голову Грона…
Степные ворота Герлена были распахнуты, и в воротах стоял всего один боец. Яг нахмурился. Что-то Грон стал слишком беспечен. Но вдруг его губы расплылись в улыбке. Что ж, и это можно было обратить в свою пользу. Он опять покосился на своего спутника и прибавил ходу.
Они въехали в ворота, и к нему подбежал коновод. Яг слез с коня и спросил его:
— Грон у себя?
Тот весело сверкнул глазами:
— Командора нет в крепости.
Яг покачал головой, очередной раз покосился на одного из своих спутников и посчитал это за доброе знамение.
Когда к нему в кабинет прибыл Слуй, Яг под слегка удивленным взглядом лейтенанта запер дверь и, кивком указав на кресло перед собой, тщательно закрыл окно. Потом сел за свой стол и посмотрел на Слуя долгим, испытующим взглядом.
— Мы с тобой вместе уже давно, Слуй, и я хочу тебя спросить, верен ли ты Корпусу?
Слуй прекрасно понял, что этот на первый взгляд риторический вопрос имеет серьезный скрытый смысл, а потому, прежде чем ответить, на мгновение задумался:
— Да.
— А мне? — Да.
— Веришь ли ты, что то, что я делаю, каким бы невероятным это ни показалось на первый взгляд, направлено во благо Корпуса?
Слуй снова на мгновение задумался, но потом твердо ответил:
— Да.
Яг улыбнулся:
— Я рад, мой мальчик. Я верю в тебя.
Он подошел к небольшой нише, где обычно стоял громоздкий шкаф. На этот раз она почему-то была завешена материей. Яг остановился перед нишей и посмотрел на Слуя:
— Я должен познакомить тебя кое с кем. — С этими словами он резким движением откинул занавеску. — Это Игеон, он посвященный. — Яг сделал паузу, давая Слую время осознать то, что символизировало тайное присутствие посвященного в кабинете Яга, расположенном в самом сердце Герлена, и закончил: — Он поможет нам спасти Корпус.
Слуй пару секунд смотрел на сидящего в нише, так что тот съежился и втянул голову в плечи, потом разлепил губы и спросил:
— Где ты его нашел? Яг усмехнулся:
— Это он меня нашел. Он — Посланец.
Слуй оглядел сухой, бритый череп, обтянутый желтоватой кожей, худую шею, заглянул в горячечные глаза и спросил Яга:
— Мне надо будет его любить? Яг расхохотался:
— Ну, этого даже я не могу от тебя требовать.
Слуй понимающе кивнул и криво усмехнулся, когда увидел, как в глазах посвященного появился страх.
На следующий день Слуй рано утром поднял Посланца пинком в бок и швырнул ему ком одежды, состоящий из форменной туники, берета и калиг. Тот сначала замер, сжавшись от довольно чувствительного удара, но, поняв, что продолжения не последует, протянул руку и осторожно развернул ком:
— Что это?
Слуй презрительно скривил губы:
— Каждый, кто поступает в Корпус, проходит «давильный чан». Сегодня начинается твой.
Посланец высокомерно вскинул голову:
— Но…
Слуй наклонился к нему и произнес свистящим шепотом, слегка расширив глаза:
— А если ты откроешь свой поганый рот, я с большим удовольствием покажу, как в Корпусе поступают с теми, кто спорит с командиром.
Посвященный счел за лучшее заткнуться. Завтрак был предварен «легкой» пробежкой, после которой Посланец минут десять валялся на полу своей комнаты, приходя в себя. Затем Слуй повел его на стрельбище. Отойдя в самый дальний конец, он дал посвященному арбалет и указал на мишень:
— Начинай. Яг сказал, что ты должен хорошо овладеть этой штукой.
Посвященный молча смерил взглядом расстояние, неуклюже поднял арбалет и спустил тетиву. Послышался резкий хлопок. Узкий приклад короткого флотского арбалета заехал стрелку по подбородку, а стрела воткнулась в землю шагах в двадцати от стрелявшего. Слуй брезгливо скривил губы и пнул Посланца:
— Дуй за стрелой, недоумок. Тот яростно вскинул голову:
— Я — Посланец Ордена. Твой господин… — и рухнул на землю от хлопка широкой, как лопата, ладони.
— Заткни пасть. — Слуй едва сдержался, чтобы не пнуть его по мерзкой роже. — Во-первых, не господин, а командир, а во-вторых, мне было сказано, чтобы я научил тебя стрелять, и только. А ты вполне сможешь это сделать без языка и ушей Понял?
Посвященный нервно кивнул и, вскочив на ноги, потрусил за стрелой. Когда он вернулся, Слуй взял арбалет и показал правильную стойку, а потом заставил новобранца принять похожую позу. Ученик изобразил нечто непотребное.
— Вот дерьмо, — выругался Слуй, — где локоть? А запястье почему расслаблено? Хочешь опять получить прикладом по челюсти? Да чтоб тебя, запястье закрепи, говорю!
Занятие продолжалось до самого обеда, который, впрочем, успешно миновал рот посвященного, — поскольку Слуй заявил, что тот проявил недостаточно рвения, — и затем продолжилось до самого вечера. Это ли принесло плоды либо что-то другое, но через два дня посвященный сумел первый раз задеть мишень с пятидесяти шагов.
Дни шли своим чередом. Слуй по указанию Яга круглые сутки возился со своим подопечным. Но то, что творилось вокруг Яга, ему очень не нравилось. Его начальник развил бурную деятельность. На этот раз она не касалась гарнизона Герлена, и многие его обитатели только облегченно вздохнули, решив не обращать внимания на странную активность Яга. На протяжении следующих полутора лун в крепость прибывали странные посланцы. Это были купцы, младшие сыновья князей, какие-то офицеры Корпуса с маслеными глазенками и многие другие типы, один вид которых вызывал у Слуя омерзение. Но когда он попробовал поговорить об этом с Ягом, тот со странной усмешкой сказал ему:
— Твое дело — натаскать посвященного в стрельбе, все остальное — моя забота. — И, мечтательно смежив веки, добавил: — Когда-нибудь я спрыгну с коня и умою лицо водой Мирового океана, омывающего Оокону со всех сторон.
Грон появился к началу осени. К тому моменту посвященный уже попадал в неподвижную мишень тремя стрелами из четырех со ста шагов. Когда Грон въехал в ворота и посвященный уставился на него блестящими от возбуждения глазами, Слуй понял, для какой цели готовится стрелок. Вечером он постучался в дверь кабинета Яга. Тот сидел за столом и читал какой-то пергамент, видимо принесенный одним из княжеских гонцов. Увидев Слуя, он отложил пергамент в сторону и встревоженно спросил:
— Что случилось?
Слуй несколько мгновений смотрел на своего командира, а потом прямо спросил:
— Он должен будет убить Грона?
Глаза Яга дрогнули, но он тут же смерил Слуя яростным взглядом:
— Разве ты не видишь, что творится? Корпус, лучшее войско мира, киснет в этих горах, в то время как наши враги набирают силу. Грон тронулся умом. Он занят в степи поисками какого-то эликсира молодости. Даже сейчас, когда ситаккцы нанесли нам позорное поражение, он толчется там с одним из отщепенцев из числа посвященных и не желает замечать, что творится вокруг. Горгос строит новый флот. Ситаккцы вступают в союз с Орденом. Венеты до сих пор сохранили свою армию, а Грон увольняет ветеранов! Тысячи воинов, способных пройти мир из конца в конец, склоняя головы властителей, превращаются в ремесленников, бондов, мелких торговцев и… — тут он скривился, будто это слово вызывало горечь во рту, — писцов, — взвизгнул он, — которых мы должны будем защищать, когда вся эта армада обрушится на нас, вместо того чтобы упредить их и разбить поодиночке. Огромные деньги тратятся на нужды элитийских купцов и никчемных школ для бедных. Еще несколько лет, и Корпус умрет!
Слуй заглянул в сиявшие праведным гневом глаза Яга и понял, что тот абсолютно уверен в правильности того, что делает. Отдав честь, он вышел из кабинета.
В Герлене между тем вовсю шла подготовка к походу против ситаккцев. Пять отрядов унирем, на протяжении всего лета рыскавшие вокруг Ситакки, уменьшили число ситаккских «акул» почти на полторы сотни единиц. И, похоже, ситаккцы только недавно начали догадываться, чьих рук это дело. Однако вряд ли можно было ожидать каких-то ответных мер до будущей весны. Ситаккцы были слишком непривычны к дальним походам в составе эскадр, чтобы успеть раскачаться до зимних штормов. Но Грон все равно приказал увеличить число патрулей, а две Пятерки даже отправил вдоль побережья на север. Он сутками пропадал на верфях, стараясь успеть к началу похода ввести в строй как можно больше кораблей. Сразу после прибытия он отдал распоряжение сформировать на двадцати униремах двойные экипажи. В то время как одна отдыхала на берегу, вторая болталась в море на патрулировании, обучая новичков и формируя из сотен разных людских характеров единый боевой организм. Так что с командами для новых судов проблем не было А за это время подопечный Слуя, чувствуя, что цель находится совсем близко, удвоил рвение и начал вполне прилично попадать в неподвижную цель с двухсот шагов, а в качающуюся — со ста двадцати. Наконец флот был готов. Поздним вечером, перед отплытием, Слуй проходил мимо кабинета Яга. Сказать по правде, он сделал это не случайно. Последнее время он частенько ловил себя на том, что мысленно яростно спорил со своим командиром, не решаясь, однако, предложить свои аргументы Ягу. Он чувствовал, что тот совершает страшную ошибку, ввязавшись в какую-то хитрую интригу, затеянную Орденом. Но, вспоминая его убежденность при их последней встрече, понимал, что все, что он скажет, приведет только к одному результату: он сам познакомится с инструментами пыточной камеры. И все же предать Яга он не мог. В этот вечер он, сумрачно насупясь и продолжая свой яростный, но незримый спор с Ягом, шел по коридору, как вдруг из-за приоткрытой двери услышал голоса. Он замер, затем встал у косяка, прислушиваясь к визгливому голосу посвященного.
— Вы дали клятву оказывать мне помощь в скорейшем выполнении моей миссии, и только при этом условии Хранители выполнят свое обещание — отдать вам Горгос, — слышался пронзительный голос Посланца.
Назад: Часть I Битва морских драконов
Дальше: Часть III Песни с волками