ЧАСТЬ II
ТЕНЬ ПУСТЫНИ
Все очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения
Апостол Павел
1
Франсуаз застегнула молнию на своей куртке и усмехнулась:
– Наконец-то я смогу чем-то заняться, Майкл.
Наш частный самолет разворачивался на расчерченном световыми дорожками аэродроме Туррау, города на границе Аспоники и страны Эльфов.
– Беседа в дешевом баре с печальным сутенером, на твой взгляд, скучное занятие? – спросил я.
Девушка осмотрела свои стройные загорелые ноги и убедилась, что надетые ею шорты не слишком длинные.
– Ночь в самом разгаре, – процедила Франсуаз, глядя на часы. – Каждую минуту какой-нибудь человек в городе Темных Эльфов может погибнуть от рук этих выродков.
Самолет остановился, человек в форменном кителе компании «Амбрустер Даймондз» распахнул дверцу и спустил трап
– Будьте готовы взлететь в любую минуту, Патрик, – сказал я, пропуская свою спутницу вперед
– Если мы узнаем, кем были эти люди до того, как превратились в вампиров-убийц, – отрывисто произнесла Франсуаз, – это даст нам шанс найти их
Я не очень-то верю, что они угодят в сети полицейской облавы. Да, вот еще что.
Девушка уже спустилась с трапа и теперь остановилась так резко, что я чуть не свалился со ступенек
Франсуаз взяла меня за узел галстука, и ее пальцы медленно сбежали по нему вниз. Затем сильно ткнули меня в грудь.
– Во время полета ты проявил себя молодцом.
Под черную куртку Франсуаз обычно надевает легкую майку одного из двух типов – либо с глубоким вырезом, либо просвечивающую. На сей раз ее наряд обладал обоими достоинствами.
Джип военного образца, заказанный мною из города Темных Эльфов, уже стоял неподалеку от взлетной полосы. Франсуаз запрыгнула в него и взгромоздила на голову огромную широкополую шляпу.
– Зачем тебе шляпа, Френки? – осведомился я, когда девушка рванула автомобиль с места. – От солнца?
Две яркие полосы фар агрессивно разрезали черную поверхность дороги.
– Не будь кретином, – бросила она. – Если мы в Аспонике, то надо носить широкополые шляпы.
– Да, – согласно кивнул я. – Может быть, ты еще соорудишь лассо из шнурков?
– Как смешно, – процедила девушка. – На мне сейчас трусики лопнут.
Убедившись, что мой талант оценен, я стал смотреть на пустыню.
– Ты замечала, как по-другому выглядит мир, если смотреть на него в разрезе двух фар? – спросил я. – Он кажется бескрайним от того, что ты видишь только ничтожно малую его часть. Он разворачивается перед тобой, как новый день; и прелесть кроется в том, чтобы видеть не дальше, чем сделаешь очередной шаг.
– Это Пруст? – спросила девушка. Я обиделся и замолчал.
– Что ты почувствовал, – спросила она, – когда узнал, что я демон, а не обыкновенная девушка?
– Голод, – ответил я.
– Что?
– Голод. В тот момент я очень хотел есть и думал только о том, как поскорее закончить разговор.
Франсуз тоже замолчала; наверное, обиделась.
Я злорадно ухмыльнулся.
Судя по моей карте, мы находились уже довольно близко от той деревни, о которой говорил пастух. Военный джип пожирал расстояние быстрее, чем правительственная машина деньги налогоплательщиков. С минуты на минуту я ожидал увидеть впереди пасторальные огни пасхального селения, но только звезды горели над нашими головами.
Это было странно, а я не люблю того, что странно.
– Нет, правда, – потребовала девушка.
– Что? – спросил я.
– Что ты почувствовал?
– Я в тебя влюбился.
Я мягко отстранил ее ногу и нажал на педаль тормоза.
– Эй! – воскликнула Франсуаз. – Если ты решил заняться любовью...
– Тише, кэнди, – попросил я. Я выпрыгнул на дорогу и прислушался. Было тихо, как в могиле.
Тут же мне в голову пришло еще одно сравнение – стояла кладбищенская тишина.
Я решил, что это не просто совпадение.
– Ты ничего не слышишь, Френки? – спросил я.
– Нет, – ответила она. – И если ты сейчас скажешь «это-то и странно», я тебя зверски изобью.
– Дай мне фонарь.
Девушка протянула мне толстый бочонок ручного прожектора. Я установил его на дальний свет и стал медленно поворачивать, освещая места, куда не доставали фары автомобиля.
– Ну, – потребовала Франсуаз, – что такого узрел мой дрессированный Шерлок Холмс?
– Мы в деревне, – сказал я.
– Глупости, – ответила девушка. – Здесь же дорога.
– Это-то и странно, – ответил я.
Я сделал два шага в сторону и опустился на колени.
– Асфальт совсем свежий, моя любовь, – пробормотал я. – Пойдем-ка сюда.
Я повел лучом фонаря, и мне показалось, будто я увидел то, что мне сильно не понравилось.
– Что ты ищешь? – спросила Франсуаз, громко дыша мне в спину.
– То, чего здесь уже нет, – ответил я, осторожно сходя с дороги.
Местность была изрыта и усеяна крупными камнями.
Франсуаз пригнулась, в ее руке тускло блеснул пистолет.
– Напомни мне, – сказала она, – что я решила научить тебя разговаривать.
Я снова встал на колени и повернул фонарь так, чтобы светить себе под ноги.
Мои пальцы пробежали по разбросанным по земле камням, переворачивая их один за другим. Я переместился немного вправо и обнаружил то, что искал.
– И как же ты собираешься меня учить? – спросил я.
– Ты это надолго запомнишь, – процедила Франсуаз.
То, что я увидел, могло быть только домом, но было им довольно давно. Я посветил фонариком, очерчивая четырехугольник. Я отчетливо мог различить следы глинобитных стен, которые когда-то возвышались здесь над каменистой почвой.
– Мы в деревне, Френки, – повторил я, поднимаясь на ноги.
– Тогда постучи в ближайший дом, – сказала девушка. – И спроси дорогу.
Она подошла к тому месту, возле которого стоял я, и потыкала в остатки стены носком сапожка.
– Зачем потребовалось сносить целую деревню? – спросил я. – Да еще сразу же прокладывать на ее месте шоссе, чтобы самую память о ней стереть с лица земли?
Девушка искривила чувственные губы.
– Ты ведь не веришь, что правительство штата планировало провести здесь дорогу и поэтому переселило крестьян? – спросила она.
– Скорее я поверю, что ты девственница. Франсуаз тихо засмеялась.
– Кому знать, как не тебе, – сказала она. Я распрямился и бросил взгляд на часы.
– Могут уйти недели на то, чтобы найти людей, которые здесь жили, – произнес я.
– Если они еще не в гробах, – уточнила девушка.
– И месяцы, прежде чем правительство Аспоники предоставит нам официальный отчет. Я бросил взгляд на часы.
– А мы должны спешить, Френки.
– Но мы ведь не уйдем отсюда просто так?
– Нет, любимая.
Я направился вперед, освещая себе путь фонарем.
– Но пока единственное, что мы можем здесь сделать, – это погулять.
Франсуаз хмыкнула:
– Нашел же ты местечко для романтической прогулки с девушкой. Мертвая деревня. Ты бы еще ужин при свечах в морге устроил.
– Рад, что ты видишь вещи так же, как и я. Я остановился.
– Полицейские обшаривают город в поисках вампиров, – медленно произнес я. – Они также ищут места, где за последние два дня пропадали люди.
– Но поскольку у нас нет фотографий, это так же эффективно, как трахаться по телефону.
– Человек, который предоставил вампирам убежище, мертв. Водитель, привезший их в город, прячется где-то, и полиция пока не может его найти. Маленький парнишка, видевший их, в шоке, и его нельзя допрашивать, не навредив ему.
– Если ты хочешь сказать, что мы сели в лужу, – процедила Франсуаз, – то ты прав.
– Нет, – возразили, решительно направляясь к машине. – Я был не прав.
– Это еще почему?
Я открыл багажник и принялся греметь инструментами.
– Я не прав, Френки, потому, что с самого начала позволил этому делу выплыть из пальцев.
– Чего?
Девушка недоуменно округлила серые глаза. Люблю, когда Франсуаз это делает. Я вынул из багажника короткий ломик и любовно взвесил его на руке.
– Я все делал неправильно, Френки. Девушка посмотрела на меня с тревогой.
– Что это ты собрался делать, Майкл? – спросила она.
– Действовать, Френки, – усмехнулся я. – С самого начала нам надо было действовать. Это же элементарно.
Я вернулся за руль джипа и, не набирая скорости, отогнал его на пару десятков футов вперед.
– Ты сама говоришь, что необходимо действовать, а не реагировать, – сказал я. – А мы только и делали, что реагировали. Мы ходили хвостом за полицией, слушали то, что говорили нам Рон Педро, тот парнишка, обитатели улиц.
– Майкл, – возразила Франсуаз, – но как же мы нашли бы этих ублюдков, если б не проводили розыски?
Я подошел к краю дороги, размахнулся и со всей силы опустил лом на асфальтовое покрытие.
– Майкл! – вскрикнула Франсуаз. Я довольно улыбнулся.
– Так я и знал, – сказал я. – Они не успели проложить гравиевые и резиновые покрытия. Мы снимем этот асфальт, как шоколад с мороженого.
– Но что ты делаешь?
– Лучшие розыски, кэнди, – произнес я, взламывая асфальт слой за слоем, – это те, которые проводятся не ногами и не разговорами.
– Сейчас ты скажешь, что надо было сперва подумать?
Я уже очистил от асфальта часть дороги и принялся расширять ее.
– Мы плелись в хвосте событий, Френки. Находили остывшие следы. А теперь мы станем предугадывать события.
Девушка вырвала у меня лом и с силой ударила им по дороге.
– Если ты не скажешь, что мы ищем, – зло проговорила она, – я захлестну тебе шею ногами и придушу.
Я улыбнулся и отряхнул руки.
– Как ты думаешь, зачем было прокладывать здесь дорогу, да еще так спешно?
– Ну? – мрачно спросила она. – Ты знаешь, я могу придушить тебя очень быстро.
– Пустыня, ветер, песок. – Я обвел руками ночной мир. – Поняла?
Франсуаз легко закинула мне на плечо свою правую ногу.
– Я не шучу, Майкл, – процедила она. Я вздохнул.
– Сложно копать, Френки, – пояснил я. – Глубоко копать – долго и тяжело. Неглубоко копать – ветер разметает за пару дней.
Франсуаз плавно перенесла центр тяжести вперед, одновременно поднимая вверх левую ногу. Я приземлился на спину и почувствовал, как крепкие ноги девушки сжимаются на моей шее.
– Майкл, – напомнила Франсуаз, поудобнее устраиваясь на моей груди. Я покачал головой:
– Какая же ты у меня глупенькая, кэнди. Асфальт проложили тут потому, что это единственный способ скрыть.
– Скрыть – кого?
Я поднялся, не обращая внимания на протестующий визг свалившейся с меня девушки.
– Того, кто здесь похоронен, кэнди, – ответил я, облокачиваясь на капот автомобиля. – И раз уж ты отняла у меня лом, то копай дальше.
– Привезти девушку в Аспонику, – проворчала Франсуаз, распрямляясь и отбрасывая в сторону кусок асфальта. – Катать ее в открытом автомобиле. Говорить комплименты. И все для чего? Для того, чтобы заставить ее откапывать трупы.
– Не говори так много, – сказал я ласково. – Ты сбиваешь дыхание. Сколько мы уже нашли?
– Заведи себе бухгалтерскую книгу, – огрызнулась Франсуаз. – И веди учет.
– Уже шестеро, – констатировал я, отворачивая кусок грунта носком своего ботинка. – У всех сердце пробито насквозь. Кто-то изрядно здесь повеселился.
– Если вся деревня превратилась в вампиров, – Франсуаз ударила ломом еще раз и с ненавистью уставилась на показавшуюся из-под асфальта человеческую голову, – то правительство Аспоники все равно будет все отрицать.
– Так всегда делают в подобных случаях, – согласился я, прислушиваясь. – Ты ничего не слышишь, кэнди?
– Наверное, это заговорила твоя совесть, – сердито сказала Франсуаз. – Мы будем копать до Гранда Аспоника или остановимся у горы Чоррерос?
– У меня нет совести, – отвечал я, понижая голос. – А после знакомства с тобой у меня и души-то нет. А теперь тише.
– Я тебя придушу за такие штучки, – прошипела Франсуаз. – Ты можешь сразу сказать, что происходит?
– Кто-то идет сюда, – отвечал я. – Дай-ка мне лом. Франсуаз споро встала рядом со мной, но конечно же не отпустила монтировки.
– Вряд ли это кто-то, кто не хочет, чтобы его видели, – прошептала она. – Наши фары видны миль на десять по округе.
– Или он знает, что ничего страшного не случится, если его заметят, – сказал я. – Их много, Френки. Я бы сказал, человек десять, а то и пятнадцать.
– Школьная экскурсия?
– Скорее цыганская свадьба.
Автомобильные фары следили за дорогой двумя яркими лучами. Темнота таяла в них, расступаясь и стекая на черный асфальт. Но за пределами света она сгущалась и становилась еще плотнее, словно в отместку за то, что кто-то посмел раздвинуть ее непроницаемую занавесь.
– Это вампиры? – спросил я. Франсуаз кивнула.
Ее губы начинали кривиться в улыбке. Горячие пальцы пробежали по моей руке.
– Тебе ведь не страшно? – насмешливо спросила она.
Фигуры выплывали из темноты, точно сама темнота порождала их.
Сгорбленные, одетые в лохмотья, люди брели по пустыне. Их головы шевелились, в то время как плечи и руки оставались неподвижными. Вампиры задирали носы и раздували ноздри, ловя каждое дуновение горячего ветра.
– Они кого-то ищут, – заметил я. – И явно не телефон.
Франсуаз провела язычком по верхней губе.
– Они ходили по прерии, – бросила она, – после того, как священники сровняли с землей зараженную деревню. Уверена, они очень голодны.
– Люблю кормить животных, – согласился я. – Но это не тот случай.
Моя партнерша бросила взгляд на часы.
– Думаю, мы провозимся здесь довольно долго.
Твари появлялись со всех сторон, и с каждым мгновением их становилось все больше. Я насчитал четырнадцать человек.
Они не спешили; их высохшие, изможденные тела жаждали свежей крови и не могли передвигаться быстро. Но я хорошо знал, что голод, который обессилил этих людей, способен придать им стремительность и неукротимость, стоит им только увидеть перед собой добычу.
Среди них были женщины; впрочем, морщинистые лица тварей, иссушенные кровяным голодом, давно уже превратились в сухие кожаные маски. Волосы у большинства повыпадали; из провалившихся глаз на нас смотрели золотисто-черные зрачки.
Я увидел двоих детей – одному из них было лет шесть, другому, пожалуй, двенадцать-тринадцать. Однако их лица, черные и обезображенные, более не принадлежали детям; это были морды отвратительных чудовищ, тварей, в которых с такой легкостью могут обратиться люди.
– Мясо, – говорили они сбивчиво, перебивая друг друга. – Свежее мясо.
– Кровь, – вторили им другие. – Горячая кровь. Как мы хотим крови.
– Крови! – взмыл высокий писклявый голос, больно ударивший по ушам.
Я не сразу понял, что это пищит ребенок.
– Мы хотим свежей крови.
Франсуаз выпрямилась во весь рост, став чуть ли не в два раза выше сгорбленных и высохших людей.
– Вам нужна помощь, – мягко произнесла она. – Пойдемте со мной, и вам окажут ее.
– Френки, – бросил я, – есть ведь хорошие организации для этого. Армия Спасения. Врачи Мира. Кто там еще. Может, не сейчас?
– Крови, – бормотали вампиры.
Они поднимали к лицам скрюченные, искалеченные пальцы и засовывали их в рот.
Теперь я понял, почему тела вампиров иссохли, а лица потемнели. Мучимые чудовищной жаждой, в минуты, когда их внутренности раздирало на части от этой жажды крови, – в такие мгновения вампиры вспарывали себе вены и пили свою собственную кровь, до тех пор, пока им не удавалось приглушить боль.
– Крови, – говорили они, подходя все ближе и сжимая круг. – Мы хотим свежей крови.
Вперед вышло высокое существо, с лицом столь обезображенным, что на нем не было видно более ни носа, ни глаз, ни рта – только изрытое месиво из почерневших морщин.
– Крови, – глухо проговорила тварь. – Мой народ хочет крови. Отдайте ее нам сами, и вы не будете мучиться.
Франсуаз резко бросила:
– Твой народ умирает, старый дурак. Если вам не оказать помощь сейчас, через пару дней вы превратитесь в ходячие скелеты, и вам останется сосать только кровь из своих костей.
Обезображенное лицо твари исказилось ненавистью.
– Что ты понимаешь, спесивая демоница, – прохрипел он. – Веками люди ненавидели наши народы – твой и мой. Веками люди пытались уничтожить нас, но мы всегда были хитрее.
Твари, обступившие нас плотным кольцом, глухо забормотали, вторя ему. Их голоса были бессильны, они почти шептали, слова, что пытались они произнести, были невнятны; это было подобно шороху, с каким ветер пролетает, шевеля степные травы.
Глаза детей сверкали; они еще не потухли, как давно уже угасли глаза взрослых людей. Дети смотрели на меня жадно, алчуще; они открывали маленькие рты, и закругленным клыкам было там тесно.
– Но теперь демоны предали нас, – хрипло продолжал вампир. – Они живут среди людей. Вы похищаете души, вы обращаете в рабство свои жертвы – и еще смеете в чем-то упрекать нас.
Вампир протянул тонкую, костлявую руку.
– Вам некуда скрыться отсюда – ни человеку, ни демону. Люди живут так, как создала их природа. Демоны порабощают их, делая своими покорными игрушками. Лишь мы, вампиры, лишены права жить так, как велит нам Господь.
Он сделал шаг вперед, и его пальцы с острыми когтями замерли в дюйме от крепкой груди моей партнерши.
– В вас много крови, – хрипло проговорил он. – Ее хватит, чтобы мой народ прожил еще несколько ночей. А потом мы пойдем в следующий город, и дальше, и дальше.
– Крови, крови, – забормотали вампиры. Они покачивались, словно от порывов ветра.
– Крови, крови, – жалобно повторяли дети.
– Слышишь, чего хочет мой народ? – вопросил старик. – Кто ты такая, чтобы отказывать нам в праве жить?
Лицо Франсуаз стало злым.
– Я та, кто знает, что вы не правы, – ответила она и ухватила старика за вытянутую руку. Ни один вампир не успел даже пошевелиться, а Франсуаз резко рванула их предводителя на себя, одновременно поднимая лом.
Раздался омерзительный хруст, крик боли смешался с треском ломаемых костей.
Блестящий металлический конец монтировки, окровавленный, вышел из спины старика.
Девушка резко выдернула свое оружие, и тварь рухнула к ее ногам, вздрагивая конечностями.
По толпе вампиров пробежал невнятный ропот.
Франсуаз улыбнулась самодовольной улыбкой и поставила ногу на вздрагивающее тело старого вампира.
– Отныне я – ваша повелительница, – властно произнесла она. – И вы будете мне подчиняться.
Старый вампир дернулся под ее каблуком; Франсуаз мощным ударом лома разнесла чудовищу череп.
– Вы пришли, потому что это я хотела вас сюда заманить. – Голос девушки, громкий и повелительный, заставлял вампиров опускать головы и прятать глаза. – Вы подчинялись моей воле задолго до того, как увидели меня.
Поверженный старик продолжал бессильно шевелиться на земле.
Вперед вышла старая женщина, сквозь ее длинные седые волосы проглядывал блестящий череп.
– Пожалуйста, не убивай старого пастуха, – произнесла она. – Мы готовы подчиниться тебе, если ты пообещаешь напоить нас и накормить. Мы очень голодны.
Вампиры сгрудились еще плотнее; теперь в их глазах можно было прочитать мольбу и страх.
– Пастух заботился о нас с тех пор, как священники разрушили нашу деревню, – продолжала старуха. – Пожалуйста, оставь его в живых.
Франсуаз в раздумье посмотрела на тело, вздрагивавшее под ее каблуком.
– Он был дерзок, – сказала она, – и осмелился не повиноваться мне. Но так и быть – я не пристрелю его серебряной пулей, если он поцелует кончики моих сапог. Ты готов сделать это, старик?
Человек поднял окровавленную голову. Раздробленный череп срастался медленно, ибо пастух был голоден и истощен.
– Мой народ хочет есть, – прошептал он. – Наши дети голодны. Если ты обещаешь, что позаботишься о них, я стану твоим верным рабом.
Франсуаз улыбнулась еще шире.
Меня едва не стошнило.
Старый вампир встал на колени. Безобразный кожаный пластырь, в который превратилось его лицо, раздвинулся, открывая пасть. Голова вампира низко наклонилась; он почтительно поцеловал кончики сапог девушки и отполз прочь, не поднимая лица.
– Может быть, ты будешь прощен, – проговорила Франсуаз и, обведя тварей взглядом, коротко усмехнулась. – А теперь постройтесь по трое, и я отвезу вас в город.
– В город, в город, – загомонили вампиры. – Там нас накормят. Как мы хотим есть.
Франсуаз повернулась к одному из детей и благосклонно потрепала его по грязным волосам.
– Я даже позволю вам поехать в машине.
Имея дело с толпой, очень сложно заставить ее подчиняться; секундная промашка – и она выйдет из-под контроля.
Однако Франсуаз любит рискованную игру.
Высокий человек с черными всклокоченными волосами внезапно вышел из круга. Его зрачки все еще оставались черными, но по их ободкам уже начинали пробегать золотистые искры.
– Стыдитесь, – глухо проговорил он, и его глаза взорвались золотыми молниями. – Стыдитесь, люди.
Вампиры зашумели.
Франсуаз гордо повернулась к наглецу, дерзнувшему ей перечить.
– Да вы посмотрите, – продолжал вампир. – Их здесь всего двое. Эльф и демоница, в которых много свежей, горячей крови.
Гул голосов стал громче. Твари переглядывались, и их потускневшие глаза вновь начали алчно загораться.
– К чему нам подчиняться ей? – Вампир повысил голос, обнажив окровавленные клыки. – Мы здесь, мы вольны поступать так, как захотим.
Он обвел толпу горящим взглядом.
– Вы жаждете крови – так вот же она, кровь.
Последнее слово он проревел, корчась от боли.
Франсуаз легко шагнула к нему и, опустив руку, схватила вампира прямо через штаны за яички. В следующее мгновение она распрямилась, высоко поднимая над головой его оторванное мужское достоинство.
– Если я услышу хоть слово, – грозно произнесла она, – еще хоть одно слово, я убью вас всех, прямо здесь.
Старый пастух, все еще не поднимаясь с колен, смотрел на то, что происходило. Маленький мальчик, голову которого Франсуаз только что ласково трепала, теперь глядел блестящими глазами на девушку, оскалив клыки.
Кастрированный вампир поднимался с колен, и его потемневшее лицо горело злобой.
– Не слушайте лживые речи этой блудливой твари, – прохрипел он. – Демоны всегда лгут. Она закует вас в цепи и станет морить голодом, пока вы не потеряете последние силы, чтобы сопротивляться ей. А тогда она станет пытать вас ночи напролет, наслаждаясь тем, как вы кричите от боли. Убейте демоницу, и вы вдосталь напьетесь крови.
Франсуаз развернулась эффектным движением королевы, и ее волосы взлетели пышным облаком.
Вампиры стояли на месте, не решаясь двинуться; адский огонь, прыгавший в глазах моей партнерши, пугал их, заставляя робко жаться друг к другу.
Но дерзкие слова их соплеменника и близость свежей, горячей крови не могли не взбудоражить изголодавшихся тварей. Вот они сделали один шаг, потом еще один, смыкая кольцо; дети разевали маленькие рты, вскрикивая и повизгивая.
– Несчастный, – громовым голосом произнесла Франсуаз, и обжигающий столб пламени ворвался в воздух в том месте, возле которого стоял вампир. – Ты осмелился противоречить мне, пришедшей в ваш слабый мир из самой преисподней.
Вампиры испуганно попятились, и даже дети, обычно более дерзкие и злые, чем взрослые, испуганно обхватили ручонками ноги старших.
Только высокий вампир, который осмелился начать бунт, стоял, прочно уперев ноги в землю, и в бешенстве смотрел на мою партнершу.
– Говоришь, пришла из преисподней, сучка? – прорычал он. – Так я тебя туда и отправлю.
Франсуаз резко развернулась, обожгла меня горящим взглядом.
– Уничтожь его, – приказала она.
Я ждал, что с минуты на минуту случится нечто подобное, и уже начинал удивляться, почему этого еще не произошло.
– Это смелый план, – тихо прошептал я. – Думаешь, нам удастся их спасти?
– Я смелая, потому что ты со мной, – зло сказала она. – А теперь пошел.
Я плохо представляю себе, как ведут себя люди, попавшие в рабство к демонам; к тому же моя аристократическая внешность не позволяет мне пучить глаза и скрипеть зубами, на что, по всей видимости, рассчитывала Франсуаз и чего ожидала публика.
Четыре огненных столба взмыли над прерией, образуя с первым сатанинскую пентаграмму. Вампир оказался в ее центре; твари расступились, возбужденно перешептываясь.
Франсуаз громко произнесла:
– Сейчас вы увидите, что случается с теми, кто осмеливается бросить мне вызов.
– Как прикажешь, повелительница, – громко ответил я и наклонил голову так, как видел в одном старинном фильме про офицеров XIX века.
При этом я чуть слышно пробормотал:
– Расплата будет ужасна, кэнди.
Здесь бы мне очень пошло гордо развернуться на каблуках и оказаться облаченным в какой-нибудь ярко-алый бархатный камзол, но я как-то забыл захватить его с собой.
Вообще настала пора приструнить Франсуаз.
Пять огненных столбов, устремляясь в небо, трещали и ширились, разбрасывая искры. Каждый из них брал начало в прокаленных безднах преисподней, и теперь жадно поглощал синее небо человеческих грехов.
Огромный вампир стоял, опустив плечи. Его глаза смотрели на меня, и в них я увидел все зло, которого он жаждал.
– Я убью тебя, жалкий, ничтожный эльф, – прорычал вампир, – и досыта напьюсь твоей горячей крови. А вы, – он повысил голос, обращаясь к своим сородичам, – вам я скормлю эту мерзкую демоницу.
Нет ничего интереснее театрального представления, однако я всей душой против таких представлений, когда меня в самый разгар действия вырывают из зрительских рядов и отправляют на сцену сражаться с невесть откуда вынырнувшим мордоворотом.
Вампир сделал шаг ко мне и остановился. Он ждал, что я брошусь на него; но я этого не делал, и широкое лицо твари исказилось в безобразной ухмылке.
– Эльф боится меня, – провозгласил вампир. – Подойти сюда, жалкое создание, и послужи тем, чем должен служить – пищей.
Тварь, стоявшая передо мной, несколько дней не пила человеческой крови. Он уже наверняка не обладал той силой, которая позволяет вампирам разрывать стальные браслеты и отбрасывать человека на два-три десятка футов одним движением руки.
И все же он был очень силен.
– Убей его, – зло приказала Франсуаз.
Вампир начал приближаться.
Потемневшая кожа на его лице шелушилась и отслаивалась. Рваные лоскуты висели на его щеках, лбу и висках, обнажая проплешины розового мяса.
Черные лохмотья рубахи развевались под ветром. Я видел, что мускулистая грудь твари испещрена глубокими рубцами. Я насчитал шесть отверстий, не иначе проверченных пулями.
Половой орган вампира успел отрасти; теперь он высовывался из прорванного в штанах отверстия и покачивался при каждом шаге.
– Ты слабее меня, человек, – прохрипел вампир. – Вы всегда были слабее нас.
Он сделал еще шаг и протянул руки, чтобы схватить меня.
Его плечи бугрились мускулами, и я понял, что все то время, пока изголодавшиеся твари ходили по безжизненной пустыне, этот вампир питался кровью собратьев.
Я отступил назад, и бугристые пальцы человека сомкнулись на пустоте.
Он посмотрел на меня, из его широкой груди вырвалось приглушенное рычание.
За мгновение перед тем, как его члены пришли в движение, я понял, что он собирается прыгнуть.
Я перекатился, пройдя сквозь бушующий столб адского пламени. Я слышал, что одно прикосновение к нему навсегда калечит человеческую душу, но меня это не волновало.
Человек стоял, наклонившись вперед; не поднимаясь на ноги, я сильно ударил его коленом, и он растянулся на камнях, теряя зубы.
Серые люди, шепчущим кругом обступившие нас, заговорили громче.
Мой противник встал на колени, упираясь в землю руками. Его голова оглушенно покачивалась, он пытался подняться на ноги.
Я вскочил; он стоял уж очень удобно для меня, и я единым ударом ноги сломал ему хребет.
Парализованная тварь закричала, вновь падая на камни. Я пнул его по обоим плечам и услышал, как хрустят, ломаясь, его ключицы.
Боль придала человеку силы, и он поднялся; его тело извивалось, ибо сломанный позвоночник больше не мог удерживать его.
Я отступил назад, приглашая его последовать за мной.
Он заревел от боли – такое бывает, если вслед за раздробленным хребтом рвутся один за другим нервные волокна.
Я знал, что его позвоночник не срастется, пока он стоит. Или срастется неправильно.
Он ринулся вперед, стараясь ухватить меня. Я уклонился, но не смог правильно рассчитать движения. Переломанные плечи заставляли руки твари двигаться под неестественными углами. Грубые пальцы схватили меня и оторвали от земли.
Я сложил вместе руки и несильно ударил его в грудь.
Это должно было привести к разрыву сосудов твари и обильному внутреннему кровоизлиянию.
Он заревел, и кровь полилась из его распахнутого рта.
– Кровь, кровь, – жалобно запричитали вампиры.
– Можно, можно нам наконец напиться крови.
Я понял, что совершил ошибку. Я не должен был показывать этим людям того, чего они так сейчас жаждали.
Я развел руки и ударил противника по почкам. Правая из них лопнула, про левую я не мог сказать с уверенностью.
Он отпустил меня, прижимая ладони к телу.
Кровь продолжала литься из его рта, вампиры кричали все громче.
Я нашарил взглядом приличной величины камень, поднял его с земли и с размаха всадил в рот человека, накрепко запечатывая его.
Тварь пошатнулась, давясь гранитом. Я наотмашь ударил вампира в левую часть груди.
Мгновение я не слышал ничего вокруг – только звук, с которым там, внутри, лопнуло его сердце.
Он упал, выкатывая глаза.
Я ударил его по лицу, еще глубже вгоняя камень в его пасть.
Дрожа, он встал и замер, в бешенстве глядя на меня.
Кровь, вырывавшаяся из разбитых сосудов и обильно лившаяся внутрь его тела, теперь попадала в желудок твари и кормила его.
Черные глаза человека полностью заполнились золотыми мельтешившими искрами.
Он поднял голову и с трубным «ха!» вытолкнул вбитый в его глотку камень. Кровь более не лилась из его почерневших губ. Вся, до последней капли, она впиталась в ткани его тела.
Он раскрыл рот, пытаясь заговорить, но оттуда вырывался только хрип.
Я видел, как кровавое безумие поднимается в нем, заполняя мозг.
Он бросился на меня так стремительно, что я не успел отскочить. Он обхватил меня, и мы покатились по земле. Рот твари распахнулся, я не мог увернуться от вылетавшего из него окровавленного песка. Смрадный запах ударил мне в нос, и два кривых клыка потянулись к моему горлу.
Я обхватил его и свел руки вместе у него за спиной.
– Убей его! – закричала Франсуаз.
Я резко опустил руки туда, где, разорванный, сходился и расходился его сломанный позвоночник.
Его глаза находились так близко от моего лица, что я увидел, как ему больно. Он отпустил меня, и я ударил его еще раз.
Я встал, перевернув его, а он продолжал корчиться на земле, поднимая руки и скрючивая пальцы.
– Прикончи его! – приказала Франсуаз.
Я вынул из кобуры шестизарядный револьвер, в котором сверкали серебряные пули.
Я взвел курок, проворачивая барабан.
Человек поднялся, превозмогая боль. Он сделал это и успел еще заглянуть в дуло револьвера.
Я нажал на спусковой крючок.
Серебряная пуля вонзилась в лоб человека, пригвождая его к месту.
Его огромные кулаки разжались, а нижняя челюсть отвисла.
Он сделал шаг назад, затем другой, потом осел на колени.
Его черные глаза закатились, и золотые искорки гасли в них одна за другой.
– Ты – наша королева, – бормотали вампиры, подходя к Франсуаз.
Они тянули вперед изможденные руки, стараясь дотронуться до нее.
– Веди нас, – шептали они. – Веди нас туда, куда ты скажешь. Только, пожалуйста, накорми нас. Мы очень голодны.
Безжизненное тело вампира упало, распростершись на камнях. Бурые струйки уже начинающей загнивать крови вырывались из его глаз, ушей и рта и впитывались в песок.
Откуда ни возьмись, над ним появились мухи. Я выстрелил в него еще дважды и зашагал к машине.
Солнце поднималось над прерией, и небо осветилось. Точно занавес подняли.
Да только поспешили – сцена еще не была готова к тому, чтобы предстать перед жадными взглядами скучающих зрителей. Дощатые декорации, изображающие то лес, то дом, то скирды сена, оборачиваются к залу деревянными задниками; софиты частью выключены, частью светят по углам сцены, не освещая ничего, кроме входа за кулисы; рабочие сцены в темно-синих фартуках выносят столы и стулья и недоуменно поворачивают головы, услышав раздающиеся в зале возгласы.
Занавес поднялся, но ни одного из действующих лиц пьесы еще нет там, где ему полагается быть.
Двое вампиров, мужчина и женщина, перепуганные полицейской облавой, таились где-то в темном заброшенном подвале или на одном из этажей какого-нибудь строящегося дома. Голодные до колик, до бешенства, они все же не решались показаться на улице, где каждый был им пищей, но каждый был и врагом.
Голод и бешенство боролись в них со звериным чутьем, предупреждавшим об опасности. И когда голод победит, их уже нельзя будет остановить.
Жители деревни, которую сровняли с землей священники, самую память о ней вытравив из бескрайней прерии, – эти люди брели теперь по длинной дороге вслед за нашим автомобилем, и не было у них более ни дома, ни имени, ни судьбы.
Человек, который видел двоих вампиров и мог бы узнать их среди миллионов и миллионов жителей огромного города, теперь валялся где-то пьяный и дрожащий, и единственное, чего он желал, – это забыть то, что знал теперь только он один.
Солнце поднималось слишком быстро – оттого, наверное, что ничего не знало о человеческих делах и ничего не хотело знать.
Ночь кончилась, но она продолжалась для двух обезумевших от крови тварей. А это значило, что ночь вампиров будет продолжаться и для многих других.
Длинные пальцы Франсуаз небрежно лежали на темном колесе руля. Маленький мальчик, которого она усадила мне на колени, давно уснул, обхватив меня руками и ногами так крепко, что можно было подумать, что он осьминог.
Люди брели по дороге, выстроившись по трое, как велела им Франсуаз. В их глазах по-прежнему стыла усталость, но отчаяния в них уже не было. Ее сменила надежда и сильное, нетерпеливое желание поскорее осуществить ее.
Острые серые глаза моей партнерши время от времени устремлялись на зеркальце заднего вида. Девушка внимательно следила за тем, что происходит с ее паствой, не отстал ли кто, не упал ли, лишившись последних сил.
Ребенок завозился у меня на коленях, и мне пришлось усадить его поудобнее.
– Скоро будет дорога получше. Франсуаз еще больше снизила скорость, чтобы двигавшиеся за машиной люди могли идти помедленнее.
– Нам будет трудно найти помощь, – сказал я. – Люди ненавидят вампиров. Франсуаз выругалась:
– Людям необходимо научиться с уважением относиться к тем, кто их окружает. У тебя точно нет никого в Туррау?
– Прости, любимая, – отвечал я, – я не властелин мира. Я всего лишь принадлежу к клану «бриллиантовых королей».
Солнце поднималось, лаская лучами желтую полосу прерии. Измученные люди не могли идти быстро, а значит, не достигли бы Туррау раньше, чем через пять-шесть часов.
Они нуждались в медицинской помощи, в современных лекарствах, в доброжелательном отношении.
Впереди у них был город, в котором все ненавидели их, боялись и хотели убить.
– Они не дойдут до города, – сказал я. – Они слишком вымотаны.
– Знаю, – со злостью буркнула Франсуаз.
Широкая дорога, ведущая к Туррау, вынырнула из каменистой прерии, точно отхлынули морские волны, обнажив полосу пляжа.
Я обернулся и посмотрел на медленно бредущих крестьян.
– Останови машину, – приказал я.
– Что? – спросила девушка.
– Останови.
Я вылез из машины, осторожно пересадив спящего мальчика на сиденье. Мои часы показывали двадцать одну минуту шестого. Если я еще не разучился считать, мы оказались здесь вовремя.
Люди продолжали идти. Они обступали машину, хватаясь за нее серыми искусанными пальцами. Они заглядывали внутрь, пытаясь встретиться глазами с девушкой. Ожидание и надежда были написаны на их лицах.
– Мы уже дошли? – спрашивали они. – Как хорошо. Мы устали, мы не смогли бы дальше идти. Можно, нас теперь накормят?
Они трогали мою одежду, робко, боязливо. Я встретился взглядом со сгорбленным седым крестьянином, и его глаза зажглись радостью от того, что я обратил на него внимание.
– Что ты собрался делать, Майкл? – спросила Франсуаз по-эльфийски.
– Эти люди не могут идти пешком, – ответил я. – Значит, нам нужна машина.
Франсуаз презрительно взглянула на меня:
– И где ты ее возьмешь, герой?
Я повысил голос и перешел на харранский.
– Машина, – сказал я. – Сейчас мы покатаемся.
– Машина, машина, – загомонили крестьяне. – Как мы устали идти. Дальше мы поедем на машине.
Человек, с которым я встретился взглядом, теперь несмело дергал меня за рукав пиджака.
Я повернулся к нему, и он спросил:
– А где машина?
– Какого черта ты делаешь, Майкл? – сердито спросила Франсуаз. – Ты щелкнешь пальцами, и здесь появится автобус? Не будь кретином.
– Мне не нужно ничем щелкать, – ответил я.
Синеватая дымка вдали заклубилась и раздвинулась. Далеко впереди, там, где горизонт скрывал за собой каменистые просторы прерии, колебался и дрожал воздух.
– Что за черт? – недоверчиво воскликнула Франсуаз.
Я пошел вперед по дороге.
Воздух продолжал колебаться, не давая рассмотреть очертания того, что двигалось по широкой дороге. Я шел вперед неторопливо, с каждым шагом приближаясь к загадочной линии горизонта. Я не спешил.
Люди поворачивали головы и смотрели туда, где сквозь утренний воздух пробивался огромный рейсовый автобус.
– Какого черта, – едва слышно пробормотала Франсуаз. – Откуда он здесь взялся?
Я шел по середине дороги, отфутболивая попадавшиеся под ноги камешки.
– Машина, машина, – переговаривались крестьяне. – Сейчас мы поедем на машине.
Я остановился и поднял руку. Я не знал, будет ли этого достаточно, поэтому стал прямо на пути автомашины.
Водитель автобуса, удивленно выглядывавший в окно, нажал на тормоз. Его загорелое лицо блестело от пота, хотя в пустыне было еще холодно.
Я убедился, что автобус останавливается, и пошел к нему, не ускоряя шага.
– Что-то случилось, сеньор? – обеспокоенно спросил шофер, открывая дверцу.
Я вошел внутрь.
Здесь было жарко – жарче, чем в пустыне; я насчитал около тридцати человек, сидевших на жестких сиденьях. Птицы высовывали головы из плетеных корзин, слышалось визжание свиней. Люди наклонялись и вытягивали шеи, стремясь узнать, что случилось.
Я бросил взгляд на документы, укрепленные на приборной панели.
– Транспортное агентство Туррау, – прочитал я. – Если я правильно помню, автобус принадлежит вам, сеньор?
– Да. – В голосе шофера слышалось беспокойство. – Я – хороший водитель. У меня никогда не было проблем с моим автобусом.
– Это хорошо, – сказал я. – Сколько он стоит?
Шофер посмотрел на меня, на сей раз с опаской. Однако хороший костюм всегда производит на людей благоприятное впечатление. Тогда, прежде чем начать вскрывать асфальт, я снял пиджак, и теперь мог носить его поверх испачканной и порвавшейся рубашки.
Водитель ответил; он полагал, что от богато одетого темного эльфа скорее стоит ожидать хороших чаевых, нежели подвоха.
– Хорошо, – согласился я. – Я покупаю автобус.
– Что? – спросил шофер.
Я вынул бумажник и отсчитал необходимую сумму.
– Здесь в два раза больше, – сказал я. – За то, что машина станет моей немедленно.
Зеленые прямоугольнички динаров в моих руках приковали к себе его взгляд. Я понимал, что водитель завысил сумму и на эти деньги сможет купить себе три таких же автобуса.
– Но как же пассажиры? – волнуясь, спросил он. Ответ, которого он от меня ждал, был: «Черт с ними, с пассажирами».
– Следующий рейс через полтора часа? – уточнил я.
– Да.
Я повысил голос:
– Кто из вас спешит в город так сильно, чтобы отказаться от сотни динаров?
Наверное, это был единственный рейс на этой дороге, когда пассажиры получали деньги за то, что выходили из автобуса.
Я сел за руль и кивнул стоявшему на обочине водителю.
– Сеньор, – заволновался он, – а вам не нужен еще автобус? У моею брата есть Я усмехнулся и поехал вперед.
– Только не говори, что захватил с собой расписание автобусов, – фыркнула Франсуаз.
– Когда я отправляюсь в пустыню, – ответил я, – где нет такси, отелей и даже не продают гамбургеры, я всегда предварительно узнаю, как смогу оттуда вернуться.
Девушка скривила губы, передразнивая меня.
Дорога входила в узкую щель, бледневшую между камнями пустыни и колесами нашего автомобиля, и оставалась где-то за нашей спиной.
Солнце уже успело подвесить свой круг в вышине небосклона, и свет стекал с него, как стекают капли дождя с подвешенной на крюк намокшей шляпы.
Изнемогшие от долгой дороги, жители разоренной деревеньки спали, устроившись на жестких сиденьях. На их лицах теплилась безмятежность, основанная на безграничной уверенности – чувства, которыми сломленные и потерявшие было всякую надежду люди нередко Готовы одарить каждого, кто предложит им в обмен надежду, порой так поспешно.
Теперь мне и моей партнерше предстояло оправдать безграничное доверие, которую питали к нам эти обессилевшие люди. Они поверилив наше всемогущество. Ответственность тяжелым грузом давила мне на плечи, давила сильнее, чем мне хотелось это показать.
Нет ничего проще, чем щелкнуть пальцами и совершить небольшое чудо; но никто, кроме чародея, не знает, как сложно подготовить его.
Я не пустил Франсуаз за руль автобуса, разрешив ей занять место поблизости.
– Не смей и думать об этом, – зло прошипела девушка.
Усевшись, она обнаружила, что ей будет неудобно закидывать ногу за ногу, и это разозлило ее еще больше.
– О чем? – спросил я.
– Ты знаешь о чем. Ее серые глаза сузились.
– Я вижу, как у тебя губы сжаты. Я обещала помочь этим людям, а не ты. Ты не должен чувствовать себя в ответе за них.
– Я в ответе за тебя.
– Черт.
Она сердито обернулась, не следит ли кто-нибудь из крестьян за нашим разговором.
– Я же знаю, как ты ненавидишь ответственность и обязательства. И я не собираюсь тебе их навязывать. Я пожал плечами.
– В тот день, когда я тебя увидел, я стал твоей собственностью.
Я подал автобус вправо, чтобы пропустить грузовик, двигавшийся по самой середине дороги.
– И теперь я занимаюсь лишь тем, что удовлетворяю твои капризы.
– Ты гадкий и мерзкий подхалим, – сказала Франсуаз.
Она помолчала, глядя на дорогу. Потом повернулась ко мне.
– Сколько ты отдал за автобус? Я отмахнулся.
– Пустяки, кэнди. За эти деньги я всего-навсего мог бы купить пару породистых скаковых лошадей. Будем надеяться, что это племенной автобус.
– Я верну тебе деньги.
– Поцелуй меня, и мы будем в расчете.
– Не делай так больше ради меня, – сказала она.
– А ради кого мне что-то делать? – спросил я. Она улыбнулась, но так, чтобы я этого не видел.
– Мне кажется, они все заснули. – Франсуаз расправила плечи и сладко потянулась.
– Ты тоже можешь вздремнуть, – сказал я. – Нам еще долго ехать до города.
– Вот еще. – Она помолчала. – А что мы станем делать в городе? Может быть, ты наконец скажешь, что ты придумал? Или мне стукнуть тебя об руль?
Я бросил взгляд на часы.
– Тебе придется подождать еще пару минут, кэнди. Девушка дернула уголком губ.
– Майкл, – угрожающе сказала она.
– Хорошо, – согласился я. – Попробуй догадаться.
– Не смей играть со мной.
– Домашних животных заводят, чтобы с ними играть, Френки. Подумай. У нас есть полтора десятка человек, которым нужна помощь. В городе, куда мы их везем, их с радостью сожгут на костре, разложенном на площади Республики. Итак?
– Ты хочешь перевезти их через границу?
– Ты умная девочка.
Я вновь сверился с часами.
– Поэтому я разрешу тебе достать телефончик и понажимать кнопочки. Сможешь найти в памяти номер генерала Доусона?
– Командующего военно-морской базой эльфов на границе с Аспоникой?
– Именно.
– Хочешь, чтобы нам дали эскорт из трех эльфийских миноносцев, Майкл?
– Всего лишь транспортный вертолет для перевозки раненых. После того, как мы помогли его дочери, связавшейся с порнобизнесом, думаю, генерал не откажет нам в подобной просьбе.
– Ты хитрый интриган.
– Стараюсь. Звони.
Франсуаз начала набирать номер.
– Думаешь, власти Аспоники позволят пересечь границу военному вертолету?
Я усмехнулся и, не удержавшись, потрепал ее по щеке.
– В этом-то вся и прелесть, Френки. На боках транспортных военных вертолетов эльфов, предназначенных для перевозки раненых, находится вовсе не символика армии.
– А чего же? – недоверчиво спросила она.
– Красного Креста. А для него границы открыты.
– Где ты научился так мошенничать?
– У тебя. Пусть приземлятся в том же аэропорту, где мы оставили самолет. А теперь можешь сказать, как ты мною восхищаешься.
– Тебе долго придется ждать.
Частный аэропорт располагался в пригороде Туррау. Здесь, всего в нескольких милях от океанского берега, яркая зелень и шелестящие кроны деревьев пытаются заставить человека забыть, что он стоит у границ пустыни.
Серая каменная поверхность стены, подобная дыму затухающего костра, вырастала из потрескавшейся земли. Она ловила неверные поцелуи солнечных лучей, и свет терялся в глубоких трещинах, ручейками прорезавших камень.
Контрольная вышка поднималась над стеной далеко впереди; белый спортивный самолет заходил на посадку, широкими крыльями альбатроса пытаясь ухватить в воздухе солнечный свет и не дать ему пролиться на бетонную полосу аэродрома.
Высокие ворота были закрыты; металл начинал прогреваться, впитывая в себя тепло. Блестящая панель переговорного устройства играла, подхватывая лучи и отбрасывая их бликами в сторону океана.
– Для чего они обносят частные аэропорты стенами, Френки? – спросил я.
– Может, они хотят запереть самолеты и не знают, что те умеют летать, – проговорила Франсуаз.
Я опустил боковое стекло, но этого оказалось недостаточно. Переговорная панель, при помощи которой я только и мог связаться с администрацией аэропорта и обеспечить нам проезд внутрь, находилась чересчур низко, и я до нее не дотягивался.
– Ни один кретин не приезжает сюда на автобусе, – прокомментировала Франсуаз. – Тебе придется спешиться, герой.
Она проследила за тем, как я спускаюсь, на ее пухлых губках появилась довольная улыбка.
– Транспортный вертолет уже прибыл. – Я вернулся в кабину и стал ждать, пока откроются ворота.
– Я не глухая, бэйби.
Створки раздвигались, словно цветные стеклышки калейдоскопа.
– Через полчаса, – сказал я, – мы прибудем в город Дроу.
Франсуаз выпрыгнула на прокаленный солнцем бетон и приложила руку козырьком к глазам.
Серо-зеленая массивная птица транспортного вертолета, все еще взмахивая широкими, вздрагивающими лопастями, стояла на взлетной полосе.
Пилот компании «Амбрустер Даймондз», управлявший нашим самолетом, поспешил ко мне, на бегу придерживая фуражку.
– Самолет ждет вас, мистер Амбрустер, – доложил он. – Эти люди прибыли полчаса назад.
– Хорошо, Патрик, – сказал я. – Будьте готовы к взлету. Мы полетим на вертолете, станете нас сопровождать.
– Да, сэр.
Франсуаз осматривала аэропорт, пристально и настороженно.
– Боишься засады, кэнди? – усмехнулся я, прикоснувшись к ее бедру.
Франсуаз бросила быстрый взгляд на тех, что все еще продолжал дремать в салоне автобуса.
– Здесь их ненавидят, Майкл, – сказала она.
– За стеной – может быть, – отвечал я. – Но это частный аэродром. В его пределах любят всех, кто хорошо платит.
Френки не нашла что возразить и выразила свое несогласие тем, что наступила мне на ногу.
Человек в военной форме выпрыгнул из вертолета и направился к нам.
– Солдатики держат машину под парами, – заметил я. _ Это хорошо. Значит, мы сможем отправляться.
Человек подошел ко мне и протянул руку.
– Полковник Биллингс, – сказал я, – не ожидал встретить вас здесь.
Он крепко пожал мне руку.
– Я должен был полететь сам, – сказал он. – После того что вы сделали для мисс Доусон, мы все ваши должники.
Он говорил искренне, хотя, пожалуй, обманывал сам себя.
Биллингс не подал руки моей партнерше и вообще сделал вид, будто не замечает ее. Я не стал его винить, хотя Франсуаз не меньше моего сделала для того, чтобы положить конец порнографической карьере малютки Доусон.
После знакомства с моей партнершей миссис Биллингс перестала заниматься сексом со своим мужем. Через пару месяцев она ушла от него к другой женщине.
Иногда достаточно небольшого толчка.
– Я взял с собой шестерых надежных ребят, – продолжал Биллингс. – Они помогут устроить ваших людей в вертолете и не станут потом болтать об этом.
– Это хорошо, – сказал я.
– Ладно, ребята. – Полковник Биллингс повысил голос. – За работу.
Он обратился ко мне:
– Только теперь я понял, как засиделся на этой базе, мистер Амбрустер. Я уже давно не принимал участия в спасательных операциях.
Я кивнул.
Автобус стоял настолько близко к вертолету, насколько это было возможно, не мешая взлету. Франсуаз вошла внутрь и вынесла на руках маленького мальчика. Девушка подняла его так бережно, что он не проснулся, только его слабые ручонки цепко обхватили мою партнершу, словно во сне он только и ждал, когда кто-нибудь возьмет его на руки.
– Давайте, ребята, – говорил Биллингс – Побыстрее.
Солдаты выводили из автобуса проснувшихся крестьян и помогали им добраться до вертолета. Люди шли нерешительно; они осматривались вокруг, пытаясь понять, где они и каким чудом здесь оказались Я стоял, сложив руки на груди, и озабоченно наблюдал за этим.
Все шло слишком гладко, и у нас имелось очень мало шансов на то, чтобы так же гладко завершить это дело.
– Беспокоитесь, мистер Амбрустер? – спросил полковник.
– До тех пор, пока мы не окажемся на эльфийской территории, – ответил я, – я буду беспокоиться.
– Разумно, – ответил он.
Человек в цветной рубашке с двумя расстегнутыми верхними пуговицами появился из здания аэропорта.
Френки повернулась, взгляд ее серых глаз устремился на него.
– Кто это? – спросил полковник.
Я не ответил; я посмотрел, как солдаты переводят людей, одного за другим, из автобуса в транспортный вертолет.
Оставалось еще примерно половина.
– Кто это? – Голос Биллингса звучал резче.
– Управляющий аэропорта, – ответил я.
– Это плохо?
– Очень.
Полковник нахмурился.
Франсуаз подошла ко мне и остановилась, уперев руки в крепкие бока.
– Нельзя ускорить погрузку? – отрывисто спросил я.
– Это люди, Майкл, – ответила она, не отводя глаз от приближавшегося к нам человека. – И они не смогут поскакать, как блохи, стоит тебе им приказать.
– Тогда нам придется что-то делать, – ответил я, – если мы не хотим улетать отсюда с боем. Полковник поскучнел.
– Доброе утро, сеньор Амбрустер, – приветствовал нас управляющий аэропорта.
Я понял, что он кому-то позвонил.
Оставалось догадаться, кому и насколько это может быть опасно.
Он не подал мне руки, и правильно сделал.
Франсуаз пробормотала что-то насчет тараканов, которых надо давить тут же, как только они появятся.
– Прекрасное утро, сеньор Амбрустер. – Управляющий оскалил зубы в улыбке.
Это была хорошая реклама для зубной пасты – пример того, что случается, если ею не пользоваться.
Полковник Биллингс не произнес ни слова, однако его сержант, крепкий коротышка с бритым затылком, резким движением головы отдал подчиненным приказ действовать быстрее.
Голубые глаза сержанта стали острыми и настороженными. Эти ребята могли почувствовать опасность даже в тот момент, когда она еще только приближалась.
Но почувствовать опасность – это только полдела. И я знал, что когда наступит время для действия, я не могу рассчитывать на помощь этих бравых ребят.
Не потому, что они не хотели мне помочь, – просто в планы Высокого анклава пока не входит воевать с Аспоникой.
– Я оставлю у тебя свой автобус, Хуан, – сказал я. Полковник Биллингс подошел к автобусу.
– У вас есть автобус? – удивился управляющий. Франсуаз нетерпеливо хмыкнула.
– Я купил его сегодня утром, – ответил я. – Потом продам, а пока он постоит у тебя. Ладно?
Полковник Биллингс не двигался.
Франсуаз сложила руки на груди.
Я видел, что ей не терпится самой помочь солдатам, чтобы побыстрее перевести людей в транспортный вертолет. Но я также видел, что она прекрасно понимает, – это опасно.
Никто не знал, откуда может исходить угроза. Но уже не оставалось сомнений, что она существует.
Солдаты переводил и людей. Нам же надлежало стоять и следить за тем, чтобы никто им не помешал.
И молиться, чтобы для этого нам не пришлось применять военную силу.
Управляющий аэропорта волновался. Он кого-то боялся – и я знал, что он боится тех людей, которых вызвал сюда.
– А зачем вам автобус, сеньор?
Он вытянул руку, чтобы коснуться края автобуса.
Девушка перехватила его запястье и, резко развернув, ударила его лицом о борт автомобиля.
Он закричал, когда его нос начал размазываться по щекам.
– Кому ты позвонил, недоносок? – прошипела Франсуаз.
– Отпустите, отпустите руку! – закричал он. Полковник Биллингс сделал вид, что смотрит в другую сторону.
Девушка недобро улыбнулась:
– Отвечай или мне придется сломать тебе хваталку.
– Ничего я не знаю, клянусь Христом... Дьявол!
Соседство этих библейских персонажей показалось мне по меньшей мере странным.
Наверное, это было связано с тем хрустом, с которым сломалась плечевая кость управляющего.
– Говори, – приказала девушка. – У тебя еще много костей, есть что ломать. Он застонал:
– Я вызвал федерального шерифа. Френки выругалась, да так, что полковник Биллингс поперхнулся слюной.
– Кто такой федеральный шериф? – спросил он.
Девушка отпустила управляющего, и тот сполз на асфальт, пачкая мой автобус. Я ответил:
– Парень, который лишил этих несчастных их деревни. И я уверен, что он ненавидит не только хижины.
Скулы полковника напряглись.
– Мы успеем взлететь, – сказал он.
Солдаты выводили из автобуса остававшихся там людей. Крестьяне брели, поддерживаемые людьми в серо-зеленой форме, и не подозревали о нависшей над ними опасности.
Было тихо, ни один самолет не двигался по взлетной полосе. Если Биллингс не слышал рева трех автомобилей, мчавшихся по шоссе, то только потому, что не слушал.
– Боюсь, не успеем, – ответил я.
Лопасти вертолета проворачивались в прогретом воздухе, не осмеливаясь двигаться быстрее.
Шум мотора раздавался теперь уже совсем близко.
– Они будут здесь самое большее через две минуты, – бросил я.
Солдаты продолжали выводить из автобуса людей; теперь в нем оставалось только двое.
Светловолосый сержант замер, не сводя глаз со своего командира.
Он ждал приказа.
Я наблюдал за тем, как в алеющем небе плещутся розовые облачка
Я спросил:
– Становятся ли они потом голубыми, Френки, или голубые потом появляются на месте розовых? Она усмехнулась:
– Облака? Я ответил:
– Говорить буду я.
– О чем вы говорите там, черт возьми? – нервно переспросил полковник Биллингс. – Не время, кажется, болтать о геях и лесбиянках.
– О ком? – не понял я.
Светловолосый сержант так и не получил приказа; солдаты один за другим выводили из автобуса людей и помогали им взобраться в огромный транспортный вертолет.
– Что вы будете делать, Амбрустер? – спросил полковник.
Он не хотел показать, что волнуется. Я понял это по тому, что он проглотил слово «мистер».
Мне даже не понадобилось смотреть на его вспотевшее лицо.
Я пожал плечами:
– Ничего.
Он вытер лоб и чуть не стер с черепа свое лицо.
– Что может сделать с нами федеральный шериф? – спросил он.
Я флегматично ответил:
– Все, что сочтет нужным.
– Мы закончили переводить людей, сэр.
Это был голос светловолосого сержанта; бедняга нервничал точно так же, как его командир.
Я кивнул в его сторону и спросил, обращаясь к своей партнерше:
– Кто из них перепуган больше – тот, кто знает, что происходит, или тот, кто ждет приказа?
– Что значит – все, что сочтет нужным, черт возьми? – хмуро спросил полковник. Его нижняя челюсть дрожала.
Франсуаз уверенно ответила:
– Тот, кто ждет приказа, – меньше. Он уверен, что за него примут правильное решение.
– А если не примут? – спросил я.
– Солдат не должен думать так далеко. Полковник взорвался.
– Черт возьми! – закричал он. Я обернулся к нему.
– Отвечаю на ваш вопрос. – Я не только не повысил голос, но даже стал говорить немного тише. – Федеральный шериф города Туррау – а именно он едет сейчас к аэропорту – имеет право, во-первых, арестовать нас.
– Что? – спросил полковник.
– А вы ждали, что вам дадут конфету? – спросила Франсуаз. – И боялись, что она окажется без вафли?
– Во-вторых, – невозмутимо продолжал я, – он обязан написать рапорт федеральному судье. В ведении же судьи посадить нас всех в тюрьму – пожизненно – без следствия, суда и каких-либо апелляций.
– Но послушайте... – начал полковник.
– В-третьих, – продолжал я, – шериф может, в случае угрозы для безопасности города, принять решение о немедленной казни любого лица, заподозренного в связи с... – я указал полковнику на вертолет, – с этими людьми. Я нигде не ошибся, Френки?
– Лица или лиц, – поправила она.
– Лица или лиц, – уточнил я.
Я услышал, как позади меня щелкают затворы автоматов.
Все же светловолосый сержант подумал о том, что может случиться, если его командир погибнет первым.
Это значило, что у парня имелись шансы самому в свое время стать полковником.
– А у нас есть связь с этими людьми? – тихо спросил Биллингс.
– Укрывательство, преступный сговор, соучастие в массовых убийствах, угроза национальной безопасности Аспоники, – ответил я. – Это не все, но пока что-то больше ничего в голову не пришло.
Он закричал:
– Что здесь происходит?
– Пока ничего, – отвечал я. – И если вы не станете нервничать, то ничего и не произойдет.
– Но он не может арестовать меня, – воскликнул полковник. – Я – эльфийский гражданин.
– А какого черта вы делаете в Аспонике с военным вертолетом? – усмехнулся я.
Автомобили были уже совсем близко.
Еще одна-две секунды, и они выедут на взлетную полосу.
Полковник взорвался.
– Вы спятили здесь все! – закричал он. – Какого черта мы не улетаем?
– Хотите, чтобы вас вернули в Туррау под стражей трех истребителей, полковник? – спросил я. – Или сбили на границе?
Он ухватил за рукав мою партнершу и попытался встряхнуть ее.
– Ваш приятель – что, чокнулся? – закричал Биллингс. – Нас же всех посадят. Высокий анклав откажется от нас и объявит преступниками. Надо же хоть что-то делать.
Франсуаз мягко улыбнулась ему.
– Пусть ваши люди сидят тихо, как описавшиеся мышки, – сказала она. – Когда к вам обратятся, важно кивните головой. Это все, что от вас требуется.
Полковник нервно обернулся и отдал приказ сержанту.
– Они не смогут проехать через ворота, – пробормотал он. – Ворота же закрыты. И мы улетим.
Франсуаз посмотрела на управляющего.
Тот не осмелился подниматься на ноги, лишь прислонился к борту машины подальше от нас.
– Этот подонок наверняка открыл ворота, – процедила девушка. – Ведь так?
Он подтвердил, испуганно кивая головой.
Первый автомобиль – низкий, с побитыми ветром боками – вывернул из-за поворота дороги и начал останавливаться.
– Он на самом деле может расстрелять эльфийского офицера? – едва слышно спросил полковник.
– На моих глазах он казнил двоих, – отвечал я. – Только федеральный шериф не расстреливает подозреваемых.
– Что же он с ними делает?
– Сжигает заживо.
8
Автомобиль шерифа замер.
Его сильно рвануло вперед силой инерции – набранная скорость не сразу сдалась перед силою тормозов.
Это походило на то, как резко двигается по стволу затвор пистолета, подталкиваемый отдачей.
И этот пистолет был повернут в нашу сторону.
Я мог бы позавидовать полковнику Биллингсу – он всего лишь знал, что есть такая должность – федеральный шериф.
Но он не представлял, что это значит.
Наверное, мне следовало испугаться.
Дверцы распахнулись – три, одна оставалась закрытой. С подъездного пути вырулили еще две автомашины и остановились, громко визжа тормозами.
Кому-то придется раскошелиться на новую резину.
– Что ваш приятель задумал? – шепотом спросил полковник, обращаясь к моей партнерше. Я наблюдал.
– Если Майкл говорит, что бояться нечего, значит, так и есть, – мягко произнесла Франсуаз.
– А разве он так сказал? – быстро спросил Биллингс.
Люди выскакивали из автомобилей.
Лязганье ружейных затворов.
Один за другим, беспорядочно. Каждый из офицеров шерифа хотел как можно быстрее загнать патрон в холодный ствол.
Я успел бы застрелить троих прежде, чем они выйдут из машины. И еще одного, пока передергивают затвор.
Всего их было семеро.
Нам с Франсуаз не потребовалась бы даже помощь морских пехотинцев. Ни один из аспониканцев не успел бы даже выйти из машины.
Я ничего не предпринимал.
Помощники федерального шерифа укрывались за автомобилями. Я видел только черные дула карабинов, направленные на нас, и серые верхушки их широкополых шляп.
– Стоять на месте, никому не двигаться, – приказал один из них.
Он говорил по-харрански, и это меня позабавило. Он прекрасно понимал, что перед ним эльфы, которые, возможно, не понимают ею языка; в то же время он хотел, чтобы мы поняли его приказ и подчинились ему.
Тогда почему он говорил по-харрански?
Люди бывают так глупы, что с ними становится скучно.
Высокий человек выпрямлялся, выходя из первой машины.
Он становился все выше и выше, и казалось, будто он растет из прокаленного лучами бетона.
Как и его помощники, федеральный шериф был одет в легкую серую рубашку с короткими рукавами и свободным воротом. Широкополую шляпу такого же цвета он надевал на ходу.
На узком поясе шерифа – таком узком, что наверняка неудобном и мешающем кровообращению – висели кобура с пистолетом и мобильный телефон. Я не видел наручников, но знал, что они пристегнуты сзади.
Было у шерифа и то, чего были лишены его помощники, – разлапистая золотая звезда диковинным морским крабом впивалась в его рубашку там, где, как я предполагал, должно было биться его сердце.
Впрочем, здесь я мог ошибиться.
Смуглое лицо шерифа закрывали темные солнечные очки. Черная полоска усов пробегала по его верхней губе, и я не знал, отпустил он их потому, что был аспониканцем, или же думал, будто они ему идут.
Он встал во весь рост, оказавшись на линии огня своих помощников. Для него это было опасно, но я знал, что иного выхода у шерифа нет.
Он должен был рисковать своей жизнью.
Обычная пуля не может остановить вампира. В лучшем случае, она отбросит его назад. Попасть же серебряной пулей в голову твари, которая черной стрелой несется по пыльной пустыне, – это слишком рискованно, чтобы даже пытаться.
Остановить взбесившуюся тварь можно только силой человеческой воли.
Я знал это слишком хорошо.
– Перед вами федеральный шериф округа Туррау, – громко произнес человек с золотой звездой. – Он говорил по-эльфийски. – Не двигайтесь. Не пытайтесь бежать или оказывать сопротивление.
Поскольку ни я, ни Франсуаз, ни даже полковник Биллингс не предпринимали таких попыток, шериф не стал подробно останавливаться на этом пункте и перешел к следующему:
– Мы преследуем людей, представляющих угрозу для национальной безопасности Аспоники. Если вы укрываете их, осознанно или по незнанию, признайтесь в этом сейчас или вы будете обвинены в соучастии.
Его голос дрогнул, когда он это говорил.
Это странное ощущение. Его слова звучали так, как если бы он не боялся. Но я видел, как он на мгновение замешкался.
На слове «осознанно».
Полковник Биллингс, в полной военной форме, стоял слева от меня, а за моей спиной эльфийский вертолет – пусть даже на его бортах была символика Красного Креста.
В театре Шекспира не было декораций – их заменяли таблички с надписями «лес» или «дворец». Но в спектакле, который собирался разыграть я, декорации могли мне пригодиться
Шерифа, как мне показалось, обожгла мысль о том, что слово «осознанно» здесь к месту.
Эльфийские полковники похожи на тысячные ассигнации. Они не встречаются где попало.
Даже если бы вертолет, проворачивавший лопасти за моей спиной, не был военным, он стал бы им казаться.
Я дал шерифу еще три секунды на то, чтобы это осмыслить.
Он должен был уметь думать быстро.
Я поднял руку с закатанным в пластик удостоверением.
– Вам следовало проявить свое рвение, когда ехали сюда, – проворчал я.
Ребята из Высокого анклава заработали себе репутацию самовлюбленных скунсов, а сегодня я был парнем из Анклава.
– Майкл Амбрустер, спецкомитет при Высоком анклаве Дроу. Сколько, по-вашему, мы еще должны были вас ждать, шериф?
Его лицо окаменело.
Я пошел вперед, протягивая ему документы.
– Кто, по-вашему, станет платить за простой вертолета? – спросил я. – Вы уже отобрали ребят, которые полетят с нами?
Он принял из моих рук документ и вцепился в него так, как если бы это было мое горло.
Бедняга мог немного помечтать.
Он быстро пробежал глазами удостоверение, потом снял темные очки и изучил его строчку за строчкой.
Он не мог заметить ничего подозрительного – я сам делал этот пропуск.
– Я никогда не слышал о спецкомитете при Высоком анклаве Дроу, – сказал он.
Многое зависело от того, что он сделает с пропуском.
Если бы он засунул его себе в карман, это означало бы, что мне придется импровизировать дальше.
Но я его убедил.
Говорят, что в армии людей учат отдавать приказы так, чтобы им подчинялись. Не знаю; я родился в богатой семье и привык, чтобы мне повиновались без приказов.
Поэтому я лгу с такой уверенностью.
Он вернул пропуск.
– В моей стране половина людей никогда не слышали об Аспонике, – проворчал я.
Он снова надел очки и кивнул, разрешая своим офицерам опустить оружие.
– Вы и трое ваших людей будете сопровождать нас, – отрывисто сказал я и, развернувшись, зашагал к вертолету.
– Я не получал никакого приказа, – сказал шериф.
– Что? – спросил я, на ходу поворачивая к нему голову. – Он не получал никакого приказа, полковник, вы слышали?
Биллингс посмотрел на шерифа.
Шериф принял этот взгляд, как сильный удар по корпусу.
Он понимал, что может сейчас либо сделать все правильно, либо нет.
– Я должен поговорить с начальством, – ответил он.
Его рука легла на мобильный телефон.
– С начальством? – переспросил я. – И сколько времени это займет?
– Минут десять.
– Вы и так сильно опоздали, – сказал я. – Мы что здесь, по-вашему, кроликов везем? Франсуаз резко произнесла:
– Я не могу ждать, пока департамент лижет задницы аспониканцам. Мы улетаем, полковник, прямо сейчас. А они пусть разбираются сами.
Шериф нервно обернулся, не зная, на что решиться.
– Идемте, полковник, – решительно произнесла Франсуаз, направляясь к вертолету.
Шериф захлопнул дверцу машины – резко, словно это означало принять решение и пойти напролом.
– Вы никуда не полетите без меня, – сказал он. – Педро, Луис, Хорхе – со мной. Санчес – свяжитесь с судьей и узнайте, какого тролла здесь происходит.
После чего он направился к вертолету.
$165$
Военно-морская база эльфов, граница с Аспоникой
– Скажите мне, мистер Амбрустер, – спросил полковник Биллингс, пожимая мне руку. – А подпись президента на этой карточке – настоящая?
– Нет, – ответил я. – Я мог бы раздобыть подлинную, но рассудил, что никто не станет сверять. Он покачал головой и пошел прочь.
– Генерал Доусон теперь не скоро одолжит нам свой вертолет, – заметила Франсуаз, подходя ко мне и беря за руку.
Я легкомысленно пожал плечами.
– Мы сделали то, что было необходимо, – сказал я. – Жителям разоренной деревни оказана медицинская помощь, и через пару месяцев они смогут вести нормальную жизнь. Федеральный шериф получил необходимые бумаги и больше не собирается нас арестовывать. А к тому времени, когда нам снова понадобится вертолет, генерал Доусон забудет об этом маленьком инциденте.
– Тебе повезло, что шериф оказался терпеливым, – сказала девушка. – А если бы он закатил скандал сразу же, как мы приземлились?
Я отмахнулся:
– Не стоило думать о таких пустяках.
– Пустяках? Ты бессовестно лгал офицеру полиции, помешал ему выполнять свои обязанности, похитил подозреваемых... Правительство Аспоники могло потребовать нашей депортации, чтобы судить в Туррау. И теперь говоришь, что это пустяки?
– Конечно, Френки. Мы же теперь на эльфийской территории. – Я зевнул. – Четверо иностранцев. Нарушение паспортного режима. Незаконное ношение оружия. С нами можно было бы сделать все, что угодно.
– Все-таки я чувствую себя виноватой, – пробормотала Франсуаз.
Она потянулась, сметая на пол две подушки. Затем моя партнерша уселась на кровати, пробежав пальцами по своим высоким обнаженным грудям, и удовлетворенно вздохнула.
– Не стоило прерывать поиски.
– Хорошие девочки должны спать днем, – возразил я, подавая ей стакан апельсинового сока. – Если хотят, чтобы вечером их отпустили на вечеринку.
Франсуаз сонно замурлыкала, отпихивая от себя одеяло, и сообщила:
– Ты показал себя умелым любовником.
– Все это говорят, – согласился я. Девушка, не вставая, пнула меня ногой и принялась пить из стакана.
– Есть новости? – спросила она.
– Сейчас узнаем, – ответил я, беря радиотелефон. Я устроился на кровати, и Франсуаз тут же закинула ноги мне на колени.
– Добрый вечер, Маллен, – произнес я. – Какова обстановка?
Полицейский кашлянул в трубку телефона. Он сделал это так громко, что я поспешил отвести ее от уха, испугавшись испачкаться.
– Окружной прокурор распечатал новую упаковку чипсов, – ответил он. – Пока все новости к этому часу. Хе.
Франсуаз вопросительно посмотрела на меня. Я пояснил:
– Маллен уже сделал то, что мог на себя взять, – то есть ничего.
Я спросил в трубку:
– Что дают полицейские облавы?
– Половите воздух шляпой, – посоветовал Маллен.
Я замешкался, поскольку не мог с уверенностью сказать, что именно имеет в виду полицейский. Потом спросил:
– Кварталы, из которых могла взяться грязь?
– Мы ищем, Амбрустер. В городе Темных Эльфов полно грязи.
– Люди из отдела нравов определили район, в котором вампиры охотились на бездомных? Вопрос чрезвычайно развеселил Маллена.
– Над этим мы тоже работаем.
– Сообщите, когда ваши коллеги из Сан-Франскона обнаружат водителя, – попросил я.
Франсуаз спрыгнула с кровати и направилась в ванную.
– В большом городе вампир может быть почти неуловим, – сказала она. – Он может жить где угодно, ему не нужны деньги, он за милю чувствует, когда к нему приближается опасность.
– Если бы не то тело, мы бы еще долго и не подозревали, что вампиры где-то поблизости, – согласился я.
Девушка включила воду и начала плескаться.
– Мы ужинаем с шерифом города Туррау, – сообщил я. – Он уже закончил все формальности, и теперь ему не терпится рассказать нам историю наших беглецов.
– Дай мне красные трусики.
Я застегнул манжеты сорочки и продолжал:
– Правительство Аспоники хочет найти их так же сильно, как и наше.
– Если так, не стоило позволять им бежать из страны. Майкл, я просила трусики, а не шорты.
– То, что я увидел в вашей стране... – глубокомысленно заговорил федеральный шериф, поднимая бокал и разглядывая сквозь него янтарно-прозрачную поверхность вина.
Наверняка увидел этот жест в фильме; или в его стране таким образом принято проверять, не плавает ли в стакане муха или таракан.
Здесь, как правило, не подают насекомых.
Если же шериф намеревался оценить вино или насладиться его игрой в бокале, то ему стоило, по крайней мере, научиться это делать.
– То, что я увидел в вашей стране, – повторил он, – очень отличается от того, к чему я привык у нас.
Я приподнял брови.
У меня и раньше имелись некоторые подозрения насчет того, что Аспоника несколько отличается от страны Эльфов; однако я вряд ли сумел бы столь проницательно сформулировать это отличие.
Франсуаз пихнула меня под столом ногой, и я постарался скрыть улыбку.
– Вампиры существуют везде, – произнес шериф. – Но я уже не раз мог убедиться, что в вашей стране правоохранительная система работает иначе.
– Наверно, поэтому, – предположил я, – от вас к нам едут в поисках работы и достойной жизни, а из страны Эльфов в Аспонику уезжают только беглые преступники.
Франсуаз снова пихнула меня ногой. Ей удалось попасть по тому же месту, что и в первый раз, поэтому получилось ощутимее.
– Простите моего спутника. – Она коротко усмехнулась, взглянув на меня. – Он немного не в себе с тех пор, как по моей милости стал импотентом. Так о чем вы говорили?
– Я говорил о вампирах, – произнес шериф. – Вы относитесь к ним так, словно они – обычные преступники. Их розыском занимается полиция, а потом по решению суда их отправляют в какой-нибудь санаторий.
Его правый ус дернулся вниз, словно его кто-то потянул.
– Разве того, кто убивает людей, надо отправлять в санаторий? – спросил он.
– Именно так поступают с теми, кто совершал убийство, будучи невменяемым, – произнес я. – Разве в Аспонике действуют другие законы?
Шериф без одобрения посмотрел на меня, но потом решил не обижаться ввиду моего бедственного положения.
– Я ничего не имею против вампиров, – сказал он. – Когда они живут как нормальные люди, пасут скот и никого не трогают – я первый встану на их защиту.
Он отпил вино – так мог бы сделать, например, мучимый жаждой конь какого-нибудь ковбоя, который пару дней нес всадника по раскаленной степи.
– Но стоит вампирам почувствовать запах крови, – шериф со знанием дела покачал головой, словно сам только что выпил добрую ее пинту, – как они перестают быть людьми. Единственный язык, который они тогда понимают, – это язык силы.
– Основа цивилизации, – пояснил я, – состоит в том, чтобы решать общественные проблемы не силой, но установлениями. Если проблемы решаются силой, разрушается сама возможность достижения согласия.
Я поставил на стол свой бокал с гранатовым соком и продолжал:
– В конце концов, общество делится на группы, столь ненавидящие друг друга, что борьба между ними может закончиться только одним – уничтожением одной из этих групп. Установления – будь то законы или общественные институты – должны стать опорой для любой из социальных групп, для любого человека; они и являются той почвой, на которой возможны согласие и, как следствие, общественная стабильность.
(До 1995 г. в Аспонике не было принято ни одного закона, защищающего права вампиров)
Франсуаз гибко поднялась, делая знак кому-то, кто должен был находиться где-то в глубине зала и кого там, как я прекрасно видел, не было.
– Вы извините нас, шериф, – мягко произнесла она. – Но нам надо поговорить. Кое с кем. Мы сейчас вернемся.
Я последовал за своей партнершей, про себя решив не спускать глаз с нашего столика. Как знать – вдруг шериф примется есть из моей тарелки.
Оттащив меня на достаточное, по ее мнению, расстояние, Франсуаз приблизила ко мне лицо и зло зашипела:
– Майкл, чего ты напустился на этого шерифа?
– Я не согласен с его взглядами, Френки, – с достоинством ответил я, – и не вижу причины, почему я не могу высказать это свое несогласие.
– Когда работа будет закончена, – ласково пообещала она, – я устрою вам публичные дебаты в Витой башне магов. А пока заткнись.
– Что-то важное? – заинтересованно спросил шериф.
Он не встал при нашем приближении, хотя по крайней мере один из нас походил на даму.
– Ничего особенного. – Я пододвинул Франсуаз стул. – Это была ее сестра – они любовницы.
Франсуаз вспыхнула от ярости.
Я с удовлетворением кивнул головой. Девушке теперь придется сдерживаться до самого конца ужина– ведь именно она настаивала на том, чтобы вести себя прилично.
Шериф поперхнулся.
– Сперва это шокирует, – заметил я. – Но, в конце концов, это же нельзя назвать кровосмешением, верно?
10
– Даже не знаю, какое наказание тебе придумать, – в ярости процедила Франсуаз, устраиваясь на переднем сиденье.
– Вот как? – лениво осведомился я.
– Сказать, что я сплю со своей сестрой! Как мне теперь смотреть в глаза этому человеку? Я потрепал ее по щеке.
– Ты первая начала, кэнди. Девушка зашипела:
– Вовсе нет. Я же говорила неправду. Я удивился.
– Значит ли это, – спросил я, – что ты и твоя сестра...
– Майкл, не будь нахалом, – сказала Франсуаз. – По крайней мере, больше, чем обычно.
Она скрестила руки на груди и обиженно отвернулась, потом быстро и озорно взглянула на меня.
– Итак? – спросил я.
– Что же, – скромно ответила Франсуаз. – На самом деле я иногда задумывалась об этом – не о том, чтобы спать со своей сестрой, Майкл, но...
– О направленности? – подсказал я.
– О направленности, – согласилась она.
– И что? – спросил я с неподдельным интересом.
Она по-особому улыбнулась и вздернула подбородок.
– Ты еще не понял, что это комплимент?
– Мне? – спросил я.
– Разумеется. Я выбрала тебя не только среди всех мужчин, но и среди всех вообще.
Поставив меня таким образом в тупик, девушка самодовольно улыбнулась и закинула ногу за ногу.
– Я не в восторге от того, что мне придется работать с вами, – отрывисто произнес федеральный шериф.
Он шел по полосе аэропорта быстро и не оборачиваясь. Наверное, в глубине его души теплилась надежда, что где-нибудь по пути к вертолету мы от него отстанем.
– А я не в восторге от ваших методов, – бросил я.
Ночной аэропорт рассыпался вокруг тысячами огней. Далекие и близкие, они зажигались и гасли, водя переливающийся хоровод вокруг меня и Франсуаз.
А над ними опрокинулся бархатный купол неба, из-за огней на земле казавшийся еще темнее.
– Ваш город вне моих полномочий. – Шерифу пришлось говорить громко, ибо взрубающий воздух приземистый вертолет, вздрагивая, пел на взлетной полосе свою боевую песнь. – Но эти беглецы принадлежат мне. И мне будет проще, если вы не станете путаться у меня под ногами.
– Если не хотите, чтобы вас вернули пасти овец, – любезно ответил я, – соблюдайте субординацию.
Он вполголоса выругался, проклиная основу нашей конституционной свободы – верховную эльфийскую бюрократию.
Франсуаз неодобрительно посмотрела на меня, но я лишь улыбнулся. Поскольку шериф располагал сведениями, которые нас интересовали, и был слишком высокого о себе мнения, чтобы поделиться ими добровольно, существовал только один способ заставить его разговориться. Он должен был поверить, что этого хочет он, а не мы.
– Буйство настигает этих выродков как болезнь, – сообщил шериф, занимая место в вертолете. – Очагами. Достаточно одному из них или двум порвать удила, как они тут же принимаются сбиваться в стаи. Те, кто уже попробовал крови, начинают убивать гораздо больше людей, чем нужно им самим, – и угощают кровью своих сородичей.
Вертолет оторвался от земли и стал подниматься, навинчиваясь лопастями на небесную спираль.
– Кончается тем, что мне приходится закапывать целые деревни, – продолжал шериф. – Будь наше правительство таким же богатым, как ваше, мы поступали бы с выродками так, как следует поступать. Сажали бы их в одиночные камеры и не давали даже разговаривать.
– Нельзя осуждать человека до того, как он совершит преступление, – возразила Франсуаз.
– Можно, если он опасен, – возразил шериф.
– Наверное, именно по этой причине ваше правительство не настолько богато, – предположил я. – Из-за такого отношения к людям.
Шериф что-то сказал, я не расслышал из-за шума летящего вертолета. Но мне показалось, будто он произнес «мировой эльфийский империализм».
– Как все началось на этот раз? – осведомилась Франсуаз.
– Так, как это обычно бывает. Банда выродков нахлебалась крови и пошла вразнос. Одного из них мы взяли почти сразу же; держим его в особой тюрьме, в пустыне – там, где его родичи не смогут его освободить. Мы летим туда.
– По-вашему, он может быть нам полезен? – не без сомнения поинтересовался я.
– Мне нет дела до того, полезен он вам или нет, – отвечал шериф. – Я говорю с ним по нескольку раз в день – и каждый раз он рассказывает мне что-то новое.
– Лучше настройте телевизор на образовательный канал, – посоветовал я. Шериф не ответил.
11
Алые волны рассвета ласкали розовые кудри облаков. Черные тени гор ложились на пустыню и ползли по желтым камням, чтобы к полудню исчезнуть, но вскоре появиться снова.
Прозрачное небо подрагивало над нашими головами, тревожимое вертолетными винтами. И вот яркий луч солнца, торжествующий крик восходящего дня вырвался из-за гряды гор Василисков и пронзил воздух, осветив каменистую пустыню, по которой торопливым жуком бежала черная тень вертолета.
– Ваша тюрьма на самом деле находится далеко, шериф, – сказал я.
– Это особая тюрьма.
Далеко, почти на горизонте, показались какие-то то ли горы, то ли строения.
– Это и есть она? – спросила Франсуаз.
– Тюрьма Сокорро, мадемуазель Дюпон. Отсюда не сбегал никто, начиная с 1895 года.
Стая строений приближалась. Главное здание было приземистым; две сторожевые будки возвышались на плоской крыше, в них виднелись темные силуэты охранников.
Высокий забор из колючей проволоки окружал территорию. Тюремного двора не было, ибо не было среди заключенных тех, кому позволялось видеть солнечный свет; имелась лишь круглая бетонная площадка, предназначенная для вертолетов.
Наш вертолет бился лопастями о воздух, снижаясь. Четверо охранников выходили из караульного помещения, держа наготове штурмовые винтовки. Федеральный шериф распахнул дверцу и, пригибаясь, пошел им навстречу.
– Я попал в концлагерь или просто очень похоже? – осведомился я, выпрыгивая на холодный бетон.
– Когда интересы общества ставятся выше, чем права граждан, – ответила Франсуаз, – страна превращается в большую тюрьму, в которой правят военные. Так бывает везде.
Федеральный шериф поднес руку к голове, отдавая честь. Четверо военных, вышедшие ему навстречу, остановились; один из них шагнул вперед, опуская дуло штурмовой винтовки, и его пальцы тоже метнулись к черному козырьку.
– Разве не глупо отдавать честь, прикладывая руку к шляпе? – проговорил я, подавая девушке руку.
Франсуаз прекрасно может выпрыгнуть и сама, но она полагает необходимым, чтобы я за ней ухаживал.
– Прикладывать руку к брови, как это делают хобгоблины, ты тоже находишь глупым, – заметила она.
– Ты права, – согласился я. – Вообще, девушка может отдать свою честь только один раз; и как это военные ухитряются раздавать ее направо и налево?
Кончики губ Франсуаз изогнулись в усмешке.
Федеральный шериф произносил слова быстро и отрывисто, чтобы не дать крутящимся лопастям вертолета подхватить их и унести прочь.
– Я должен еще раз допросить арестованного, полковник. Люди со мной представляют Высокий анклав Дроу.
На военной форме человека, к которому он обращался, не было знаков различия; их не имел ни один из четверых, вышедших из низкого здания тюрьмы.
– Тюрьма такая маленькая? – спросила Франсуаз.
– Камеры находятся в подвальном этаже, – пояснил шериф. – Они вырублены в скале.
– Кто-то здесь начитался «Графа Монте-Кристо», – пробормотал я.
Комендант коротко кивнул головой. Высокий воротник его форменного кителя темно-зеленого цвета на мгновение отвернулся, и я увидел, что за складками первого воротника скрывается второй – белый и гладкий.
Комендант тюрьмы был священником.
– Идемте, – приказал он.
Он повернулся и пошел обратно, к низкой двери в каменной стене приземистого здания, которая, как оказалось, вновь была заперта изнутри.
Шериф направился следом за комендантом, не говоря ни слова; трое солдат, которые так и не опустили свои штурмовые винтовки, остались стоять на месте.
Они пришли в движение, только когда я и Франсуаз прошли мимо них. Четко, почти по-парадному развернувшись, они вновь взяли оружие наизготовку и замкнули шествие.
– Шериф был прав, когда говорил, что у них особая полицейская система, – заметил я.
– Наша мне нравится больше, – сказал а Франсуаз.
Комендант остановился перед массивной железной дверью; теперь я мог рассмотреть, что она глубоко уходит в пазы, вырезанные в камне стены. Ее невозможно было выбить, и почти невозможно открыть иначе, кроме как изнутри.
Я даже сомневался, что ее можно взорвать.
– Они даже не потребовали у нас документы, – вполголоса произнесла Франсуаз, обращаясь ко мне.
– Какой смысл спрашивать пропуск у людей, которых ведут в тюрьму под дулами автоматов? – заметил я в ответ
Вертолет не прекращал движения, рассекая лопастями воздух и все же не трогаясь с места Комендант стоял, расправив плечи и подняв голову; наконец что-то в глубине стены щелкнуло, и дверь начала откатываться, исчезая в каменной толще.
– Камера, скрытая в стене, – негромко пояснил я. – Они не доверяют ни пропускам, ни системам безопасности. Дверь открывается только для командующих офицеров.
– Только для коменданта, – поправил шериф.
Дверь перестала двигаться, открывая узкий проход; только один человек мог протиснуться в него; комендант тюрьмы вошел первым.
– А если он упадет за углом и сломает ногу – охранники останутся запертыми внутри? – поинтересовался я.
– Это лучше, чем позволить сбежать тем, кого здесь держат, – отвечал шериф.
Потолок коридора был низким, и мне приходилось наклонять голову. Я не мог определить, где находятся источники света, но короткий туннель был озарен приглушенным красноватым сиянием.
Франсуаз коротко усмехнулась и ткнула меня в бок. Я понял, что она имеет в виду.
Из каменного здания тюрьмы вел только один проход, строго охраняемый вооруженными солдатами. Однако именно это было самым слабым местом в системе безопасности тюрьмы Сокорро.
Узкий коридор не мог позволить персоналу тюрьмы в случае побега воспользоваться своим численным преимуществом; призванная затруднить пленникам путь к спасению, каменная тюрьма в то же время открывала для них несколько перспективных тактических вариантов.
Довольная тем, что так быстро нашла изъяны в знаменитой аспониканской тюрьме, Франсуаз улыбнулась и пришла в прекрасное расположение духа.
Комендант остановился снова. Перед его лицом темнела вторая дверь, тяжелая и глубоко погруженная в пазы, вырезанные в каменной стене.
Лицо федерального шерифа оставалось невозмутимым. Гнетущая атмосфера каменной пещеры, в которой лишь узкий лаз вел навстречу солнечному свету, ничуть не беспокоила его; он находил естественными и массивные металлические двери, и людей, безмолвно шествовавших за ним с поднятыми винтовками.
Комендант хранил молчание. Он произнес не более двух-трех слов с того момента, как дотронулся пальцами до краешка своего козырька.
Вторая дверь стала открываться, и из расширявшейся щели забил яркий, неестественно-белый свет вмонтированных в потолок плафонов. Эта дверь была еще ниже, чем предыдущая; коменданту тюрьмы потребовалось нагнуться, чтобы войти в нее. За ним последовал федеральный шериф.
– Вот так люди здесь приветствуют систему правосудия, – пробормотал я.
Помещение, в котором мы теперь находились, оказалось достаточно большим; металлические панели обшивали стены, без сомнения, каменные. Три длинных плафона были вдавлены в высокий потолок.
Четверо солдат, вооруженные укороченными штурмовыми винтовками, стояли по двое у каждой из стен. Комендант остановился у дальней стены и, повернувшись к нам лицом, одернул полы своего кителя. Три узенькие складки, появившиеся на темно-зеленой форме, когда комендант наклонялся в узкой двери, исчезли, четвертая осталась.
– Меры предосторожности, которые мы принимаем, – сказал комендант, – могут показаться вам излишними. Но только так мы можем быть уверены, что ни один из наших заключенных не выберется на поверхность.
Он поднял руку, дотронулся пальцами до воротника. Затем расстегнул верхнюю пуговицу кителя и сунул руку за пазуху.
От моего взгляда не укрылось, что по лицу федерального шерифа пробежала и исчезла легкая тень презрения. Я понял, что комендант собирается сделать нечто, чего шериф не понимает и не признает.
Нечто, что он делает всякий раз, входя под своды тюрьмы.
– Именем Господа, – произнес комендант.
Теперь стало ясно, что именно вызывало неприятие федерального шерифа. Он был полностью согласен с комендантом относительно строгих мер безопасности, принимаемых в тюрьме Сокорро, а также того обращения, которому подвергались здесь заключенные.
Но делать свою работу шериф предпочитал более весомыми инструментами, нежели именем божества.
Пальцы коменданта пауком выползли из-под темной поверхности кителя. Мертвой хваткой сжимали они маленький голубоватый крестик, висевший на серебряной цепочке.
– Именем Господа, – повторил человек.
Он поднес амулет к губам и поцеловал его. Шериф отвернулся, хотя во всей комнате не было ни одного предмета, на который можно было еще смотреть.
– Господь всегда с нами в тяжелой борьбе, которую мы ведем во имя чистоты человеческой расы, – произнес комендант.
Он снова сложил руку, словно готовясь спрятать амулет, но задержал ее, глядя на нас.
– Я всегда прячу крест, когда выхожу из-под этих стен, – сказал комендант. – И вынимаю его, когда возвращаюсь обратно. Это помогает мне чувствовать.
Его большой палец медленно провел по выпуклым драгоценным камням, устилавшим крестовину амулета.
– Господь дает нам великую силу, – сказал он. – В обмен на преданное служение ему. И наш долг не дать этой силе расплескаться.
Шериф не двигался, но я видел, что его гложет нетерпение.
Комендант повернулся, готовый положить ладонь на рукоятку внутренней двери; но вместо того чтобы сделать это, он поднял голову, глядя туда, где не было видно ничего, кроме металла, тускло отблескивавшего в белом свете ламп.
– Дежурный офицер, – сказал он. Это был больше не голос священника, плавный и мягкий. Теперь комендант говорил коротко и жестко.
– Что происходит? – спросил он. Голос динамика был глухим и звенел металлом, но все же я без труда различал слова.
– Все в порядке, сеньор комендант. Заключенные спокойны.
Комендант повернулся, крупные капли пота сверкали на его лбу под зачесанными назад волосами. Глаза сузились, рот приоткрылся, а пальцы крепко сжались на перекрестье амулета.
– Опасность, – сказал он. – Господь предупреждает меня об опасности Удвойте стражу. Подайте электрический ток на внутренние переборки.
– Да, сеньор комендант.
Человек с крестиком в руке тяжело дышал Он встретился глазами с федеральным шерифом и поспешно отвел их.
Откровенный скептицизм шерифа мешал коменданту.
– Где-то здесь, – проговорил тот. – Совсем близко. Кто-то из заключенных готовится к бунту.
– Кто бы он ни был, – в голосе шерифа звучало больше резкости, чем обычно, – это не мой подопечный. Пропустите нас внутрь, комендант, и разбирайтесь со своим побегом.
– Хорошо.
Тонкая струйка пота бежала по щеке коменданта, когда он проворачивал ручку металлической двери. Вооруженные солдаты смотрели на действия своего командира бесстрастно, почти безучастно.
Я понял, что они лоботомированы.
Комендант шагнул внутрь и внезапно остановился снова. Из уст шерифа неожиданно вырвалось короткое проклятие. Он не верил ни в предчувствия, ни в слово Божие, ни в инкрустированный крестик на золотой цепочке – только в крепкие стены и электрический ток.
– Это не заключенные, – прошептал комендант. – Стража.
Солдаты развернулись, направляя на нас дула штурмовых винтовок.
Комендант захлопнул внутреннюю дверь, тяжелая рукоятка скрипнула.
– Комендант, – произнес шериф.
Однако человек без знаков различия на форме уже не слушал его. Он поднес к губам маленький крестик и поцеловал его.
– Один из вас троих, – глухо произнес он. – Это один из вас.
Солдаты сделали шаг вперед, сжимая кольцо.
Я усмехнулся и сложил руки на груди.
– Иегова болтает с вами по прямой линии, не так ли? – осведомился я.
Брови коменданта были нахмурены. Сгорбившись, он шевелил губами, повторяя слова молитвы.
Солдаты не двигались; они ждали приказа. Однако было очевидно, что, если один из нас или шериф попробует двинуться, охранники более не будут ничего ждать.
– Комендант! – сердито окликнул военного федеральный шериф.
Тот не ответил.
Его глаза были широко раскрыты, были видны желтоватые белки в красных прожилках.
– Один из вас троих, – едва слышно проговорил он. – И сейчас я узнаю, кто это.
– Связь заедает? – участливо осведомился я. – Однако пока вы думаете, я расскажу кое-что о вас.
Комендант резко выпрямился, словно его хлестнули по спине. Он сверкнул на меня глазами и проговорил, кривя рот:
– Вы ничего не знаете обо мне. Это секретный объект. Данные о персонале хранятся в тайне.
– Ортега Илора, – неторопливо произнес я. – Родились в семье крестьянина в небольшой деревне в тридцати милях от Вилья-Эрмоса.
Шериф с удивлением посмотрел на меня.
– В одиннадцать лет вы начали учиться у святого отца Карлоса. Вы хотели стать священником, но стали им только много лет спустя, уже в сорок два года. Я прав?
Комендант попятился.
Его лицо побледнело, а губы задвигались.
– Вы не можете этого знать, – в ужасе прошептал он. – Откуда вам это известно?
– Когда вам было семнадцать, – продолжал я, – ваш отец начал слышать голоса и понял, что в него вселяется дьявол.
12
