ПОВЕСТВОВАНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ(последнее)
— Крина… Что там в Крина?.. — пробормотал Обхад, борясь со слабостью во всем теле. — Ну же! отвечайте!
Ха-Кынг, вспотевший и запыленный — только что с дороги, — опустился рядом с кроватью и вопросительно посмотрел на отца:
— Как он?
Седой ятру хмыкнул:
— Борется. Но больше со мной, чем с хворью. Хотя, конечно, и с хворью тоже. Думаю, его уже можно перевезти в поселок.
Тогда — сколько дней назад? — Обхад все-таки добился своего. Его доставили на Коронованный, и тысячник самолично смог подать сигнал. Правда, потом он впал в забытье и до сегодняшнего дня приходил в сознание лишь время от времени. Сегодня же, похоже, кризис миновал. Раз уж этот ятру-врачеватель говорит…
Не рискуя везти больного обратно в поселок. Ха-Кынг устроил его в шалаше, оставив на попечение отца. И до сих пор не появлялся. А теперь еще к тому же не рассказывает, как там дела. Словно специально. Как будто там настолько все плохо, что…
— Носилки я захватил с собой, — сказал Ха-Кынг отцу. — Сейчас тебе помогут его перенести.
— Что там с Крина? — Обхаду удалось протянуть руку и схватить горца за рукав. — Ответь же!
— Делаем, что возможно, — мрачно проговорил Ха-Кынг. — Ты, пожалуйста, веди себя смирно, не мешай.
— Ах ты!.. — с досадой воскликнул тысячник. — Да что ж там творится?!
Старый ятру навис над ним и протянул чашу:
— Пей.
Обхад помотал головой, понимая, что не отвертеться. Опять снотворное. Сколько ж можно?!
— Я не маленький ребенок, чтобы пичкать меня этой гадостью! — взорвался тысячник. — Я…
— Ведешь себя хуже младенца. — с укоризной сказал седой горец. — Пей.
— Я буду вести себя как следует, — с мукой в голосе пообещал Обхад.
Рука ятру замерла.
— Обещаешь?
— Обещаю. Горец убрал чашу:
— Хорошо, тогда жди.
Пришли люди Ха-Кынга и осторожно уложили тысячника на носилки. Он терпеливо молчал, хотя каждое движение отдавалось в голове тупой болью.
Наконец его вынесли наружу, и процессия устремилась вниз по горной тропе, ведомая Ха-Кынгом. Завершал шествие ятру-врачеватель с кожаной сумкой на бедре, с которой он никогда не расставался — там лежали необходимые инструменты и лекарства.
Спуск занял больше времени, чем обычно. Горцы старались нести носилки так, чтобы лишний раз не потревожить больного, и Обхад был им за это благодарен.
В конце концов процессия все же оказалась у подножия утеса. Был поздний вечер, но горцы не зажигали огней, видимо хорошо ориентируясь в темноте. Тысячник приподнял голову, чтобы бросить прощальный взгляд на Коронованный.
В это время верхушка утеса взорвалась.
Выглядело это так, словно на небо плеснули огненной краской. Сверху посыпались камни и комки земли вперемешку с корнями деревьев, травой и кустарником. Но даже не камнепад сейчас был самым страшным.
— Что это?!. — прошептал Обхад. — Что это, демоны меня съешь?!
Над тем, что когда-то называлось верхушкой Коронованного, извивалось светящееся облако. Цвет его невозможно было определить; оттенки менялись с быстротой спиц в мчащейся повозке, одни краски всплывали к поверхности облака к зажигались, другие гасли и тонули в нем. Внезапно облако начало выстреливать во все стороны лучики-щупальца, которые с каждой секундой становились длиннее и толще. Страшный гул заполнил все вокруг, и Обхад закричал, хотя крика своего не услышал.
Сверху продолжали падать камни и клочья земли.
Горцы не выпустили носилок и побежали прочь от утеса, уже не заботясь об удобстве тысячника. И он был за это им благодарен.
/смещение — светящееся облако выстреливает щупальцем в тебя!/
— Что это?! — прокричал Талигхилл. — Что это такое?!
— Коронованный, — ответил за спиной господин Лумвэй. — Игрок выпустил Коронованного.
— Какой Игрок?
— Так звали когда-то давно Рафаал-Мона, — объяснил Хранитель. — До той поры, пока он не был объявлен незаконным Богом.
— Что за чушь!.. — начал было Пресветлый и осекся.
— ВОТ, — сказала внизу худая фигурка и удовлетворенно потерла руки. — ЧТО ТЫ СКАЖЕШЬ ТЕПЕРЬ, ДЯДЮШКА? КАК ТЕБЕ МОЙ ИЗНАЧАЛЬНЫЙ ПРИЯТЕЛЬ?
— ТЫ СОВЕРШИЛ БОЛЬШУЮ ОШИБКУ, РАФААЛ-МОН! — Странно, в голосе Тиелига… Ув-Дайгрэйса Талигхилл не слышал той уверенности, которая должна была бы звучать. — СКАЖИ, ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО?
— Я ВЕДЬ БЕРЕГУЩИЙ, ДЯДЮШКА. ПОДОБНОЕ КОЕ К ЧЕМУ ОБЯЗЫВАЕТ, НЕ ПРАВДА ЛИ?
— ТАК ЭТО ТЫ?!
— Я, Я — КТО ЖЕ ЕЩЕ? Я ПРИШЕЛ, ЧТОБЫ ОТОМСТИТЬ ЗА ОТЦА С МАТЕРЬЮ… ВПРОЧЕМ, СИЕ НЕ ГЛАВНОЕ. ПРЕЖДЕ ВСЕГО Я ПРИШЕЛ ЗА ТЕМ, ЧТОБЫ НАКОНЕЦ-ТО НАЧАТЬ ЖИТЬ. В ПОЛНУЮ СИЛУ. В ПОЛНУЮ МОЩЬ. ДЛЯ ЭТОГО МНЕ И НУЖНО-ТО ВСЕГО НИЧЕГО: ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ОСТАЛЬНЫХ БОГОВ. ТО ЕСТЬ ОТ ВАС, ВТОРЫЕ.
— И ТЫ ДУМАЕШЬ, МЫ ПОЗВОЛИМ ТЕБЕ ЭТО СДЕЛАТЬ?1
— А ТЫ ДУМАЕШЬ, Я СТАНУ У ВАС СПРАШИВАТЬ9 ВАШЕ ВРЕМЯ ПРОШЛО, КАК ПРОШЛО ВРЕМЯ ПЕРВЫХ. КСТАТИ, ОНИ СОСЛУЖИЛИ МНЕ НЕПЛОХУЮ СЛУЖБУ. ПРИЗНАЮСЬ, С НИМИ БЫЛО ПРОЩЕ ПОЛАДИТЬ, НАМНОГО ПРОЩЕ, ЧЕМ С ВАМИ. НО В ПОСЛЕДНЕМ, ДУМАЮ, МОЙ СТАРИННЫЙ ПРИЯТЕЛЬ МНЕ ПОМОЖЕТ. НЕ ТАК ЛИ, КОРОНОВАННЫЙ?
Сверкающее облако выстрелило в небо особенно яркий сгусток и загудело еще сильнее. Похоже, оно соглашалось.
— Боги вы мои… — прошептал за спиной у Пресветлого забытый всеми звонарь. — А говорили-то, говорили, что Коронованный должен защищать…
Ув-Дайгрэйс резко повернулся к нему:
— ЧТО?!
Звонарь, заикаясь, повторил сказанное.
Бог Войны кивнул, с торжествующей улыбкой шагнув к бойнице.
И в это время дверь, ведущая на лестницу, распахнулась; в проеме возник запыхавшийся Кэйос.
— Хумины! — прокричал он срывающимся голосом. — Хумины в коридоре!
/смещение — ты бежишь, буквально летишь по ступенькам, и этажи мелькают, как призрачные видения/
Сегодня Кэн был не в духе. Впрочем, он был не в духе уже несколько дней подряд — не в этом дело. Сегодня особенно четко предстала перед ним вся прошедшая жизнь, и Клинок понял, что ничего, ровным счетом ничего не совершил из того, что непременно следовало бы совершить. Это угнетало. С досадой он подумал, что даже выполнять обещания не способен: где сейчас Кэйос, что с ним — Брат не знал. А ведь говорил Тэссе, что позаботится о пареньке.
Он помнил, что просил Кэйоса поработать в лазарете — это казалось лучшим решением. Но сейчас Кэн понимал: тем самым он просто стремился избавиться от раздражающей обузы.
Вложив в ножны меч (кажется, в последние дни он правит его так часто, как никогда раньше), Брат отправился в лазарет.
Кэйос был там. Он только что закончил раскладывать мизерные вечерние порции и, прислонившись к стене, оживленно болтал с Бешеным Обернулся, заметил Кэна и приветственно помахал рукой.
Деваться некуда, Клинок подошел.
«Счастливчик» измерил его с ног до головы презрительным взглядом. Молчал.
Кэн тоже молчал. Он не знал, что говорить в присутствии Мабора. Тот ведь любые слова переиначит и испоганит; да и неловко сообщать, что просто зашел проведать парня. Столько времени не ходил — и вот, здрасьте, явился.
— Ну, как у тебя дела? — спросил Кэйос, то ли нарочно, то ли и впрямь не замечая возникшего напряжения.
— Да так, потихоньку, — буркнул Кэн. — А у тебя?
— Тоже ничего. Говорят, скоро коней станут забивать. Может, порции увеличатся.
— Ерунда! — резким хриплым голосом возразил Бешеный. — Коней забивать нельзя! Без них мы точно проиграем.
— А с ними, значит, победим? — не вытерпел Кэн. В это время Кэйос вздрогнул и поднял руку:
— Слышите?
Они замолчали. Отдаленный гул, откуда-то снизу.
— Что это?
Но Кэн уже понял. Он выскочил из лазарета, бросая на ходу:
— Кэйос, найди Хранителя или кого-нибудь еще. Скажи, хумины прорвались в коридоры.
Брат еще не знал, в какие именно, но этот шум могли издавать только двигающиеся по тоннелю люди. То бишь хумины.
Он вбежал в нижний зал и с облегчением понял, что двери заперты. Следовательно, некоторое время у них в распоряжении имеется.
Стражники, стоявшие у створок, вопросительно посмотрели на Кэна — тот показал на лестницу:
— Сюда! Живо!
Принять бой в зале — самоубийство, а вот в проходе держать оборону удобно.
— Ждать, пока не придет подкрепление! Не пропускать! Костьми лечь, но не впустить!
Сзади кто-то похлопал его по плечу:
— Вот и хорошо, братишка. А теперь давай топай отсюда.
— Что?! — задохнулся от ярости Кэн. Какого демона этот путается сейчас под ногами?!
— Я сказал — вали! — гаркнул Мабор. — Или думаешь, пацан один сможет всех на ноги поднять и подмогу сюда прислать? Сомневаюсь!
С досадой Кэн вынужден был признать, что Бешеный прав. Он презрительно сплюнул и отпихнул его в сторону, торопясь наверх.
/смещение — луч света вонзился под дверь, как игла — под ноготь пытаемого палачом/
Сообщение паренька потрясло всех. Однако господин Лумвэй недаром был назначен Хранителем Северо-Западной. Вместе с Тэссой и несколькими оказавшимися на колокольне офицерами он поспешил вниз.
Тем временем Ув-Дайгрэйс подошел к бойнице, и голос его снова заполнил собой ущелье.
— КОРОНОВАННЫЙ!
Облако надсадно загудело и выплеснуло несколько багровых щупалец.
— КОРОНОВАННЫЙ! ТЫ НЕ СМЕЕШЬ СЛУШАТЬСЯ РАФААЛ-МОНА, ИБО СОГЛАСНО ДРЕВНЕМУ ДОГОВОРУ ТЫ ДОЛЖЕН ЗАЩИЩАТЬ КРИНА!
Облако продолжало гудеть. Потом оно затряслось и начало резко пульсировать; лучи-щупальца вытягивались, опускаясь все ниже и ниже, в самое ущелье.
Талигхилл перегнулся через парапет, чтобы лучше видеть. Хотя он совершенно не был уверен, что захочет это видеть.
Маленькая фигурка Рафаал-Мона замахала руками:
— НЕТ! НЕТ! В КОНЦЕ КОНЦОВ, ЭТО Я ЗАКЛЯЛ ТЕБЯ — Я, ИГРОК! ТЫ НЕ МО…
Слова неожиданно прервались — один из лучей добрался до бывшего торговца и обтек его со всех сторон, превратившись в гигантский колпак. Потом с молниеносной быстротой щупальце вздернулось кверху и исчезло в облаке. Гудение зазвучало по-иному.
— ТЕПЕРЬ УХОДИ! — велел Ув-Дайгрэйс.
Но демон не желал уходить. Облако вращалось, раскручиваясь и разрастаясь, закрывая собою уже полнеба. Цвета Коронованного заметно потемнели, а на щупальцах неожиданно обнаружились то ли крючки, то ли присоски — отсюда не разглядеть. Впрочем, Талигхилл и не стремился разглядывать.
— Я СКАЗАЛ — УХОДИ!
Пресветлый вздрогнул от тона, каким это было сказано. Он с ужасом подумал, что, пожелай жрец Бога Войны оставаться всего лишь верховным жрецом и при этом командовать державой, Талигхилл подчинился бы даже без тени сопротивления — такому голосу невозможно не подчиниться.
Однако же облако продолжало расти, взмахивая щупальцами и протягивая их во все стороны. Вот одно упало на кого-то, стоявшего у бойницы Северо-Восточной: далекий вскрик, и отросток втягивается в «тело» вместе с добычей; добычу, впрочем, уже не разглядеть.
— НУ ХОРОШО ЖЕ!
По-моему, он блефует, тоскливо подумал Талигхилл. До ужаса хотелось жить.
— Я ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЛ, КОРОНОВАННЫЙ! В ПРОШЛЫЙ РАЗ ТЕБЕ УДАЛОСЬ ОТДЕЛАТЬСЯ ДЕШЕВО. ДУМАЕШЬ, ЗА ПРОШЕДШИЕ СТОЛЕТИЯ Я ПОДРАСТРАТИЛ СИЛЫ? ЛОВИ!
И Ув-Дайгрэйс метнул в небо нож, рывком сдернутый с нарага. Это так походило на шутовскую пьеску, какую-нибудь дешевенькую пантомиму, что Талигхилл не выдержал и засмеялся. Он понимал, насколько близок к смерти, понимал, что смех — нервный, но не мог сдержаться.
А нож тем временем летел и летел, хотя давно уже должен был бы упасть; он летел, и между вращающимся туманно-серебристым кругом и Ув-Дайгрэйсом проявилась, натянулась и окрепла блестящая желтоватая нить; он летел, этот проклятый метательный нож, летел вопреки всему, и вонзился-таки в Коронованного как раз, когда тот вытянул щупальце в сторону Северо-Западной. Нить между Богом Войны и ножом внезапно набухла, по ней пробежала мощная волна чего-то, излучающего невыносимо яркое сияние; сияние добралось по нити до демона и вошло в его «тело» — и там взорвалось новорожденным солнцем. Талигхилл упал на пол и закрыл глаза, не в силах выносить этот свет. Рядом рухнуло тело Ув-Дайгрэйс…
— Ну вот, — тихо прошептал кто-то, и правитель с запозданием понял, что это голос Тиелига. — Ну вот, вот и все. Я на самом деле немного подрастратил силы за прошедшие столетия, но он ведь об этом не знал, правда?
Талигхилл встал и с удивлением посмотрел на Бога Войны, распростертого на камнях рядом с ним.
С невероятным усилием, от которого вздулись жилы на побелевшем лбу, Ув-Дайгрэйс повернул голову и посмотрел на Пресветлого.
— Подними меня, — велел он, и, хотя это звучало вовсе не как «ПОДНИМИ МЕНЯ», правитель не посмел ослушаться.
Он перевернул Бога на спину и подтащил к стене, прислонив его так, чтобы Ув-Дайгрэйс оказался в сидячем положении.
— Вот так значительно лучше, — сказал Бог. — А теперь ступай, мне следует отдохнуть. Боюсь, с хуминами вам придется справляться самостоятельно. Я надолго выбыл из игры.
Талигхилл молча кивнул и поднялся с колен, тут только заметив стоящего в растерянности звонаря — того самого, со шрамом на нижней губе.
— Пригляди за ним, — велел правитель и поспешил по лестнице вниз. Оттуда уже доносились звуки сражения.
/смещение — летящий в небо метательный нож/
Брэд Охтанг с ужасом смотрел на демона, который запросто подхватил и унес в небеса Берегущего. Что-то кричал, заламывая руки, Нол Угерол; его грязная косица истерично плясала между лопатками, словно сошла с ума.
Когда же Коронованный взорвался солнцем, данн успел лишь закрыть лицо руками и крикнуть нечто совсем не подобающее — кажется, взывал к Гиэлу. Но сейчас Дух Воздуха молчал, и Брэд с горьким прозрением понял, что теперь уже никогда не получит ответа. Такова цена за предательство Бога. И весь этот кошмар — расплата за то, что они совершили.
Его тряхнули за плечи, и, раскрыв глаза, Охтанг увидел перед собой Джулаха — раба Берегущего. Странно, что он еще жив, когда хозяина уже нет. Почему ты не отправился вслед за ним, шакал?
— Очнись, демоны тебя сожри, очнись! — прокричал Джулах. — План! У тебя же должен быть какой-то план!
Да, — вспомнил Охтанг. — План. Что с того, что Берегущего больше нет? Там гибнут люди. Значит…
Смуглокожий раб Божий внезапно замер, широко распахивая глаза; из его горла вырвался протестующий крик.
— Верно, у меня есть план, — процедил данн, выдергивая из тела Джулаха кинжал. — Но тебе, шакал, нужно поторопиться, чтобы успеть догнать своего хозяина, куда бы он ни отправился. А я сам разберусь с земными делами. — Охтанг повернулся к своим людям: — Готовьте лестницы!
Ошарашенные случившимся, воины не сразу повиновались команде.
— Ну же, слушайте, что вам говорит данн! — неожиданно пришел на помощь Собеседник. — Вам было даровано знамение свыше — неужели вы не примете его? Шевелитесь, шевелитесь! Победа предсказана! Не упустите ее!
Эти неуклюжие, не согласующиеся друг с другом фразы тем не менее возымели свое действие. Солдаты прислушались к приказам данна и занялись каждый своим делом.
— Я не знаю, как долго тебе удастся это, — злобно прошептал Охтанг на ухо Угеролу, когда подвернулась свободная минутка, — не знаю; но до тех пор ты жив. Иначе отправишься вслед за своим хозяином. И придумай байку поубедительней — Богам Богово, а нам следует разобраться с этими проклятыми северянами.
/смещение — рождение нового солнца/
Хумины взломали дверь неожиданно быстро.
Интересно, как они смогли пронести сюда такой мощный таран? — отстранение подумал Бешеный. Впрочем, раньше или позже — это должно было случиться.
…Сначала они дрались в дверном проеме, дрались непозволительно, роскошно долго, и Мабор мысленно благодарил всех этих пустоголовых хуминов, не догадавшихся взять с собой ни арбалета, ни лука, ни пращи. Потом в зал ввалились те, кто догадался. К этому времени Кэйос приволок невесть откуда большие, в человеческий рост щиты, но все равно стрелы находили себе поживу. Иначе и быть не могло.
Где-то за стеной всполошенно ржали кони. Это отвлекало, хотя раньше подобного Мабор за собой не замечал. Однако гляди ж ты…
Подоспела гарнизонная подмога. Позади послышались знакомые голоса, солдаты ободрились. В этот-то момент хумины и бросились в атаку. Подловили. Смяли заслон из щитоносцев, поперли вперед — едва удалось сдержать, хотя потери понесли неоправданно большие. Бешеный злился на себя за то, что не догадался об атаке раньше, и в то же время помнил: нужно сохранять голову трезвой. Иначе долго не прожить.
Подкрепление позволило пойти в контратаку, которая отбросила хуминов чуток назад. Отхлынули, перегруппировались, застыли в передыхе.
— О, и ты здесь!.. — радостно воскликнул Умник. И в тот же момент осел на пол с застрявшей в горле стрелой.
Еще несколько раз атаковали те и другие, но снова и снова возвращались на исходные позиции. Было ясно, что солдат в башне больше, чем напавших хуминов, и рано или поздно все решится в пользу Северо-Западной. И вот эта мысль никак не давала Мабору покоя. Как только представилась возможность, он перебрался поближе к Трехпалому и высказал ему свои соображения. Десятник миг поразмышлял, потом кивнул:
— Нужно сообщить Хранителю Лумвэю. Эй, парень!
Подбежал Кэйос, пригибаясь, чтобы не задело шальной стрелой. Выслушал Шеленгмаха, кивнул и помчался к лестнице.
Защитники выдержали еще несколько атак, когда хумины неожиданно прекратили наступление, оттянулись назад, к дверному проему, и замерли там. В это время примчался Кэйос. Он упал на колени рядом с Мабором и десятником, просипел:
— Это была ловушка, обманка! Они штурмуют стены! Велено всем, кого только можно, — туда. Положение очень тяжелое… Вроде всё. — Паренек устало вздохнул.
— Так, — принял решение Трехпалый. — Сейчас выясним, кто остается. Как думаешь, Мабор?
— Думаю, тех, кто неопытней, надо б на стены, — пробурчал тот. — Этих сдержать теперь особой сноровки не нужно.
— Хорошо, бери десятку и иди, будешь за главного, — велел Шеленгмах.
— Но…
— И никаких «но»! Приказ есть приказ. Давай, давай, шевелись!
В это время хумины ринулись в очередную атаку, предварительно дав залп из луков. Бешеный в последнюю секунду успел прикрыть Трехпалого щитом — в обтянутое кожей дерево вонзилась стрела.
— Рискуешь, — покачал головой десятник. — Могло ведь и в тебя.
— Я так глупо не подохну, — отрезал Мабор. — Давай, держись! Что ж они так поперли-то, твари?!
Ни о каком разделении сейчас не могло быть и речи. Вот схлынет эта волна, тогда…
Но на сей раз хумины рубились по-серьезному. Солидно рубились. Такую атаку не сдержать, самое разумное, что можно было сделать, — дать ей пройти мимо и самой же захлебнуться; уступить дорогу. Но — некуда и некогда. Солдаты потихоньку начали сдавать позиции. Мабор видел: страх и растерянность, вызванные таким яростным напором, начинают брать верх у гарнизонных над всеми остальными чувствами.
Шеленгмах тоже понял это. Он вскочил на лестницу, так чтобы его видели все, и закричал что-то такое о чести и победе, которая очень скоро наступит. Ну и, разумеется, о Богах.
Бешеный заметил десяток-другой хуминских лучников, нацелившихся на Трехпалого. Если его снять — все, оборона будет подавлена, развалится, как прогнившая тележка, на которой возят руду. Безмолвно, дико изогнувшись в прыжке, Мабор сбил-таки этого говоруна. Позади с удвоенной яростью скрестились клинки — людей, как ни удивительно, вдохновили слова Трехпалого.
А перед глазами Бешеного застыли чьи-то сапоги на грязных ступенях. Он поднял взгляд, откатываясь с удивленного десятника, увидел Кэна. Что-то не давало перевернуться на спину, но и на животе лежать не хотелось — Мабор так и замер на боку.
— Привет от постельного клопа, братец! — насмешливо проговорил он. — Будешь у Ув-Дайгрэйса, передавай привет Умнику, да Трепачу, да остальным ребятам.
Кэн посмотрел на Шеленгмаха:
— Это конец.
— Да, — сказал десятник. — Но он храбро сражался. И я думаю…
— Я говорю о другом, — перебил его Клинок. — С севера подходит еще одно войско. Это конец.
Он извлек из ножен заточенный до немыслимой остроты меч и спустился к сражающимся с тем пустым безразличием, за которым всегда таится смерть.
/смещение — сотни движущихся огоньков на горизонте/
Отталкивали лестницы до остервенения, до ноющих мускулов и слезящихся от дыма глаз, а все равно кто-то закрепился. И звук хрипящих внизу труб, когда стало заметным явившееся ниоткуда, подобно призраку, войско, — этот звук казался злобной насмешкой над всем, что происходило на этой башне в последние дни. И над всем, чему так и не удалось «стать».
Талигхилл с горечью подумал, как несправедливо это. Пережить столько всего, пережить… и все равно умирать, зная, что надежды нет ни для тебя, ни для тех, кто остался позади. Но даже в эти минуты он с неожиданно проснувшейся злостью отпихивал проклятые лестницы, а когда на этаже появились хумины, вытащил клинок и принялся за дело. Он очень сомневался, что попадет в край Ув-Дайгрэйса (к тому же Бог Войны лежит сейчас без сил на колокольне), но, как бы там ни было, лучшей смерти нельзя было и желать. Он погибнет с честью. Он…
/смещение — в освещенное костром пространство вбегает бледный запыхавшийся человек/
Звонарь был в смятении от всего случившегося. Настороженным взглядом он следил за привалившимся к парапету Богом.
Северо-Западная вздрагивала в огнях и криках, везде сражались и умирали. Отсюда, с колокольни, можно было видеть, что то же самое творится в Северо-Восточной.
Неожиданно Ув-Дайгрэйс пошевелился. Как будто услышал или почувствовал что-то очень важное. Звонарь подошел к нему, чтобы исполнить пожелание Бога, если таковое появится.
— Я сам, — тихо сказал тот. И иронически хмыкнул: — Не нужно меня стеречь. Вряд ли кому-нибудь удастся навредить мне. — Напрягшись, Бог Войны встал и выглянул в бойницу. — Видишь? — спросил он у звонаря, показывая куда-то вдаль.
Звонарь посмотрел: там двигались огни, много огней.
— Хумины? — чувствуя разливающийся в груди холодок, прошептал он.
— Ничего, ровным счетом ничего не зависит теперь от Богов, — пробормотал Ув-Дайгрэйс, глядя в темноту. Похоже, он даже не расслышал вопроса. — Ну вот, мы знатно повоевали, всколыхнув дырявую ткань реальности, а все равно последнее слово остается за людьми.
— Это хумины?! — срываясь на крик, снова спросил звонарь.
Бог Войны удивленно посмотрел на него:
— Нет. Не хумины.
/смещение — сломанный в бою клинок/
Когда Обхад опять пришел в себя, уже светало. Он лежал на носилках, брошенных на землю; вокруг валялись обломки камней. Руки и лоб оказались выпачканы в чем-то вязком. Пригляделся — кровь. Правда, ничего страшного, так — более-менее глубокие царапины.
Неподалеку горел костер. Почему-то тысячника не придвинули к теплу, и теперь Обхада колотила мелкая дрожь. Приподнявшись на локтях, он огляделся: никого. Только, затухая, слабеет оранжевое пламя.
Тысячник пополз к огню. С запозданием понял, что видит перед собой не обычный костер. Впрочем, какая разница? Погребальный так погребальный.
Он добрался наконец до пламени и лег, лицом вверх — смотреть в потихоньку светлеющее небо. Судя по всему, день обещал быть ясным, погожим.
Проснулись и застрекотали в траве кузнечики, зашуршала ящерка. Обхад лежал и ждал неизвестно кого и чего. А может, просто лежал. В последнее время ему редко удавалось поглядеть в небо. А вот в детстве любил. Жевал горьковатые травинки, наблюдал за птицами, отгадывал, каким зверем прикидывается облако. Мечтал. О долге, о чести, о подвиге. О глупости всякой. Жить вот только недавно научился, только недавно понял, что и долг, и честь — всего лишь неотъемлемая часть остальной жизни: без них — никак, но и с ними одними долго не протянешь.
Ветер переменился, в сторону тысячника потянуло едким дымом. Он привстал, чтобы отползти, и заметил идущих к нему людей.
— Ну что там? — спросил жадно, стоило им приблизиться. Ха-Кынг присел рядом:
— Прости, что оставили тебя. Но отца убило камнем, мы прощались; а потом необходима была наша помощь в Крина. Хумины отступили.
— А теперь рассказывай по порядку, — велел Обхад.
И все то время, пока его укладывали на носилки и несли к поселку, тысячник слушал.
…Когда хумины прорвались по подземным коридорам, большая часть защитников башен оттянулась к нижним ярусам. Но это был лишь отвлекающий маневр со стороны южан. На самом-то деле они готовились к штурму Северных снаружи. Чем и занялись, как только решили, что времени прошло достаточно и гарнизоны отвлеклись на нижние этажи.
По приставным лестницам им удалось проникнуть в Северные. Но в это время обе стороны увидели неизвестное войско, которое спешным порядком двигалось к ущелью с севера. Хумины раньше, ашэдгунцы — позднее поняли, что это пришла подмога из Гардгэна; Армахог сумел собрать войско и рискнул атаковать Крина вопреки прежним планам.
Некоторое время южане еще держались, но потом поддались панике (не последнюю роль в этом сыграло и развоплощение Берегущего). Тем отрядам, что проникли в Северные по коридорам, наступали на пятки воины Армахога, посланные им в тоннели. Хуминов на нижних этажах легко перебили и вплотную занялись штурмующими. Сбросив южан с лестниц, ашэдгунцы сами же и воспользовались ими, чтобы оказаться в ущелье. Зажатые с трех сторон, хумины пытались бежать. Но вовремя подоспевшие с юга горцы заперли врага в Крина; спастись удалось немногим. Хуминдар теперь ничем не мог угрожать своему северному соседу.
— Как-то даже не верится, что все это правда, — заметил Обхад, когда Ха-Кынг закончил свой рассказ. — Просто невероятно!
— Гораздо более невероятно то, что ты выжил, — хмыкнул ятру. — Предпочитаешь, чтобы тебя отдали твоим соплеменникам, или будешь долечиваться у нас?
— Уж отдайте, пожалуйста, — слабо улыбнулся тысячник. — Небось волноваться будут.
— Хорошо. Я пошлю людей, они предупредят Пресветлого, — пообещал горец.
— Погоди, — остановил его Обхад. Он наконец-таки решился. — Скажи, это ты тот самый Ха-Кынг, который лет этак двадцать пять назад смеялся над одним солдатиком из гарнизона? Он пришел сюда в полнолуние и… ну…
— Боюсь, что нет. — пожал плечами ятру. — Извини. Я родился и долгое время жил на южной стороне, за Анг-Силибом. И сюда перебрался около десяти лет назад. А что?
— Да нет, ничего. — Тысячник улыбнулся. — Так, вспомнилось.
/смещение — блеск росы на замшелых камнях башенной стены: хрустально-алые капли/
До рассвета Талигхилл дремал, сидя у захваченной катапульты и укрывшись плащом. Рядом бдел неусыпный Храррип.
Солнце наконец подползло к небу и выдвинулось из-за горизонта алым краешком. Сквозь дрему Пресветлый услышал, как кто-то подошел к ним. Насторожился, а потом успокоился телохранитель.
— Вставайте, пора, — сказали сверху. Он неохотно разлепил веки и с недоверием уставился на знакомую фигуру.
— Пожалуй, я покину вас, правитель, — сообщил Ув-Дайгрэйс. — В ближайшее время храму придется подыскивать себе нового верховного жреца.
Талигхилл непонимающе кивнул.
— Не знаю, скажут ли вам это, — продолжал Бог Войны, — но сегодня ночью вы вели себя очень смело. Хотя лично я, будь у меня на то желание, как следует надрал бы вам уши.
Пресветлый поперхнулся и удивленно посмотрел на Ув-Дайгрэйса.
— Нет, вам не послышалось, — подтвердил тот. — Надрал бы уши. Вы вели себя великолепно — как воин, но совершенно бездумно как правитель. Да, разумеется, если бы вы не спустились вниз, показывая тем самым пример для подражания, битва могла бы пойти по-другому. Вы переломили ход сражения. Однако же при этом рисковали своей жизнью, а она уже давно не принадлежит вам, Пресветлый. Она принадлежит Ашэдгуну, и на будущее уж озаботьтесь тем, чтобы не обворовывать собственный народ.
— Спасибо, — невпопад сказал Талигхилл.
— Не за что, — покачав головой, ответил Ув-Дайгрэйс. — Я же все-таки Бог, защищать своих верующих — моя прямая обязанность.
— Ну, я — то не верующий, — с горечью произнес правитель. — Скажите, Тиелиг… то есть…
— Можете звать меня этим именем, если вам так проще, — пожалплечами Бог Войны. — В конце концов, какая разница? Если вам угодно бежать от действительности — на здоровье. Что же касается всего остального… Да, вы не верующий. И по-видимому, никогда им не станете. Мы, Боги, не подходим вам, правитель, мы недостаточно человечны по вашим меркам. — Он развел руками: — Увы, что поделать? Но я защищал Ашэдгун, а не лично вас, так что не переживайте — все в порядке. Вы почти ничего не должны мне. Разве что… Уничтожьте махтас.
— Но почему?
Губы Бога Войны скривила ироническая усмешка.
— Там, где верующий говорит «да», атеист восклицает «почему»! Рафаал-Мон не просто нанес серьезный ущерб вашей казне, что в преддверии войны могло роковым образом отразиться на ходе всей кампании, Игрок еще и подсунул вам игру Богов. Вы ведь не хотите стать Богом, Талигхилл? Вижу, вы удивлены…. Разумеется, я говорю не в прямом смысле. Махтас предназначен для Божественного мышления. Того самого мышления, которое заставляет пренебречь малым ради большого, даже в случае, когда речь идет о человеческих жизнях. А вам ведь не нравится такой расклад, верно? Вам вообще претит сама вероятность такого выбора. Махтас приучает к единственно возможному — с его позиций — варианту. Вам такое не подходит, правитель.
— Но почему вы сами не уничтожили игру?
— Мне было интересно, как вы поведете себя в этой войне. Помните? — я же Бог. Ну и… вы помешали тогда, в Желтой комнате, а после не было случая. Не хотел выдавать себя.
— Я сделаю это, — пообещал Талигхилл.
— Вот и хорошо, — подытожил Ув-Дайгрэйс. — Богам — Богово, а людям — людское. Что же, мне остается только проститься с вами.
— Навсегда? — охрипшим голосом спросил Пресветлый.
— Там поглядим, — туманно ответил Бог Войны. — Там видно будет. Живите с… — Видимо, он хотел сказать «с Богом», но только улыбнулся: — … с миром.
И ушел, осторожно обходя мертвых и спящих.
Талигхилл огляделся.
Вчера, в пылу сражения, он оказался далеко и от башен, и от своих военачальников. В темноте отыскать кого-либо представлялось маловероятным, к тому же Пресветлый ужасно вымотался в ходе сражения. Поэтому он и остался у захваченной катапульты до утра. То, что особу правителя охранял один лишь Храррип, ничуть не помешало Талигхиллу продремать до рассвета. Теперь же он был намерен отыскать штаб Армахога, расположенный, скорее всего, у северного выхода из ущелья. Можно было, конечно, возвратиться в Северо-Западную, но правитель твердо решил, что покинет Крина не через подземный коридор.
Вокруг вперемешку лежали живые и убитые. Рассветные лучи солнца будили тех, кто был способен проснуться, и люди поднимались, щурясь и моргая от яркого света. Уже звучали команды десятников и полусотенных, сзывавших своих солдат. По веревочным лестницам с башен спускались те из бойцов, кого победа застала наверху. По приказу офицеров они принимались стаскивать в отдельные кучи трупы врагов и своих мертвых товарищей.
Талигхилл подозвал пробегавшего мимо солдата.
— Пригляди за катапультой, — велел он ему. — Чтобы не разобрали на дрова. Отвечаешь лично передо мной.
— А кто ты такой? — пренебрежительно-добродушно поинтересовался солдат. — Пресветлый, что ль? Правитель устало отмахнулся:
— Может, и Пресветлый. Короче, следи, чтобы эту машину не угробили, понятно?
— Ладно, — хмыкнул солдат, — Боги с тобой — пригляжу. А то ведь еще окажешься какой-нибудь крупной шишкой, извиняйся потом.
— Что, я настолько не похож на самого себя? — спросил Талигхилл у телохранителя, когда они шагали к северному выходу из Крина.
— Настолько, Пресветлый.
Талигхилл провел ладонью по лицу — она оказалась выпачкана в грязи и спекшейся крови. Странно, что он до сих пор не заметил этого.
Неудивительно, что к штабу их подпустили не сразу. Сперва стражники долго выясняли, за каким, собственно, демоном эти двое явились и требуют провести их к старэгху. Потом из шатра выглянул сам Армахог, чье внимание привлекли громкие голоса; он сказал стражникам, что все в порядке и эти люди на самом деле те, за кого себя выдают.
После объяснений, рассказав о вчерашних событиях и сегодняшнем состоянии войск, назначении времени первого совещания и отправки за нужными гонцов, — после всего этого, отхлебывая из кружки обжигающий чай, Талигхилл спросил:
— Как вам удалось? Ведь это же было невозможно.
— В мире не так уж много абсолютно невозможных вещей, Пресветлый, — пожал плечами старэгх. — Я сделал то, что должен был сделать. К тому же треть пришедших со мной — ополчение.
— Но откуда взялись деньги, чтобы заплатить им? Ведь…
— Ну, если честно, я им не платил. Так… получилось.
И Армахог вспомнил госпожу Димиццу из «Благословения Ув-Дайгрэйса», которая произносила речь перед горожанами на главной площади столицы. Свои собственные слова, звучавшие потом, он помнил плохо. Однако же добровольцев в результате набралось достаточно.
— А почему вы без телохранителей? Талигхилл вздохнул:
— Мертвы. Я, пожалуй, несколько поторопился тогда, ночью, и оказался в самом центре сражения. Они защищали меня, как могли, но в живых остался лишь Храррип.
— Придется заняться этим, — заметил старэгх. — А на время я прикреплю к вам своих людей.
Вошел стражник, сообщил, что явилась госпожа Вольный Клинок.
Армахог велел немедленно впустить.
— Доброе утро! Похоже, нам удалось это! — Она была деланно бодра, хотя наскоро перебинтованная и лежащая в перевязи правая рука и три длинных шрама на лице свидетельствовали о том, что воительница находится сейчас не в лучшей форме. — Поздравляю с победой! — Тэсса повернулась к Армахогу: — Ты успел вовремя. Даже не представляешь насколько.
— Я спешил, — улыбнулся он.
— Итак, Пресветлый, — она оборотилась к Талигхиллу и придала лицу безразличное выражение, — когда мы сможем получить расчет?
Правитель развел руками:
— Разумеется, не сегодня. Но думаю, в течение недели часть денег будет выплачена. Конкретнее мы с вами обсудим этот вопрос позже.
В это время потребовалось срочное присутствие лично ста-рэгха, и он вышел из шатра, пообещав, что скоро вернется.
Повисла неловкая тишина.
— Послушайте, Тэсса… Она покачала головой:
— Забудьте, мой правитель. Вам ведь известно, ради чего я все это затеяла.
Талигхилл отставил в сторону кружку:
— Нет. Ради чего же?
— Среди Братьев, освобожденных с рудников, был… мой муж. — Тэсса запнулась перед последними словами. Ну разумеется, мы ведь не освятили свой брак в храме двуликого Бога Любви. И тем не менее считали друг друга почти мужем и женой. То есть…
— Понятно, — сказал Пресветлый, хотя на самом деле ничего ему не было понятно. — Но все же…
— Прошу вас, забудьте. — В ее голосе смешались раздражение и тоска. — Просто забудьте.
— Не знаю, хочу ли я забывать, — сказал он серьезно и тихо. — Поверьте, я… В общем, если вы передумаете или обстоятельства сложатся по-другому…
— Обстоятельства чаще всего выбираем мы сами. И иногда — Боги. Помните? выбор есть всегда.
— Верно. — Талигхилл знал, что потом будет презирать себя за сегодняшний разговор и за то, что все же поддается такому удобному чувству благоразумия. А благоразумие твердило: следует учитывать государственные интересы. Опять же, и Тиелиг, прощаясь, говорил… — Верно, — повторил Пресветлый. — А все-таки — не забывайте.
Тэсса кивнула и поднялась:
— Пойду попробую отыскать Тогина. Передайте Армахогу, что я, возможно, немного задержусь. Но Клинки на совете сможет представить Кэн, да и Сог с Укрином, скорее всего, явятся.
Она вышла из шатра и столкнулась с возвращавшимся старэгхом.
— Хорошо, что я встретил тебя, — сказал Армахог. — Нам следовало бы поговорить. Знаешь…
— Если ты о том плане с ночным отступлением, — вмешалась Тэсса, — то я знаю и не в обиде. В конце концов, ты отговаривал меня.
Армахог смущенно кашлянул.
И этот туда же!
— Кстати, как поживает твоя жена? Как дети? Он ответил, что, мол, все в порядке.
— Ну и хорошо. Возможно, я немного опоздаю на совещание…
— Да! Чуть не забыл! — дернул себя за ус старэгх. — Паренек по имени Кэйос — что с ним?
— Кэйос? — удивленно переспросила Тэсса. — Кажется, все в порядке. Когда я видела его в последний раз, он шел вместе с Кэном хоронить Мабора.
— Если увидишь, передавай ему привет от матери. Госпожа Димицца — очень волевая женщина. Именно она помогла мне собрать такое количество добровольцев.
— Передам, — пообещала воительница.
Она спустилась с пригорка, на котором были расставлены штабные шатры, и направилась к Северо-Восточной. Из разбитых окон башни и из балконных отверстий свисали веревочные лестницы; кое-где стояли и деревянные, которые ху-мины изготовили для неудавшегося штурма.
По одной из таких лестниц Тэсса поднялась наверх.
Здесь царил полнейший беспорядок. Воительница ухватила кого-то за рукав, пыталась что-нибудь выяснить, но от нее только отмахнулись, как от докучливой стрекозы. Раздраженная таким явным невниманием к своей персоне, Тэсса решила попытать счастья в лазарете. Там уж наверняка найдется много людей, не способных от нее убежать, но все еще способных разговаривать.
Однако на пороге ее встретил низенький щурящийся мужчина с блестящей от пота лысиной.
— Вход посторонним запрещен, госпожа, — непреклонно заявил он. — Готовимся к эвакуации больных, так что извольте посторониться и не мешать.
— Но…
— Потом, потом. — Он отодвинул ее в сторону и захлопнул дверь.
Вот так дела…
Тэсса хмыкнула, хотя и вынуждена была признать, что лекарь в своем праве.
— Рад, что ты уцелела!
Она вздрогнула и обернулась. Не сказала бы, что это взаимно.
Сог едко усмехнулся:
— Знатное сражение. Я, признаться, уже начал молиться Ув-Дайгрэйсу.
— У тебя оставалось на это время?
— Хороший вопрос. — Брат пожал плечами: — На самом-то деле, как оказалось, можно одновременно и молиться, и сражаться. Жизнь заставляет вытворять и не такое, правда? — Он оглянулся, проверяя, нет ли рядом кого-нибудь, способного их подслушать: — Кстати, о жизни. Сожалею, что твоя услуга пропала зря. Конечно, плохо говорить о мертвых не принято но — увы — именно Тогин помешал мне разобраться с Бешеным. Впрочем, думаю, у меня еще есть шанс.
— Думаю, нет… Что?!
— Мне очень жаль, правда. Я не знаю подробностей, спроси, если хочешь, у Гайхилла — это сын Хранителя Юго-Восточной. По приказу Шэддаля Шрамник приглядывал за пацаном.
Тэсса закусила губу, стараясь сдержать крик.
— Да, не подскажешь, где я могу найти Бешеного? — поинтересовался Клинок. — Не хотелось бы откладывать.
— Послушай, Сог, за что ты мстил ему?
— Ну, Сестричка, это уже тебя не касается. Это наше личное дело — его и мое. Так где я могу найти Бешеного?
— Не знаю. — Воительница покачала головой. — Спроси у Кэна. Он хоронил тело.
Она не стала дожидаться реакции Сога на свои слова, просто пошла по коридору, не разбирая дороги. Потом села на лестничные ступеньки, прижавшись к перилам, чтобы не мешать ходившим мимо людям.
Ну что же, значит, так хотели Боги. А может, она просто потеряла все права на Тогина. Ведь Тэсса позволила себе забыть о нем, не попыталась понять и принять его нового, а находила тысячи мелких уловок, чтобы оттянуть их встречу на как можно более долгий срок.
Ну вот, оттянула. На самый долгий срок из всех возможных. И куда теперь?
Она поняла, что необходимо найти этого мальчика, который был с Тогином в последние минуты, спросить… хотя еще сама не знала, что же, собственно, спрашивать.
Но и вечно сидеть на ступеньках не получится.
Поиски снова привели ее к лазарету. На стук открыл все тот же щурящийся лекарь, который, вопреки проблемам со зрением, воительницу рассмотрел и узнал. Он начал было громко и раздраженно говорить об элементарной вежливости и что вот ведь какое безобразие, вот ведь какое неуважение к больным, в конце концов, он не обязан терпеть…
— Простите, — Тэсса решительно прервала нескончаемый поток слов, — мне нужен Гайхилл.
Лекарь замолчал и подозрительно посмотрел на нее:
— Вы не ошиблись?
— Нет, я не ошиблась. Мне нужен сын Хранителя Юго-Восточной.
— Входите. — Он пропустил воительницу внутрь и захлопнул дверь. — Что привело вас к мальчику?
— С ним был Тогин.
— Тот «счастливчик»? Помню, как же… Храбрый человек, очень любил детей, хотя по нему не скажешь: мрачный, весь в этих шрамах.
Проведя воительницу через лазарет, лекарь остановился у маленькой дверцы и постучал:
— Гайхилл, к тебе пришли.
— Это вы, господин Дулгин? Входите, не заперто.
— Здравствуй, Гайхилл. Эта госпожа знала господина То-гина.
Мальчик вопросительно посмотрел на нее:
— Вы — Тэсса?
— Да, — взволнованно подтвердила Сестра. — Он… он что-то говорил обо мне?
— Ну, я оставляю вас вдвоем, — вмешался лекарь. — Дела, знаете ли…
— Он что-нибудь говорил? — повторила вопрос Тэсса.
— Он оставил вам письмо.
Воительница взяла в руки плотный лист бумаги, но читать не стала.
— Как это случилось? Гайхилл погрустнел.
— Той ночью, — сказал он, — той ночью, когда господин Шэддаль приказал части войска уйти, мы пошли вместе с ними. А там была ловушка… ну вы, наверное, знаете. И… в общем, он спас меня. А сам умер.
Тэсса молча кивнула, не в силах отыскать подходящие слова.
— Но знаете, господин Укрин провел Прощание. И с Тогином — тоже. Мне кажется, он сейчас у Ув-Дайгрэйса — Тогин.
Она снова кивнула и развернула письмо.
Стихи.
Он никогда прежде не писал стихов.
Прости меня, я твой тревожу сон
всей силой самодельного обряда.
Прости меня, я твой тревожу сон.
Я воин обреченного отряда
Незваным гостем я к тебе вхожу,
чтоб научиться чистым быть и мудрым.
Незваным гостем я к тебе вхожу:
прозреньем в полночь и печалью утром.
Над башней реют языки огня.
Пора расстаться с праздничным нарядом.
Пожалуйста, не забывай меня!
Мы в день последней битвы встанем рядом
/смещение — падающие комки земли/
— Здравствуй, Кэйос. Паренек обернулся:
— А-а, это вы… Сог кивнул:
— Я.
Предводитель Клинков указал на холмик свежевырытой земли:
— Мабор?
— Да. Наверное, нужно было как всех, на костре, но Кэн сказал, что сделает по-своему. Я вот теперь думаю, попадет он к Богу Войны или нет? Все-таки без Прощания и… ну, вообще…
— Попадет, — успокоил Сог. — Ты… ступай пока, ладно?
Проводив паренька взглядом, Клинок опустился на землю рядом с могилой.
Ну, Бешеный, вот и свиделись. Не ожидал небось. А-ах, знатная вышла у нас с тобой потасовка. Наверное, даже хорошо, что так все закончилось. А то пришлось бы убить тебя — просто ради сохранения тайны. Хотя, в общем, кому она сейчас нужна, тайна? Все ведь провалилось.
Не дело это для Вольных Клинков — плести интриги, метить в старэгхи или в правители. Рылом мы не вышли. Даже Укрин, наш незаконный Пресветлый без дара, но с мертвым родителем Руалниром, даже он оказался не способен вовремя сообразить, что к чему.
Думали ослабить регулярщиков — не вышло. Думали «достать» Талигхилла — не сложилось, попали в другую башню. Думали помочь хуминам — оказалось, кишка тонка. Мы, вишь, помним еще, что такое честь и долг. Кто бы мог подумать!
А-ах, Бешеный, не попади ты на рудники… Но — попал. И из плана нашего — выпал. А лишние языки нам ни к чему. Убил бы я тебя, так или иначе.
Костлявый поднялся с земли и направился к шатру Ар-махога. Скоро совещание.
/смещение — небрежный завиток последнего иероглифа/
— Куда ты теперь, когда все закончилось? — спросил после совещания Кэн. — Останешься при дворе? Конечно, не мое дело, но стать женой правителя…
— О чем ты говоришь, — отмахнулась Тэсса.
— Ну, я видел, как он смотрел. И потом…
— Забудь. Даже если и… — Она вздохнула. — В общем, забудь. Эта должность не для меня. К тому же у меня появились кое-какие дела.
— Н-да?..
— Вообще-то я не собиралась заводить детей так рано, но все решилось само собой. Придется заняться воспитанием одного мальчика.
— По собственной инициативе? — удивился Кэн. — Вместо Братства?
— Ну, ты ведь тоже уходишь из Клинков, — заметила она. — А насчет инициативы… понимаешь, его, в некотором роде, завещал мне Тогин. Да и Шэддаль просил присмотреть. Средства имеются, отец был человеком богатым. Но я не из-за денег.
— «Шэддаль попросил присмотреть», — покачал головой Кэн. — Все время забываю, что ты накоротке с сильными мира сего. Ладно, думаю, из тебя получится неплохая воспитательница. И мать.
— Спасибо. А ты — куда?
— Димицца говорила что-то о партнерстве. Деловом, ра зумеется. Да и за Кэйосом следовало бы присмотреть. А с другой стороны — можно податься в Хуминдар. Там, я думаю, в ближайшее время будет недостаток в крепких мужчинах, умеющих обращаться с оружием.
— … Да и на могилу матери следовало бы съездить, — добавил он.
— Ну, все на так уж плохо, Брат. В конце концов, мы еще живы.
— Все не так уж и плохо, Сестра, — согласился Кэн.
