ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
Я не сдержался и зевнул. В самом деле — очень хотелось спать. Еще пара таких сеансов, и я превращусь в сомнамбулу.
Мое начинание нашло себе достойных продолжателей, и господа внимающие один за другим стали зевать, хотя, конечно, не так смачно. Ну, думаю, очень скоро благодаря усилиям Мугида они будут делать это столь же профессионально, как и я.
Нет ничего более абсурдного и одновременно логичного, чем мысли полусонного человека.
— Что у нас сейчас, господин Мугид? Полночь? Это, разумеется, Данкэн. Ну интересно человеку, что ты с ним поделаешь?
— Думаю, уже перевалило за полночь, — невозмутимо сообщил нам старик. — Так что те, кто хочет поесть, могут отправиться в Большой зал, а те, кто предпочитает еде сон…
— … в свои кровати, — закончил я.
— Верно, господин Нулкэр, в свои кровати, — согласился со мной повествователь. — Вас же я попрошу остаться. Не бойтесь, не надолго — я ведь понимаю, что вашим единственным стремлением сейчас является стремление к этой самой кровати.
— В крайнем случае сгодится и кресло, но я почему-то подозреваю, что вы не позволите мне остаться здесь.
— Несомненно. Ну что же, спокойной ночи, господа. Завтра мы начнем сеанс попозже, с тем чтобы дать вам возможность хорошенько выспаться и восстановить свои силы.
Воздержавшись от комментариев, «господа» покинули повествовательную комнатку, оставив меня — на растерзание старику. Впрочем, сейчас этот факт мало меня беспокоил; сонливость, как тяжелое ворсистое одеяло, окутала все мое тело, приглушая эмоции и чувства — даже само восприятие происходящего замедлилось. Возможно, именно это и нужно было господину Мугиду?
— Не томите! — взмолился я, зевая который уже раз за последние несколько минут. — Говорите же и отпускайте меня ко всем демонам, иначе вам таки придется выносить меня отсюда на руках.
— Да, разумеется, — кивнул старик. — Простите, что задерживаю вас, но… Господин Нулкэр, я понимаю, что вопрос покажется вам странным, а в случае, если мои подозрения верны, вы все равно не скажете правды, и тем не менее… позавчера вы изволили попасть в мои апартаменты.
Я кивнул — не для того, чтобы поддержать беседу, а исключительно ради взбодрития… взбодрева… взбдр… короче, чтобы не заснуть.
— Признаю, что в случившемся после есть толика моей вины. Я был несколько расстроен беседой с так называемыми спасателями и поэтому слишком поздно догадался, что вас нужно было бы вывести… в нормальные ярусы башни.
Теперь это так называется?
— Но я слишком поздно… Кажется, я повторяюсь? Извините. Так вот, вы каким-то образом сами нашли выход, о чем свидетельствует ваше здесь присутствие.
Я снова кивнул, с самым умным видом, на который только был способен. Старик еще и шутить изволит. Чудеса!
— И не только ваше присутствие, — добавил Мугид. — Через некоторое время после того, как мы с вами расстались, я оказался на первом этаже башни — («Оказался»!), — и слуги доложили мне о куче рухляди — обломков старой мебели и прочего, которая лежала на первом этаже. К сожалению, они уже выбросили все это, так что лицезреть второе свидетельство вашего, если можно так выразиться, «побега» я не мог.
Как загибает-то! «Лицезреть»! А конкретнее?
— Много позже того происшествия я подумал, что в этой куче могли оказаться некоторые вещи, которые мне дороги — как память. Я проверил, и выяснилось, что на самом деле кое-чего недостает. Однако я не уверен, что эта вещь… в общем, я не уверен, что она лежала именно там, где я ее искал. Поэтому прошу вас, перечислите все то, что вы. использовали тогда.
Слишком туманно, господин Мугид. Слишком туманно и слишком путано. Как говорится, шито белыми нитками. Интересно, что же такое существенное я изволил вышвырнуть давеча на первый этаж вашей драгоценной башни?
— Уф, да теперь разве вспомнишь? — чистосердечно воскликнул я. И зевнул для пущей убедительности. — Вы скажите, что вас интересует, а я постараюсь напрячь свои сонные мозги и решить, было там это или не было. — И я снова зевнул.
Мугид сейчас выглядел очень расстроенным человеком, он как-то сразу постарел и ссутулился, хотя — Боги! — казалось бы, с чего такой трагизм? Всякое в жизни случается, ну потерял ты ножку любимого, но неизбежно попорченного временем стула (только ножки да рожки от него и остались), ну потерял — что же теперь, выбрасываться из окна своего заколдованного надцатого этажа?
К тому же я был зол на старика за его безразличие и надменность и еще за те тайны, которые он так настойчиво скрывал и которые — чего уж там — пугали меня. Короче говоря, я не собирался облегчать жизнь господину повествователю.
Он посмотрел мне в глаза внимательно и печально и объяснил:
— Там было несколько вещей.
Да? А пару минут назад вы, любезный, говорили о том, что не уверены, что «эта вещь… в общем, что она лежала именно там, где вы ее искали». Кого мы хотим обмануть, а?
— Перечисляйте все, — пожал я плечами.
Жутко хотелось спать, и этот разговор меня порядком достал. Конечно, интересно побеседовать с господином Мугидом, тем более — с глазу на глаз; это ведь такое редкое явпение! — вот только разговор получается неравноправный. У него с глазами все в порядке, а мои смыкаются, как створки раковины.
Он стал перечислять. Среди явно выдуманных и никогда не существовавших вещей было и две, которые я на самом деле «лицезрел». Плесневелый фолиант и старая китара.
Маленькая оранжевая лампочка зажглась в моем сознании: что-то такое было, что-то такое… Нет. сейчас не вспоминалось. Нужно подумать на досуге.
— Китара была, — согласился я. — Такая… поломанная. Старик сокрушенно кивнул:
— Этого я и боялся. А книги, значит, не было?
— Не помню — Пришлось вложить в разведение рук все… свое актерское мастерство, чтобы получилось как следует. — Убейте, но не помню. Может быть, завтра, на свежую голову…
— Понимаю, — сказал он. — Ну что же, благодарю вас за откровенный разговор. Признаться, не ожидал, что вы ответите. Я вопросительно приподнял бровь:
— Неужели я так скверно себя веду, господин Мугид? Он устало отмахнулся:
— Оставьте. Вы прекрасно понимаете, что имелось в виду. Вы игрок, господин Нулкэр, и вы умеете играть достойно. Но зачем же переигрывать?
Старик поднялся, я поднялся вслед за ним, только сейчас почувствовав сильнейшую боль во всем теле. А чего ж ты хотел? Столько времени в седле, да и переход этот. Ничего, в башнях отдохнем. Да и сейчас — посплю, разгоню усталость.
Конечно, тяжело заснуть после такой беседы со своим если и не отцом, то учителем — наверняка; но заснуть нужно.
Странно! Как будто все это уже со мной происходило, и я лишь…
Я помотал головой, избавляясь от наваждения. Бред какой-то. Вот только — какой? Я уже не помнил.
Зато господин Мугид смотрел на меня очень внимательно. Цепко смотрел.
Мне стало не по себе. но… я ведь достойный игрок, помните, ваше повествовательство? Достойные игроки просто так не сдаются.
— Что-то не так?
— Что-то не так?
Два вопроса прозвучали одновременно. Пожалуй, его — даже с запозданием в несколько мгновений. Мелочь, а приятно. Отвечать я не собирался. Старик же покачал головой:
— Нет, ничего. Мне показалось, вам нездоровится.
— Да нет. — Небрежный взмах рукой. — Просто очень хочется спать.
— Ну что же, спокойной ночи. — Он распахнул передо мной дверь: разговор окончен.
Я жестом поблагодарил Мугида за любезность и направился к лестнице. Еще нужно было добраться до четвертого этажа.
Вопрос о том, чтобы зайти в Большой зал и поужинать, я даже не стал рассматривать ввиду его очевидной нелепости.
Странный все-таки народ собрался! Казалось, выходили из повествовательной комнатки и думали только об одном — как бы оказаться в собственных постелях. А теперь шастают по коридорам, мышей распугивают.
Подобное размышление было вызвано чьей-то — не разобрать с лестницы чьей — тенью, которая при моем приближении тотчас скользнула за поворот кольцевого коридора и хлопнула невидимой отсюда дверью. То ли за мной следили, то ли просто возвращались в комнату, а все остальное дофантазировал я, мнительный. Все может быть в этом странном мире.
Впрочем, на четвертом этаже, в двери моей комнаты обнаружилась еще одна загадка, коими до краев полнилась башня. В щель кто-то просунул небольшую бумажку, где значилось следующее мудрое предупреждение: «Будьте осторожны».
На Данкэна не похоже, так что оставалось только удивляться, кто бы это мог быть. Я вяло удивился («Кто бы это мог быть?») и вошел.
… Не спалось. Сердце билось как-то необычно, совершенно без ритма: как хотело, так и билось. Я ворочался в постели, полусонный, путая все на свете.
«Быть осторожнее»? Разумеется, буду. А как же иначе? Нам теперь всем предстоит особая осторожность, та осторожность, без которой никак нельзя на войне. Осторожность во всем — в поступках, во взглядах, в мыслях, в чувствах. На самом-то деле у нас имеются два самых страшных врага: жалость и страх. Победим их — победим и все остальное. Обязательно победим…
Кажется, кто-то ходил за дверью, но я уже не слышал этого. Я спал.
