ПОВЕСТВОВАНИЕ ДЕСЯТОЕ
Запастись терпением, — сказала себе Тэсса. — И главное — помнить о Тогине. Это его единственный шанс.
Она посмотрела на Сога, шагавшего рядом. Вольный Клинок еще не знал о той ловушке, которую приготовили для них. Тэсса надеялась, что и впредь не узнает. Они с Кэном решат эту проблему самостоятельно, без лишних людей и лишнего шума. Решат. Вот только пока еще неясно как…
Дворцовая стража беспрепятственно пропустила их и сопроводила до зала совещаний. Там Вольных Клинков уже ждали.
— Доброе утро, мой правитель, — сказала Тэсса. — Мы пришли.
Талигхилл стремительно повернулся к ней, и на лице Пресветлого промелькнула радость узнавания. Кажется, кроме воительницы, этого никто не заметил.
Что же, очень кстати.
— Доброе утро, госпожа Тэсса, — учтиво ответил правитель. — Простите, что не предлагаю вам перекусить, а сразу перехожу к делам — сейчас для нас важно каждое мгновение.
— Я понимаю, — кивнула воительница
— Итак, касательно нашего вчерашнего соглашения, — продолжал Талигхилл. — Разумеется, необходимо оформить его в письменном виде. Документ уже составлен., да вот он! — Пресветлый подал Тэссе длинный пергаментный лист
Она прочла, показала остальным. Вроде бы все в порядке.
Талигхилл кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Конечно, нужно поименно перечислить всех Вольных Клинков, которые под вашим командованием переходят к нам на службу. Надеюсь, кто-то из приведенных вами людей сегодня же этим займется. А кто-то — это уж сами решите кто — отправится вместе с господином Армахогом на рудники, чтобы помочь отобрать тех счастливцев, которые получают свободу. Все это необходимо совершить за два дня, поскольку на третий нами запланировано выступление войска в Крина. Мы должны как можно раньше занять башни и подготовиться к длительной осаде.
— Понятно, — сказала Тэсса. — Господа Сог и Укрин поедут вместе с господином Армахогом на рудники, а мы с господином Кэном займемся списками Братьев. Думаю, к послезавтрашнему вечеру все будет готово.
Талигхилл заложил руки за спину
— Хорошо В таком случае — до вечера.
— Да, мои правитель. До вечера. — Она постаралась блеснуть глазами и произнести последние слова чуть-чуть медленнее, чем предыдущие. Кажется, получилось.
Сог с Укрином удивленно переглянулись, но промолчали.
Воительница представила их Армахогу и удалилась вместе с Кэном — работы на сегодня хватало. Послезавтра будет подписан контракт, и к этому времени необходимо выяснить имена всех Клинков, которые поступают на службу к Пресветлому. Кроме того, Тэсса просто обязана найти выход из ловушки, в которую они скоро отправятся
/смещение — расплавленное золото капает на глаза/
— У меня есть идея, — сказал Кэн.
— Что? — не поняла Тэсса.
Она сидела в зале «Благословения» вот уже несколько часов кряду и не прерываясь занималась переписью Вольных Клинков В помещении было людно и душно, а стол воительницы располагался в дальнем от двери углу, так что свежий воздух не имел ни единого шанса туда добраться. Вокруг толпились, сидели, стояли, прислонившись к стенам, Братья; смеялись, выпивали, и закусывали, и снова выпивали, отпускали чесночные остроты по поводу происходящего и с серьезным видом подходили к столу, чтобы назвать свое имя и поставить подпись (чаще всего — кривой крест и чернильный отпечаток указательного пальца).
Разумеется, ей помогали. Без помощи друзей Тэсса не справилась бы с этим и до следующего года. Во-первых, отнюдь не все Вольные Клинки квартировались в «Благословении Ув-Дайгрэйса»; во-вторых, даже они появлялись там время от времени — пришлось послать Кэйоса на поиски тех, кого он мог бы найти. А сама она тем временем писала, писала и писала. Это оказалось невыносимо трудным: общаться с таким количеством людей, более того — руководить ими. Вольный Клинок тем и хорош, что никогда ни от кого не зависит; потому и именует себя и себе подобных Братством, а не Орденом или, к примеру, Министерством военного искусства. Теперь же все менялось в их жизни — и в жизни Тэссы тоже. В жизни Тэссы — в первую очередь.
Каким-то удивительным образом Кэйосу удалось собрать почти всех, кого только можно было собрать. Остальным следовало явиться ближе к вечеру, так как слух о происходящем постепенно заполнил город. (Немало этому поспособствовал и сын Димиццы.) Пока же Тэсса записывала тех, кто, так сказать, имелся в наличии. Поскольку продолжалось это уже довольно давно, воительница устала и соображала медленно.
— Что?
— Я, кажется, знаю, что нам делать, — объяснил Кэн. — С ущельем и башнями.
Тэсса отодвинула списки и повернулась к Брату:
— Ну?
В выстроившейся для регистрации очереди недовольно зашумели. Воительница свирепо посмотрела на них и рявкнула:
— Перерыв!
Клинки, недоуменно пожимая плечами, расходились по залу, чтобы выпить, и закусить, и снова выпить… и так далее.
Сегодня ведь, как-никак, последний день гульбы. Завтра — на работу.
— Ну?! — нетерпеливо повторила Тэсса. Кэн несмело почесал в затылке:
— Будет сложно, конечно. Но ничего другого…
— Ну же?!!
— Возьмем с собой Пресветлого.
— Куда?!
— В башни, — объяснил Кэн.
— Что, вот так просто возьмем и возьмем? — съязвила воительница. — И у него спрашивать не будем?
— К сожалению, «просто взять» не получится, — покачал головой Клинок. — Тут придется постараться, но это — выход, спасение для нас всех.
Тэсса опустила веки и поняла, что ужасно устала.
— Ты что же, похищение задумал, а? А я, дура, уже вознадеялась…
— Нет, конечно. — Было непонятно, чего в голосе Кэна больше: раздражения или насмешки над наивной Сестрой. — Это мой брат предпочитает похищения. А мы пойдем другим путем. Главное — работа с простыми людьми, с массами.
Воительница махнула рукой: объясняй, мол, говори что хочешь. Я молчу и слушаю.
— Когда ты сегодня посылала Кэйоса искать Братьев, я с ним предварительно переговорил. Потому что эта идея уже тогда пришла мне в голову — просто не хотел раньше времени тебя обнадеживать. Вдруг бы не получилось. — Он помолчал, то ли переводя дыхание, то ли ожидая от Тэссы вопроса типа «Получилось?» Не дождавшись, Кэн продолжал: — Мальчик должен был не просто отыскивать Братьев и говорить им, чтобы они пришли в «Благословение». Он каждый раз при этом упоминал о том, что сам Пресветлый поведет их в бой. Теперь поняла?
— Ничего не получится, — заявила Тэсса.
— Правитель говорил тебе о том, что не поедет в Крина? — спросил Кэн, не обращая внимания на слова воительницы. — Не говорил, сам знаю. Так что нам мешает сделать вид, будто мы поняли его так, как нам нужно? А?
Тэсса покачала головой:
— Да он плюнет на все наши понимания и сделает как захочет. Мы ему не указ. Не забывай, что он — Пресветлый. Кэн хмыкнул:
— Пока Пресветлый. Почему-то мне кажется, что братья Хпирны захотят переложить тяжкий груз правителя с плеч Талигхилла на свои собственные. Очень удобно, между прочим: поскольку их двое, один будет править Хуминдаром, а другой — Ашэдгуном. Вот так. А если народ разочаруется в Пресветлом, тот никогда не соберет армии, способной отразить натиск хуминов. Все просто, Тэсса.
— Слишком просто.
— Другого выхода у нас нет. Теперь — и у него тоже.
— А тебе не кажется, Кэн, что мы заманиваем в капкан слишком опасного зверя? Брат жестко улыбнулся:
— Нет. Это они заманили в капкан нас. Теперь мы показываем когти.
— Эй, стройтесь! — крикнула воительница, поворачиваясь лицом к Клинкам. — Кто там у вас следующий? Перерыв закончился!
— Так что же ты решила? — вполголоса спросил у нее Кэн.
— Там видно будет, — бросила она через плечо. — Как тебя зовут?.. Вот здесь распишись. Да, ставь крест, а потом обмакнешь палец в чернила и во-от здесь…
/смещение — невидимый ветер щекочет ресницы/
Армахог вернулся только к вечеру следующего дня, запыленный и усталый, как рудничный каторжник. Он зашел к себе, чтобы переодеться в чистое, поцеловал в щеку Валькидэ и сообщил: вернется поздно. Жена молча кивнула — она понимала, что к чему. Иногда старэгх ей завидовал.
Он пришел в зал заседаний и, к своему изумлению, обнаружил: никого нет. Непривычно, ведь последние дни все, кто имел отношение к войне и связанным с ней проблемам, буквально жили в зале. Теперь же — никого.
Наверное, ушли ужинать.
Он присел на кресло и попытался хоть немного расслабиться. Тело тяжело вибрировало, как после длительных тренировок по фехтованию. Армахог вспомнил свою поездку на рудники, безжалостное слепящее солнце, голые спины каторжников в рубцах, громыхание цепей. Потом они с Укрином и Согом сидели в хлипкой хибарке управляющего, пока кто-то из «подошв» бегал за ним самим.
Пришел управляющий — толстый потный мужчина с зеркально блестящей лысиной. Он поначалу никак не мог понять, «чего нужно», и только опасливо косился на двух Клинков, приехавших вместе с Армахогом. Потом все-таки уразумел, что от него требуется, и предложил господам — пока будут собирать «счастливчиков» — на выбор: либо остаться здесь, либо совершить экскурсию по рудникам. Старэгх согласился прогуляться. Согу и Укрину это тоже показалось интереснее, чем истекать потом в хибарке управляющего.
Уже у входа в шахту на них навалился тяжелый и смрадный чад, который казался почти видимым; он оседал на теле плотной маслянистой пленкой — смесь запахов пота, человеческих и звериных испражнений, металла, каменной крошки, крови и тухлого мяса. Со всех сторон, неразличимые, стучали кирки, перекликались голоса, кто-то надсадно кашлял.
Начиная от самого входа и далее, все глубже и глубже, к стенам были прикованы каторжники. Эти люди, остриженные наголо и одетые в какие-то рваные тряпки, тяжело взмахивали кирками, откалывая куски породы, а потом складывали осколки в специальные корзины и отставляли в сторону. Затем приходили другие заключенные и уносили корзины. Где-то породу, видимо, сортировали; нужное упаковывали и отсылали куда следует, остальное выбрасывали.
Когда Армахог со своими спутниками проходил мимо закованных, те искоса взглядывали на чужаков, но старались делать это незаметно, чтобы не придрались надсмотрщики. Внимание старэгха привлек один из таких типов: корявый и плотный, с бичом в руке, он прохаживался вдоль ряда прикованных и ковырял в зубах чем-то длинным. Рядом с ним каторжники затихали и начинали энергичнее колотить киркой — возможно представляя в этот момент, что бьют по надсмотрщику.
Уже некоторое время управляющий говорил, но Армахог, пораженный происходящим вокруг, заметил это не сразу.
— Что? — переспросил он.
— Говорю, некоторых можно увидеть, если хотите, — сказал, отдуваясь, толстяк. Ему было здесь жарко и неуютно. Он не понимал, зачем Пресветлому понадобилось освобождать заключенных. Перечить он не смел, но сходил с ума от любопытства.
Старэгх взглянул на Укрина.
— Да, наверное, — сказал Клинок. — Почему бы и нет? Заодно освободим.
Управляющий позвал надсмотрщика и что-то у него спросил. Потом повернулся к высоким гостям:
— К сожалению, поблизости работает только один из вашего списка. Мабор.
— Хорошо, — сказал Армахог. — Ведите к Мабору.
Он помнил этого бунтовщика, пусть и смутно, но помнил. И кличка — Бешеный. В той истории их пути почти не пересекались. Принял из рук осажденного — и освобожденного от осады силами его, Армахога, армии — вельможи и передал в руки правосудия. Бешеный получил пожизненное заключение, что, кстати, практиковалось и практикуется в судебном деле очень часто. Подобные молодцы-удальцы исправляются редко, поэтому, если есть такая возможность, их сажают на цепь на всю оставшуюся жизнь. Потом, когда каторжник состарится и не сможет поднять кирку, его, возможно, отпустят на свободу. Впрочем, не «когда», а «если». На рудниках долго не живут. Не зря ведь ходит байка о том, что практикующие лекари, которым выпадает возможность вскрыть мертвеца, добравшись до легких, долго кашляют и машут руками, разгоняя поднявшуюся пыль. Одним словом, рудники; это вам не северный курорт.
В общем, Армахог и не думал, что еще раз доведется увидеть этого выродка. А вот довелось.
Они подошли к перекосившемуся на одно плечо каторжнику, и управляющий окликнул его. Рядом стоял надсмотрщик, готовый при необходимости прийти на помощь.
Медленно, не выпуская из рук кирки (тоже, кстати, прикованной — Армахог только сейчас это заметил), заключенный обернулся. Исподлобья посмотрел поочередно на людей, обступивших его полукругом, промолчал.
— Ты — Мабор?
Каторжник молчал.
Дюжий рыжеволосый надсмотрщик начал не торопясь разворачивать бич. Когда развернул почти полностью, Бешеный кивнул:
— Я. Мабор.
Надсмотрщик перехватил взгляд управляющего и сдержал руку на замахе. Освинцованный кончик бича выстрелил в пол.
— Вот эти господа пришли, чтобы забрать тебя с собой. — Толстяк указал на Армахога и Братьев.
Бешеный сплюнул и переложил кирку из одной руки в другую.
— Решили-таки кончить? — презрительно спросил он.
Но старэгх не обманулся — заметил звериный огонек, зажегшийся в глазах своего старого знакомого. Тот, видимо, узнал Армахога; но узнал и Братьев, поэтому был в затруднении и не мог понять, что происходит; тянул время.
— Оставь, — скривившись, велел Укрин. — Оставь это, Бешеный.
— Слушаюсь и повинуюсь. — Каторжник отвесил шутовской поклон. — Что еще прикажете?
Вольный Клинок проигнорировал ерничанье бывшего Брата, повернулся к управляющему и попросил:
— Пускай его раскуют… когда закончит вырабатывать сегодняшнюю норму.
— Договор, — сказал Армахог.
Укрин непонимающе посмотрел на него.
— Он должен подписать договор, — пояснил старэгх.
— Подпишет, — сказал Брат. — Ручаюсь. Cor присвистнул. Бешеный ухмыльнулся:
— Ручаешься, Братец? Благодарю.
— Не стоит благодарности, — холодно сказал Укрин. — Пойдем обратно? Я, кажется, удовлетворил свое любопытство.
— Вот что, — сказал Клинок, когда они остались одни (управляющий ушел позаботиться об остальных «счастливчиках»). — Вот что, господин Армахог. Мне, наверное, не стоит вам советовать, но я все же посоветую. Отправьте всех наших Братьев, которых мы освободим, прямо в Крина. Или пускай дожидаются здесь. Я ведь понимаю так, что войско на пути в ущелье будет проходить мимо рудников — вот и заберем их. А везти Бешеного в столицу…
— Я понял вас, господин Укрин, — кивнул старэгх. — Признаться, именно такими полномочиями я и наделен. Все сорок семь освобожденных дождутся здесь армии и присоединятся к ней, когда настанет срок. Просто сегодня их снимут с цепей и переведут в карантинные бараки.
— Спасибо, — сказал Вольный Клинок.
— Послушайте, можно я задам вам один вопрос? — спросил Армахог, накручивая кончик своего рыжего уса. — Насколько я понял, вы отнюдь не симпатизируете Бешеному. Тогда почему…
— Оставьте это, господин старэгх, — прервал его Укрин. — Это наши дела, дела Братства. Так нужно нам. Не волнуйтесь об этом, у вас есть заботы поважнее.
… С тех самых пор и вот до этого момента Армахог пытался понять, что к чему. Какая причина заставила Вольных Клинков спасать Мабора?
Он совсем забыл о брате, кровном брате Бешеного, и мучился теперь различными догадками. Ему казалось, что Тэсса слишком энергично ратовала за освобождение Мабора… — и тут же он ругал себя: какое твое дело? ну какое твое…
— Добрый вечер, старэгх. Вы уже вернулись?
Армахог обернулся и увидел в дверях худую тень Тиелига. Верховный жрец Бога Войны вошел в зал заседаний и остановился рядом с креслом военачальника:
— Все прошло как следует?
— Да, все в порядке, — ответил старэгх, думая о своем.
— Ну, хоть там… А вот у нас — осложнение. — Жрец опустился в соседнее кресло и положил перед собой тонкие загорелые руки. — Серьезное осложнение. Вам следует знать.
— Что случилось?
— Неизвестно, — покачал головой Тиелиг. — До сих пор неясно. Зато понятно, что должно случиться. Выходов, в сущности, два. Оба разрушают все наши планы. А на завтра запланировано выступление войска.
Армахог потер висок и сунул в рот кончик правого уса:
— Ну говорите же!
— Кто-то распустил по городу слух, согласно которому Талигхилл намерен возглавить войско и лично находиться в башнях во время осады. Народ заранее гордится своим правителем.
Жрец рассмеялся вымученным смехом.
— В общем, кто-то знатно пошутил.
— Кто? — спросил Армахог. — Неужели не нашли?
— А какая теперь разница? — поднял голову Тиелиг. — Теперь уже поздно. Теперь уже все. Осталось сделать выбор.
— Но он не может — не должен! — ехать туда!
— Не может, — согласился жрец. — И не должен. Но если ОН этого не сделает — ну-ка, подумайте, что тогда будет? Вы же старэгх, вы же должны понимать, что нам необходимы рекруты, вольнонаемные. Думаете, пойдут?
Жрец снова засмеялся.
— Прекратите! — рявкнул озадаченный новостями старэгх. — Прекратите ваш идиотский смех — сейчас не время и не место!.. — Он осекся. — Простите.
Тиелиг безразлично махнул рукой:
— Это уж вы меня простите. Сегодня я немного не в себе. Видите ли, умер мой друг, очень старый друг. Он торговал амулетами Бога Удачи. Скажите, Армахог, вы верите в удачу?
— А во что мне еще верить?
— Вот видите, — сказал жрец. — Вот видите. — Он поднялся. — Подумайте, может, посоветуете мальчику что-нибудь путное. Я, к сожалению, ничего не смог. Доброй ночи.
С этими словами Тиелиг вышел.
Старэгх потер переносицу и растерянно встал с кресла. «Что-нибудь путное»… Мне бы кто посоветовал.
Он покинул зал совещаний и направился к правителю.
Был поздний вечер, слишком поздний, чтобы в коридорах дворца можно было кого-либо встретить. Тем не менее Армахог встретил, и этим «кем-либо» оказалась Тэсса. В сопровождении долговязого смуглого стражника она, похоже, направлялась туда же, куда и старэгх, — в покои Пресветлого.
Услышав позади шаги, воительница оглянулась и стала дожидаться Армахога. Тот жестом отпустил стражника и пошел рядом с Тэссой. Возникла и разлилась в ночном воздухе неловкая пауза.
— Ну так что, вы собрали подписи? — спросил наконец старэгх — больше для того, чтобы не молчать. Он видел пергаментный свиток в руке Тэссы и догадывался, что с этим-то все в порядке.
Подтверждая его догадки, воительница помахала свитком в воздухе:
— Вот, как раз несу правителю. Только сегодня закончили.
Они снова замолчали, потому что говорить вроде бы было не о чем К счастью, покои Пресветлого оказались близко и необходимость в заполнении нелепой пустоты отпала сама собой.
Храррип, стоявший на страже, насупленно посмотрел на подошедших, выразительно взглянул на ночное небо в окне, но все же отправился доложить Талигхиллу о поздних визитерах. Видимо, правитель приказал, чтобы этих людей впускали, когда бы они ни пришли.
Вскоре вернувшись, телохранитель с поклоном открыл дверные створки и сообщил, что Пресветлый готов принять господина Армахога и госпожу Тэссу. Произошла небольшая заминка, пока оные выясняли, кто же пойдет к правителю первым, — в результате они вошли вдвоем. Дверь за ними бесшумно закрылась.
В спальне горели толстые фигурные свечи, изображавшие фруктовые деревья; неяркий, но достаточно сильный их свет озарял всю комнату и порождал множество больших ломаных теней. Прохладный ветерок шевелил шторы у раскрытого окна и свисающие волны балдахина.
Талигхилл полулежал на роскошной кровати, облаченный в легкий шелковый халат, и вертел в руках фигурку из махтаса. Игру по его приказанию перенесли из Желтой комнаты в спальню, хотя в последнее время правителю было не до развлечений. Теперь же он, вырвав свободный часок, размышлял над хитроумной комбинацией; правда, не совсем понятно, реальные ли проблемы занимали его воображение или то, что на правом фланге войска воображаемого противника проломили панцирную защиту и угрожают крепости. Сообщение о поздних визитерах Пресветлый воспринял, но отреагировал на него бессознательно, и лишь теперь, заслышав голоса, взгляд его прояснился.
— Добрый вечер, господа, — сказал правитель, откладывая фигурку в сторону и поднимаясь с постели. — Заходите и не стесняйтесь того, что уже поздно. Я готов вас внимательно выслушать. Хотите что-нибудь выпить?
Гости вежливо отказались. Каждый торопился как можно скорее поговорить с Пресветлым и уйти — завтра всем предстоял тяжелый день.
— Ну что же, тогда начнем с вас, госпожа Тэсса, — сказал Талигхилл. — Вы собрали подписи? Воительница кивнула:
— И даже заверила их у ваших юристов, мой правитель. Завтра мы готовы выступить, как вы и приказывали.
— Господа Вольные Клинки, ездившие с нашим старэгхом, уже вернулись? Вы беседовали с ними? Все ли соответствует договору?
— Да. Все в полном порядке. Насколько я поняла, наши Братья с рудников присоединятся к нам позже.
— Совершенно верно. Тэсса развела руками:
— В таком случае мне остается лишь пожелать вам спокойной ночи, мой правитель. В котором часу выступаем?
— В девять, как и планировали. Воительница поклонилась:
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Когда за Тэссой закрылась дверь, Талигхилл повернулся к старэгху и приподнял правую бровь:
— Ну так что же вы мне посоветуете? Вы ведь знаете о том, что происходит в городе, не правда ли?
— Знаю, — помимо воли нахмурившись, произнес Армахог. — Тиелиг рассказал.
— Да, Тиелиг… у него сегодня беда. Умер то ли близкий родственник, то ли старый знакомый. Какой-то торговец амулетами. Тиелиг просто не в себе.
— Его можно понять, — заметил старэгх. — Но вернемся к нашему делу, Пресветлый.
— Советуйте, — позволил Талигхилл. — Будет интересно послушать ваше мнение.
Мое мнение? Если ты поедешь туда, то тем самым будет разрушен весь план, на котором зиждется наша надежда. Если не поедешь, план тоже окажется под угрозой. Можно сказаться больным, но — честно говоря — людям на это будет наплевать. Им важен факт. Тебе нельзя туда ехать. Ты должен туда ехать. Но… ты ведь решил все сам, не так ли, правитель? Я вижу это в твоем взгляде. Подобные решения не принимают в последнюю ночь. Тогда зачем спрашиваешь? И что ты хочешь услышать?
— Вы ведь уже решили, Пресветлый. Тем не менее… Останьтесь. Сошлитесь на плохое здоровье. Я поеду туда вместо вас. Если позволите.
Талигхилл невесело улыбнулся:
— Не позволю. Кому нужен больной правитель, а? Да и не поверят. — Он поднялся с кровати и подошел к раскрытому окну. За окном страстно дышала ночь, которой вовсе не было дела до сомнений и забот людей. Ночь ждала.
— В общем, поеду, — сказал, не оборачиваясь, правитель. — Но план наш остается в силе. Сначала мне казалось, что мое присутствие там все разрушит, а пестом вспомнил махтас, кое-что прикинул — нет, не разрушит. Даже лучше будет, потому что никто и не заподозрит… то, что мы запланировали. А вы уж, прошу, позаботьтесь о разведчиках, чтобы те вовремя доложили о том, что пора отступать.
— Позабочусь, — пообещал Армахог. — И все же… Талигхилл махнул рукой:
— Оставьте. Вы правы, все уже решено и нет смысла переигрывать. Фигуры расставлены, и завтра начнется игра. Собирайте войско и ждите. Кстати, вы, Армахог, остаетесь здесь за главного.
— Я не достоин…
— Возможно, — прервал его Пресветлый. — Но больше некому, так что не спорьте. Я верю, у вас получится.
— У вас тоже, мой правитель, — произнес Армахог. — Я надеюсь. Я очень надеюсь.
— Ну что же, тогда — спокойной ночи. Старэгх грустно посмотрел на Пресветлого:
— Вряд ли она будет такой уж спокойной, но… вам того же.
Он поклонился и вышел из спальни, оставив Талигхилла одного. Правитель еще некоторое время стоял у окна, потом отошел и начал гасить свечи. Оставив всего одну, он улегся на кровать, не закрывая глаз.
Ночь дождалась и тихонько зашевелилась, устраиваясь поудобнее и держа наготове сон. Сон. Который, собственно, и решил все уже давным-давно.
/Горелый воздух вспухает над головой змеиными кольцами — или чудовищной каплей, капающей снизу вверх, с башенной площадки — к небесам. Внизу кричат, но не от боли, а просто потому, что не кричать нет никакой возможности. Кто-то трясет тебя за рукав и показывает в даль ущелья. Там горят южные башни и пламя машет тебе огненным платочком, передавая привет: «Я жду тебя»./
Тебя ждут. И ты приедешь туда — завтра отправишься в путь. Впрочем, нет; этот путь начался намного раньше, и конца еще не видно.
Ветер резким выдохом задувает последнюю свечу, и ты лежишь в темноте. Сон подходит и властно кладет на плечи липкие руки. Ты засыпаешь.
/Качается земля. Нет, это ты качаешься, потому что слишком ослаб за последние дни. Припасы заканчиваются слишком быстро. Еще быстрее заканчиваются жизни тех, кто рядом.
Масла давно уже нет, и только дротики и стрелы вы отправляете вниз, в приливные бешеные волны вражеского войска. Где же посланец? Почему так долго? Пора отступать, пора уходить отсюда, пока вы все не изжарились здесь, но… Знака нет. Ты идешь. Качается земля и клацают о каменные стены наконечники стрел. Ты просыпаешься.
Храррип тряс Пресветлого за плечо, и на лице телохранителя отражалась искренняя забота о правителе.
— Что? в чем дело?
— Вам приснился дурной сон, господин. К тому же, — Храррип выразительно смотрит выше и вперед, на окно, которое тебе отсюда не видно, — к тому же пора вставать. Светает. Поспите в дороге.
Демона с два я посплю в дороге! Но вставать и впрямь пора. Дел невпроворот.
Талигхилл поднялся и с отвращением скинул с себя задубевший от пота халат. Сон — он и есть сон. Дурной, какой же еще!
Болезненный зевок отдается в висках. Нет, так невозможно жить. С этим нужно что-то делать!
Но делать нечего, приходится одеваться и идти завтракать.
После завтрака дела наваливаются дружной гурьбой, и, хотя половина из них — еще вчера казалось — решена, сегодня все начинается сызнова. Не хватает того, сего, пятого и — что является полной неожиданностью — десятого, а уж десятое точно до отъезда никак не достать.
О сне понемногу забываешь. Да и что с ним, со сном? И так все ясно.
/смещение бьет тебя наотмашь ладонью оскорбленной любовницы/
Талигхилл поднялся в стременах и оглянулся. Пыльное это дело — ехать на войну, очень пыльное и очень шумное. Он недовольно покосился на Тиелига, трясущегося в седле справа, на Джергила и его охранников, настоятельным полукругом рассеявшихся поблизости и не спускающих глаз с правителя. Даже не верится, что едешь на войну.
Дорога впереди знакомо раздваивалась, и Пресветлый знаком подозвал к себе телохранителя:
— Я отлучусь в имение, у меня там дела. Люди пускай двигаются, не ждут меня. Догоним. — Талигхилл понимал, что от Джергила ему не отвязаться.
Тиелиг, слышавший все это, вопросительно посмотрел на правителя, но смолчал. Этот вопрос ему задавать не полагалось.
Верховный жрец Ув-Дайгрэйса вообще попал сюда, мягко говоря, неожиданно. По крайней мере, неожиданно для окружающих; Талигхилл же склонен был считать, что сам служитель культа все для себя давным-давно решил… как и он сам. Просто — как и Пресветлый — не счел нужным беспокоить людей раньше времени.
Утром Тиелиг подошел к правителю и сообщил ему, что отправляется в башни вместе с ним. На недоуменный вопрос, какого, мол, демона забыл верховный жрец в Крина, тот наигранно-простодушно поинтересовался: а что, культ Ув-Дайгрэйса уже запретили? Или, мой правитель, вы берете с собой других служителей Бога Войны? Нет? Тогда как же будут обходиться без поддержки оного Бога Вольные Клинки — да и другие воители тоже? А им — уж поверьте — эта поддержка ой как пригодится. К слову сказать, я переговорил с некоторыми из моих подчиненных, и они согласились сопровождать нас. Чтобы успеть поддержать дух во всех, кому это потребуется, а то ведь я один могу и не справиться.
И так далее.
Пресветлому в тот момент было не до жрецов, он давал последние указания Армахогу, поэтому на заявление Тиелига только махнул рукой: что хотите, то и делайте. (Признаться, в душе он был даже рад такому повороту событий. Правителю иногда тоже нужно с кем-нибудь посоветоваться, а в качестве мудрого советчика верховный жрец уже успел себя зарекомендовать с самой положительной стороны…)
Талигхилл и несколько человек из его личной охраны отделились от колонны и пустили коней в галоп, чтобы как можно скорее добраться до имения. Пресветлый не хотел надолго оставлять войско без присмотра, хотя и назначил на время своего отсутствия заместителей, которым мог доверять. Он спешил: у него и впрямь было серьезное дело — из тех, которые лучше завершать до того, как попадешь в осаду. Всякое в жизни бывает.
За отъезжающими следили многие. Смотрел вдогонку, задумчиво кусая губу, верховный жрец Бога Войны, смотрел Шэддаль — бывший сотник элитной гвардии Руалнира, а теперь — правая рука Пресветлого (здесь не обошлось без протекции старэгха), смотрели воины, свои и наемные. Только рослая черноволосая женщина, ехавшая во главе армии Вольных Клинков, продолжала вполголоса ругаться, не глядя по сторонам.
Сегодня утром Тэссе хватило забот. Как-то само собой вышло, что она стала руководителем полутысячи Братьев, нанявшихся на службу к Пресветлому. Она почему-то до последней минуты думала, что только ведет переговоры, а Укрин… Как выяснилось, Братья думали иначе.
И если с Братьями еще можно было спорить, то с правителем…
Но не это привело воительницу в ярость. В конце концов, Клинки есть Клинки, и лишь непосвященному может показаться, что они способны только на гульбу и тисканье баб в переулках. При необходимости же свободные воители образовывали сильное и дисциплинированное войско — некоторым из государственных военачальников впору позавидовать. И когда Тэсса скомандовала построение, выделила десятников, а сотниками поставила Укрина, Сога и Кэна, все было выполнено самым идеальным образом. Вот только среди воителей промелькнуло неожиданно знакомое лицо.
Минуточку. А это кто такой?
Тэсса резко повернулась и взглянула туда, где стоял, пыжась от собственной значимости…
— Кейнос!!!
Подросток смущенно посмотрел на нее, и «значимость» потихоньку сползла с его лица.
— А ты что здесь делаешь?!
Запинаясь, он объяснил.
Ах ты!.. Не сиделось дураку дома, решил оставить мать и сунуться в самое пекло — наследник Вольного Клинка, герой Несостоявшийся! Значит, покамест я глазами хлопала, он успел и имя свое незаметно в списки вписать, и слухи разнести. О том, что правитель с нами едет. Кэн ему, конечно, не объяснял в деталях, что к чему, но парнишка смышленый, сам догадался Решил погеройствоватъ И что теперь?
— Мать знает?
Кэйос насупленно кивнул:
— Знает. Вчера вечером сказал.
— И что?
— А что «что»? Ты как раз списки во дворец понесла. Поздно уже было.
Понятное дело, Димицце он признался только тогда, когда та ничего не могла сделать. Смышленый!
Очень хотелось отвесить дураку затрещину, но Тэсса сдержалась. Несолидно как-то. Да и сама отчасти виновата — морочила парню голову своими россказнями.
Подошло время выступать, войско правителя, после того как тот завершил свою речь, уже потихоньку двинулось к южным воротам Гардгэна. Пора и Вольным Клинкам присоединяться…
Вот почему, когда все вокруг провожали взглядами маленький отряд, во главе которого ехал Талигхилл, Тэсса вполголоса ругалась и терла шрам на щеке. Кэн, уже поставленный ею в известность о случившемся, виновато молчал. Он, как и воительница, понимал, что присутствие в башнях Пресветлого почти ничего не меняет. Иначе бы тот просто не поехал.
Предстояли жаркие деньки.
Кэн успокаивающе похлопал Тэссу по плечу, хотя мысли его были далеко, в дне перехода отсюда. Завтра он увидит Мабора, своего родного брата.
Отрядец Талигхилла скрылся за поворотом, и войско, отягощенное своими многочисленными печалями и заботами, сонливостью, раздражением, безразличием, продолжало путь.
/смещение — падающая звезда обдает небесным хладом/
Пыль забивалась в нос и ложилась на кожу; Талигхилл подумал о паланкине, но без особого сожаления. Мол, было б, конечно, неплохо, хотя… Не в паланкине сейчас дело.
Ворота имения раскрылись перед правителем и его эскортом почти без заминки, и всадники подъехали к дому, где спешились, следуя примеру Пресветлого. В дверях дома возник низенький лысеющий мужчина и неторопливо двинулся Навстречу прибывшим.
— Добрый день, Пресветлый, — произнес Домаб как ни в чем не бывало, словно и не случилось памятной размолвки. Однако присутствовало в его словах и нечто холодное, чужое. — Останетесь на обед?
— Да, — согласился молодой правитель. — Наверное, да.
— Прекрасно. Тогда пойду распоряжусь.
— Мне нужно серьезно поговорить с тобой, Домаб, — бросил в спину ему Пресветлый. В конце концов, именно за этим я и приехал.
— Сейчас распоряжусь и выйду, — сказал, не оборачиваясь, управитель и вошел в дом.
— Ступайте. — Талигхилл взмахом руки отпустил телохранителей и присел на резной скамеечке в слабой тени деревьев. Ждать, пока Домаб распорядится.
… Ты сидишь, неудобно прислонившись к деревянной спинке. Приехал. На свою голову. А ведь признайся, говорить о собственной неправоте страшнее, чем ехать на войну. Ты ведь едешь на войну. Не забыл?
Впрочем, ты уже приехал на войну. С самим собой, «собой,… бой». Ты начал это сражение за собственную… что? честь? честность? Поздновато и бессмысленно, поскольку южнее ждет тебя, неуклонно двигаясь, колонна. «Колонна-неуклонно». Придвинется к башням, задвинется и…
Часть из них ведь ты собираешься бросить там, намеренно, на смерть — чтобы спастись самому. А тут, значит, решил сблагородствовать? Что? Время, говоришь, такое, обстоятельства такие? По-другому, говоришь, никак? Верно, правитель, верно — никак. А что же раньше, до тебя, в такие ситуации — неужто никто не попадал? Попадали? Ну и как же? Что делали-то, а?
Богов звали? Помощи Божественной? Эх, брат, какие тут Боги! Сиди уж на скамеечке, жди. Повинишься, поплачешься в жилетку — глядишь, и полегчает. Тебе А Домаб… а что Домаб? Не он же будет в башнях печься, в осадном огне не он же людей на погибель оставит — что ему? Пускай поносит в душе маленькую часть твоей вины. Он сможет, он вытерпит — ты ли вытерпишь? Сможешь ли?
Что спрашивать? Сможешь! Ты, пресветлый сукин сын, сможешь, найдется в тебе и сила, и уверенность. А нужно будет — зарубишь управителя клинком здесь же, под деревьями, потом и зарубишь. Чтобы не болтал лишнего.
Ты потер лицо, и на пальцах остались грязные отпечатки Дорожная пыль Ф-фу, какая чушь в голову лезет Ну где же Домаб?
Низенький человек уже шагал к скамеечке, поплотнее запахивая полы своего любимого халата с вепрями.
Подошел, присел рядом. Молчит.
— Жарко сегодня, — сказал Талигхилл. — … Но я не за этим. Я — извиняться. Может, ты и отец мне, не знаю. У… у Руалнира спросить не успел. Вот… но уж если и не отцом, то учителем — точно ты был и остался. И правильно, что говорил со мной о снах. О снах, — поправил себя Пресветлый, и Домаб впервые посмотрел ему в лицо, оторвавшись от созерцания голубых и черных камешков под ногами. Сказано было… Сказано. — Мне на самом деле снятся сны. В этом ты был прав. И Боги, наверное, существуют. В этом я был не прав.
Талигхилл замолчал, но Домаб не торопил его.
— Только, знаешь, — сказал вдруг бывший принц, — я ведь все равно в них не верю. В Богов. В их существование верю, а в них… Вот в тебя — верю, в Армахога, в…
— Не богохульствуй, — тихо произнес управитель.
Пресветлый тотчас замолчал.
Домаб покусал губу, поднял к небесам взор.
— Наверное, я виноват, — сказал он. — Что согрешил с твоей матерью, и родился ты — не от настоящего правителя, а от у правителя. Потому и в Богов не веришь, хотя и наделен даром. Охохонюшки! Разваливается династия… из-за бывшего садовника. Смешно сказать! И страшно.
Я знаю, что произошло и происходит. Наслышан. Так что не торопись рассказывать мне — знаю. А чего не знаю, о том догадываюсь. Слишком я долго вертелся около вас, правителей, теперь многое чувствую из того, что обычным людям не положено. Ты ведь замыслил что-то, так? Не отвечай, не нужно. Всей правды не скажешь, а лгать не стоит. Ты приехал грехи замаливать, а не новые наживать, поэтому молчи.
Я тебя не прощаю — не за что прощать. А за что было, уже простил. Только об одном прошу — верь Богам. Не веришь в них, верь им. Это может спасти и тебя, и державу.
— Не обещаю, — сказал ты, кривя губы.
— Не обещай, — согласился Домаб. — Пойдем-ка лучше обедать. Долго задерживаться, я так понимаю, не будете? Покушаете и в дорогу?
Ты кивнул.
Пошли обедать, и все оставшееся время управитель был в меру разговорчив и в меру весел. Ты — тоже.
Потом — пустое прощание, прыжок в седло, и дорога уже скачет тебе навстречу. Не оглядываться. Главное — не оглядываться. Все сказано, как сказалось, сделано, как сделалось, а оглядываться вовсе не обязательно.
Слезы на ветру. Хрустнул под копытами панцирь невезучего жука.
Вылетаете на южную дорогу и — вдогонку за войском. Уже темнеет, и вы присоединитесь к нему только на рудниках, а ночевать придется на каком-то постоялом дворе, среди мух и клопов, и будет храпеть у двери Храррип, а ты будешь ворочаться на жестком ложе, не в силах уснуть и не в силах думать. Но думать придется, так или иначе.
Иначе — никак.
/смещение — «Улыбнитесь! Снимаю!»/
Шэддаль давно уже отвык от того, чтобы руководить огромным войском. Но покамест справлялся.
На ночь не останавливались. Сонное войско брело, значительно замедлив шаг, по дороге, и пыль поднималась в лунном свете. Армахог, прощаясь с Шэддалем, велел ему: «Поторапливайтесь! Отдохнете… в башнях». Бывший сотник элитной гвардии Руалнира только улыбнулся в ответ. Оба знали, что поговорка звучала иначе, и вкладывалась она в уста и умы солдат еще с казарменной муштры, когда наставник на всякое нытье новичков отвечал одним: «Отдохнете в краю Ув-Дайгрэйса». Иногда, в минуты благодушного настроения, при этом добавлял: «Если попадете туда. А с вашей любовью к обучению путь вам только один — снова на землю. Так что край Бога Войны вам не светит, голубчики. Ну-ка, еще раз повторить удар с замахом!»
В общем, невеселое наставление у старэгха получилось. Но Шэддаль тем не менее ему неукоснительно следовал, поскольку и сам понимал значение временного фактора. Ему ли, не так давно прошедшему пол-Хуминдара и еще пол-Ашэдгуна пешком, — ему ли этого не знать? А лошадей всегда можно поменять, слава Ув-Дайгрэйсу, заводных взяли достаточно. Люди же отоспятся в седле — конечно, это не пуховая перина, но хоть клопы не кусают. «Во всем есть свои прелести, просто не всякий способен их отыскать» — еще одно мудрое изречение старого наставника.
К полудню следующего дня — вот уж нежданный каламбур! — добрались до рудников, и здесь поневоле пришлось подзадержаться. Шэддаль знал условия договора, заключенного между Вольными Клинками и Пресветлым, и, хотя сам относился к оному договору не вполне одобрительно, выполнять его в отсутствие Талигхилла должен был четко. А в договоре значилось: «забрать освобожденных Братьев в количестве сорока семи человек и препроводить их в башни с тем, чтобы они кровью искупили свою вину». (Кровью, разумеется, если будет в этом необходимость, но Шэддалю почему-то казалось, что необходимость будет. Найдется. Или найдут.)
Большая часть войска, впрочем, продолжала свое движение, и лишь временный военачальник вместе с предводительницей Вольных Клинков да еще несколькими людьми остались, чтобы «забрать и препроводить» бывших каторжников, — в количестве сорока семи человек.
Образовалась небольшая заминка, когда выяснилось, что из этих сорока семи один благополучно помер еще с полгода назад. Потный пузатый управляющий жутко изнервничался, поскольку два дня назад, во время приезда из столицы самого Армахога, он, управляющий, на такую незначительную деталь, как смерть одного из «счастливчиков», внимания не обратил. А Армахог всех сорок семь представить пред свои воительные очи не потребовал, удовлетворившись устными заверениями, что Клинков сняли с цепей и препроводили в бараки до дня, когда проходящее войско заберет Братьев. Вот уехать-то старэгх уехал, а тут «пропажи» и хватились. Что делать? Ой, что делать?!
Шэддаль прервал лепетание толстяка и отозвал в сторонку предводительницу Клинков по имени Тэсса. Та, впрочем, особо по поводу услышанного не расстраивалась; было похоже, что воительница вообще думает о другом. Скорее всего — во-он о том каторжнике, которого привели вместе с остальными «счастливчиками». На вопрос Шэдцаля, что же делать с недочетом, Тэсса только махнула рукой: да что хотите! Умер так умер. Кажется, недавно кто-то заявлял, что каждая минута на счету, а тут базар устроили.
Шэддаль открыл было рот, чтобы возразить, но в это время рядом с хибаркой управляющего возникла небольшая, но крайне паническая суета, и в поле зрения бывшего сотника появился Пресветлый в сопровождении телохранителей. Ну что же, одной проблемой меньше!
Правитель выглядел плохо — видимо, не привык к подобным нагрузкам. Тренироваться-то он тренируется, есть у него различные учителя, да только без постоянной практики пользы от этих тренировок… Что были они, что их не было — одинаково.
— В чем дело? — спросил Талигхилл, подходя к своему заместителю и предводительнице Клинков. — Что-то не так? Ему объяснили ситуацию.
— Ну что же, — развел руками Пресветлый. — Если госпожа Тэсса не против, продолжим наш путь — до башен далеко, а времени у нас в обрез.
— Пойдемте, мой правитель. — Шэддаль аккуратно взял Талигхилла под локоть и отвел в сторонку. — Госпожа, я думаю, должна заняться освобожденными, распорядиться касательно того, чтобы их снабдили всем необходимым и доставили в башни, хоть и под конвоем, но как вольных людей. Это займет у нее некоторое время, но она справится, я уверен. Мы же будем только мешать ей.
Талигхилл рассеянно кивнул, обернулся, посмотрел на Тэссу и пошел вслед за своим помощником.
Бывших заключенных вывели только что не в цепях. На «счастливчиках» почти не было одежды — рванье покрывало тела, и в складках шевелились темные крошки паразитов. Странно, что управляющий рудниками не позаботился о своих подопечных подобающим образом. Тем более — Тэсса знала от Укрина — такие указания Армахог давал. Наверное, толстяк слишком увлекся поисками сорок седьмого, недостающего заключенного.
Подъехал на своем костлявом, как и он сам, жеребце Сог. Скептически оглядел «счастливчиков», кому-то кивнул, признавая старого знакомого. Потом, не слезая, повернулся к Тэссе:
— А что, в договоре упоминались и нательные насекомые? В каком количестве? Они тоже будут сражаться против хуминов?
Кто-то в толпе заржал, воительница скривилась:
— Очень остроумно, Сог. Может, лучше посоветуешь, что теперь делать… с этим?
Вольный Клинок пожал худыми плечами:
— Что делать? Загнать всех в Ханх и выкупать как следует. А до тех пор держать отдельно от остального войска. Я, конечно, понимаю, что надолго от этих паразитов мы не убережемся, но хотя бы временно…
Он легонько тронул жеребца шпорами и отъехал в сторону, предоставляя слушателям возможность самим решить, кто именно подразумевался под «паразитами».
Тэсса понимала, что подобное решение будет самым правильным. Войско на марше, и вымыть «счастливчиков» просто негде (да и некогда). Но — среди сорока шести бывших каторжников стоял Тогин, стоял молча, внимательно и спокойно глядел прямо на нее. Он не осуждал и не благодарил, не плакал и не смеялся — он ждал. Лишь сейчас Тэсса почувствовала, насколько он был ей нужен.
Но ей придется потерпеть. Им придется потерпеть.
Воительница назначала людей для конвоирования и обслуживания «счастливчиков» на пути к Ханху; назначала, а сама то и дело смотрела на Тогина.
«Ну вот, я приехала. Жаль только, что нам не дадут даже на мгновение остаться в одиночестве. Ты знаешь — война».
«Верно. Но нам ли привыкать к войне и к ожиданию? Потерпим?»
«Потерпим».
— Госпожа, мы можем отправляться? Кажется, все улажено. Тэсса оторвалась — с болью, с кровавыми обрывками мыслей и чувств — от взгляда возлюбленного мужа:
— Да, можем отправляться.
Оставляя позади рудники, армия уходила к долине Ханха, к переправе, к подземным входам в башни Крина.
/падает багряный лист осени — смещение/
Армахог провожал войско до южных ворот. После проникновенной и пламенной речи Пресветлого весь Гардгэн словно загорелся словами правителя, как будто только сейчас люди поняли: грядет великая беда, и теперь в этом мире кое-что зависит и от них. Пока ряды вооруженных солдат тянулись по улицам, к старэгху несколько раз подбегали неведомо как пробравшиеся через заслон охранников парни, горевшие единственным желанием: записаться на службу. Армахог просил всех прийти завтра на главную площадь — там сейчас стучали топорами плотники, пахло свежей древесиной и железом. К утру должны были выстроить специальный помост, где поставят свои столики вербовщики.
Он посмотрел, как закрываются за ушедшими ворота, взглянул на темнеющий лоскут неба и повернул назад, ко дворцу. К собственному удивлению, Армахог понял, что сегодня у него абсолютно свободный от забот вечер: все мелкие дела могли решить многочисленные заместители, а готовить задуманную им и Талигхиллом операцию старэгх начнет завтра. Возможно, если все получится, он даже подоспеет к Крина до того момента, как…
Тэсса!
Армахог пошатнулся от накатившей волны, в которой смешались тоска и безысходность.
Тэсса!
Ты все-таки позволил ей поехать туда! А ведь мог же, мог предупредить, что-то предпринять, чтобы остановить ее. В конце концов, мог послать к демоновым дядьям этот проклятый договор!
Но я заботился о стране. Ведь план Талигхилла — единственная надежда на спасение. Все эти переговоры и прочие дурацкие идеи не помогли бы. А…
Ты предал ее! Послал на верную смерть. Ты, воин, позволил себе…
Заткнись!
Последнее он, забывшись, выкрикнул вслух. Потрепанный прохожий шарахнулся в сторону и поспешно скрылся в темном проулке — подальше от сумасшедшего воителя.
Армахог остановился и посмотрел по сторонам. Он находился перед заведением, вывеска которого отличалась лаконичностью и была ему хорошо знакома: «Благословение Ув-Дайгрэйса».
Не колеблясь ни минуты, старэгх толкнул тяжелую деревянную дверь и вошел.
Несмотря на позднее время, зал для посетителей пустовал. Только за стойкой, в глубине, из приоткрытой двери доносились громкие отчаянные вопли — голосила женщина.
Армахог пересек гулкий вымерший зал с перевернутыми вверх ножками скамьями, лежащими на столах, и остановился на пороге кухни. Там билась в руках кухарок полная немолодая женщина с растрепанными седеющими волосами. Девицы пытались ее утешать, но как-то слабо и неуверенно, готовые сами разреветься, подвернись только весомый повод.
— Ушел! — голосила женщина. — Ушел! Людоньки добрые, людоньки милостивые, ушел ведь! Взаправду ушел! Ушел! Уше-ооо-ол!!!
— А что, сегодня здесь не кормят? — нарочито грубым тоном поинтересовался Армахог
Девицы оставили голосившую в покое и все, как одна, посмотрели на воина.
— Я спрашиваю, здесь сегодня кормят? — все так же небрежно повторил старэгх.
Кухарки пришли в себя и стали потихоньку разъяряться от неслыханной дерзости вошедшего.
— Ты что же, не видишь, что у человека горе? — спросила одна из них, та, что постарше да пообъемистее. — Ты что же, зверь лютый, чтобы такое спрашивать?
Армахог покачал головой и тяжело вздохнул:
— С ума посходили. Начисто. Все сразу. Голосят они, понимаешь! Ну давайте — уехали ваши мужчины вас защищать, а вы — убиваться, седые волосы отращивать — да? Тоже невидаль — война. Уехал и вернется. Конечно, если станете верить и ждать, как полагается. А не ревмя реветь — вы женщины, а не буйволицы. Так я последний раз спрашиваю: кормить будете?
Женщина перестала голосить и начала медленно подниматься с табурета, угрожающе надвигаясь на старэгха. В глазах ее плескалась мутная безумная волна — Армахогу не раз приходилось видеть подобную во взглядах тех, чей разум готов был помутиться от сильного горя. Впрочем, как ему казалось, здесь еще не все потеряно.
— Я тебя накормлю! — прошептала, подходя вплотную, голосившая. — Я тебя накормлю и напою, тыловая ты крыса! Хорек! Пес падальный! Шакал! Пока ты здесь сидишь, сын мой будет там…
Она сломалась и рухнула на столик, содрогаясь в беззвучных рыданиях. Армахог взглядом отстранил ринувшихся помогать кухарок и обнял плачущую за плечи:
— Все будет хорошо, успокойся. Все с ним будет в полном порядке. Вернется, куда денется. Пойдем-ка в зал, выпьем чайку горяченького — нас сейчас твои девушки угостят мятным чайком — выплачешься, успокоишься. Пойдем.
Женщина не сопротивлялась, хотя рыдала не переставая. Кухарки, повинуясь безмолвному приказу Армахога, захлопотали над чайником.
Он вывел ее в зал, прислонил к стене; перевернул, опуская на пол, одну из скамей. Потом усадил на нее женщину и сел рядом, обнимая за плечи:
— Все будет в порядке.
Девицы принесли чай, корзиночку с печеньем и ушли на кухню, переглядываясь и перешептываясь. Одна, самая догадливая, заперла изнутри входную дверь и закрыла ставни, чтобы посторонние больше не заходили.
Некоторое время сидели в полной тишине. Женщина перестала плакать и лишь смотрела перед собой, не притрагиваясь ни к чаю, ни к печенью. Армахог — тоже.
— Ну, чего тебе надо? — спросила она наконец отрешенным голосом.
— Пей, — велел он. — Или — если чувствуешь, что нужно, — поплачь еще. Помогает. Я себе такой роскоши, к сожалению, позволить не могу.
Женщина с удивлением подняла на него глаза.
— Пей, пей, — сказал старэгх. — Я сегодня угощаю.
Она недоверчиво прикоснулась к чашке, вдохнула мятный аромат и отпила глоточек. Армахог удовлетворенно кивнул, подождал.
— Успокоилась? Теперь рассказывай.
Димицца рассказала. Рассказала, как неожиданно для всех и для самой себя стала женой Вольного Клинка. Как жила в постоянном напряжении — до тех самых пор, пока… Ушел на работу — «на заказ», как любил он говаривать, — и не вернулся. Даже тела не привезли. А у нее — сын. Куда вдове — одной, с ребенком на руках?
Но не зря Братство зовется Братством: ее пристроили сюда — сначала поварихой; потом, когда прежняя хозяйка (такая же, кстати, вдова Вольного Клинка, как и она) умерла, Димицца заняла ее место. А сын… сын был единственный — все, что осталось от того. Рос без отца, неправильно рос, хотя воспитывала она его как могла. А как могла? Все время отнимали заботы о «Благословении». Мальчик жил, слушал скупые рассказы о своем отце, постоянно видел перед собой, как пример для подражания, клиентов-Клинков. И жизнь представлялась ему совсем не такой, какой она есть на самом деле. Димицца пыталась объяснять, много раз заводила серьезный разговор, но он, выслушав ее, внимательно кивая, все же уходил — она чувствовала — не убежденный в правоте слов матери. Так и рос — ни то ни се, ни добропорядочный горожанин, ни Вольный Клинок. Вам не понять, господин, вам не понять… Чего не понять? Да того, что такая смесь двух совершенно разных типов людей — очень опасная смесь. Для человека, который и есть подобной смесью. Потому что Вольный Клинок, который верит только в идеалы Братства, — или смертник, или второй Исуур. Ее сын — не Исуур.
Боже, боже!..
Нет, истерики не будет — не бойтесь, господин. Вы оказались правы, когда велели мне выплакаться. Теперь — все. Может, и хочется плакать — да нечем. Вышло все, тоска осталась, а все остальное вышло. Вы случайно не врачеватель душ? Сделали мне слезопускание, и вот, полегчало. Чуть-чуть полегчало… Нет? Ну что же, все равно спасибо.
Не пустила? Да я ж откуда знала?! В последние дни Братья ко мне съехались со всего Ашэдгуна — наниматься во дворец. Ну и он, ясное дело, среди них крутился — не запретишь ведь. А потом, когда списки стали составлять — тех, значит, кто нанимается на службу к Пресветлому, — он возьми да и впиши свое имя. Не знаю, как он уберегся от внимания госпожи Тэссы; да та, признаться, последние дни была в таком состоянии, что вполне могла не заметить.
Мне он сказал не сразу — лишь когда Тэсса понесла списки во дворец. Тут уж поздно было что-то делать. Да и… Не поверите, только я все это всерьез не приняла. Так бывает, когда после работы, вся еще мыслями там, на кухне, нужно то да се, постояльцев много, хлопот — выше крыши; подумала — шутит. Только потом до меня дошло, что он редко когда шутил, а тем более — так. Утром тоже… я ведь даже мешок ему не собрала как следует! Наверное, давняя привычка проснулась. Я, когда мужа провожала, тоже не рыдала на плече — только вдогонку, когда ушел уже. Чтоб ему сердце не рвать лишний раз. А так улыбнешься — и ему в пути легче, и тебе проще самой в уголке отплакаться да ждать потихоньку.
Вот когда меня Тэсса в сторонку отозвала да стала спрашивать, что да как, — тут я почувствовала: уходит! Навсегда уходит! Единственный сын! Все, что у меня было, все…
Женщина закусила губу и покачала головой. Армахог потянулся к забытому чаю и отпил немного — ополоснуть рот, чтобы исчез сухой горький привкус.
— Нужно было не пускать, — проговорил старэгх, скорее для себя, чем для Димиццы, но она услышала.
— Сказал, что не потерпит такого позора. К тому же — договор. Дезертир в военное время — небось ваши бы и угробили, прознав.
Она подняла голову и впервые вдалась вопросом, кто же этот человек, сидящий рядом и утешающий ее.
— Кто ты?
— Тыловая крыса. Хорек. Пес падальный.
— Ты обиделся на меня за те слова? Не обижайся. Я…
— Но ведь ты была права. — Он пожал плечами. — Мое время еще не наступило, поэтому я — тот, кем ты меня называла. Наступит ли мое время? — вздохнул Армахог. — Не знаю. Это зависит от очень многого, в том числе — и от твоего сына. Они должны продержаться в ущелье как можно дольше, чтобы я сумел собрать армию. И обещаю тебе, женщина: приложу все усилия, чтобы твой сын вернулся к тебе. Веришь мне?
— Да, старэгх, — кивнула Димицца. — Сделай как говоришь, и я стану молиться на тебя. Он тяжело покачал головой:
— Лучше молись Богам — в последнее время их все чаще забывают. И совершенно зря. — Армахог поднялся. — Спасибо за чай и печенье. Не горюй, женщина, мы должны победить в этой войне — думается, мы и победим в ней. Только не спрашивай меня, какой ценой
Димицца не спросила. Она молча проводила старэгха до дверей и выпустила в ночь. Лязгнул за спиной засов — сегодня «Благословение» останется закрытым для посетителей.
Армахог остановился на пороге, привыкая к ночному сумраку, а потом быстро зашагал по улочке прочь, к центру города. Старэгх торопился вернуться во дворец, понимая, что там наверняка начали волноваться из-за его долгого отсутствия.
Он шел стремительно, но все же успевал смотреть по сторонам, и перемены, которыми наполнились эти дома, до самых крыш, и даже, казалось, небо над этими крышами, угнетали.
Город оцепенел. Искра, раздутая речью Талигхилла в сердцах жителей, немного приугасла к вечеру; из пепла родилось понимание того, что война не за горами. Вернее, как раз за горами, но, перебравшись через эти самые горы, война окажется здесь, на улицах, в домах — огнем, криками, кровью. Это нужно было осознать. А еще нужно было осознать то, что отныне мужчина, деливший со своими родными кров, зарабатывавший хлеб, — может не вернуться домой. Вот он ушел сегодня, бравый и улыбающийся, ушел вместе с войском, а назад придет только войско. Без него. И что тогда?
Город оцепенел. Представители многочисленных ночных профессий забились по своим щелям и не спешили выходить на работу; где-то надрывался в истошном крике некормленый младенец, брехал на мутную луну одинокий пес. В храмовом районе протяжно и торжественно играли флейты, перебиваемые стуком ритуальных барабанов. Видимо, готовились кого-то хоронить.
Ах да! Этот продавец амулетов, о котором говорил вчера Тиелиг…
Во дворце старэгх первым делом велел позвать к себе Обхада. Обхад был старинным приятелем Армахога, они познакомились еще в военной школе, в которой, кстати, учились вместе с Шэддалем. Обхад приехал только сегодня утром — сообщение о войне оторвало его от законного отпуска. И хотя отдыхал тысячник на далеком севере, прибыл в столицу одним из первых. До вечера Армахог оставил друга в покое, а сейчас был вынужден пригласить к себе — дело не терпело отлагательств. И так слишком много времени потрачено впустую.
— Ну, здравствуй снова, — донеслось от дверей, и старэгх увидел своего старинного приятеля, отдохнувшего, буквально излучающего в пространство энергию духа и тела. — Итак…
— Ты так торопишься попасть к Ув-Дайгрэйсу? — улыбнулся Армахог.
Обхад, высокий и мускулистый, со своими неизменными усиками в полпальца и гладко выбритым подбородком, улыбнулся в ответ:
— Отдохнем на том свете. Давай приказывай. Армахог поморщился, и старый тысячник тряхнул копной седых волос:
— Извини.
— Да ничего, я ведь на самом деле собираюсь тебе приказывать. Это не героическая песнь, в которой — помнишь? — «я не приказ, но просьбу изложу» — и так далее. Нет времени на просьбы. Тебе нужно немедленно ехать на перевал Анг-Силиб. Талигхилл задержит хуминов в Крина, и тогда им поневоле придется искать обходные пути. Самый удобный — Анг-Силиб. Остальные вряд ли им сгодятся.
Твоя цель — предупредить башни о том, что хумины обнаружили перевал. Я даю тебе вот этот свиток. Здесь вся система условных знаков, принятых для переговоров между тобой и башнями. Второй точно такой же свиток — у правителя. На твой возможный вопрос, почему — ты, отвечаю: других людей сейчас нет. Приедут завтра-послезавтра, но каждый день — потеря времени, недопустимая и непростительная. К тому же ты один из лучших, я могу тебе довериться и буду знать, что ты все сделаешь как следует. Выезжать необходимо прямо сейчас. Кажется, все… Нет, не все. Сопровождать тебя будет некий жрец из Ув-Дайгрэйсовых, по просьбе их верховного, Тиелига.
— Зачем?
— А Бог его знает, — ответил старэгх. — Я говорил с Талиг-хиллом по этому поводу — тот позволил. Пускай едет — помощник тебе, думаю, не помешает. Этот жрец — он родом из тех краев, так что…
— Понятно, старина. Извини, что перебиваю, но ты сам говорил — времени в обрез, а до Анг-Силиба, — Обхад прищурился, взвешивая, — дня два быстрой скачки. Так что веди сюда жреца и отпускай нас.
— За жрецом придется ехать, — развел руками старэгх. — Но храмовый квартал ведь по дороге, так что…
— Ясно. Ну…
— Еще одно, — голос Армахога догнал тысячника уже у выхода, — в бой не ввязываться. Передать сигнал и отступать за Ханх. Там ждать меня у переправы, вместе с войском. Или присоединитесь к отходящей армии Талигхилла. Понятно?
— Понятно, — проворчал Обхад.
— И думать не моги! — крикнул вдогонку Армахог. — Я тебя знаю, — добавил он уже тише, поскольку старый друг все равно был далеко. — Полезешь ведь в драку. Надеюсь только, что жрец тебя удержит. Тиелиг обещал, что так оно и будет, но никогда нельзя быть до конца уверенным с этими жрецами…
