ДЕНЬ ВОСЬМОЙ

— Это что-то новое! — воскликнула Карна — Этого нет ни в одном историческом труде.

— Верно, — отозвался со своего места Мугид. — И когда наши повествования завершатся, вы поймете почему.

— А что тут понимать? — вмешался господин Чрагэн. — Разве ж любят те, кто оказался не прав, в особенности — правители и пресветлые, говорить об этом в открытую? Следовательно, Талигхиллу тоже это мало бы понравилось — он, наверное, и уничтожил подобные записи.

— Вы очень проницательны, господин Чрагэн, — бесстрастным голосом сказал повествователь. — И все же дождемся конца — тогда все поймете.

— Конца чего? — хмыкнул Данкэн. — Или — кого?

— Повествований, господин журналист. Повествований.

— Что сейчас? — угрюмо спросил Шальган. — Судя по моим ощущениям, глубокая ночь.

— Нет, что вы, — ответил Мугид. — Сейчас примерно пять-шесть часов вечера.

Мы удивленно переглянулись. Видимо, у всех внимавших сложилось такое впечатление, что сейчас как минимум полночь.

— На сегодня сеанс закончен? — уточнил я. Мугид согласился:

— Да, закончен. Завтра продолжим, господа.

Мы стали потихоньку расходиться.

Не знаю, как другие, а я лично намерен заняться чтением «Феномена».

Видимо, так уж устроен мир: стоит только что-нибудь запланировать, как моментально в твою жизнь вмешивается нечто, не позволяющее эти планы выполнить. На сей раз помехой моим благим намерениям оказался слуга — самый обыкновенный, ничем не примечательный. Мне почему-то показалось, что это именно он нес мою сумку в день прибытия… хотя, конечно, я мог и ошибиться.

Я давно уже хотел прояснить для себя ситуацию со слугами, и вот — выпал шанс. Он (не шанс, а слуга) шел по кольцевому коридору четвертого этажа, на который я как раз поднялся. Ну что же, изучение «Феномена» вполне может подождать.

— Уважаемый! Эй, молодой человек! — Я попытался привлечь его внимание, но — безрезультатно. Слуга удалялся неспешной походкой, абсолютно игнорируя мои выкрики.

Положим, как следует я не бегал уже давненько, но этого глухонемого я уж догоню, будьте покойны! — пообещал я неизвестно кому и припустил вслед за фигурой в цветастом наряде. Врешь, не уйдешь!

Приятно, что форму я еще не потерял и догнал уходящего сравнительно быстро. Он, заслышав наконец мои шаги, вздрогнул и обернулся. На лице молодого человека застыло удивление.

— Что-то случилось, господин?

— Ага. — Я судорожно заглатывал воздух. Вот тебе и форма. — Ага. Мне нужно… с вами… поговорить — уф!

Слуга почтительно ждал, мол, поговорить так поговорить. Причуда гостя — закон.

Я перевел дух. Нет, все-таки следует каждое утро вставать пораньше и бегать… ну, положим не вокруг башни, так хоть по лестнице — вверх-вниз, вверх-вниз — разиков этак пять. Хотя, пожалуй, и трех хватит за глаза… для начала. Тэк-с, о чем это мы? Ага, слуга.

— Поговорить, — повторил я. — Вы не очень торопитесь? Впрочем, все равно. Скажите, почему вас иногда очень трудно найти? И где, собственно, искать в случае необходимости?

— Именно меня или вообще кого-либо из персонала? — невозмутимо уточнил мой собеседник.

— Из персонала, из персонала.

Он в недоумении пожал плечами:

. — Разумеется, в башне. У нас нет какого-либо конкретного места, где мы постоянно находимся. Так… повсюду.

— Слушайте, а чем вы, собственно, занимаетесь? Нет, я понимаю: сервировка стола, поддержание чистоты и порядка… Но — в принципе?

Я чувствовал, что заговариваюсь и с умным лицом выдаю полнейший бред, но остановиться не мог.

— Простите, я не понимаю вашего вопроса, — вежливо моргнул слуга. — Не могли бы вы выразиться точнее?

В том-то и дело! В том-то и дело, что не могу. Я вообще тайнами со вчерашнего дня не занимаюсь, между прочим, — так что и уточнять-то нечего.

— Это вы меня простите. — Я потер висок. — Вот недавно искал вас, нужна была помощь, а никого рядом не было, и поэтому…

— Думаю, больше подобное не повторится, — пообещал мой собеседник.

— Я тоже так думаю, — выдавил из себя кислую улыбочку, насквозь фальшивую. — Скажите… сюда можно устроиться на работу?

— То есть? — Он вежливо приподнял левую бровь — не слишком высоко, а гак, в меру приличия.

— Ну-у… понимаете, у меня есть знакомый, который хотел бы определиться на подобную работу. Сложно сюда попасть? Слуга пожал плечами:

— Знаете, я бы посоветовал ему обратиться к господину Мугиду.

— Почему именно к нему? Он же только повествователь… или я ошибаюсь?

— Вы не ошиблись: господин Мугид — повествователь. Но именно он будет решать, принимать вашего друга на работу или нет. И кстати, мне кажется, у нас сейчас нет вакантных должностей.

— Ага, спасибо. — Я развел руками. — Простите, что потревожил. До свидания.

Слуга продолжал свой путь, а я мысленно плевался: тоже мне, сыщики-разбойники, по инерции пытаемся чего-то вызнать, выпытать! Ведешь себя как полоумный, кидаешься на людей — тьфу, противно!

С таким настроением только «Феномен» читать.

Тэк-с, на чем это мы прошлый раз остановились? Ага, там была ссылка на Приложение, связанное с суурами. Поглядим.

Само название «суур» происходит от имени древнего ашэдгунского мудреца Исуура. Жизнь этого человека, его слова и деяния заслуживают того, чтобы им посвятили отдельные тома (что, впрочем, и делалось, и делается по сей день). Учение Исуура во многом предопределило развитие философии, естествознания и культуры Ильсвура на несколько веков вперед, оно же стало основой мировоззрения особой группы в обществе древнего, а затем нового Ашэдгуна — бродячих мудрецов.

У Исуура было много учеников; по крайней мере, людей, которые именовали себя так, находим предостаточно. С другой стороны, сам он утверждал, что не принимал учеников. «Только тот, кто живет по сердцу и следует своей душе, становится моим учеником» (1, с. 23). Как считал Исуур, подобных людей было немного.

Но все же они существовали, и еще при жизни мудреца некоторые из них «перешли из качества учеников в качество принципиально новое, встали на следующую ступень Вечности» (1, с.71). Они оставили Исуура и странствовали по Ашэд-гуну и за его пределами.

После смерти Исуура эти бродячие мудрецы собрались на могиле учителя и совещались. (К тому времени за ними закрепилось название «сууры».) Предмет и результаты собрания первых сууров неизвестны.

Через несколько дней мудрецы разошлись и продолжали жить, как жили раньше. Постепенно у них появились последователи — учение Исуура «продолжало жить в сердцах, озаряя своим сиянием путь тем, кто желал этого» (3, с.25–26).

Образ жизни сууров мало изменился с того времени. «Шагами своими мерять дорогу, питаться тем, что пошлют Боги и дадут люди; не гневаться, не злословить, не наносить вреда душе человеческой — вот наш путь» — все это сууры пронесли через время. Они довольно неожиданно для других — «вкушающих суету мира» — обрели статус неприкасаемых. За убийство суура карали строго и жестоко. Это поставило бродячих мудрецов в выгодные для обеих сторон условия: они не касались «суеты мира» — мир не трогал их. Можно сказать, что таким способом власти Ашэдгуна избавились от серьезной опасности, которую несли в себе сууры. Как утверждают некоторые аналитики, бродячие мудрецы могли бы серьезно пошатнуть мирооснову, если бы не оказались «изолированными от мира».

Сам образ жизни сууров, казалось, исключал возможность какой-либо организации и управления. Тем не менее раз в три года (по необходимости — чаще) большинство мудрецов приходили на могилу Исуура. Там они проводили несколько дней, но, как и в самом первом случае, предмет и результаты подобных собраний для непосвященных оставались тайной.

Итак, повторим: долгое время — вплоть до ан-тэга, превратившего древние Ашэдгун и Хуминдар в единую державу, — сууры оставались вдали от «суеты мира». Ан-тэг не вызвал особых волнений среди бродячих мудрецов (если вообще слово «волнение» к ним применимо). Они продолжали вести свой «отрешенный» образ жизни, но постепенно, как может отметить внимательный историк, упоминание в летописях того времени о бродячих мудрецах все чаще бывает связано с людьми — носителями феномена Пресветлых.

Первое такое упоминание находим в «Летописи Ашэдгуна новых времен» Ганеля. Имя суура (если точнее — его безы-мянность, что вообще характерно для бродячих мудрецов) связано с историей Риги Проклятого (см. РАЗДЕЛ 15). В дальнейшем ни одно описание жизненного пути человека, у которого проявлялся феномен Пресветлых, не обходилось без упоминаний о сууре.

Можем выделить несколько вариантов описания судеб фе-номеноносителей с точки зрения той роли, которую играют в этих судьбах бродячие мудрецы.

Вариант первый. Суур встречается с феноменоносителем до совершеннолетия последнего или вскоре после оного (до 25–27 лет). Как правило, феноменоноситель уходит за мудрецом и скитается вместе с ним.

/Примечание. Любопытен статус феноменоносителя при мудреце. Насколько нам известно, ф-тель никогда не становился учеником суура. Он оставался спутником./

Таким образом феноменоноситель, как правило, оказывался в изоляции от «суеты мира» и не вмешивался в оную. Разумеется, имелись и исключения (например, история Риги Проклятого).

Суур держал спутника при себе до его смерти. И при этом, как свидетельствуют письменные памятники, он старался не допустить — и, как правило, не допускал — вступления спутника в брак. Поэтому у феноменоносителей, странствовавших с суурами, очень редко оставались дети (известны буквально единичные случаи). Этот факт вместе с выводами, о которых пойдет речь ниже, дает еще одно подтверждение сторонникам теории генетической природы феномена Пресветлых (см. РАЗДЕЛ 3).

Вариант второй. Суур находит феноменоносителя, когда тот уже ведет самостоятельную жизнь. Мудрец гостит у ф-теля, разговаривает с ним. В результате последний либо оставляет «суету мира» — жизнь его в таком случае соответствует Варианту первому, либо продолжает жить по-прежнему. В этом случае суур появляется еще раз, уже ближе к преклонным годам феноменоносителя. Как правило, тот уходил с мудрецом.

Вариант третий. Суур находит феноменоносителя на исходе жизни последнего. Ф-тель в результате общения с сууром почти всегда оставлял «суету мира».

Жизнь каждого известного нам феноменоносителя соответствует одному из вышеназванных вариантов. Проанализировав имеющиеся у нас данные, приходим к неожиданному выводу. В период, последовавший за подписанием ан-тэга вплоть до смерти Пурнэла, последнего феноменоносителя (если не считать таковыми повествователей, а об этом сказано особо — см. РАЗДЕЛ 15), сууры вмешались в «суету мира» и своими действиями привели к полному исчезновению феноменоносителей. Корни случившегося мы, вероятно, обнаружили бы в мировоззрении бродячих мудрецов, будь оно изложено в каких-либо канонах, но, к сожалению, имеем в нашем распоряжении лишь записки, оставленные Исууром и некоторыми его учениками (см. БИБЛИОГРАФИЮ). Сравнение философии, изложенной в этих записках, с реальными действиями сууров позднейшего времени, свидетельства о которых сохранились в ранее упомянутых документах, показывает, что философия сууров после подписания ан-шэга претерпела весьма существенные изменения. А каковы их цели? Они остались неизвестными. И наверное, уже никогда не будут нами познаны и поняты.

Точно.

Интересная вообще вещица эта книжонка. Не зря я ее взял в библиотеке. Там нормально не почитаешь, а здесь…

Я полистал фолиант, выискивая интересующие меня разделы. Потом неожиданно для самого себя зевнул и понял, что очень хочется есть. Ну что же, против собственной природы не попрешь. Найду ублажать плоть.

Спускаясь по лестнице на второй этаж, догнал господина Чрагэна. Он не заметил меня, будучи слишком погруженным в собственные мысли. Я кашлянул.

— А, господин Нулкэр! — сказал «академик», поглаживая свою маленькую бородку. — Простите, увлекся размышлениями.

— О чем, если не секрет? — поинтересовался я.

— О, разумеется, секрет, — улыбнулся Чрагэн. — Но вам я его открою, поскольку вы мне положительно нравитесь. Не многие молодые люди вашего возраста интересуются древней литературой, сейчас, знаете ли, все больше тяготеют к телевизорам, прыжкам с парашютом и прочей чепухе.

— Чем же вам так не угодили прыжки с парашютом? — удивился я.

— Старая история. — «Академик» поджал сухонькие губы и покачал головой. — Н-да, старая и печальная. Был, знаете ли, в молодости влюблен в одну красивую и умную девушку — очень, кстати, похожую на госпожу Карну. Ухаживал за ней, стихи писал. И вот, представьте, в результате она ушла от меня к чемпиону по этим самым прыжкам с парашютом. Я, конечно, решил не сдаваться и поспешил на прыгучую, так сказать, вышку, чтобы доказать — себе и ей, — что я тоже не шит, а если и шит, то уж определенно не лыком. Упал и сломал себе ногу.

Я попытался сдержать улыбку, но не получилось. Господин Чрагэн махнул рукой.

— Смейтесь, смейтесь, прошу вас. Мне тоже становится смешно, когда вспоминаю. Но парашютов с тех пор не люблю. Так о чем это мы?

— О вашем секрете, который вы собирались раскрыть, — напомнил я.

Мы вошли в Большой зал и сели на свои места, продолжая начатый разговор.

— Так вот, о секрете. — «Академик» потянулся за тушеным мясом. — Н-да, о секрете. Секрет, знаете ли, прост. Я думал о древних языках. О некоторых соответствиях и семантике отдельных иероглифов. Кстати, мне показалось, вы разбираетесь в древнеашэдгунском.

Я кивнул:

— Немного. В пределах университетского курса.

— Что заканчивали? — деловито поинтересовался Чрагэн.

— Заканчивал многое, но так ничего и не закончил, — пошутил я. — На физико-математическом было скучно, на физкультуры и спорта — тоже, а когда поступил на филфак, жизнь изменилась и пришлось искать работу. Работу-то я нашел, но оказалось, что нужно выбирать между ней и учебой. Отдал предпочтение первому. Так что, как видите, ничего в результате и не закончил.

— Ага. Но книжку на древнеашэдгунском прочесть можете? Не отпирайтесь, я видел, что можете.

— И не собираюсь отпираться. Могу. И даже читаю потихоньку на досуге. Вот, кстати, до того, как идти ужинать, тоже читал.

— Значит, если мне нужна будет ваша консультация, я могу на вас рассчитывать? Я развел руками:

— Насколько окажется в моих силах. Но учтите, я не профессионал.

— Я, к сожалению, тоже, — пробормотал «академик», и эта его фраза, как мне показалось, была совсем не предназначена для моих ушей.

Остальную часть ужина мы проболтали о чем-то несущественном. Господин Чрагэн оказался умелым собеседником, и его истории о «романтической поре юности» были смешными и нескучными.

Потом пришел Данкэн и ввязался в нашу беседу.

Был он сегодня весь как на иголках, что, впрочем, не особенно отличалось от его обычного состояния. Несколько раз журналист в приливе нахлынувших чувств хлопал меня по плечу и руке, так что вскоре и я, и господин «академик» стали на него настороженно коситься. В конце концов Данкэн поел и ушел, взбалмошный и пышущий энергией.

— Странный молодой человек, — флегматично заметил Чрагэн.

— Это точно, — согласился я. — И иногда бывает очень утомительным.

— Верно. Но каждый прячется в меру своих возможностей, — сказал «академик», поднимаясь из-за стола. Интересно, что он имел в виду?

— Значит, я могу рассчитывать на вашу помощь в области древнеашэдгунского? — повторил он.

Я сказал, что разумеется.

Пришел к себе и вынул из кармана рубашки записку Надеюсь, «академик» не заметил

«Если то, что дается нам, — дар, подобный дару, который был у Пресветлых, почему — Валхирры? Это слишком опасно и вообще — не укладывается в рамки».

А ведь Данкэн прав, демон его поглоти! Правитель, обладающий сочувствием такого уровня, каковой наблюдался вчера у господина Валхирра, — это же потенциальный сумасшедший! Вся моя теория рушится. Что тогда?

Читать расхотелось, и я отправился спать. Лежал и думал — так и не заметил, когда заснул.