Часть IV
Корона Российской империи

Страна поднималась. Десятилетка молодого, энергичного президента заложила неплохую основу для экономического рывка. И даже резкое снижение цен на основной продукт российского экспорта, еще недавно являвшийся кровью, питавшей страну, — на энергоносители не оказалось сокрушительным ударом для молодой российской экономики. Конечно, для многих компаний это явилось тяжелейшим потрясением, от которого они так и не смогли оправиться.

Среди «упавших» оказались даже некоторые киты, многолетние «голубые фишки». Но в общем и целом шок, постигший страну, когда в течение одной недели цены на нефть стремительно упали до минимальной отметки, подействовал на экономику даже благотворно. Приблизительно так же, как обрушение рубля в тысяча девятьсот девяносто восьмом. Ведь сейчас у руля многих компаний стояли люди, которые в то время приобрели ценный опыт, как из потерь выращивать будущие прибыли.

А кроме того, выяснилось, что падение цен на нефть очень и очень многие просчитали заблаговременно. Топливный кризис рубежа веков вызвал мощный приток средств в сектор разработки энергосберегающих технологий, и любому, кто дал себе труд задуматься, было ясно, что, как только эти технологии придут в производство, с высокими ценами на энергоресурсы будет покончено. Поэтому готовиться к падению цен начали загодя, отслеживая появление на западном рынке новых поколений автомобилей, строительных изоляционных материалов, стиральных машин, менее энергоемких холодильников, масляных радиаторов с повышенной теплоотдачей и меньшим энергопотреблением, более экономичных судовых двигателей, новых поколений ветро- и гидрогенераторов с повышенным КПД и прочего, и прочего.

Крупные компании напрягали свои аналитические отделы, которые строили графики, выводили вероятности и выдавали прогнозы, средние и мелкие просто держали ухо востро. И все, даже крупные нефте- и газодобывающие концерны, начали вкладывать заработанные на экспорте энергоресурсов средства не только и даже не столько в увеличение добычи и освоение новых месторождений, сколько в другие секторы экономики — в лесозаготовку и переработку, в сельское хозяйство, а особенно в разработку и организацию производства наукоемкой продукции. Сначала понемногу, осторожненько, а затем все шире и энергичнее. Тем более что крупнейшая страховая компания России «Общество здравомыслящих людей», являвшаяся одной из составных частей финансового холдинга БЗЛ, страховала подобные риски по самому выгодному тарифу, отличавшемуся на порядок от страхования рисков в сырьевом секторе. Кроме того, «Фонд Рюрика» вложил колоссальные средства в еще один крупный проект, в который раз удивив всех неисчерпаемостью своих резервов и нестандартностью мышления своего главы.

Во всех регионах была создана развитая сеть небольших инновационных компаний нового типа. Сотрудники этих компаний были тщательно отобраны из базы данных региональных отделений фонда и составляли настоящую элиту профессионалов, а кроме того, существенную часть сотрудников составили выпускники его собственного частного учебного заведения — Терранского университета, подготовка и профессиональные качества которых уже были по достоинству оценены всеми, кто с ними сталкивался. Эти компании, ко всему прочему, получили почти неограниченный доступ к мощнейшим базам данных «Фонда Рюрика» и льготное кредитование в структурах БЗЛ. И это сразу же определило всю сеть компаний как структуру очень высокого полета. Но при очень приемлемых ценах на услуги. По существу, эти компании являлись неким отдаленным аналогом машинно-тракторных станций времен зари механизации сельского хозяйства, предоставляя как бы напрокат всем, кому это было необходимо, свои ресурсы и мозги своих сотрудников для решения конкретных задач и работая от конечного результата.

Так что даже небольшие фирмы и компании имели возможность за весьма скромную плату нанять для решения своих технологических, маркетинговых, финансовых и иных проблем профессионалов высокого уровня, в то же время не обременяя себя излишними кадровыми ресурсами в тот момент, когда этих проблем на горизонте не было. А профессионалы получали взамен гарантированно стабильную зарплату и высокие премии за решение конкретных задач, а также широчайшие возможности для профессиональной деятельности. Ибо подобная сеть компаний могла предоставить в распоряжение любого профессионала такие ресурсы, каких он не мог получить более нигде. Достаточно сказать, что, когда «пожарная» команда наиболее мощной в этой системе компании «Сообщество профессионалов» проводила санацию больше всех пострадавшей от падения цен на нефть компании «ЛУКойл» (слишком поздно спохватились), им удалось получить консолидированный кредит в три с половиной миллиарда долларов, причем с отсрочкой начала платежей на три года и под четыре с половиной процента годовых. К тому же тем, кто привлекал для осуществления своих проектов сотрудников этих компаний, «Общество здравомыслящих людей» предоставляло еще более льготный тариф.

На политическом фоне, однако, все обстояло не так ясно. Новый президент, вроде бы выпестованный прежним и представленный им обществу как достойный его преемник, оказался несколько больше привержен привычкам и образу мыслей структуры, вскормившей их обоих. Так что не прошло и ста дней после его избрания, как между ним и наиболее мобильной и независимой частью журналистской братии разгорелось что-то вроде «холодной войны». Эта война была тут же поддержана той полукриминальной частью российского бизнеса, наступление на которую продолжил новый президент. И обстановка на политическом Олимпе начала ощутимо накаляться. В газетах и на телеканалах сначала понемногу, а затем все больше и больше стало появляться материалов, в которых новый президент представал жуликоватым типом, окружившим себя крайне сомнительными людьми, основной целью которых является наполнение собственных карманов.

Пара неуклюжих шагов, предпринятых чиновниками, близкими к администрации президента, не только вызвала волну возмущения, но и инициировала парламентские слушания (депутаты обычно относятся чрезвычайно серьезно к вопросам соблюдения демократических норм и процедур, особенно если у людей, указывающих на вопиющие нарушения в этой области, приятно похрустывает в карманах). Президент, не сумев быстро среагировать на развитие ситуации, пришел в излишне возбужденное состояние духа и начал отвечать на выбросы компромата против него самого и его окружения средствами и методами, привычными для сотрудников спецслужб, но не для президента страны, тем самым еще больше раздувая тлеющие угли и консолидируя собственную оппозицию. Так что вскоре по стране вновь покатилась волна демонстраций — как скудных, малочисленных, организуемых правозащитниками, борцами за свободу слова и против наследия тоталитаризма и щедро сдобренных присутствием западных журналистов, так и более многочисленных и намного более организованных и оснащенных — во главе с «прикормленными» профсоюзными лидерами.

Естественно, не упустили своего звездного часа и коммунисты, вновь выведя на улицы отряд седовласых бабушек и дедушек, у которых еще не угас в сердцах боевой задор комсомольской юности. Кроме того, в это раскинувшееся на всю страну бурное уличное шоу внесли свою лепту националисты, новые большевики, неофашисты, борцы за сексуальную свободу и, естественно, вездесущий «Гринпис». Но вся эта борьба пока больше представляла собой разведку боем. Потому что у оппозиции, пусть многочисленной и достаточно хорошо обеспеченной с финансовой стороны, пока не было главного — лидера, который бы устроил всех. Однако известно — когда в обществе ощущается потребность в новом лидере, он рано или поздно находится. Или создается…

Генерал Громовой был живым воплощением того, каким должен быть бравый российский офицер, этакий простой и грубоватый «слуга царю, отец солдатам». Его послужной список также являл собой пример карьерного роста истинного военного. Путь от молодого лейтенанта до начальника отделения штаба дивизии он прошел за каких-то пятнадцать лет. И только человек подозрительный от природы да еще искушенный в тонких перипетиях военной жизни мог обратить внимание на то, что этот блестящий офицер всю свою службу провел почему-то на должностях замов, помов и иных схожих с этими, задерживаясь на командных и серьезных штабных должностях не больше чем на шесть — десять месяцев и снова перемещаясь либо в учебные заведения, либо в столь же привычные ему замы и помы, хотя уже на более высокий уровень.

В принципе, когда офицер Громовой, к тому времени уже подполковник, добрался до уровня начальника отделения штаба дивизии, он решил, что все, он достиг предела своего карьерного роста, надо успокоиться и довольствоваться тем, что он имеет. О генеральских погонах он даже и не мечтал. Ибо курсант Паша Громовой был личностью весьма посредственной, если не сказать хуже. Даже преподаватели общевойскового военного училища, вообще-то весьма снисходительно относящиеся к интеллектуальному уровню своих подопечных (испокон веку от советского курсанта требовалось одно — научиться стрелять как ковбой и бегать как лошадь, а всякие умные науки типа высшей математики, радиоэлектроники и всякого такого прочего, присутствующие в программе обучения, частенько приносились в жертву совершенно неотложным делам вроде починки прорвавшейся канализации и уборки территории), частенько качали головой и бормотали себе под нос: «Ну до чего же туп». Так что жизненная стезя Паши по окончании военного училища представлялась весьма туманной.

На первом же месте службы Паша ухитрился за полгода довести «отличный» взвод, полученный от ушедшего на повышение взводного, до такого состояния, что от неудовлетворительной оценки за итоговую проверку его спасло лишь одно — командир роты упросил проверяющих включить в общий расчет среднего балла взвода еще и результаты всей командной секции роты в составе самого ротного, его зама, старшины и санинструктора. Следующие полгода Паша Громовой дневал и ночевал в подразделении, занимался отдельно с каждым солдатом своего взвода, но когда ротный за месяц до итоговой проверки предварительно проверил его взвод, то схватился за голову. И это при том, что на пятничных совещаниях офицерского состава командир полка вот уже три месяца приводил в пример работоспособность и трудолюбие лейтенанта Громового, который пересекает КПП части за полчаса до подъема и уходит домой через час после отбоя, а частенько и ночует в казарме. Впрочем, в одном деле Паше не было равных. Если его подразделение назначали на уборку территории, то можно было не сомневаться, что определенный ему участок будет буквально вылизан, все лужи разметены, окурки подобраны, урны вычищены, бордюры побелены, а в нужном месте подсыпан песочек. На подобных заданиях Паша просто преображался, проявляя чудеса изобретательности и сноровки. А кроме этого, Паша Громовой отличался еще разве что всегда безукоризненным внешним видом.

Промучившись с молодым взводным ровно год, ротный сумел успешно сбагрить его на повышение в соседний батальон. Там Паша три года мутил воду в должности замкомандира роты, после чего его комбату удалось успешно разработать и провести тонкую операцию по избавлению от Паши, включающую в себя даже досрочное присвоение очередного воинского звания (на что не пойдешь ради блага родного подразделения?), в результате которой молодой капитан Громовой получил под свое командование роту в соседней дивизии. В должности ротного Паша пробыл всего восемь месяцев, после чего командир полка, опасаясь за психическое состояние своего лучшего комбата, забрал Пашу в штаб на должность начфиса.

Так Паша и рос, в полном соответствии с «железным» армейским правилом: «Не можешь выгнать — отправь на повышение», пока не дорос до должности начальника отделения штаба дивизии. Там он как-то прижился и совсем уже успокоился (в вышестоящих штабах всегда вполне достаточно людей, чтобы два-три дебила не особо влияли на результативность его работы), но тут началась первая чеченская война, и Паша нежданно-негаданно угодил в Грозный. В отличие от многих и многих, поначалу считавших эту войну спокойной прогулкой за чинами и орденами, Паша испугался сразу и сильно. И хотя в первое время этот страх, казалось, не имел под собой никаких оснований, перед самым началом движения колонны в сторону Грозного Паша напился до положения риз, и судьба, следуя своему обыкновению беречь пьяных и убогих, уберегла его от той ужасающей бойни, в которую попал сводный отряд их дивизии (а куда было деваться этой самой судьбе, ведь в тот момент она имела в лице Паши и пьяного, и убогого). Так что когда он, проспав всю грозненскую мясорубку в самом стареньком и обшарпанном штабном кунге (наверное, из-за своего неприглядного внешнего вида и не расстрелянном, как остальные машины колонны, чеченскими гранатометчиками), выбрался из своего убежища, то оказалось, что на четыре сотни молоденьких солдат, сумевших добраться до городских окраин, осталось всего три офицера. Включая его самого. Причем он был чином выше самого старшего на целых три ступени. Всех остальных офицеров повыбили чеченские снайперы.

И тут Паша принял самое звездное решение за всю свою карьеру. Он приказал занять оборону, связаться с вышестоящим штабом и самолично взобрался на крышу дома, чтобы осмотреться (или окончательно протрезветь). На крыше он нос к носу столкнулся с чеченским боевиком (совершенно сопливым пацаном с «Калашниковым» в руках и круглыми от ужаса глазами) и, прежде чем выбравшийся на крышу следом за ним сержант-радист пристрелил оного короткой точной очередью, успел получить от него пару пуль в левую ляжку.

Как оказалось, буквально в двухстах метрах от них двигалась колонна штаба корпуса генерала Рохлина, который как раз искал место для развертывания штаба. Так что когда раненого подполковника Громового спустили с крыши, первым, кого он увидел, был грозный командир корпуса… Рохлин тут же распорядился отправить раненого героического подполковника, «спасшего людей», в госпиталь и принял самое деятельное участие в том, чтобы «нашей армией наконец-то стали командовать настоящие офицеры». Так на Пашу нежданно-негаданно посыпался золотой дождь. Он полгода провалялся в госпитале, получил по третьей звезде на погоны и благодаря тому же Рохлину плавно переместился на теплое местечко слушателя Академии Генерального штаба.

За следующие десять лет судьба буквально завалила Пашу своими дарами. Когда его первый высокопоставленный покровитель немного разобрался в том, что такое Паша Громовой на самом деле, и решил исправить допущенную им самим ошибку, он был тут же убит на собственной даче. А Паша последовал дальше по жизни, осененный высоким званием «птенца гнезда генерала Рохлина». И когда судьба снова забросила его на чеченскую землю, он, памятуя о том, что отсюда началось его возвышение, воспринял это назначение гораздо спокойнее, чем в первый раз. Тем более что теперь он приехал на все готовенькое. Чеченцы уже вроде как были покорены, в их селах и городах стояли комендатуры, и делать военным было вроде бы совершенно нечего. Вся тяжесть черновой работы была переложена на плечи МВД и ФСБ. Да и к тому же генеральский чин подразумевал, что на этот раз между ним и чеченскими снайперами будет пролегать намного большее расстояние.

Сказать по правде, своей потрясающей карьерой Паша Громовой был обязан не одной лишь серии необычайно удачных стечений обстоятельств, как это могло бы показаться тем, кто знал его лично, но и собственному феноменальному нюху. Паша ВСЕГДА знал, что и как сказать, к кому подлизаться и каким образом это сделать (в военной среде не очень любят откровенных подхалимов, но не менее политиков ценят личную преданность, твердо следуя завету Павла I: «Нам умные не надобны, нам надобны верные»). Так что когда Паша вновь объявился в Чечне и неожиданно обнаружил, что, удалившись от прицелов чеченских снайперов, он попал в перекрестье видоискателей журналистских видеокамер, его нюх тут же подсказал ему, что из тех, кто его окружает, главными людьми на этот раз являются именно журналисты. И он сделал все, чтобы максимально ублажить этих людей. За те два года, что Паша провел в Чечне, он успел отдать под суд семерых офицеров за «излишне жестокое обращение с мирным населением», выпустить добрых четыре сотни боевиков, отловленных коллегами из ФСБ, и ликвидировать комендатуры в доброй трети сел, окончательно отдав их под полную власть «непримиримых».

Но в глазах журналистов и, соответственно, читателей и зрителей их изданий и телеканалов генерал Громовой стал истинным покорителем и отцом Кавказа. Ну еще бы! Никогда ни до, ни после Громового у журналистов не было ТАКОЙ свободы действий.

Генерал издал строжайший приказ, предписывавший всем командирам подразделений и военным комендантам оказывать всемерную помощь журналистам в «выполнении ими своего профессионального долга». И беспощадно карал всех, кто не проявлял достаточной ревности в исполнении данного предписания. Что же до боевиков, которых он отпустил, то они в подавляющем большинстве были освобождены в обмен на тех журналистов, которые с излишней ретивостью выполняли «свой профессиональный долг» и в результате попали в заложники к боевиками. По стране гремело изречение генерала, растиражированное всеми изданиями: «Я готов отпустить десять бандитов, чтобы спасти жизнь одному честному человеку. Бандитов мы все равно поймаем, а вот жизнь честного человека уже не вернешь». Армия и органы скрежетали зубами, видя, как рушатся результаты многолетнего тяжкого и кропотливого труда. Но все попытки пресс-служб министерств и высокопоставленных военных открыть прессе глаза на истинное лицо их любимца разбивались о твердокаменное убеждение журналистов в том, что это суть нападки на «первого истинного демократа и человека нового времени в косной и закрытой военной среде». Так что даже громкая отставка, больше напоминавшая пинок под зад, лишь сыграла на повышение рейтинга генерала. И Паша Громовой внезапно для себя оказался очень завлекательным вариантом для тех сил, которые лихорадочно искали кандидата на должность «спасителя Отечества». Тем более что, разобравшись, что такое на самом деле генерал Громовой, теневые дирижеры пришли к выводу, что этот «спаситель» будет достаточно управляемым «спасителем». А это их, естественно, абсолютно устраивало. Так на политическом небосклоне взошла новая яркая звезда…

— И что это за выставка?

Ярославичев обернулся. У дверей зала, привалившись к косяку, стоял высокий, крепкий на вид человек средних лет, в котором вряд ли кто мог бы признать вальяжного старика, прилетавшего в Москву пятнадцать лет назад на личном «Гольфстриме». Теперь этот человек не только выглядел совершенно по-другому, но и имел совсем другое имя, возраст и биографию. А вот «Гольфстрима» он больше не имел. Бесследное исчезновение столь крупного финансиста могло пройти без излишнего шума и вопросов только в одном-единственном случае — если этот финансист умирал, причем шумно и публично. Так что старый, верный «Гольфстрим» был принесен в жертву, с грохотом рухнув в океан через десять минут после вылета из аэропорта Виктории, столицы Сейшел, на глазах у пассажиров круизного лайнера. А в России появился очередной беженец из Таджикистана, как и многие другие пригретый «Фондом Рюрика».

Это не вызвало никаких вопросов. Его Высочество был известен своим отношением к мигрантам из бывших республик СССР. Его фраза: «Все мы просто возвращаемся на родину, кто-то из Германии, а кто-то из Туркмении, и долг каждого из нас — помогать таким же, как и он» уже давно воспринималась не как причуда недалекого богача, а как жизненное кредо умного, что было общеизвестно, человека. К тому же это с энтузиазмом поддерживала довольно большая прослойка «возвращенцев», добившихся успеха на новой старой родине. Ведь многие из них начали восхождение к своему успеху, как раз получив грант «Фонда Рюрика». Это было непросто. Принцип Фонда был суров — помогать не выживать, а развиваться. Выживать каждый должен был сам, а вот если человек, пусть он даже был стар, болен или калека, решил плюнуть на свои проблемы и, назло всем, добиться успеха, ему охотно давали шанс. И, как ни странно, большинство использовало этот шанс успешно. Возможно, потому, что шанс этот получали по большей части люди, прошедшие войну, мор, грабежи и нищету и готовые держаться за него зубами, но не допустить, чтобы их дети повторили этот путь… Ярославичев усмехнулся:

— Можешь гордиться. Ты сейчас видишь образцы технологий, которые через десять лет полностью изменят облик этой страны… а потом и всего мира тоже.

Гость оторвался от косяка и подошел поближе.

— Да-а, это интересно. И что же это за технологии?

— Вот посмотри. — Ярославичев указал на массивный диск диаметром сантиметров тридцать и толщиной восемь-девять, из центра которого торчал короткий вал. — Это — электродвигатель мощностью тридцать киловатт. Вес — восемь килограммов, габариты — сам видишь. Под капотом вазовской «десятки» уместится шесть штук, а газовской — все пятнадцать. Представь, двигатель мощностью почти двести пятьдесят лошадиных сил и весом менее пятидесяти килограммов.

Гость усмехнулся:

— Угу, только возникают вопросы — сколько этих вазовских «десяток» он стоит, сколько будут весить необходимые ему аккумуляторы и на сколько хватит их заряда?

Ярославичев улыбнулся:

— Я могу тебе ответить. Когда мы запустим его в массовое производство, один такой двигатель будет стоить около ста долларов, а что касается аккумулятора, то вот он. — Он указал на черный прямоугольник размером чуть больше стандартной видеокассеты. — Вес — три килограмма. А запаса энергии для двигателя мощностью, скажем, около ста двадцати лошадиных сил, если оснастить им ту же «десятку», при движении в городском цикле хватит километров на семьсот. И это если использовать стандартную вазовскую коробку передач.

Гость недоверчиво покачал головой:

— И этот аккумулятор тоже… сто долларов?

Ярославичев отрицательно покачал головой.

— Нет, к сожалению, аккумулятор гораздо дороже. Здесь используется очень оригинальный принцип: энергия накапливается на атомарном уровне. Каждый электрон и протон увеличивают свой собственный заряд, так что каждый атом в целом остается электрически нейтральным. Ребята сейчас бьются над тем, чтобы при массовом производстве снизить стоимость хотя бы до тысячи двухсот долларов. Но зато он выдерживает порядка двух тысяч циклов заряд — разряд и очень терпим как к перезарядке, так и к переразрядке. Вернее, для него подобных понятий практически не существует. Нами установлен определенный лимит, но он совершенно условен. Мы закачали в опытный образец более ста мегаватт-часов и даже не приблизились к верхней планке заряда. Правда, процесс накопления энергии идет раз в тридцать медленнее, чем отдача, но их можно будет просто обменивать на тех же заправочных станциях с небольшой доплатой только за зарядку электроэнергией.

Гость задумчиво хмыкнул и, указав подбородком на тянущиеся вдоль стен кабинета стеллажи, спросил:

— И все это — тоже нечто подобное?

Ярославичев кивнул:

— Да. Порядка семи сотен новых разработок в различных конфигурациях. Например, в этом электродвигателе восемь принципиально новых технологий, начиная от ворсистого литья, используемого при производстве ротора, и кончая гелиевым подшипником, имеющим коэффициент трения почти на порядок меньше, чем у лучших современных образцов.

— И все это наши ребятки?

Ярославичев отрицательно мотнул головой:

— Не совсем. Если считать базовые технологии, то процентов на семьдесят, если же общий технологический пул, то всего на тридцать. Остальное нарыли в завалах патентных бюро или раскопали в Интернете и архивах бывших советских министерств. Уму непостижимо, какие там имелись уникальные разработки! Например, все необходимые технологии для создания магнитодинамического двигателя были разработаны еще в семьдесят пятом году, но ни одного реально действующего образца до прошлого года создано так и не было. Причем не только потому, что не позволял технический уровень исполнения. Просто это никому не было нужно. А ведь эта технология позволяет при тех же затратах перемещать тонну груза приблизительно в пятнадцать раз быстрее, чем при железнодорожных перевозках.

Гость присвистнул, а Ярославичев продолжал:

— Впрочем, тогда еще не существовало необходимых попутных технологий, например, обработки грузов. Что толку быстро привезти груз, если архаичные процессы погрузки и выгрузки съедят весь временной выигрыш. Но теперь все это есть, причем новую форму транспортных контейнеров и технологию их обработки наши ребята, например, подсмотрели у… — он усмехнулся, — знаешь чего? — Он не стал дожидаться, пока гость выскажет свою версию. — Ни за что не догадаешься. У системы подачи боеприпасов тяжелого крупнокалиберного пулемета. — Ярославичев довольно усмехнулся. — Ты же знаешь, после «Гнезда» у наших ребяток мозги работают несколько иначе, чем у большинства.

Гость ответил улыбкой:

— В том числе и у нас. Они считают нас старшими, первыми, а между тем никто из нас не прошел через то, через что прошли они. По существу, все наши преимущества состоят в том, что мы прожили ОЧЕНЬ долгую жизнь. А соображалка у нас по сравнению с ними работает гораздо хуже.

Хозяин кабинета опять растянул губы в улыбке.

— Ого, да ты, я вижу, так хорошо освоил язык, что стал использовать местные выражения! — с легким смешком сказал он.

— А то!

И оба рассмеялись…

— Ладно, зачем ты меня вызвал, Дмитрий? — спросил гость уже серьезным тоном.

Ярославичев подошел к столу и занял свое кресло.

— Твое кураторство закончилось… Вадим (похоже, он еще не очень-то успел привыкнуть к новому имени гостя). Мне снова нужны твои мозги гениального финансиста.

Гость уселся напротив и молча уставился на собеседника, ожидая продолжения.

— Мне нужно привлечь инвестиции. Вернее, даже не привлечь. Я абсолютно уверен, что когда мы запустим наши проекты, то наживем себе много недругов, ОТКАЗЫВАЯ желающим вложить в них деньги. Мне нужно создать и отработать механизм, дозволяющий принять и переварить эти инвестиции.

Гость недоуменно пожал плечами (по его мнению, такой механизм был уже давно создан, причем при его непосредственном участии — структуры БЗЛ могли принять и переварить любые мыслимые инвестиции) и осторожно поинтересовался:

— Но какой же цифре идет речь?

Губы хозяина кабинета тронула улыбка гурмана, когда перед ним ставят некое особо изысканное блюдо. Чувствовалось, что он предугадывает реакцию гостя и собирается насладиться ею в полной мере.

— Я думаю, в первый год реализации Программы мы должны будем привлечь порядка пятисот — семисот миллиардов долларов. А затем каждые два года этот объем будет удваиваться.

Гость молчал почти целую минуту.

— И можно мне узнать, в какие проекты требуется вложить подобные суммы? — спросил он наконец.

Ярославичев явно остался доволен тем, как гость отреагировал на его заявление. Он развернул кресло и, выдвинув из-под столешницы панель с клавиатурой, нажал несколько клавиш. На противоположной стене, оказавшейся огромным экраном, высветилась карта России, обрамленная небольшими рисунками. Он щелкнул по одному из них, и страна оказалась как бы перечеркнута двумя плавно изломанными размашистыми линиями.

— Ну, например, строительство двух монорельсовых трасс. Мы называем их хордами. Одна протянется от Бреста до Владивостока, а другая — от Питера до Сочи. Кстати, магнитодинамические двигатели разрабатываются именно для монорельсового транспорта. Можешь себе представить, пропускная способность хорды «запад — восток» уже при запуске первой очереди перекроет возможности БАМа и Транссиба, вместе взятых, в девять раз!

Гость покачал головой:

— Не знаю, не знаю… по-моему, сейчас эти дороги загружены едва на тридцать процентов. Чем ты собираешься загрузить свою новую трассу?

Ярославичев согласно кивнул.

— Это так, но мы сможем предложить заказчикам такие сроки, что, скажем, Суэцкий канал просто станет ненужным. Стандартный морской контейнер дойдет от Бреста до Владивостока всего за сорок часов. А маршрут от Питера до того же Владивостока, с учетом перегрузки, займет всего пятьдесят три часа. Так что рынок перевозок Европа — Азия, а возможно, и Европа — Западное побережье Америки просто упадет к нашим ногам. К тому же и внутренний грузопоток возрастет очень существенно. По прикидкам, не меньше чем в шесть раз.

— А каково энергопотребление на перемещение тонны груза на мерную милю?

Хозяин кабинета молча щелкнул по еще одному рисунку, и в левом углу экрана тут же высветились несколько графиков и диаграмм.

Гость с минуту вглядывался в них, потом перевел взгляд на Ярославичева, пожевал губами и спросил:

— А что это за программа?

Его Высочество откинулся на спинку кресла:

— Я думаю, у тебя на языке вертелся несколько иной вопрос. Но ты, Вадим, всегда умел задавать именно правильные вопросы. Все верно, при подобных энергозатратах на тонну груза мы никак не можем говорить о тарифах, сравнимых с тарифами железных дорог или судоходных компаний. Но это только при существующих ценах на электроэнергию. Более того, если мы, скажем, реализуем проекты монорельсовых хорд и сумеем начать массовое внедрение электродвигателей в качестве основных систем привода в автомобильный, речной, морской транспорт и авиацию, то цены на электричество взлетят до немыслимых высот. Потому что оно тут же станет чрезвычайно дефицитным товаром. И вместо колоссального выигрыша в скорости перемещения грузов и пассажиров, который сулят новые технологии, мы получим полный транспортный ступор.

Гость задумчиво кивнул:

— Да, по моим, естественно, очень приблизительным прикидкам, чтобы закрыть потребности в электричестве только по этим двум проектам, даже при условии, что первые десять — двенадцать лет они будут ограничены лишь территорией этой страны, потребуется увеличить ее мировое производство как минимум на треть.

Ярославичев уважительно качнул подбородком:

— Я всегда восхищался твоей головой, Вадим, и сейчас получил еще одно подтверждение того, что я был прав. Ребята из группы разработки после двух месяцев уникальных расчетов выдали результат — тридцать шесть процентов. А ты вот так, сразу… Да… — Он с уважением посмотрел на гостя долгим взглядом. — Чтобы обеспечить необходимый нам уровень тарифов, — голос Ярославичева был снова деловит и сух, — мы должны понизить стоимость киловатт-часа почти на порядок. Так что согласно Программе первым будет запущен вот этот проект.

Он щелкнул мышью по еще одному маленькому рисунку, и на карте тут же вспыхнули сотни огоньков, густо покрывшие все побережье Северного Ледовитого океана.

— И что это?

Ярославичев усмехнулся:

— Проект называется «Золотая цепь». На побережье Северного Ледовитого океана и в прибрежных водах будет создана густая сеть комплексных электрогенераторных плетей. Уникальная конструкция! Основа — ветрогенераторы, но всего задействовано около двадцати технологий, скажем, для выработки электроэнергии используется даже разница температур охлаждающей жидкости рубашки генератора и окружающего воздуха. Доставка энергии в центральную часть страны пойдет по кабелям, проложенным по дну рек. Ребятам пришлось изрядно поломать голову над обеспечением безопасности в случае обрыва кабеля, но они справились. Мы уже начали накопление ресурсов под этот проект, например, с прошлого года ведем крупные, но осторожные закупки цемента.

Гость опять некоторое время молчал, размышляя над услышанным, затем спросил:

— Так что это за Программа, которую ты тут все время упоминаешь?

— По-моему, ты уже и сам понял. Программа — это перечень проектов на ближайшие десять лет, согласованных по срокам их реализации.

— И сколько таких проектов?

— Двадцать три. Но сначала будут запущены шесть. — Лицо Его Высочества приняло жесткое выражение. — Мы должны сделать очень сильный рывок. За одно десятилетие скакнуть так далеко, чтобы, когда мы представим ВСЕ аргументы, ни у кого не возникло бы даже мысли о возможности агрессии.

Гость задумчиво оттопырил губы, посидел так, глядя перед собой, потом решительно тряхнул головой.

— Сколько у меня времени? — спросил он деловито.

Ярославичев ответил не сразу. Он щелкнул мышью, потушив карту на стене, медленно отодвинул пульт и, устремив напряженный взгляд на собеседника, медленно произнес:

— На организацию системы? Три года. И учти, это крайний срок, Вадим. Затем мы должны сделать бросок. Я предполагаю, что после того, как мы запустим Программу, максимальный срок до глобального конфликта, на который мы сможем рассчитывать, не будет превышать десяти лет.

Гость некоторое время молчал, потом поднял глаза и в упор взглянул на хозяина кабинета.

— А ты не боишься, что при таком уровне инвестиций можешь утратить контроль над своей Программой? Ведь при таких суммах привлеченного капитала мы будем способны сформировать суммарный пакет на уровне всего полутора-двух процентов. Причем наше влияние на остальные пакеты будет минимальным.

Ярославичев усмехнулся:

— И что с того?

— А то, что как только ты пустишь в Программу чужие деньги, то твое технологическое преимущество развеется как дым. Твоими технологиями будут торговать так же, как сейчас торгуют чебуреками — на любом вокзале.

Хозяин кабинета прищелкнул пальцами:

— Ты прав и не прав. Действительно, сами технологии быстро станут известны всем, но на моей стороне фактор времени. Чтобы добраться до моих технологий, им надлежит сначала дать мне необходимые деньги, а я, с твоей помощью, сумею превратить их в реальность с требуемой скоростью. Так что к тому моменту, когда они создадут, скажем, первый промышленный прототип СВОЕГО магнитодинамического двигателя, мы уже будем производить их со скоростью десять штук в сутки, а когда они выйдут на подобную производительность, мы запустим в производство уже второе, а то и третье поколение. А восемьдесят процентов транзитных грузов, следующих через Россию, будет транспортироваться монорельсовым транспортом. То же самое и по всем остальным проектам. — Ярославичев наклонился и хлопнул собеседника по плечу. — Неужели ты еще не понял, ЧТО послужит причиной глобального конфликта по МОЕМУ варианту? Мы же просто обрушим их экономику.

Лицо гостя слегка изменило свое выражение, но заметить это мог бы только очень внимательный человек.

— Если я правильно понял, ты собирался представить аргументы, которые сделают невозможными даже мысль об агрессии.

Его Высочество усмехнулся:

— Верно, но не мне тебе объяснять, что подобные аргументы лучше всего выдвигать В ДЕЙСТВИИ. Этот метод приводит к гораздо более надежному результату. Даже в случае неудачи. Если бы Сталин покончил с Финляндией в две недели, то у Гитлера не возникло бы и мысли о том, чтобы ввязаться в войну с русскими. А если бы Трумен не взорвал атомную бомбу, русские оттяпали бы у Японии не только четыре бесплодные скалы, из-за которых до сих пор столько шума, но и, скажем, Хоккайдо. К тому же это наиболее безболезненный вариант установления контроля над планетой.

— Безболезненный? — На этот раз взгляд гостя был явно неласковым.

Лицо хозяина кабинета приняло суровое выражение.

— Если мне удастся воплотить СВОЙ вариант возникновения и развития конфликта, то да.

— А что послужило бы его причиной, если бы ты не вмешался?

Ярославичев неодобрительно качнул головой, как будто немного сердясь на гостя, который выходит за допустимые рамки, хотя и тот и другой знали, что это не всерьез, снова выдвинул клавиатуру и набрал какую-то команду. На стене опять высветилась карта, только на этот раз не России, а всего Евразийского материка.

— Как ты считаешь, какой ресурс станет наиболее важным к исходу, а возможно, уже к середине текущего столетия?

Его собеседник молча смотрел на хозяина кабинета. Судя по всему, он знал ответ, но хотел, чтобы сидящий перед ним человек сказал это сам. И хозяин кабинета доставил ему такое удовольствие. На карте ярко высветились очертания одной страны, и сухо-деловитый голос Ярославичева произнес:

— Территория — около девяти с половиной миллионов квадратных километров, численность населения — чуть менее полутора миллиардов, причем миллиард с лишним ютится всего на трех с половиной миллионах квадратных километров. — Он щелкнул мышью, и на экране высветилась еще одна страна. — Территория — чуть больше трех миллионов, население — миллиард сто миллионов. — Еще щелчок — и на экране вспыхнула третья страна, на этот раз обозначенная другим цветом. — А вот территория в семнадцать миллионов квадратных километров, население… сто сорок пять миллионов человек. Причем даже тут многие ворчат, что стало не протолкнуться от «черных», «узкоглазых», «пейсастых» и так далее. Две первые страны ПОКА являются союзниками последней и все три УЖЕ обладают ядерным потенциалом, способным УЖЕ СЕЙЧАС доставить массу неприятностей ЛЮБОМУ государству на планете, и даже всей планете в целом. Тебе рассказать подробно о наиболее вероятном развитии событий в течение трех-четырех следующих десятилетий или прекратишь валять дурака?

— Да здравствует президент Громовой!

Рев нескольких сотен молодых глоток, доносящийся до автомобиля, ласкал слух Паши, пока он умащивал свою объемистую задницу в обтянутое тончайшей английской кожей кресло вишневого «даймлера» (машина была подобрана специально, чтобы подчеркнуть, с одной стороны, вкус и аристократизм кандидата, а с, другой — его отдаленность от массы нуворишей и криминалитета, запавших на «мерины»). Студенты бесновались не зря. Десять минут назад Паша Громовой, по-мужицки хрястнув кулаком о трибуну, во всеуслышание заявил: «Пора кончать жевать сопли по поводу перехода на профессиональную армию. Я ОБЕЩАЮ, что к исходу первого же месяца своего пребывания на посту президента подпишу указ о полной ликвидации обязательного военного призыва. А если мои бывшие коллеги (он произнес это слово с таким вывертом губ, что всем сразу стало ясно, что он ни в грош не ставит своих бывших коллег) до сих пор, за пятнадцать лет военной реформы, еще не подготовились к переходу на полностью профессиональную армию, что ж, у них есть еще месяц!» Но когда он откинулся на спинку и скосил глаза на соседнее кресло, его радужное настроение тут же несколько упало. Потому что там сидел человек, который, согласно Пашиным представлениям о справедливости, не имел права занимать одинаковое с ним кресло ни по возрасту, ни, как это говорят в военной среде, по «сроку службы».

Однако с этим бравый генерал Громовой, кандидат в президенты и один из самых популярных людей в стране, ничего поделать не мог. Поскольку молодой сопляк, сидевший сейчас слева от генерала и номинально числившийся его пресс-секретарем, был приставлен к нему самим Лубыниным, человеком, который обещал сделать Пашу президентом России. И пока успешно продвигался к выполнению этого обещания. Настолько успешно, что теперь никто уже не сомневался, что новый президент России будет избран еще в первом туре. От Паши во всем этом бедламе предвыборной кампании требовалось только одно — демонстрировать подтянутый внешний вид, бодрую улыбку и… поменьше открывать рот.

Дверца, притворенная охранником, с породистым стуком влипла в проем, полностью отгородив пассажирский салон от окружающего мира, и спустя мгновение «даймлер», чуть качнувшись, стремительно набрал ход. Пресс-секретарь повернул голову к генералу и протянул ему пачку тонких картонных карточек.

— Начинаем работать, Павел Парфенович. Следующая встреча на заводе имени Хруничева.

Генерал Громовой насупился и, оттолкнув руку с карточками, брюзгливо проворчал:

— От, опять встречи, выступай им… а поужинать человеку надо? С пяти утра на ногах!

— С восьми, — спокойно поправил пресс-секретарь, — и ужин вам запланирован на двадцать два часа в ресторане «Лесная сторожка».

Паша оживился:

— От это дело! А че там приготовили?

Но пресс-секретарь словно не заметил живейшего интереса своего номинального шефа и вновь протянул ему карточки.

— У нас всего полчаса, Павел Парфенович, не отвлекайтесь.

Генерал Громовой обиженно вздохнул, но карточки взял. Пресс-секретарь кивнул головой и произнес:

— Что вы думаете о присоединении России к Международной марсианской программе?

Паша засопел, зашелестел карточками, затем обрадовано рыкнул:

— Во! — и, шумно откашлявшись, начал читать вслух: — Международная марсианская программа без России просто невозможна. Только Россия обладает полным набором технологий, необходимых для успешной реализации этого проекта, — от технологии сборки крупногабаритных орбитальных объектов и организации орбитальной дозаправки до обеспечения длительного пребывания человека в условиях резко пониженной силы тя… о блин, тяжести. — Он повернулся к пресс-секретарю и проворчал: — Ты че, поразборчивей написать не мог?

На лице пресс-секретаря мелькнула тень улыбки.

— Включите свет, уже темнеет. И давайте еще раз, но уже наизусть…

Поздним вечером, когда умаявшийся за день кандидат в президенты довольно храпел на втором этаже небольшой частной гостиницы, удобно расположившейся посреди скромного парка в самом центре Москвы, неподалеку от Бульварного кольца — гостиница эта была арендована под предвыборный штаб, — в апартаментах на первом этаже пресс-секретарь докладывал об итогах дня. Его доклад слушал грузный пожилой человек с усталым и несколько обрюзгшим лицом, в котором, однако, было что-то притягивающее внимание. Это был Трофим Алексеевич Лубынин, человек, который знал о власти все. Его зад успел помять кресла в доброй дюжине министерств и ведомств. Он нигде не занимал главных кресел, и его лицо практически никогда не появлялось ни на голубых экранах, ни на страницах газет. Но те, кто уже давно обитал в коридорах власти или поблизости от них, точно знали, что если в штате какого-нибудь министерства, комитета или даже администрации президента появилась фамилия «Лубынин», то если ты хочешь, чтобы твой вопрос был решен быстро и эффективно, — стучаться следует в кабинет с табличкой, на которой написана именно эта фамилия.

Лубынин мог все. Он был не только мастером аппаратной интриги, но и, в отличие от большинства таких же виртуозных аппаратчиков, умел цинично и эффективно использовать прессу. У него имелись свои «прикормленные» журналисты, среди которых было даже несколько иностранцев. К журналистам он относился довольно бережно, «подкармливая» их не столько даже финансово, сколько конфиденциальной информацией. Причем зачастую той, которая составляла государственную тайну. В журналистских кругах ему приписывалась фраза: «Любые тайны рано или поздно становятся известными, так почему бы не пододвинуть это „рано или поздно“ к наиболее удобному для нас моменту». Поэтому каждый из «прикормленных» относился к Лубынину чрезвычайно трепетно. Да и остальные просто сучили ножками, когда Лубынин обращал на них свое благосклонное внимание. Ибо в его руках было то, за что любой настоящий журналист готов продать не только родную мать, но и всех своих детей, дедов, прадедов, да и, в конечном счете, самого себя. А именно — информация. Единственное, что Лубынин требовал взамен, это лояльность к нему лично и полная конфиденциальность.

И этот универсализм, позволявший ему одновременно дергать за скрытые аппаратные ниточки и устраивать шумные кампании в прессе, делал его уникумом, способным на то, что другим казалось абсолютно невероятным. Таланты Лубынина всегда получали достойную оценку, но ГЛАВНЫМ своим талантом он сам считал свой великолепный нюх. То, что нынешняя администрация доживает свои последние месяцы, Лубынин почувствовал уже давно. Но час расставания с теплой должностью в администрации президента настал для него только полгода назад. Все это время Лубынин твердо и планомерно готовил почву для завершающего рывка. Он понимал, что впереди у него только один шанс, для следующей попытки он слишком стар. Поэтому Лубынин собирался сосредоточить в своих руках столько власти, сколько смог бы заграбастать. И когда ему предложили взять в свои руки предвыборную кампанию генерала Громового, пообещав в дальнейшем должность руководителя администрации нового президента, Лубынин не колеблясь ухватился за это предложение обеими руками. При ТАКОМ президенте глава его администрации был бы единственной НАСТОЯЩЕЙ властью в стране. И это стало бы вершиной его карьеры…

Когда молодой человек, стоя перед шефом, кончил свой рассказ обо всем, что произошло за день, Трофим Алексеевич устало потер глаза и, не удержавшись, зевнул, прикрыв рот пухлой ладошкой.

— Ладно, иди, завтра у нас тяжелый день. Последний. И мы должны выжать из него максимум.

Как только за молодым человеком закрылась дверь, Лубынин встал и подошел к окну. Окно было модное и дорогое. Не как те, из дешевенького пластикового профиля, которые считаются престижными, пожалуй, уже только в слегка подотставшей России, а настоящее, деревянное, из английского дуба, но с тройным стеклопакетом, уплотнителями из высококачественной резины и бронзовой фурнитурой. Поэтому шум Садового кольца, да и Бульварного, находившегося еще ближе, совершенно не проникал через эту массивную преграду. Лубынин подумал, что, пожалуй, в своем будущем кабинете в Кремле установит такие же окна, и, поймав себя на этой мелочной мысли, ухмыльнулся. Ему пришло в голову, что подумал он о своем будущем кабинете как о чем-то таком, что ему уже обеспечено. Но, с другой стороны, это естественно. У него на столе, в зеленой ледериновой папке лежали результаты последних опросов. Все опросы показывали, что Громовой выиграет в первом же туре, причем с разгромным результатом. По самому оптимистичному варианту Громовой набирал более шестидесяти трех процентов голосов, но реально Лубынин рассчитывал где-то на пятьдесят два — пятьдесят пять. Он вздохнул. Воистину, это была титаническая работа. Впрочем, и удача им вполне благоволила. Два наиболее опасных кандидата выпали из гонки, не добравшись и до середины предвыборного марафона. Один вляпался в неприятности с какими-то там нелегальными счетами. Вернее, счета были абсолютно легальны, но вот только для предвыборной кампании кандидата в президенты они не предназначались. Кто-то из его штаба решил для обналички черного нала использовать счета Всероссийского общества слепых. Дело было поставлено очень профессионально, и Лубынину до сих пор было не совсем ясно, кто и как обнаружил подлог.

Но скандал раскрутился молниеносно. Кандидата обвинили в обворовывании обездоленных. А когда он попытался оправдаться, на его голову посыпались обвинения в том, что он окружил себя сомнительными людьми, не имеющими твердых моральных устоев. Волна публикаций и телерепортажей оказалась настолько мощной и лавинообразной, что кандидат, не выдержав чудовищного прессинга, снял свою кандидатуру и лег в больницу с острой сердечной недостаточностью. Причем сам Лубынин, несмотря на всеобщее закулисное восхищение его талантами, на самом деле не имел к этому никакого отношения. То есть он, конечно, не делал ни малейшей попытки переубедить своих собеседников, в приватных беседах выражавших ему свое восхищение, и доказать, что это вовсе не его рук дело. В конце концов, этот случай вызвал настоящий финансовый ливень, значительная часть которого была предназначена ему самому. Но сам он терялся в догадках. Кандидат в президенты Громовой сурово осудил финансовых махинаторов, но публично заступился за кандидата, слегка пожурив того за излишнюю доверчивость.

По расчетам Лубынина, это выступление добавило Паше процентов пять-семь из кармана проштрафившегося кандидата. Второй очень удачно слег с инфарктом. Генерал Громовой лично посетил больного, преподнес ему роскошный букет цветов и погоревал по поводу того, что столь достойный человек в такой ответственный для него момент оказался слабоват здоровьем. И это принесло ему как минимум еще десять процентов голосов. На этот раз основная заслуга полностью принадлежала Лубынину. Так что все складывалось в общем-то вполне благополучно. Хотя он до сих пор не мог избавиться от мысли, что существует НЕКТО, стоящий за этими удачными совпадениями. Он так и не смог выяснить, кто действительно организовал скандал с первым кандидатом. Что неудивительно. Поскольку все были убеждены, что сие событие — дело его собственных рук, действовать приходилось крайне осторожно. Так что истинная личность, столь виртуозно сработавшая в данном случае, причем именно в той области, в которой Трофим Алексеевич считал себя самым искусным из всех, оставалась за кадром. Как и причины того, почему она выступила на стороне Лубынина и Громового. А это означало, что, если этой личности потом по каким-либо причинам покажется, что теперь для нее выгоднее обрушить что-то подобное на Лубынина и Громового, Трофим Алексеевич просто не сможет вовремя нейтрализовать угрозу. Даже если это случится перед самыми выборами…

Как бы там ни было, следующий день прошел строго по плану. Генерал Громовой вручил призы победительницам конкурса «Новое лицо России», промчался по полигону за рычагами новейшего российского танка и перерезал ленточку у подъезда нового девятиэтажного жилого дома, выстроенного в рекордные сроки на средства, собранные для предвыборного фонда кандидата в президенты (эта блестящая идея, приписываемая Лубынину, на самом деле была выдвинута молодым пареньком, состоявшим сейчас при Громовом в должности пресс-секретаря, — именно он предложил перечислить на официальные счета генерала существенно больше денег, чем позволяло законодательство, а затем на эти излишки построить дом для ветеранов и малоимущих). Каждое из этих событий и само по себе имело шансы попасть в вечерние новости, а уж участие в них самого популярного кандидата в президенты заставляло все телеканалы выводить их в первую строчку новостного рейтинга. Так что последний день был полностью посвящен будущему президенту Громовому. В этом уже никто не сомневался.

На следующее утро многоуважаемый Павел Парфенович поднялся довольно поздно. Он спустился вниз около полудня в махровом халате и тапочках на босу ногу, слегка пованивая при каждом выдохе оттого, что не доставил себе труда почистить зубы, посетовал, что его никто не разбудил, плотно позавтракал и, орудуя в зубах ногтем, ввалился в кабинет к Лубынину. У Трофима Алексеевича как раз шла обработка информации по Сибири и Дальнему Востоку, поэтому ему было совершенно не до кандидата в президенты, но Паша упорно не воспринимал вежливые намеки на занятость и начисто игнорировал предложения привести себя в божеский вид. Он радостно раскачивался на стуле, почесывал живот и увлеченно повествовал о том, как отлежал себе бок и с утра ногу свело, иногда, правда, отвлекаясь на международные события. Его, например, сильно интересовал Саддам Хусейн, которого очередной раз несильно побомбили американцы, а также состояние дел в Боснии и Герцеговине, которую в очередной раз сотрясала гражданская война, несмотря на то, что все республики бывшей Югославии были нашпигованы натовскими миротворцами по самые брови. Лубынин знал, что беспечное поведение кандидата — это вовсе не бравада. Паша просто был не способен осознать всю напряженность момента. Для него собственные запоры всегда были гораздо существеннее чего бы то ни было другого…

В четыре часа утра, когда генерал Громовой, которого удалось-таки засунуть в цивильный костюм, побрить и отвести на избирательный участок покрасоваться перед телекамерами, после обильного ужина уже улегся спать и из его апартаментов доносились громовые (в полном соответствии с фамилией) раскаты его храпа, осунувшийся Лубынин с довольной улыбкой сидел, покойно развалившись, в широком кресле. Они выиграли. И хотя пока было подсчитано всего шестьдесят процентов голосов, тенденция была абсолютно ясна. Они выиграли, причем именно в первом туре. Лубынин со смаком зевнул, с хрустом развел руки в стороны, ухмыльнулся собственному изображению в зеркале и пошел спать…

На следующее утро к нему в спальню бесцеремонно ввалился довольный жизнью новый президент Российской Федерации, хорошенько отоспавшийся за последние две ночи, и, не обращая внимания на помятый вид руководителя своего предвыборного штаба и будущего главы собственной администрации, принялся уговаривать последнего немедленно рвануть на рыбалку. Лубынин стиснул зубы, чтобы не выругаться, но он уже успел достаточно изучить характер драгоценного Павла Парфеновича, чтобы понять, что Паша очень серьезно относится к своим немудреным желаниям. И отказ поехать на рыбалку вполне способен ТАК обидеть бравого генерал-президента, что Лубынин тут же превратится в некую разновидность запора. А к запорам Паша Громовой, как уже упоминалось, относился чрезвычайно серьезно.

Так что пока множество важных и нужных людей металось по Москве, спеша засвидетельствовать свое почтение Трофиму Алексеевичу, и именно Трофиму Алексеевичу, тот с удочкой в руках мирно дремал на берегу озера, раскинувшегося на территории охотничьего хозяйства Министерства обороны «Барсуки», расположенного в сотне километров от Москвы по Варшавскому шоссе…

Вернулись они около полуночи. Громовой, еще в «Барсуках» плотно набивший брюхо свежим шашлыком, приготовленным лично начальником охотхозяйства, почуявшим перспективу превратиться в начальника ЛЮБИМОГО МЕСТА ОТДЫХА президента, завалился спать. А Лубынин, бегло просмотрев последние сводки, прослушав автоответчик и ответив на самые важные звонки, уселся перед телевизором. Конечно, основные новостные выпуски уже давно закончились, но Трофиму Алексеевичу важно было уловить НАСТРОЙ… Он сразу включил первый канал, по которому как раз шли полночные новости, и… едва не вздрогнул. На экране возник человек, которого он совершенно не ожидал увидеть в качестве комментирующего итоги президентских выборов. Это отнюдь не означало, что этот человек не имел достаточного веса или что он не пользуется популярностью в стране. Наоборот, если бы этот человек вздумал выдвинуть свою кандидатуру на пост президента, ни у кого другого не было бы никаких шансов. Этот человек на протяжении уже почти десяти лет постоянно набирал и набирал рейтинг доверия.

По данным последних официальных статистических опросов, число людей, однозначно доверяющих ему, колебалось около отметки в восемьдесят процентов (причем, как совершенно точно знал Лубынин, официальные результаты опросов были откорректированы с учетом статистической погрешности именно в сторону уменьшения конечного итога). Просто этот человек в свое время однозначно заявил, что он не особенно доверяет такой форме организации государства, как демократическая республика. Он тогда сказал: «Знаете, среди монархов тоже было достаточно дураков и самодуров. Но ни одна монархия пока не произвела на свет никого столь же чудовищного, как пришедший к власти в результате демократических выборов Адольф Гитлер или захватившие власть в результате свержения монархии и рывка к светлому демократическому завтра Ленин, Дзержинский и их наследник, создатель „социалистической демократии“ Сталин, либо, если брать что-то более близкое к нашему времени, — Пол Пот. Так что я не хочу иметь с этим ничего общего». Лубынин подобрался, прибавил звук и приник к экрану. Пока вещал обозреватель:

— …кончилась. Новый президент России определился уже в первом туре. Мне помнится, что, когда такой результат был получен в предыдущий раз, десятилетка тогдашнего нового президента оказалось вполне успешной. — Обозреватель замолчал, камера переключилась, показав лицо гостя студии во весь экран. Ярославичев несколько секунд мастерски держал паузу, затем заговорил с некой тревожной задумчивостью:

— Ну, я бы не был настроен так оптимистично. Во всяком случае, рейтинга Бориса Ельцина в тот момент, когда он занял пост лидера России, пока еще не достиг ни один из следовавших за ним политиков. И он, как вы помните, тоже сумел избраться на второй срок. — Его Высочество (это обращение, обычно применяемое только к коронованным особам, по отношению к Ярославичеву стало уже таким привычным, что сегодня его автоматически называли так даже японские и британские журналисты) мгновение помолчал. — Понимаете, по моему мнению, демократия как форма организации высшей власти в государстве пока НИКАК не доказала своего преимущества. Даже как препятствие для захвата власти дураками и подонками. А тем, кто воспринимает знаменитую фразу Черчилля, что демократия-де полное дерьмо, но ничего лучше пока не придумано, как истину в последней инстанции, я советую вспомнить, что это произнес человек, который всю свою жизнь был высокопоставленным британским бюрократом. САМЫМ высокопоставленным бюрократом, не постеснявшимся ради того, чтобы удержаться наверху, дважды сменить политическую партию, по существу предав друзей и соратников. Я не знаю, сумел бы он так подняться в условиях всевластия монарха.

Вероятно, да. Ведь история знает немало примеров возвышения талантливых простолюдинов, от Бирбала до Алексашки Меншикова, и при абсолютной монархии. Но к предателям монархи относились не в пример суровее. Так что в этом случае урожденный герцог Мальборо, скорее всего, прожил бы жизнь более приличным человеком и, вполне возможно, одарил бы потомков не менее сакраментальной фразой по поводу абсолютизма. Поскольку более яростного сторонника британской МОНАРХИИ, чем лорд Черчилль, стоит еще поискать. — Улыбка на лице гостя студии стала горестной, как будто он сочувствовал невезучему Уинстону. — И столь высокий результат меня отнюдь не обнадеживает, — продолжал он. — Вполне может оказаться, что наш нынешний высокочтимый президент — не менее дутая фигура, чем многие из тех, за кого мы голосовали в недалеком прошлом. И тогда большие ожидания, выразившиеся в столь высоком проценте отданных за него голосов, кончатся очередным грандиозным провалом. — Ярославичев развел руками. — Увы, всем, кто считает демократию панацеей, могу посоветовать вспомнить, как НАЧИНАЕТСЯ фраза Черчилля.

Лубынин надавил на кнопку «ленивчика», вырубая звук, и откинулся на спинку кресла. Сердце колотилось, но не от того, что Лубынин услышал. Он внезапно понял, КТО та самая загадочная личность, что столь виртуозно играла за него на предвыборном поле. И чем это может грозить им с Громовым, а вернее, лично ему. Ну кто может принимать в расчет придурка Громового?..

— …вы же добрые люди!.. Я жить хочу!!

На экране телевизора молодой парнишка в голубой футболке, камуфляжных брюках и шлепанцах на босу ногу, давясь слезами, бился в руках похохатывающего бородача в разгрузочном жилете и с обнаженным кинжалом в руке. Тот лениво пнул его ногой и, повалив на живот, схватил за волосы и вздернул голову вверх.

— Конечно… добряши, — хохотнул бородач, а затем, примерившись, воткнул кинжал в шею мальчишки и начал сноровисто перепиливать ему горло. Мальчишка завизжал, забился, но в следующий миг его визг оборвался, превратившись в шипение воздуха, выходящее из перерезанной трахеи. Бородач сделал еще пару движений кинжалом, и его лезвие уперлось в позвоночник с противоположной стороны шеи. Бородач, улыбаясь, разогнулся и приветственно помахал в объектив окровавленным кинжалом. Камера сдвинулась, охватывая панораму. Слева лежало еще несколько тел с перерезанными глотками. Камера наехала на ближнее. Этот мальчишка был в тех же шлепанцах на босу ногу, но по пояс голый. Он лежал на животе, и если бы не фонтанчик крови, вспухающий при каждом выдохе над его правым плечом, разрез, почти отделивший голову от его тела, можно было бы принять просто за глубокую царапину. Еще один лежал лицом к камере и все время пытался поднять голову, отчего края разреза расходились и хлопали друг о друга, будто огромный окровавленный причмокивающий рот. А его голова, мгновение покачавшись на лишенном поддержки мышц позвоночном столбе, тут же сваливалась то направо, то налево…

Еще пара минут, и запись кончилась. Ярославичев надавил на кнопку пульта, отключая видеомагнитофон, и повернулся к молодому подполковнику, сидевшему в соседнем кресле. Тот медленно повернул голову к собеседнику:

— Я видел эту запись, Ваше Высочество.

Ярославичев кивнул:

— И как ты это оцениваешь, Миша?

Казаков пожал плечами:

— Тут нет никакой загадки. Эти ребятки были захвачены абсолютно спокойно. Они, как видно, сразу «поняли жизнь». Сидели на своем блок-посту и наслаждались кавказской природой. С местными договорились, имея за это приработок сверх «боевых» и собираясь вернуться из Чечни и, скажем, купить себе по квартире. Местные им уши прожужжали про то, как они сами ненавидят боевиков и как их тейп с ними люто воюет. Водочки ребятам подкидывали, местная пацанва рядышком вертелась, девушки шли мимо — улыбались… Короче: «Какая война, командир? Не хер нам тут баки забивать и эту тяжесть на плечи навешивать». — Он кивнул в сторону потухшего экрана. — Видите — все в тапочках, футболочках, курорт… И тут — «чехи», настоящие, с оружием, направили автомат и, вот так же, похохатывая, сказали: «Бросай оружие, парень, побудешь заложником, а потом мы тебя на кого-нибудь обменяем». А наше телевидение очень многое сделало для того, чтобы у таких вот сопляков сложилось впечатление, что чеченцы рано или поздно обменивают или даже просто отпускают ВСЕХ заложников. Ну мама там приедет — поплачет, или родичи квартиру продадут и заплатят… А ствол, вот он, и дядька хоть на вид такой добрый и веселый, но на курок нажмет не задумываясь. И ребятки решили не рисковать своими жизнями и не злить… добреньких чеченцев.

Ярославичев коротко кивнул:

— Я понял, но я не об этом, Миша. Тебе не кажется, что все это было сделано как-то демонстративно?

Казаков мотнул головой:

— Нет. Я видел уйму схожих записей. Пусть там не перерезали глотки живым пленникам, но и того, что они над ними вытворяют, хватит, чтобы закалить любую психику. Если бы все эти записи показали по телевидению, то две трети начали бы просто блевать у своих телевизоров…

— А остальные?

Казаков скривился:

— А остальные… по-разному. Одни просто взяли бы топор и, выйдя на улицу, зарубили первого попавшегося кавказца, похожего на чеченца, а другие сели бы на машину, добрались до окраины ближайшего чеченского села, а там просто вскинули бы автомат и пошли молотить, пока не кончились патроны. А поскольку чеченцев всего-то около миллиона, то цели кончились бы достаточно быстро.

В кабинете на некоторое время воцарилась тишина, потом Казаков спросил:

— Вы вызвали меня только для того, чтобы узнать мое мнение по поводу этой пленки?

Его Высочество отрицательно качнул головой:

— Нет, Миша. Просто мне надо понять, что со всем этим делать.

Казаков на мгновение задумался, в его глазах вспыхнул огонек, он не совсем уверенно проговорил:

— Насколько мне представляется, ПОКА это не ваша проблема.

Ярославичев покачал головой:

— Возможно, скоро она станет моей проблемой, причем такой, которую надо решить быстро и эффективно.

Губы Казакова тронула легкая улыбка.

— Ну наконец-то… — Он возбужденно откинул голову назад и, взъерошив волосы, заговорил: — А мы-то уж думали, что вы решили поставить рекорд долготерпения. Это же надо, пропустить в президенты такое дерьмо, как Громовой…

Его Высочество улыбнулся:

— Ты не прав, Миша, Громовой — абсолютно идеальная кандидатура для ПОСЛЕДНЕГО президента России. Никто лучше него не сможет показать, какое это дерьмо — наша демократия. А что еще надо, чтобы люди озаботились поисками чего-то более приличного? Но мы отвлеклись. Как ты считаешь, каким образом можно там быстро переломить ситуацию? Может быть, как предлагают некоторые политики, построить некую специальную усиленную границу между горной и равнинной частями Чечни?

Улыбка Казакова стала даже не скептической, а ядовитой.

— Ну что ж, Ваше Высочество, если вас интересует мое мнение по поводу этого бреда… Можно вспомнить, что САМУЮ оборудованную в инженерно-техническом отношении границу на свете — Берлинскую стену преодолела толпа простого народа. Причем они не только не были профессионалами, но и готовились к ее преодолению в условиях практически тотального контроля со стороны «штази». А если брать действия профессионалов, то ту границу впору назвать не Берлинская стена, а, скажем, Берлинский проходной двор. А эти му… дрецы предлагают вообще выпустить из-под контроля горную Чечню. Предоставить боевикам прекрасный плацдарм. Не пройдет и полугода, как нам придется строить границу уже по периметру административной границы Чечни, затем по границе Ингушетии, а потом, — он кивнул подбородком в сторону окна, — по периметру Московской окружной.

— И что же ты предлагаешь?

Казаков снова задумался. Ярославичев его не торопил. Он уже выслушал добрую сотню различных мнений, и кое-какие выводы у него уже сформулировались. Но пока еще шел процесс накопления информации, так что эти выводы были неполными и вполне могли измениться. Казаков вновь сфокусировал взгляд на собеседнике.

— Мне кажется, первое, что мы должны сделать, это перестать врать. Хотя бы себе. Пора четко осознать, что мы воюем именно с НАРОДОМ. С чеченским народом, обладающим определенным менталитетом. И этот менталитет сегодня однозначно ставит их на сторону боевиков. Иначе ни о каких басаевых или хаттабах мы бы уже давно не слышали. Тип боевых действий, который мы сейчас там имеем, НЕВОЗМОЖЕН без поддержки населения. Оно, это население, собирает информацию, укрывает оружие, взрывчатку, самих боевиков, а зачастую и само участвует в таких операциях, как закладка фугаса. — Он усмехнулся. — Кирилл Богомолов, с медико-биологического, выпуск-9, недавно рассказал мне один показательный случай. Он чистил автомат, а тут мимо ворот блок-поста ковыляет бабушка, да не просто ковыляет, а волочет на себе здоровенную сумку. Бабке-то лет под восемьдесят, пыхтит, потом обливается… Ему ее жалко стало. Он быстро собрал автомат, догнал бабку и вознамерился было той помочь. А бабка как на него окрысится! Короче — полный облом.

Кирилл вернулся, раскаянно думая про себя: вот ведь как, мирных чеченцев озлобили, уже бабушки божьи одуванчики на солдат волком смотрят. Тут, глядь, бабка от поворота дороги уже обратно семенит, и шустро так, весело, а пустая сумка у нее по ногам хлопает. Кирилла любопытство взяло. Что же такое бабка в сумке волокла и куда она это дела? Домов поблизости нет, а мусор волочь так далеко от седа — тоже глупо. Вот Кирилл и проскочил рысью до того поворота. Знаете, что он обнаружил? — Улыбка Михаила застыла на губах, в глазах загорелась злость. — Четыре противотанковых мины — вот что! Там здоровенная лужа образовалась в низинке, как раз сразу за поворотом, так бабка их туда и скинула. И таких случаев — десятки, а мы все произносим красивые слова-заклинания по поводу того, что там-де первую скрипку играют иностранные наемники. Чушь.

Ярославичев согласно кивнул:

— Да, но считается, что это скорее способ заработка, ведь в республике сейчас не так-то много возможностей заработать. А боевики платят за это просто сумасшедшие, по местным меркам, деньги.

Казаков хмыкнул:

— Если бы все было так просто! Просто мы для них — чужие, для всех, даже для тех, кто якобы на нашей стороне. А те — свои. А чеченский менталитет таков, что своих можно любить или не любить, считать кровными врагами или побратимами, но выдавать ЧУЖИМ — нельзя. И пока мы будем играть там в те игры, в которые играем сейчас, деля их на «наших и ненаших», а не ломать этот менталитет через колено, никакого толка не будет. Знаете, сейчас негласно определен лимит времени для операций по захвату выявленных боевиков — тридцать минут. Если спецподразделение не укладывается в это время — операцию можно считать проваленной. Тут же набегают женщины с детьми, вцепляются в боевика, начинают орать, тыкать в бойцов грудными детьми, кричать, что, мол, это их родной муж и что он никакой не Ваха или Хункер, а самый что ни на есть Ахмад. Потом приковыляют старейшины и, задрав бороды, заведут ту же песню, примутся уверять, что в их селе боевиков отродясь не было, а если те появятся, то они сами, не утруждая русских воинов, порвут их на холодец. А в конце появляются представители местной власти, то есть вроде как «наши», в окружении роты местного ОМОНа и во главе с прокурором, и все… Кстати, знаете, как та пленочка, — Казаков вновь кивнул в сторону экрана, — оказалась в наших руках? Когда ЭТИ, сделав свое дело, весело возвращались в лагерь, они наткнулись на спецподразделение ФСБ, возвращавшееся с боевого выхода. Наши ребятки засекли их первыми, рассредоточились и… Короче, троих убили, а остальных захватили. Так вот, через несколько часов все оставшиеся в живых «чехи» выпущены на свободу! Прокурор посчитал, что «данная видеозапись не является основанием для задержания».

Казаков замолчал. Ярославичев некоторое время размышлял над его словами.

— Хорошо, и что же ты предлагаешь? — наконец спросил он.

Офицер пожал плечами.

— Знаете, я не готов давать всеобъемлющие советы, но… в принципе чеченцы — люди довольно простого образа мыслей. И чрезвычайно прагматичного. Мы должны поставить перед собой одну задачу — довести до сознания этого народа, что шанс стать и ОСТАТЬСЯ богатым и здоровым ты можешь получить только в одном-единственном случае — если верно и преданно пашешь на благо нашей большой страны. И выполнять эту задачу планомерно и последовательно, невзирая ни на какие протесты. Каждая бабушка и каждый пацан, таскающие противотанковые мины, должны осознать, что потери будут гораздо ощутимее заработка.

— То есть — расстреливать на месте?

Казаков наморщил лоб.

— Не совсем. То есть людей с оружием или, там, взрывчаткой — несомненно. Любого возраста и пола. Как в Москве в сорок первом, во время осадного положения. А в остальном… Ну, например, чеченцы очень привязаны к своим домам. Так что — израильский принцип. Нашел оружие в доме — час на выселение, а дом под бульдозер. Установил дом боевика — людей наружу, а под дом — двадцать килограмм взрывчатки. Подорвалась машина рядом с каким-нибудь селением — каждый десятый или двадцатый дом — к черту. Не хотят — пусть смотрят в оба и, заметив что-либо подозрительное, сами выставляют охрану и сообщают в комендатуру. А тем, кто это сделал, — вознаграждение. — Казаков усмехнулся. — Я думаю, чеченцы тут же сочинят новый способ заработка. Будут брать у боевиков мины, ставить их, а потом бежать в комендатуру и получать вознаграждение за «обнаруженные» мины. Ну и пусть, все равно это обойдется нам гораздо дешевле подорванного грузовика или БТРа, не говоря уж о людях… Способов много. Я не готов сейчас дать развернутые рецепты на все случаи жизни, но если не будет политической воли, причем целенаправленной, без всяких шараханий от заборов в триста или пятьсот километров длиной к «общечеловеческим ценностям» в отношении вооруженных людей, стреляющих в наших солдат и их защитников из числа «мирного населения», то проблему можно решить. Кто не будет убит или не сдастся — тот просто уйдет. И пусть американцы сами разбираются с Хаттабом где-нибудь в Косово.

Его Высочество приподнял уголки рта, показывая, что оценил шутку, а затем произнес размеренно-спокойно:

— То есть ты считаешь, что проблема решаема, причем довольно быстро и… без уничтожения чеченского этноса?

Подполковник Казаков несколько мгновений размышлял, затем осторожно спросил:

— А вы рассматривали и такой вариант… решения вопроса?

— Я рассматриваю ВСЕ варианты. Но этот вариант ПОКА не является определяющим. Ты можешь судить об этом хотя бы по тому, что в Терранском университете сейчас учится около трехсот выходцев из Чечни. Но… он не отброшен. Во всяком случае, при всех его недостатках и создаваемых им проблемах он дает максимальный обучающий эффект. — Его Высочество встал и прошелся туда-сюда по кабинету. Проходя мимо Казакова, он бросал на него задумчивый взгляд, как будто размышляя, стоит ли продолжать разговор в том направлении, в котором он развивается, или лучше сменить тему. И, по-видимому, решил не менять.

— Понимаешь, Миша, — начал он, садясь в кресло, — мой авторитет в нашей среде связан именно с тем, что я лучше всего представляю линию поведения именно крупных масс людей, составляющих народности, нации, да и, возможно, человечество в целом, при воздействии на них тех или иных факторов. И лучше всех знаю, как и чем на них воздействовать, чтобы события развивались в наименее трагичном направлении. Конечно, до сего времени особенно крупных воздействий не было, для этого нужны гораздо более весомые инструменты, чем те, что были в нашем распоряжении. Скажем, когда мы решили сыграть по-крупному, нам пришлось обратиться за помощью к вам, терранцам. И, как ты помнишь выкладки, даже для установления достаточного уровня контроля только над ЭТОЙ страной требуется довести численность терранцев до полумиллиона человек. Однако до последнего времени, как ты знаешь, никого подобного вам в нашей среде не существовало, так что все мои действия, как правило, ограничивались, образно говоря, боем сигнального колокола. То есть я, уловив какую-либо опасную тенденцию, просто сообщал: «Люди, скоро там-то и там-то будет жарко».

Хотя иногда это «жарко» затрагивало интересы слишком большого количества наших людей, и тогда приходилось просить некоторых из них сделать нечто, направленное на затухание этого пожара или, наоборот, на более активное раздувание, чтобы дать возможность накопленному горючему материалу выгореть как можно быстрее, дабы на земле, удобренной пеплом, быстрее взошли новые всходы… И пока что у большинства тех, кто имел со мной дело на протяжении этих веков, сложилось впечатление, что я, как правило, гораздо чаще добиваюсь успеха, чем терплю поражение. Так вот, вам в университете уже изложили теорию, основная мысль которой заключается в том, что при всем различии в уровне жизни, образовании, составе и структуре производства, особенностях национального менталитета и иных факторов все крупные массы людей по своей реакции на раздражители скорее напоминают не сообщество высших разумов, а некое аморфное образование…

Его Высочество мгновение помолчал, словно ожидая от собеседника какого-нибудь замечания, и заговорил снова:

— По большому счету, это именно так. Как амеба реагирует на тепло, холод, свет, наличие в среде обитания посторонних примесей в виде пищи или токсинов, так и крупные массы людей в первую очередь реагируют на уровень жизни, состояние преступности, уровень бытового насилия и еще несколько основных параметров, так сказать, внешней среды. И, так же, как амебы, люди в определенных условиях начинают перемещаться в среду с более комфортными условиями, суть эмигрировать, утолщают внешнюю оболочку, то есть начинают ставить замки, железные двери, заводить собак, покупать ружья, для увеличения количества поступающей пищи выбрасывают дополнительные ложноножки в виде садово-огородных участков, окукливаются, то есть резко сокращают размножение, либо, наоборот, начинают активно делиться. Причем последнее, вразрез с распространенным мнением, отнюдь не зависит от уровня жизни.

Скажем, сейчас в России наиболее популярны малодетные семьи, и определяющим аргументом такого положения дел на бытовом уровне как раз считается низкий уровень жизни. То есть «нечего нищету плодить». Но у тех же чеченцев, чей уровень жизни несравнимо ниже, чем в целом по России, мы наблюдаем настоящий демографический взрыв. Средства массовой информации могут, так сказать, слегка повысить или понизить градус воздействия того или иного параметра, но, как это ни странно, существенно изменить общую картину им не под силу. То есть какие-то раздражители в рейтинге обойдут другие, но, так сказать, общий уровень раздражения останется практически неизменным. И это опять свойство скорее амебы, чем разумного существа. Но есть одно очень существенное отличие. И оно заключается в том, что люди обучаемы. Пусть в большинстве случаев ненадолго, на одно, максимум два поколения, но и это существенно. Так что порой некие акции, которые выглядят на первый взгляд довольно чудовищно и явно должны принести массу проблем, на самом деле в конечном итоге гораздо больше проблем решают или просто не дают им возникнуть. И тут очень важно правильно вычислить баланс… — Ярославичев замолчал. Некоторое время в кабинете стояла тишина, затем Казаков пошевелился, скрипнув кожей кресла.

— Насколько я знаю, Ваше Высочество, считается, что вам нет равных именно в этой области. Так что я предпочту положиться на вас. Хотя… мне лично не хотелось бы «преподавать» именно в этой области. Но если вы сочтете это необходимым…

Его Высочество кивнул:

— Что ж, рад слышать. Дело в том, что человечество не может обойтись без периодических всплесков агрессивности. Так что даже когда мы сумеем взять под контроль всю планету, нам не удастся искоренить всех террористов, повстанцев, борцов за национальное освобождение, против социального угнетения, глобализации экономики, либо борцов за экологию и сохранение экваториальных лесов. И не надо пытаться искоренять. Людям нужны клапаны, позволяющие сбросить пар, реализовать излишнюю агрессию. Причем одни будут непосредственно участвовать во всех этих кровавых делах, а другие — наблюдать за их результатами по телеканалам. Но в пределах того, что будет составлять метрополию, ничего подобного быть не должно. И как этого добиться, я пока еще не решил. А что касается твоего нежелания, то это только плюс, поскольку «преподавание» в этой области как раз и невозможно поручить тем, кто возьмется за него с большой охотой. Иначе вполне возможен обратный эффект. Впрочем, сейчас все идет к тому, что мы решим эту проблему без излишних драматических эффектов.

Казаков несколько мгновений молчал, размышляя над словами Ярославичева, затем спросил:

— А почему вы так противитесь увеличению в Чечне количества терранцев? Мне кажется, что бы вы ни решили, мы сумеем справиться с этим гораздо быстрее и эффективнее, чем любой другой.

— Это так, — жестко сказал Его Высочество. — Но я еще недостаточно контролирую ситуацию, чтобы суметь использовать вас с наибольшей эффективностью. Более того, как ты понимаешь, наш высокочтимый президент постепенно начинает напоминать слона в посудной лавке, являя стране и миру свое истинное лицо. Те, кто собирался его контролировать, не понимали одного — такие люди НИКОГДА не осознают реального положения вещей. А это значит, что он будет воспринимать себя именно как человека, занимающего пост президента России абсолютно заслуженно. И это означает, что он наломает столько дров, включая и Чечню, что никому мало не покажется. Значит, будут лишние потери, причем бессмысленные и бестолковые. А вы для меня слишком ценны — и как братья и сестры, и как инструмент…

Михаил усмехнулся. Его Высочество был в своем репертуаре. Все уже привыкли к тому, что Ярославичев общался с терранцами с беспощадной откровенностью. Но иногда эта откровенность как бы слегка шокировала. Впрочем, как показалось Казакову, на этот раз Его Высочество кое-что недоговаривал, и он даже предполагал, что именно. Однако, как оказалось, Ярославичев просто еще не закончил свою мысль.

— …к тому же наиболее эффективное воздействие мы сможем оказать, когда у нас будет необходимое количество терранцев из числа этнических чеченцев. Кроме того, Чечня сегодня — это еще и очень неплохой полигон для обкатки питомцев с твоего и юридического факультетов. Вы же должны иметь возможность проверить, насколько эффективно готовите своих подчиненных, — Ярославичев хитро посмотрел на Михаила. — Ну и, естественно, наибольший эффект для наших планов будет, если эту проблему решу именно Я.

— …отказался от проведения ранее оговоренной двусторонней встречи в Баден-Бадене. Как сообщил представитель Государственного департамента, поскольку в настоящий момент российской стороной внесены новые предложения, еще не рассмотренные экспертами, в проведении такой встречи нет никакой практической необходимости…

Филипп скривился. Ну вот, опять. Похоже, новый президент, попарившись в баньке и приняв на грудь качественного пивка с холодной водочкой, вознамерился поболтать с коллегой-президентом и в процессе разговора ляпнул что-то не то. Впрочем, все это было уже привычно. Сейчас, спустя всего четыре месяца после выборов, страну просто оторопь брала от того, КОГО она избрала в президенты.

До цели путешествия осталось всего около трехсот метров. Филипп показал правый поворот, и через пару секунд следовавший в соседнем ряду «опель-курьер» притормозил и дружелюбно мигнул фарами. Филипп благодарно кивнул (стекла его престарелой вазовской «десятки» не были затонированны, поэтому водитель «опеля» отлично разглядел этот кивок) и переместился в правый ряд. В этот момент впереди, у поворота, вспыхнула стрелка и весь правый ряд почти одновременно тронулся вперед. Среди водителей двинувшихся вперед автомобилей вряд ли были люди с совершенной реакцией, так что эта синхронность показывала, что все стоявшие машины оборудованы системой городского «круиз-контроля», позволяющей поддерживать заданное расстояние до впереди идущего автомобиля практически в любых условиях движения. У самого Филиппа, впрочем, этой системы не было. Во-первых, он купил свою «десятку» еще тогда, когда это было довольно дорогое устройство даже для импортных автомобилей, а во-вторых, этот «круиз-контроль» был ему, в общем-то, совершенно не нужен. Филиппу хватало и собственной реакции.

Ворота института охранял дюжий охранник в серо-черной форме и фуражке-конфедератке. Филипп поморщился (тоже мне охрана!), но, когда охранник, остановив машину на площадке между воротами и шлагбаумом, наклонился к водительской двери, настроение Филиппа тут же развернулось на сто восемьдесят градусов. Охранник был терранцем. И это означало, что здесь занимаются действительно серьезными вещами.

— Привет, Филипп Гранин, юридический факультет, выпуск-1.

Охранник согласно кивнул:

— Андрей Богородцев, медико-биологический факультет, выпуск-6. Тебя ждут. Второй поворот направо, третий подъезд. Там тебя встретят.

Филипп кивнул и тронул машину.

Когда он вошел в лабораторию, ему навстречу поднялась высокая стройная женщина в белом халате и накрахмаленной белой шапочке. До Филиппа не сразу дошло, что это Ташка.

— Опаньки! Вот кого я не ожидал здесь увидеть, так это тебя.

Ташка усмехнулась:

— Интересно, а кто устроил тебе откомандирование?

Филипп удивленно поднял брови. За последние полгода они с Ташкой виделись не чаще раза в неделю. А последняя встреча вообще состоялась около месяца назад. Год назад его перевели в Управление специальных расследований, а Ташка, у которой внезапно прорезался интерес к биологии, устроила себе перевод в какой-то закрытый исследовательский центр, умудрившись при этом остаться в действующем резерве МВД. Сначала это практически не отразилось на их отношениях, только на работу они теперь ехали порознь. Но затем Филипп укатил в одну командировку, потом в другую, третью… Ташка тоже стала появляться в небольшой квартирке, которую они снимали в старом панельном доме на проспекте Вернадского, гораздо реже, так что все шло к тому, что их довольно длительная связь движется к своему распаду. Филиппу от этой мысли становилось очень неуютно, но он считал себя не вправе ограничивать свободу Ташки. В конце концов, они и так прожили вместе гораздо дольше, чем все знакомые пары, и даже успели стать некой легендой первого выпуска. К тому же, кто знает, может, лет через двадцать или тридцать они снова почувствуют влечение друг к другу. Вернее, Ташка почувствует, потому что Филипп и сейчас не ощущал в себе абсолютно ничего похожего на охлаждение. Но неделю назад его вызвал сам начальник Управления и, выслушав рапорт, указал на стул перед собой:

— Садись, Гранин.

Филипп сел. Начальник Управления некоторое время молчал, хмуро уставившись в настольный TFT-монитор, потом со вздохом сообщил:

— Вот, майрр, вызов на тебя пришел. — Генерал бросил на Филиппа испытующий взгляд, но тот сидел молча. — Вызов, значит, — повторил генерал. — Просят откомандировать тебя в распоряжение министра. Жаль. Только, вроде, работать начали. Отзывы по поводу тебя у твоего непосредственного руководства неплохие. Я тебя уже на руководителя группы намечал… — Генерал опять вздохнул. — Ну да ладно. Министру виднее. Зайдешь в кадры и получишь предписание. Приказано быть на месте уже завтра к девяти утра, так что с «бегунком» не тяни. И давай там не роняй, и все такое. А если что не понравится — дуй обратно. Возьмем.

Весь вчерашний день Филипп ломал голову, что же это за лаборатория 123 и на кой черт там понадобились специалисты его профиля, и вот такой сюрприз…

Ташка улыбалась, но в ее взгляде Филипп уловил оттенок напряженного ожидания. И это сказало ему обо всем яснее всяких слов. Филипп шагнул вперед и стиснул Ташку в объятиях…

Потом, через несколько минут, когда они наконец оторвались друг от друга, Ташка поправила волосы и, смешно сморщив нос, заявила:

— Странно, мне казалось, что ты совершенно разучился целоваться… Ну ладно, пошли.

Они спустились на два этажа, открыли толстую стальную дверь и, преодолев еще один лестничный пролет, вышли в небольшой дворик, огороженный со всех сторон высокими, но уже слегка осыпавшимися от старости кирпичными стенами. Во дворике в живописном беспорядке были разбросаны густые кусты, а между ними… Филипп ахнул. Эти создания вряд ли могли именоваться привычным словом «собака». Ташка, поднеся ко рту какую-то тонкую трубочку, тихонько дунула в нее. В ответ не послышалось ни звука, но над кустарником взметнулся десяток породистых псов, и спустя мгновение Ташка оказалась окружена сворой русских борзых.

— Вот это да! Ты занимаешься собаками?

Ташка, явно наслаждаясь восхищением Филиппа, кивнула.

— Да, но не только, — Она провела ладонью по спине стоящего у ее левой ноги крупного кобеля. — А тебя ничего в них не удивляет?

Филипп присмотрелся. Собаки явно были крупнее обычных. Насколько он помнил, стандартный рост кобелей у этой породы начинался от 73, а у сук от 68 сантиметров, но окружившие Ташку монстры имели не менее метра в холке. К тому же, в отличие от обычной своры, все находившиеся перед ним особи стояли молча и неподвижно, меряя Филиппа внимательным взглядом красных глаз, наводя на мысль о том, уж не плоды ли это творчества таксидермиста. И только свешенные набок языки да частое дыхание выдавали в них живые существа. Филипп усмехнулся:

— Ладно, давай хвастайся.

Ташка загадочно улыбнулась.

— Хорошо, смотри, — и, повернувшись к самому крупному кобелю, тихо попросила: — Карай, принеси мне веточку акации. Небольшую, сантиметров десять.

Кобель дернул головой, бросил на Филиппа взгляд, в котором тому почудилась насмешка, и, грациозным прыжком с места преодолев почти три метра, отделявшие его от ближайшего куста, коротким и точным движением челюстей перекусил ветку акации и, повернувшись, неторопливо потрусил обратно. Филипп следил за ним напряженным взглядом. Когда кобель остановился у Ташкиной руки и ткнулся мордой в ее ладонь, он сунул руку во внутренний карман пиджака и, широко размахнувшись, разбросал по траве ручку, бумажник, блокнот и носовой платок. Потом, испросив взглядом разрешение у Ташки и получив в ответ короткий утвердительный кивок, напряженным тоном попросил:

— Карай, не мог бы ты снизойти до моей просьбы и доставить мне мой бумажник.

Сие выражение, явно вычурное, ни в коей мере не напоминало обычную команду. В этом-то и был весь смысл. Кобель несколько мгновений озадаченно рассматривал Филиппа, наморщил лоб, клацнул челюстями и, покосившись на Ташку, нехотя добрел до бумажника. Он поднял его с земли и сплюнул у ног просителя. Филипп поймал Ташкин торжествующий взгляд и заговорил снова: