2 июня, суббота, утро. Бельгия, Антверпен
— Надо проверить район порта, даже если весь город забит мертвецами, — сказала Дрика. — Здесь очень большой порт, в нем наверняка кто-то мог укрепиться.
— А стоит ломиться в город? — усомнился Сэм.
Мы стояли прямо посреди дороги, у указателя, сообщающего, что до Антверпена осталось десять километров. Вокруг раскинулась, как обычно возле больших городов и бывает, бесконечная промзона. Склады, офисы, опять склады, стоянки грузовиков. Называлось это все «Северный индустриальный парк».
Здесь кто-то за дорогой следил. Это было видно из того, что собравшуюся на развязке пробку растолкали какой-то могучей техникой, просто сбросив машины с дороги. Хороший знак.
— А дорога идет как раз через город, все равно никуда не денемся, — сказал я, проматывая пальцем экран навигатора.
— Это не очень хорошо, — вздохнул Сэм. — Мне вообще больше нравилось ехать через Мид-Вест: простор и покой, не то что здесь… даже поля и те как дверные коврики размером, не развернешься.
— Это точно, — согласился я. — В России все исправится, там тебе и Техас тесным покажется, гарантирую.
Сэм только фыркнул презрительно.
Промзона закончилась, сменившись опять мешаниной маленьких полей, в то время как на горизонте уже поднимались силуэты городских зданий. Действительно, очень тесно здесь. Куда ни глянешь — обязательно видишь или город, или сразу несколько ферм, или какие-то еще строения. Нет «сельской местности», какой-то бесконечный пригород. Вся страна — сплошной пригород или город. Представить страшно, что здесь творилось.
Без проблем, естественно, не обошлось. Тоннель под Шельдой, носивший имя Кеннеди, через который шла трасса, был забит бесконечной пробкой, начинавшейся еще перед въездом в него. Второй тоннель, Ваастланд, затоплен. Едва заехав в него, уперлись в срез воды. Форсировать ее на машине нечего было и мечтать, пришлось выбираться обратно. Тут небось воду раньше откачивали, ее здесь очень много, даже поля повально дренажными канавами окружены, а как все случилось, так заботиться об этом стало некому.
— Вот здесь можно попробовать, прямо в порт дорога, — сказал я, разглядывая карту города, развернутую на коленях.
Мы ее добыли, взломав запертый магазинчик на заправке. Там не было почти ничего, но стенд с картами и путеводителями уцелел, вот мы и разжились.
— Там опять тоннель дальше, — потыкал пальцем Сэм в узкую полоску, пересекающую голубую ленточку реки.
— Ну и что? — пожал я плечами. — Много времени не потеряем, если даже там не проехать. Не получится — двинем сюда и переедем в Темсе или Дендермонде, там мосты есть.
— Хорошо, давай попробуем, — кивнул он. — Язык сломаешь с такими названиями.
Порт был занят людьми, Дрика оказалась права. Это было видно хотя бы по тому количеству спиральной колючки, которой были опутаны даже подступы к порту. Возле нее тут и там попадались трупы, человеческие и собачьи: зомби все же к ограждению шли. В одном месте мы увидели запутавшегося в колючке мутанта, расстрелянного буквально в клочья. От трупов пахло, над ними вились облака мух.
За линией колючки работала строительная техника — экскаваторы и огромные бульдозеры «Катерпиллар», явно занимавшиеся созданием крепостного рва, в который, видать, со временем пустят воду, благо ее здесь с избытком. Рычали мощные двигатели, тянуло дымом, люди в оранжевых жилетах и желтых строительных касках что-то размечали с помощью веревки, натягивая ее на вбиваемые в глину колышки.
Вдоль самого ограждения медленно ехал бронеавтомобиль «динго», похожий на неуклюжий катафалк с крупнокалиберным пулеметом на крыше. Солдат, высовывавшийся из люка, показал нам жестом «езжайте дальше», что мы и сделали.
Показался порт, причем он появился как-то сразу со всех сторон. Мачты кораблей, огромные нефтяные резервуары, бесконечные ряды складов в гигантских ангарах. Огромный, невероятно огромный порт, причем, в отличие от хьюстонского, не разбросанный по всему городу, а собранный в одном месте, отчего выглядел еще грандиозней.
Понятное дело, что такое добро отдавать мертвецам было нельзя, и его не отдали. Очень даже допускаю, что сюда бросилась чуть ли не вся уцелевшая бельгийская армия, настолько очевидной была важность этого объекта. Я бы точно бросился на их месте.
Въезд в порт вел через шлюз, перед которым виднелось явно недавно возведенное из мощных бетонных блоков укрепление, подступы к которому тоже перекрывала колючая проволока. Свободным оставался один проезд, да и тот, похоже, на ночь закрывался рогатками с навитой на них спиралью. Не пройдешь.
На блоке были солдаты в непривычно выглядящем зелено-желто-буром камуфляже, с автоматами FNC на груди. Там нас и остановили.
— А теперь на каком надо говорить? — с затаенной тоской спросил Сэм.
— На фламандском, — сказала Дрика. — Французскую Бельгию мы уже проскочили. Но вообще здесь все говорят по-английски, как у нас дома. И в любом случае можете рассчитывать на меня.
Дальше все было уже стандартно и привычно, подобным образом нас уже не раз останавливали на пути. На этот раз подошедший к нам сержант был разве что без темных очков, но его глаза было трудно разглядеть из-за низко надвинутой каски в камуфляжном чехле такой же необычной расцветки, как и его униформа. Он спросил что-то на фламандском, Дрика ему ответила длинной быстрой фразой, после которой сержант кивнул и повторил свой вопрос на английском:
— Кто вы, откуда и куда следуете?
Мы ответили со всей возможной откровенностью, и сержант чуть дара речи не утратил. Пару раз переспросил: «Из Америки? В Москву?» — и, получив утвердительный ответ, помолчал, а затем обратился к Дрике:
— И вы в Москву?
— Нет, я в Амстердам, почти приехала, — ответила девушка.
Возникла пауза, потому что растерянный сержант не знал, о чем нас еще надо спрашивать, а мы ему не подсказывали. Потом он задал простейший из доступных вопросов:
— Хотите проехать на территорию порта?
— Если там можно будет отдохнуть в безопасности и получить информацию о том, что нас ждет дальше, — мы были бы рады иметь возможность проехать, — выдал я несколько велеречивый ответ.
— Да, это все возможно, — радостно ухватил потерявшуюся было нить разговора сержант. — У нас есть гостевая территория. И есть где узнать новости: там увидите вагончики, радиофургоны и табличку «Центр информации».
Процедура пропуска оказалась недолгой, нас зарегистрировали вместе с машиной, и шлагбаум из горизонтального положения передвинулся в вертикальное.
— Следуйте по указателям «Гостевая зона», — сказал сержант напоследок.
Нам осталось только поблагодарить и следовать этим самым указателям, написанным, к слову, аж на четырех языках — фламандском, французском, немецком и английском. Стрелки вели нас мимо больших складских зданий, какого-то завода, строек — и вывели на огромную площадку, уставленную до боли знакомыми контейнерами, прямо как в Хьюстоне. У самого въезда мы увидели четыре командно-штабные машины и антенны вокруг них, и там же было два сборных домика-бытовки и несколько биотуалетов на улице. Все обнесено легким сетчатым заборчиком с табличкой, извещающей, что это и есть искомый нами информационный центр.
Какой-то человек в синем комбинезоне и с красной повязкой на руке показал нам светящимся жезлом, чтобы мы проехали дальше, а затем еще один, уже в путанице проездов между контейнерами, указал нам на место, где мы могли припарковаться.
Когда мы остановились, он подошел к машине и сказал что-то по-фламандски. Дрика перевела:
— Он говорит, что сутки можно стоять бесплатно, а потом надо будет немного заплатить. Мы можем пользоваться вот этим контейнером… — она указала на огромный белый параллелепипед, — …как нам заблагорассудится. Как складом, например, если нам надо что-то хранить, или даже можем там ночевать — так многие делают.
Насчет «многих» верилось: на площадке было относительно людно. Пока мы в Европе ни разу еще не видели столько людей в одном месте — прямо как в центр цивилизации попали.
Я обратился к подошедшему человеку уже по-английски, спросив:
— А что за люди здесь в основном?
Тот обернулся, оглядел площадку, затем сказал:
— Разные. Из разных коммун приезжают за разным товаром, в порту много всего скопилось. Некоторые ночуют здесь по дороге в другое место, некоторые собираются здесь остаться навсегда.
— А вы оставляете?
— Разумеется, если нормальные люди, — ответил тот. — Здесь много работы, а в перспективе планируют отрезать район вокруг улицы Шарля де Костера каналом от материка — получится остров с жилой застройкой, — а затем прорыть еще канал вокруг промзоны на Эскспрессвег. Так что если решите присоединиться — дайте знать в Информцентре.
— Хорошо, спасибо, — поблагодарил я его, поняв, что так или иначе, но все дороги ведут в тот самый Информцентр.
Человек ушел, оставив нас одних.
— Что будем делать? — спросила Дрика.
— Как и советовали, в Информцентр пойдем, — ответил я.
— А что ты хочешь там узнать?
Странный вопрос, но спишем его наивность на юный возраст.
— Ты слышала, что здесь уже даже какая-то торговля наладилась? — спросил я, попутно приседая, наклоняясь и прогибаясь назад, чтобы как-нибудь размять занемевшее от длительного сидения тело.
— Ну да, а что? — ответила она вопросом на вопрос, вытаскивая из машины кота и отпуская его прогуляться.
— Значит, сюда должна стекаться информация из всех мест, в которых живут люди. Ну и военные должны хотя бы радиосвязь установить с другими анклавами. Вот и спросим у них, знают ли они что-нибудь про обстановку в Амстердаме.
— А, понятно, — кивнула Дрика, как всегда заставив меня поморщиться, когда я увидел, как концы светлых прядок хлестнули прямо по глазам.
— Сэм, идешь? — обернулся я к нашему спутнику.
Он открыл металлическую штору в борту машины и теперь пытался то ли перекладывать наше имущество, которое мы туда запихали, то ли что-то там искал.
— Нет, с машиной останусь, — ответил он не оборачиваясь. — Если будут новости, то просто скажите мне.
— Хорошо.
И мы с Дрикой вдвоем пошли через уставленную контейнерами площадку, с завистью поглядывая на часто попадающихся навстречу велосипедистов. Расстояния тут все же были огромными — для пешехода, разумеется, — на велике было бы самое оно.
— Дрика, а дома ты на велосипеде каталась?
У Амстердама велосипед вообще одним из символов был — это первое, что на ум пришло. Основной городской транспорт, все на них повально разъезжают.
— Конечно, с детства. И мама тоже на работу ездила на велосипеде.
— А где она работала?
— В Рийкс-Музеуме, она реставратор. Знаешь такой?
— Знаю, даже бывал.
Быть в Амстердаме и туда не зайти — даже неприлично. Я в этом музее два дня пропадал, с самого утра и до самого закрытия. От Дам, возле которой жила Дрика с мамой, и до этого музея на велике в самый раз кататься — только размяться.
— А твой университет где?
— Калверт-страат знаешь? Где всякие магазинчики прикольной одежды, джинсы там, куртки и все такое?
— Это которая от Дам в сторону Рембрандт-плейн?
— Ага, — кивнула она.
— Знаю, конечно.
— Вот немножко по ней пройти и свернуть направо. Пешком от дома десять минут.
— Повезло.
— Конечно. Одно время мама хотела купить дом и переехать за город, но так и не смогла решиться. Хотя дом, в котором живем, старый и квартира тесновата. Но все равно не смогли уехать — очень старый город любим.
Старый Амстердам даже я люблю — таких городов больше в мире нет. Он словно со старинной гравюры целиком сошел. Прижавшиеся боками островерхие дома с тремя окнами по фасаду, выстроившиеся над каналами, мощенные брусчаткой площади, рынок цветов, доброжелательные люди, атмосфера какого-то покоя и твердая уверенность в том, что если ты пойдешь гулять, то обязательно наткнешься на что-то очень интересное. Единственный город, где мы с женой из отеля шли не в какое-то конкретное место, а просто так, куда ноги принесут. И никогда не ошибались.
— Слушай, а в Амстердаме порт не меньше? — спросил я.
— Меньше, хотя тоже очень большой, — ответила Дрика. — А самый большой в Роттердаме. Смотри, какой здоровенный!
Она указала рукой на огромный круизный теплоход, пришвартованный к одному из причалов. Я поднес к глазам бинокль, пригляделся… люди стоят на палубах, строители что-то делают на причале…
— Они там людей поселили, кажется, — сказал я, передавая девушке бинокль.
Она тоже пригляделась, кивнула, отдала бинокль обратно. Затем сказала:
— Наверное, там даже неплохо, верно?
— В такое время везде неплохо, если в этом месте никто не может тебя съесть.
— Да, пожалуй, — согласилась она. — А почему ты про амстердамский порт спрашивал? Думаешь, там тоже могли люди уцелеть?
— Вполне, — кивнул я. — Чем Амстердам хуже Антверпена?
— Он лучше, — убежденно ответила Дрика. — Намного. Если бы Антверпен был лучше, то мы бы в нем жили.
— Логично, — кивнул я с уважением.
В последние пару дней Дрика начала постоянно и как-то нервно шутить, чего до этого за ней не замечалось: молодая художница была девушкой серьезной и обстоятельной. Похоже, в такой форме проявил себя мандраж: чем ближе к дому, тем больше она боялась столкнуться с реальностью и при этом все же надеялась на лучшее. Она то замолкала надолго, то вдруг становилась болтливой, а то шутила вот так, как сейчас, некстати.
— И все же?
Я пожал плечами и ответил:
— Ну если здесь сумели занять такую территорию и отбиться, то почему не могли там? В порту есть все для выживания, причем этого хватит на долгие годы — за такой ресурс люди наверняка будут бороться. Вам же совсем недалеко до порта от дома, верно? — прикинул я расстояние от Дам.
— Да, пешком за несколько минут можно добраться. Правда, там улочки узкие и каналы — если мертвецы столпятся, то уже не прорваться.
— К морю можно и по каналу ведь прорваться, верно? — вспомнил я карту города.
— Да, можно, они все туда ведут, и по Амстелу можно, но только на чем?
— Ну не знаю… экскурсионные баржи ведь катаются туда-сюда, вполне могли людей собирать, — импровизировал я на ходу. — Да на надувном матрасе хотя бы: зомби в воду не лезут.
Импровизировал, но вообще-то это было бы разумным решением. Каждое такое суденышко, широкое и плоскодонное, может взять чуть не сотню человек, а шкиперы их водят по каналам виртуозно — кажется, что вот-вот в каменную стенку уткнется, а не тут-то было: громоздкое судно чуть не на месте разворачивается и идет туда, куда и требуется. Помню, что с удовольствием сыпанул горсть монет в деревянную туфлю у места шкипера, предназначенную для чаевых, — поразился такому отточенному мастерству.
— Да, наверное, — согласилась она. — Их очень много, если успели организовать, то они весь город могли бы вывезти в порт.
— Конечно, — закивал я.
У Информцентра скопилась небольшая толпа — человек Двадцать, явно чего-то ожидавших. Рядом со входом за сетчатый заборчик пристроился небольшой киоск, из которого торговали водой, пивом, сигаретами — кто-то уже сообразил открыть бизнес среди ожидающих. Этот «кто-то» был белобрыс, красноморд и толстопуз. Он сидел в киоске и смотрел на людей ничего не выражающим взглядом белесых глаз под покрасневшими веками с рыжими ресницами.
Я заметил, что платили какими-то жетонами, больше похожими на «собачьи бирки» военных, — похоже, придумали некий эквивалент местной валюты. Не удержался, подошел и спросил.
— Вон там, — указал он толстой веснушчатой рукой, — в том корпусе есть местный банк. Они принимают всякий товар и взамен дадут таких жетонов.
— Какой товар?
— Оружие, патроны, топливо, консервы, алкоголь и сигареты в основном, — ответил рыжий. — Если ничего этого нет, можете попробовать менять то, что есть, на блошином рынке.
— Далеко?
— Вон там, на складах на Кетинслаан. — Он опять, не жеманясь, указал направление пальцем, потом добавил: — Но если что, то я могу взять патроны — они тут как деньги.
Неоригинально, хотя и более чем логично. Патроны — жизнь, они действительно сейчас чуть не главная валюта в природе. А пить хочется, кстати, сюда весна тоже уже в полный рост пришла, даже лето. Впрочем, что это я — по календарю уже второй день лета… Пожалуй, хуже весны в истории человечества пока не случалось, так, чтобы сразу всем раз — да и погибнуть. И чтобы уцелевшим потом прятаться по таким промзонам. Плохая была весна, очень плохая.
В Информцентре, а точнее, в той бытовке, что стояла на самом проходе, нас приняла деловитая женщина в очках, с длинным лицом и лошадиной улыбкой, открывающей не только зубы, но и верхнюю десну, широкую и бледную. Кроме нее в бытовке было еще двое — молодая конопатая курносая девушка с идеально круглым лицом и средних лет мужчина, похожий на примерного банковского служащего, лысоватый и какой-то пыльный.
— Чего вы хотели? — спросила женщина с лошадиной улыбкой, и я только в этот момент сообразил, что мы шли сюда, так толком и не сформулировав наших вопросов.
Спросила она на фламандском, разумеется, вопрос я понял из контекста, а содержание разговора мне уже позже пересказала моя спутница.
— Мы едем в Амстердам, — заговорила Дрика. — Я сама из Амстердама… не была там с того момента, как все началось… в общем…
— Не знаете, что вас там ждет? — закончила вопрос за нее собеседница.
— Ну… да, верно, — закивала Дрика.
— Город сильно пострадал, как и Антверпен, — ответила женщина, глядя Дрике в глаза. — Очень сильно. Здесь тоже была настоящая резня. Порт отбили военные, причем не сразу: спасли уже кого получилось.
— Там… было так же?
— Абсолютно. У вас там кто-то остался?
Дрика вздохнула судорожно, кивнула, зажала ладони между коленями. Пальцы у нее заметно дрожали, и она вообще не знала, куда девать руки. Когда стояла, она клала их на автомат, а сидя так не получалось.
— Да, мама осталась.
— У нас пока нет полной базы данных по всем анклавам, — ответила женщина, глядя в экран монитора и щелкая мышкой. — Но мы стараемся такую создать — связь есть уже почти со всеми. Люди стараются перебираться на Остершельде и Вестершельде… это здесь, в Бельгии, — добавила она, перехватив уже мой взгляд и сменив язык на английский.
— Это такие острова большие у самого берега, с дамбами, — добавила Дрика для меня.
— Да, верно, — кивнула женщина, сняв очки и разминая пальцами покрасневшую переносицу. — Туда советуют всем переселяться. Море прокормит в любом случае, и оно же не пустит мертвых с материка.
— А как там с зомби? — уточнил я.
— Их уже уничтожают, — пояснила она. — Скоро, наверное, ни одного не останется. Здесь остается только анклав в порту, вот этот самый, и отдельные группы людей, которые не хотят ни с кем объединяться.
— А что в Нидерландах? — спросила Дрика.
— Почти то же самое, — ответила женщина.
Она взяла из коробки на столе салфетку и начала протирать стекла очков, и без того сверкавшие чистотой. Надев их вновь, она добавила:
— Там хотят очистить всю северную часть, от Амстердама до Ден-Хелдера. Провести границу по каналу, опутать все проволокой и там жить.
— Много людей осталось? — спросила Дрика.
— Не знаю, как в Голландии, но в Бельгии не больше семи процентов, — как-то сухо, глядя при этом не на нас, а в окно, ответила женщина. — Приблизительно.
Мне показалось, что она солгала насчет того, что ей неизвестен процент уцелевших в Голландии. Скорее всего, она не хотела заранее окончательно расстраивать Дрику, переложила ответственность на нее саму — мол, доедет и узнает. Да здесь и догадаться можно: у нас за спиной половина Европы осталась. Живых людей почти что и не видели, в Америке такое разве что в Калифорнии да в районе Нью-Йорка.
— Заполните анкету на тех, кого вы разыскиваете. — Женщина придвинула Дрике два распечатанных листа и карандаш. — Оставите здесь, завтра мы сможем вам точно сказать, числится ли разыскиваемое вами лицо в какой-то из баз данных, на живых ли или на погибших.
Голос звучал как запись, никаких эмоций. Настолько никаких, что я понял: каждое слово из уже в который раз произносимой речи ее ранит. Семь процентов осталось. Девяносто три процента или погибло, или ходит по земле в виде неживых разлагающихся тварей. Сколько среди них ее близких? Кто погиб у нее? Муж? Дети? Родители? Все, кого она знала?
Разговор смялся и смолк. Дрика тщательно заполнила анкету из множества пунктов, в которых перечислялись все возможные зацепки для опознания, перечитала внимательно и отодвинула по столу от себя.
— Завтра с утра можете заходить, — сказала женщина, положив листочки в стопку таких же. — Мы в девять утра открываемся. Желаю удачи.
Мы опять оказались на улице. Пожертвовали шесть патронов за две маленькие пластиковые бутылки минеральной воды, которые рыжий толстяк достал нам из переносного холодильника, — у него таких целый штабель стоял за спиной.
— Как думаешь, они что-то узнают про маму? — спросила Дрика, явно боясь услышать от меня какой-то конкретный ответ.
— Нет, я думаю, — сказал я не очень искренне. — Откуда им было всех людей в базы собрать? Да и в Бельгии мы пока, не в Нидерландах.
— Ну да, конечно, — с готовностью согласилась она.
— Пройдемся до рынка? — предложил я, вспомнив «целеуказание» толстяка из киоска.
— Да, давай.
