6

Нелегкие мысли о детях посещали Каспара все чаще. Раньше он думал, что стоит зажить мирной жизнью, как все наладится само собой, но вот дети подросли, а беспокойства меньше не становилось. Тут и успешные дела не всегда в радость были.

Хуберт, которому исполнилось двадцать, жениться тоже не хотел.

— Да ну их, этих баб, батя, я еще какому другому ремеслу поучиться хочу.

— Так ведь возраст, сынок, — настаивала Генриетта, — станешь старым бобылем, все над тобой смеяться будут.

— Ну и пускай, вон батя на тебе во сколько лет женился?

— Ты на отца не указывай, у него своя судьба была — нелегкая, а ты на всем готовом у нас, и при доме, и при деньгах. Жениться нужно, сынок.

— Не хочу я, лучше бате в красильне помогать буду. Или вон — кузню поставим.

Наконец Каспар и Хуберт пришли к своему трактиру. Все рабочие, позавтракав, уже были на местах, и только трое грузчиков еще потягивали чай. Они начинали рабочий день с рассветом, отгружая товар уходящим в путь купеческим караванам, и теперь, освободившись, получали свой завтрак.

— Доброе утро, хозяева! — поздоровались они.

— И вам того же, ребята, — ответил Каспар. Он кивнул служителю, что означало — чай с медом. Позавтракать они уже успели, Генриетта не отпустила бы их без каши со сливочным маслом или горячих блинчиков. Пока шли, плотный завтрак немного утрясался, и в трактире можно было без спешки выпить чаю и подождать, когда подойдут приказчики.

После отгрузки товара и запуска рабочей смены они собирались в трактире, чтобы обсудить проблемы и согласовать свои действия, поскольку у Каспара Фрая было почти полное производство товара — от шерстяной и льняной пряжи до крашеных тканей и готовых рубашек.

Пришли Луцвель и Певиц, они работали у Каспара уже давно. Был еще Патрик, но тот уволился, женившись в своем родном селе.

— Что у нас с капиролом и висейкой? — спросил Каспар Певица, который был главным в старой красильне.

— Капирольная смола крупчатая пошла, приходится по два раза обваривать — медленно работаем.

— А масла добавляли?

— Добавляли, все равно медленно.

— А много еще этой крупчатой осталось?

— Четыре мешка, за две недели используем, а пока — одно мучение.

— Что с холстами?

Этот вопрос адресовался Луцвелю.

— Та партия, что взяли у купцов с Батина, вся червем взялась, неделю назад перебирал — вроде чисто было, а сейчас опять.

— Сколько там штук?

— Двести пятьдесят три было, сейчас около семидесяти осталось.

— Хуберт, пойдешь с ним, вдвоем проверите все батинские штуки и те, что возле них лежали. Если червь туда переползет, весь товар в труху превратится.

— Хорошо, батя, — кивнул Хуберт, потягивая чай.

Открылась дверь, и показался Рыпа. Щеголяющий ныне в дорогом кафтане и в подбитых медными гвоздями сапогах, он был деятелен как прежде и полон всяческих идей.

— Хозяин, масло нынче дорого! — начал он еще от порога, даже не успев поздороваться.

— Да, масло недешево, — пряча улыбку, согласился Каспар.

— Капирол нам в самую монету обходится, пока смола крупчатая…

— Да уж, — опять кивнул Каспар, ожидая, что на этот раз выдумал Рыпа.

А тот уселся на стул, степенно разгладил усы и бороду, которые отрастил в последний год, и, взяв поданный служителем чай, осторожно потянул губами.

— Ай, ладно! — отмахнулся он, обжегшись в который раз. — Пусть остывает. Так я чего говорю, хозяин, у нас в Ливене четыре пирожочника, все четверо печенье в глине жарят и на ореховом масле — мода пошла такая. Больше двух раз тесто в масле кипятить нельзя, печенье шелухой пахнуть начинает, поэтому масло скармливают свиньям, собакам и домашним работникам. В лампу оно не годится, поскольку коптит, деревянное для этого лучше.

— Ты предлагаешь разводить капирол ореховым маслом? — усмехнулся Певиц.

— Да. Я уж и сторговался — по рилли за четвертную бочку.

— Хорошая цена, — кивнул Каспар.

Деревянное масло они брали по двенадцать рилли за бочку. Если бы задумка Рыпы удалась, получилась бы заметная экономия, поскольку в день уходило две бочки.

— Для первости я взял в горшке четыре меры, чтобы попробовать, — хватит.

— Молодец, после чая и попробуем.

Каспар вспомнил, как нелегко было Рыпе отвыкнуть от воровской жизни, хотя они со Слизнем и Свинчаткой твердо решили не возвращаться к старому. Через месяц после назначения на должность управляющего складом Рыпа, размазывая слезы, бросился Каспару в ноги:

— Помоги, хозяин, пропадаю!

— А что не так? — удивился Каспар.

— Украсть хочу!

— Чего украсть?

— Холсты! Холсты украсть хочу! Бросить на телегу и увезти!

— А куда увезти хочешь? — спокойно выспрашивал Каспар.

— Куда увезти? — Рыпа отер слезы и немного успокоился, соображая, куда же можно деть украденное. — На Лиман повезу, там кровосос товар скупает.

— И хорошо платит?

— Да где там… — Рыпа отмахнулся. — Когда впятеро дешевле, а когда и вдесятеро.

— То есть совсем мало получишь? — уточнил Каспар.

— Совсем мало. Разорение одно.

— Ну так ты сразу не продавай, есть-пить на что у тебя имеется?

— А то как же, хозяин! — повеселел Рыпа. — Восемь рилли каждый месяц получаю, а мне и четырех не проесть. Пить-то я бросил, лишь пиво иногда… — Рыпа вздохнул.

— Ты, если украсть захочется, укради и спрячь у себя в «димпартаменте». У тебя там места достаточно?

— На сто штук хватит, а больше мне не унести.

— Вот и хорошо. Только ты бери товар подороже, пурпур или блурин, а то чего холстянку таскать, с нее много не выгадаешь.

С этими наставлениями Каспар и оставил тогда Рыпу, а когда заходил к нему в «димпартамент», наблюдал, как растет или уменьшается стопка крашеных тканей — это отражало внутреннюю борьбу бывшего вора. Так продолжалось с полгода, потом Рыпа «переболел» воровской болезнью и все вернул на склад.

Каспар к этой теме больше не возвращался, а Рыпа радовал его деловой смекалкой и желанием слиться с командой, стать неотъемлемой частью торговой «шайки».