4

Уже на другой день с самого утра глашатаи отправились на Рыночную площадь, где давно не велось торговли, и принялись бить в барабаны, созывая людей для встречи с герцогом. Стражники бегали по улицам и тоже скликали горожан, люди осторожно выглядывали из окон, не зная, чего ожидать от этого представления.

Никто из них ни разу не видел нового герцога, который не в пример прежнему — Фердинанду — предпочитал в Ливене не показываться.

Стражники покричали и ушли, больше не навязывая своей воли, и горожане из любопытства потянулись на Рыночную площадь, на ходу обсуждая возможные причины сбора.

— Сказывают, на реке чудо случилось, вода столбом встала! — говорила какая-то женщина, кутаясь в побитую молью шаль.

— И чего с ней? — спросили у нее.

— Дык ничего! Встала и стоит! Вот и зовет нас херцок, чтобы ему помогли воду снова по реке пустить.

— Врешь, баба! — погрозил ей кулаком нетрезвый с ночи лодочник. — Я только с реки — течет она и никаким столбом не стоит!

— А можа снова кого вешать будут? — будничным тоном поинтересовалась кухарка бургомистра.

— Да кого теперь этим удивишь-то? — отмахнулась баба в шали. — Каждую неделю вешают, а у меня третьего дня кошку украли с котятами.

— И что?

— И нету. Везде искала — прямо с лукошком утащили.

— Это к засухе! — объявил лодочник.

— Почему к засухе? — переспросили его.

— Было уже такое — какой-то год у всех кошки пропадали, а потом засуха наступила и зима со снегом — все озерные упыри и передохли.

— Да, я это помню, — согласился с ним каретный мастер, известный также и тем, что добавлял в пиво березовый деготь — для крепости. — Тому минуло уже лет десять или более. Исчезли водяные все как один.

— А с кошками-то что? — не унималась баба в дырявой шали.

— А вот про кошек не помню, я тогда еще малой был.

Народу на площади собиралось все больше, но те, кто ожидал внеочередной казни, ошиблись. Виселица оказалась снята и уложена вдоль стен ратуши, остался только помост, на котором был расстелен ковер и стояли двое стражников в начищенных по такому случаю кирасах и шлемах.

Глашатаи уже ушли, поэтому все пребывали в неведении — что же тут будет. Примерно через четверть часа показалось около полусотни иноземных солдат герцога верхом на лошадках невиданной здесь имуксенской породы, за ними ехали два десятка гвардейцев.

Солдаты в шляпах и серых мундирах оказались арбалетчиками. Четверо из них заняли позиции на помосте, остальные разбежались по окрестным домам и вскоре появились у раскрытых окон и на скатах крыш.

Наблюдая эти странные приготовления, толпа начала роптать. Гвардейцы выстроились перед помостом и стали теснить людей, приговаривая:

— Подайсь назад! Назад подайсь, морда!

Оттеснив толпу на несколько шагов, они остались в оцеплении, люди робко переговаривались, но с площади никто не уходил — наоборот, любопытные все прибывали.

Вскоре послышался стук копыт и грохот железных ободьев, стражники бросились разгонять стоявших на Цветочной улице зевак, но те и сами стали прижиматься к стенам, давая дорогу карете герцога и его свите.

Заметно было, что и здесь молодой герцог отдал предпочтение гизгальдским солдатам, карету окружали всадники в серых мундирах и широкополых шляпах, а гвардейцы оставались только для вида — как носители герба герцогов Ангулемских.

— Ура герцогу! Ура герцогу! — первым закричал бургомистр, стоя у порожка висельного помоста. Сдернув шляпу, он махнул ею и зацепил пуговкой свой новый парик. Тот слетел на мостовую, явив горожанам голую, как деревянная бита, голову главы города. В толпе засмеялись, бургомистр торопливо поднял парик и скрылся за спинами советников, чтобы привести себя в порядок.

Карета остановилась, и герцог Бриан сбежал по ступеням на мостовую. Несколько человек крикнули «ура», их поддержали гвардейцы, стражники и гизгальдцы, однако последние даже это короткое слово ухитрялись произносить с акцентом.

Следом за герцогом из кареты неуклюже выбрался де Кримон, он старался не отставать от его светлости и вместе с ним поднялся на помост.

Разговоры стихли, все взоры были прикованы к фигуре герцога, которого здесь видели впервые.

— Что-то не шибко он на Фердинанда похож…

— Ножны-то — чистое золото!

— А кудри — завитые, небось парикмахер постарался.

— У нас на Угольной банщик хорошо стрижет и берет недорого.

— Да тихо вы, его светлость речь говорить будет! — прикрикнул на всех мельник с северной окраины.

— А ты почем знаешь, червяк мучной?

Ответить мельник не успел, герцог раскинул руки, словно собираясь обнять собравшихся на площади, и произнес:

— Милейшие и добрейшие мои подданные, сограждане, земляки! Король Филипп Рембург вознамерился пойти на нас войной, чтобы отобрать наши земли, дома, луга и рощи! Его солдаты станут вас избивать, казнить и уводить в плен, ваших жен обесчестят, детей сделают рабами. Скот изведут на шлизтвиг… — поняв, что применил гизгальдское слово, герцог повернулся за подсказкой к де Кримону, тот лишь пожал плечами, а стоявший неподалеку гвардеец прошипел:

— Холодец, ваша светлость…

— Да, ваш скот изведут на холодец и вкусный бульон с картошкой и перцами. Э-э… перцем, кажется.

Герцог сделал паузу, прикидывая, достаточно ли ужасов оккупации он описал, и, решив, что достаточно, выхватил из ножен узкий дуэльный меч и крикнул:

— Отстоим же родной Фатерланд! Соединимся в едином порыве, герцог Ангулемский и его доблестные подданные — рыцари, не ведающие поражения! Записывайтесь в войско, отбросим короля Филиппа к Студеному океану! Ура!

— Ура! Ура! — уже бодрее закричали горожане, кое-где в небо взлетели шляпы, а где-то подброшенный в запале костыль.

— Подходите, записывайтесь в гвардию герцога Ангулемского! — закричал рослый сержант, потрясая чистым листом бумаги.

Тем временем герцог вернулся в карету, следом шмыгнул хромой де Кримон, возница щелкнул бичом, и экипаж понесся прочь, а за ним и длинный эскорт солдат в шляпах и шлемах с плюмажем.