22
Домой Каспар вернулся уже в глубоких сумерках. Услышав на лестнице шаги, Генриетта распахнула дверь и при виде мужа с облегчением перевела дух:
— Ну наконец-то, а то все нет и нет! Я уж не знала, что и думать!
— Все в порядке, дорогая, просто дел было много.
Каспар перешагнул порог, повесил шляпу и с трудом стянул сапоги.
— Уфф! Натрудился так, будто в одиночку все холсты на мануфактуре переполоскал.
Генриетта поспешила на кухню и прибавила фитили двум светильникам. Каспар прошел за ней, опустился на большой табурет и сложил перед собой руки.
Пока жена хлопотала у плиты, прибежали Ева и Хуберт.
— Ну и как там? — спросил сын.
— Теперь — приемлемо, — ответил Каспар. — Король с прислугой разместился в ратуше, а ее величество устроилась в «Коте и Ботинке».
— Небось хозяевам переполоху было! — заметила Генриетта, взбивая яйца для омлета.
— Не то слово, — усмехнулся Каспар. — До земли кланялись, да все «ваше величество, ваше величество».
— И что королева, правду говорят, что очень хороша? — спросила Генриетта.
— Не знаю, я близко не подходил. Подальше от начальников, поближе к котелку.
— Я знаю, так солдаты говорят, — заметила Ева.
— Ты все знаешь, — улыбнулся отец.
Зашкварчало масло, и Генриетта вылила на сковороду взбитые с резаной зеленью яйца. По кухне поплыл аппетитный запах, Каспар почувствовал, как сильно он проголодался.
— Куда же войско разместили? — спросил Хуберт.
— Некоторой частью по пустым складам, но основная сила пошла в замок.
— Там места много, — кивнул Хуберт. — И в казармах, и в покоях.
— А ров там просто страшный, — повела плечами Ева, вспомнив, как однажды висела над ним и едва не сорвалась вместе с подоспевшей матерью.
— И куда теперь это войско — так и будет в городе торчать?
— Думаю, дальше на Кремптон двинутся, а куда потом — не знаю.
Омлет был готов, Генриетта ловко перевернула его на широкое блюдо и поставила перед Каспаром.
— Хорошо, хоть бургомистр немного оклемался, стал помогать да бегать, а то бы я до утра домой не заявился.
После недолгой внутренней борьбы Ева не удержалась, чтобы не похвастаться:
— А мне один граф понравился!
— Чего тебе понравилось? — переспросила мать.
— Граф. Молодой и красивый, вот.
— Да где ж ты его нашла, графа-то? — усмехнулась Генриетта, присаживаясь к столу.
— А я… — Ева осеклась, о том, чтобы рассказать правду, не могло быть и речи.
— Я Ирбиса прогуливала и поехала вокруг стены…
— Тебе же сказано, дальше реки никуда не ездить, — строго заметил Каспар. — Лошадь дорогая, воры за такую убить могут!
— Так они, может, и пытались убить, да она не далась, — усмехнулся Хуберт.
— Что? Что такое, Ева? — насторожился Каспар, откладывая вилку.
— Да врет он все, папа, какие могут быть воры на дороге?
— А меч ржавый откуда притащила? — парировал брат.
— Нашла. Потому и ржавый.
— Ева, ну-ка посмотри на меня! — потребовала мать.
— Ну я… — замялась Ева. Поднять глаза она боялась, обмануть мать было невозможно. — Там и не воры вовсе, а так — пьяные оборванцы. Я их шуганула, они и разбежались, а я этот меч ржавый подобрала. — Ева вздохнула. — Все-таки первый трофей…
— И последний, — резюмировал отец. — Я прикажу Табрицию, чтобы лошадь тебе больше не давал.
— Ну и пожалуйста… Ну и ладно…
На глаза Евы навернулись слезы.
— А я все равно с графом познакомилась, и мы с ним долго разговаривали, а еще он сказал, что придет в гости. Вот!
— Чего ты мелешь, какой граф? — усмехнулся Хуберт. Ему нравилось поддразнивать сестру.
— Грегори Матиус де Шермон, граф Одуанский и Бризо! — выпалила Ева и с видом победительницы посмотрела на брата.
За столом воцарилась тишина. Каспар молчал, а Генриетта и Хуберт выжидающе на него смотрели, ведь это именно он занимался расселением короля Филиппа и его приближенных.
— Граф де Шермон Одуанский — ближайший сподвижник короля, — наконец произнес Каспар. — Он весьма волен в общении с его величеством, придворные господа заискивают перед ним, как перед королевским родственником.
— Вот! Что я говорила! — воскликнула Ева и с триумфальным видом щелкнула Хуберта по лбу, но тот даже не повел своими широкими плечами.
— Отец, ты можешь что-то разъяснить, а то у меня голова идет кругом, — пожаловалась Генриетта. — Где она набедокурила?
— Хорошо, — кивнул Каспар и, обращаясь к дочери, спросил: — Как выглядел граф?
— Обыкновенно. Шляпа, кираса, сапоги, шпоры. Платье зеленое с серым, меч при нем — четыре фута, рукоятка, плетенная рубчиком. Наплечники черненые, правый чуть смят, на наплечниках герб.
— Герб золоченый или эмалевый?! — привставая, спросил Каспар.
— Эмалевый.
— Что на гербе?
— Голова волка, меч, рыба и листья дуба.
Каспар со вздохом опустился на табурет:
— Да, это он.
— И что же ты ему наговорила?! — спросила Генриетта, не ожидая услышать ничего хорошего.
— Мы просто побеседовали, он спросил, как меня зовут и кто научил меня так здорово драться, а я…
— И с кем же ты дралась, Ева? Ты ведь сказала, что только «шуганула»? — спросил Каспар, и Ева поняла, что из-за своего желания похвастать окончательно проговорилась.
— Рассказывай, раз попалась, — потребовала Генриетта.
Ева шмыгнула носом, вытерла проступившие слезы и поведала о том, как поехала вдоль северной дороги, чтобы посмотреть на войско короля, как ввязалась в драку с разбойниками и познакомилась с графом. Но чтобы хоть немного уменьшить свою великую вину, напомнила, что молодой граф обещал навестить ее в доме отца.
— В это трудно поверить, но говорит складно, — сказал Каспар, когда Ева закончила свой рассказ.
— Не нравится мне это, — сказал Генриетта, поднимаясь. — У дворян с простыми девушками игры известные. Нужно ее спрятать на недельку, чтобы нигде не появлялась, а приедет этот граф, скажем, в деревню отправили.
— Да, — согласился Хуберт. — На исправление.
Ева начала подвывать.
— Перестань, — сказал Каспар. — Сама нарушила все запреты, теперь не обессудь, хорошо, если порота не будешь. Иди к себе…
Ева, всхлипывая, поднялась и вышла из кухни. Хуберт со вздохом сказал:
— А мне ее жалко. Не годится для нее школа девчачья, она у нас не девка, она — бювард.
— Бювард, — повторил Каспар, вздыхая. — Ладно, пойду спать, чую я, завтрашний день будет такой же тяжелый.
