ГЛАВА 12
Владивосток, май 2012 года
— Дети Черной кошки под предводительством Высшей — Эржебеты Батори — известный, очень сильный упыриный клан из Венгрии. Владеют сетью дорогих клиник пластической хирургии, фирм по производству антивозрастной косметики. Используют стволовые клетки и плаценту — все не совсем законно, конечно, но это обычная практика упырей. Как я сразу о них не подумал…
Стилеты на месте. Кольт тоже. Патроны к нему. Два водяных пистолета…
Маша тихо сидела в кресле в углу, исподлобья следила за моими сборами.
— Но ведь общеизвестно, что Эржебета Батори умерла своей смертью в заточении, в собственном замке. Так во всех книгах написано, это считается историческим фактом. Разве нет?
— Версия для непосвященных. На самом деле умерла не она, а ее кузина, София Батори, ровесница Эржебеты. В молодости они были очень похожи, только двоюродная сестра состарилась гораздо раньше, как положено. Но и Эржебета сильно сдала за годы заключения. Так что разницы никто не заметил.
Запасные капсулы к водяному пистолету…
— Куда ты потащил эту бутыль? Зачем тебе двадцать литров воды?
— Она святая. Пригодится…
Очки ночного видения — фиг пойми, вдруг еще этой ночью доберусь до той лаборатории… Распятие, Библия, молитвенник… И один звонок отцу Константину. Надеюсь, батюшки не станут на этот раз долго думать. Лично у меня — война.
— И как Эржебета стала вампиром?
— Ну вообще считается, что вампиризмом награждает дьявол. За особые заслуги, так сказать. Думаю, у Батори заслуг хватало, если ее даже в Книгу Гиннесса занесли как самую плодовитую серийную убийцу.
Маша надула губки:
— И что теперь?
— А теперь, солнышко, я поеду по делам. А ты закроешься на ключ и будешь сидеть тихо.
— Но я хочу с тобой…
— А я не разрешаю! Этот дом — самое безопасное место во всем городе. И ты останешься здесь. Через двор они прорваться не должны — там многослойная защита. Но на всякий случай запомни: никому не открывать, никого в дом не приглашать.
Я поцеловал Машу, вложил ей в руку ключи от дома, вышел, набрал Чонга:
— Ну ты как там, кишки уже засунул на место?
Что-то опустилось на крышу машины, следом в окне показалась перевернутая морда упыря. Китаец постучал пальцем по стеклу, я открыл окно.
— Засунул, — сказал он, по-змеиному втягиваясь в салон. — О своей перистальтике лучше заботься.
На Чонге опять был невесть откуда взявшийся новый плащ, взамен порванного в схватке с кошками.
— Куда едем? — спросил он.
— К Чжану, вестимо. Будем пытать Джанджи, другого выхода нет.
— Тогда я прямо сейчас свяжусь с боссом. — Чонг принялся терзать планшетник.
— Не думаю, что вы сумеете добиться от Джанджи большего, чем моя служба безопасности, — выслушав его, сказал мастер Чжан. Обезьянка скорчила издевательскую физиономию.
— Ну про зверобога-то он нам сказал, а вас только материл, — ввернул я.
— В любом случае, можно попробовать, — согласился глава киан-ши. — Делайте с ним все что угодно. Я буду наблюдать за допросом. Сегодня из дома пропали еще трое моих подданных.
— Кстати, в тайге так никого и не нашли? Ваши подданные, как я понимаю, массово туда подались.
— Нет. До сих пор идет поисковая операция, но безуспешно.
Мартышка разразилась печальным верещанием, мастер Чжан отключился.
Наверное, впервые за много тысячелетий он чувствовал себя беспомощным идиотом. Нельзя сказать, чтобы я ему сочувствовал. Но понимал — однозначно.
Особенно когда пришло новое письмо от осведомителя. Еще шесть убийств. Подданные мастера Чжана продолжали жрать людей. Причем четыре человека из шести были загрызены под Уссурийском. Твари зачем-то двигались в сторону тайги.
— Если срочно не найти лабораторию, через недельку твоя машина на улицах будет увязать в трупах, — жизнерадостно заметил Чонг, рассматривая фото убитых.
— Опять наркоманов кусал, обдолбыш упыриный? — вместо ответа зарычал я.
Китаец замахал руками:
— Ладно, ладно, не нуждаешься в дружеской поддержке — так и скажи. Я помолчу…
— Вот и молчи, пока я в качестве дружеской поддержки «Отче наш» тебе не прочел!
До самой резиденции клана киан-ши ехали в блаженной тишине. Прибыв на место, тут же отправились к камере Джанджи. Тут же в углу замерцал монитор: мастер Чжан, как и обещал, наблюдал за допросом.
Как обычно, вурдалак сидел в углу, закутавшись в собственные крылья.
— Как пытать будем? — деловито спросил Чонг, разглядывая гигантского нетопыря. — Ножичками или, может, огнем?
Глаза китайца блестели, на лице появилось возбужденное выражение.
— Нет уж, — сказал я. — Ваши методы ему язык не развязали. Буду использовать свои, раз мне дали полную свободу действий. — Повернувшись к охраннику, добавил: — Открой мне. А сам отойди, если не хочешь издохнуть. И все остальные тоже!
Секьюрити бросил вопросительный взгляд на монитор. Мастер Чжан с обезьяной синхронно кивнули.
Прозрачная перегородка отъехала, я шагнул внутрь, вынимая водяные пистолеты. Чудище даже не пошевелилось, но я знал, что оно исподтишка наблюдает за незваным гостем, выбирая удобный момент для нападения. Перегородка бесшумно опустилась за моей спиной.
Вурдалаки бывают еще быстрее вампиров, так что я не стал рисковать, тут же начал читать молитву изгнания бесов:
— Господи, благослови! Господи Боже, Матерь Божия, Иисусе Сладчайший…
Чонг достал айпод, деловито вставил в уши наушники и теперь ритмично подпрыгивал за прозрачной стеной, выкрикивая:
They cry in the dark, so you can't see their tears!..
— …Ангелы-хранители и все святые, помогите изгнать бесов и вылечить раба Божьего Джанджи!
Тварь дернулась, словно ее током ударило. Работает, удовлетворенно подумал я. Это всегда работало…
Конечно, Джанджи и до обращения в вурдалака был дохлым, так что никакие бесы из него не вышли бы. Но это и делало молитву такой болезненной: сущность нежити корчилась, не в силах покинуть тело и доставляя ему страдания. Правда, бесноватые вопли Чонга:
Hell, Hell is for Hell, Hell is for Hell, Hell
is for children!.. —
сбивали меня с настроя.
— Во имя Отца, Сына и Духа Святаго, выходите из тела раба Божьего Джанджи!
Монстр взвизгнул, задергался и упал на пол, беспорядочно хлопая крыльями. Я замолчал, подождал, пока тварь немного оклемается, потом спросил:
— Где тебя держали?
— Н-не… пом-ню, — с трудом проговорил вурдалак.
— Хорошо. Повторим. — Я нажал на спусковой крючок, струя святой воды ударила в правое крыло нетопыря. — Господи, благослови!..
Джанджи корчился на полу, из пасти текла розовая пена. Облитое крыло съежилось и скрутилось, как будто было из пергамента.
— По-ща-ди… — прошептал он. — Там…
— Где? Скажи только, где?
— Подземелье… там мы были… там с нами делали… что-то… не помню…
— Это неважно, — перебил я. — Какое подземелье?
Хотя уже понимал, о чем идет речь.
— Не… помню… помню, было больно… кровь… вытягивали много крови… когда не осталось сил… меня взяли… долго тащили… потом выбросили…
— А Бэй? Помнишь Бэя?
— Бэй там остался… говорил… все равно убегу… он был сильным… очень сильным…
Похоже, и убежал, подумалось мне. И даже сумел выбраться и свалить в тайгу. Лучше б он этого не делал, издох бы там. Но нет, тварина выперлась и убила кучу народу. Как вылез? А ведь недаром мне тогда показалось, что в одном месте стена слишком гладкая…
Но теперь у меня в руках была зацепка. Вряд ли Джанджи мог сказать что-нибудь еще. Судя по всему, с рассудком у вурдалака было так себе. Я вытащил кольт, поднял, целясь в уродливую башку.
— Прошу вас, Иван, — вмешался мастер Чжан. — Я не давал согласия на его уничтожение. Он еще понадобится для опытов.
— Хрен с вами, сами смотрите.
Как по мне, безопаснее было бы пристрелить монстра. Но что поделаешь — Церковь требовала от меня лояльности к упырям, да и выяснять отношения было некогда. Я вышел из комнаты.
— Вы все слышали. Мы сейчас же идем туда.
— Все организую, — коротко проговорил мастер Чжан, и на этот раз я ему поверил. На карту была поставлена жизнь клана.
Еще один короткий звонок.
— Понял, — ответил отец Константин. — Дай нам час, чадо.
Из истории рода Батори
Замок Чахтице, 28 декабря 1610 года от Рождества Христова
Серое, серое небо над серыми Карпатами. Под ним и снег тоже казался серым, как пепел. Кружил в сером воздухе, накрывал серую землю.
Серо было на душе у всадника, который мчался к замку Чахтице во главе отряда вооруженных до зубов гайдуков.
Близко уже. Дьёрдь пустил коня во весь опор. Чего тянуть, продлевать боль, сомнения? Скорее покончить со всем…
Николаус Зриньи и Георг Хоммонаи тоже пришпорили лошадей. Зятьям Эржебеты было не по себе — страшились того, что собирались сделать. И ни оружие, ни кольчуги, ни опытные, испытанные в боях гайдуки не давали чувства защищенности. Да ничего уже не изменить было, все решено.
Дьёрдь поднялся по каменистой дороге, остановил коня, забарабанил в ворота.
— Именем его императорского величества Матиаса Первого, откройте палатину Венгрии!
Ворота отворились, охранники молча пропустили отряд. Пуст, холоден, тих был Чахтице. Ни слуг не видно, ни господ. Лишь цыганские шатры уныло трепетали на ветру, намокали под сырым снегом. Их обитатели куда-то исчезли, покинули жилища.
Тяжело ступая, Дьёрдь пересек двор, поднялся на крыльцо и вошел в замок. Распинывая черных кошек, зашагал по лестнице. За ним — отряд. Челядь испуганно жалась по углам, разбегалась при виде мрачных людей, которые решительно, никого не спрашивая, поднялись в столовую.
Дьёрдь вошел первым, следом шагнули Хоммонаи со Зриньи, растеряв изрядную долю решимости. Гайдуки замерли возле дверей.
Эржебета и ее сын Пал сидели за длинным столом, обедали. Вышколенные служанки, подносившие серебряные блюда со снедью, даже при виде незваных гостей не остановились, не прервали отточенных, словно танец, движений. Впрочем, все яства подавались мальчику, перед графинею стояли всего одна тарелка и кубок.
Эржебета, в черном платье дорогого бархата, сидела, гордо выпрямив спину. Черные, без признака седины волосы, идеально белая кожа без единой морщинки, блестящие глаза. Хороша, с тоскою думал Дьёрдь. И теперь, в пятьдесят, все так же хороша… Кто знает, будь Эржебета не так красива, быть может, легче ему было бы исполнять свой долг?
— Светлый день Рождества Христова недавно отпраздновали, — ровно проговорила графиня, глядя прямо перед собою. — Новый год еще впереди. Так почему ж в моем доме столько гостей?..
Она отхлебнула из кубка, окрасила губы багровым. Гости молчали.
— Здравствуй, Дьёрдь. Рада тебя видеть, старый друг. Как твои палатинские дела, Дьёрдь?
Молчал Дьёрдь, лишь не мог оторвать взгляда от красной полосы на губах графини. А она продолжала:
— Здравствуйте и вы, любезные зятья Николаус и Георг. Как поживают ваши жены, мои дорогие дочери?
Слова ее тяжело падали на души, смущали умы, и казалось, низкий голос этой женщины околдовывает людей, заставляет их отступить… Дьёрдь ощутил, как в сердце впивается боль. Коротко бросил:
— Довольно!
Кивнул гайдукам. Те вышли.
Розовый язык медленно прошелся по губам, слизывая остатки багровой влаги.
— Как твоя семья, Дьёрдь? — как ни в чем не бывало продолжила расспрашивать графиня. — Здорова ли красавица-жена, Эржебета Чобор? И как живется прелестной дочери твоей Юдите? Счастлива ли она замужем? Вы, дорогие зятья, скажите: получили ли вы мои подарки на Рождество? Понравились ли внукам моим игрушки, сладости? К лицу ли пришлись дочерям опалы да жемчуга? А вы сами, Николаус и Георг, рады ли золотым флоринам, которые вам послала теща?
Боль в сердце нарастала. Скоро терпеть ее будет невозможно. Зачем, Эржебета? Просил же тебя, предупреждал…
— Там они, в кладовой, — сказал, входя, командир гайдуков. — Так что, осмелюсь доложить, ваше сиятельство, страх посмотреть. На войне и то такого не увидишь…
Дьёрдь отправился за солдатом. Эржебета осталась сидеть за столом, даже головы не повернула.
В одной из многочисленных кладовых на соломенной подстилке лежали три изможденные, худые, словно скелеты, девушки. Тела их покрывали страшные раны и следы незаживших ожогов. Несчастные были без сознания.
— Сколько ж она пытала бедняжек, — прошептал один из гайдуков.
В отряде поднялся ропот. Каждый на месте служанок видел жену, сестру или дочь…
— На кол ведьму!
— На костер!
Дьёрдь повелительно поднял руку:
— Виновные предстанут перед судом. Позвать сюда всех слуг.
Гайдуки рассыпались по замку. Ловили челядь, сгоняли к палатину. Вскоре на кухне стало не протолкнуться от людей. Слуги жались друг к другу, шептались встревоженно, переговаривались. Дьёрдь обвел толпу тяжелым взглядом, шум смолк.
— Как живется вам в Чахтице, люди? Добра ли ваша хозяйка? Есть ли те, кто хочет рассказать о ее доброте?
Они молчали.
— Боитесь наказания графини? — усмехнулся Турзо. — Не бойтесь. Больше не будет его. Говорите.
Слуги снова зашептались.
— Слово палатина даю! — повысил голос Дьёрдь. — Нет больше тут ее власти. Я — власть, и я здесь, чтобы защитить вас!
— А что ж так поздно? — сказал кто-то. — Полдеревни уже по лесам зарыто…
И тут шквал выкриков обрушился на Дьёрдя:
— Пыточный дом она тут построила, людей резала и жгла!
— У девок кровь сцеживала и купалась в ней!
— Потому такая молодая, лидерка проклятая!
— Ничто ее не берет!
— Я, я скажу, ваша светлость, — выскочила вперед Агнешка. — Все знаем, все видели своими глазами! В подвал заглядывали, смотрели, как девок она пытала!
— Ишь, какая бойкая, — нехорошо усмехнулся Дьёрдь. — А в суде повторишь?
— Повторю, господин судья! И вон, Пирошка тоже подтвердит. Вместе мы глядели-то…
— Врешь все, гадина!
В круг выбежала Йо Илона:
— Не слушайте ее, добрый господин! Она как псина трусливая: что-то увидала и брешет.
— Сама ты брешешь, проклятая! — завизжала Агнешка. — Это ж главная помощница графини, господин судья! Она ей девок из деревень приводила. Она и держала бедных, когда графиня их резала! Да Илонку Йо все боялись, мясником звали!
— Взять, — бросил Дьёрдь, и гайдуки скрутили огромную бабищу.
— На тебе моя кровь будет, — плюнула Йо Илона.
— Да и будет, отмоюсь! — орала Агнешка. — Тебе вот только уж не отмыться, столько ты ее пролила! Вон еще одна стоит, Дорка! Эта самая злючая, ваша светлость! Она и пытала бедняжек сама, и закапывала потом! А уж в Пиштяне что они утворили, господин! Два десятка девок зараз голодом уморили!
Дорку тоже схватили, связали, поставили рядом с Йо Илоной. Ката сама подошла к пленницам, встала рядом.
— И эта, вы не смотрите, господин судья, что она такая тихая — воды не замутит! На самом деле тоже пособница! — подхватила наконец Пирошка. — И еще одного здесь нет, горбуна Фицко.
— А он ведь графинюшкин палач, — добавила Агнешка. — Его все боятся!
— Этих увести, — сказал Дьёрдь.
А сам с солдатами тотчас взял факелы, отправился на поиски горбуна.
Долго бродили они по замку. Фицко нигде не было. Спустились в подвалы, запетляли по бесчисленным переходам. Наконец Турзо услышал чьи-то осторожные шаги. Остановился, сделал знак гайдукам, те рванулись вперед.
— Предатель! Проклятый!
Фицко напал сзади, ударил в спину, сбивая Дьёрдя с ног. Тот устоял, развернулся, пошел на горбуна.
— Иуда! Ты ж у ней гостил, хлеб у ней ел! А теперь…
В руке Фицко блеснул широкий нож. Турзо потянул из-за пояса саблю.
Из темноты раздалось рычание. Пять черных псов окружили людей, подбирались боковыми коридорами, шли, припадая к земле, готовились к прыжку. Адовым пламенем горели их глаза.
— Ату их, собачки! — заревел Фицко. — Жрите иуду!
— Бей, ребята! — крикнул Дьёрдь.
Он выбил нож из рук горбуна, полоснул саблей сверху вниз, оставив на плече Фицко глубокую рану. Тот застонал, но все равно упрямо шел вперед.
Огромные псы дрались за хозяина до последнего. Прыгали на врагов, сбивали с ног, стараясь добраться до горла, вгрызались в плоть, рвали, кусали…
— Бей, не бойся, ребята!
Дьёрдь сам зарубил двух собак. Показал, что не адовы это бестии, не демоны — обычные кабыздохи дворовые, только на убийство людей натасканные.
Все псы неподвижными сгустками тьмы остались лежать в коридоре подвала, а их хозяина, избитого, обездвиженного, поволокли наверх.
В сером небе по-прежнему кружился серый снег, когда отряд отправился обратно, вниз по каменистой тропе. На этот раз всадники двигались медленно, вели связанных, скованных цепями пленниц — Йо Илону, Дорку и Кату. Полуживого Фицко скинули на пол кибитки, в которой везли арестованную Эржебету Батори. Она всю дорогу отирала платком кровь со лба верного слуги.
— Вам не холодно, графиня? — К кибитке подъехал Дьёрдь, взглянул сурово. Но где-то глубоко под этой жесткостью чувствовалась привычная забота.
Взглянула умоляюще, только об одном попросила:
— Не оставь моего сына, Дьёрдь!
— Моим решением он передается на воспитание семьи Зриньи. Прости, они потребовали. Так положено по закону. Больше ничего сделать не могу.
Эржебета застонала, залилась слезами. Турзо, помрачнев еще больше, отъехал от кибитки.
Только Николаус Зриньи с Георгом Хоммонаи не участвовали в поимке и доставке преступников. В это время они в подвале, в тайной комнате, где хранилась казна, считали сундуки с золотом. Поделив казну поровну, перепрятали в надежные места, чтобы позже забрать, и отправились по домам.
Вместе со Зриньи уехал четырнадцатилетний Пал.
На следующий день Эржебету и ее пособников доставили в замок Биче, владения Дьёрдя Турзо.
