7
Царицы не оказалось в той комнате, где я разговаривал с ней впервые. Там меня ожидала служанка, по плечам которой плавно стекали темные волосы, она не прятала ни всепонимающей улыбки, ни глаз-терновинок. Подняв масляную лампу, девушка повела меня по верхним этажам дворца через лабиринт лестниц, коридоров и комнат. Я решил, что она намеренно пытается запутать меня.
– Неужели дорогу к покоям царицы можно скрыть? – спросил я как бы в шутку.
Желтый огонек лампы высветил загадочную улыбку, она посмотрела на меня и сказала:
– Увидишь.
Так и вышло. Наконец мы оказались возле невысокой деревянной дверцы, которой заканчивался совершенно пустой коридор. Я мог слышать, как скулит за стенами полночный ветер, хотя рядом не было ни одного окна.
"Значит, мы поднялись высоко", – решил я.
Служанка поскреблась в дверь, створки безмолвно распахнулись. Шагнув через порог, она пригласила меня следовать за собой. Я склонил голову, чтобы не задеть нижнюю притолоку. Служанка скользнула обратно и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
В палатах царицы было темно, темней, чем в самую черную безлунную полночь. Мрак казался столь глубоким и полным, что мне даже померещилось, будто я шагнул в небытие, в пустоту, где не могли существовать свет и тепло. Мое дыхание пресеклось. Я вытянул руки, пытаясь, подобно слепцу, на ощупь отыскать какую-то опору в этой стигийской пропасти. И я искал ее, а чувства твердили мне, что я падаю в бездну, где не существует ни времени, ни пространства. Панический страх уже овладевал мной…
И тут я увидел едва заметный огонек. Он мерцал робко, подобно первой утренней звезде, и я даже усомнился в том, что он на самом деле существует. Впрочем, постепенно свет становился ярче. Я уже слышал шаги босых ног, слабые отзвуки далекого смеха. Страх отступил, я смог вздохнуть и замер в безмолвии, ожидая, когда свет сделается более ярким, незаметно опустив руку к кинжалу, прикрытому хитоном.
Загорелись лампы – сначала неярким дрожащим светом, наконец они засияли в полную силу. И я увидел, что оказался в невероятно длинном и широком зале, далекий потолок скрывали тени. Пол мерцал белым мрамором, с обеих сторон рядами стояли массивные колонны из зеленого камня.
В дальнем конце зала восседала Олимпиада – или Гера? – на троне резной слоновой кости, украшенном чеканным золотом. Царица излучала великолепие, но змеи копошились у подножия ее трона, ползали по ступеням мраморного возвышения, по высокой спинке самого трона. Небольшие смертельно ядовитые змейки сплетались с огромными удавами, щели их зрачков сверкали.
Эта колоссальная комната не могла быть частью дворца Филиппа. Должно быть не заметив того, я проник в другой мир, в другую вселенную.
"Вот это колдовство! – решил я. – Простодушным воинам Филиппа даже не представить такого".
– Иди ко мне, Орион. – Низкий и мелодичный голос Олимпиады доносился словно из неведомой дали, и, хотя я стоял вдалеке от трона, мне показалось, что она находится рядом.
Я шел к ней словно в трансе, и путь этот казался мне бесконечным. Я не слышал ничего, лишь стук собственных сандалий по мраморному полу. И я следил за змеями, а они не отрывали от меня мерцающих глаз.
Наконец я оказался возле подножия трона. Медно-красное платье Олимпиады, гармонировавшее с цветом ее волос, оставляло нагим плечи и руки. В разрезе юбки виднелись длинные гладкие ноги. Драгоценности украшали ее грудь и пальцы. Царица взглянула на меня и улыбнулась, жестокая и прекрасная.
– Ты боишься меня, Орион?
– Нет, – отвечал я, хотя один из питонов уже оплетал пятнистым буро-зеленым телом мои ноги, поднимаясь по мне словно по дереву. Я застыл, не в силах шагнуть, не в силах бежать, не в силах даже шевельнуть рукой или пальцами. И все же я не ощущал страха. Я был действительно околдован.
Олимпиада откинулась на спинку трона, гибкая кобра скользнула по ее нагому плечу и спустилась на грудь.
– Ты любишь меня, Орион?
– Нет, – сказал я. – Я люблю… Афину.
Улыбка ее сделалась холодной.
– Смертный не может любить богиню. Тебе нужна женщина из плоти и крови, ты любишь меня.
– Не хочу обидеть, но…
– И ты будешь любить меня! – отрезала она. – И никого другого.
Я обнаружил, что теперь больше не могу говорить. Питон сдавил мне грудь. Голова его оказалась прямо перед моим лицом и прикоснулась к щеке. В желтых щелях его глаз я не увидел ни следа мысли, змей повиновался приказам извне, подобно мне самому.
– Теперь ты будешь любить меня, – повторила Олимпиада. – И выполнишь мой приказ. Не только здесь и сейчас, но и всегда и везде я буду повелевать тобой.
Казалось, тело уже не принадлежало мне, оно сделалось машиной, которой управлял кто-то другой. Я мог еще думать, мог ощущать тяжесть и мощь могучих колец питона, уколы его языка. Еще я мог слышать слова Олимпиады… И увидел, как вспыхнули желтым огнем глаза царицы, когда она наклонилась вперед. Но я не мог повернуться, зная, что, если она пожелает, сердце мое остановится.
Кобра проползла по коленям Олимпиады и спустилась, обвив ножку трона. Броский металлический браслет на руке царицы оказался небольшой змейкой, теперь она скользнула вниз и застыла.
А потом Олимпиада встала, взяла обеими руками коралловую змейку и сделала три шага вперед.
– Ты будешь любить меня, – повторила она, – и делать то, что я прикажу тебе.
Царица приложила змейку к моему горлу. Тонкие клыки пронзили мою кожу, и огненный поток боли со скоростью электрического удара пробежал по моим венам. Я понял, почему Олимпиада сначала заставила питона обвить меня кольцами. Без него я просто бы рухнул на холодный мраморный пол.
Но я так и не потерял сознания, боль ослабла, оставив мое тело закоченевшим и совершенно бесчувственным. И когда Олимпиада повелела мне следовать за ней, я обнаружил, что питон соскользнул вниз и я могу идти. Царица привела меня в спальню, которая, казалось, висела в пустоте. Ступни мои ощущали нечто твердое, но, когда я взглянул вниз, там не было ничего, лишь крошечные огоньки мерцали в облаках холодного тумана – розовые, голубые, золотые, золотисто-зеленые.
Мы опустились на постель, столь же мягкую и упругую, как воды спокойного моря, звезды отовсюду взирали на нас. Олимпиада сбросила одежду, открывая великолепное тело, нежная кожа ее молоком светилась во мраке, вырисовывая силуэт прекрасной богини.
– Нравится ли тебе все это, Орион? – спросила она, опускаясь возле меня на колени.
Я не в силах был ответить иначе.
– Да.
Она сняла с меня одежду, укоризненно качнув головой при виде кинжала на моей ноге.
– Это подарок самого Одиссея, – пояснил я. – Из Трои.
Не говоря ни слова, она сняла кинжал и бросила его во тьму, окружавшую нашу постель.
– Теперь ты мой, Орион, – пробормотала она.
И мы любили друг друга… Неторопливое начало лишь разожгло пыл. И всякий раз в момент высшей страсти она кричала:
– Ты мой! Ты мой!
И постоянно спрашивала:
– Ну, кого любишь теперь, Орион?
Я не мог ответить. Власть ее над моим телом не позволяла мне произнести имя Афины. Потом страсть вновь пробуждалась, и тела наши сплетались, даря и получая наслаждение.
– А так она ласкала тебя? – спрашивала Олимпиада. – А это заставляла тебя делать?
Не знаю, сколько времени прошло, но наконец мы легли рядом под бесконечным океаном звезд, тяжело вздыхая, как загнанные животные.
– А теперь назови имя той женщины, которую ты любишь, Орион! – приказала она.
– Тебе оно не понравится, – отвечал я.
Я ожидал вспышки гнева, но Олимпиада расхохоталась:
– Она завладела тобой сильнее, чем я ожидала.
– Но мы любим друг друга.
– Это был только сон, Орион… Всего лишь твой сон. Забудь о ней, смирись с реальностью.
– Она любит меня… Афина… Аня.
Долго молчала она во тьме, а потом сказала:
– Богиня может принять человеческий облик и заниматься любовью со смертным. Но это не любовь, Орион.
– Кто я? – вырвалось у меня, когда власть ее надо мной чуть ослабела. – Почему я здесь оказался?
– Кто ты? Ну что ж, Орион, ты не представляешь собой ничего особенного. Ты человек… творение… тварь… игрушка богов. – И смех ее сделался жестоким.
Я закрыл глаза, стараясь понять, каким путем можно избежать объятий этой злой женщины. Именно она и была богиней Герой, которую я видел во сне. Или же все-таки передо мной всего-навсего ведьма Олимпиада, околдовавшая меня силой своего темного волшебства? Неужели мои воспоминания об Афине и других богах и богинях оставлены всего лишь яркими снами, порождены желанием узнать свое происхождение и еще стремлением к любви… к той, которая любит меня. Что же такое магия Олимпиады: простое чародейство или же сверхъестественные возможности истинной богини? Так я и уснул, пытаясь постичь глубины тайны.
Когда я открыл глаза, утренний свет уже лег на занавеси. В растерзанной постели возле меня спала нагая женщина. Благодаря румянам, размазавшимся по ее лицу, я понял, что вижу одну из гетер, прошлой ночью завершивших пиршество у Филиппа. Я осторожно поднялся, не желая ее будить. Белый утренний свет превратил ее в немолодую и усталую женщину, какой она и была на самом деле.
Встав, я бесшумно собрал свою одежду, аккуратно уложенную на кресло, стоявшее в уголке комнаты. Даже кинжал оказался на месте. Я оделся и, отогнув плотную ткань, прикрывавшую вход, наткнулся прямо на Павсания.
– Вижу, ты провел бурную ночь, – буркнул он.
Я не имел представления о том, как попал сюда, а потому промолчал.
– Проклятая Таис, как мужчина, выбирает только тех, кто ей нравится, – посетовал Павсаний, провожая меня по коридору к лестнице.
Мы спустились на первый этаж и вышли на улицу, еще безлюдную в ранний час.
– Как ты попал сюда? – ворчливо спросил Павсаний, ткнув пальцем за спину, в сторону дома Таис. Скромный двухэтажный домик сиял чистотой, его украшали ящики с яркими цветами под каждым окном.
Пожав плечами, я отвечал. Надеюсь, мои слова звучали убедительно:
– И в самом деле не знаю.
– Незачем пить, если теряешь память.
– Ты прав.
Никого не встретив, мы прошли по улице и поднялись к дворцу.
– Дело в том, – пояснил Павсаний, – что молодой Птолемей интересуется Таис. А она, получается, ищет твоей любви?
Птолемей принадлежал к числу приближенных Александра. Поговаривали также, что он был незаконным сыном Филиппа.
– Быть может, она просто хочет помучить его ревностью? – неловко пошутил я, размышляя о том, как угодил в дом и постель Таис.
– Подобная ревность, Орион, приносит с собой кровь и смерть.
Я беспечно повел плечами.
– Но у меня нет семьи и некому мстить за меня после смерти.
– Благодари богов за эту скромную милость, – пробормотал он.
Когда мы подошли к дворцовой стене, мне в голову пришел вопрос:
– А как ты узнал, где искать меня?
Павсаний бросил на меня мрачный взгляд:
– Одна из служанок царицы до первых петухов подняла меня и велела позаботиться о тебе… Сказала, чтобы я увел тебя отсюда прежде, чем Птолемей узнает об этом.
– А откуда узнала служанка?
– Я же сказал тебе – это служанка царицы. А ведьма знает обо всем, что происходит во дворце, причем иногда даже заранее.