Часть I
ЧП
1
Капитан Танюшин вышел из караульного помещения и, глубоко вдохнув чистый морозный воздух, привалился плечом к железной трубе, поддерживающей козырек над маленьким крыльцом. В роте не хватало двух командиров взводов и старшины, поэтому ротному приходилось заступать начкаром практически каждый третий день. Но капитан уже привык к этому. Вообще-то он вышел покурить, но после затхлого смрада караульного помещения чистый воздух показался настолько вкусным, что портить его табачным дымом расхотелось. Танюшин несколько минут просто стоял, дыша полной грудью и смотря на крупные звезды, ярко горящие в вышине. Мороз быстро забрался за шиворот и под мышки, недаром говорят: «Пришел марток — надевай семь порток», но возвращаться внутрь не хотелось. Запашок-с. В баню солдаты ходили последний раз месяц назад, а портянки и нижнее белье весь полк уже полгода стирал вручную, под холодной водой, поскольку горячую еще летом отключили за неуплату. К тому же в меню последние две недели был один только горох. На первое гороховый суп, иногда с коровьим выменем или пашиной вместо мяса, на второе пустая гороховая болтушка, да и на третье, похоже, была процеженная жижа, оставшаяся после супа. Но все это можно было выдержать, если бы хоть деньги платили. А то последний раз эти шуршащие российские бумажки он видел в руках еще в апреле. Ротный покосился в сторону леса, за которым скрывался небольшой военный поселок и вздохнул. Конфеты детям он последний раз покупал четыре месяца назад, да еще перед Новым годом в военторге выдали по одной пожухлой, кривой шоколадной медальке с давно истекшим сроком хранения, на каждого ребенка, записав в аршинный список долгов капитана еще по червонцу за медальку.
Дверь караулки с грохотом распахнулась, и на пороге появилось двое «треножников», возглавляемых разводящим. Танюшин сморщился:
— Опять Восьмой склад?
— Так точно, товарищ капитан, — кивнул разводящий и, с трудом сохраняя равновесие на скользкой дорожке, бросился к калитке.
Танюшин раздраженно сунул так и не прикуренную сигарету в пачку и, резко повернувшись, вошел в караулку. За последние два часа блокировка двери Восьмого склада срабатывала уже добрую дюжину раз.
Пульт ТСО ответил сразу.
— Никита, ну что там с Восьмым?
Контролер, дежуривший сегодня на пульте, последнее время пребывал в неизменно хорошем настроении. Его контракт истекал через две недели, и он уже давно упаковал свой скудный скарб, чтобы, не задерживаясь ни дня, покинуть этот богом забытый военный поселок.
— А чего ты хотел, Алексеич? Все ж разваливается.
— В общем, так, Никита, отрубай Восьмой к чертовой матери, — сердито сказал Танюшин. — А иначе у меня люди за… всю ночь бегать. Я туда лучше дополнительный пост выставлю.
— Это как знаешь, Алексеич, — весело отозвался контролер, — только имей в виду, мне придется все рубежи отрубать. Там еще летом все датчики пришлось на один кабель перекинуть. Сгнило все.
— Ну и черт с ним, — закруглил разговор капитан и, бросив трубку, придвинул к себе План боевой службы, чтобы сделать запись о выставлении дополнительного поста. В этот момент в караул ввалились вернувшиеся «треножники».
— Я приказал Восьмой отрубить, — сказал Танюшин разводящему. — Подними-ка третью смену четвертого поста, выставим дополнительный. У меня через полчаса проверка, сам и отведу.
— Так точно, — обрадованно отозвался разводящий, который уже осатанел от постоянной бестолковой беготни.
Спустя полчаса капитан застегнул портупею поверх полушубка, надел рукавицы-шубинки и, окинув взглядом укутанного в караульный тулуп тощего солдата-первогодка, спросил:
— Все понятно, солдат?
— Так точно, товарищ капитан, — уныло отозвался часовой. Положенные ему по уставу восемь часов сна окончательно пошли псу под хвост.
— Выше нос, солдат, — усмехнулся капитан, — в присяге что сказано? Стойко переносить тяготы и лишения военной службы. Вот и переноси.
— Так точно, товарищ капитан.
Восьмикилометровый кружок по периметру объекта Танюшин привычно завершил за час. Хотя пришлось немного поднажать. Обычно ночью выставлялось всего два поста: КПП на въездных воротах и патрульный на периметре, так что маршрут проверки был отработан еще сто лет назад, но сейчас пришлось сначала выставлять пост к Восьмому складу. За субботнюю ночь навалило много снега, но ни вчера, ни сегодня объектовский грейдер не работал, выходные, мать их, так что к складу пришлось пробираться через сугробы. Преодолев последний завал, капитан потопал ногами, отряхивая валенки, снял трубку под дырявым, покореженным караульным грибком, пару раз привычно стукнул ею о столб, чтобы сдвинулась примерзшая мембрана, и вызвал караул. Связь была ожидаемо отвратительной. Танюшин скривился:
— Вот что, солдат, докладывать будешь простым снятием трубки. Один хрен, ничего не слышно. Так что снял, подержал и вешай на место. Я буду знать, что ты еще живой. Понятно?
— Так точно, товарищ капитан, — привычно оттарабанил дежурный.
И ротный двинулся дальше.
Когда он уже подходил к караульному помещению, слева, у ворот, показались фары. Капитан бросил взгляд на часы. Пять часов. «Пищевоз» привез завтрак караулу. Он вздохнул и заторопился внутрь. Надо было приготовить бидончик. Из караула он всегда приносил домой около литра горохового супа. Какое ни есть, а подспорье.
2
Ваха выпустил автомат и спрятал руки в рукава куртки. Тонкие перчатки совершенно не держали тепло. Он покосился на Бекмурада. И как он смог прослужить два года в таком холоде? Правда, это было двенадцать лет назад, но вряд ли за прошедшее время погода сильно изменилась. Вах, так и умереть можно!
До небольшого городка, затерянного в сибирской тайге, они добрались неделю назад. Вся их группа была разбита на пять команд, численностью от трех до пяти человек. Вахе повезло попасть в одну команду с Хамсой, иорданским чеченцем и командиром всей группы. Кроме него в его команде был Бекмурад, лучше всех знавший секретный объект, который и был их целью, поскольку оттрубил на нем срочную от звонка до звонка, Ахмед, побратим, и верная собака Хамсы, и еще один молчаливый тип, то ли араб, то ли турок, о котором Ваха не знал почти ничего. Их команда оказалась единственной, которая остановилась в гостинице. Тетка-регистраторша приняла их довольно равнодушно. Только поинтересовалась:
— Чего привезли-то? Мандарины аль лимоны?
— Мандарины, тетка, мандарины, — поспешно согласился Ахмед.
— Ну так угоститя.
— Обязательно, — снова согласился Ахмед, — завтра принесу. Как фуру разгрузим, так и принесу.
— Я утром сменяюсь, — сожалеючи протянула тетка, — и заступлю только через два дня.
— Значит, через два дня, — Ахмед растянул губы в широкой улыбке, — какой разговор, дарагая?
Весь следующий день они отсыпались, а вечером Хамса вместе с Ахмедом, Бекмурадом, арабом и пятью старшими групп на лыжах, которые привезла с собой группа, прибывшая на фуре, загруженной снаряжением, тщательно укрытым наваленными поверху автомобильными покрышками, пошли через лес к объекту. И два часа лазали вокруг, разглядывая его в бинокли и приборы ночного видения. На следующее утро, когда Хамса с Ахмедом и арабом спустились в ресторан, Бекмурад, похохатывая, рассказал, как Хамса и араб намучились с лыжами. Они пересчитали палками все кусты и деревья в радиусе трех метров от лыжни и пропахали носом все встретившиеся на пути спуски и подъемы. Ваха вежливо улыбался, а сам с ужасом думал о том, что ему это еще предстоит. Им с Ахмедом хорошо, еще успели послужить в ТОЙ армии. Хотя, если послушать их рассказы, выходило, что хорошо как раз Вахе. Из-за того, что не успел.
Когда трое командиров вернулись из ресторана, в номере их уже ждали все, с кем они вечером ходили к объекту. Араб раскрыл «дипломат», вытащил оттуда какие-то схемы, листы сделанных то ли с воздуха, то ли вообще из космоса фотографий и еще кучу каких-то распечаток. Ахмед подозвал Ваху и, сунув ему несколько сотенных бумажек, приказал:
— Быстро на рынок, купишь килограмм восемь — десять мандаринов. Начнут спрашивать откуда — скажешь из Хасавюрта, приехали разузнать насчет торговли шинами. Но особо не распространяйся.
Ваха удивленно уставился на Ахмеда:
— Ты же сказал, что мандаринами. Ахмед усмехнулся:
— Э-э, для этих теток все кавказцы мандаринами торгуют, а на рынке так говорить нельзя. Зачем людей беспокоить и себе лишние проблемы создавать? Конкурентов никто не любит. У тех, кто этот район покрыл, милиция прикормлена.
Ваха восхищенно покачал головой. Ну, Ахмед, обо всем подумал.
Вернулся он через два часа. В номере стоял горьковатый запах кофе и кислый — немытого мужского тела, после свежего морозного воздуха ударивший в нос слишком сильно. Схемы и листы фотоснимков были разбросаны по всему столу, а все находящиеся в номере деловито раскладывали коврики, готовясь к намазу. Это означало, что все уже согласовано и до начала операции остались считанные часы. Несмотря на то что они были в военном походе и Коран разрешал не соблюдать время намаза, Хамса никогда не начинал серьезного дела, предварительно не обратившись к Аллаху. Ваха поспешно вывалил мандарины на одну из кроватей и достал свой молельный коврик.
В полночь они покинули гостиницу.
За спиной послышался хруст снега. Ваха поспешно выпростал руки из рукавов. Подошедший Ахмед, одетый в офицерскую шинель с капитанскими погонами, портупею и овчинную шапку с кокардой, остановился, яростно потер нос и щеки и тихо выругался:
— Когда они наконец подъедут? Совсем замерз.
Тут из-за поворота послышался натужный рокот двигателя, и чуть погодя стволы сосен, подходивших к самой дороге, осветились рассеянным светом фар. Ахмед замер, пробормотав:
— Бессмилле рахман рахим! — и бросился к дороге, высоко выкидывая ноги, чтобы не увязнуть в сугробе.
Прапорщик Наливайко дослуживал последний год. Осенью ему исполнялось пятьдесят, и, несмотря на то что командир части уж точно пробил бы ему очередное, шестое разрешение на продление срока службы, сам он оставаться не собирался. Здоровье было уже не то, да и с деньгами совсем труба. Конечно, начальнику столовой извернуться было немного легче, но и с продуктами в последнее время стало настолько туго, что никакого резона задерживаться в этом богом забытом поселке не было. Офицеры и прапорщики, что помоложе, еще кое-как перебивались браконьерством, иногда приволакивая из тайги заваленного из СВД лося или кабана. Тогда и ему кое-что перепадало, поскольку он слыл в части непревзойденным мастером по копчению окороков. Но за последние пару лет таких вынужденных охотников в округе развелось незнамо сколько. Так что поблизости всю дичь повыбили, а далеко уходить никто не мог. Некомплект командного состава в части был дикий, поэтому все ходили практически через день на ремень. Даже сдвоенные выходные были редкостью. А потому никакого резона служить дальше не было. Тем более что в небольшой деревеньке под Харьковом его давно уже дожидался домик с огородом, оставшийся в наследство от покойных родителей, да и российские военные пенсии на Украине еще кое-что стоили.
Этим утром он, как обычно, прибыл на службу в пять утра. «Пищевоз», старенький «ГАЗ-53» с фанерной будкой, уже стоял у задней двери столовой, и ночная смена солдат-поваров загружала в будку термосы с завтраком для караула. Сегодня было воскресенье, и караул выставлялся только один, да и тот маленький. Прапорщик заскочил в свой закуток перед продуктовой кладовой, вот уже сколько лет служивший ему чем-то вроде кабинета, переоделся в казенный полушубок и валенки и вернулся к машине. Солдат-водитель ковырялся под поднятым капотом.
— Ну чего там у тебя? — недовольно осведомился начальник столовой.
— Счас, — не разгибаясь, буркнул солдат и спустя пару секунд захлопнул капот. — Провод закрепил, на третьем цилиндре искра пропадала.
— Не застрянем? — озабоченно спросил Наливайко. — Сегодня выходной, вытаскивать некому. Пока тягач пришлют, часа три-четыре пройдет.
— Не-а, — замотал головой солдат, — все путем.
Они выехали из ворот в пятнадцать минут шестого. До объекта было около десяти километров по узкой лесной дороге, заваленной снегом, так что добраться до караула они должны были аккурат к шести часам.
Военного у поворота первым заметил водитель. Прапорщик мирно дремал в углу кабины. Когда рассеянный свет фар высветил одинокую фигуру в офицерской шинели, стоящую на обочине и отчаянно размахивающую руками, солдат вытаращил глаза и, резко затормозив, воскликнул:
— Товарищ прапорщик!
Начальник столовой открыл глаза и резко выпрямился.
— Господи, откуда этот чумной? Да еще в шинелишке. Замерз небось.
Он открыл дверь и, высунувшись из кабины, закричал:
— Эй, командир, давай сюда.
Офицер закивал и быстро двинулся вперед, держа правую руку за спиной. Наливайко прищурился:
— Не разгляжу, он что, нерусский, что ль?
— Похоже, чурка или грузин, — отозвался солдат.
Прапорщик открыл было рот, собираясь задать вопрос, но офицер вдруг выбросил вперед правую руку, в которой оказался пистолет с длинным толстым стволом. Наливайко испуганно замер. Пистолет пару раз дернулся, еле слышно щелкнув, и начальник столовой, в голове которого появились две новые дырки, медленно вывалился из кабины и упал у подножки машины.
3
Танюшин судорожно сглотнул. Черный зев глушителя, диаметром почти в два раза больше ствольного отверстия, смотрел ему прямо в лицо. Из глушителя ощутимо несло пороховой гарью, и это означало, что пистолет недавно стрелял. А значит, о судьбе старшего машины можно было не спрашивать.
— Капитан, у тебя жена есть? Ротный еле разлепил губы:
— Да.
— А дети?
— Д-да.
— Хочешь к ним вернуться? Танюшин нервно закивал.
— Значит, ты будешь делать все, что я скажу. Ты понял?
Капитан снова кивнул.
— Ну вот и хорошо. — Собеседник опустил пистолет и сел на обшарпанный табурет. — Сейчас ты начнешь правдиво и обстоятельно отвечать на мои вопросы.
Капитан закачал головой как китайский болванчик, только вверх-вниз, а не вправо-влево.
«Пищевоз» развернулся и сдал задом к калитке караула. Танюшин уже стоял на крыльце и курил. Бидончик ждал своей очереди на столе в комнате начальника караула. «Пищевоз» остановился, и разводной с грохотом распахнул калитку. Оба «тревожника» переминались рядом, ожидая, когда водитель откинет борт и можно забирать термосы и волочь в столовую. Ротный выбросил окурок и поднял глаза на звезды. В этот момент у калитки что-то быстро щелкнуло несколько раз. Ротный дернулся, но в калитку уже ввалились двое в черных масках, в руках у них были пистолеты с какими-то длинными, толстыми стволами, и до капитана как-то очень быстро дошло, что это глушители. Хотя он видел их только в кино. Один из ворвавшихся навел пистолет на капитана и приказал:
— Подними руки.
А другой скользнул внутрь караульного помещения. Танюшин почувствовал, как у него пересохло в горле и, не отрывая взгляда от скрючившихся на земле тел «тревожников» и разводящего, медленно вытянул руки вверх. И тут будто прорвало. Из кузова «пищевоза» вывалились еще десятка полтора боевиков, в основном кавказского вида, вооруженных уже не только пистолетами, и ринулись внутрь караульного помещения, а спустя полминуты в караульный дворик вошел еще один кавказец, одетый в офицерскую шинель с капитанскими погонами, с точно таким же пистолетом в руке. Он окинул капитана насмешливым взглядом, поднял пистолет и, направив ствол в грудь капитану, что-то приказал на незнакомом гортанном языке своему охраннику. Парень скрылся в караулке, откуда уже слышались приглушенные щелчки. Капитан судорожно сглотнул и зажмурил глаза. Все происходящее казалось кошмарным сном, который вот-вот НЕПРЕМЕННО должен закончиться. Дверь караулки хлопнула. Танюшин открыл глаза, но кошмар остался. На пороге караулки вновь появился охранник и что-то доложил «капитану», тот, глядя на Танюшина в упор, приказал:
— Внутрь. — И угрожающе добавил: — И без глупостей.
И вот последние десять минут ротный сидел на табурете в такой знакомой комнате начальника караула и тупо смотрел в одну точку, время от времени издавая привычные звуки в ответ на знакомые вопросы, а вокруг деловито шныряли абсолютно незнакомые люди.
— Итак, капитан, насколько я понял, ваш караул выставил только два поста. Так вот, должен вам сообщить, что обоих ваших часовых мы… нейтрализовали. Им вздумалось оказаться у КПП, когда мы подъехали.
Танюшин закрыл глаза и стиснул зубы. ДП в караул не выдавали уже месяца два, а на морозе аппетит нагуливался быстро, и часовые-периметровщики, в нарушение всех уставов, частенько поджидали «пищевоз» на КПП, чтобы выпросить у начальника столовой кусок сухаря или заледенелую горбушку.
— А теперь мне нужно знать, как отключить сигнализацию дверей Восьмого склада?
Танюшин пошевелился, но ничего не ответил. Его собеседник терпеливо ждал. Ротный подвигал языком, хрипло откашлялся и просипел:
— Не надо… отключать… она уже…
— Что уже?
— Того… отключена… Собеседник оживился:
— Поясни.
Танюшин снова откашлялся:
— Там это… ложных срабатываний много было… я и приказал отключить… я там пост дополнительный выставил…
«Капитан» вопросительно посмотрел на одного из боевиков, тот шагнул к столу, взял План боевой службы, заглянул в нужную графу и, криво усмехнувшись, кивнул старшему, протягивая План. «Капитан» быстро пробежал глазами и расплылся в улыбке:
— Отлично. А теперь давайте вместе подумаем, как нам без шума избавиться от этого часового.
У Танюшина засосало под ложечкой. Собравшись с духом, он предложил:
— Я могу пойти и снять его с поста. Или можно послать разводящего. Больше он никого на пост не допустит… — И запнулся, вспомнив безжизненно раскинутые ноги разводящего в проеме калитки.
— Хорошо, — сказал «капитан», — только вместе с тобой пойдут двое моих ребят, подберем по комплекции, переоденем, повесим на плечо автоматы, а в спину тебе они уткнут вот такие штучки. — И он повертел своей машинкой с глушителем. — А Ибрагим… — Он повернулся к двери и повысил голос: — Ибрагим, подойди сюда.
В проеме двери возник дюжий кавказец с длинной винтовкой в руках. Винтовка была незнакомой конструкции, несколько вычурная, с массивным стволом, сошками и оптическим прицелом.
— Так вот, Ибрагим будет внима-а-ательно следить за вами, скажем, с крыши караульного помещения. На всякий случай. Вам все понятно, капитан?.. — Он заглянул в План боевой службы и закончил: — Танюшин?
Ротный на секунду прикрыл глаза и хрипло ответил:
— Да.
Спустя десять минут он, обреченно опустив плечи и всем своим видом выражая абсолютную покорность, потерянно двигал ногами, пробираясь между сугробами по узкой тропинке, протоптанной им же самим всего полтора часа назад. Сзади, тяжело дыша, ковыляли два боевика. Капитан покосился через плечо. За следующим поворотом должен был показаться грибок часового. Боевики, не слишком привычные к валенкам, неуклюже переваливаясь и едва не падая, торопливо топали сзади, не обращая на пленника особого внимания. Танюшин глубоко вдохнул, развернулся и с силой толкнул боевика, шедшего прямо за ним. Мужик изумленно хекнул и рухнул в сугроб. А ротный рванул вперед и заорал осипшим голосом:
— Солдат! Стреляй, солдат! Часовой, скорчившийся в тулупе под самым грибком, встрепенулся и ошалело спросил:
— Товарищ капитан, это вы?
— Стреляй, мать твою! — со слезой в голосе заорал капитан.
— Куда? — оторопело спросил солдат.
Но ответить Танюшин уже не успел, сзади часто захлопали знакомые щелчки, и Танюшин почувствовал, как ему в спину впиваются тонкие осиные жала. Он сделал еще несколько шагов, потом ноги его подвернулись, и он упал лицом в снег. Последнее, что он увидел, был часовой, медленно оседающий по столбу караульного грибка.
4
Четверо генералов вот уже полчаса торчали в приемной, а массивные двустворчатые двери все еще оставались закрытыми.
Всех четверых выдернули из рабочих кабинетов и приказали немедленно прибыть в Кремль. Прямо у Спасских ворот их встретили молчаливые младшие офицеры в фуражках с васильковыми околышами и сопроводили, если не сказать отконвоировали, в эту приемную. Дюжий дежурный, сидевший у двери за двухтумбовым столом, который на фоне его размеров смотрелся скорее журнальным столиком, вежливо приподнялся при их появлении и негромко проинформировал:
— Прошу простить, господа, но вам придется немного подождать. У господина секретаря сейчас директор ФСБ, министр внутренних дел и начальник внутренних войск.
От этих слов полковник, скромно сидевший в углу приемной, рядом с большим старомодным фикусом в бочке, нервно повел плечами и поплотнее прижал к себе тонкую кожаную папку.
Ожидание затянулось. Наконец, спустя еще пятнадцать минут, на столе дежурного мелодично тренькнул селектор. Богатырь что-то ответил и, приподнявшись, указал на двери кабинета:
— Прошу вас.
Внутрь вошли впятером: генералы и испуганный полковник. Хозяин кабинета и трое, пришедшие, а скорее всего вызванные раньше, сидели за столом для совещаний.
— Проходите, товарищи, садитесь.
Голос секретаря звучал тяжело и устало. Все пятеро не мешкая расселись по указанным местам. Секретарь еще некоторое время вчитывался в какие-то бумаги, лежащие прямо перед ним, потом поднял глаза.
— Значит, так, товарищи, сегодня, между двумя и тремя часами ночи по московскому времени, группа боевиков неустановленной численности совершила налет на объект 24371, расположенный в поселке Кмонь Туруханского района Красноярского края, и, расстреляв караул войсковой части МВД за номером 3398, совершила хищение… — тут голос секретаря Совета Безопасности слегка подсел, словно ему было тяжело произносить следующие слова, — двух ядерных боеприпасов, мощностью около пятнадцати килотонн каждый.
В кабинете повисла звенящая тишина. Генералы ошеломленно переглядывались. Около минуты никто не смел нарушить затянувшуюся паузу. Тягостное молчание нарушил секретарь:
— Меры по розыску похищенного результатов пока не принесли. Несмотря на то что мы сколь возможно плотно перекрыли пути отхода, существует вероятность того, что похитители уже покинули Сибирский регион. Сообщение о происшествии поступило с запозданием на несколько часов, а местное управление ФСБ и УВД края преступно промедлили, перепроверяя поступившую информацию и организовывая мероприятия по сохранению происшествия в тайне. Между вероятным моментом совершения акции и временем НАЧАЛА, — он голосом выделил это слово, — массовых мероприятий по поиску и задержанию нападавших прошло более восьми часов.
Генералы слушали молча.
— Итак, товарищи, — секретарь был генералом старой закваски и не привык к новомодному обращению «господа», — мы с вами должны проанализировать ситуацию, наметить план действий и к двенадцати часам доложить президенту. — Он вскинул руку, привычным жестом сдвинув рукав дорогого пиджака. — У нас осталось полтора часа. — Секретарь обратился к полковнику, скромно сидящему на слегка отодвинутом от стола стуле: — Прошу вас, полковник. Проинформируйте нас о том, что именно было похищено.
Полковник суетливо вскочил, откашлялся и раскрыл папку. Видно было, что ему очень не по себе как от присутствия столь высокопоставленных лиц, так и от той ситуации, в которой они оказались.
— Изделие 7Б12. Масса в собранном виде — ноль целых пятьдесят пять сотых тонны. Мощность — пятнадцать килотонн. Имеет два взрывателя — электронный и механический, ударного типа. Электронный — основной, до введения кода полностью блокирует любые попытки…
— Бросьте, — оборвал его секретарь Совета Безопасности, — о том, что он полностью блокирует, будете вешать лапшу на уши журналистам. Все эти устройства изначально разрабатывались в основном для предотвращения самопроизвольного или несанкционированного подрыва боеприпасов. Это вам не сейфовый замок. Да и сейфы, как вы знаете, специалисты вскрывают без особого труда. При наличии времени. А раз боеприпасы УЖЕ у них, значит, времени для работы специалистов у них тоже предостаточно, — он зло дернул щекой, — если не произойдет чуда. Ладно, продолжайте.
Полковник перевел дух и принялся читать дальше:
— Изделие может использоваться для оснащения носителей типа «Квартет», «Букет» и «Кострома»… — он сделал паузу, переворачивая лист, — носителя типа «Квартет» оперативно-тактического назначения. Дальность пуска — до восьмисот пятидесяти километров, база — специальный четырехосный автомобиль повышенной проходимости «МАЗ»…
— Достаточно, — раздраженно прервал его секретарь, — характеристики носителей будете докладывать, когда они их угонят. — Он повернулся к начальнику управления военных перевозок: — Как вообще боеголовки оказались в этом богом забытом месте?
Генерал бросил взгляд в сторону начальника Главного управления вооружения, собираясь сказать, что это не его проблема, он лишь предоставил вагоны для перевозки, а маршрут и место назначения ему спускают со стороны. Но потом решил, что перечить обойдется себе дороже. Тем более что нужной информацией он обладал.
— Ну, это из последней партии, товарищ генерал. Той, что летом вывезли из Приднестровья. Тогда как раз шахтеры на рельсы сели, и, чтобы не держать спецвагоны с ТАКИМ грузом где-то на полустанке, их и завернули… И вообще, насколько я знаю, объект был в перечне разрешенных для хранения ядерных боеприпасов.
Все глаза устремились на начальника внутренних войск.
— Объект был внесен в перечень в тысяча девятьсот пятьдесят первом году, — фыркнул он, — в то время там сидела целая дивизия НКВД, а не полк общей численностью меньше батальона советского времени.
— Так почему он ДО СИХ пор оставался в этом перечне? — сорвался секретарь, но тут же взял себя в руки: — Ладно, извините. Об этом уже поздно говорить.
Тут не выдержал начальник Главного управления вооружения, чья подпись на разрешении о переадресовке спецгруза не давала ему покоя:
— Но там же должны быть какие-то системы охраны?
— Все системы охраны выходили уже по два-три гарантийных срока, — сварливо отозвался начальник внутренних войск, — а нам, в отличие от вас, никаких денег на продление срока гарантии не выделяют. Даже то отключение электроэнергии для полка было седьмым за последний год. Так что тревогу подняли, только когда «пищевоз» задержался на три часа и по дороге в караул выслали дежурную машину, думая, что они застряли.
— Но ведь они должны были докладывать?
— Чем? Флажками? Телефонной станции и стационарным рациям тоже нужно электричество, а переносные до дежурной части не добивают.
— А резервное питание? Генерал вздохнул:
— Оба дизель-генератора вышли из строя еще полгода назад. Но если бы даже они были исправны, все равно в емкостях не было ни капли солярки. Последнюю сожгли еще прошлой зимой, когда отключения электричества только начались.
Секретарь недовольно насупился:
— Ладно, прекратите причитать. Вся проблема в том, что если эти люди спланировали операцию по похищению боеголовок, то, значит, они, несомненно, разработали и пути их доставки в нужное им место. Мои аналитики считают, что, исходя из максимального запаса времени, на который они могли рассчитывать, таких мест может быть только три: Афганистан, Таджикистан и, что менее вероятно, Северная Корея. — Он тяжело вздохнул и продолжил: — Вся проблема в том, что мы, из-за вопиющего бардака и преступной безответственности, предоставили им чуть ли не в два раза больше времени. Так что не исключена вероятность, что боеголовки не только уже находятся за пределами страны, но и похитители успели провести мероприятия по маскировке. А потому и спутниковый поиск проводить уже поздно. — Он сердито помолчал. — Как бы там ни было, мы будем отрабатывать ВСЕ возможные варианты. — Секретарь обвел присутствующих тяжелым взглядом, от которого все невольно подобрались, и закончил: — Я хочу возможно более быстро получить от вас ответы на следующие вопросы. Во-первых…
Спустя два с половиной часа, сразу после доклада президенту, секретарь Совета Безопасности по поручению президента отбыл на аэродром для вылета в Красноярский край. Уже подойдя к трапу самолета, он обернулся к провожавшему его директору ФСБ и, притянув его за воротник, произнес срывающимся голосом:
— Борис, делай что хочешь, обращайся хоть к черту, хоть к джинну, но найди эти боеголовки.
Тот молча кивнул.
Самолет пробежал по взлетной полосе и оторвался от земли. Директор ФСБ проводил его долгим взглядом, сел в машину и некоторое время молчал, уставя глаза в одну точку. Наконец водитель робко спросил:
— На Лубянку, Борис Викторович? Директор ФСБ встрепенулся и, отрешенно глянув на водителя, отрицательно покачал головой:
— Нет, Павел, давай-ка выруливай на окружную и жми на север, по Ленинградскому. Пожалуй, мне надо повидать одного знакомого.
5
Иван выбрался из леса и остановился на опушке. Солнце светило ярко, по-весеннему, и кое-где, на возвышенностях, уже появились первые проплешины. Он постоял на пригорке, рассмеялся, радуясь хорошему дню, чистому воздуху и тому, что впереди три выходных, и, набрав в легкие лесной свежести, быстрым пружинистым шагом двинулся вниз по склону.
Он вышел из Москвы вчера вечером. Хотя уйти можно было намного раньше, поскольку вчера весь день мужской персонал штаб-квартиры его холдинга поздравлял женщин с их наступающим праздником, а женский — принимал поздравления. Никакой работы, понятно, не было. Но он взял себе за правило обязательно в той или иной мере участвовать во всех мероприятиях, затеваемых в коллективе. Он никогда не испытывал особого пиетета перед так называемой американской системой организации бизнеса, когда личная жизнь и работа четко разделяются. Наоборот, ему казалось целесообразным в условиях нестабильности прочно связать коллектив многочисленными личностными связями. Он думал, что это непременно сработает на повышение устойчивости их компании. И пока его предположения подтверждались. К тому же существенную часть персонала его компании составляли Перуновы братья, для которых он был непререкаемым лидером. И если бы он стал избегать совместных мероприятий, это могло привести к тому, что и они также ограничили бы свое участие в них. А отсюда недалеко до раскола. Чего допускать нельзя. Вот и приходилось терпеть шумные застолья и обильные возлияния коллег. Хотя, надо быть откровенным, и степень разгула, и объем возлияний за последнее время существенно понизились, но, по общему мнению, их посиделки от этого только выиграли. Превратившись из пусть и остающихся в более-менее благопристойных рамках, но, по существу, обычных коллективных пьянок в некое подобие теплых, семейных праздников.
У деда Изи он не был уже два с половиной месяца, с зимнего солнцеворота. От идиллической картины, представляющей собой одинокую, немного замшелую избушку и живописный колодезный сруб посреди поляны в дремучем лесу, не осталось и следа. Теперь изрядно увеличившаяся поляна напоминала собой древнее княжеское подворье, неизвестно каким образом перенесенное из суеты и гомона средневекового русского города в самую чашу леса. Две длинные дружинные избы, полосы тренировочных засек, небольшое святилище, больше предназначенное для обучения ритуалам, чем для их действительного исполнения, конюшня на три десятка лошадей и высокий резной терем, скорее относящийся к вариации на тему архитектурных изысков шестнадцатого, чем четвертого — восьмого веков. Времени наибольшего расцвета Собора. Однако, если приглядеться, признаки современности лезли изо всех щелей. Одежда людей хоть и была близка к старинным канонам, но скорее отвечала критериям наибольшей целесообразности, чем исторической достоверности. Кухонная утварь и инструменты тоже ничем не маскировали свое современное происхождение. Да и пищу готовили, правда, как и было положено традициями, на еловых и сосновых шишках, но в утробах армейских полевых кухонь. Лишь могучая ель у тропинки осталась неизменной. Хотя в окружении такого множества строений и на фоне высокого терема выглядела уже не столь представительно, как раньше. Иван привычно поднырнул под разлапистые нижние ветви и вышел на поляну. Народу на дружинном дворе было маловато: десяток дежурных кашеваров да конюхов и несколько болезных, тех, кто из-за недостатка внимания или избытка самоуверенности подвернул руку или ногу или нанес себе еще какое увечье. Вообще-то изобилие обучаемых имело и свою негативную сторону. Наставникам стало гораздо сложнее уследить за учениками. Но особых проблем это не составляло, можно было не сомневаться, что все вывихи и увечья еще вчера вправлены и наложен необходимый заговор. Завтра болезные уже будут заниматься наравне с остальным. Но сомнений не вызывало и то, что к вечеру уже появятся другие болезные. Остальные отроки были в лесу. Ну еще бы, шесть пополудни, самый разгар занятий. Тем более что весенний солнцеворот на носу. Скоро Наставники разведут отроков по дальним и дремучим углам российских лесов искать «младших братьев» и самим открывать в себе новые кладовые неведомых доселе сил и умений.
Иван почувствовал нетерпеливую просьбу молодшего брата и, тихонько рассмеявшись, двинулся к терему. Старина Серый уже привык к жизни в городе. И к тому же, с возрастом, изрядно заматерел и погрузнел, но, оказавшись в лесу, точно впадал в детство и готов был днями и ночами носиться по перелескам, гоняя белок и зайцев, будто глупый молодой волчонок. А ведь давно уже перевалил рубеж лет, отпущенных его дикому собрату. По каким-то не до конца ясным причинам младшие братья жили гораздо дольше, чем дикие представители их рода.
Отрок, встретивший Ивана у порога, с вежливым поклоном принял походный мешок, шапку и куртку из волчьего меха и сообщил:
— Старейшина в верхней горнице, Старший. У него гости. Он просил, чтобы вы сразу же поднялись к нему.
Иван кивнул отроку, которому было уже за сорок и, судя по выправке и уверенному виду, бывшему, скорее всего, отставным или даже действующим офицером в чине никак не ниже майора, и быстро взбежал по крутой лестнице.
Старейшина сидел на лавке за большим струганым дубовым столом, на котором стоял пышущий жаром самовар и деревянное блюдо с горкой золотистых ватрушек. Гостей оказалось двое. Вернее, один. Иван это почувствовал сразу. Второй был как бы при нем. Судя по состоянию обуви, гости добрались до места лесом, от деревни. Причем, выходя из дома, никто из них совершенно не собирался шляться по лесу. Иначе бы обулись во что-то более подходящее зимнему лесу. А это означало, что их привело сюда нечто экстраординарное. Что стало ясно сразу, едва Иван открыл дверь. От обоих, а от первого особенно, так и веяло пусть контролируемым, пусть удерживаемым в узде, но все-таки самым настоящим страхом.
Дед Изя приветливо улыбнулся и указал на место справа от себя:
— Садись, Волк, рад тебя видеть. Пополдничаем.
Оба гостя повернулись к Ивану. Сопровождающий быстро окинул его оценивающим профессионально настороженным взглядом. А в глазах старшего мелькнуло узнавание. Впрочем, и Ивану показалось, что он где-то видел это властное лицо.
— Знакомься, — степенно произнес дед Изя, — Поцников Борис Викторович. Должность его, по глазам вижу, сам уже вспомнил, да и он тебя узнал. На том знакомство и закончим.
Иван пожал протянутую руку и сел, с трудом сохранив невозмутимое выражение лица. Что же могло произойти, чтобы директор ФСБ, с одним охранником, пешком, на ночь глядя пропахал пять с лишним верст по глухому лесу? Да еще только для того, чтобы встретиться со странной компанией слегка двинутых любителей животных и древней истории, каковыми они до сих пор были в глазах большей части мирных обывателей. Правда, директор ФСБ как раз был из того небольшого числа людей, которые имели возможность знать, что все это не совсем так.
Около часа они просто сидели за столом, пили чай и вели доброжелательный разговор о всякой дребедени, о хоккее, футболе, об охоте и еще о чем-то, что обычно составляет фон любой совместной мужской трапезы. Однако сейчас это больше походило на разыгрывание некой партитуры, исполняя которую две ранее не встречавшиеся группы музыкантов-виртуозов изучали и приноравливались друг к другу, готовясь приступить к совместному исполнению крайне сложной партии. Причем прямо с листа. Наконец дед Изя отодвинул чашку:
— Ну что ж, гости дорогие, довольны ли вы угощением?
В глазах директора мелькнула легкая усмешка, но он с серьезным видом поблагодарил.
— Тогда перейдем к делу. Расскажите, что за забота вас к нам привела?
Поцников произнес нейтральным тоном:
— Я хотел бы встретиться с одним моим старым знакомым — Константином Алексеевичем Богородцевым. Я знаю, что он пользуется вашим гостеприимством.
— Он замолчал, но всем было ясно, что вот-вот последует продолжение. И директор ФСБ с некоторой заминкой после секундного раздумья, словно преодолевая в себе некий барьер, продолжил: — А еще я хотел бы рассчитывать и на вашу помощь в одном деликатном деле. Дело в том… — Он умолк, будто давая себе последнюю возможность остановиться, но все же закончил: — Дело в том, что сегодня ночью с одного военного объекта, расположенного в Сибири, были похищены два ядерных боеприпаса, каждый из которых по мощности превосходит сброшенный американцами на Хиросиму в 1945 году.
6
Через час ходу в лесу начали появляться первые большие проплешины. Затем их стало больше, потом еще больше, пока наконец снег не превратился в небольшие сине-черные язычки, спрятавшиеся под густыми нижними ветвями деревьев, которые как-то незаметно увеличились в размерах, став чем-то похожими на лесные исполины с картин Шишкина. А затем снег вообще исчез, и под ногами мягко запружинил толстый ковер слегка пожухлых листьев и осыпавшихся сосновых и еловых иголок, по какой-то непонятной причине все еще сохранявших зеленый цвет. А кое-где из-под листьев торчали крепенькие, маслянистые шляпки грибов. Директор ФСБ, первые полчаса удивленно крутивший головой и задававший кучу вопросов, мало-помалу притих и молча трусил между Иваном и Костиком с ошеломленным выражением лица. Костик тоже шагал молча, без своих обычных шуточек и ерничания. А если приглядеться, то на его лице можно было отыскать следы благоговения. Он был в святилище уже раз пять, но каждый раз дико волновался, когда входил в этот зачарованный лес. Да что там говорить, сам Иван испытывал немалый душевный трепет, проходя тропой, вьющейся между этих исполинов, подпиравших купол небес будто колонны какого-то невероятно огромного храма.
Теплые зимние куртки и пальто уже давно были расстегнуты, а шапки и шарфы упрятаны в карманы. Поэтому, когда они вошли в полосу стылого тумана, всегда предварявшего последний отрезок пути к святилищу, директор ФСБ почувствовал озноб. Этот странный туман, так плотно укутавший окружающий мир, что могучие деревья, склонявшие над тропой свои густые ветви, совершенно растворились в белесом мареве, превратившись в тени сказочных великанов, угрожающе простерших над головами путников свои могучие длани, жалил сильнее, чем жгучий мартовский морозец. Поцников торопливо запахнул пальто, натянул шапку на уши и поднял воротник. И, может быть, именно поэтому он не заметил быстрые взгляды, которыми обменялись оба его проводника. Иван нахмурился, а Костик сокрушенно вздохнул. Похоже, человек, которого они вели, не очень нравился лесу. И это было плохим признаком.
Наконец они вынырнули из тумана, и Поцников удивленно ахнул. Они вновь вернулись в зиму. Величественные ели стояли, укутанные в белые сугробы, каждый из которых, обрушившись, мог образовать приличную снежную горку, достаточную для того, чтобы ребятня с веселым шумом затеяла игру в «Царя горы». А земля была одарена такой толстой снежной шубой, что густой подлесок, совершенно затянувший пространство между толстыми стволами, оказался почти совсем укрыт снежным покровом. Но тропинка все так же крутила свои затейливые петли, и они, не говоря ни слова, затопали по ней. Деревья впереди начали редеть, и, спустя еще пять минут, сквозь просветы между стволами директор увидел небольшой холм, вершина которого была ограждена высоким частоколом, срубленным из таких же исполинских бревен. Несмотря на то что бревна еще не потеряли своего свежего, золотистого цвета, от самого частокола, а особенно от чего-то, что скрывалось за ним, веяло такой невероятной древностью, что Поцникова охватило нечто вроде благоговения.
— Извините, но вам туда. — На плечо директора легла чья-то ладонь, и он вздрогнул, за всем этим потоком чудес как-то совершенно забыв, что у него есть спутники. Один из них как раз и держал его за плечо, развернув в сторону от тропинки, ведущей к бревенчатым воротам, и указывая на другое ее ответвление, огибавшее холм у подножия и скрывавшееся за его склоном. Поцников помедлил, поскольку второй сопровождающий как раз подошел к воротам, и вытянул шею, желая как следует разглядеть, что же скрывает этот частокол. Но тут что-то неуловимое отвлекло его взгляд, а в следующий миг ворота были вновь закрыты и рядом с ними никого не было. Поцников открыл рот, собираясь что-то спросить, но его молодой спутник твердо сказал:
— Надо идти. Если вы хотите переговорить с Богородцевым, вам стоит поторопиться, — и двинулся по тропе.
Поцников, нахмурившись, поспешно зашагал за ним.
Богородцев ждал их, сидя на простой лавке, сделанной из половины дубового бревна, посаженной на два вкопанных в землю сосновых комеля. Они подошли ближе. Богородцев поднялся, но навстречу не пошел. Сопровождающий также остановился:
— Как я понимаю, вы хотели побеседовать наедине? Я вернусь через полчаса. — Он развернулся и пошел назад по тропе.
Поцников проводил его взглядом и направился к Богородцеву:
— Добрый день, Константин Алексеевич.
— Здравствуйте, Борис Викторович.
Голос Богородцева был абсолютно, даже как-то неестественно спокоен. И от этого Поцникову стало неуютно. Некоторое время они молчали. Богородцев потому, что ждал продолжения, а Поцникову просто было не по себе. Наконец он справился со своими чувствами и, вымученно улыбнувшись, произнес:
— Странное место.
Богородцев молча склонил голову, каковое движение можно было рассматривать и как согласие, и как отрицание. Но директор ФСБ расценил его именно как согласие и потому слегка приободрился:
— Знаете, по дороге сюда со мной приключилось нечто непонятное. Мне показалось, что в части леса, через которую мы шли довольно долго, еще даже не наступила зима, — он смущенно хохотнул, — просто наваждение какое-то.
Богородцев мягко улыбнулся:
— Они позаботились о вас. Вы шли осенней тропой.
— Э-э, что?!
— Ну посудите сами. Зимнюю тропу сейчас ужасно замело, и вы вряд ли смогли бы пробраться через сугробы, весенняя выглядела бы совсем уж странно, да и грязновата она, прямо скажем. А на летней вы бы сопрели. В такой одежде. Вот они и повели вас осенней тропой. Чуть дольше, зато легче и спокойнее.
Поцников был потрясен, он поежился и пробормотал:
— Однако…
— Так что вы хотите от меня, Борис Викторович? — Глаза Богородцева так и лучились спокойствием.
Поцников невольно отвел взгляд. Он помнил эти глаза совершенно другими. Они могли содрать с тебя кожу, испепелить сарказмом или подавить холодным презрением. Причем так, что человек начинал чувствовать себя не просто букашкой, а букашкой, брезгливо раздавленной старой тапкой. Единственное, чего никогда не было в этих глазах, так это вот такого покоя. Полной отстраненности. Наверное, такие глаза были у древних отшельников.
Да и то только у тех, кто замуровал себя в глубокой, глухой пещере или ушел далеко в глубь Великой пустыни. Директор спохватился и снова вскинул голову:
— У нас проблемы, Константин Алексеевич. И я надеюсь, что вы сможете нам помочь.
— Вы же знаете, я отошел от дел, — заметил Богородцев.
Директор ФСБ горько усмехнулся:
— Прошу прощения, но так получилось, что, если вы не захотите принять в нем участие, дело это вполне сможет очень больно свалиться вам на голову… Как и многим, многим другим. — И он поведал о том, что произошло в Сибири.
Выслушав директора ФСБ, Богородцев спросил:
— Как вы могли это допустить? Директор ФСБ молчал. Этот вопрос не требовал ответа.
— Хорошо, я иду с вами, — сказал Богородцев. — Но не ждите от меня слишком многого. Те связи, которые были у меня, уже давно разрушены, в том мире даже год — слишком большой срок, а я отсутствовал гораздо дольше. Так что вполне вероятен исход, что друзья меня забыли, должники — простили, а бывшие партнеры списали в расход… Но чем могу — помогу.
За спиной Поцникова послышался скрип снега. Директор обернулся. Оба его спутника подходили к ним.
— Добрый день, Иван Сергеевич, — произнес Богородцев.
— Здравствуйте, Константин Алексеевич.
За двумя этими репликами скрывалось нечто большее, чем просто приветствие, но разгадать что — директор не успел. Старший из сопровождающих сказал:
— Нам пора идти.
Поцников посмотрел ему в глаза:
— Вы решили? Вы окажете нам помощь? Старший, уже направившийся к тропе, остановился и медленно проговорил:
— Всякий раз, когда Собор приходил на помощь сильным мира сего, это оборачивалось для него не наградой, а гонениями и жертвами. Поэтому Собор не будет вам помогать.
Директор ФСБ зло сверкнул глазами, но его собеседник продолжал:
— Однако мне разрешили поступать так, как я сочту нужным. Я помогу вам.
Поцников облегченно перевел дух, а этот странный человек добавил:
— Хотя, возможно, это будет одной из самых больших моих ошибок.
И он быстро зашагал по тропе.
7
До Красноярска они долетели утром. На поле аэродрома, прямо у трапа самолета, Ивана и Костика, его личного секретаря и собрата по Перунову братству, ждали две новенькие черные «Волги» ГАЗ-3111 со стационарными мигалками на крыше. Богородцев и директор ФСБ остались в Москве, поскольку помощь Константина Алексеевича нужна была для того, чтобы выйти на некоторые, скажем, не совсем законопослушные организации, по чьим каналам можно было попытаться отследить украденное в России. Но Поцников обещал всемерное содействие как со стороны местных подразделений службы, так и со стороны специально направленной следственной бригады. Правда, всю верховную власть на месте имел секретарь Совета Безопасности, однако директор обещал переговорить и с ним.
«Волги» перевезли Ивана и Костика на военный аэродром, где они пересели в старенький, тряский военный «МИ-8», за полтора часа доставивший их на окраину небольшого городка. До военного поселка Кмонь оставалось не более двух десятков километров. По сибирским меркам, практически рукой подать. В гостинице этого маленького городка, полностью изолированного, как и весь прилегающий к объекту район, плотно перекрывшими этот регион войсковыми кордонами, и располагался штаб оперативной группы, возглавляемой секретарем Совета Безопасности.
Их привезли в гостиницу на военном «козлике» и сразу же проводили к секретарю. Тот занимал кабинет директора гостиницы, а небольшой банкетный зал, в котором, наверно, каждый житель городка побывал не один раз, поскольку иного места, чтобы отгулять свадьбу или юбилей, в городе больше не было, сейчас представлял из себя что-то среднее между центром связи и оперативной комнатой. Секретарь сухо поздоровался.
— Борис Викторович сообщил мне о вашем прибытии, и, хотя я не очень понимаю, как вы можете нам пригодиться, я доверяю его опыту и чутью и… — Тут он оборвал себя и после секундной паузы закончил: — Короче, как именно вы предполагаете осуществить вашу помощь?
Сразу чувствовалось, что манеры, интонация, мимика сидящего перед ними человека отработаны годами и призваны с первой же минуты дать собеседнику понять, со сколь значительным лицом вы имеете дело. Но наблюдательный взгляд сумел бы увидеть, что за этим довольно стереотипным обликом высокопоставленного чиновника проступали черты человека, который не просто строил из себя значительную личность. В отличие от многих, забравшихся на самый верх благодаря протекции, случайному стечению обстоятельств или слепой удаче, секретарь обладал многими талантами. А самым главным из них было умение безошибочно оценивать людей и блестяще использовать их способности. Зачастую даже лучше, чем это смог бы сделать сам человек. Костик бросил испытующий взгляд на шефа. Но Иван сохранял абсолютное спокойствие.
— Я пока не знаю, — медленно произнес он и умолк.
Ему очень не понравилось ощущение холодного безразличия или даже безжалостности, исходящее от этого человека. Его высокопоставленный собеседник скривился и открыл рот, чтобы сказать что-то резкое, но Волк не дал ему этого сделать:
— Но для начала я хотел бы встретиться с кем-нибудь, кто хотя бы мельком видел налетчиков.
Секретарь слегка побагровел, однако сдержался и заговорил почти спокойно, хотя в его голосе все-таки прорывались раздраженные нотки:
— По-моему, это бесполезно. Мы начали именно с этого и сейчас имеем на руках около трех сотен фотороботов. Но кто из них действительно является членом банды, совершившей налет, а кто просто торговец с Кавказа, установить довольно трудно. Все кавказцы покинули этот город к обеду ТОГО дня… Но мы, конечно, работаем над этим.
— И все же ведь есть кто-то, который видел именно членов банды. Во всяком случае, тех, о ком можно говорить это с достаточной долей вероятности.
— Таких всего трое. И одна, женщина, которая работает регистратором в этой гостинице, похоже, видела всю верхушку банды. Но ни она, ни кто другой практически ничего не запомнили… В этой глуши для всех кавказцы на одно лицо.
Иван подумал, что, как ни странно, в этой столь многонациональной стране людей, для которых кавказцы, или башкиры, или чукчи — не только на одно лицо, но и «один черт — чурки», пожалуй, подавляющее большинство. «Возможно, в этом и кроется корень всех наших бед».
— И все-таки я хотел бы встретиться с этой женщиной.
Секретарь разочарованно пожал плечами:
— Хорошо, это совсем нетрудно.
Спустя полтора часа, которые они провели с пожилой и перепуганной теткой-регистраторшей, Иван пожал перенервничавшей и сбитой с толку женщине руку, проводил ее за порог и поблагодарил:
— Большое вам спасибо, вы нам очень помогли. Тетка торопливо закивала головой:
— А как же ж, мы завсегда, если ж надо, мы же ж всегда готовы, — и, торопливо укутав голову толстым пуховым платком, быстро засеменила к выходу, все еще пребывая в крайнем недоумении.
Все, что происходило в номере, куда ее вызвали, она помнила несколько смутно. Этот представительный мужчина просто слушал ее болтовню и причитания да иногда наклонялся почти вплотную к ее лицу, будто что-то разглядывая в ее зрачках.
— Раздобудь мне карандаш и бумагу, — попросил Иван.
Костик молниеносно исчез, а Иван потер немного ломящие виски и вернулся в номер.
Через пятнадцать минут он вошел в кабинет, занимаемый секретарем, где как раз шло совещание, и, не обращая внимания на раздраженный взгляд хозяина кабинета, положил перед ним пачку листов:
— Вот люди, которые предположительно составляют руководство банды.
Секретарь, уже собиравшийся выразить крайнее неудовольствие подобной бесцеремонностью, замер и опустил взгляд на рисунки. Увидев верхний, он достал распечатку фоторобота. Оба рисунка были очень похожи, но фоторобот представлял собой набор характерных черт, а рисунок явно был портретом живого человека. Секретарь прищурил глаз:
— Черт, он мне явно кого-то напоминает. — Он поднял лист. — Приглядитесь, товарищи, может, кто узнает?
Все задвигались, перебираясь поближе, но тут секретарь взглянул на следующий рисунок. Отшвырнув листок, который держал в руке, он охнул:
— Мать твою…
Все замерли. Секретарь, побледнев, в упор посмотрел на Ивана.
— Вы… уверены в том, что изобразили?
Иван молча встретил его взгляд. Секретарь несколько мгновений буравил его взглядом, наконец не выдержал и опустил глаза.
— Товарищи, я думаю, теперь мы знаем, где искать. — Секретарь поднял листок, лежащий вторым в стопке. — Это — Хамса, — произнес он севшим голосом.
На лицах половины присутствующих появилось понимание, а один, сидящий совсем рядом с секретарем, вдруг схватил брошенный им листок и, хлопнув по нему ладонью, воскликнул:
— Ну точно — это же Ахмед.
По-видимому, это утверждение наконец заставило секретаря поверить в произошедшее. Он быстро сгреб листы и передал тому, кто узнал Ахмеда:
— Проверьте всех по своим каналам. Я хочу знать о них и об их передвижениях за последние полгода все, вплоть до того, какие они посещали туалеты. — Он повернулся к другому: — Свяжитесь с официальным Грозным. Это дело СЛИШКОМ серьезное, чтобы мы могли позволить им становиться в позу и изображать из себя независимость…
Иван сделал знак Костику, и они тихо вышли из кабинета.
Два часа спустя дверь номера, который им выделили, тихо отворилась, и на пороге появился секретарь. Он окинул взглядом их двоих, стол, разложенную на столе горячую картошку, купленную у торговки на рынке, селедку, лучок, полбуханки черного, початую бутылку привезенной из Москвы «кристалловской» водки, два на четверть налитых стакана и вежливо спросил:
— Не помешаю?
Иван подвинул табурет:
— Прошу.
А Костик быстро извлек из тумбочки новый стакан и, поставив его на стол, налил ровно четверть. Секретарь секунду недоуменно пялился на возникший перед ним стакан с водкой, усмехнулся и присел на табурет. Они молча чокнулись, залпом выпили, закусили. Секретарь, прожевав кусок селедки, посмотрел на Ивана:
— Я прошу прощения.
— Не за что.
— Нет, есть. — Он снова усмехнулся. — За недоверие. Если вы даже больше ничего не сделаете, и то к настоящему моменту от вас пока больше пользы, чем от всех остальных. Не исключая и меня. — Он чуть помолчал. — Но, мужики… — Он осекся, а потом заговорил глухим, надтреснутым голосом: — Я не знаю, где эти боеголовки. Возможно, уже подъезжают к Свердловску, Ростову или Москве. Тут многого не надо, засунул в вагон с металлоломом или в стандартный морской контейнер, прицепил взрыватель с радиоконтуром, вывел наверх скрытую антенну и дождался, пока вагон дотянут до Москвы-Сортировочной. На любой линии… — Голос его сорвался, и он уронил голову на ладони. Целую минуту в номере стояла напряженная тишина, потом секретарь Совета Безопасности поднял голову и твердо сказал: — Вы должны мне помочь найти их.
Иван с Костиком переглянулись.
— По-моему, мы здесь именно для этого, — откликнулся Иван.
8
Костик перетянул волосы шнурком и потопал пимами. Дородный полковник в каракулевом треухе с опущенными ушами, укутанный в тулуп, окинул их недоверчивым взглядом. Если бы его руки не были заботливо спрятаны в толстые меховые рукавицы-шубинки, он бы точно, несмотря на обилие вокруг высоких чинов, улучил момент и покрутил пальцем у виска. Ну не сумасшедшие ли? На улице минус тридцать два, а они в легких шерстяных брюках с начесом, пимах и меховых куртках, не стесняющих движений. Даже без головных уборов. Нет, менингит им обеспечен. Но за время своей безупречной службы полковник сумел твердо усвоить одно правило: «Не суй нос в дела вышестоящих и не задевай их любимчиков». И поскольку неукоснительное соблюдение этого правила гораздо больше способствовало его продвижению по службе, чем любые успехи его однокашников, а стоящие перед ним двое ненормальных к настоящему моменту явно пребывали в любимчиках ОЧЕНЬ вышестоящих лиц, полковник выкинул из головы все эти здравые мысли и, повинуясь жесту старшего из этой странной парочки, протянул ему широкие охотничьи лыжи, подбитые оленьим мехом:
— Вот, лучшее, что нашли. Старший перехватил лыжу, осмотрел изгиб, провел рукой по меху и сказал:
— Пойдет, спасибо.
Полковник расплылся в довольной улыбке. С лыжами он перенервничал. А ну как не понравятся? А нынче ситуация такая, что из-за подобной ерунды и звездочки лишиться недолго.
Иван воткнул пимы в крепления, проверил скольжение. За спиной послышался голос секретаря:
— Может, все-таки лучше на машине? Ведь они-то на машине их увезли. Ему ответил Костик:
— Не лучше. На машине у нас ничего не получится. Слишком много сбивающих факторов.
Все это было уже не раз обсуждено. Они отказались последовательно от помощи «ИЛ-78», советского варианта «АВАКСа», от вертолета, от машины, приданного взвода вэвэшников из местной конвойной дивизии — настоящих зубров таежного розыска. На счету каждого было уже по доброму десятку пойманных «бегунков» из числа зеков и дезертиров. Так что предложение секретаря носило скорее риторический, чем практический характер. А с риторикой пора было кончать. Иван кивнул Костику, бросил на секретаря ободряющий взгляд и, развернувшись, каким-то стремительно-текучим, звериным движением поднырнул под разлапистую еловую ветку и будто растворился в бело-черном, с мазками зеленого, лесном калейдоскопе. Секретарь моргнул, повертел головой, но оба уже исчезли, быстро и бесшумно.
Отбежав на полкилометра, Иван спустился в небольшой распадок, затормозил и перевел дух. Костик лихо скатился со склона, щегольски, с разворотом, затормозил, что на этих охотничьих лыжах шириной в две ладони выглядело скорее нелепо, и, опершись на палки, спросил:
— Ну что, как пойдем?
— Лесом. Каждые десять километров будем выбегать к дороге и проверять След. Если на очередном выбеге След исчезнет, вернемся и прочешем.
Костик согласно кивнул. В общем-то, можно было двигаться и на машине, учуять След из салона не так уж сложно, но вокруг будет СЛИШКОМ много посторонних глаз. Они постояли еще пару минут, настраиваясь на здешнюю, не больно знакомую таежную суть. И одновременно оттолкнулись палками.
Через шесть часов они выскочили на широкий наезженный зимник, протянувшийся прямой как стрела укатанной гладью почти на два километра, и почувствовали, что где-то здесь След заканчивается. Снизив скорость, они добежали до поворота, где обнаружили десять пустых бочек из-под горючего. Костик подкатил к бочкам. Понюхал, потом лизнул.
— Авиационка, но не керосин, — констатировал он.
Иван вздохнул:
— Ладно, вызывай кавалерию, самолеты мы отслеживать не умеем.
Костик бросил взгляд в небо. Там выписывал круги его сокол.
— Как знать? — молвил он. — Дня бы на полтора пораньше… — И скинул со спины портативную рацию.
— А добьет? — поинтересовался Иван. Костик широко улыбнулся:
— Волк, я на срочной такой машинкой добил от Аляски до Петропавловска. А здесь — тьфу, неполные две сотни километров по прямой.
Вертолеты прилетели через полтора часа. Секретарь выпрыгнул из салона, глянул недоверчиво, но сдержался. Иван понимал его удивление. Средняя скорость передвижения в тайге, даже по набитой лыжне, не превышает десяти километров в час, а они шли по целине. И оказаться ТАК далеко от Кмони никак не могли. Однако когда директор ФСБ убеждал его по телефону принять помощь от этих двух странных людей, он был загадочно сдержан. Да и сам секретарь уже имел возможность убедиться, что эти двое имеют иные представления о том, что возможно, а что нет.
Спустя два часа они сидели в тряском, но теплом нутре вертолета и мирно беседовали. Костик, который, в силу своей прежней службы, знал о ядерных зарядах несколько больше своих собеседников, объяснял:
— Везли их явно на двух машинах, в полукилометре друг от друга. А как довезли до этой полосы — перекрыли дорогу и перегрузили на самолеты.
Секретарь зло мотнул головой:
— На такую полосу не всякий самолет сядет. Да и прежде чем сюда добраться, надо пройти границу, спрятаться от системы ПВО…
Костик усмехнулся:
— Ну полтонны, положим, и «Сессна» утянет. А что касается скрытности, так Руст в свое время на такой машинке до Москвы долетел, до самой Красной площади. И это в советское время, когда у нас еще была прилично работающая система ПВО, а уж сейчас… — Костик махнул рукой.
Секретарь лишь скрипнул зубами. Поразмыслив, он произнес:
— А разведать пару таких площадок и забросить туда дюжину бочек горючки — тоже особых проблем не составляет… Но представьте, какой масштаб организации. Операцию обеспечивали несколько групп в разных регионах страны. А скорее всего, в нескольких странах. Нет, обычной банде чеченских «непримиримых» такое не под силу. И если я раньше считал, что они наняли где-то профессионалов, то тут, похоже, все наоборот. Банда Хамсы — всего лишь поставщик пушечного мяса и некоторым образом прикрытие. Здесь работали гораздо более умные люди. — Секретарь задумался. Некоторое время все молчали, потом секретарь вздохнул: — А это значит, что изделий на территории страны уже нет.
В его голосе чувствовались одновременно и облегчение, и еще большая тревога. Конечно, вчерашнее предположение о том, что боеголовки могут подъезжать к Москве или Ростову в полной боевой готовности к подрыву, было всего лишь результатом нервного срыва. Ни одна, даже самая мощная, организация не смогла бы нейтрализовать блокировочный контур электронного взрывателя за столь короткое время. Но теперь он был уверен, что у организаторов похищения найдутся и время, для того чтобы не торопясь устранить все имеющиеся препятствия, и люди, способные сделать это.
9
Иван и Костик вернулись в Москву уже к концу недели. В их пребывании в Красноярском крае особой необходимости больше не было. Активные поиски выявили еще пять заправочных площадок: одну в России, под Усть-Кажой в Алтайском крае, еще две в Казахстане, под Аягузом и Абакаем, и еще две в Таджикистане — одна около Чорух-Дайрона и вторая у Шуроабада, недалеко от афганской границы. Местонахождение боеголовок теперь было определено с почти стопроцентной уверенностью. Но положение от этого только осложнилось. К тому же кое-какие слухи просочились в печать, и, несмотря на твердокаменные опровержения на всех уровнях, газеты и телеканалы развернули настоящую всемирную истерию. В таком деле журналисты в первую голову полагаются на собственный нюх, а во вторую — на сведения, за которые заплачены хорошие бабки, и только лишь в том случае, когда два первых источника молчат, — доверяют официальной информации. А в настоящий момент оба самых важных источника просто визжали от лезущей изо всех щелей сенсации. Президентская гвардия в Чечне штурмом взяла аул Эчхой, где дислоцировалась банда Хамсы, но ни его, ни других иорданцев, а также нескольких десятков чеченцев-кровников и наемников из числа афганских моджахедов и боснийских мусульман, которые составляли основной костяк банды, среди пленных и убитых не оказалось. Президентские гвардейцы, по существу, разгромили отряд, состоящий из полутора сотен сопляков из числа выпускников диверсионной школы Хамсы и нескольких десятков законченных наркоманов. В Москву срочно прилетели высшие должностные лица из дюжины стран, начиная от директора ЦРУ и кончая директором Моссад, поскольку наиболее вероятными целями террористов все считали именно США и Израиль. К концу месяца Си-эн-эн провела глобальный телемост, интервьюируя ученых-атомщиков, отставных контрразведчиков, сенаторов и конгрессменов, а также парламентариев и бывших президентов шести ядерных держав и еще тучу разного народа. Однако официально Белый дом представляла пара мелких чиновников из Госдепартамента и полковник морской пехоты из Пентагона, а Кремль — военный атташе в США и руководитель второстепенного департамента МИДа. На протяжении полутора суток пожилые импозантные мужчины патетически говорили об ответственности перед народом и мировым сообществом, а бодрые старички увлеченно вспоминали, кто, когда и какие бомбы терял. Припомнили Паломарес и дюжину других эпизодов, говорили о проблеме контроля, о системах ядерной безопасности, и к концу телемоста опросы показали, что взбудораженное американское общественное мнение несколько подуспокоилось. Но неприязнь к русским, которые умудрились проспать две атомные бомбы, только усилилась. Сенатор Трентон выступил в конгрессе с предложением под угрозой полной изоляции потребовать от России передать все свои ядерные боеприпасы под тотальный международный контроль. Причем все понимали, что слово «международный» следует взять в большущие кавычки. Американцы попытались через Пакистан надавить на талибов, но те спокойно ответили, что ни о каких атомных бомбах на своей территории и слыхом не слыхивали, после чего американцы очередной раз шарахнули по Афганистану «Томогавками», однако всем было понятно, что это был скорее акт не устрашения, а отчаяния.
А спустя три дня «Рука Аллаха», отколовшаяся от «Братьев мусульман», сверхрадикальная группировка, объявила о том, что Аллах услышал молитвы всех правоверных и вложил в руки мюридам «копье гнева», которое поразит врагов правоверных в самое сердце. И всем стало ясно, ГДЕ будет взорвана одна из бомб. Впрочем, тем, кто дал себе труд хоть немного задуматься, это было ясно уже давно.