Глава 9
ИГРЫ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ
18 июля 2219 года летоисчисления Федерации
Земля, Сан-Антонио
— Проходите, Рышард, проходите. — Декан Джефферсон, как и вчера, был само радушие. — Сегодня мы обсудим планы работы на следующий год, перед тем как большинство коллег уйдут в отпуск, и заодно представим вас!
Просторная комната для совещаний оказалась заполненной народом. Любопытство проскальзывало во взглядах, направленных на Рышарда. А сам он невольно обратил внимание на то, что среди сотрудников департамента социальных наук не было ни одного чернокожего или выходца из Азии.
— Господа, минутку внимания. — Джефферсон несколько раз хлопнул в ладоши. — Прошу любить и жаловать — мистер Крачковский. Он прибыл из Варшавы и будет работать с нами целый год.
Рышард поклонился, адресуя приветствие сразу всем собравшимся.
— Роберт Фонти. — Первым подошел и протянул руку невысокий человек с пронзительными черными глазами и абсолютно голым черепом. (Одно из последствий болезни Эпсона — выпадение волос.)
— Очень приятно, Рышард.
Кивнув в ответ, основатель «Белого Возрождения» криво улыбнулся и отступил в сторону.
Следующим оказался очень высокий рыжий мужчина, тяжелыми чертами лица и медленными, ленивыми движениями напоминающий Рагнура.
— Ральф Эрлингмарк, — назвался он, протягивая широкую, точно весло, покрытую мозолями и шрамами ладонь.
И вновь заработала тренированная память сотрудника Службы Экстремальной Социологии: Ральф Эрлингмарк, сорок два года, доктор философии. Разведен, двое детей. Профессионально занимался вольной борьбой. Один из активных деятелей «Белого Возрождения».
Рышард знакомился с коллегами, вежливо улыбался, пожимал руки, выслушивал имена, часть которых вызывала в мозгу вполне понятную реакцию. К «Белому Возрождению» тут имели отношение трое.
— Познакомились? Вот и отлично! — Декан вновь хлопнул в ладоши. — Присаживайтесь, господа. Пора приступать к делу…
Заседание, посвященное распределению научной и учебной нагрузки, длилось не очень долго, а после его окончания к Рышарду, как и следовало ожидать, вновь подошел профессор Фонти.
— Томас сказал, что вы будете заниматься городской социологией, — проговорил он. — Не желаете посвятить меня в суть ваших исследований? Может быть, я сумею чем-нибудь вам помочь.
— Тема моей работы — этническая стратификация, — вежливо ответил Рышард, — распределение этно— и национальных групп по ступеням общественной лестницы в Сан-Антонио.
— Да, тема занятная, — согласился Фонти. — Вы уже подготовили план и программу исследования? Если нет, то включите кроме этнического и национального еще и расовый уровень распределения… Обычно его недооценивают, но на самом деле он очень важен.
— Не могли бы вы объяснить вашу точку зрения? — тоном любознательного ученика спросил Крачковский.
— Этносы и нации сейчас, в двадцать третьем веке, размыты, — сверкнул глазами Фонти. Приехавший из Европы молодой ученый его явно заинтересовал. — Чего не скажешь о расах. Они по-прежнему плохо смешиваются между собой. Особых усилий такое дополнение от вас не потребует, а результаты могут оказаться исключительно интересными.
— Хорошо, я поступлю именно так, — кивнул Рышард, отмечая, что беседующий с ним человек психически неуравновешен и что спорить с ним в любом случае не стоит, — спасибо за помощь.
— Обращайтесь в любой момент, — кивнул Фонти и поспешно отошел.
29 июля 2219 года летоисчисления Федерации
Земля, Сан-Антонио
В университетской библиотеке гудели кондиционеры, на улице же стояла изнурительная, удушающая жара. После целого дня работы с литературой Рышард выбрался из здания и тут же вспотел. Рубашка неприятно липла к телу, а по вискам словно колотили молоточками.
— Добрый вечер, коллега. — Ральф Эрлингмарк, несмотря на немаленькие размеры, двигался бесшумно.
Появившись из-за спины, он заставил Рышарда вздрогнуть.
— Добрый вечер, — сказал тот, с любопытством глядя на профессора. Эрлингмарк был одним из немногих, кто остался в университете на лето. Причины подобного поступка были не очень понятны. — Я уж думал, что все разошлись по домам!
Небо над Сан-Антонио, днем пронзительно голубое, сейчас неторопливо темнело. С уверенностью возвращающегося в дом хозяина надвигался вечер, привратник ночи.
— Как видите, не все. — Эрлингмарк улыбнулся. — Как насчет того, чтобы выпить пива?
— Не откажусь. — В горле и впрямь было сухо, как в недрах пустыни Сонора. — Куда вы предлагаете пойти? В «Рыжего кота»?
Этот бар, расположенный на территории университета и получивший название в честь его символа, пользовался среди ученой братии большой популярностью.
— Нет, — чуть заметно поморщился Эрлингмарк, — там слишком много… народу, в общем!..
Тут профессор оказался прав. В «Рыжем коте» почти всегда было людно.
— Тогда куда?
— Я знаю отличное местечко на соседней улице. Бар называется «Прага». Я знаю, что это город в Европе. Он ведь рядом с Варшавой?
— Я бы не сказал, — усмехнулся Рышард, покорно следуя за Эрлингмарком. — Хотя, если сравнивать с расстоянием до Америки, то они на самом деле неподалеку.
«Отличное местечко» располагалось довольно близко. Покинув территорию университета через боковой вход, преподаватели прошли около сотни метров, после чего очутились перед вывеской «Прага», намалеванной угловатыми готическими буквами.
А под ней обнаружился самый настоящий пивной погребок, который в Америке найти сложнее, чем в Европе — хороший мексиканский ресторан.
— Ничего себе! — сказал Рышард, оглядывая крошечное помещение с деревянными столами и стенами, выложенными камнем. Тут царил кислый пивной запах. — Действительно, настоящая Прага!
— Садитесь, панове. — Из-за стойки явился официант в белом накрахмаленном фартуке и черном жилете поверх рубахи. — Что будете брать?
— Как обычно, — ответил Эрлингмарк, — только в двойном размере!
— Одну минуту. — Профессора тут, похоже, хорошо знали.
— Я люблю европейское пиво, — сказал тот, усаживаясь за стол. Табуретка под могучим телом скрипнула. — А не ту мочу, которую пьют местные…
— Вы сами из Европы? — полюбопытствовал Рышард, усаживаясь напротив.
— Родом из Дании, — ответил Эрлингмарк, — но приехал очень давно, еще в детстве. Меня сюда привезли родители.
Пиво принесли в деревянных кружках, потемневших от времени (или изначально сделанных такими). По лоснящимся бокам стекала белая пена.
— Если еще чего понадобится, — сказал официант, ставя на стол блюдечко с ржаными сухариками, обильно обсыпанными солью, — то зовите, не стесняйтесь!
— Спасибо, Йорг. — Эрлингмарк кивнул, и взгляд его, в котором явственно ощущалось физическое давление, обратился на Рышарда. — Ну, за знакомство!
— За знакомство! — ответил тот. Кружки с глухим стуком соприкоснулись.
— Называй меня просто Ральф, — сказал профессор, отправляя в рот целую горсть сухариков.
— Хорошо, — ответил Крачковский, поступая точно так же. — Ух, да они еще и перченые!
— А то! — усмехнулся Эрлингмарк. — Тут толк в пивных делах знают. Слушай, а как тебя занесло в наши края?
— Выиграл грант. — Интерес, который профессор проявлял к новичку, выглядел вполне естественным, но Рышард мгновенно напрягся. Теперь он контролировал каждый свой жест, каждое слово, понимая, что возникшие сейчас подозрения потом уже не удастся развеять.
Эрлингмарк внимательно слушал рассказ молодого коллеги о его научных успехах, задавал вопросы про Варшавский университет, про то, как там поставлено преподавание гуманитарных наук.
— Мир сейчас стал везде одинаков, — сказал он с глухой тоской, когда Крачковский наконец замолк, — всюду одно и то же. Оригинальная научная школа — по нынешним временам редкость. Что в Пекине, что в Рейкьявике или Буэнос-Айресе думают сходно, учат по одним и тем же методам, а одинаковость — верный путь к вырождению и застою. Именно различия рождают движение, развитие, эволюцию…
— А ты, Ральф, чем занимаешься? — спросил Рышард, когда им принесли по второй кружке пива.
— Культурой индейских племен, — ответил Эрлингмарк.
— Так ты вроде не антрополог?
— Степень получил по теме «Философские основы литературы магического реализма двадцатого века». — Рыжий ученый одним глотком ополовинил деревянную посудину. — Но потом область моих интересов сменилась. Изучаю культы и воззрения малочисленных индейских племен, уцелевших в Техасе и горах Сьерра-Мадре. Периодически езжу по отдаленным районам, опрашиваю последних носителей этнического самосознания… Сохраняю то, что через полсотни лет, когда последние пуэбло и юма отойдут к праотцам, станет такой же древностью, как скандинавские или греческие мифы…
— Интересное, должно быть, дело, — вежливо отозвался Рышард
— Иначе бы я за него не взялся. — Эрлингмарк усмехнулся. — И знаешь, я занимаюсь этим почти восемь лет, и все равно индейцы, с которыми я общаюсь все это время, так и не стали считать меня своим! Они разговаривают со мной вежливо, но никогда не назовут другом и не откроют тайны до конца! Иногда это меня бесит, иногда просто заставляет еще больше увериться в своем мнении…
— Это в каком?
— В том, что мы, белые люди, выходцы из Европы, другие, чем они. Не лучше или хуже, а просто другие, и даже не столько биологически, сколько духовно, — сказано это было с искренним пылом. Пиво развязало профессору язык, и он начал изрекать мысли, опасно близкие к самому настоящему расизму.
Рышарду предстояло действовать с удвоенной осторожностью.
— Да, — проговорил он, изображая смущение, — это звучит несколько необычно, но схожие размышления одолевали и меня. Правда, не по поводу индейцев, их у нас нет, но зато большая община китайцев. Они живут между нами столетиями и тем не менее никак не интегрируются в социальную среду.
— Именно, — вздохнул Эрлингмарк. — Ладно индейцы, их мало, и участь их предрешена. А азиаты? Их все больше и больше…
Но тут в душе профессора пробудилась осторожность. Бросив опасливый взгляд на молодого коллегу, он резко оборвал фразу.
— По-моему, уже стемнело. — Рышард сделал вид, что не заметил неловкости собеседника. — Пожалуй, пора по домам?
Он зевнул. Давала о себе знать усталость после дня напряженной работы.
— Пора, — кивнул Эрлингмарк. Около столика, точно джинн, выскочивший из бутылки (учитывая специфику заведения, явно из пивной), возник официант.
— Всего хорошего, — сказал Рышард, когда коллеги вышли на улицу. — Интересно было поболтать!
— Мне тоже.
Они обменялись рукопожатиями. Виктор повернулся и зашагал в сторону университета, спиной ощущая внимательный и подозрительный взгляд Эрлингмарка.
17 августа 2219 года летоисчисления Федерации
Земля, Сан-Антонио
Профессор Фонти обитал в особнячке старого колониального стиля неподалеку от университета. Приглашение сюда Рышард получил вчера, когда неожиданно встретил профессора в департаменте.
— … Добрый день, коллега, — сказал тот. — Как ваше исследование?
— Копаю, — доброжелательно улыбнувшись, ответил Рышард. — Пока вожусь со статистической информацией городского управления занятости и налогового управления. А вы же знаете, какой бардак у них в отчетности!
— Увы, мне это известно, — покачал головой Фонти. — Когда-то люди думали, что переход к электронному документообороту уничтожит хаос в делопроизводстве. Увы, они жестоко заблуждались! Причина беспорядка — в голове, а не в документах! Впрочем, я отвлекся. Заходите ко мне завтра. Расскажете о результатах.
— С удовольствием, — ответил тогда Рышард и вот теперь выполнял обещание…
Дверь распахнулась еще до того, как Крачковский успел коснуться звонка. Тут явно использовалась видеосистема, контролирующая пространство перед домом.
— Входите, — сказал Фонти, делая радушный жест. — Вот сюда, за мной…
Рышард вслед за хозяином прошел через большую гостиную, удивительно скупо обставленную, и оказался во внутреннем дворике. Густо растущие деревья создавали приятную тень, в которой разместился небольшой столик. В успокаивающее шуршание листьев вплеталось журчание крошечного фонтанчика.
— Чаю? — предложил Фонти. — Или чего покрепче?
— Лучше чаю, — чуть смущенно ответил Рышард. — Для алкоголя еще рано!
— Ох уж эта славянская привычка: если уж пить, то напиваться до умопомрачения! — усмехнулся Фонти, берясь за изящный чайничек из голубоватого фарфора (извивающиеся драконы, которые покрывали его выпуклые бока, пучили синие глаза, точно их мучила отрыжка). — Здесь, на американском континенте, пьют по-другому!
— Увы, социокультурные отличия в этой области сохраняются, — улыбнулся Рышард, с благодарным кивком принимая чашку.
— Пейте, — махнул рукой Фонти. — А я пока посмотрю ваши материалы!
Чай оказался зеленым. Пока Рышард смаковал его, профессор вставил принесенную гостем кассету в мобибук и теперь не отрывал глаз от виртэка.
— Неплохо, — пробормотал он, когда чайная чашка с легким стуком приземлилась на блюдце. — Весьма перспективно. К статистическим данным вы надеетесь добавить интервью?
— Да, и опросы по небольшим выборкам в каждой из целевых групп, — кивнул Рышард.
— Ладно, — проговорил Фонти, когда беседа на научную тему была закончена. — Я вижу, что вы на верном пути! Не желаете посмотреть мою коллекцию живописи? У меня неплохое собрание квазиреалистов.
— С удовольствием, — ответил Рышард.
Они миновали ту же гостиную и вступили в длинный коридор, тянущийся, судя по всему, вокруг всего внутреннего дворика. Лучи солнца с трудом протискивались сюда сквозь жалюзи, и освещение выходило чуть приглушенным.
— Вот «Жизнь» Тактарова… — хозяин представил первое полотно. На нем переливался всеми оттенками зеленого пейзаж, напомнивший Виктору (даже не ему, а Хуану Васкесу) джунгли Альвхейма. Сплошные заросли без единой прорехи. — Вот Ван Хегелен, его триптих «Победа разума».
Если честно, то картина знаменитого уроженца Амстердама показалась Рышарду бессмысленным скоплением разноцветных пятен. Но признаваться в этом было как-то неловко, поэтому Крачковский ограничился тем, что пробурчал нечто невразумительное.
Они переходили от полотна к полотну. Все картины были выполнены в яркой, кричащей манере квазиреалистов, завоевавшей признание в последние годы двадцать второго века.
— А вот это — жемчужина моей коллекции, — сказал Фонти, подводя гостя к картине, которая завершала ряд. Она была заключена в прозрачную пленку защитного покрытия и выглядела достаточно древней. — Ей больше двухсот пятидесяти лет.
— Ничего себе! — изумился Рышард.
К квазиреализму это полотно не имело никакого отношения. Громадная битва растянулась по всему его пространству, до самого горизонта, где терялась в дымке. На переднем плане бойцы были прорисованы отчетливо, с какой-то болезненной доскональностью. С одной стороны — высокие, могучего сложения воины с длинными прямыми мечами и в сверкающих панцирях, все как на подбор — светловолосые, а с другой — орда смуглых лохматых существ, вооруженных кривыми клинками. Фигуры сражающихся переплетались, образуя своеобразную черно-белую мозаику, и определить, кто кого одолевает, не было возможности…
— Это реликт искусства Третьего рейха. — В голосе профессора отчетливо звучало благоговение. — Ее обнаружили в замке Шаунберг, одном из оккультных центров СС в Австрии. Просто чудо, что она не погибла от рук распоясавшейся солдатни.
— И что же здесь изображено?
— Нацисты считали, что не все разумные существа на Земле являются людьми, часть из них — потомки блуда прародителей со зверьми, обретшие разум животные. Отсюда истинные люди и недочеловеки, вечно бьющиеся между собой. От первых произошла высшая раса — европейцы, от вторых — низшие, азиаты и чернокожие.
— Интересная теория, — проговорил Рышард, не позволив себе и намека на иронию.
— И самая забавное, что она подтверждается. — Черные глаза Фонти не отрывались от лица собеседника. — Посмотрите, кто правит бал в изобразительном искусстве?
И хозяин широким жестом обвел свою коллекцию.
— Тактаров, Ван Хегелен, Мак-Нил, Де Йонг — все это европейцы! — продолжил он, все более распаляясь. — Вот уже почти триста лет, как все обитатели Земли имеют равные возможности для художественного самовыражения, а кто по-прежнему двигает вперед культуру? Белые и только белые! Так и не появилось ни одного выдающегося композитора или писателя среди африканцев или азиатов!
— А Джойсон?
— Ему присудили Нобелевскую премию исключительно из политкорректности, — махнул рукой Фонти, — и точно по той же причине все ходят на концерты Ванг Хо! Это модно, но скрежетание и бурчание, которое он производит, — не музыка!
— Вы не любите негров и азиатов? — осторожно полюбопытствовал Рышард.
— Нет, клянусь чистотой крови! — усмехнулся профессор. — Просто считаю, что каждый народ должен заниматься своим делом!
— Эта идея кажется мне достойной внимания, — сказал Рышард, на мгновение задумавшись над странной клятвой, — хотя и несколько смелой.
— Увы, смелые идеи в наше время не приветствуются, — пожал плечами Фонти. — Приветствуются те, которые укладываются в общепринятые представления. Впрочем, мы заболтались. Пойдемте, я провожу вас.
— Спасибо, было очень интересно, — поблагодарил Рышард, вслед за гостеприимным хозяином шагая к выходу.
— Не за что, заходите еще, — ответил Фонти и распахнул дверь.
Снаружи ждал жаркий техасский вечер.
29 августа 2219 года летоисчисления Федерации
Земля, Сан-Антонио
Сосиски на решетке, размещенной над углями, шипели и истекали жиром, а переворачивал их с помощью лопатки на длинной ручке сам декан Джефферсон. Облаченный в цветастую майку и шорты, он держал в свободной руке пластиковый стакан с пивом и время от времени выкрикивал:
— Кому сосиски? Жареные, вредные, холестериновые, но зато вкусные! Подходи, налетай!
Желающих отведать далеко не диетическое блюдо было немало, как среди преподавателей, так и среди студентов, которые тучей клубились в той части университетского парка, где проводилась традиционная вечеринка в честь начала учебного года.
Рышард, усевшийся прямо на земле под одним из деревьев, с интересом наблюдал за происходящим. Традиция подобных пикников сохранилась на американском континенте еще со времен существования США, и в Европе никогда не было ничего подобного.
Люди, которые вскоре окажутся по разные стороны учебных «баррикад», сегодня общались самым простым образом, как будто были старыми друзьями. Со стороны доносились взрывы хохота — там работал уникальный аттракцион. В кресло, установленное над небольшим бассейном, спиной к зрителям садился кто-то из преподавателей, а желающие из числа студентов могли попробовать попасть мячиком для тенниса в довольно большую красную кнопку. В случае удачного броска кресло опрокидывалось и преподаватель падал в воду, не зная, кто именно подстроил ему такую пакость.
Среди тех, кто веселился на пикнике, обязательно выискивались любители покидать мячик, и сухим обычно не уходил никто, даже ректор.
— Сидите? — К Рышарду приблизился Вильям Кокс, один из коллег по департаменту.
Улыбка на его круглом лице выглядела слишком радушной, чтобы быть естественной. К тому же Крачковский хорошо помнил, что рядом с ним не просто преподаватель, замеченный в связях с «Белым Возрождением», а доктор психологии.
— Ага, — ответил он непринужденно, — садитесь рядом! Будем разглядывать это безобразие вместе!
— Нет уж, я постою! — ответил Кокс со смехом. — Опасаюсь испортить одежду. Она несколько сыровата после купания, и не хватало еще и грязи! Как вам наш коллектив?
— Я мало кого знаю, — пожал плечами Рышард. По мимике и жестам собеседника он догадался, что тот подошел не просто так, что у него есть какой-то скрытый интерес. — Разве что был в гостях у профессора Фонти и пил пиво с Ральфом…
— И что вы скажете о Роберте?
— Он крайне оригинальный мыслитель, — ответил Рышард, — а вообще, этично ли обсуждать коллег за глаза?
— Не стоит беспокоиться. — Вильям улыбнулся, но чуть напряженно. — Они вам наверняка все косточки перемыли.
— Вот почему я чувствую себя таким чистым! — Шутка получилась не очень смешной, но позволила адекватно отыграть ситуацию.
— Как хотите. — Кокс улыбнулся. — Пойду, поболтаю с кем-нибудь еще. До встречи!
— Пока, — ответил Рышард, ощущая себя так, словно только что беседовал с акулой.
Поднявшись, он двинулся к палатке, где разливали пиво. Взял полный бокал и отправился к Джефферсону — за сосиской.
— Ага, вот и наш молодой друг! — Тот уже изрядно набрался пива. — Давай, бери тарелку!
На плоское картонное блюдце плюхнулась истекающая жиром поджаристая трубочка. Рышард прижал ее пальцем и собрался было вернуться на прежнее место под деревом, когда кто-то толкнул его в спину.
Сосиска соскользнула с тарелки и исчезла в траве. Крачковский с трудом сдержал ругательство, готовое сорваться с его уст.
— Прошу прощения, — сказал виновник происшествия пьяным голосом, который был полон чего угодно, но только не раскаяния, и на плечо Рышарду бухнулась тяжелая рука. — Сейчас все исправлю!
— Ральф, ты пьян! — Декан слегка нахмурился, но это не оказало никакого воздействия на шатавшуюся громадину. Обойдя Рышарда с таким креном, что становилось непонятным, как он вообще удерживался на ногах, доктор философии Ральф Эрлингмарк ухватил две сосиски прямо с пышущей жаром решетки. Одну сунул в рот, а вторую протянул Рышарду.
— Э, благодарю, — ответил тот.
— Ральф, прочь с глаз моих! — сказал декан с напускной суровостью.
— Есть, сэр! — Эрлингмарк заглотил сосиску, точно лягушка — муху, и даже не подавился. — Пойдем, приятель, побеседуем…
Последняя фраза была обращена уже к Рышарду. Положительно, сегодня он пользовался просто удивительной популярностью.
— Пойдем, — не стал сопротивляться Крачковский. Любой контакт с членами «Белого Возрождения» ему сейчас только на пользу.
— Что за жизнь! — рявкнул Эрлингмарк, брякнувшись на лавочку, прятавшуюся в тени акации. — Скоро начнется семестр, и вновь — семинары, лекции, курсовые работы — тоска, одним словом…
— Тебе не нравится преподавательская работа? — Вопрос был риторическим, но Рышард его все же задал. Когда нет иного способа поддержать разговор, то сгодится и этот.
— Скажу по секрету! — Лицо Ральфа рассекла кривая усмешка. — Нет! И дай-ка мне пива… А то от болтовни в горле сохнет…
Рышард не сразу понял, что профессор обратил внимание на пластиковый стакан в его руке.
— Да, конечно, — сказал он, отдавая посудину.
— Нынешняя наука выхолощена в силу того, что существует множество интеллектуальных табу, — продолжил Эрлингмарк, одним глотком опустошив стакан и отшвырнув его в сторону, — о которых никто не говорит, но все прекрасно знают.
— Например?
— Да их полно! — махнул могучей ручищей профессор. — Генная инженерия — как ее запретили в середине двадцать первого, так и все, даже вспомнить не смей о геноме человека! Расовый вопрос — поднимать его просто неприлично… А ведь со времен Розенберга и Этьена Балибара никто не занимался даже философией этой проблемы, не говоря уже об изучении реальных отличий между людьми разных рас, культурных, социальных и биологических! Как же, как такое можно? — воскликнет разгневанная общественность. Это неприлично! Тьфу!
— А ты бы взялся за это изучение? — осторожно поинтересовался Рышард.
— Мог бы, — пожал плечами Ральф. — Правда, моей подготовки не хватит. Тут нужен целый институт, да только кто его создаст…
— Профессор Эрлингмарк! Ральф! — Из-за деревьев появился Вильям Кокс. — Дуй к бассейну! Студенты требуют тебя!
— Еще и это на мою голову! — преувеличенно тяжко вздохнул Эрлингмарк, но с лавки поднялся. — Но надо идти! Счастье, что тебе, приятель, купание сегодня не грозит!
И профессор удалился, оставив Рышарда наедине с собственными мыслями.
10 сентября 2219 года летоисчисления Федерации
Земля, Сан-Антонио
— Ну что, куда ты меня поведешь? — спросила Инга, улыбаясь настолько ослепительно, что Рышард пожалел о том, что не взял с собой солнечные очки.
— Гулять, — ответил он, предлагая подруге руку. — Точнее, поведешь меня ты, поскольку город я знаю еще плоховато! Походим, нагуляем аппетит, а потом поужинаем где-нибудь!
— Ты странный, — вздохнула она, — большинство мужиков сразу же хотят затащить меня в койку! Или это у вас в Европе все такие галантные?
— Не все, — вымученно улыбнулся Рышард. Уломать секретаршу декана на совместную прогулку было несложно, труднее оказалось выбрать время, которое устроило бы обоих. Ингу отвлекали многочисленные поклонники, а Крачковский был занят своим исследованием, да и преподавание отнимало у него немало времени.
Аэротакси отвезло их в центр города, который сохранялся неизменным с середины двадцатого века. Деловой район с его гудящими магистралями и похожими на муравейники небоскребами остался в стороне, а тут можно было спокойно гулять по тихим улицам, где запрещено любое движение, кроме пешеходного. Старинные желтые фонари на столбах создавали впечатление, что они оба перенеслись в прошлое.
— Год назад праздновали юбилей города — пятьсот лет, — сказала Инга, когда Рышард, на самом деле знающий Сан-Антонио до последней канавы, в очередной раз выбрал улицу, ведущую к бульвару Звезд, — так тут все было забито народом так, что просто не протолкнуться! А какой был фейерверк! Потрясающий!
— И хорошо, что народу мало, — сказал Рышард, — что за удовольствие гулять в толпе! А фейерверк — по сравнению с тобой это бледное и безобразное зрелище!
— Ох, льстец! — захихикала Инга.
— Зайдем? — предложил Рышард и ткнул пальцем в светящуюся вывеску, с которой прохожим подмигивали три койота, наряженные в широкополые шляпы и ковбойские сапожки.
— А почему сюда?
— А дальше мне лень идти! — совершенно искренне ответил Рышард.
Внутри их встретила приятная мягкая музыка. Обслуживание в «Трех койотах», судя по возвышающимся на столах металлическим колпакам, было автоматизированное, но бармен за стойкой выглядел вполне живым.
— Добрый вечер! — пропел колпак, когда парочка заняла места за одним из свободных столиков. — Чего желаете?
Над голой блестящей макушкой выросло виртуальное меню. Напитков в нем не было, только блюда.
— Выбирай пока, а я пойду закажу выпить, — сказал Рышард, хорошо знающий нравы в таких заведениях.
— Здравствуйте, сеньор, — поприветствовал его бармен. — Чего изволите?
— Две текилы со льдом, — ответил Крачковский, выкладывая на стойку свернутый лист пластика. — А это передайте от Локи сеньору Флоресу.
— Всенепременно, сеньор. — Зашифрованное донесение для майора Загоракиса исчезло со стойки со скоростью спешащего фотона. — Две текилы со льдом. Возвращайтесь за столик. Напиток вам принесут.
В век средств связи, позволяющих в считанные секунды обмениваться сообщениями между самыми далекими друг от друга уголками Земли, никому и в голову не придет, что можно использовать настолько архаичную вещь, как письменное донесение.
Никому, кроме сотрудников СЭС, которым важна не срочность, а то, чтобы информация не была перехвачена.
— Ну что, выбрала? — спросил Рышард, вернувшись за стол.
— Ага. — Инга ткнула пальцем в виртуальное меню, и помеченный пункт засветился ярче. — Смотри, что у них есть! А я и не подозревала, что на бульваре Звезд может быть такое приятное местечко!
Вечер прошел великолепно, Рышард проводил Ингу до дома, но заходить не стал, чем вызвал новую вспышку удивления.
— Странный ты, — повторила девушка, погладив Крачковского по щеке, — любой мужик, услышав мое приглашение, одурел бы от счастья!
— Мы, европейские мужчины, ужасно старомодны в таких делах. — Поймав руку подруги, Рышард поцеловал ее. — В следующий раз обязательно соглашусь!
— Если он будет!
— Будет, — уверенно шепнул Рышард в спину удаляющейся секретарше и потянулся к мобибуку — вызвать такси.
24 сентября 2219 года летоисчисления Федерации
Земля, Сан-Антонио
— Мистер Крачковский, мистер Крачковский!.. — Шагавший по коридору Рышард наконец услышал, как его зовут, и остановился.
— Слушаю вас, мисс Ленгли, — сказал он запыхавшейся студентке, которой, чтобы догнать преподавателя, пришлось изрядно ускорить шаг. — Что заставило вас так спешить?
— Ах, мистер Крачковский! — Ресницы (длинные и темные) над глазами (большими, синими и выразительными) затрепетали, и Рышард ощутил себя под самым настоящим обстрелом. — Ваш рассказ о теории Зинделла-Керра показался мне сегодня не совсем понятным! Я надеялась, что вы мне все объясните!
— Прямо здесь? — Виктор Зеленский, несомненно, был бы смущен той любовью, почти поклонением, которым он пользовался среди женской части аудитории, но Рышард Крачковский относился к подобному совершенно равнодушно. Обольстить привычного к любовным победам варшавянина было сложнее, чем сбить с пути носорога. — В понедельник, с трех до пяти, и в среду, с часу до трех, у меня приемные часы! Жду вас в помещении для консультаций!
Мисс Ленгли очаровательнейшим образом покраснела.
— Я надеялась, что вы уделите мне внимание! — сказала она.
— Обязательно уделю, — улыбнулся Рышард, и от его улыбки девушка пошатнулась, — если вы придете в понедельник с трех до пяти!
Попытки совратить преподавателя городской социологии начались чуть ли не с первой лекции и не прекращались по сей день. Похоже было, что настойчивые девицы намеревались взять крепость измором.
Если честно, то Рышарда вся эта суета не особенно волновала, хотя ему все же приходилось прилагать некоторые усилия по уклонению от излишне назойливых поклонниц.
— Всего хорошего, мисс Ленгли, — холодно процедил он. — До встречи на следующей неделе.
И, изящно развернувшись, зашагал дальше по коридору. Несколько торопливее, чем того требовала ситуация.
— Осторожнее! — воскликнул Ральф Эрлингмарк, на которого Крачковский едва не налетел, завернув за угол. — Куда так бежишь?
— Извини! Спасаюсь от влюбленных студенток, — со смешком ответил Рышард. — Того и гляди, изнасилуют прямо тут!
— Да, женщины — страшная сила, — покачал головой Ральф. — Ты идешь на футбол?
— Какой футбол?
— А сегодня наша команда играет с Хьюстоном, — удивился Эрлингмарк. — Пойдем! Отдохнешь, развеешься! А то кроме своих студенток и исследований, ничего в жизни не видишь!
— Не пойду я, — ответил Рышард мрачно. — Чего там смотреть? Как куча чернокожих здоровенных парней в шлемах и доспехах будет мутузить друг друга из-за мячика, похожего на дыню? Никакого удовольствия!
— Ты предпочитаешь виды спорта, где соревнуются белые? — Голос Ральфа стал серьезным, а взгляд — пристальным. — Тогда тебе придется идти на шахматы! В остальных давно правят бал выходцы из Африки!
— Увы. — Рышард кивнул: — Вон, посмотри…
Мимо беседующих преподавателей, приплясывая и дергаясь, точно припадочный, двигался чернокожий парнишка лет девятнадцати. Его яркой рубахой можно было отпугивать птиц от взлетно-посадочных полос, а широченные штаны вызвали бы горячее одобрение у запорожских казаков.
— Прыгает под свою дурацкую музыку, которую слушает через эти новомодные имплантаты, — подпустив в голос немного отвращения, сказал Крачковский, — а включи ему Баха, или Генделя, или хотя бы «Битлз» — что будет?
— Они предпочитают тамтамы, — негромко добавил Эрлингмарк, — и трудно их за это осуждать… Ладно, ты как хочешь, а я все же схожу на матч! Поболею за наших!
— Удачного вечера.
— И тебе тоже. — Шагая в сторону выхода, Рышард знал, что Ральф смотрит ему вслед. Он знал, что так и должно быть. Наживка в этот раз была выбрана самая толстая — если уж «Белое Возрождение» не клюнет на нее, то не клюнет больше ни на что.
12 октября 2219 года летоисчисления Федерации
Земля, Сан-Антонио
— Здравствуйте, коллега!.. — С профессором Фонти Рышард столкнулся в тот момент, когда зашел на кафедру выпить кофе. У того как раз были приемные часы, но, судя по пустующему стулу и скучному виду самого профессора, студенты не спешили к нему с вопросами.
— Добрый день, — ответил Рышард, пытаясь совладать с кофейным автоматом. Тот был самой последней модели, электроники в нем водилось больше, чем в ином самолете, и, несмотря на это (а может быть, и благодаря этому), агрегат отличался вредным и строптивым характером.
— Вот она, власть техники над человеком, — вздохнул Фонти, наблюдая за мучениями молодого социолога. — Садитесь, коллега, побеседуем о жизни.
— Спасибо за приглашение, — кивнул Рышард, наполнив чашку кофе после пяти минут сражения с несложным автоматом, который на горе всем гуманитариям наделили зачатками искусственного интеллекта.
— Ну, как ваше исследование? — спросил профессор, когда Крачковский уселся.
— Неплохо, — ответил тот, прихлебывая кофе, — война со статистикой близится к концу, скоро отправлюсь в поле.
— Полевая работа — вершина всякой социологии, именно там проверяется любая теория, — глубокомысленно заметил Фонти. — Вы уже сформулировали гипотезы?
— В процессе. Как они будут готовы — обязательно покажу вам.
— Ладно. — Профессор на мгновение замялся, лицо его отразило нерешительность. — Вы, коллега, кажетесь мне заслуживающим доверия молодым человеком.
«После того, что тебе донесли обо мне Кокс и Эрлингмарк, ты и не можешь считать иначе», — подумал Рышард, а сам ничего не сказал, лишь изобразил польщенную улыбку, приличествующую случаю.
— Да, заслуживающим доверия, — повторил профессор, — и оригинально мыслящим. Не желаете ли посетить наш дискуссионный клуб?
— Что за клуб?
— Неофициальное собрание. — Фонти неопределенно помахал рукой. — Мы встречаемся у меня и дискутируем на тему развития современной науки и общества.
— Хорошо, почему бы и нет? — Рышард вновь улыбнулся, показывая нетерпение. — А когда приходить?
— В ближайшую субботу, в пять, — сообщил профессор и добавил: — И учтите, что у нас обсуждаются весьма необычные идеи, те, которые в силу разных причин отвергаются официальной наукой. Будьте готовы ко всему и… не говорите никому, куда и зачем вас пригласили!
— Почему? Вы не в ладах с законом?
— Что вы! — Фонти рассмеялся, но смех его звучал излишне напряженно. — Просто нам нравится играть во что-то, напоминающее тайное общество! Все мы, старые научные сухари, в глубине души немного романтики!
— Хорошо, — кивнул Рышард, допивая кофе. — Я обязательно приду! И сохраню тайну!
