Глава 27

— Ну вот, видишь, как все удачно получилось? — приветствовал меня Гоша, когда, проводив Витте в отведенные ему апартаменты, я вернулся в свой кабинет.

— И чего ж тут такого удачного, уточни?

— Не понимаешь? Значит, книжек надо было больше читать, и не только про эльфов и межпланетный мордобой! Мы только что раскрыли одну из тайн Сергея Юльевича, причем, вполне возможно, толком непонятную ему самому.

— А, — вник я в мысль высочества, — ты хочешь сказать, что Витте — не сознающий сам себя экстрасенс, но свой талант он использовал не для кантования спичек, а для целевого воздействия сначала на Александра Третьего, а теперь на Ники?

— Ну и на всех прочих, тоже подлежащих убеждению, — согласился Гоша. — Я, когда читал его биографию, был уверен, что не обошлось у него без тайных покровителей, больно уж удачная и стремительная карьера, но тут появилось объяснение не хуже. И кстати, сняли внутренний ограничитель ему именно мы! Ну ты, если быть совсем точным. И не то чтобы снял, а нащупал к тому путь.

— Та-ак, — несколько запоздало начал соображать я, — Витте как человек прагматичный всяких магнетизеров считал шарлатанами и даже в мыслях себя к ним отнести не мог… Потому и не получалось у него осознанных воздействий — только неосознанные. Вот хочется ему оппонента в чем-то убедить, он и убеждает, считая, что делает это при помощи своего обаяния или мощью аргументов. А теперь он увидел свои способности — но опять-таки считает, что для их пробуждения нужен прибор! Блин, все бросаю и сажусь делать ему радиодуховный усилитель, пока он без него не научился экстрасенсить. Портативный, чтоб на повозке умещался, типа способности-то небольшие, потому и прибор миниатюрный.

— И вот еще что можно, — предложил Гоша, — пусть прибор… ну, гудит как-то особенно… тогда у Витте условный рефлекс выработается. Есть гудение — колдуем, нет — сосем… лапу, например.

— Все, я придумал. — Я поднял палец вверх. — Ультразвук. Причем двухтональный, чтобы случайно пациент от собачьих свистков колдовать не начинал.

— Так люди же ультразвук не слышат, — усомнился Гоша.

— Слышать не слышат, но воспринимают. Сам проверял. Хочешь, историю из своего детства расскажу?

Гоша кивнул, и я начал:

— Детство мое прошло в коммунальной квартире на три семьи. Соседский пацан был моим другом — это, кстати, тот самый Боря Фишман, чей мотор я подсунул Тринклеру в качестве отправной точки. Так вот, мы с ним уже тогда были на «ты» с техникой. И вычитали мы где-то про то, что человек как-то воспринимает ультразвук, а в школе в это время нам как раз про условные рефлексы талдычили… Собрали мы с ним тот самый двухтональный генератор, он частоту качал от двадцати пяти до тридцати килогерц. Дождались, пока останемся одни в квартире, и смонтировали его в туалете, в вентиляционной отдушине, а запитали параллельно лампочке: включаешь ее — включается ультразвук. Ну и потайной выключатель предусмотрели, чтоб самим это не слушать. Три месяца вся квартира, кроме нас, по нескольку раз в день вырабатывала у себя условный рефлекс. Наконец мы решили, что хватит, достали генератор из отдушины и, сунув его внутрь ящика магнитофона «Днепр», притащили на кухню, там как раз народ праздновал седьмое ноября. Поначалу этот «Днепр» просто играл музыку, а потом мы врубили генератор… Получилось очень эффектно. Народ потом долго не мог понять, чем это все разом отравились. Решили, что несвежей водкой, потому как мы с Борей только ее и не пробовали, а остальные блюда ели вместе со всеми… Так что вот такую завывалку я теперь и Сергею Юльевичу сооружу.

— Только, может, совсем микроскопическую, в чемоданчике, чтобы он ее с собой носить мог? — предложил Гоша.

— Пожалуй, сразу не стоит, посмотрим на его поведение. Да и не так уж надо ее с собой таскать, объявим, что удалось получить эффект последействия, зарядился — и пару часов тебя зовут не Витте, а Мерлин. И настроек побольше, чтоб, значит, если плохо получилось — надо было тщательней ручки крутить! Ну и дистанционное отключение по радиоканалу, на всякий случай.

— Ох, вскроют твой прибор — столько шума будет… — поморщился Гоша.

— Сколько тротила в контур самоуничтожения сунем, столько и будет, — уточнил я. — Не надо жадничать в принципиальных вопросах. В общем, так — сделаешь к вечеру дизайн-проект? На что оно похоже, что крутить, куда смотреть… А я начинку сочиню. И как бы это назвать понаучнее? Синхрофазотрон, во!

— Лучше лохотрон, — серьезно предложил Гоша. — Звучит ничуть не хуже, но короче, а главное — правдивей. И делать, пожалуй, придется в твоем мире, причем обоим, чтоб самое позднее завтра к утру был. А то уедет Сергей Юльевич без прибора, и ну как его нетерпение обуяет, начнет просто так тренироваться, а зачем ему перетруждаться? Давай прямо сейчас и пошли.

На следующий день я отвез высокого гостя на вокзал. У «Оки» были сняты задние сиденья, только так в нее удалось запихнуть лохотрон. Витте вместе с шедевром приборостроения загрузились в свой вагон, а «Ока» осталась ждать отправки грузовым составом.

Лохотрон я ему подарил не просто так — между нами была заключена конвенция. В случае применения прибора для убеждения в чем-нибудь Николая или его окружения Витте обязался ставить в известность нас. Мы, в свою очередь, обещали сообщать ему обо всех своих попытках воздействия на тот же круг лиц, осуществленных мной, неважно, делал ли я это с усилителем или без. Вот уж последний-то пункт на меня точно никаких ограничений не накладывал.

За время нашего с Гошей пребывания в коттедже на Торбеевом я сделал и еще одно дело, которое лично мне показалось похожим на сжигание мостов, — я поговорил с супругой. По телефону. Намекнул, что мне предлагают очень выгодную, хотя и несколько опасную загранкомандировку, и пригласил ее с собой. «Нет, — ответила моя половина, — это ты все никак успокоиться не можешь, скачешь туда-сюда. Езжай один…» — «Ладно, — сказал я. — Деньги, где всегда, только теперь их там не как всегда, а гораздо больше. Можешь тратить… Гараж мой пускай как стоял, так и стоит, тебе там все равно ничего не нужно».

А потом мы попрощались, причем, по-моему, каждый понял, что это, скорее всего, навсегда.

Вся эта потусторонняя деятельность, по причине своей непродолжительности, из графика меня не выбила, а по нему было посещение приборостроительного завода.

Пожалуй, самым охраняемым секретом среди всех георгиевских новаций были радиолампы. Если на остальное мы брали патенты или хотя бы как-то знакомили с новинкой довольно широкий круг лиц, то деятельность радиоэлементного цеха была засекречена по полной. Все работники давали подписку о том, что они в курсе — разглашение любых деталей о работе чревато летальным исходом. Каждый находился под наблюдением шестого отдела и знал это. И было что прятать — через год упорной работы у нас начали появляться приемлемые триоды, а значит, в области радиосвязи отставание всего мира от нас становилось огромным. Наш приемник по схеме 2-V-2 с двухконтурным входом на два порядка и по чувствительности, и по избирательности превосходил лучшее изделие Маркони! По мощности передатчиков мы не лидировали, но наши имели узкую полосу, а остальные загаживали равномерно практически весь диапазон. В результате сейчас мы имели более или менее приемлемую связь на расстоянии до полутора тысяч километров и безукоризненную — до трехсот.

Объектом моего интереса в данный момент стала маленькая, из трех человек, исследовательская группа, занимающаяся полупроводниками. Я ее создал на всякий случай, снабдил общей информацией и напутствием типа «то, чем вы будете заниматься, на самом деле важнее всех железяк», но реально отдачи в ближайшие годы не ожидал. И вот недавно они доложили, что готовы показать интересный результат.

При ближайшем рассмотрении результат оказался германиевым точечным диодом! Я попросил народ выйти из комнаты, достал тестер и быстро исследовал свойства — действительно, настоящий диод, нечто вроде Д-1. Даже в его теперешнем виде он мог улучшить наши приемники, но ведь где Д-1, там и Д-7, а это уже нормальная релейная автоматика! А уж если хоть самый плохенький транзистор смогут соорудить… Я позвал сотрудников обратно и торжественно сообщил им, что имеет место быть эпохальное открытие и их имена будут золотыми буквами вписаны в скрижали истории — со временем, понятно. А сейчас — неограниченное финансирование, с любыми вопросами сразу ко мне, причем необязательно они должны касаться работы. И вот вам приоритетные направления, подумайте, насколько надо увеличить штаты…

Я уходил окрыленным. Теперь беспилотный управляемый самолет с ракетными двигателями мог быть сделан целиком из местных комплектующих. А крылатая ракета, хоть и с дальностью всего пятнадцать километров, — вещь серьезная. Вроде у Поморцева уже начало что-то получаться, надо будет вникнуть и, может быть, чем-нибудь помочь.

В кабинете меня ждала еще одна приятная новость. Где-то с месяц назад в Англию приехала искать счастья девушка из Канады по имени Элен Тейлор. Причем искать она его стала не где-нибудь, а в Хитроу, где на базе нескольких имеющихся у англичан аэропланов ДХ-1 (по сути, тот же «Святогор») была открыта летная школа. Как смогла никому не известная приезжая из далекой колонии добиться зачисления в первый набор, осталось неизвестным, хотя строившиеся по поводу этого предположения большим разнообразием не отличались. Девушка показала большие успехи в учебе (кстати, не так уж это просто — не показать, что летаешь в разы лучше своего инструктора) и быстро стала местной знаменитостью. Несколько дней назад произошла ее встреча с де Хэвилендом, в результате которой обе стороны почувствовали взаимный интерес. Ему не помешала даже разница в возрасте — канадке было двадцать три, а де Хэвиленду двадцать (это канадке, а Собакиной вообще недавно стукнуло двадцать шесть — молодец девчонка, у такой не забалуешь). Значит, скоро в Лондоне должна поселиться какая-нибудь одинокая вдова преклонных лет, но с радиостанцией, чтобы новости с туманного Альбиона доходили до меня в полном объеме и в тот же день.

А в далекий Иркутск, в тамошний филиал шестого отдела, которого еще не было, ехал его свеженазначенный начальник, господин Новиков, со своей молодой супругой Леночкой, которую, как ни странно, в девичестве звали Элен Тейлор. Подумав, я удвоил и так немалую цифру оклада начальника иркутского филиала шестого отдела СБ — как говорится, его пример другим наука, пусть завидуют.

Тут на улице раздался какой-то лязг и грохот. Выглянув в окно, я увидел странную картину — самостоятельно едущий блок «мотор-колеса» от «Оки»! Два колеса, бодро завывая мотором, пронеслись наискось проспекта и смачно впечатались в забор.

Подбежав к месту происшествия, я понял свою ошибку — тележка была не от «Оки», а очень на нее похожая, но от грузовика.

Одновременно с «Окой» был спроектирован и грузовичок-полуторка с тем же мотором — другого у нас просто не было, так что приходилось ставить на машины двухтактные оппозиты. Первый грузовичок уже ездил, но мне, однако, хотелось собрать еще и грузовик-трехтонку, и желательно трехосный. Вот он и стоял неподалеку, только что лишившийся этой самой третьей оси… Мы просто поставили под раму две тележки, каждую со своим мотором и коробкой. Подошедший водитель-испытатель подтвердил мои подозрения. Он включил задний ход и дал газу, но у передней тележки воткнулась первая скорость. Шофер снял ногу с газа, но его заклинило. Некоторое время моторы разбирались, который сильнее, но потом задняя тележка решила покинуть столь неподходящую для нее компанию и, обломав крепления рессор, уехала на волю.

«Ну вот, — думал я, — теперь еще придется какой-то блокиратор придумывать, чтобы он не отпускал оба сцепления до тех пор, пока концевики обеих коробок не встанут в одинаковое положение. Уродство, конечно, но что поделаешь, когда грузовик нужен, а мотора для него нет и в ближайшее время не будет? Или ну его в болото, этого тянитолкая, обойдемся полуторками? Вопросы, вопросы…» Мысленно вздыхая, я завел свою «Оку» и поехал отдохнуть душой, то есть на аэродром.

Тут меня ждало еще одно побочное дитя прогресса — модифицированный «Святогор». Не «Пересвет», этот представлял собой новую модель и еще не был готов, а это была именно модификация успевшей за год надоесть мне до икоты нашей первой этажерки. Инициативная работа моих конструкторов. Они исходили из того, что «Святогоров» уже довольно много, а потом будет еще больше, и не занять ли в случае войны эти убоища хоть чем-нибудь полезным? Вместе с пилотами, которые по каким-либо причинам ни на чем другом летать не умеют. А что может делать столь тихоходный и неманевренный самолет? Быть связным, разведчиком и артиллерийским корректировщиком.

Была убрана часть стоек бипланной коробки и сооружена открытая кабина наподобие пересветовской, что улучшило обтекаемость. В зад кабины засунули макет радиостанции. Бомб или пулемета не предусматривалось вообще, но зато запас бензина был доведен до ста двадцати литров, что позволяло уродцу держаться в воздухе почти пять часов. И наконец, мотор был снабжен глушителями, вообще-то разработанными для «Оки». Мощность немного снизилась, но зато шум мотора утих до уровня мотоцикла вроде ИЖа.

Взлетев, через некоторое время я с удивлением понял, что эта птичка мне чем-то даже нравится. Кабина с мягким сиденьем обеспечивала хоть какой-то комфорт, а негромкое урчание движка за спиной чем-то напоминало звук «Ротакса». Романтики добавлял явственно слышимый свист встречного потока в растяжках. «Действительно, — думал я, набирая высоту вдоль железной дороги, — в условиях отсутствия у противника истребителей такая машинка, летая, а точнее, почти вися над расположением супостата, принесет немало пользы. С восьмисот метров все еще неплохо видно детали, а пулеметом с земли самолет уже не достать. Причем, выработав половину горючего, этот самолет сможет подняться и раза в два повыше. Правда, компоновка с мотором за спиной по-прежнему делала сомнительным использование парашюта, но тут уж ничего не попишешь».

Подо мной ехал поезд. Поначалу я просто любовался им, а потом поймал себя на странной мысли — можно ведь запросто уравнять скорости и сесть на крышу вагона! А где посадка — там и взлет… Русско-японская война на суше будет проходить вдоль железной дороги. Вот и пустить по ней этакий гибрид бронепоезда с авианосцем! Самолеты — пара истребителей-штурмовиков и пара корректировщиков. Орудия туда миллиметров около двухсот… Я настолько увлекся, что чуть не пропустил момент, когда надо было поворачивать назад. Ложась на обратный курс, я продолжал размышлять. В чем преимущество перед обычным аэродромом? Мобильность. Самолетов у нас не так чтобы до фига, и они должны работать в наиболее важных местах. Это хорошо. В чем преимущество перед просто бронепоездом? Своя авиаподдержка, а то пока прилетят со стороны… Тоже нормально. Так, а какие недостатки могут быть у этого гибрида? Тут мне вспомнилась еще одна история из моего детства…

После седьмого класса нас отправили на практику в Приокско-террасный заповедник. Не помню уж, что мы там сажали или окапывали, но местный зоотехник рассказал мне весьма поучительную историю, как раз про гибрид.

Лет за десять до того в заповедник приехал Хрущев и увидел зубра. Он был потрясен огромными размерами скотины, ее волосатостью, а особенно тем, как мало по сравнению с коровой она ест. И в его лысую тыкву тут же пришла гениальная мысль — скрестить того с коровой! Чтобы получилась вот таких размеров мясная туша, да еще и с шерстью, чтоб ела, как зубр, а доилась, как корова… Получив указания партии, местные мичурины принялись скрещивать (в детали процесса зоотехник вдаваться не стал, хотя мне было интересно). Получившаяся в результате зверюшка действительно сочетала в себе черты и зубра, и коровы, вот только не совсем те, что было задумано… Тощая плешивая тварь размером была с очень мелкую корову, а жрала как очень крупная. Молока, ну точно как зубр, не давала вообще. И вдобавок от обоих родителей животина отличалась феноменальной глупостью и исключительно злобным нравом, ее даже пришлось держать в отдельной клетке. Хорошо хоть, что этот гибрид быстро отбросил копыта.

«Не получилось бы так с моей помесью аэродрома и поезда», — подумал я, заходя на посадку.