Глава 19
НОВЫЕ ДОЛГИ
Работать топором Виктору было неимоверно трудно. В сотни раз тяжелей, чем своим незабвенным двуручником. Тем более что раскалывать толстенные бревна во всю длину — это вам не фунт изюма. А перерубить древесину поперек волокон — тоже определенное мастерство надо иметь. Так что вскоре руки неумелого дровосека покрылись свежими волдырями, и он понял, что сегодня уже точно никаких клиньев не наделает. Следовательно, надо готовиться к ужину и к ночевке. При воспоминании об ужине так захотелось жрать, что даже желание съесть печень косули ни в коей мере не показалось кощунственным. Правда, и мысль промелькнула:
«Еще лучше бы мяско прожарить… — Что дало импульс к новой деятельности: — А ведь дров у меня более чем хватает! Причем, что самое странное, достаточно сухие. Видимо, их катарги из-под навеса умыкнули. Может, и в самом деле попытаться соорудить костер? Поищу камни с вкраплениями кварца, мох, кажется, где-то видел, в крайнем случае, можно и обухом искру высечь…»
Сказано — сделано. И вскоре монах, постукивая топором, уже обходил свою природную тюрьму в поисках нужного материала. Нашелся такой, причем в немалом разнообразии. Погодка к тому времени вообще стала налаживаться, облачность почти пропала, а сквозь редкие тучки частенько проглядывало солнышко. Правда, его лучи лишь до половины освещали одну из стен ущелья, а к озеру словно притронуться боялись.
Затем топор опять пошел в ход, превращая несколько наиболее сухих обрубков в мелкую и тоненькую щепу. Порой и стружка витая получалась. Насобирав солидный ворох готовой растопки, Виктор поневоле задумался о месте для костра. Подтащить бревна к прежнему гнездышку оказалось проблематично. Разве что чуть сместить и уложить крестом. Огонь прожжет бревна посредине и будет давать жар до самого утра. Рядом продолжал дрыхнуть Мурчачо. Кстати, он теперь только и делал, что просыпался, требовательно пищал, наедался до отвала и впадал в блаженную спячку. Даже за пазуху сильно не просился.
Священнодействие с костром немного затянулось. То искра сразу гасла, то мох не хотел разгораться. Но все-таки разум цивилизованного человека наконец-то возобладал над дикой природой, и после толстой струйки дыма языки желтоватого пламени лизнули заготовленные щепки. Виктор при этом обрадовался намного больше, чем после завершения строительства плотины возле Радовены или полного разгрома армии Гранлео. Его торжествующий крик разнесся над всем погружающимся в вечерний сумрак ущельем. После этого оставалось только регулярно подкидывать в пламя новые порции дров да слегка обжаривать тонкие стейки из подаренной гигантскими орлами дичи. Пока Виктор пережевывал один кусок мяса, второй готовился, истекая соком на остром деревянном шампуре, а третий он отрезал топором и тут же слегка отбивал обухом.
Единственное, что стало удручать уже с середины отменной трапезы, — так это отсутствие соли. Сразу припомнился знаменитый кок Додюр Гелиан, который недоуменно восклицал: «Кто такую пищу станет есть?! Да как можно без соли-то?» Наверняка сейчас хозяин флагманского камбуза раздает матросам вкуснейшую, как всегда, пищу. А сам адмирал Ньюциген привычно нахваливает умения лучшего кулинара не только всей флотилии, но и всей сборной армии Союза Побережья.
Злобно зарычав от таких воспоминаний, Менгарец впился зубами в очередную порцию своего ужина и постарался не вспоминать, как с кораблей рассыпают лопатами соль за борт. Но все равно мыслишка нет-нет, да возникала:
«Мне ведь ничего не стоило сыпануть в карман всего лишь полгорсти!»
Успокоился он только при воспоминании о вчерашнем купании в ледяном озере и оттого, что наелся. Самые лучшие куски мяса он еще раньше подтащил ближе к своему гнезду и прикрыл краем ткани. Да еще и камнями придавил. Хоть за весь день ни одного грызуна не заметил, но мало ли что! Вдруг катарги и в самом деле уверовали, что приемный папаша и сам со всеми трудностями справится? А то и специально забудут дорогу в это ущелье?
Так что никогда не следует безалаберно относиться к запасам пищи. Особенно после двухдневного голода. Ведь кока здесь нет, на все готовое не позовет.
С подобными мыслями пришелец и уснул.
Утро, как всегда, встретило продирающим морозцем и привычной жаждой. Фляги не было, а вылезать из своей берлоги после сытного ужина с вчера не хотелось. Вот только птенчик проснулся ни свет ни заря, требовательно попискивая и ворочаясь своим горячим тельцем возле правого бока.
— Чего тебе не спится, Мурчачо? — недовольно проворчал Менгарец, приоткрывая парусину. — О! Ты только глянь, на небе вообще ни облачка. Значит, сегодня будет тепло. А раз тепло, то и работа будет спориться. Глядишь — к вечеру и выберемся из этого коварного ущелья. Хотя, если говорить откровенно, могли бы и твои родственнички помочь. Мне кажется, они в каждой лапе по человеку свободно в небо поднимут. Могли бы и меня играючи из этой ямы вынести. А? Знать бы еще, что твой писк означает: согласие или возражение.
Одним бормотанием с глупым птенцом ничего не добьешься. Пришлось вылезать из прогретого лежбища и заниматься приготовлением завтрака. Выбирать из разносолов не приходилось: попил водички из озера, потом съел пару кусочков несоленого мяса и опять запил все той же водичкой. Да попутно накормил серый комок, который теперь склевывал все. Костер был уложен правильно, и жар в нем продержался всю ночь, так что разводить огонь заново не пришлось. Несколько брошенных обрубков, и вот уже животворное тепло пробегает через ладони по всему телу. Менгарец с удивлением поймал себя на мысли, что вот так бы и сидел возле костра без движения, наблюдая за пламенем да предаваясь философской лености. В таком положении становилось легко и просто, пропадал смысл отыскивать путь к свободе. Ведь его все равно должны искать, и если повезет, то обязательно отыщут. Другой вопрос — когда? И какие силы будут брошены на поиски высшего проповедника? Хотелось верить в свою значимость, незаменимость и надеяться, что будут задействованы все поисковые силы, которые только возможны.
Прикидывая время полета, дельтаплан не могло забросить слишком уж далеко от театра военных действий. Но, с другой стороны, несущийся над покровом облаков ветер мог сыграть коварную шутку как своей скоростью, так и направлением. Из чего получалось, что разведчик мог оказаться и в горах, примыкающих к тому месту, где было запланировано приземление; и гораздо восточнее, возле самой Шулпы; а то и вообще в самой глухой части Кряжистого утла. Уж там его точно скоро не отыщут. Разве что подать дымовой сигнал. Да такой, чтобы был виден издалека.
Эта идея вывела монаха из утренней дремы возле костра. И он стал интенсивно размышлять, где отыскать то самое средство, благодаря которому костер станет дымить с желаемым эффектом. Поливать водой смысла не было. Зеленых веток — нет и в помине. А только от одного воспоминания о тех мизерных пятачках мха, которые остались где-то под отвесными стенами, попавший в западню человек с досадой сплюнул. Ничего здесь нет даже для создания дыма!
Но взгляд мимолетно проследил за плевком и заметил торчащее из-под ткани копыто кое-как разделанной косули.
«Шкура! — мысленно заорал Виктор. — И копыта! Протуберанец их прокопти! Да и внутренности должны пригодиться. Эх, жалко, что разделочного ножа нет…»
Но и топором срезать шкуру с задубевшего за ночь тела получалось вполне прилично. Вскоре с края костра легла первая полоска, а вверх потянулся хорошо видимый дымок. Под поощрительные комментарии человека он стал подниматься к небу… и вскоре оказалось, что радость преждевременна. Уже на высоте десяти метров струйка начала извиваться, словно взбесившаяся змея, потом чуть ли не горизонтально вытянулась к самой высокой стене и уже по ней стала подниматься размытым и рваным облачком. Мало того, пока это облачко достигло верхнего края ущелья, оно наполовину истаяло. А потом его сразу растрепал легкий ветерок. Так что никакого сигнала не получилось. По крайне мере пока. Может, позже тяга в этом гиблом месте и стабилизируется, но пока ни о каком индейском зове помощи и мечтать не стоило. А принимая в расчет самое худшее для поисковых партий стечение обстоятельств, то и прохлаждаться бездельничая — дело гиблое. Ибо спасение утопающих — дело рук самих утопающих!
И опять топор лесоруба заплясал в отдохнувших за ночь руках. На этот раз дело спорилось, и уже часа через два перед рубщиком красовалась приличная горка клиньев разного размера. Потом монах еще раз обежал свою временную, как он очень надеялся, тюрьму и сменил первоначальные планы. Теперь был выбран более высокий участок стены, но зато он поднимался вверх несколькими уступами, и в нем просматривалось гораздо больше трещин и сколов. Идея оказалась правильной: первый пятиметровый участок Виктор преодолел довольно быстро. Причем и спускаться обратно оказалось вполне удобно. Для штурма второго уступа Виктор подтащил собранные клинья под самую стену, связал их шнуром и прикрепил второй конец к поясу. Но только поднялся по своим нескольким вбитым в стену «ступенькам», как вновь заявились катарги. Причем не скопом, как вчера, а поодиночке.
Вначале первый принес вполне увесистого дикого поросенка. Посидел рядом с ним на камне, посматривая одним глазом на попискивающего в гнезде птенца, а вторым на решившего вернуться вниз человека. Но как только Менгарец сделал первые шаги к нему навстречу, орел резко взмыл в небо — и был таков.
Не успел расстроенный человек как следует накричаться и разложить новую подачку на поверхности камня, как прилетел второй катарги. Тот вообще не задержался. Сразу сбросил рядом с костром очередное бревно и улетел. Видимо, очень дел много у него на сегодня накопилось.
Виктор еще минут пятнадцать бесполезно ждал третьего, а потом раздраженно сплюнул и вновь вернулся к скале. Влез на первый уступ, подтянул вверх две вязанки клиньев и принялся мастерить новые «ступеньки». Работа не из легких, да и размахивать тяжеленным топором, зависнув на вертикальной стене — риск немалый. Возможно, именно поэтому, пыхтевший от напряжения и натуги человек не заметил, как рядом с костром приземлился третий катарги. Только взобравшись на вторую полку, Виктор уселся отдохнуть и обратил внимание на белого гиганта. Тот удивленно рассматривал расположившегося на отвесной стене человечка, наверняка поражаясь такому странному поведению. И куда, спрашивается, ползти, если тебе тут создали все условия для приличного существования? Ешь, спи, грейся и радуйся! Ну и за птенцом, конечно, ухаживай! Так нет, не сидится ему на месте…
Дабы привлечь к себе внимание и как-то пояснить свое бедственное положение, Менгарец и кричал, и руками размахивал, и всеми доступными в его понимании жестами показывал вверх, убеждая, что и ему надо срочно именно туда. Только, кажется, все попытки объясниться с огромной птицей ничего не дали. Та вообще замерла словно изваяние. Видимо, решила набраться терпения и посмотреть, как будут развиваться события дальше.
Монаху ничего не оставалось делать, как продолжить прерванную работу. Заколотив в трещины и щели остатки клиньев, он оставил топор на полке и стал спускаться. По всем его подсчетам оставалось пройти всего четыре не совсем равномерных пролета, чтобы вырваться из ущелья. Правда, немного вызывал сомнения самый последний пролет. Все больше начинало казаться, что там скорей всего минусовый уклон. Но отступать было некуда, да и клиньев пока хватало с избытком.
«Не за день, так за два, не за два, так за три, — но выберусь обязательно!»
После усиленной работы опять разыгрался аппетит. Да и расшалившегося Мурчачо следовало регулярно подкармливать. Поэтому свежая свинина пришлась как нельзя кстати. Тем более что на этот раз мясо показалось намного вкуснее и почти соленое. То ли кабанчик частенько соль вылизывал где-то на горных склонах, то ли организм попавшего в катастрофу разведчика стал привыкать к отсутствию специй.
Пока рубил тушку, жарил, ел сам и кормил птенца, все время пытался донести до катарги смысл своего желания выбраться наверх. Что только не говорил и что только не показывал. Даже изобразил пантомиму, в которой наглядно показывалось, как он попал в сильный ветер, как его кружило, переворачивало и в итоге грохнуло о вертикальную скалу. Многократно Виктор расставлял руки, изображая полет, потом удар, а потом пальцами приподнимал жалкие остатки устройства, как бы печалясь, что теперь ему летать не на чем. Потом тыкал пальцами на огромные орлиные когти, хватал себя за шиворот и утверждал, что таким способом его можно доставить наверх.
Кажется, от такого представления катарги вообще задремал, потому что его глаза почти полностью закрылись белыми с красными прожилками веками. Хоть подобное отношение и возмущало до глубины души, но что взять пусть даже с невероятно сообразительной птицы? Правильно, нечего! Разве что заставить ее выполнить то, что требуется. Только вот как? Подойти к катарги, наорать на него, надавать по клюву и нагло взобраться к нему на загривок? Может, такой ход бы и сработал, но, учитывая разницу в размерах, эта идея сразу начинала казаться сумасшедшей. Да и достать до клюва сидящей птицы, даже встав на носочки, было бы проблематично.
Оставалось только витиевато ругаться да продолжать действия по собственному спасению. Для начала опять подбросил дровишек в костер и с помощью мокрого куска шкуры стал создавать дымную змею. Но и в этот раз она себя повела, как и утром. Разве что еще больше размазалась по отвесной скале. С тяжелыми вздохами Виктор наблюдал за дымом и уже было решил наклониться за готовыми клиньями, как вдруг так и замер с открытым ртом. А потом у него во все лицо расплылась непроизвольная улыбка. Высоко в небе парил белоснежный треугольник дельтаплана!
После этого Менгарец дико заорал и запрыгал на месте, словно его движения были видны с такой высоты и при сильном встречном ветре, режущем глаза. В следующий момент он это сообразил и стал швырять в хорошо разгоревшийся костер все, что попадало под руку. Даже вполне съедобные куски мяса не пожалел. Вот тут уже дым получился славный. Конечно, и он проделывал по ущелью невероятно замысловатую траекторию пути, но все равно его можно было заметить с неба. Скорей всего так и произошло. Дельтаплан пошел на разворот, значительно снизился, потом слегка пару раз приветственно качнулся в пируэтах и скрылся за пиками окружающих гор. Потому что садиться здесь было бы безумием. Роза наверняка полетела за помощью.
А в том, что это была именно принцесса, монах не сомневался ни на мгновение. Ведь только Роза могла так мастерски летать; ведь только Роза могла заставить помощников завершать работы над дельтапланом в круглосуточном режиме; и только Роза могла быстрей всех догадаться, в каком направлении следует вести осмотр местности. Само собой, что и отец принцессы, Гром Восьмой, не смог бы остановить собственное чадо от самых интенсивных поисков.
От громких криков, резвого танца и жутко коптящих останков катарги тоже встрепенулся и сделал несколько шагов в сторону, словно опасаясь заразиться этим буйством и неуравновешенностью. Но устройство в небе он тоже заметил и, наклонив голову, наблюдал за ним до конца. Затем как-то грустно весь сжался своим огромным телом, поник головой и, нахохлившись, задумался. Виктору даже показалось, что орел давно ждал этого знака «свыше» и теперь только решал, как быть дальше.
Тогда как птенчик тоже неожиданно развеселился. Зашумел, заметался в парашютной ткани и призывно стал попискивать. Пришлось опять заняться малышом, подкармливая его мясом и поглаживая серый, отливающий блеском пушок. Но теперь это делалось уже в полном спокойствии и умиротворении. Скоро придет помощь, пусть даже не сегодня, а завтра, все равно. Не придется натирать мозоли, вырубая новые клинья, питаться несоленым мясом и спать на жестких камнях.
Поглаживая птенца, монах только сейчас обратил внимание, насколько тот вырос и окреп А ведь всего одни сутки прошли. Затем мысли переключились и на ближайшее будущее Мурчачо:
«Неужели катарги и в самом деле отдадут мне его на воспитание? Или он просто чем-то приболел, потерял аппетит, и они его ко мне привезли, так сказать, для лечения? Они, видимо, запомнили, как он клевал у меня с руки крошки сухариков, и возомнили, что я одной с ними крови. Или просто — летающий ветеринар. Может быть… Потому что стать приемным отцом для такой птицы — вообще ни в какие рамки не укладывается. Вон его дядька в какие размышления впал… Или это все-таки любящая тетушка? Да и вообще, почему я раньше не задумывался, кто мне достался на лечение? Может, это не он, а она? Мурчача? Хм! Если бы я еще в этом деле разбирался. Не буду же я, словно заядлый орнитолог, сейчас этого малыша переворачивать вверх тормашками. Или метку ему на лапу ставить. Хотя если бы был при себе чип из последних галактических новинок, обязательно бы на Мурчачо подвесил. Ведь никто не знает, как они мигрируют, да и вообще, совершают ли дальние перелеты. Как бы там ни было, но как именно поступят катарги, мне ни в жизнь не догадаться. Другое дело, если они увидят пришедшую ко мне помощь и посчитают спасателей угрозой для своего мелкого соплеменника. Тогда как бы и мне не досталось при таких разборках. Это раз. А во-вторых, если меня таки утвердят приемным отцом, то как это будет выглядеть? Мне больше заниматься нечем, как только хищного летающего гиганта вскармливать. Да у меня дел выше головы, война идет, а как я помню, эти птенцы уже на третий месяц летать начинают! Да иметь такого воспитанника — сущий кошмар. Он все на свете перевернет и переломает. А что не сумеет поломать, то раздолбит своим жутким клювом.
Виктор осторожно потрогал свое все еще распухшее ухо и присмотрелся к взрослой особи: «Сидит, думает… Вот ведь явно умное создание! А говорят, когда обидеть хотят, «птичьи мозги». Тогда как, если здраво рассуждать, катарги и в самом деле очень умные. Если проанализировать все их действия досконально, то даже страшно становится. Ну какое животное догадается принести человеку не только мясо, но и хлеб? А потом и топор с дровами. Получается, они наверняка знают, что мы питаемся только жареным мясом. И могут разобраться, для чего служит топор. Ведь не принесли они мне меч или кузнечный молот? Не принесли. Что из этого следует? Только одно: или они были разумными очень давно, а теперь одичали; или они стоят уже на первой ступени к цивилизации. А то и на второй, учитывая, что им палку брать в руку нет необходимости. Они вон уже сразу бревна хватают! Значит, что? Да ничего! Просто надо стараться всеми силами продолжить с ними контакт. Вплоть до того, что смиренно принять на свои плечи груз опекунства. Возможно, что я участник первого контакта со вторым разумным видом на данной планете. Поэтому, вперед!»
Дав самому себе такую команду, Менгарец уложил жутко отяжелевшего за последний день птенца себе за пазуху и вплотную приблизился к взрослому катарги. Тот вроде как и сам удивился. Вопросительно зашипел и замер, рассматривая в упор стоящего перед ним человека. Находиться совсем рядом с такой мощью было малость боязно, но если до сих пор не заклевали, то и дальше нет причины. Придя к такому заключению, человек вновь возобновил свой монолог, пытаясь отследить хоть какую-то определенную реакцию на те или иные свои слова, жесты и телодвижения.
Вначале ничего не получалось. Огромная птица скорей всего ничего не понимала. Или не хотела понимать. Но потом Виктору пришла идея показывать наглядно свои знаки на птенце. Для этого он приволок кусок бревна, который с одной стороны прогорел, а с другой — оставался ровным от распила, и установил его на попа. На верхнюю ровную площадку усадил Мурчачо и начал представление. Или скорей всего обучение языку жестов. Времени имелось предостаточно, и думать теперь о собственном спасении не приходилось. Правда, посматривать на небо время от времени и подкидывать регулярно в костер шкурки — тоже не забывал.
Все жесты или действия дублировались свистом. Потому что этот язык звуков считался одним из самых древних и универсальных во вселенной. Другое дело, что и сам пришелец знал его на уровне нескольких уроков в группе детского садика. Но сама суть и правила обучения в памяти остались.
Выбрал самые основные сигналы, которые необходимы для общения разумных созданий в первую очередь. В этот короткий список входили в основном приказы и просьбы. И к каждому из них давался конкретный, хорошо различимый по модуляции тона свист. К приказам относились слова и словосочетания: кушать, спать, не трогать, отойди в сторону, дай мне, помочь мне, спасаться от опасности. К просьбам: хочу есть, хочу спать, хочу согреться, давай дружить и хочу полетать. Последняя просьба была особенно актуальна в свете данной природной ловушки. Ведь пойми катарги трудности человека, вмиг бы вытащили из ущелья. Плюс к вышеперечисленному самозваный профессор попытался обозначить два существительных: человек, катарги. И два прилагательных: большой и маленький.
Как оказалось, заниматься подобным обучением — труд ничуть не проще, чем сооружать лестницу на отвесном склоне. Через три часа во рту у Виктора пересохло, губы и язык болели от свиста, а все тело ломило от усталости. Что он только не вытворял с Мурчачо, показывая на маленьком тельце, как надо реагировать на каждый сигнал. Расставлял ему крылья и носил по воздуху как игрушечный самолет, подкидывал перед клювом мясо и заставлял просить следующий кусок очень отдаленно напоминающим свист писком, укладывал на бок, хотя и догадывался, что именно так орлы не спят. Носил к костру и обратно, резко бил себя по протянутой к запрещенному предмету руке. В общем, в итоге за этот день катарги насмотрелся на самое удивительное в его жизни представление и не падал от смеха только потому, что чувство юмора у него было совершенно другое. По крайней мере, именно такими размышлениями утешал себя Виктор, когда снял Мурчачо с торца бревна, положил его за пазуху и отправился к озеру смочить пересохшее горло.
Только встал на колени и стал пить, как над ним промелькнула гигантская тень. Прибыл еще один взрослый орел. Он уселся рядом с первым и перекинулся то ли приветственным, то ли еще каким клекотом. Потом оба уставились на приближающегося человека. Тот озадаченно почесал затылок и пробормотал:
— Так вам что теперь, снова полный курс лекций прочитать?
Полное молчание могло означать только согласие, поэтому Менгарец достал птенца из-за пазухи и вознамерился опять воспользоваться им как учебным пособием. Но так и окаменел на месте, когда услышал вполне узнаваемый свист от первого катарги. Сигнал однозначно напоминал приказ: «Дай мне!» Давать, кроме серого клубка, было нечего, поэтому пришлось хоть как-то удостовериться в правильности собственного понимания. Поэтому Виктор просвистел просьбу: «Давай дружить». В ответ раздался точно такой же звук, да еще с какой-то странной ехидной модуляцией. Словно передразнивали или ворчали. Мол, «давай, давай…». Зато потом опять прозвучал жесткий приказ: «Дай мне!» Да еще и лапища с кривыми когтями в пол-локтя протянулась вперед в раскрытом жесте. Как умудрялась такая туша нерушимо стоять на одной лапе, приходилось только удивляться. Но в сто раз большим чудом могло показаться то, что гигантский орел не только умел сносно свистеть, но и досконально выучил за два часа все представленные сигналы. А ведь изначально человек просто хотел показать свои эмоции, нисколько не ожидая получить аналогичного поведения в ответ.
Зато теперь пришелец из других миров не сомневался ни мгновения: катарги разумны!
Словно в трансе он преодолел разделяющие их несколько метров и уложит Мурчачо в устрашающую лапу. Потом без всякой надежды просвистел: «Помоги мне! Хочу летать!»
Катарги опустил скрюченную колесом лапу и ответил: «Человек. Маленький. — Затем чуть промедлил, словно не находя нужного слова в словарном запасе нового языка, и добавил с явным сомнением: — Помочь мне!»
Менгарец сразу догадался, о чем идет речь. Маленький человек сюда спешит на помощь! Наверняка отряд спасателей уже совсем близко, раз второй катарги прилетел в ущелье предупредить и посоветоваться. А значит, птенца они все-таки не дают ему на вечное пользование, а просто попросили подлечить, подкормить и обогреть. Тот скорей всего после гибели родителей ни у кого из них не желал принимать корм и мог элементарно умереть от истощения. О чем свидетельствовал тот факт, что в перерыве между их встречами Мурчачо совершенно не прибавил в весе, а тут за одни сутки стал чуть ли не вдвое тяжелей.
— Ладно, — заговорил вслух монах. — Тогда до встречи!
В ответ орел просвистел: «Отойди в сторону!»
При такой малой дистанции взлет двух подобных птиц и в самом деле мог оказаться опасен для человека. Даже с расстояния в шесть метров его чуть ветром с ног не сбило. Виктор только махнул рукой и просвистел на прощание: «Давай дружить!» И, как ему показалось, услышал в ответ то же самое. Причем еле слышный писк птенца прозвучал так же.
— Да-а-а, — протянул пришелец, оглядываясь вокруг себя. — Это я знатно поразвлекся! Неужели и в самом деле сподобился на первый контакт с разумными птицами? О-хо-хо!.. Но как теперь здесь стало скучно, сыро, печально и одиноко! Пожалуй, без катарги мне бы и суток от тоски не выдержать… Да и без топора с дровами…
Затем от нечего делать он настрогал себе самых лучших кусочков свинины, уселся возле костра и принялся неспешно насыщаться. Подумав: «Потом явно будет некогда!» И когда вдруг сверху послышался восторженный рев, вырвавшийся сразу из нескольких глоток спасателей, уже был настолько сыт, что с трудом поднялся и величаво помахал обеими руками. На самом краю скального обрыва стояла стройная фигурка самой желанной в мире принцессы, а рядом с ней несколько воинов чагарской армии ловко разматывали прочные и длинные канаты.
Когда конец сбросили вниз, Виктор обвязался специальными узлами вокруг груди и крикнул:
— Роза! Давай как по крепостной стене!
Когда-то давно он ей показывал, как можно подниматься и опускаться интересным способом, словно шагаешь по горизонтальной стене. И тогда молоденькой принцессе это жутко понравилось. До сих пор не забыла, потому что вскоре канат натянулся и равномерной скоростью стал вытягивать тело его святости наверх. А тот при этом эффектно шагал прямо к небу.
Наверху они с таким счастьем посмотрели друг на друга, что наверняка бы обнялись. Да при подданных не решились показывать свою радость. Зато настроение Виктора Роза моментально уловила своим женским чутьем и сразу же капризно заявила:
— Твоя святость еще прошлые долги не отдал своей спасительнице, а сейчас они вообще удвоились.
— А что делать, ваше высочество?! Для вас готов хоть в долговую яму залезть!
Он шутливо склонил голову, и Роза рассмотрела изувеченное ухо:
— Ох! Ты что, специально себя уродуешь?
— Да это сущий пустяк, — засмеялся Менгарец, оборачиваясь к приближающемуся воину.
— Господин монах, что-нибудь из ущелья доставать?
— Конечно! Вон те белеющие остатки дельтаплана и вон на том уступе огромный топор лесорубов. Он мне дорог как память. Мясо и дрова можете оставить.
— Есть!
Воин развернулся, и вскоре два его товарища уже оказались внизу. Тогда как Менгарец с принцессой подошли к более удобному месту обзора и продолжили оживленную беседу:
— Но как ты меня нашла? По дыму?
— Нисколько. Мне вообще вначале здесь все темным показалось, только белое пятно привлекло внимание. Искала твой дельтаплан. Присмотрелась, вроде катарги. Потом явственно клубы дыма сгустились. Ну, думаю, птицам-то ведь костер не нужен. Значит, ты. Чуть снизилась и в самом деле тебя рассмотрела. Да только и орел никуда не делся. Опять, что ли, они тебя о какой-то помощи попросили?
— На этот раз у нас взаимовыгодный обмен произошел, — самодовольно начал его святость и указал рукой вниз: — Видишь, сколько они мне дров принесли, мяса и даже топор? И знаешь почему?
Дальше последовал более обстоятельный рассказ, который продолжился и в пути. Но когда они добрались пешком до коней, то, продолжив движение верхом, Виктор сам перешел к вопросам:
— Чем занимается армия?
— Ха! Ты, наверное, не поверишь, но войска успешно штурмуют столицу империи. Сейчас бои ведутся непосредственно на улицах Шулпы, и если мы поторопимся, как раз успеем к взятию дворца Гранлео.
— Однако! Ай даГром! Ай да молодцы! Как же справились без разведки?
— Да очень просто. — Роза старалась держать свою лошадь как можно ближе к лошади монаха, хотя на узкой горной дороге это не всегда удавалось. — Гарнизона почти нет, оборонительные сооружения скорей напоминают музейные развалины, город защищают какие-то полугражданские формирования, а то и вообще ополченцы из простого народа. Причем защищают не со всей отчаянностью или до последней капли крови, а с таким видом, будто их выгнали на стены и вручили оружие насильно. Как только доходит до прямого боя, защитники бросают оружие, сдаются или просто убегают. Все-таки без своего императора они и в самом деле обыкновенное стадо овец.
Теперь Виктор, уже не скрываясь, любовался раскрасневшейся девушкой, и улыбка с его лица так и не сходила:
— Слушай, ты теперь для меня не только богиня спасения, но и богиня самых радостных новостей.
— Ну вот, наконец-то и самый строптивый подданный Чагара признал мою высшую власть. — Принцесса игриво повела бровями, а на ее щечках углубились ямочки польщенного смущения. — А то взяли себе моду не отдавать долги.
— Что вы, ваше высочество! В любом месте и по любому вашему требованию! — с бесшабашной веселостью пообещал Менгарец.
Они выехали на ухоженную, мощеную дорогу и пустили коней вскачь. Теперь приходилось пригибаться к гривам, чтобы расслышать друг друга.
— Ладно, скоро проверим…
— Только я бы хотел все-таки сразу узнать, что кроется за остальными бездушными номерами ваших желаний?
— Но я ведь говорила: следующее будет оглашено после исполнения первого.
— А вдруг второе окажется чем-то страшным и смертельным?
— Не смеши меня, Менгарец! Какой мне тогда был смысл спасать тебя многократно? Тем более что после первого пункта останется еще целых пять. Так что сразу ты не умрешь. В нашей династии с детства учат растягивать удовольствия.
— О-о-о! Твое высочество меня пугает, — засмеялся Виктор. — Может, мне стоит, пока не поздно, вернуться в ущелье? И там продолжить знакомство с катарги?
— Ни в коем случае! Потому что тогда исследовать дворец покойного императора мне придется без твоей помощи. А ведь там наверняка масса ловушек.
Лучше бы она так не шутила. Потому что смех скачущего рядом с ней монаха сразу оборвался, и он перешел с шуточного тона на серьезный. Скорей всего именно по этой причине они настолько ускорили темп движения, что вообще стало не до разговоров.
