Глава 18
ГЕГЕМОНЫ

Под утро прочнейшая капроновая ткань создала настолько сильный парниковый эффект, что Виктору стало жарко. Вынырнув из неприятного, но моментально забытого сна, он откинул над головой сходящиеся края и чуть не задохнулся от ворвавшегося ледяного воздуха. Быстро запахнул два из четырех слоев обратно и только тогда с удовлетворением снова заснул.

Второй раз он проснулся оттого, что наступило утро, стало светло, дождя не было, а ветер начинал утихать. Но вылезать из теплого места не хотелось. Даже голодное урчание в желудке не заставило действовать. Опять проваливаясь в сон, Менгарец подумал:

«Лучше хорошо отдохнуть, набраться сил и в обед попробовать вскарабкаться на скалы. Потому что еду здесь искать негде…»

Правда, на этот раз ему долго спать не дали. Требовательный и встревоженный клекот раздался, как показалось вначале, над самым ухом, заставив сжаться все внутренности и судорожно вздохнуть. Подобное возвращение в мир реальности настроения никому не прибавит. Поэтому Виктор опять раскрыл свое «окошко» резко и во всю ширину. Вновь холодный воздух защипал кожу лица и затруднил дыхание. Почти рядом с ним восседал катарги. Величественная белая птица стояла на своих коротких ногах прямо среди мелких валунов всего в пяти метрах и попеременно то одним, то вторым глазом рассматривала убежище человека. Наслушавшись в последние дни страшных баек о свирепости этих владык неба, неудачливый пилот заворочался на своем лежбище, пытаясь выпутаться из многослойного кокона парашютной ткани. Хотя и так понимал, что предпринять что-либо серьезное против нападения орла он не сможет. Только и приходилось, что, постепенно выбираясь из того, что осталось от дельтаплана, примирительно приговаривать:

— Какая встреча! Рад видеть, честное слово, рад. Мне совсем недавно довелось с твоими собратьями встречаться — и ничего. Очень милые и дружелюбные птички. А до чего же они понятливые и сообразительные! Ты бы только знал…

Ему уже удалось к тому моменту встать на ноги, как орел широко расставил свои огромные крылья, резко ими взмахнул и… стремительно взлетел в небо. С отвисшей челюстью Виктор проследил, как катарги скрылся за отвесными склонами ущелья, и философски проворчал:

— Вот и поговорили… Ладно, коль разбудили, да не съели, то буду думать, как из этой ямы выбираться.

Сразу захотелось и пить и есть. Но если о еде лучше было не вспоминать, то с водой проблем не было. Озеро-то ведь рядом. Но стоило на него оглянуться, как из горла вырвалось непроизвольное хмыканье. Вся водная гладь оказалась покрыта тонкой корочкой льда.

«Вот чудеса! Выходит, если бы не теплые дожди, то озеро до дна бы промерзло, а у меня при падении точно бы сапоги, полные желе гарбены, из ушей вылезли. Кстати, как там мое ухо?»

Ухо оказалось на месте, хоть и довольно опухшее. Только белая одежда на плече неприятно поражала кровяными пятнами. Но кто будет думать о внешнем виде, если ему грозит голодная смерть в этом всеми забытом месте.

Камнем разбил корочку льда и с немеющими от холода скулами напился. При этом зубы заломило так, что они чуть не выпали. Вода оказалась даже вкусной. Жажда само собой отступила, зато голод набросился с утроенной силой. Пришлось еще раз наклониться и напиться теперь до «не хочу», чтобы пустой, но обманутый желудок немного успокоился.

После такого завтрака следовало приступать к работам по спасению собственной жизни. Потому что сразу сдаваться на милость обстоятельств было не в характере пришельца. Вначале он тщательно и дотошно собрал все имеющиеся на берегу остатки дельтаплана. Особо обращая внимание на сверхтвердые, прочные, но легкие кусочки древесины, которые использовались для ребер жесткости, и капроновые шнуры, которые в небольших количествах использовались для управления, горизонтальной стяжки и крепления пилота. К огромному сожалению, часть такелажа так и зависла на скале в месте удара на высоте пятидесяти метров. Из чего в итоге найденных внизу шнуров по общей длине оказалось ничтожно мало — всего около двадцати метров. Тогда как самый низкий край окружающих стен доходил до тридцати метров. А ведь еще следовало забросить наверх импровизированный якорь и попытаться его там закрепить. Но все же для страховки при восхождении по стене шнур мог понадобиться. На костыли могли пойти обломки ребер жесткости. Оставалось только надеяться, что удобные трещины будут располагаться на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

Когда снаряжение было собрано, что-то приторочено к поясу, другое разложено по карманам, Виктор стал выбирать место для подъема. И вот именно за этим безнадежным делом его и застали три гигантских орла. Причем Виктор узнал в них тех самых катарги, которые не так давно попросили его о помощи.

С первых же их движений стало понятно, что и в этот раз предстоит нечто подобное. Потому что первый, прежде чем сесть, завис над ровной верхней поверхностью обломка скалы и положил на него серый комок. Только потом рухнул на свои когтистые лапы в нескольких метрах в стороне. Второй орел просто подковылял к той самой скале и отрыгнул рядом с серым комком что-то кровавое и безобразное. Ну а третий взял клювом у себя из лапы какой-то предмет желтоватого цвета и тоже водрузил на обломок скалы. Потом все трое чуть отодвинулись на пару шагов в сторону, как бы уступая место человеку, и вопросительно по нескольку раз курлыкнули.

Пораженный такими действиями, Менгарец тем не менее осознал, что от него чего-то хотят. Только вот чего именно? Сделал первый шаг к обломку, второй. Никакой агрессивной реакции со стороны вдвое превышающих его по росту птичек. Тогда уже смело подошел ближе и присмотрелся к предметам.

Серый комок оказался тем самым недавно спасенным птенцом. Потому что на клюве красовалась легкоузнаваемая примета из трех точек на одной линии. Только он потерял почти всю свою подвижность, трясся от холода и постоянно закатывал помутневшие глаза. Скорей всего сильно болен или крайне истощен. Серый пух наверняка от холода не спасал. Поэтому Виктор первым делом расстегнул свою куртку и уложил птенца у себя на груди. Тот чуть поворочался, а потом перестал дрожать и затих. Хоть одно утешение:

— Ага, значит, теперь ты согрелся… Чего только с тобой дальше делать?

Кровавым предметом при ближайшем рассмотрении оказался полупереваренный кусок мяса. Судя по остаткам бурой шерсти, то ли разновидность косули, то ли еще какое дикое животное. Сразу припомнилось, что подобной пищей кормят своих птенцов все большие да и малые птицы. Из чего следовало заключить, что это угощение. Только вот для кого? Если для маленького, то могли бы и сами накормить, а если для человека, то…

Менгарец подавил непроизвольную рвоту. До такой степени он еще не оголодал, чтобы принимать подобные подношения. И совсем непроизвольно сконцентрировал взгляд на третьем предмете. Затем протянул руку и поднес нечто скомканное и бесформенное ближе к лицу. И только потом с внутренней радостью осознал, что совсем недавно этот предмет был обычным хлебным караваем. Большим и круглым, точно таким, какой ежедневно выпекают крестьяне на всей этой планете.

Каравай, конечно, разил птичьим пометом и имел совсем неаппетитный вид, но выбирать не приходилось. Косясь на орлов, пришелец оторвал от каравая кусок и стал осторожно есть. Судя по реакции громадных птичек, именно этого они от человека и ожидали.

Чуть утолив голод, Виктор почувствовал интенсивное шевеление у себя за пазухой и вздрогнул от щипка клювом за подбородок.

— Ты чего хулиганишь? А-а… тоже проголодался? Так чего тебя твои дяди не кормят? Или они тебе родными тетками приходятся?

Ответов он, конечно, не получил. Зато накрошил в ладонь хлебушка и подставил под клюв. Вначале птенец потянулся к ладони с неким оживлением, но, принюхавшись, сразу отпрянул. Не понравилось ему такое угощение. А ведь совсем недавно с огромным удовольствием оприходовал два завалявшихся в кармане сухаря.

— Значит, перерос кормление кашками, и пора переходить на мяско, — стал рассуждать вслух Виктор и обломками каркаса отделил от кровавого огрызка совсем маленький кусочек. — А как тебе это?

При этом он обратил внимание, что взрослые катарги словно окаменели, настолько внимательно следили за действиями человека. Птенец тем временем опять выставил голову и потянулся клювом к ладони. На этот раз он принюхивался намного дольше, крутил своей потешной головой и с какой-то обидой посматривал то в лицо Менгарцу, то в его ладонь. Потом все-таки странно чихнул и вновь спрятал голову в свое теплое убежище.

— Чего тебе не нравится? — пожал плечами монах. — Вы ведь все такое едите. — Но потом он с большим сомнением и осторожностью и сам принюхался к предоставленному для угощения кусочку. И его чуть не стошнило. — Фу! Да ведь это и в самом деле есть невозможно! — Затем повернулся к взрослым катарги и стал возмущаться уже непосредственно перед ними: — Он ведь маленький! Ему надо свежее мясо. Понимаете? Свежее!

Осознавая, что таким образом он ничего не объяснит, Виктор подцепил огрызок мяса своей палочкой и далеко отбросил в сторону. Затем, словно по какому-то наитию, требовательно похлопал рукой по опустевшей поверхности скального обломка:

— Хотите, чтобы он был накормлен — несите что-то поприличней.

Вряд ли орлы его поняли, но вот возмутились однозначно. Гневно заклекотали, нервно стали переминаться с лапы на лапу, угрожающе зашевелили своими крыльями, и в какой-то момент человеку показалось, что птицы сейчас на него таки бросятся. Но они только резко и дружно взлетели и в лучах блеснувшего на их перьях солнечного света вырвались из ущелья.

— Ха! Неужели и в самом деле чего-нибудь свеженького приволокут? — рассуждал Виктор, одной рукой интенсивно поедая остатки буханки, а второй машинально поглаживая блаженно урчащий клубок. — Во дает! И чего ты так ворчишь, словно кошка? Ты ведь птица, чирикать должен. Или вон, как твои родственники, клекотать угрожающе. А ты урчишь… Может, тебе имя дать какое?

Из всех животных, которые обитали рядом с Виктором в далекой и почти забытой цивилизованной жизни, у него был только кот. Да и тот умер от старости на двадцать пятом году своей жизни. Не помогла самая современная ветеринарная помощь. Зато сейчас отчетливо припомнилось, как котяра любил сидеть на коленях и вот так же точно мурчать. Да и прозвище кота подходило к данному случаю как нельзя кстати.

— А что! Давай, ты у нас будешь Мурчачо? Это ведь и в самом деле приличное имя. А? — Птенец перестал терзать клювом человеческий палец и одним глазом уставился на своего спасителя. — Конечно, я тебя понимаю, ты скоро опять улетишь в горы после моей подкормки и меня забудешь, но вот я зато всем буду с гордостью рассказывать о тебе, называя по имени Мурчачо. Ну как, тебе нравится, Мурчачо?

Тот явно не понял обращенных к нему слов и с усердием продолжил теребить за палец. Даже больно стало.

— Слушай, прекращай меня жрать! — вскрикнул Менгарец после особенно ощутимого щипка. — Мяса он не ест, хлебом брезгует, так решил за меня взяться. Да-а-а… и куда твои дядья подевались? Мне ведь выбираться отсюда надо, а не с тобой возиться. Не хватало, чтобы мне тебя в приемные дети определили и оставили нас тут умирать на пару.

Он еще некоторое время побродил вдоль крутых стен с птенцом, а потом решительно уложил серый комок в свое логово из парашютной ткани. Да еще сделал такую выемку, чтобы несмышленыш случайно не выкатился самостоятельно наружу.

— Вот, ты тут посиди, а я выбираться попробую. Иначе…

Но не успел и пяти метров отойти в сторону, как вновь показались те самые катарги. Один из них уронил прямо на камень еще трепещущую от конвульсий косулю. Второй тоже на лету бросил туда же огромный топор лесоруба, ну а третий чуть дальше опустил внушительное бревнышко.

— Э-э-э?.. — только и смог из себя выдавить Виктор, рассматривая орлов, вновь усевшихся на свое прежнее место.

Кажется, птицы его не только прекрасно поняли, но и не забыли о том, что человек — создание прихотливое и сырую пищу есть вряд ли станет. Иначе зачем они приволокли бревно и явно украденный у лесорубов топор? Другой вопрос: как поджечь это бревно? Пусть и порубленное на тонкие дрова? Как бы там ни было, но у монаха в голове быстро выстроилась картинка своего предстоящего спасения. Он нарубит из бревна толстых клиньев, вколотит их в щели между камнями и обязательно выберется на первый уступ. Да и пищей он на первое время обеспечен однозначно: по слухам, сырая печень вполне съедобна, да и просто чуть подвяленное мясо не даст умереть с голоду.

Планы удачного спасения взбодрили тело и вскружили голову, но Менгарец быстро спохватился. Вспомнив, что следует вначале накормить требовательно попискивающего Мурчачо. Опять запихав того за пазуху, приблизился в свежей добыче. Орудовать тяжеленным топором было очень неудобно, но с горем пополам снял с ноги косули участок кожи и накромсал чуть ли не в фарш кусочек мяса. Первую порцию птенец с жадностью склевал с руки. Потом, когда Виктор поставил его на камень, стал есть кусочки прямо из-под своих лап. Человек довольно посмеивался, отрезая все новые и новые порции и удивляясь, как в такое крохотное создание все это помещается. При этом он не забывал поглядывать на взрослых катарги и поучительно вещать менторским тоном:

— Вот видите, только свежий, ничем не подпорченный продукт вызывает в детском организме надлежащий аппетит. И обратите внимание: куда подевались хворь, вялость и апатия! Малыш словно заново на свет народился: полон сил и желания подкрепиться.

Теперь в ответном клекоте катарги явно прослушивалось удовлетворение. А то и снисходительное поощрение со странным благодушием. Кажется, они и радость свою не скрывали от такого развития событий. Виктор воспринял эти птичьи эмоции по-своему:

— Ну вот, теперь у вас все в порядке! Можете забирать своего собрата по стае. — Он осторожно отошел от скалы к своему гнездышку из парашютной ткани и стал прощально помахивать одной рукой, а второй указывать на принесенное бревно: — До свидания! Может, когда еще и свидимся. А мне теперь надо будет эту деревяшку на клинья раскромсать. Тоже, я вам признаюсь, работка не из легких.

Катарги замерли, пытаясь вникнуть в человеческое бормотание, затем нетерпеливо встряхнули перьями и… улетели!

— Эй! Вы куда? — с возмущением заорал им вслед Менгарец. — А вашего Мурчачо вы мне навсегда оставляете? Да куда же вы?!

Пока он растерянно стоял на месте, птенец наелся до такой степени, что просел на своих лапках и стал вдруг требовательно пищать. Да так противно и призывно, что волей-неволей пришлось приблизиться и взять на руки. Писк сразу прекратился. Водрузил опять на камень — противные звуки возобновились с новой силой. И так несколько раз. Раздосадованный Виктор засунул птенца за пазуху, и тот затих там окончательно. Из-за чего опять непроизвольно вырвалось вслух:

— Да меня что, и в самом деле приемной мамой назначили?! Или папой?

Словно в ответ на эти возмущенные вопросы вдруг опять появилась знакомая троица летающих гегемонов воздушного пространства. Только теперь они и садиться не стали. Просто каждый из катарги сбросил еще по одному большому бревну, вдобавок к ранее принесенному, и снова в едином строю они взмыли в облачное небо. Словно три реактивных истребителя. Но теперь они улетели окончательно, и больше в этот день так и не появились.

Совершенно проигнорировав мнение как самого человека, так и уснувшего у него за пазухой своего маленького собрата.