Глава 16
Список подозреваемых
В лаборатории уже ничто не напоминало о той ночи, когда на меня напали. Разбитый шкаф заменили, в окно вставили новое стекло. Можно делать новую попытку. При этой мысли я поежился. Впрочем, сейчас был разгар дня, за окном сверкало солнце, так что пришлось спешно опускать жалюзи.
Я вызвал на экран изображение нужного участка, сделанное со спутника, а для сравнения разложил на столе пятисотметровку, которой пользовался во время своих вылазок. Сделанная на карте отметка уже слегка стерлась, так что я нанес ее снова, а затем стал тщательно осматривать окрестности. Мне предстояло подобрать место для временного лагеря рядом с «зоной обморока». Прежде всего следовало подыскать площадку, где можно было посадить вертолет.
Как я и подозревал, это оказалось делом нелегким. Я не обнаружил ни одной поляны диаметром более десяти метров. Значит, площадку надо делать, то есть рубить лес. Но где? Может быть, чуть выше, ближе к водопаду? Там достаточно редкий сосновый лес, и если спилить два десятка сосен… Однако все во мне восстало против такого варианта. Нет уж, сосны мы трогать не будем. Лучше сделать площадку ближе к зоне. Правда, там густые поросли низкорослого бука и ольхи, пилить придется много. Но этот лесной частокол не так жалко. К тому же лагерь будет располагаться рядом с объектом. Значит, сначала надо направить туда группу рабочих с бензопилами, чтобы расчистить место. Потом уже по воздуху можно перебросить оборудование и все, что нужно для существования двух десятков человек в течение нескольких дней. А ведь, пожалуй, придется тянуть туда водопровод от водопада. Дел, что называется, выше крыши. Как это Видович надеется уже с завтрашнего дня организовать там постоянные наблюдения?
Мои размышления прервал стук в дверь. Я отозвался дежурной фразой: «Входите, не заперто», — и, обернувшись, увидел капитана Уокера.
— Хорошо, что вы зашли, — приветствовал я его. — Там, в штабе, я забыл отдать…
Я вытащил пистолет и протянул капитану.
— Вот, так и не пригодился, — сообщил я. — Кстати, хотел спросить: неужели вы надеялись, что я с его помощью смог бы отбить следующее нападение, если бы оно случилось?
— Отбить бы не смогли, но отпугнуть нападавшего, на время его задержать — возможно, — ответил капитан, беря оружие. — Кроме того, выстрел — отличный сигнал, лучше всякого звонка. Но теперь он вам, скорее всего, и правда не нужен.
— То есть теперь мне ничто не угрожает? Почему вы так думаете?
— Это связано с двумя обстоятельствами. Прежде всего с тем, что вы опознали Бауманна. А также с вашим сегодняшним докладом.
— А он-то тут при чем? — удивился я.
— Вы сделали общедоступной информацию, которой до этого владели единолично, — ответил капитан. — И тем самым устранили возможный мотив для убийства.
— Из-за «зоны обморока»? — Мое удивление возросло. — Что за странная идея! С какой стати?
— Долго объяснять. К тому же тут все основано на одних лишь предположениях. Но я, собственно, для этого вас и искал. Давайте вспомним, кому вы до сегодняшнего доклада рассказывали о вашей зоне.
— Кому рассказывал… Ну прежде всего Видовичу… Он в свою очередь рассказал Химмельсбергу, и мы с ним имели по этому поводу долгую беседу… А еще… Не знаю…
— А вашему соседу Персону не говорили?
— Барту? Может, и говорил. Не помню.
— Хорошо. А сегодня, уже после собрания, у вас никто не просил показать точное расположение этой зоны?
— Да, просили, — подтвердил я. — Прямо очередь выстроилась. Сначала Марина — она хотела сравнить почву в этом месте с тем, что наблюдается на вырубках. Потом Прунцль — ведь ему нужно организовать там лагерь. А еще Латинк — ему координаты потребовались для каких-то вычислений.
— Причины у каждого свои, и у всех — солидные, — подытожил Уокер. — Скажите, Чернецки, а еще одна особа, живущая в лагере, — она знала об этой зоне?
Я сразу понял, кого он имеет в виду, и не стал притворяться.
— Я понимаю, что следить за всеми — ваша обязанность, господин Уокер, — твердо сказал я. — Но не лезьте в мои личные дела. Они касаются только меня.
— Вы ошибаетесь, господин Чернецки. В месте, где были убиты шесть человек и только что пытались убить седьмого, причем именно вас, не остается сферы частной жизни, свободной от внимания следствия. Поэтому я повторю свой вопрос. Госпожа Ричардсон знала о ваших поисках?
— Если это вас так интересует — да, знала. Вы что, теперь берете на подозрение всех, кто проявлял интерес к ее расположению?
— Вы угадали, сейчас дело обстоит именно так. Я составляю новый список подозреваемых. Причем не делаю из этого секрета. Если хотите, можете сообщить нашему главному менеджеру, что я проявил внимание к ее особе.
— Я чувствую, что вы ведете какую-то полицейскую игру, — сказал я. — Только не пойму, в чем она состоит.
— Вот и отлично, — заключил Уокер. — Я понимаю, что вы не испытываете ко мне нежных чувств. И все же рискну обратиться к вам с просьбой. Если еще кто-то проявит интерес к тому загадочному месту, о котором вы сегодня докладывали, сообщите мне. Поверьте, это важно. От этого может зависеть безопасность всех участников экспедиции.
— Если меня спросят еще два-три человека, в вашем списке окажется весь лагерь, — заметил я. — Странно, что я сам не оказался у вас на подозрении.
— До покушения так и было, — невозмутимо ответил капитан. — Но после случившегося вы вне подозрений.
— Вот как? А что, если никакого покушения и не было? Может, я сам все это подстроил? Со своими сообщниками?
— Эту версию я тоже проверил, — сообщил Уокер. — Нет, тут все чисто. К тому же вы, Чернецки, плохой актер и не умеете притворяться. Так что покушение было настоящим. И вы вне подозрений. Так скажете, если кто спросит?
— Я подумаю, — пообещал я, и капитан наконец ушел.
Полицейская ищейка! Конечно, наши прогулки с Кэт не могли остаться никем не замеченными, но чтобы я услышал известие об этом именно от Уокера, причем в связи с его дурацкими подозрениями, — это уже слишком! И он хочет, чтобы я ему помогал! Черта с два!
Праведный гнев — вещь хорошая, но надо же иногда и дело делать. Место временного лагеря было намечено, следовало сообщить об этом Прунцлю, — видимо, он будет кем-то вроде начальника на новом месте. Я нажал на мобильнике его номер. Потребовалось звонить долго, раз семь наверное, прежде чем мне ответили. Я начал излагать свои соображения о будущем лагере, но тут выяснилось, что произошло недоразумение и мой собеседник вовсе не физик, а доктор Прелог.
— Арнольду внезапно стало плохо, — объяснил доктор. — Резко повысилось давление, и сердце… Так что я пока сижу с ним, но собираюсь уходить — звонил Видович, он тоже почувствовал себя неважно. А коллега Шанкар оказывает помощь Латинку — он потерял сознание прямо на улице.
— Прямо эпидемия какая-то, — заключил я. — А я хотел передать Прунцлю данные о месте временного лагеря, Видович поручил нам вдвоем подыскать место.
— Боюсь, что ближайшие два дня доктору Прунцлю придется провести в постели, — объявил Прелог. — Не знаю, кто будет заниматься устройством этого лагеря, но точно не он. Кстати, а сами вы как себя чувствуете?
— Вроде нормально, — ответил я. — Голова немного кружится, но это у меня случается, я привык.
— Ладно, будем надеяться, что новых пациентов у нас не прибавится, — сказал доктор и отключился.
Теперь, когда мой долг был полностью выполнен, я решил, что могу немного заняться личной жизнью, и отправился на поиски Кэт. Раньше я никогда этого не делал. Мы или встречались случайно, или она сама приходила ко мне. Но после слов капитана уже глупо было таить наши отношения. Напротив, мне хотелось бросить вызов капитану и всем его ищейкам. Вы хотите следить за мной? Что ж, следите. Может, поставите телекамеру прямо в спальне, как в романе Оруэлла?
Я зашел в столовую, там сказали, что госпожа Ричардсон у себя. Это означало, что Кэт следует искать в маленькой конторке, примыкавшей к складу.
Там я ее и нашел. Кэт сидела перед компьютером. На экране были открыты сразу три окошка, одно из которых она заполняла, торопливо барабаня по клавишам. На столе валялись распечатки и какие-то счета.
При виде меня Кэт улыбнулась, но ее ответный поцелуй показался мне не слишком горячим: видно было, что она озабочена.
— Говорят, будет создаваться какой-то филиал лагеря? — Ее вопрос примыкал к приветствию тесно, как вагон к локомотиву. — Шеф велел составить списки продуктов и всех необходимых вещей на восемнадцать человек. И сказал, что через час все должно быть готово. Что за спешка, не знаешь?
Я вкратце рассказал ей, о чем говорилось на совещании. Известие о создании филиала лагеря рядом с моей «зоной обморока» вызвало у нее горячее одобрение.
— Это здорово! — Кэт наконец отвела взгляд от экрана и повернулась ко мне. — Я за тебя ужасно рада. Они опишут какой-нибудь новый эффект и назовут его «эффектом Чернецки». Хотя «эффект Эндрю» звучало бы лучше! А что у тебя с шеей — вот здесь? Оцарапался?
Она осторожно тронула пальцами шрам, оставленный осколком стекла.
— Да нет, не оцарапался. Это в меня ночью стреляли, — сообщил я.
Она не поверила:
— Стреляли? Кто? Ты шутишь?
Настал черед второго рассказа. Она слушала как зачарованная; глаза ее округлились, правая рука, застывшая на клавиатуре, едва не оперлась на кнопку «delete», угрожая всей ее сегодняшней работе; пришлось осторожно снять ее оттуда. На ней были застиранные джинсы в обтяжку и просторная, отнюдь не вызывающая блузка, но мне и не нужно было ничего вызывающего. Несколько поцелуев поместились между первым и вторым выстрелами; проникновение убийцы в лабораторию сопровождалось объятиями, вполне уместными в такой ситуации; появление Латинка окутал аромат ее волос; вопросы Уокера прозвучали, когда она уже сидела у меня на коленях.
— Ты просто герой! — воскликнула она, когда я был близок к концу рассказа. — В тебя стреляют, ты вынужден носить оружие… А еще говорят, что наука — тихое, спокойное занятие! Но нет, Эндрю, милый, сюда могут войти в любую минуту, не сейчас… ты мог погибнуть в любую минуту, что же творится в этом лагере… нет, не сейчас!
Она вскочила, приводя в порядок одежду.
— Я тебя так люблю, поверь, но через час — нет, уже через полчаса я должна занести шефу готовый список, а у меня еще ничего не сделано! Зайди чуть позже, ладно? А может, мы вместе направимся в эту твою зону? Хотя нет, меня туда вряд ли пошлют, от меня требуются только списки. Но потом, когда соорудят вертолетную площадку, я все же надеюсь туда слетать и поглядеть на это место своими глазами. А сейчас мне надо работать. Давай увидимся вечером, часиков в десять, на западной опушке — ну где встретились в первый раз. Идет?
Получалось, что она мне назначила свидание — первое в наших отношениях. Отказаться от такого предложения я, конечно, не мог и покинул конторку в предвкушении встречи.
Однако хорошее настроение владело мной недолго, его хватило буквально на несколько шагов. Внезапно я почувствовал, что сердце сдавила резкая боль, а мир вокруг закружился. Кажется, я тоже решил попасть в число пациентов… Этого только не хватало! Нет, надо держаться! Мне бы где-нибудь сесть…
Я с трудом добрался до стены ближайшего домика и сполз на землю. Игла в сердце впивалась все глубже, все беспощадней, дневной день померк. В наступившей темноте откуда-то возникли и окружили меня образы, которые в обычной жизни я вспоминал редко — можно сказать, старался не вспоминать. Здесь был Костя, мой сын, рожденный в неудачном браке с Зоей, отношения с которым складывались у меня все хуже и наконец вовсе закончились — последние пять лет мы не виделись и даже не разговаривали по телефону. Понятия не имею, о чем с ним говорить — неприятный человек с отвратительным характером, домашний тиран… А ведь был таким милым мальчишкой, переживал, что люди животных мучают, что во дворе ветку сломали… Да, животные… Тут еще был Маркиз, единственный кот, с которым у меня не получилось дружбы. В процессе перевоспитания (разве животное перевоспитаешь?) я как-то вынес его на площадку, откуда он исчез. А позже я нашел возле мусорных баков обледенелое тощее тельце. Но Маркиз пусть — все же кот, но там была еще Таня, с которой все складывалось так замечательно, но беременность оказалась неудачной, а у меня, как назло, было много работы, был успех, и мне было не до нее… И теперь она, они все, и еще какие-то люди, которых я уже забыл, стояли вокруг и не отходили, и это было совершенно невыносимо.
…Я очнулся от резкого, неприятного запаха. Тошнота отступила, и голова уже не так кружилась, и сердце не отзывалось болью на каждый вдох. Я раскрыл глаза и сквозь разноцветные круги увидел потолок незнакомой комнаты, полураскрытый шкаф с чужой одеждой, какие-то портреты на стенах. Возле кровати стояла доктор Шанкар. В одной руке она держала вату, в другой — пустой шприц. Видимо, она только что сделала мне укол. Я отметил, что ее лицо осунулось. Я видел, как шевелятся ее губы. Потом дошли и слова:
— Вы меня слышите? Как вы себя чувствуете? Вам лучше?
— Да, спасибо, доктор, вроде ничего. — Я постарался улыбнуться. — Где это я?
— Вы упали возле домика доктора Латинка. Хорошо, что он в это время как раз возвращался, увидел вас и вызвал меня. Мы решили перенести вас к нему.
— А что со мной было?
— Сразу целый букет. Спазм сосудов, сердечная недостаточность, нарушение кровообращения…
— Но у меня никогда ничего такого не было! Почему сейчас?
— У коллеги Прунцля тоже не было, по крайней мере в такой форме. И у доктора Видовича тоже.
— Ах да, ведь Прелог мне уже говорил! Прунцль, Видович, Латинк…
— Это еще не все. За последний час к ним прибавились еще пятеро. У Химмельсберга то же самое, что и у вас, — сердечная недостаточность. У Эрландера — общий болевой шок, очень сильный. Два человека из охраны жалуются на тошноту и боли в желудке. А у Фраскатти, нашего повара, отказали почки.
— Но это же не может быть совпадением!
— Конечно, не может. Доктор Латинк считает, что все это связано с усилением магнитных колебаний.
— Вот как? Колебания усилились?
— Кажется, да. Резко усилились. Но точно это знает только Латинк.
— А где он сам? Он же вроде тоже… ему было плохо?
— Доктор, как только почувствовал себя лучше, тут же заменил Прунцля возле приборов. Он держится просто молодцом! Никогда бы не подумала: при нашем знакомстве он вовсе не казался богатырем.
— А как остальные? — продолжал допытываться я. — Те, кого вы не назвали? Как я понимаю, не все вышли из строя?
— Да, эти колебания действуют почему-то избирательно, — подтвердила Шанкар. — Капитан держится так, словно ничего особенного не происходит. И мужественная мисс Буйонэ не жалуется. А ваш сосед господин Персон вообще решил заняться тяжелой работой: вместе с группой крестьян — их вызвал господин Дрнди — пошел доставать тела погибших из ущелья.
— А вы сами? Вам с Прелогом сейчас тоже приходится нелегко…
— Я, к счастью, оказалась нечувствительной, — усмехнулась она. — И коллега Прелог тоже. Он сейчас у Эрландера. А мне надо бы навестить нашего руководителя. Так что, если вам уже лучше…
— Да-да, конечно! Может, я тоже пойду? А то неудобно…
— Нет, вам еще пару часов надо полежать, — строго заявила психолог. — Позже вас навестит Прелог, он и скажет, можно ли вставать. Все же он настоящий врач, не то что я.
Она ушла, а я остался лежать, разглядывая комнату математика. Никогда бы не подумал, что окажусь в такой ситуации. Нет, два часа я тут валяться не буду, уж извините. Сколько, кстати, времени?
Часы я обнаружил на стене слева. Рядом висели несколько больших фотопортретов. Некоторые фотографии выглядели вполне современно, некоторые же были сделаны, видимо, со старинных гравюр — на них были люди в париках и камзолах. Я не узнал ни одного. Учитывая специальность хозяина комнаты, следовало полагать, что это все знаменитые математики — ну Пуанкаре, Лейбниц… Невежество, может, и не порок, но большое свинство. Вот Линнея я на портрете узнаю, а Лейбница — нет. Узкая специализация — это…
Мои размышления прервал стук в дверь. Не зная, что делать в такой странной ситуации, я неуверенно ответил: «Войдите…» Дверь отворилась, и в комнату вошел господин Дрнди.
— Я слышал, что вам стало плохо, вас поместили здесь, и пришел… — начал он и замялся.
— Очень любезно с вашей стороны, — ответил я, полагая, что речь идет о выражении сочувствия.
— Надеюсь, вам уже лучше? — продолжал готанец. — У меня к вам один вопрос, но если вам нездоровится…
— Нет-нет, все в порядке, спрашивайте, — ответил я, недоумевая, что за вопрос ко мне может быть у представителя министра безопасности.
— Видите ли, там, на семинаре, вы лишь приблизительно обозначили место, где наблюдали необычные явления. А мне нужны точные координаты. И желательно еще описание, как лучше добраться. Это необходимо, чтобы организовать доставку продуктов для временного лагеря, а также его охрану. Если вы помните, господин Видович поручил мне это сделать.
— Да, конечно! — ответил я. — Конечно, я покажу. Только на чем? Карта в лаборатории…
— У меня есть с собой, — заявил готанец. — Вот, пожалуйста, и карта, и фломастер.
Я сел на постели, Дрнди подал мне планшет с картой, и я нанес на нее «зону обморока» и объяснил, как лучше добраться.
— Весьма вам признателен, — произнес представитель правительства и ретировался.
После его ухода желание покинуть комнату математика во мне укрепилось. Тут работа идет, люди собираются лагерь оборудовать — выходит, готовы обойтись без меня? Нет уж, извините, я тоже хочу участвовать. И если я смог сесть, то уж наверняка смогу и встать.
Однако первая попытка подняться на ноги привела к сильному головокружению и бешеному сердцебиению, так что я, хватая ртом воздух, вынужден был вернуться в сидячее положение. В нем меня и застал хозяин комнаты.
— О, вы уже сидите! — воскликнул он, войдя. — Это хорошо. Профессор собирает нас на совещание, сейчас Маршо всех обзванивает. Если вы чувствуете себя сносно, лучше вам тоже прийти.
— Конечно, приду, — сказал я. — Но почему так срочно? Это связано с созданием нового лагеря?
— Боюсь, о новом лагере придется забыть, — покачал головой математик. — Ситуация изменилась. Я тут собираюсь сделать небольшое сообщение. Я, собственно, зашел, чтобы забрать…
Он шагнул к столу и взял лежавшую там папку.
— Да, небольшое сообщение. После него наше пребывание здесь предстанет в новом свете. Так вы идете? Вам помочь?
— Нет, я сам, — ответил я как можно тверже. Не хватало еще, чтобы Латинк, выглядевший явно слабее, мне помогал.
Держась за спинку кровати, я поднялся. Голова еще кружилась, но идти я, пожалуй, мог. Вот только вдохнуть бы еще пару раз. Латинк нетерпеливо переминался у двери. Чтобы немного выиграть время, перед тем как оторваться от кровати, я сказал:
— Я на этих портретах, к своему стыду, никого не узнал. Это ведь математики, верно?
— Да, есть математики, — подтвердил Латинк. — Вон тот, в правом углу, Пуанкаре.
— А этот, в камзоле, не Лейбниц случайно?
— Нет. Случайно это Игнатий Лойола.
— Вот как? Вы что же, член ордена?
— Нет. Просто уважаю людей, преданных идее. Так вы идете?
— Да, иду, — ответил я и шагнул к двери.
