Глава 6
РАЗГОВОРЫ В ТЕМНОТЕ
Я шел по широкому темному коридору, стены которого были выложены грубым булыжником и покрыты чем-то очень похожим на мох или лишайник. Света здесь практически не было, и мне приходилось касаться стены рукой, чтобы не пропустить случайный поворот.
Потолок плясал, как спятивший дождевой червяк. Трижды я касался его макушкой, но стоило сделать всего лишь несколько шагов — и сколько ни тяни руку вверх, никакого потолка под пальцами не ощущается — лишь пустота, тьма и слабый сквозняк, гуляющий в высоте.
В голове у меня роились тысячи вопросов. Как я сюда попал? Куда иду? Зачем? Что ищу во тьме этого подземелья? И подземелье ли это?
Очень сомнительно, особенно если исходить из того, что через каждые двадцать шагов моя рука натыкалась на дверь. Металлическую дверь с маленьким решетчатым окошком. Двадцать шагов грубого камня и мха под рукой, а затем пальцы ощущают холодный и мокрый от подземной сырости металл. А затем снова двадцать шагов камня.
У меня создавалось ощущение, что я нахожусь на самом нижнем ярусе какой-то огромной тюрьмы.
Коридор казался бесконечным. Иногда из-за дверей доносились стоны и бормотание, но большей частью за металлическими преградами жила оглушающая тишина. Кто находился в этих подземных казематах? Узники, безумцы, пленные или души тех, для кого дорога в свет или тьму закрыта на веки вечные? Ответа на эти вопросы у меня не было, так же как и желания узнавать, кто же на самом деле сидит в камерах.
Когда я проходил мимо очередной двери, из-за нее раздался безумный хохот. Я от неожиданности отпрыгнул к противоположной стене коридора и ускорил шаги, стараясь оказаться как можно дальше от сумасшедшего узника. Но хохот еще долго эхом отражался от стен и потолка и, подгоняя, бил меня по спине.
Спустя три вечности, когда я уже сбился со счета шагов, мне почудился слабый запах моря.
Да, так пахло в Портовом городе Авендума, когда ветер дул со стороны Холодного моря. Это был запах соли, запах водорослей, запах морских капель, оставшихся после набегающих на пирс волн, запах чаек, которые по вечерам встречают рыбачьи лодки. Запах свежей прохлады, запах рыбы, запах бриза и запах свободы.
Чернильная тьма отступила, и медленно, жутко медленно из тьмы стали проступать призрачные очертания коридора. Откуда-то сверху пробивался робкий луч дневного света. Я остановился и, задрав голову, посмотрел на голубое пятнышко неба, видимое через маленькое окошко, пробитое в высоком, просто недосягаемом для меня потолке. На лицо мне упал солнечный луч, и я невольно зажмурил глаза. Ветер, который вместе с солнечными лучами проскользнул в отверстие, донес мерный гул, как будто недалеко от меня вздыхал уставший после целого дня тяжелой работы великан. Где-то поблизости находилось море, и прибой было очень хорошо слышно.
Море?! Но каким образом? Как оно тут могло очутиться?! Куда же я все-таки попал? И самое главное, как я сюда попал?
Оставшись торчать на одном месте, я точно не найду интересующих меня ответов, поэтому я распрощался со светом и направился дальше по коридору, вновь нырнув в неласковую тьму. Глаза к мраку привыкали долго, и один раз, едва не потеряв опору под ногами, я чуть было не грохнулся. Остановившись и вытянув вперед правую ногу, пощупал пол.
Так я и думал. Лестница. Как назло, она уходила куда-то вниз, в еще более густой и непроглядный (если такое вообще возможно) мрак. Я остановился и принялся размышлять, что мне делать дальше?
Дорога вниз, в глубокое подземелье тюрьмы (буду называть это место так, пока точно не узнаю, где нахожусь) для меня была крайне нежелательна. Сагот знает, на что я там наткнусь. Да и бродить во тьме я могу очень и очень долго. Мне бы вместо этой лестницы найти лестницу наверх, и желательно к выходу из этой странной и загадочной тюрьмы.
У меня, собственно, было всего два выхода из создавшейся ситуации: вернуться назад, в самое начало своего пути, или все же спуститься вниз и поискать лестницу, ведущую наверх. Первый вариант был даже более разумен, чем второй, но пройти весь этот долгий и утомительный путь назад я был просто не в состоянии.
Оставалось идти вперед, и только вперед. Решившись, я стал осторожно спускаться по лестнице. При мне не было ни масляного фонаря, ни факела, ни тем более магического «огонька», и идти приходилось на ощупь. Спускаясь и держась рукой за стену, я считал ступени. Их оказалось шестьдесят четыре. Крутые и избитые то ли временем, то ли тысячами ног, ходивших здесь, ступеньки привели меня в очередной коридор.
Этот коридор оказался полным близнецом того, по которому я шел совсем недавно. Тот же чернильный мрак, тот же затхлый и холодно-влажный, пробирающий до мурашек воздух, те же стены, сложенные из грубого камня и покрытые шершавым мхом-лишайником, те же металлические двери с решетчатыми оконцами. Единственное отличие этого коридора от первого я заметил только тогда, когда стал считать шаги. Двери в стенах находились через каждые сто, а не через двадцать, как было раньше, шагов.
Здесь было намного холоднее, чем в верхнем коридоре, и я спустя какое-то время, сам того не замечая, начал дрожать. Идти приходилось медленно, в темноте я боялся налететь на неожиданную преграду или попросту свалиться в провал, яму или попасть еще в какую-нибудь неприятность. После того как справа от себя я оставил седьмую по счету дверь, стены коридора изменились. Грубая каменная кладка и мох пропали, уступив место базальтовой скале. Неизвестные строители прорубали весь дальнейший коридор прямо в горной породе. У меня возникло подозрение, что я попал в казематы гномов или карликов. Скорее всего, карликов, потому как, если вспомнить о неожиданном существовании моря и освежить знания по географии, можно предположить, что я на востоке гор Карликов. Именно здесь горы граничат с морем Бурь, или Восточным океаном, как называют это море жители Пограничного королевства. Спрашивать себя, каким образом я очутился в такой дали от Ранненга, бесполезно. В голову лезли самые нелепые мысли.
Далеко-далеко впереди во мраке мигнул светлячок света. Я остановился как вкопанный и стал всматриваться в даль. Огонек еще раз мигнул. Ага! Скорее всего, это пламя еще плохо разгоревшегося масляного фонаря. Пламя тихонько покачивалось в такт чьим-то шагом и медленно удалялось от меня.
Сейчас я не раздумывал. Огонь — это разумные существа, даже если они и не очень дружелюбно настроены к неожиданным посетителям. Надо просто держаться от несущего фонарь человека в небольшом отдалении, вести себя как можно незаметнее и надеяться на то, что нечаянный проводник выведет меня из этой воистину странной и загадочной тюрьмы.
Я устремился за огоньком, презрев опасность споткнуться о неожиданное препятствие и поломать себе ноги. Нагнать незнакомца оказалось довольно легко — он плелся со скоростью огра, объевшегося человечины.
Пробежав мимо лестницы, ведущей наверх (именно, по ней пришел сюда неизвестный), я догнал путника.
Старик. Лица его я не видел, но по сгорбленной спине, шаркающей походке, дрожащей старческой руке, которая сжимала масляный фонарь, и по седым волосам я без всяких сомнений и колебаний понял, что этот человек старик. Неизвестный путник был одет в старую рваную дерюгу грязно-серого цвета, хотя я готов заложить последний золотой, что в далекие седые годы эта дерюга была великолепным камзолом. Массивная связка ключей, висящая на потертом поясе, противно дребезжала в такт его шагам. В другой руке дед стиснул то ли миску, то ли тарелку. Что в ней находилось, я разглядеть не смог, но старик нес миску аккуратно, и его рука, в отличие от руки, несущей фонарь, не дрожала. Дед шел, держа фонарь в вытянутой руке, и его тень, увеличенная в несколько раз, танцевала на стенах.
Я крался в десяти шагах от старика, стараясь держаться на границе тьмы и света фонаря. Старик шествовал молча и лишь иногда гулко кашлял. Кашель деда отчего-то напомнил мне кашель старого магистра Арцивуса. Да, старый волшебник Ордена со своими молниями и огоньками был бы сейчас очень кстати. Но полно мечтать, Арцивус далеко в Авендуме, готовит магов к «торжественной» встрече Неназываемого.
Дед шаркал, кряхтел, кашлял и ругался. Я боялся, что старикан развалится прямо на ходу, так и не добравшись до цели своего похода в этом подземелье. Но коридор, на мое счастье, неожиданно закончился, и дед, покряхтев, остановился возле крайней двери. Надсмотрщик, как я прозвал про себя старика, поставил миску и фонарь на пол и снял с пояса связку ключей.
Я так и не смог разглядеть лицо старика, он стоял ко мне вполоборота. Дед бормотал и придирчиво перебирал ключи в руках. Наконец он остановил свой выбор на огромном медном ключе и сунул его в замочную скважину. Старый хрыч попробовал повернуть ключ в замке, но из этого у него ничего не вышло, и надсмотрщик, кляня тьму и того, кто ее породил, вытащил ключ и вновь стал греметь связкой, ища более подходящий.
Тут до меня стал о доходить, что, когда старик двинется в обратный путь, я окажусь прямо на его дороге, если только не потороплюсь добежать до лестницы. А в кромешной темноте бежать бесшумно, не видя ни стен, ни ступенек, довольно проблематично, если не сказать что сложно. Как бы медленно ни шел старик, если он меня и не увидит, то услышит обязательно.
Дед возился с ключами, а я отчаянно искал выход из возникшей неприятной ситуации. Можно, конечно, дать старику по тыкве, но где гарантия, что без него я найду дорогу наверх? Новая лестница вполне способна привести меня в незнамо какой лабиринт, и бродить я в нем буду до скончания веков. Так что вариант с оглушением старика отпадает.
Спрятаться мне на его пути негде — свет от фонаря захватывает коридор во всю ширину, и как бы я ни жался к стенам, все равно меня сможет заметить даже слепой крот.
Напротив двери, с которой сейчас возился старик, была дверь, ведущая в другую камеру. Вот именно, что была. Теперь на ее месте зиял угольно-черный проем, ведущий в открытую, а следовательно, пустую камеру (ну какой ненормальный будет сидеть в камере, у которой отсутствует дверь?). Дверь с сорванными петлями, приличными вмятинами на стальном теле и покореженной решеткой на окне аккуратно лежала возле стены. Не знаю, кого держали в камере, но, увидев, что узник смог сотворить с дверью, я не позавидовал стражам тюрьмы, когда это существо вырвалось на свободу. Да-да, именно существо! Ни один нормальный человек не способен оставить на пятидюймовых стальных листах такие вмятины (если только он в течение трехсот лет без остановки не стучал в дверь своей дубовой башкой).
Старик наконед нашел ключ, поднял с земли фонарь, осмотрел находку при более ярком свете, удовлетворенно крякнул и вставил ключ в замок. Пока дед натужно кряхтел и возился с дверью, я проскользнул в двух шагах от него и нырнул в темноту ниши.
Старик перестал ворочать ключом в замке и резко втянул носом воздух. Сейчас он напоминал застывшую в стойке охотничью собаку, почуявшую, что за ее спиной проскользнула лиса.
Но мне было не до странностей дедули. Я чуть было не выскочил обратно в коридор, потому как вонь в пустующей камере заставляла предположить, что в ней без перерыва в течение десяти лет блевала армия гномов. Я закрыл лицо рукавом камзола и постарался дышать ртом.
Получалось это с трудом, потому как запах был резким и отталкивающим и у меня начали слезиться глаза. Все время, пока я стоически пытался бороться с вонью, старик неподвижной статуей стоял возле отпираемой двери. Неужели проклятый дед что-то заподозрил?
Надсмотрщик еще раз втянул носом воздух, потряс головой, как будто прогонял невесть каким образом свалившееся на него наваждение. Как же, папаша, как же! Меня сквозь такую вонь ты не почуешь! Даже если у тебя нюх имперской собаки!
Запах из камеры старику пришелся не по нраву, и он продолжил войну с упрямым дверным замком. Пока надсмотрщик открывал дверь, я старался сохранить остатки завтрака в желудке. Если только смогу выбраться из подземелья, то выброшу пропахшую одежду, а сам на месяц залезу в горячую ванну, чтобы избавиться от ужасающей вони, которая, казалось, проникла в каждую частичку тела.
Замок все же поддался, лязгнул, и дед торжествующе хохотнул. Ржавые, несмазанные петли завизжали, а затем дверь камеры приглашающе отворилась. Старикан поднял миску и, освещая себе путь фонарем, вошел в камеру.
До моих ушей донеслось слабое звяканье цепи.
— Проснулись? — Голос у старика сейчас был резким и хриплым. Оголодали, небось, за три дня-то?
Ответом надсмотрщику была тишина. Лишь цепь еще раз звякнула, как будто невидимый мне узник пошевелился.
— А! Гордые! — хохотнул дед. — Ну-ну! Вот вам вода. Хлеб, простите, забыл в караулке. Но вы не волнуйтесь, красавицы. Я вам в следующую ходку обязательно захвачу. Денька через два.
И опять довольный смех. Плохой смех, злой.
Я выглянул из своего укрытия, надеясь рассмотреть, что творится в камере напротив, но увидел лишь приглушенный свет от фонаря и спину старика.
— Ну, я пошел, приятно оставаться. А водичку ты пей, она, конечно, не павлины в грибах или клубника со сливками, но тоже скусная!
Дед вышел из камеры, и дверь, заскрипев, начала закрываться.
— Постой! — Один из узников все же решился заговорить.
Женщина!
— Ишь ты! — удивился дед, и скрип двери прекратился. — Одна заговорила. Чего тебе?
— Сними цепь!
— А больше ты ничего не хочешь?
— Сделай, как я сказала, и получишь тысячу золотых.
— Не унижайся перед ним, Лета! — резко произнесла вторая женщина.
— Тысячу? Ого! Много, — крякнул старик, и дверь камеры снова заскрипела.
— Пять тысяч! — в голосе Леты послышались нотки отчаяния.
Дверь продолжала закрываться.
— Десять! Десять тысяч!
Дверь с грохотом захлопнулась, и я вздрогнул. Казалось, что с этим грохотом само небо рухнуло на землю. Зазвенела связка ключей, и я отошел от стены, из-за которой выглядывал все это время, в глубь камеры, подальше от света фонаря. К тому же с нового места я мог увидеть лицо старика. Я просто должен был увидеть лицо человека, который вот так просто и обыденно отказался от десяти тысяч золотом!
Ключ сухо звякнул в замке, и старикан повесил связку на пояс. Затем он отвернулся от двери, и я смог разглядеть его лицо.
Я испугался. Сильно.
В последний раз я был так напуган в ту ночь, когда залез в Закрытую территорию и встретился с очаровательным и голодным хохотуном-плакальщиком.
У старика была желто-пергаментная кожа, острый прямой нос, синие бескровные губы, грязная нечесаная борода и глаза…
Эти глаза меня напугали до дрожи в коленках. Они были черные. Абсолютно черные…
У старого хрыча были холодные, агатовые глаза, в которых не наблюдалось никаких признаков зрачков или радужки. Разве можно назвать темные провалы черноты и пустоты глазами?
Такого попросту не должно, да и не могло существовать в нашем мире. Черные глаза казались мертвее камня, холоднее льда, безучастнее вечности.
Не выдержав взгляда этих страшных глаз, я отшатнулся назад.
По всем вселенским законам свинства мне под ноги попалась какая-то дрянь. Не надо быть гением, чтобы догадаться, что эта дрянь оглушительно звякнула. Оглушительно — не очень подходящее в данной ситуации слово. Мне показалось, что звук от злосчастной посуды, оставшейся в камере после покинувшего ее узника, разнесся по всей Сиале.
Старик, как и следовало предполагать, тут же застыл на месте и уставился мертвой чернотой глаз во тьму. Туда, где я прятался.
Я не нашел ничего лучшего, как вообразить себя бездушным бревном или камнем. Говоря простым языком, я старался не только не шевелиться, но и не дышать.
Дед потянул носом воздух, и я вознес молитву Саготу, чтобы меня не заметили. Надсмотрщик с черными озерами мрака вместо глаз пугал меня до мокрых подштанников.
Старик переложил фонарь из правой руки в левую. В освободившейся руке как по волшебству появилось оружие. Больше всего эта штука была похожа… На что может быть похожа большая берцовая кость человека, к тому же заостренная? Только на заостренную большую берцовую кость человека, и ни на что больше.
Кость в свете фонаря казалась желтой, и лишь острый край отломка, так напоминающий по форме наконечник копья, был грязно-ржавого цвета. Цвета засохшей крови. Старик оскалился, во рту мелькнули желтые пеньки гнилых зубов, а затем покрепче перехватил странное оружие и, подняв фонарь, двинулся в мою сторону.
Не верьте тем, кто говорит, что в последние оставшиеся секунды перед смертью человек видит всю свою прошедшую жизнь, которая табуном доралисских лошадок проносится перед его глазами. Врут. Откровенно, нагло и безбожно врут. Никаких видений у себя я в эти секунды не заметил. Да и о видениях ли речь, если ты перепуган до дрожи в коленях? Страшный дед решил меня прикончить — никаких сомнений.
То ли бог всех воров услышал мою молитву, то ли запах, к которому я почти смог привыкнуть, ударил по чувствительному носу надсмотрщика, но дед остановился в трех шагах от моего убежища.
Сейчас старик смотрел прямо на меня, а граница света его фонаря пролегла в пяти шагах от моих ног. Сделай надсмотрщик еще несколько шагов, и я окажусь прямо в круге света от фонаря!
Я мысленно проклял свою беспечность и любопытство. Будь я умнее прижался бы к стене, а не стоял как истукан в центре камеры напротив дверного проема, полагаясь на то, что тьма защитит меня от глаз старика.
Черные глаза не мигая смотрели в мою сторону, и сердце у меня в груди гремело сильнее, чем кузнечный молот гнома. Неужели ему не слышно?
Дед смотрел долго. Очень долго. Не меньше минуты. Минуты, показавшейся мне годом. Минуты, за которую я успел состариться на целый век.
— Проклятые крысы, — наконец проскрипел старик. — Расплодились, твари! И чего они здесь только жрут?
Старик засунул оружие-кость за пазуху, переложил фонарь из левой руки в правую и зашаркал по коридору в сторону лестницы. Дед скрылся, и теперь я мог видеть только маленький кусочек коридора и дверь, за которой томились пленницы. Чем дальше старик уходил от меня, тем сильнее тускнел свет в коридоре.
Я не стал совершать безумных поступков и красться следом за надсмотрщиком. С того времени, как мне довелось увидеть его глаза, все желание вылезать из вонючей камеры пропало. Я лучше пережду, а потом потихоньку-полегоньку дотопаю до лестницы, пускай и в кромешной тьме. Так что я остался на месте, ожидая, когда старик уйдет как можно дальше от моего убежища.
А что если вообще не подниматься по ближайшей лестнице, а дойти до той, по которой я попал в этот коридор, доковылять до места, где я очнулся, и поискать другой выход? Теперь мне было не лень протопать огромный путь назад. Я был готов сделать все что угодно, даже сровнять горы Карликов с землей, но только не встречаться со стариком. Не знаю, почему я так сильно напуган, но с такими гла…
Я прервал свою мысль и сосредоточился на настоящем. Шарканье ног старика смолкло, на коридор опустилась оглушающая тишина. И свет! Свет от фонаря не померк до конца! В коридоре сгустились глубокие сумерки…
Внезапное отсутствие шарканья и присутствие света говорило лишь об одном: старик остановился, так и не дойдя до лестницы. Но зачем, выдери его тьма?
Я, не отрывая взгляда от дверного проема, сделал аккуратный шаг влево, затем еще один и еще, и еще.
И тут у меня чуть разрыв сердца не случился! Честное слово, еще никому не удавалось напугать меня целых два раза за столь короткий срок!
Старик никуда не ушел. Этот хитрый ублюдок разлегся на полу и заглядывал в камеру. Находись я сейчас на том месте, где стоял всего несколько секунд назад, и проклятый дед так и остался бы для меня незамеченным. А если бы я совершил еще большую глупость и вместо того, чтобы отойти в сторонку, направился к выходу из камеры, то просто-напросто нос к носу столкнулся бы с надсмотрщиком. Сейчас дед внимательно смотрел на то самое место, где я совсем недавно стоял.
Какой хитрец! Какой опасный хитрец! Куда пропала эта показная медлительность и шарканье?! Как ловко, бесшумно и незаметно он вернулся назад! Тьма выпей мою кровь, если его уход не был всего лишь очень хорошо разыгранным спектаклем!
Высмотрев все, что хотел, старик стал подниматься с пола. Поднимался ловко и бесшумно, стараясь держаться так, чтобы я, находящийся, по предположению старикa, совсем другом месте, не смог его увидеть.
И не увидел бы, стой я на прежнем месте! Спасибо Саготу, надоумил отойти в сторону!
Рука деда нырнула под камзол и вытащила кость-оружие. Моя спина в один миг стала мокрой от пота.
Всего лишь за три удара сердца дед проворно выскочил на середину коридора, встал напротив дверного проема и едва уловимым движением руки швырнул кость туда, где, по его мнению, находился я. Кость, словно живая, взвизгнула в воздухе, пронеслась через всю камеру и, глухо стукнувшись о дальнюю стену, упала на пол.
Старик удивленно хмыкнул и задумчиво почесал в затылке.
— Действительно крысы, — немного разочарованно произнес дед. — Вот ведь померещится всякое! Эх, какую кость посеял! Теперь, пока вонь не пропадет, в эту яму не сунешься.
Бормоча и ругаясь, старик пошел к фонарю. Шаркающие шаги удалялись, затем на несколько секунд затихли (видно, дед поднимал с земли фонарь) и вновь раздалось шарканье. С затихающими шагами в коридоре становилось темнее, и вскоре здесь вновь наступил непроглядный мрак.
Я старался успокоить сошедшее с ума сердце, готовое вот-вот вырваться из грудной клетки. Пронесло! Как же мне повезло! Не уйди я со старого места, и оружие старика пробило бы меня насквозь! Бросок деда оказался настолько быстрым, что я не успел бы не то что уклониться, я бы даже ничего не смог понять!
Меня спасли удача, помощь Сагота и капризная судьба. Так что спасибо им всем за вновь подаренную мне жизнь.
Уже давным-давно затихли шаги старика, а мои глаза настолько привыкли к тьме, что она перестала быть непроглядной, и я смог различить контуры дверного проема. Вокруг меня было очень и очень тихо, но страх не собирался никуда пропадать. Сейчас я самым банальнейшим образом боялся пошевелиться. А вдруг это еще одна хитрость ужасного старика? Я ведь уже видел, насколько бесшумно он может передвигаться. Что ему стоит сделать вид, что уходит, отнести фонарь и теперь поджидать меня во мраке коридора?
Поджидать… Во мраке… Коридора… Вереница холодных мурашек пробежала между лопаток и продолжила свой путь по спине. Волосы на голове явственно зашедлились. Проклятый дед с проклятыми черными глазами проворен, как десять орков, и, затаившись в засаде, вполне способен отправить меня на последнюю прогулку в свет.
— Стоп, Гаррет, стоп! Перестань думать об этом, иначе страх проберет тебя до костей! Еще немного таких мыслей, и ты начнешь паниковать! Ты вор, Гаррет, спокойный и расчетливый мастер-вор по прозвищу Гаррет-тень. Гаррет-тень, гроза сундуков богачей. Гаррет, которого маленькие зеленые гоблины с острыми языками называют не иначе как Танцующим в тенях. Ты никогда не предавался панике во время своей работы, так не предавайся ей и сейчас! Спокойно… Спокойно… Восстанови дыхание, дыши носом, вот так… Вдох, выдох… Молодец! Сваливай отсюда, пока не стало еще хуже!
Не знаю, сам ли я бормотал эти слова или кто-то невидимый нашептывал мне их на ухо, но страх, зло зарычав и напоследок клацнув зубами, отступил на границу моего сознания.
Бродить во тьме безоружным — настоящее безумие, поэтому я задержал дыхание и пошел к дальней стене камеры, туда, где осталось лежать оружие, брошенное стариком. Пришлось вслепую довольно долго топтать ногами пол, пытаясь нащупать кость. Глаза от вони слезились, в нос, казалось, насыпали воз гарракского перца. Наконец я нащупал кость и, нагнувшись, взял в руки это странное оружие.
Тяжелая! Взвесив кость в руке, я сразу почувствовал себя увереннее. ЕСЛИ не дай Сагот что-нибудь случится, у меня будет чем защититься от нападающих. Я засунул кость за пояс и осторожно выглянул из камеры в коридор.
Ничего и никого. Тьма и мрак.
Огонька фонаря не было видно, должно быть, старик успел подняться по лестнице… Или старый хрыч погасил фонарь и теперь ждет, когда я выберусь из своей норы.
Я вновь прогнал из головы нехорошие мысли и, отчаянно напрягая слух, вышел из своего убежища. После одуряющей вони камеры душный и спертый воздух коридора показался мне освежающим нектаром богов.
* * *
Я все никак не мог избавиться от воспоминаний — проклятые черные глаза теперь вечно будут преследовать меня в кошмарах. Эх, был бы со мной Угорь…
Угорь! Как я мог забыть о нем!
Пелена забвения спала с моих глаз, и все прошедшие события дня развернулись передо мной. Я вспомнил то, что произошло этим утром. Вначале прогулка к поместью неизвестного нам слуги Хозяина, затем нападение сторонников Неназываемого, наше бегство на безумной телеге, столкновение со стеной, плен и потеря сознания. Очнулся я уже в коридорах подземной тюрьмы. Но если я здесь, то куда же враги дели Угря? И почему меня оставили на полу коридора, а не посадили в камеру, как других пленников? И вот еще одна странность — чувствовал я сейчас себя так, как будто и не влетал на полной скорости в стену того злосчастного дома… Руки-ноги целы, голова не трещит, бок не саднит. Хоть сейчас пробегу сто ярдов наперегонки со стражей.
В странное, очень странное место я попал… Неужели у Неназываемого, а точнее, у его сторонников в самом сердце Валиостра имеется такая огромная тюрьма? А в Валиостре ли находится эта тюрьма? Я явственно слышал рокот морского прибоя, а близ Ранненга никакого моря нет. Ручаюсь в этом головой Кли-кли. Ближайшее море — это море Бурь, а до него недели конного пути. И если предположить, что я не в Ранненге, а где-то у моря Бурь, то без сознания я провалялся очень, просто очень долго!
Эх! Чего без толку гадать? Надо поскорее выбираться из этого гадюшника, а по дороге попытаться найти и освободить Угря. Он вполне мог находиться в какой-нибудь из камер коридора.
Найти. Ха! Сказать это просто, а вот сделать очень тяжело. Если я буду слепо тыкаться в каждую дверь, то на это может уйти целый год. Да и нарваться на неприятности, если откроешь не ту дверь — раз плюнуть. Мало ли какие ненормальные могут обитать за дверью? Значит, чтобы найти Угря, следует пробраться в караулку и посмотреть книгу заключенных. Такая штука обязательно должна быть даже в тюрьме, пускай на службе здесь старики с черным мраком вместо глаз.
Я направился по коридору в сторону лестницы и, не пройдя и десяти шагов, остановился. Узницы! Как я мог о них забыть! Женщины должны знать, что это за тюрьма. Да и оставлять их на милость проклятущего старика — не дело. Может, попробовать освободить пленниц, благо отмычки в моем кармане сторонники Неназываемого не тронули?
Тут же в голове разыгралась буря противоречивых мыслей: "Гаррет, ты не рыцарь на белом коне из слащавой детской сказочки, — шепнул мне голос, в котором проскальзывали циничные нотки. — Бери ноги в руки и дуй отсюда как можно дальше! Ты все равно не спасешь женщин".
"Еще как спасу! — возразил другой голос. — Ты бы смог оставить человека гнить во мраке, если бы существовала хотя бы призрачная возможность его спасти?"
Ого! А у меня не один, а два внутренних голоса! Плюс мой настоящий, да еще и голос Вальдера! Итого нас Четверо! Самое время занять койку в комнате с мягкими стенками в больнице Десяти мучеников!
"Смог бы, — ответил первый голос. — Таскаться во тьме с полудохлыми от голода бабами — это безумие! Пропадем".
"И слушать не желаю! А если бы ты гнил за решеткой? Например, в Серых камнях?"
"Во-первых, не гнил бы. Меня довольно непросто поймать. А во-вторых, если бы, повторяю, "если бы" я гнил в Серых камнях, то не нашлось бы ни одного дурака, который, рискуя собственной жизнью, полез бы меня cпасать".
"Ты как всегда самонадеян и слишком циничен".
"А ты слишком добренький. Тебе надо было уродиться не вором, а жрецом Сильны".
"Ты как хочешь, а я хотя бы попытаюсь их спасти!"
"Ладно, — помолчав, ответил второму голосу первый. — Но не говори потом, что я тебя не предупреждал. Хотя… Авось заграбастаем себе десять тысяч золотых, которые бабенка сулила старику. Десять здесь, да пятьдесят от короля по завершении Заказа. Эх, заживем!"
Я возвратился к камере, где томились узницы.
"Гаррет, Гаррет. Что же ты творишь?! Выбираться надо, а не спасать неизвестно кого".
Я достал отмычки, созданные карликами по моему специальному заказу, и аккуратно, чтобы не издать ни малейшего звука, вставил отмычку с треугольной насечкой в замочную скважину. Попытался повернуть. Не вышло. Хм, попробуем-ка четырехуголку с пазом ноль-восемнадцать… Так… Есть! По крайней мере, в замке что-то тихонько звякнуло.
А замок-то не простой. В нем не меньше девяти пружин, да еще две скрытые. Заденешь такую ненароком — и начинай всю работу сначала. Не иначе как карлики делали! Недомерки, как всегда, создали вещь на совесть, и теперь мне придется приложить массу усилий, лтобы вскрыть дверь. Чисто теоретически возиться мне с таким замком — от двух до пятнадцати минут.
"Не торопись. Подумай. Эти женщины не боялись старика!" — неожиданно раздалось в моей голове.
Я вздрогнул. Это были не мои "внутренние голоса", не глупый спор с самим с собой, это был голос Вальдера. Архимага Вальдера, умершего несколько веков назад и нашедшего приют в моей гостеприимной башке, которая впускает всех кого не лень.
"Ты считаешь?" — испуганно подумал я.
"Да, Гаррет, да. Этот старик напугал тебя?"
"Напугал?! Ты еще спрашиваешь?!"
"И меня. Меня тоже напугал, пускай я видел «это» совершенно другим зрением. А голоса у женщин во время разговора… Их голоса даже не дрогнули! Так стоит ли нам… — шепот Вальдера в голове на мгновение осекся. — Стоит ли тебе лезть в логово паучих?"
"Куда я… мы попали, Вальдер?"
"Не знаю. Не могу вспомнить. — В первый раз на моей памяти Вальдер чего-то не знал. — Мы просто очутились здесь, и все… Как будто нас сюда кто-то забросил…"
Просто очутились? То есть кто-то добренький щелкнул пальцами, и я бац, оказался в тюрьме?!
Я мысленно пожелал этому ретивому щелкуну распрощаться не только с пальцами, но и с рукой. Чтобы знал, как посылать неизвестно куда порядочных людей!
"Что же мне делать?" — на всякий случай спросил я у Вальдера.
"Это твоя голова, — донесся до меня ответ. — Сам решай, что тебе делать".
"Нет, позволь! Благодаря тебе это теперь не только моя голова! возмутился я словам архимага. — Ты влез в нее, не спрашивая разрешения, и теперь будь так добр, раз уж ты никуда не собираешься из нее исчезать, дать мне совет: как поступить?"
Ответом мне была тишина. Проклятый архимаг, как это уже бывало прежде, исчез, будто его и не было. Но туг меня не обманешь, Вальдер только притворяется немым до той поры, пока моей шкуре не угрожает реальная опасность, в основном магического содержания. Он уже несколько раз вытаскивал меня из самых неприятных неприятностей, и не сомневаюсь, что еще не раз вытащит.
Кто-то может сказать, что у нас с архимагом взаимовыгодное сотрудничество — Вальдер спасает меня из опасных ситуаций, а я взамен предоставляю его душе сон и временное забвение в уголке своего сознания. Ну так вот. Пусть все те, кто считает, что это здорово, заткнутся на веки вечные! Они просто не знают, каково это — делить СОБСТВЕННУЮ голову с другим человеком, пускай он давным-давно умер и не лезет в мои дела, пока дело не запахнет жареным. Очень неприятное чувство — ощущать в себе кого-то, да еще и вспоминать то, чего никогда не происходило в твоей жизни. Хотя не могу отрицать — не будь со мной архимага, мои глаза давно бы сожрали червяки-могильщики.
— Ну и тьма с тобой. Можешь молчать до посинения! — ругнулся я.
Принять решение, что делать дальше, я не успел. Решение приняли за меня, и приняли не самым лучшим образом.
Огкуда-то со стороны лестницы донеслись звуки шагов. Кто бы это ни был, но шел он уверенной твердой поступью. Незнакомец направлялся в мою сторону, и я подумал, что сегодня все тюремщики только и мечтают, что прогуляться по тюремным коридорам. Фор всегда учил меня опасаться тех, кто внаглую бродит по местам, в которых передвигаться следует исключительно на цыпочках и не привлекать к себе ненужного внимания. Раз шумит, значит, ничего не боится. Раз ничего не боится, значит, может быть опасным. Раз может быть опасным, то следует всеми силами избежать встречи с таким человеком
Этой мудрости своего старого учителя я всегда старался следовать и оттого был до сегодняшнего дня жив и здоров. На этот раз я тоже не собирался ничего нарушать.
Я вытащил из замка отмычку и юркнул в уже ставшую мне родной тюремную камеру с выбитой дверью. Вонь вновь забралась в нос, но на этот раз я смог привыкнуть к ней намного быстрее, чем во время предыдущего посещения камеры. Я встал так, чтобы видеть коридор и дверь камеры неизвестных узниц, не боящихся черных глаз старика, и стал вслушиваться в приближающуюся поступь.
Когда я покидал коридор, то бросил быстрый взгляд в сторону идущего человека, но не смог заметить никаких признаков огня. Это говорило о том, что у нежданного прохожего в руках мог находиться тайный фонарь, огонь которого можно увидеть только с близкого расстояния. Был еще один, самый неприятный вариант — неизвестный попросту не нуждался в свете и прекрасно видел во мраке. А если это так, то парень явно не имеет никакого отношения к роду человеческому, а следовательно, он вполне мог заметить меня, пока я копался в замке.
Шаги идущего раздавались всего лишь в пяти ярдах от моего убежища. В трех… Двух…
У неизвестного действительно был тайный фонарь, во мраке виднелся узкий оранжевый серп света, который совершенно не давал никакого обзора. Во всяком случае, для меня. Я смог разглядеть лишь черный контур, темную тень на фоне едва отступившей тьмы.
Неизвестный остановился перед дверью, и замок, щелкнув, открылся. Хм… Что-то я не услышал, как ключ входит в замок.
Дверь жалостливо взвизгнула. Сегодня в тюрьме приемный день? Уже второй посетитель за последние полчаса. Я старался смотреть во все глаза, хотя ничего увидеть в таком мраке, кроме силуэта очередного незваного гостя, было попросту невозможно. Оставалось держать ушки на макушке.
Незнакомец вошел в камеру, и я услышал, как вновь звякнула цепь.
— Здравствуй.
На этот раз первой говорила вторая женщина.
— Самое главное — всегда быть вежливой, не так ли, Лафреса? насмешливо произнес нежданный посетитель. Услышав его голос, я тут же захотел оказаться за тысячу лиг отсюда.
Тьма! Х'сан'кор и тысяча демонов! Чтобы мне пятки на сковородке поджарили! Чтобы меня всю оставшуюся жизнь за руку ловили! Вот влип так влип!!!
Я узнал этот голос. До этого я слышал его всего лишь дважды, и каждый раз мне очень хотелось оказаться как можно дальше от его обладателя. Это был «он», верный пес Хозяина, тот, кого называют Посланником.
Посланник — самое опасное создание из всех, кого я встречал за свою жизнь. Вухджааз и Щдуырук, парочка братцев-демонов, с которыми я нечаянно связался, и в подметки не годились этому типу.
В первый раз я услышал Посланника перед тем, как эта тварь одним ударом руки разорвала горло кронгерцогу Патийскому. Второй раз мне довелось узнать знакомый голос в тот момент, когда он приказал двум ворам уничтожить спрятанные в старой башне Ордена карты Храд Спайна.
Я очень, просто очень надеялся, что больше никогда не услышу этого голоса и не встречусь с его обладателем. И вот тебе раз! Встретился с ним в самый неподходящий момент!
— А что у меня есть, кроме вежливости? — В голосе женщины послышалась горечь. — Или ты думаешь, что я начну умолять тебя сохранить мне жизнь?
— Сохранить тебе жизнь может только воля Хозяина, — холодно ответило существо. — Я всего лишь Посланник, выполняющий его волю. А насчет того, что ты не будешь меня умолять… Будешь! Если только я этого захочу. Еще как будешь, Лафреса!
Женщина промолчала.
— Так-так, — не ожидая ответа, совсем уж по-человечески хмыкнул Посланник. — Вижу, Благ держит вас на одной воде.
— Я вырву ему сердце! — яростно прошипела Лета.
— Не думаю, что это ему повредит, — хмыкнул Посланник. — Ты же должна знать, как следует поступать с Продавшимися. Проще отрезать Благу голову, чем пытаться вырвать и так не нужное ему сердце… Хотя могу тебя обнадежить — ты вскоре сможешь осуществить свою угрозу, милая Лета. В последнее время я все чаще подумываю сделать из тебя такого же Продавшегося, как старина Благ. Нашему общему другу требуется помощница м-м-м… для разного рода… утех.
Посланник хохотнул. Да, с ним происходят какие-то изменения. В первый раз, когда я его услышал, у Посланника в голосе не было никаких эмоций, но через несколько дней при разговоре с ворами, работающими на Маркуна, слугу Хозяина, голос Посланника уже был больше похож на человеческий. А сейчас… Сейчас его голос был полон эмоций и ярких красок.
— Ты всегда отличался гнилыми шутками, раб! — презрительно ответила женщина.
Я втайне порадовался, что не стал спасать узниц. С человеком, разговаривающим на равных с Посланником, мне точно не по пути.
— А ты всю свою коротенькую жизнь отличалась большим самомнением, насмешливо парировал Посланник. — Ты слишком много на себя взяла, милая Лета, впрочем, как и красотка Лафреса, и поплатилась за это.
— Я всегда была верна и выполняла все приказы Хозяина! — вспылила Лета.
— Всегда ли? Ну-ну, Лета! Старого друга не стоит обманывать. Тут только ты, я и Лафреса, так что можешь смело рассказывать, как вы умудрились провалить такое простое задание.
— Мы сделали все, как повелел Хозяин! Во благо…
— Не надо речей про благо! Оставь их для жрецов и расфуфыренных павлинов, которые называют себя дворянами! Ты лучше ответь, почему твое багровое облако не подействовало?! - рявкнул Посланник. — Почему ключ еще не у Хозяина?!
Багровое облако! Уж не про грозу-шаманство говорит сейчас верный пес Хозяина? Похоже, речь сейчас идет про ту самую мерзость, что чуть было не уничтожила наш отряд в Харьгановой пустоши.
— Я не знаю, почему оно не подействовало, — устало произнесла женщина. — Ты же знаешь, я все сделала точно и правильно, как и повелел Хозяин. Слуги перебили всех шаманов Неназываемого, они тоже охотились за отрядом, затем мы воспользовались варевом этих магов-недоучек, прикрыли шаманство грозой, чтобы Орден не дай тьма ничего не пронюхал, и отправили волшебство с нужным ветром. Все было рассчитано, и никто не должен был выжить. Ни эльфы, ни эльфийка не обладали должными познаниями, чтобы помешать мне. Они не могли уничтожить облако!
— Но взяли и уничтожили! — В голосе Посланника прозвучало едва скрываемое раздражение.
— Это не они, — заспорила Лета. — От шаманства темных и Первых за лигу разит, а тут ничего!
— Не оправдывайся перед ним, Лета! — резко произнесла Лафреса. — Он всего лишь слуга.
— Это не они! — упрямо продолжала твердить женщина, не обращая внимания на слова Лафресы.
— Не они? Тогда кто?! Кто, скажи мне ради Купели Кровавой Росы?! зашипел Посланник.
— Не знаю. Кто-то сильный. И, наверное, волшебник, потому-то мы не смогли ничего почувствовать. Тот, кого ты не принял в расчет.
И имя ему Вальдер. Именно мой знакомый распылил багровое облако на миллион маленьких клочков, чем и спас жизнь отряду.
— Не зарывайся, Лета! Вы и так ходите по тонкому волоску! Все было принято в расчет! Все!!! Или ты хочешь убедить меня, что среди этих муравьев прячется волшебник? Игрок из Авендума ничего не говорил ни о каком волшебнике. Никто из Ордена с отрядом не поехал, он об этом позаботился.
— Я не доверяю Игроку, Посланник, — пробурчала Лета. — Игрок хитрый лис, он в любой момент может спутать нам все планы.
— Ошибаешься! Игрок слишком верен Хозяину. Бессмертие и знания великолепный стимул для верности.
— Если он так верен Хозяину, тогда с какой дури он указал на этого вора?
— Такова была воля Хозяина.
— Вначале Хозяин указывает Игроку на вора, а через день просит его укокошить! Где логика?
Этой Лете надо брать пример с молчаливой Лафресы — дольше проживет.
— Помолчи, Лета, пока я не вырвал тебе язык! Не тебе обсуждать волю Хозяина!
— Не надо угроз, Посланник! Я знала тебя в другой жизни, так что трать свое красноречие на баранов, которых Хозяин называет слугами! Их тебе удается пугать намного лучше, чем меня!
— О да! Они намного покладистее, чем ты. Хотя ты ничем не отличаешься от них. Ты так же смертна, хотя и помнишь все свои прошлые жизни. Но разговор сейчас не о слугах, а о тебе, любезная Лета. О тебе и твоей соседке по камере. Вы допустили ошибку, страшную ошибку. Вы не оправдали доверия Хозяина и поэтому очутились здесь. Так что теперь вас ожидает расплата.
— За этим ты сюда и пришел? Как низко пал тот, кого теперь называют Посланником! Что ж, я готова к смерти, — гордо заявила Лафреса.
— Хочешь что-нибудь сказать напоследок? — Голос Посланника был невозмутимым.
— Нет.
Лета хрипло и истерично рассмеялась:
— В отличие от тебя я всегда могу возвратиться в Дом Любви. А вот ты, мой дражайший Дж…
Неожиданно женщина захрипела. Знаем, проходили! Когда Посланник немного расстроен, он любит хватать ненароком подвернувшихся под его лапы людей за шеи.
— Ни-ко-гда, — тихо процедил он. — Слышишь, Лета? Ни-ко-гда не смей называть мое настоящее имя! Да, благодаря тебе я родился в Доме Любви, жил в Доме Боли и в Доме Страха, но теперь я нахожусь в Доме Силы, и не тебе, мелкая вошь, произносить мое имя!
Хрипы плавно перешли в бульканье — обходительный парень этот Посланник. А затем в камере разлилась тишина.
— Будь моя воля, и ты бы никогда не вышла из этой камеры, Лафреса. Осталась бы здесь, как ныне покойная Лета. Я ничего не забыл! Так что можешь поблагодарить Хозяина при личной встрече за сохранение жизни! Твое счастье, женщина, что ты еще нужна Хозяину. Для тебя есть работа.
— Что я могу сделать для моего Хозяина? — Голос Лафресы даже не дрогнул. Как видно, она нисколько не расстроилась из-за того, что Посланник только что пришил Лету.
— Ты одна из немногих, кому Хозяин может доверить ключ. Ты должна взять его и привезти сюда.
— Ключ?
— Ты стала плохо слышать, Лафреса? Ключ в руках одного из слуг. Ты должна приехать к нему и забрать артефакт, или для тебя это настолько сложно?
— Нет… Не сложно. Но почему я?
— Да, ты правильно подумала, милашка Лафреса. На твоем месте могла быть Лета, да и любой человечишка, даже не обладающий твоими способностями, мог бы принести Хозяину ключ, но вот беда… Ключ подчинили. Проклятая эльфийка сотворила шаманство, и теперь ключ нельзя сюда принести, пока кто-нибудь не разрушит узы. А кроме тебя лишь пятеро человек смогут сотворить такое. Предвосхищая твой вопрос, почему вместо тех пятерых выбрали тебя, отвечу: Игрок в Авендуме слишком занят, а остальные слишком далеко. Им потребуется много времени, чтобы подготовиться хотя бы к начальной магии… Зная же твой воистину природный дар к Кронк-а-Мору, смею предположить, что подготовка тебе не требуется. Или почти не требуется…
— Когда Хозяину нужен ключ?
— Крайний срок — две недели.
— Отсюда до Ранненга мне придется добираться четыре месяца.
— Ты будешь там через неделю. Забери ключ, разрушь связь, принеси Хозяину, и тогда, может быть, наш повелитель забудет о твоем досадном промахе. Ты все уяснила?
— Да.
— Хорошо.
— Мне понадобится время, чтобы дождаться благоприятного положения звезд, иначе узы не разорвутся.
— У тебя не так много времени.
— Сними с меня цепи.
Раздалось негромкое щелканье.
— Бери фонарь и выходи отсюда.
— С радостью, — отозвалась женщина.
— Лафреса! Помни, в этот раз тебе лучше не ошибаться, иначе в Доме Любви ты окажешься нескоро.
— Я запомню твои слова, Посланник.
Ноги женщины были босы, только так можно объяснить, что я не услышал ее шагов, когда она выходила из камеры. На миг в коридоре промелькнул луч фонаря и темный силуэт женщины. В полумраке я лишь смог рассмотреть, что она невысокого роста. М-да… Слишком мало примет для того, чтобы я смог ее опознать впоследствии. Если эта Лафреса собирается нагрянуть за ключом в усадьбу Соловьев, то я любыми средствами должен успеть опередить ее. За женщиной из камеры вышла другая тень — Посланник. Он пошел следом за Лафресой.
За те три раза, что я сталкивался с Посланником, мне не удалось разглядеть его лица. Он так и остался для меня черным крылатым силуэтом с глазами, горящими золотом.
Ну и Х'сан'кор с ним! Я не собираюсь рисковать головой только ради того, чтобы разглядеть рожу Посланника. Уверен, что она такая же мерзкая, как и он сам. Лучше я пережду в моем убежище, пока опасная парочка не покинет коридор, а уж затем направлюсь своей дорогой.
Я остался стоять на месте, ожидая, когда стихнут шаги.
"Гаррет, ты совсем перестаешь думать", — неожиданно посетовал Вальдер.
"Ты сегодня просто болтаешь без остановки, — ответил я архимагу. — Что случилось?"
"Ты слышал, что он сказал? До Ранненга добираться четыре месяца, а она там будет через неделю", — намекнул мне Архимаг и вновь исчез.
А, тьма! Когда я доберусь до города, ключа там уже не будет! И ни Миралиссу не предупредить, ни Маркауза! Единственный выход — пусть он мне совершенно не по душе — следовать за этими двумя и…
Что и? Что?! Помешать им?! Или напроситься в попутчики?!
Сагот, укажи путь!
Я вышел из камеры и, коснувшись одной рукой стены, направился к лестнице, туда, куда две минуты назад ушли Посланник и женщина. Идти я старался по возможности быстро и тихо. По крайней мере, пытался проделать это в кромешной темноте. Самое время пожалеть, что, пока был в Авендуме, не запасся волшебным зельем, наделяющим глаза ночным зрением. Когда я набирал в магической лавке всего до кучи, то не озаботился купить так нужную сейчас пробирку. Ну зачем тратить золотые, когда ты меньше чем полгода назад уже выпил это волшебное пойло? Я не знал, что на Закрытой территории все мое хваленое ночное зрение попросту исчезнет и мне придется бродить в мертвом городе чуть ли не вслепую. А потом… Потом то Конь Теней, то демоны, то король с советом, то нападение сторонников Неназываемого на дворец. Закрутился и забыл. В итоге не купил нужную вещь и отправился в поход без нее. Одна была надежда — заглянуть в магическую лавку в Ранненге, но и тут ничего не получилось. События закружились волчком и тут уже не до магических пузырьков и склянок.
Те, кого я преследовал, двигались ярдах в пятнадцати впереди меня. Подойти к ним на более короткую дистанцию я не решился, опасаясь оказаться замеченным. Об удаленности от меня слуг Хозяина я ориентировался по звуку. Как только шаги становились тише, я прибавлял ходу и нагонял идущих впереди. Если перебарщивал и звуки шагов становились громче, я останавливался и дожидался момента, когда можно будет продолжать путь.
Вот так мы и шли до самой лестницы. Здесь мне пришлось дожидаться, пока Лафреса и Посланник не поднимутся по лестнице наверх.
Когда звуки их шагов почти совсем затихли, я ступил на лестницу.
Поднимался я долго. Очень долго. Во-первых, было все так же темно, а ступеньки оказались совершенно разного размера, и идти приходилось чуть ли не на ощупь, поэтому плелся я со скоростью улитки. Во-вторых, лестница была уж очень длинной. Поначалу она казалась прямой и вела четко вверх, а затем стала завиваться спиралью и тянулась, тянулась, тянулась.
Я думал, что отдам Саготу душу прямо на этих зловредных ступеньках. Естественно, я потерял из виду тех, за кем шел все это время. Сегодня день сплошных разочарований: мало того, что я оказался в берлоге, а точнее, в тюряге Хозяина, так еще умудрился отстать от женщины-шаманки. Теперь возвращение в Ранненг за четыре дня ставилось под большое сомнение.
Когда лестница кончилась, я осторожно выглянул в коридор, освещенный редкими чадящими факелами. Никого. Ни Посланника, ни женщины с довольно странным именем Лафреса. Придется догонять, на мое счастье, очередной коридор идет от лестницы только в одном направлении, так что не заблужусь.
Стены, сложенные из массивных каменных блоков, большей частью были покрыты копотью, оставшейся от горения тысяч факелов. Покатый аркообразный потолок тоже не блистал чистотой. Кое-где на нем еще сохранились остатки самой настоящей побелки, но на мой неопытный взгляд, возраст этих остатков исчислялся десятилетиями. Если не столетиями. Никаких дверей в стенах, лишь надписи на непонятном языке. То ли огрский, то ли язык Первых, я в письменах этих рас полный профан…
Прошел я недалеко, всего шагов сто — сто пятьдесят, и коридор оборвался очередной лестницей, правда, на этот раз в ней было от силы ступенек двадцать, не больше. А за лестницей вновь сгущался мрак. Я сделал первый шаг, и тут же в ноздри ударил слабый запах гнили, тления и пыли.
— Ну уж дудки, — пробормотал я себе под нос и снял со стены крайний факел.
Хватит, набродился в темноте до скончания жизни!
Пламя от сквозняка, невесть каким образом пробравшегося в подземелье, трепетало и плевалось искрами. Я кинул факел во мрак и, охнув, отступил назад. То, что я увидел за те несколько секунд, пока пламя освещало маленький зальчик, мне очень не понравилось. Почерневший от времени грубо сколоченный стол, на котором разлегся скелет. Могу сразу сказать, что это не был скелет человека — уж слишком большие зубы — или орк или эльф. В черепушке мертвеца торчал маленький довольно ржавый топорик.
Я не боюсь мертвецов, особенно тех, что лежат и никого не трогают. Я не очень-то опасаюсь и тех тварей, которых члены Ордена кличут зомби, а простой народ — бродунами или, попросту, живыми мертвецами. Эти твари довольно неуклюжи и безобидны, главное правило при общении с ними держаться подальше от их рук и зубов. Ну и по возможности не вставать у покойника на пути.
Живые мертвецы существуют, согласен. Но вот о живых скелетах до сегодняшнего дня я не слышал. Такого чуда просто не могло существовать в природе. Как, ну как могут двигаться кости, если между ними отсутствуют мышцы, хрящи, жилы и тому подобное? Напрашивается сразу два ответа: либо какой-то идиот дергает кости за веревочки, что мало вероятно, либо тут не обошлось без шаманства огров, что очень даже возможно.
В общем, мне было недосуг выяснять причину, отчего лежащий на столе с топором в черепушке скелет довольно резво дрыгал ногами и, кажется, пытался встать. Сейчас меня занимал немного другой вопрос: способен ли он встать, и если да, насколько может быть опасен этот костяк? Буду стоять на месте, так ничего и не узнаю, да к тому же если у скелета (вот дурость-то!) имеются глаза, то он уже давно меня увидел.
"А раз увидел и не пришел, значит, не опасен. Или не очень опасен", для собственного успокоения подумал я, и, достав из-за пояса кость-оружие, вступил в зал и поднял с пола факел.
Скелет все еще дрыгал ногами, пытаясь подняться. Это ему не очень удавалось, потому что какая-то добрейшая душа пригвоздила его позвоночник к столу железными скобами и отрубила руки по самые плечи.
Все же любопытство — мой порок. Я сделал шаг к столу, чтобы рассмотреть небывалую картину получше. Тварь повернула башку в мою сторону и зашипела. Клянусь Саготом, зашипела, не имея ни легких, ни языка, ни всего чего полагается иметь, чтобы издавать звуки!
— К-х-х-ш-шшш-ша-а-а-а…
Топорик застрял во лбу, но он (топорик, а не лоб) был не настолько тяжел, чтобы скелет не смог приподнять голову над столом. Черные дыры глазниц, в которых тлели мириады багровых искорок, уставились на меня. Ну точно без магии не обошлось!
— Ососсвобод-ди, чч-человек!
Я на миг опешил. Если скелеты научились разговаривать, то пора занимать место на кладбище, — конец света близок.
— Не в этой жизни, — для чего-то ответил я и отступил подальше от стола.
Скелет уронил голову, зашипел, будто масло, попавшее на докрасна раскаленную сковородку, и стал дергаться и извиваться. К делу он подошел с душой (если у этой твари она была), и стол заходил ходуном.
— Я всс-ссе равв-но осс-вобожуссс-сь!
Каждое слово сопровождалось резким дерганьем и содроганием стола. Скобка возле поясницы мертвеца стала едва заметно поддаваться. Я счел за умное пойти своей дорогой и не испытывать судьбу. Позвоночник удерживается по всей длине, кроме шеи, и твари придется дергаться не меньше недели. Но главное ведь начать! Первая держалка поддалась, а за ней сдадутся другие. Как говорится — вода дырочку найдет. Если, конечно, сюда не явится тот добрый парень, что так плохо прибил скелет к столу и не исправит положение. В любом случае я не собирался оставаться и наблюдать, что же произойдет дальше.
На протяжении следующих минут никаких странностей, а тем более неприятностей не произошло, за что Саготу честь и хвала на веки вечные!
Пол едва заметно пошел в горку. Факел освещал унылые серые камни, блестевшие от подземной влаги, и надписи на стенах, сделанные чьей-то небрежной рукой. Потолок ушел куда-то ввысь, и пламя факела уже не могло высветить его из мрака. Появилось слабое эхо, двоившее мои шаги, и пришлось идти чуть ли не на цыпочках.
Посланник и женщина канули во мраке, и догнать их не представлялось никакой возможности.
— Займись Нижним Северным ярусом. — Голос Посланника разнесся по коридору и заставил меня бросить факел на пол и затоптать его ногами. — Эти Хозяину уже не нужны.
— Я могу их?.. - Голос Блага дрожал от возбуждения.
— Мне неинтересно, что ты сделаешь с этими двумя, Продавшийся! — В каждом слове Посланника сквозило презрение. — Хочешь жрать — жри, хочешь резать из их костей безделушки — режь, но перед этим сделай то, что я сказал!
— Будет сделано, господин! Уж старый Благ позаботится об их косточках! Да-да! Позаботится!
Голоса Блага и Посланника текли отовсюду, они обволакивали меня и не давали определить, где же находятся говорившие. Я был уверен, что Посланника и старика не было в коридоре, иначе они бы обязательно увидели огонь моего факела. Создавалось ощущение, что разговаривали где-то за стеной, но, пока горел факел, никакой двери я увидеть не успел.
— Позвольте, господин, сказать… Прошу меня покорнейше простить, если лезу не в свое дело… но зря вы эту девку отпустили!
Теперь голос Блага раздавался прямо над моей головой. По потолку, что ли, они ходят?
— Займись тем, чем я сказал! — отрезал Посланник. — Иначе ты окажешься там, откуда тебя вытащил Хозяин. Давно червей не кормил?
Благ испуганно забормотал, раздалось шарканье, и стена прямо передо мной уползла в сторону, открывая взору комнату, освещенную светом масляного фонаря. Я даже не успел отскочить в сторону — уж очень неожиданно передо мной открылась секретная дверь. Я оказался в кругу света, и Благ, как раз выходивший в коридор, меня увидел.
Клянусь головой Кли-кли, но на миг в черных озерах глаз вспыхнуло изумление. Старик оскалился, и я не думая швырнул в него его же оружием костью.
Надо сказать, что я не отличаюсь мастерством в метании не то что костей, но даже обычных ножей. Но, видно, в этот раз мою руку кто-то направлял.
Я попал. Только не в старика, а в фонарь. Масляный фонарь разбился, взорвался, и высвободившееся пламя накинулось на Блага. Старик взвыл и, упав на пол, стал кататься, пытаясь сбить пламя. Огонь уже пожирал его бороду и одежду. Я стоял, завороженный этим страшным зрелищем, и заметил яростный блеск янтарных глаз в самый последний момент.
Черная тень бросилась на меня, я инстинктивно отпрянул назад, и когтистая лапа, готовая вырвать мне сердце, промахнулась. Почти.
Когти разорвали рубашку, а затем сгусток боли лопнул где-то возле живота. Кажется, перед тем, как мир разбился на тысячу осколочков боли, я успел закричать.
