Гонец прибыл еще до восхода Третьей Сестры. Это был добрый знак. В неурочное время приходят или с очень плохими, или с очень хорошими вестями. Но плохие вести принято сообщать между Первой и Второй Сестрами. Вопрос, однако, в том, знают ли в столице о том, что принято на Йяфт, а что — нет? С другой стороны, это был гонец, а не судебные приставы. И не «бумага», идущая по почте, и он, гонец, прибыл тогда, когда прибыл.

Йёю набросил на плечи плащ, и босиком — пусть те, кто должен, узнают, герцог настолько пал духом, что появился перед простым курьером босиком и в плаще на голое тело — вышел на крыльцо. Здесь его ожидал, однако, форменный сюрприз. Перед парадными дверями стоял капитан императорской гвардии. Это был высокий, крепкого сложения молодой мужчина в небесно-голубой форме Гарретских Стрелков.

— Приветствую герцога Йёю устами пославшего меня Господина! — отчеканил гвардеец уставную форму, исключавшую по умолчанию какие-либо контакты с ним, как с человеком, имеющим имя, или лицом, носящим высокое звание и наверняка дворянский титул. «Ну что ж, император всегда прав», — констатировал Йёю с досадой, но в этот момент сделавший паузу капитан продолжил чуть менее официальным тоном: — Доброй ночи, ваша светлость. Извините за поздний визит, но нам сказали, что здесь так принято.

— Никаких извинений… — ответил Йёю.

— Скиршакс, — представился офицер. Он был смугл и черноволос, у него были сглаженные скулы и маленькие подбородок и нос. Даже если бы не имя, все это, вместе взятое, указывало на крайний запад Ахана.

— Добро пожаловать в мой дом, добрый господин Скиршакс.

Представившись, гонец стал гостем и снял последние сомнения относительно цели своего визита. Палачи не представляются. Пригласив гвардейца в дом и перепоручив его заботам ночного «стража огня», Йёю извинился и на несколько минут покинул капитана Скиршакса, чтобы одеться. Слуга помог ему подобрать подобающую случаю одежду — темно-синие брюки и голубые рубашка и носки и домашние мягкие туфли — и повязал ему на шею непременный платок, по ночному времени, черный. Уже готовый — все это действо заняло не более пяти минут — Йёю постоял несколько секунд около буфетного столика, раздумывая над тем, не стоит ли ему выпить чего-нибудь тонизирующего — ореховой эссенции (пара капель на стакан воды) или водки, настоянной на почках зимнего дерева — но решил, что не стоит. Сон прошел. Голова была ясная, мысли четкими.

«Солнце взошло», — сказал он себе с усмешкой, направляясь к дверям.

Гость сидел у ночного пламени в малой гостиной. Слуги уже подали легкие закуски и вино, а кухонный раб варил глинтвейн тут же, на живом огне. При появлении Йёю капитан обозначил попытку встать, но Йёю ее не принял, показав, что просит гостя оставаться сидеть. Тот благодарно улыбнулся в ответ, отпил из кружки, которую держал в руке, и дождавшись, пока Йёю усядется в кресло напротив, начал выполнять миссию, ради которой, собственно, сюда и прибыл.

— Устами императора говорю, — сказал он. — Добра и покоя тебе, герцог Йёю. Зима тревог твоих заканчивается, и весна уже шагает в горах.

Йёю склонил голову в знак уважения к словам, пришедшим к нему через гвардейского капитана и неизвестное число иных посредников из Золотых Чертогов. Сказал ли эти слова сам император, или их записал один из императорских секретарей, не суть важно. Важно, что они произнесены здесь и сейчас личным посланником императора, как слова императора.

— Твое сообщение о возвращении среднего Ё воспринято с пониманием. Знай: нет на тебе вины. Напротив, рассмотрев факты и взвесив твои предположения на весах высшего знания, император полагает, что ты проявил не только верность традициям и законам гостеприимства, но и явил очередной пример своей достославной проницательности. Мысли твои прозрачны, как утренняя роса, а выводы безупречны, как силы Вселенной. Радуйся! Император вспомнил о тебе и в ближайшее время решит твою судьбу.

На этот раз Йёю встал и снова склонился в благодарственном поклоне, теперь уже поясном.

— Говорю устами начальника второй канцелярии, — между тем продолжал капитан. — С сего дня дозволяется его светлости герцогу Йёю покидать место постоянного жительства в провинции Йяфт во всякое время, но не более чем на десять дней подряд. Герцог Йёю волен посещать любые места в пределах империи и оставаться там столько времени, сколько он сочтет необходимым.

«Мило, — мысленно усмехнулся Йёю. — Отсутствовать я могу не более десяти дней, а присутствовать — сколько угодно».

— Однако до внесения особых изменений в этот пункт герцогу Йёю не рекомендуется посещать базы императорского флота, приближаться к границам империи ближе, чем на семь стандартных суток неспешного пути, и оставаться в Столице более чем на сорок восемь часов. Конец.

«Вполне сносно, — согласился Йёю. — И выполнимо без напряжения».

Вслух он сказал несколько иное:

— Устам императора. Спасибо за труд и честь. Через уста императора в ухо Блистающему: покорно склоняю голову и внемлю божественным речениям. Благодарностью за твою щедрость полнится сердце. Твои слова вошли в меня, как гром, и запечатлелись в душе, как удар молнии. Твой слуга и твой подданный, герцог Йёю.

Начальнику второй канцелярии: получено и скреплено печатями. Щедрость императора пролилась дождем на иссохшую землю моей души. Да будет так.

Закончив с официальной частью, Йёю взял кружку с глинтвейном, поданную рабом, и улыбнулся Скиршаксу улыбкой старшего по возрасту и положению, адресующего ее младшему, отмеченному, однако, особым положением.

Через полчаса гонец ушел, и Йёю остался один. Третья Сестра уже была в зените. До рассвета оставалось максимум полчаса. Спать ему не хотелось. И дело было даже не в том, что известия, пришедшие из Столицы, были очень серьезны, так как вносили, наконец, ясность в его положение. Одно это могло «разбудить спящего». Дело, однако, было и в самом Йёю. Он и сейчас, в своем возрасте, мог не спать сутками, или, напротив, сутками спать, или спать урывками — тут пять минут, и там еще пять — но, разбуженный посреди ночи, и принужденный заниматься делами, он уже не мог сразу вернуться к прерванному сну.

Йёю отпустил слуг и тенью пошел по спящему дому. «Домовой» услужливо включал ночное освещение в любом помещении, в которое входил Йёю, закрывал за ним двери и гасил огни, не мешая Йёю думать о «разном».

А подумать было о чем. Последний год он прожил, как дерево. Катастрофа, случившаяся в Тхолане в восьмой день первой четверти месяца птиц, обрушила его на дно настолько глубокой пропасти, что дважды за это время он позволил себе усомниться в безошибочности выпавшего жребия. Дважды он задался вопросом, не лучше ли было ему умереть, как умерли многие. Естественно, это было малодушие, природная слабость рожденных от женщины. Разумеется, он отдавал себе в этом полный отчет.

Как и следует носящему меч, он побывал в храме Айн-Ши-Ча и принес положенные жертвы. Тем не менее река не течет в гору, и человек есть лишь то, что он есть. Йёю принял участь и принудил себя стать деревом. Это очень непросто — изменять суть самого себя. Лучше всех об этом написал Ейнойя в «Змеиной коже», но Ейнойя говорил о преодолении, которое, по сути, есть приращение, а Йёю прошел дорогой умалений. Это было не просто, это было мучительно, «но кто мы перед великими звездами»? И он принял и признал необходимое и положенное, и прожил так почти целый год. А потом он встретил Ё, и душа захотела странного.

Йёю вернулся в свою спальню, пересек ее по диагонали, бросив мимолетный взгляд на постель, где, разметавшись во сне, спала на алых простынях его новая игрушка, и вошел в кабинет. Его кабинет был точной копией знаменитой писчей комнаты герцога Йёю-Ян, деда его деда, но Йёю не чувствовал сейчас настроения к поминовению славных предков. Он просто пришел к себе в кабинет. Постоял у окна, глядя, как наливается горизонт серебряной кровью Четвертой Сестры, и повернулся к книжным полкам. Весь четвертый уровень занимали его собственные книги. Йёю подошел к стеллажам, сдвинул в сторону почти невидимое из-за своей прозрачности стекло, и взял с полки маленький томик в переплете из кожи ягненка. Это была его предпоследняя книга. «У Начала Времен». Он погладил пальцами переплет, осторожно коснулся золотого тиснения на обложке и, наконец, открыл четвертую главу, которая называлась «Рыба, выпрыгнувшая из воды». «Вот утро, — прочел он строки, которые на самом деле знал наизусть. — Вот небо, полное света. Вот она, входящая в текучее серебро реки». «Привычка жить сильнее меча», — сказал Первый император. Он был прав. Привычка думать, как и привычка писать, сродни привычке длить существование. Дерево жило своей жизнью, пускало корни, отращивало ветви, украшалось листьями, а волк, умиравший под его корой, все еще охотился в степи. Пусть даже эта охота была лишь воспоминанием, сном о настоящей охоте.

Сейчас, стоя около стеллажей, Йёю перелистывал книгу. Его глаза скользили по строчкам, а память, опираясь на слова и образы, как путник, идущий по камням через горную реку, пробиралась в заброшенные сады прошлого.

В ту ночь, задержавшись у императора позже обычного, он остался ночевать во дворце. Нет, не так. Вернее, все так, но аудиенция закончилась в половине девятого, и он еще вполне мог отправиться в свой городской замок, но встретил сенатора старшего Йо — покойного сенатора, — и они засиделись за вином и воспоминаниями о юности, проведенной в Южном Ахане. А потом, когда сенатор, не переживший той ночи, оставил его, ехать домой было и в самом деле поздно, и Йёю пошел в свои апартаменты в западном крыле дворца.

«Капли воды на ее плечах и груди. Солнце еще не выпило сладчайшего вина этого утра», — прочел Йёю и вспомнил.

Разговор в комнате для интимных бесед был, как всегда, о многом и, казалось, ни о чем. Но так только казалось. В беседах, которые они вели уже больше трех десятков лет, всегда жила мысль. В них всегда была система, которую не всегда было легко выявить. Постороннему было не догадаться, что этот старый человек — император как раз переступил порог шестого полустолетия — полон юношеской энергии, но энергии, накрепко связанной волей и интеллектом императора, которые эту энергию и направляли. Развращенный невероятным могуществом, властью, приближающейся к божественной, отягощенный собранием самых разнообразных пороков, личных и наследственных, император мог быть и самодуром, и жестоким тираном, и безумным властителем, оставаясь при этом одним из умнейших людей эпохи. Таков был парадоксальный характер старого императора. Йёю был одним из немногих, кто знал это наверняка. С ним император не лицемерил и не играл, позволяя себе быть самим собой.

Так вот, в тот вечер, среди прочего, император обратил внимание Йёю на то, как изменилось лицо высшей аристократии за последние годы. Когда император говорил про «последние годы», он, что неудивительно в его возрасте, имел в виду как минимум последнее полустолетие. Но вспомнил император человека, умершего семь десятилетий назад.

— Ты помнишь среднего Ё Чжоййю? — спросил император. Он назвал Ё так, как того называли только близкие ему люди. Сероглазый Ё. Ё Чжоййю.

— Разумеется, — ответил Йёю.

— Он был славным танцором, не правда ли?

— Да, — согласился Йёю.

— Вчера я говорил с первым Ё. Это его племянник четвертого разделения.

Накануне был праздник Плодородия, и по обычаю, освященному традицией, насчитывавшей три тысячи лет, церемонию в летнем храме Айна-Ши-На проводил сам император при участии глав всех ста семи родов Золотого Круга.

— Ни с одним из них мне не удалось бы вспомнить свою молодость.

На этой мысли стоило задержаться, и, идя в свои апартаменты, Йёю обдумывал именно персональный состав палаты. Смерть всегда была повседневной подробностью роскошного существования первых людей империи. А причины их смерти зачастую были не менее экзотичными, чем поведение. Особенно в определенном возрасте. Ничего удивительного. «Мечи императора могут сломаться, но они не должны ржаветь». С другой стороны, Йёю понял сейчас, что, увлекшись тактикой, уже давно пренебрегал стратегией. Болезнь известная, чреватая многими бедами. Как верно заметил по этому поводу Счайшвар еще десять веков назад: «Если ты занят только поисками хлеба на день сей, чем станешь кормить свою семью завтра?» Казалось бы, простой и очевидный факт: за последние семьдесят лет сменились все первые и большая часть старших в первой дюжине и в Золотом Круге. А он этого не заметил. Не обратил внимания. Не задумался. Но может статься, что это ошибочное мнение. Или, возможно, смена поколений всегда происходит подобным образом. Вычислитель легко развеет любые сомнения. Это ведь статистика, а не анализ. Вычислитель даст ответ. Если, конечно, ты знаешь, что спросить.

«Почему император вспомнил про Ё Чжоййю?» — спросил он себя, входя в каминную.

В свое время Ё был очень близок к императору. Он даже считался загонщиком левой руки на императорских охотах. Но та весна, которой радовался любимец императора, отцвела почти сто лет назад.

«Так почему же Блистающий вспомнил об умершем семьдесят лет назад человеке?» — повторил свой немой вопрос Йёю, проходя в кабинет и усаживаясь перед вычислителем. Он уже хотел сформулировать запрос вычислителю, когда увидел, что полчаса назад на его имя пришло любовное послание от маленькой Мсчебш. Девочка соскучилась и писала ему в вечерний час стихами, выдававшими слабое знакомство с каноном и недостаточную дисциплину чувств. Впрочем, эти неказистые строки хорошо передавали нежность, чувственность и молодую животную силу его лошадки, его Мсчебш. Йёю прочел ее письмо, и сердце его пропустило два такта.

«Поздно, — сказал он себе. — Уже поздно. Ты умер, и только твоя тень, опоздавшая узнать об этом, все еще имитирует жизнь».

Йёю налил себе вина — он предпочитал не вызывать императорских рабов без крайней необходимости — и вернулся к терминалу.

«Ничего не изменилось, — сказал он своей тени. — Продолжай. У тебя это неплохо выходит».

Он как раз заканчивал писать ответное послание, избрав для него наиболее доступный Мсчебш стиль «сладкого» стиха, когда двери, запертые изнутри, распахнулись и в кабинет ворвались гвардейцы. Солдат было двое, третий — десятник-ветеран. Все они были в штурмовой броне, но все же не забыли прикрепить к рукавам пурпурные шевроны Мясников Лабруха.

«Разве они пришли не за моей кровью?» — удивился Йёю и встал им навстречу. — «Если так, то, значит, у меня есть шанс пережить кое-кого из моих заклятых друзей».

Он склонил голову и произнес положенную формулу, подразумевающую, что он не в курсе того, что происходит на самом деле.

— Весь во власти императора, — сказал Йёю, протягивая вперед руки ладонями вверх. — Жизнь и смерть на ладонях Самца.

Гвардейцы поняли его правильно, именно так, как он этого и хотел, и, поскольку приказа убивать писателя у них не было, повели себя как мужчины с мужчиной. Вежливо и быстро они обыскали Йёю, извлекли из его вычислителя процессор и накопитель и пригласили его следовать за ними. На самом деле уже за дверью его апартаментов гвардейцы разделились, и конвоировать Йёю отправился лишь один из них.

Идя перед солдатом по коридорам и лестницам дворца — они, по-видимому, направлялись в казематы «старого замка», — Йёю увидел и услышал достаточно, чтобы понять, что убивать солдата не надо. Бессмысленно. Бежать некуда. Вернее, поздно. Полчаса назад, когда пришло сообщение от 7-80, можно было бы попробовать переиграть неизвестных игроков. Но тогда он еще пил вино со старым сенатором Йо, а сообщение зря ожидало его на мониторе вычислителя. Прошло всего полчаса, но как изменилось лицо дня за это незначительное, в сущности, время. 7-80 уже, вероятно, мертв, он вряд ли сдался живым. Йёю арестован и будет неизвестное время ожидать своей участи в одном из древних каменных мешков дворцовых подземелий. Жребий многих других уже брошен. Запах смерти успел пропитать дворец снизу доверху. Йёю оставалось держать лицо и благодарить свое «везение». Скорее всего, задай он вычислителю вопрос, который был уже им мысленно сформулирован, и ему не пережить переворот. Интуитивно он чувствовал связь между событиями этой ночи и сменой поколений в Золотом Круге. Впрочем, позже — после недели, проведенной в казематах «старого замка», и официальной высылки — он все-таки задал этот вопрос вычислителю. Вернее, он задал его семи разным вычислителям, сформулированный, как бесчисленное множество частных вопросов. И запоздало удовлетворил свое любопытство.

Увы, император был прав. Семьдесят лет назад кто-то начал незаметно, но кропотливо менять облик «идущих с императором». Накануне переворота работа была закончена. Никто из тех, кто возглавлял к этому времени кланы Золотого Круга, в Ночь Дождя не пострадал. Но были ли они теми, кто натянул тетиву? У Йёю не было ответа на этот вопрос. Пока не было.

«Но теперь кое-что изменилось, не так ли? Или я снова иду по облакам?» — Йёю аккуратно закрыл книгу и поставил ее на место. Третья Сестра уже зашла, а Четвертая Сестра поднялась на треть.

Йёю вернулся к столу, открыл шкатулку из чайного дерева и достал из нее сигару. Сигара была необычная: много тоньше и длиннее тех, что обычно курят в империи, и почти черная. Настоящая Гжежчи — убивающая ночь.

«И все-таки почему император вспомнил тогда про Ё? — Йёю «обрезал» сигару, просто обрубив кончик резким коротким ударом цсая, который держал на своем столе и для этой цели тоже. — Император полагал, что все началось с Ё? Возможно. У него были для этого все основания».

Перед мысленным взором Йёю появился Ё. Он был таким, каким пришел в этот дом восемь дней назад. Йёю вглядывался в образ Ё, пытаясь найти отличия от того Ё, каким он запомнился Йёю с их последней встречи семьдесят лет назад. Ё не изменился и в то же время изменился. В чем тут дело, Йёю пока не понимал, но он знал, что так и должно было быть. В какой-то момент за правым плечом великолепного Ё возник быстрый образ медовой волны и зеленых глаз, но Йёю заставил себя не отвлекаться и вызвал образ покойного императора. Невысокий, как и все мужчины в его роду, худощавый и подвижный, император был сед, и его седина замечательно контрастировала с потемневшей — от многочисленных операций по омоложению — кожей. Глаза императора были голубыми и смотрели в вечность. Что он там видел, осталось секретом императора.

Йёю смотрел на него, совсем непохожего на того полубога, каким его знало большинство жителей империи, и чувствовал, как ворочается под корой дерева оживающий волк. Без золотой брони, без взгляда, горящего огнем несокрушимой имперской воли, старик был прежде всего человеком. С этим человеком Йёю связывало нечто большее, чем связь вассала со своим сюзереном. Это была дружба, хотя, кроме них двоих, об этом в империи знали считаные люди. Большинство этих людей были уже мертвы, как и сам император, но никто из них, очевидно, не входил в круг заговорщиков.

«О да! — сказал себе Йёю, отпуская образы Ё и императора туда, откуда он их вызвал. — Моя месть будет сладкой, как мед, и пьяной, как вино».

Восемь дней назад он еще был деревом. Или уже был деревом. Но к нему пришел призрак его светлости среднего Ё Чжоййю и попросил у него оператора Черных Камней. Для чего Ё нужен оператор, Йёю пока не знал, но он знал, что у Ё есть Черные Камни. Сколько их и какие Камни есть у Ё, Йёю не знал тоже. Зато он знал, что это очень серьезно, если знать, как знал это Йёю, что Легион мертв. Но может быть, Легион так же мертв, как мертв Ё?

«В какую бездну ты заглянул, Йёю?» — спросил он себя, закуривая и выходя из кабинета.

Он покинул кабинет через другую дверь и, пройдя по короткому коридору, вошел в Зал Воспоминаний. Это была довольно большая круглая комната с ровными — без окон — чуть светящимися светло-голубыми стенами и синим купольным потолком. Прямо напротив входа в углублении стены на невысоком возвышении стояло деревянное кресло с вмонтированными в оба подлокотника панелями управления.

Йёю подошел к креслу. В зале стало светлее. Это «Домовой» сообщал ему, что дверь в Зал Воспоминаний заблокирована, и он волен спокойно размышлять или вспоминать, без того чтобы кто-нибудь по ошибке ему помешал.

Итак, кого или что он хотел бы увидеть сейчас? Вопрос не праздный. Его коллекция содержала сотни тысяч изображений. Люди, животные, пейзажи, рассветы и закаты ждали его приказа, чтобы воплотиться в зримые образы и напомнить ему то ли состояние души, которое было у него тогда, когда он впервые увидел их, то ли факты, которые были слишком опасны, чтобы их записывать. Во втором случае важен был первый образ, открывающий и формирующий тропу воспоминаний.

— Антш, — сказал он вслух, и из забвения к нему пришла Антш. Худенькая, гибкая, с кожей цвета красного золота и с волосами, черными как ночь и густыми, как джунгли, она появилась в воздухе прямо перед ним. Антш носила аханское имя, но человеком она не была. Она была кумх, и черная волна слабо вьющихся волос спускалась у нее от головы до поясницы подобием роскошной лошадиной гривы. Волосы росли вдоль ее позвоночника, как и у всех кумх. Еще у нее было странное на человеческий взгляд лицо. Но привыкнув, в нем можно было найти свою особую прелесть, так же как и во взгляде узких глаз с вертикальными зрачками. Она была прелестна, хотя ее прелесть мог оценить только тот, кто не поленился отточить свое эстетическое чувство так, как оно было отточено у Йею.

Антш… Так рыбаки с Западной дуги звали в давние времена голубые жемчужины. Такой жемчужиной она и была. Ласковая Антш. Грациозная Антш. Антш летящая.

Йёю вызвал из памяти вычислителя один из танцев его искрящейся кумх, и обнаженная фигурка закружилась перед ним под тихую, едва слышную музыку. Йёю смотрел на то, как она движется, и формировал тропу.

Он купил ее у торговца живым товаром на малом торжище столицы семьдесят лет назад. Совпадение дат.

Она кумх, то есть не человек. Не человек. Нет, тут нет ясности. В конце концов, среди шестидесяти миллиардов можно найти что угодно и кого угодно. Не то. А что? Жемчужина. Верно. Это должно было стать его лучшей операцией, жемчужиной в его коллекции побед. Сформированная тропа уже вела мысль по лабиринтам памяти.

Так легли кости. Это ведь тоже был случай, великолепное в своей непредсказуемости стечение обстоятельств. Однако и Йёю полагался поклон чести: он был готов принять нежданный дар Щедрого духа, стоя во весь рост и глядя туда, куда должны были смотреть его глаза.

В коронной провинции Вшешн мытари императорского казначейства случайно обнаружили ошибку в программе расчета налоговых отчислений Братства Малых Сих. Результатом ошибки стала заниженная сумма ежегодных выплат в казну с корпоративного капитала розничных рынков планеты. Ошибка была технической, и в обычном случае Ближний губернатора по налогам наложил бы на виновника штраф, включающий недостающую сумму, проценты и символические пени за ротозейство. Так должно было случиться, но случилось иначе. Ответчиком выступал не кто иной, как сам Гжуг Джа Тсуейяаж — Дающая Рука картеля торговцев вразнос.

Прокурор, который должен был подписать постановление, составленное советником, споткнулся об имя виновника и понял, что ему улыбнулся рассвет. Когда прокурор растолковал губернатору, о ком, собственно, идет речь, губернатор объявил недоплату налогов коронным преступлением.

Закон теоретически предусматривал такой вариант развития событий, исходя из того факта, что казна есть собственность императора. Но применялся этот специфический параграф закона крайне редко и неохотно. Коронные преступления подлежали юрисдикции Железной Башни, и это означало, что подследственный, если, конечно, он не был аристократом или хотя бы родовитым дворянином, попадал в жернова беспощадной машины внесудебной расправы.

Однако даже тайная полиция силилась обставить свои дела бутафорскими знаками законности, и потому описывать имущество господина Джа прибыли мытари, а не контрразведчики. И вот в ходе описи художественных коллекций, принадлежавших некоронованному владыке преступного мира провинции, агент 7-12 опознал и негласно изъял из коллекции кольцо-накопитель с клановыми знаками жемчужных Ё. Эксперты, работавшие на Йёю, смогли взломать не поддающиеся взлому, согласно мнению большинства специалистов, коды кольца. На это ушло почти три года, но Йёю был вознагражден за терпение. Накопитель, как оказалось, не содержал никакой ценной информации о клане Ё, но в нем был спрятан биометрический журнал младшего Ё — сероглазого. Это было его личное кольцо. Дело, однако, было в том, что Ё Чжоййю уже двадцать лет как перестал быть младшим. Он был средним Ё. А вот когда он был младшим Ё и носил это кольцо на мизинце левой руки, с ним приключилась неприятная история. Он умер. Об этом сообщали данные биометрии. Более того, данные были настолько точны и недвусмысленны, что позволяли с уверенностью определить и причину смерти — отделение головы от туловища, скорее всего, при помощи меча, — и то, что кольцо было снято с мертвого тела через девяносто шесть часов после полного прекращения фиксации последних признаков жизни. И случилось это сорок девять лет назад.

Господина Джа удалось найти в одном из исправительных домов империи, куда он был помещен навечно. Еще год после этого агенты Йёю шли в обратном направлении по цепочке, по которой кольцо младшего Ё пришло однажды к Джа — Дающей Руке. Они шли от человека к человеку, выясняя судьбу кольца и его хозяина, последовательно отправляя в небытие всех причастных к этой истории. И первым из покинувших империю без права на возвращение стал господин Джа. Результаты поисков были интересными и многообещающими.

Во-первых, были найдены кости обезглавленного младшего Ё. Они по-прежнему лежали там, где спрятали пятьдесят один год назад мертвое тело. Во-вторых, удалось доподлинно узнать, при каких обстоятельствах погиб его светлость младший Ё Чжоййю. Ничего необычного. Ё погиб на дуэли. Его убил капитан-десантник Сса Йоууйк. Поединок соответствовал требованиям чести и Дуэльному кодексу империи, но капитан Йоууйк, который стал дворянином, только получив офицерский патент, не был заинтересован в огласке. По-видимому, он тривиально струсил, представив свою весьма незначительную в масштабах империи персону перед величием клана Ё. Впрочем, его скромность если и помогла ему, то не надолго. Капитана убили при невыясненных обстоятельствах — следствие было проведено из рук вон плохо — во время случайной драки в кабаке. Случилось это, по странному стечению обстоятельств, всего лишь через десять дней после безвременной кончины младшего Ё. И тут, уже не в первый раз, кости судьбы снова упали самым причудливым образом. В драке участвовали три легионера.

Узнав об этом, Йёю задумался. Вероятнее всего, это было простое совпадение. Тот, кто спланировал и осуществил столь блестящую операцию внедрения, не стал бы оставлять отчетливых следов своего присутствия. Но случай направил мысли Йёю в сторону Легиона. У него не было, казалось бы, никакого повода подозревать Легион еще и потому, что Легион никогда не внедрял своих людей в другие сословия, тем более в среду аристократии. Причина такой деликатности была проста и очевидна — в Легионе просто не было людей. Были кумх, были двир и той'йтши, были и другие, но все они не годились для внедрения.

«А если бы у Легиона была возможность? — спросил он себя тогда. — Как бы ты поступил на их месте?»

И ответил сразу:

«Если бы была возможность, — решил Йёю, — я бы внедрил своих людей, не задумываясь».

«А если бы не было возможности?»

И снова ответ был столь очевиден, что и обдумывать тут было нечего.

«Я бы ее создал», — сказал себе Йёю.

Он неплохо знал Легион. Впрочем, лишь настолько, насколько это было возможно. Зная о Легионе много больше других в императорском окружении, Йёю отдавал себе отчет в том, как мало на самом деле он о Легионе знает. Легион был закрытой корпорацией. Извне его независимость и даже в некотором роде экстерриториальность защищали законы империи, даровавшие ему множество особых прав и привилегий. Одной из этих привилегий было прямое подчинение Легиона непосредственно императору. Формально у императора имелся специальный человек, ведавший делами Легиона. Реально, как доподлинно знал это Йёю, чиновник лишь «делал лицо», если полагал, что на самом деле контролирует одну из самых таинственных и могущественных организаций империи. А изнутри… Йёю мог только догадываться о том, какие инструменты дисциплины используются для того, чтобы превратить это скопище наемников-нелюдей в непробиваемый монолит. Так или иначе, но Йёю не знал ни одного случая успешной вербовки легионеров.

Могущество Легиона создавалось восемь веков. Легион был богат, хотя точных сумм его активов не знал никто. У него был свой флот и свои базы. Йёю подозревал, однако, что командование императорского космического флота не знает ни где находятся некоторые из этих баз, ни того, сколько и каких кораблей имеется в распоряжении легиона. В целом можно было сказать, что легион обладал нешуточной силой и с позволения своего хозяина являлся самостоятельным игроком на обширном политическом поле империи. Осведомленность командования легиона, как и его возможности в чисто политических или экономических интригах, поражали воображение. До последнего времени Йёю полагал, что все это достигается подкупом и взаимными соглашениями. Сейчас он подумал, что настоящий игрок никогда не отказался бы и от такого в высшей степени эффективного инструмента власти и влияния, каким было внедрение своих «людей» в чужие структуры. Как? Это был интересный вопрос, и на него имело смысл попробовать ответить. Если удастся. Но вот относительно того, как использовать впорхнувшую в его окно удачу, Йёю не сомневался.

Мысли Йёю бродили, как вино, и созревали, как хлеб. Решение вырастало из необходимости, из совокупности создавшихся обстоятельств, из его созидающего видения мира. Йёю видел мир совсем не таким, каким сам мир тщился отразиться в глазах Смотрящего, и не таким, каким его, мир, пытается увидеть вглядывающийся. Йёю умел видеть мир таким, каким мир являлся на самом деле, в его первозданной, природной, одними богами задуманной простоте. Но он видел и еще кое-что. Он видел мир, меняющийся под давлением обстоятельств, и то, где следует приложить усилие, чтобы мир начал меняться в нужном ему, Йёю, направлении. Создавать «усилия», меняющие мир, было второй бриллиантовой способностью Лауреата.

Ни убивать, ни вербовать Ё он не собирался. Вербовать бесполезно, убивать — «растворить жемчужину в уксусе». Но вот наладить через его светлость Ё неофициальный канал связи с руководством Легиона имело смысл. Создать что-то вроде особых отношений. Не партнерство, конечно, но вид сотрудничества, основанный на общих интересах и взаимных обязательствах. И ведь Ё для такой цели подходил лучше любых других кандидатур. Трудно было вообразить, что такая фигура, как Ё, выполняет функции простого агента-информатора или даже рядового агента влияния. А значит, здесь открывался простор для очень интересных экспериментов в области прикладной политики, которые герцог Йёю страстно любил.

Впрочем, все это было выстроено на острие меча, на одном-единственном допущении, что Йёю обнаружил легионера, живущего под маской аристократа. Сие следовало доказать. И Йёю стал доказывать.

Он потерял одиннадцать агентов. Трое из них были лучшими «духами ночи», какие могли сыскаться в империи. Он потратил огромные деньги, беззастенчиво запуская обе руки в карман императора. На такие деньги можно было построить новый город. Города Йёю не построил, но он узнал то, что хотел знать. Средний Ё не просто не тот, за кого себя выдает, он и в самом деле связан с Легионом. Это были факты, твердые, как сталь, хотя и непригодные, по умолчанию, для представления в суд. Далее лежала область домыслов. Кем был на самом деле средний Ё, аханком или представителем какого-то иного, неизвестного в империи, но до ужаса похожего на аханков народа? Каково было его положение в Легионе? Есть ли другие, подобные ему? Это были вопросы без ответов. На данный момент, однако, они были второстепенны, но в перспективе они могли стать жизненно важными.

«Что и произошло», — подумал Йёю, выпуская струю ароматного сигарного дыма.

Антш исчезла. Поднялся рассвет над Мраморными горами, напомнивший Йёю о красоте плана, возникшего в его голове накануне той встречи. Упали снега на Оленье ущелье, и Йёю, снова смотревший на серые камни, выглядывающие из-под белого сверкающего снега, вспомнил дни, проведенные им в застенках под Старым замком. Их не кормили, и воды им не давали тоже. В кромешной темноте и вонючей духоте сырого и холодного каменного мешка копошились не менее пяти десятков человек, еще несколько часов назад бывших элитой империи. Йёю держал себя в руках, понимая лучше других, что все это не более чем острастка на будущее для тех, кого оставили в живых. Возможно, он думал бы иначе, если бы не увидел случайно по дороге в казематы, как вышвырнули из апартаментов в коридор тело князя Ойи. Ойя был директором Черного Кабинета. Но его убили — выстрелом в голову, — а не попытались использовать. Не могло это быть и случайностью. Старик Ойя вряд ли мог оказать сопротивление. А они, сидевшие во тьме и вони, голодные и запуганные, были живы, и значит, так было решено заранее. Все остальное вторично.

На третий день его вызвали на допрос. Был соблазн изобразить жалкого слабого человека, но от этого плана он отказался сразу. Не так быстро. Так быстро люди его типа не ломаются. Чуть бледности на лице, потрескавшиеся губы, лихорадочный блеск в глазах… Все это было уместно, но в остальном не должно было возникнуть и тени сомнения: Йёю молодой и крепкий мужчина из хорошего рода, баловень судьбы и любимец императора. Он расстроен, раздражен, он в недоумении, но не более того.

Дознаватель лениво задавал вопросы, демонстрируя, без намерения, разумеется, что делает все это только ради проформы, по обязанности, и без всякой цели и интереса. Никакого интереса к Лауреату, за исключением обычного болезненного любопытства к упавшему идолу, у дознавателя не было, и Йею он был неинтересен тоже. А вот квадратный, с жиденькими сивыми волосиками и холодными глазами палача человек, одетый в партикулярное платье и тихо сидевший в уголке, был не в пример интереснее. И опаснее. Когда его взгляд пару раз поднимался к лицу Йею, того охватывал животный ужас. Такого с ним никогда не бывало в прошлом, и теперь Йею посетил страх. Он не мог понять, что за воплощенный древний ужас явился на его допрос в кабинет дознавателя? Но, к счастью Йею, — не иначе как Душа рода вымолила его у богов — все кончилось хорошо. Допрос закончился без пыток и попыток ментального проникновения. Вечером дали пить, а на следующий день и есть. Еще через пять дней ему объявили о дальнейшей участи: бессрочная ссылка в провинцию Йяфт. И все.

… Сквозь клубы сигарного дыма проступили очертания Быка. Объективно высеченный из цельной скалы, Бык был огромен, но все относительно, не так ли? Вставало солнце, и объектив раба-хрониста поймал чудесное мгновение, когда Бык и солнце совместились на миг. Огромный багровый бубен восходящего светила и черный Бык на его фоне, как будто выведенное черной тушью изображение на крашеной охрой воловьей коже.

Йёю любил этот образ.

«Все относительно», — сказал он себе, любуясь Быком, вписанным в полукружие встающего из-за морского горизонта солнца.

«Все относительно», — повторил он, как будто ему еще надо было себя в чем-то убеждать. Йейри Каменотес сказал об императоре: «Бык времен, идущий по пажитям Вселенной». Вот именно. Бык. Что есть император? Он живое воплощение империи, ее мощи, непоколебимого величия, наконец, ее протяженности во времени и пространстве. Но величие императора и величие империи не есть соразмерные величины. Замахнуться на империю то же самое, что пытаться погасить солнце. Но Бык… Быка можно разрушить, хотя и сложно.

«И ведь все уже решено, — сказал он себе. — Капли упали, и круги пошли по тихой воде…»

О том, что он находится под гласным надзором, Йёю дали понять еще на Йяфте. Тень появилась в зале отлета и уже не отставала от него ни на шаг. На самом деле теней было две: молодая эффектная брюнетка и широкоплечий невысокий соломенный блондин. Мужчина был, по всем признакам, из гегх, и это наверняка случайное совпадение снова напомнило Йёю о графине Нор. Воспоминание доставило ему радость. Оно было окрашено теплым чувством. В этом чувстве присутствовал легкий привкус желания, которое само по себе тоже являлось приятным переживанием. «Влечение мужчины к женщине подобно реке жизни, несущей горькие воды пополам со сладкими водами из мглы прошлого в туман будущего». Шцаарц был гениален. «Он сказал, и я с поцелуем повторяю его слова» — это тоже не были слова Йёю. Так сказал другой гений — поэт Гзинтс — о прозе Шцаарца спустя семь веков. Увы, все уже сказано до нас. И не один раз, потому что и украдено все, достойное быть украденным, тоже задолго до нас.

Йёю вышел на крышу зала прилетов и взял флаер до «Бродяжьего Стана». Сейчас за ним шла женщина. Йёю оценил прелесть момента и, оглянувшись через плечо, улыбнулся своей тени улыбкой понимания и приглашения. Женщина улыбнулась в ответ. Благодарность и согласие. «На редкость воспитанная, по нынешним временам, тень», — не без удовольствия отметил Йёю. Он дождался ее около открытого люка и только тогда, когда она приблизилась на шаг, вошел в салон. Женщина последовала за ним и села напротив. У нее были характерное лицо чистокровной северянки — удлиненные темные глаза, прямой узкий нос и небольшой аккуратный рот, — спортивная фигура и элегантные пальцы — длинные, с короткими прозрачными ногтями.

— Как тебя зовут? — спросил Йёю, внимательно изучив сидевшую перед ним женщину.

— Цо, добрый господин. — У женщины был приятный тембр голоса, и она произносила звуки согласно классическому северному канону. Правильный выговор ласкал слух, тень улыбки не покидала ее лица, движения были выверены и гармоничны, а запах напомнил Йею весенние луга его молодости. «Какие странные цветы растут теперь в Саду Теней», — с легкой завистью отметил Йею.

Флаер поднялся выше, перевалил через Левое Плечо Малого Медведя, и перед Йёю открылась Столица империи. Огромный город уступами спускался по склону Плеча и расползался вдоль основания горы вплоть до берега Серебряной, через которую ему, впрочем, было запрещено переходить еще со времен Девятого императора. Несколько горных речек рассекали Тхолан по вертикали. Значительные пространства в городе были заняты парками и священными рощами. На вершинах холмов и скальных выступов виднелись храмы и храмовые комплексы. Районы, застроенные особняками и дворцами знати, сменялись малыми и большими группами небоскребов, различавшихся по высоте, цвету и форме. Общее впечатление было именно таким, какого желали добиться императорские градостроители: гармоничное сочетание природной простоты и естественности и имперского жесткого планирования. Все так и есть. Империя это упорядоченная стихия, стихия и порядок, переплетенные так тесно, как только могут быть сплетены такие чуждые друг другу явления, как случайность и закономерность.

Флаер взял к югу и, пройдя вдоль склона горы на уровне второго верхнего яруса, так, что справа по ходу открылся великолепный вид на ансамбль императорского дворца, пошел на снижение. Через несколько минут машина осторожно коснулась полированного гранита посадочной площадки отеля.

— Надеюсь, ты поняла, почему я не захотел жить в своем замке? — спросил Йёю, выходя на черное сверкающее поле.

— Ваши решения безукоризненны, герцог. — Цо последовала за ним с изяществом танцора и грацией по-настоящему привлекательной женщины, знающей, что она именно такова.

— Ты мне льстишь. Не надо, — сказал ей Йёю.

— Как прикажете, ваша светлость.

— Называй меня Йёю. Мне будет приятно.

— Мне приятно сделать приятное вам, Йёю.

— Ты давно работаешь в полиции? — спросил он, входя в лифт.

— Ваши тени, Йёю, — ответила она, последовав за ним, — служат в Железной Башне.

— Мне казалось, что там никого не осталось.

— Кто-то остался. Но вы правы, Йёю, я пришла в Башню с флота.

— Дай подумать, — сказал Йёю, входя в холл своих апартаментов. — Я полагаю, ты из тактической разведки.

— Именно так. — Она улыбнулась ему самой обворожительной улыбкой из тех, что он видел за последние десять лет. «Или пять», — согласился он с голосом разума, мешавшим ему потерять голову. Его голос разума всегда стоял на страже их общих интересов.

— Выпьешь со мной? — спросил Йёю.

— Я здесь, — ответила она с улыбкой.

— Звучит двусмысленно, — чуть приподнял бровь Йёю.

— Мне раздеться? — спросила она. Ее глаза смеялись.

— Лучше выпьем. — Он обозначил «тень улыбки» и, повернувшись к ожидавшему приказаний рабу, сказал:

— Подай нам в «саду».

Объяснять, что и как следует делать, не было никакой необходимости. Рабы были его собственные, домашние, прибывшие сюда загодя, со всем потребным багажом.

— Пойдем, Цо. — Теперь он улыбнулся, воздух Столицы мира действовал на него, как вино.

Они прошли через анфиладу комнат, обставленных в типично имперском стиле — много тонированного стекла и полированных поверхностей, — и вышли в «сад», на террасу, превращенную стараниями декораторов в маленькое подобие вишневого сада. Под деревьями стояла плетеная мебель, а перед сидящими открывался ошеломляющий вид на террасы тропы Девяносто Девяти Спутников.

— Бывала там? — спросил Йёю, кивнув в сторону храма. Он сел за стол и принял из рук раба костяную чашечку с водкой.

— Нет, — ответила Цо, не вдаваясь в объяснения.

— В молодости я любил подниматься Тропой Спутников. — Йёю поднес чашечку к лицу и втянул ноздрями тонкий запах напитка. Это была виноградная водка с восточного побережья, «Кровь солнца», крепкая, ароматная и чуточку сладкая.

— Я так и думала, — сказала Цо, повторяя его движение. В ее интонации не было иронии. Ирония заключалась в подтексте и… контексте, разумеется.

— Ты умная женщина, — сказал он, сделал маленький глоток и поставил чашечку на стол.

— Благодарю вас, Йёю, — ответила она без тени улыбки. — Ваши слова, как роса в летний день и как луч солнца в день ненастный. Я сохраню их в сердце.

«Да, — решил Йёю. — Я не ошибся. Она играет свою собственную игру».

Он сделал движение кистью левой руки, и столовый раб подал ему трубку и сразу же поднес огонь. Живой огонь, разумеется.

— Ты куришь? — спросил Йёю, сделав первую, самую сладкую, затяжку. «Желаннее женщины, — сказал маршал Йий, — потребнее еды». Ему, вероятно, было виднее. На Суровых холмах полегло семьсот тысяч его солдат. Какая уж тут еда?!

— Ты куришь? — спросил Йёю.

— Да, Йёю, я курю. — Вот теперь она ему улыбнулась.

«Сердце не камень, — подумал Йёю, любуясь Цо и показывая рабу, что следует принести еще одну трубку. — И кровь не вода, и мужчина не рыба. А я уже старик».

«В тактической разведке, — отметил голос разума, — разводят волков и скорпионов. И кто же ты, сладчайшая моя Цо?» К голосу разума следовало прислушаться.

«А что скажете вы, уважаемая?» — спросил он интуицию, но интуиция молчала. Ничего.

Бесшумно ступающий раб принес еще одну трубку и, согнувшись в низком поклоне, подал ее гостье. Цо приняла трубку и стала прикуривать. Процесс прикуривания многое может рассказать о человеке тому, кто готов видеть и принимать увиденное таким, каково оно есть. Йёю с непритворным интересом пронаблюдал за тем, как изящно женщина выполняет «три шага к тихой радости», и вынужден был признать, что у Цо красивый рот, а ее губы двигаются настолько изящно, насколько позволяет их природа. Он сделал движение кистью левой руки, и к столу приблизился его личный секретарь.

— С кем мы делим кров? — спросил Йёю, подчеркнув интонацией слово МЫ. Женщина, казалось, не обратила на это никакого внимания, из чего следовало, что она приняла приглашение. Секретарь тоже никак не отреагировал на отданный Йёю приказ, но, несомненно, понял его и запомнил. Закончив отчет, он распорядится приготовить для Цо отдельную спальню.

— Его светлость средний Ё прибыл в «Бродяжий Стан» прошлым вечером, — сказал секретарь. Вероятно, Ё был не единственным именитым гостем в этой, несомненно, лучшей из гостиниц Столицы, но раб великолепно знал свои обязанности и начал с главного. Ё был главной темой недели и соответственно главной достопримечательностью.

— Вот как, — сказал Йёю. — Он путешествует один?

Йёю погасил воспоминание о зеленых глазах и сделал еще один маленький глоток водки.

— Светлый господин Ё прибыл в сопровождении аназдара Варабы, — пояснил секретарь. — Сейчас они находятся на игровом поле. Они поспорили.

— Это может быть любопытным зрелищем, — сказал Йёю, обращаясь к Цо, и затянулся.

— Хочешь посмотреть? — продолжил он, выдохнув дым.

— С удовольствием.

— Включишь проекцию, — бросил он секретарю. — Но сначала продолжи список.

— Князь Ейф, — моментально ответил секретарь. — Адмирал Зжуцайя, адмирал граф By Дайр Ге, граф Тчоуй, герцогиня Аайцс…

— Достаточно, — сказал Йёю и, обращаясь уже к Цо, спросил:

— Слышала о Ё Чжоййю?

— Я его видела. На Йяфт, — ответила лаконично Цо, но Йёю понял, что она знает, о ком говорит. Тем не менее он спросил:

— Что скажешь?

— Он интересный мужчина, — равнодушно ответила Цо. — Но не в моем вкусе. — Она улыбнулась. — Но вот графиня, действительно, производит сильное впечатление.

«Скорпион, — понял Йёю. — Ты, сладчайшая моя Цо, несомненно, скорпион».

— Она тебе понравилась? — спросил Йёю и сделал еще один глоток.

— Да.

— Как женщина или как объект?

— Как женщина. Как объект она никого не интересует, Йёю. — Цо опять улыбнулась. — Их история проверена и подтверждена. В подробностях. — И она улыбнулась еще раз.

— Большего ты не скажешь, — кивнул Йёю.

— Большего я не знаю, — твердо ответила она на незаданный вопрос.

— А что относительно госпожи Нор, как женщины?

— Она красавица и…

— Спишь с женщинами? — спросил Йёю, не дав Цо закончить фразу.

— Нет, — ответила Цо.

— А что так? Не нравится?

— Не нравится.

— Значит, пробовала?

— Естественно.

— Так что ты еще хотела сказать о графине?

— Она красавица, — снова сказала Цо. — И… я думаю, что, если она переживет острый период, графиня нас всех удивит. — Цо не улыбалась. Зато улыбнулся Йёю:

— Ты меня заинтриговала. Но это лишнее. Включить проекцию.

И сейчас же перед ними развернулась трехмерная проекция игрового поля, скрыв от их глаз вид на город и храм.

Его светлость средний Ё забавлялся. Забава была вполне молодецкая, из тех, которые так нравятся молодым офицерам, несущим службу в дальних гарнизонах. Ё, одетый в белые штаны и рубашку, и его соперник, высокий стройный мужчина во всем черном, стояли лицом друг к другу на расстоянии метров в тридцать один от другого. Противником Ё являлся, по всей видимости, тот самый полковник-верк, о котором говорил секретарь. Аназдар Вараба проходил по полицейской сводке семидесятилетней давности как один из погибших вместе с Ё на яхте «Ветер». Йёю не приходилось с ним встречаться раньше, но его лицо мелькнуло пару раз в сводках новостей, так что Йёю его сразу узнал.

Рядом с каждым из игроков стоял стол, на котором были аккуратно разложены метательные ножи разной формы и размера. А метрах в пятидесяти от них стояли мишени. Игра же заключалась в том, что каждый из участников кидал в другого ножи любого типа и в любом темпе. При этом целью состязание было не уклоняться от летящей в тебя смерти, а, поймав ее, метнуть в мишень с максимальной точностью. Соответственно выигрывал не тот, кто уцелел (хотя это и было существенным компонентом победы), а тот, кто вогнал больше чужих ножей в центр своей мишени.

Судя по электронному табло, состязание длилось уже пятьдесят семь секунд, а состояние арсеналов, оставшихся в распоряжении игроков, указывало на то, что дело стремительно приближается к развязке. Темп уже достиг максимума, принятого для игр подобного рода в приличном обществе. Ножи летели с огромной скоростью, но никто из игроков не был ранен, и штрафных очков — не взятых с лета ножей — не было ни у того, ни у другого. Ё метал свои ножи левой рукой, а правой ловил ножи полковника и посылал их в мишень. Верк работал одной рукой, левой, демонстрируя великолепные технику и скорость реакции. Он оказался настоящим мастером-виртуозом.

— У аназдара гвардейская подготовка, — сказала Цо. — Думаю, что и в точности он опережает его светлость.

«Да, — согласился с женщиной Йёю. — Верк владеет уникальной техникой. Школа Гарретских Стрелков всегда славилась именно техникой использования метательного оружия».

Итак, свистели ножи, игроки улыбались, довольные жизнью, их руки работали с невероятной скоростью, а точность и выверенность движений напомнили бы о роботах, если бы не особая грация, которая всегда отличает тренированного человека от самой совершенной в мире машины. При всем при том ни один из них даже не вспотел.

«Хорошо быть молодым, потому что старым быть плохо, — подумал Йёю, наблюдая за тем, как последние ножи втыкаются в деревянные мишени. — И как же это вам удалось, господин Ё? И что на самом деле произошло тогда, семьдесят лет назад?»

Аназдар Вараба взял из воздуха короткий с узким лезвием нож и хитрым движением кисти метнул в мишень, вбив по самую рукоятку посередине между пятью другими ножами этого типа, образующими круг.

«Виртуоз, — мысленно поаплодировал Варабе Йёю. — И ты тоже не тот, за кого себя выдаешь? Или все-таки ты настоящий? А младшая Йя? А графиня? Весьма неординарная ситуация».

— Прелестно, — сказал Йёю, и сделал знак столовому рабу.

Раб моментально подал ему новую чашечку и сменил также, на всякий случай, чашечку Цо.

— Да, впечатляет, — равнодушно похвалила игроков Цо.

— Умеешь играть? — спросил заинтересовавшийся Йёю, наблюдая между тем, как обнимаются игроки, выражая друг другу уважение и благодарность за удавшийся на славу поединок.

— Умею, но проиграла бы любому из них. — Ее голос был прохладен, как первый осенний дождь.

«Забавно, — отметил Йёю. — А она, оказывается, заражена тем же чувством нетерпимости к конкурентам, что и весь флот. Забавно».

Он сделал движение пальцем, и к ним снова приблизился секретарь.

— Узнай, заказали ли господа Ё и Вараба столик в ресторане, и если да, зарезервируй места и нам.

Хочу побеседовать с ним снова, — улыбнулся Йёю. — Если удастся, конечно. Он ведь сейчас похож на громоотвод.

— Что такое громоотвод? — спросила Цо.

— В старину были такие приборы, они отводили молнии.

— Ах вот вы о чем! — оживилась Цо. — Я буду счастлива познакомиться с таким интересным человеком.

В голосе ее, однако, не было радости, а только скука. Большая скука.