История вторая КРАЙ ПИРОГА

Дальше: Интерлюдия КАК ДЕЛАЮТ МОНСТРОВ-2

История вторая
КРАЙ ПИРОГА

…можешь выпустить посох из натруженных рук: ты в Империи, друг.

И. Бродский. Торс

Глава 3
НЕВЫНОСИМАЯ ЛЕГКОСТЬ БЫТИЯ

Виктор ожидал, что бот, спрятанный в Северном море, будет обычным челноком. Во всяком случае, ему казалось, что именно так было сказано в далеком уже пятидесятом, когда он получал свои полномочия. Могли быть, конечно, вариации в классе и размерах, но того, что на вызов откликнется штурмовой бот первого класса, он никак не ожидал. Тем не менее вместо кареты им подали танк, и в сложившихся обстоятельствах Виктор был склонен скорее радоваться, чем недоумевать по поводу этой странности. Но вопрос в душе затаил.

Штурмовик снял их прямо с крыши торгового центра, украв, можно сказать, из-под носа у спецназа НАТО, норвежской полиции и черт знает у кого еще, но, по впечатлению Виктора, народу по их с Викой души было мобилизовано многовато.

И вовремя и надежно. Но у штурмовиков имелся один, может быть, и не столь существенный в иных обстоятельствах родовой недостаток. Они, как и положено боевым машинам, были страшно тесными. Сплошная броня, оружие, боеприпасы и минимальный комфорт для экипажа. Два пилотских кресла перед консолью управления и крошечная «бытовка», легким движением руки превращаемая в десантный отсек на восемь смертников из десанта первой волны, — вот и все жизненное пространство «Сапсана».

Вика, не сняв мехов и не переведя духа, запрыгнула в пилотское кресло и с криком «Держись!» бросила легкий планетарный штурмовик в противоракетный маневр. Если бы не система принудительной безопасности, мгновенно опутавшая Виктора своими гибкими, но прочными, щупальцами, выстрелившими из стен, пола и потолка, он разбил бы себе все, что бьется, и сломал бы все, что ломается. Тут никакой опыт и никакая подготовка не спасли бы. Он и сам умел делать эти фокусы и крутить восьмерки в небесах, и, скорее всего, даже лучше Вики. Все же он был черным полковником. Черным? Вот ведь история! Почему он ни разу об этом не вспомнил раньше? Но факт. Он был самым настоящим черным полковником, потому что таково было его звание. И смех и грех, честное слово.

«Сапсан» носился, как ужаленный, то взмывая в стратосферу, то камнем рушась едва ли не в волны Атлантики. Он «хаотично» менял направления, накручивая чудовищные спирали по часовой стрелке, или против таковой, и выбирал момент, чтобы рвануть из какой-нибудь, заведомо непросчитываемой точки на рандеву с Максом и Ликой. Все это время Виктор висел в паутине компенсаторов и думал о том, сообразила ли Вика включить антирадарный экран на полную мощность, и если да, то когда? Если она этого не сделала, службы ПВО половины стран мира просто сойдут с ума. «И в живых останется только ежик», — ехидно думал он, имея в виду тех несчастных, у которых просто не было ПВО и которые по этой причине никогда не узнают, какой ужас случился в мирных небесах планеты Земля.

Потом Вика зашла наконец на финишную прямую — где-то по тридцать второму градусу долготы, как определил Виктор на глаз, перелезая в кресло, — и уже через полторы минуты пеленг Макса четко обозначился на моделируемой «Сапсаном» карте.

— Н-да! — только и сказал Виктор, увидев «пейзаж после битвы» на экране тактического комплекса. — Умеют некоторые навести шухер на мухер!

— Что? — встрепенулась Вика.

— Ничего, любовь моя. Идиоматическое выражение. Рули!

— Федя, я же тебя просила! — Вика вывела штурмовик почти вплотную к «лежке» Макса и Лики — Лика и в самом деле лежала — и осветила землю прожекторами, а Виктор в это время «крутил местность», выискивая потенциальные цели по всем азимутам. К счастью, целей не оказалось, и уже через минуту Макс ворвался в «Сапсан» через десантный люк. Лику он держал на руках. Оба они были мокрые и грязные. Но по-настоящему Виктора потрясло другое — наряд Лики и свисавший на тонком кожаном ремешке маузер — «болос». Тот самый. «Большевик».

— Быстрее! — бросила через плечо Вика, плавно уводя штурмовик вверх и в сторону от места встречи. И опять, как совсем недавно, суета и спешка ворвались в их дружные ряды. «А отдыхать будем в могиле! — весело подумал Виктор и ударом кулака по сенсору активировал медицинский блок. И сразу же из стены напротив вывалился и развернулся эвакуационный кокон для транспортировки раненых. Макс уже освобождал Лику от мокрой шинели и резиновых сапог. Вместе они уложили девушку в кокон, который тут же начал стягиваться, плотно обжимая ее тело. Щупальца аварийной системы зафиксировали кокон в горизонтальном положении и подхватили заодно сброшенные Максом рюкзак и куртку. Тоненько загудели, засвистели, запиликали на разные голоса системы жизнеобеспечения и экспресс-диагностики кокона, а Виктор уже вызывал дополнительное кресло. Он еще только забирался на свое место, когда пол прямо за креслом пилота раскрылся, выпуская на волю хитрым образом сложенное кресло, которое, в свою очередь, тут же начало раскладываться и подстраиваться под упавшего в него Макса. В ту же секунду Вика послала «Сапсан» в зенит на максимуме ускорения. «Подальше и побыстрее», — устало подумал Виктор, наблюдая за тем, как выходит из-за темного горизонта солнце.

Через четыре часа «Сапсан» аккуратно прилунился в кратере Шиккард на обратной стороне Луны, и спрятался в глубокой тени, отбрасываемой скальной грядой. Все системы маскировки были включены на полную мощность.

— Приехали, — сказала Вика, вставая и сбрасывая тяжелую шубу. — Уф! Для пилотирования штурмовиков такая одежда не подходит.

— А кстати, почему «Сапсан»? — спросил Макс, тоже освобождаясь из страховочных пут своего кресла.

— А потому что за орбитой Плутона нас ждет «Шаис»! — Виктор только что закончил работать с бортовым вычислителем и был совершенно обескуражен своим открытием. — Ударный крейсер седьмой серии.

— Ты не знал, — сказала Вика с утвердительной интонацией.

— Ни сном ни духом! Честное пионерское. Но, главное, зачем?

— Запишем. Потом разберемся, если разберемся. Что-то меня начинает тревожить такое обилие неожиданностей, — сказал Макс голосом, не предвещавшим ничего хорошего тем, кто эти неожиданности им подстроил, и стал изучать данные на контрольном дисплее эвакуационного кокона. — Как будто нормально. А крейсер, пожалуй, даже лучше. На «Шаисе», кажется, стоит универсальный клинический блок?

— Не только! — откликнулся Виктор.

— Не только, — согласился Макс, а Виктория потянулась всем своим роскошным телом, облаченным в джинсы и свитерок-водолазку, и сказала с извиняющейся улыбкой:

— Слушайте, господа, я хочу есть.

— Хочешь шоколадку? — спросил Макс, отворачиваясь от Лики.

— Это такая шутка?

— Сейчас будет обед, — жизнерадостно объявил Виктор, снова склоняясь над вычислителем.

— Нет, отчего же? — Макс нагнулся к своей куртке и достал из кармана плитку шоколада «Вдохновение» из посылки Утеса. — Держи!

— Шоколад! — Голос Вики передал ее полный восторг. — Ты золото, Макс. Хочешь, я тебе отдамся?

— Не надо, Вика! — усмехнулся Макс. — Во-первых, меня прибьет Лика. — Он бросил мимолетный взгляд на покоящееся в коконе тело Лики. — А во-вторых, твой черный полковник. Мне это надо? Кушай на здоровье.

— Готово! — объявил Виктор.

Посередине маленького помещения «выросли» низкий столик и три стула строго утилитарного дизайна. А Виктор уже вынимал из приемного бокса «обед»: три плоских кюветы с большими ломтями зеленоватого плотного желе и три стакана воды.

— Да, не Кемпински! — протянула с сожалением Вика и откусила от плитки.

— Это нормальный армейский рацион, — обиженно возразил Виктор, отстегивая от одной из «тарелок» ложку и приступая к еде. Макс и Вика с интересом наблюдали за этой демонстрацией. Съев примерно треть порции, Виктор тщательно вытер губы салфеткой, прилагавшейся к порции, отодвинул «тарелку» и, мрачно оглядев друзей, сказал:

— Если по-умному, то надо бы когти рвать!

— Федя!

— Что, Федя? Ну извини, солнышко! Я хотел сказать, что уходить надо. Я не трус, но очко-то «жим-жим».

— Федя!

— Ну, я Федя! А только очень уж оперативные у нас друзья завелись, и боюсь, что без насекомых тут не обошлось. Как вспомню наш променад по Скандинавии, веришь, Макс, цыпками покрываюсь, что твой гусь лапчатый. Ей-богу! Как коммунист ревизионисту говорю. Но, с другой стороны, как представлю, что месяц, два, а то и полгода этот холодец хлебать придется… Ужас!

— Мне это тоже не нравится. — Макс скосил глаза на Лику, спавшую в коконе. — Но ты прав.

— И в чем конкретно я прав? — осторожно спросил Виктор.

— Во-первых, — начал излагать свою мысль обстоятельный Макс, — ты прав в том, что наш противник подозрительно быстро вычисляет наше местоположение. Вывод прост до очевидности. На нас что-то есть. Знать бы что?

— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи. Это может быть что угодно.

— Вот видишь! Но, с другой стороны, мне эта наша заливная рыба тоже не нравится.

— Ты что, советские фильмы смотришь, что ли? — с искренним интересом поинтересовался Виктор.

— Смотрел. Компартия, как мафия, бессмертна. Везде пролезут, — строго сказал Макс. — У нас они магазинчик держали, в Хайфе. Русская литература, фильмы, газеты…

— От оно как! — делано восхитился Виктор. — Небось КГБ постарался. Или вы их не щупали?

— Мы, Федя, всех щупали. И всех, кого надо, брали.

— Ну, положим, не всех…

— Всех, всех, Федя. Ваших всех. Тебе перечислить?

— Не надо. Уже не актуально. А тебе?

— И мне не актуально.

— Тогда к делу. Так что ты, Макс, предлагаешь?

— Сначала я хотел бы спросить вас с Викой. Когда начался гон? Сколько времени у них ушло, я имею в виду.

— Мы обнаружили их активность через пять часов. Примерно, — ответила за них двоих Вика.

— Ясно, — кивнул Макс. — Мы — через полтора. Допустим, что им известен регион входов-выходов, и они нас ждали, потому что в Норвегии появились только двое, но все же — час, максимум — полтора. Вот что мы имеем.

— В принципе достаточно, — согласился Виктор. — Присаживаемся рядом с магазином…

— У нас нет денег, — сказала Вика.

— …ночью, — продолжил Виктор. — В сельской местности, и… — Он быстро взглянул на Вику. — Проводим экспроприацию экспроприаторов.

— Я захватил деньги. — Макс кивнул на свой громадный рюкзак.

— У меня столько не было, — удивился Виктор, рассматривая рюкзак.

— А там не только деньги, — загадочно улыбнулся Макс, вполне довольный произведенным эффектом.

— А что там? — спросила Вика.

— Сувениры, — вполне серьезно пояснил Макс, беря с пола рюкзак и ставя его на стол.

«Одной рукой! — восхитился Виктор. — Вот же лось!» Между тем из недр расшнурованного рюкзака стали появляться — одна за другой — очень странные вещи, способные, впрочем, многое рассказать о Максе и ходе его мыслей. Первыми были извлечены увесистые пачки валюты, упакованные в целлофан («Я брал только фунты и доллары, они не стареют», — сказал Макс), и несколько больших прямоугольных пакетов, завернутых в газеты и обмотанных бечевкой («Кассеты с музыкой», — несколько смущенно объяснил Макс), затем томик краткого курса истории ВКП(б), изданного в Петрограде в 1941 году под редакцией Л.Д.Троцкого («Ну как же, как же! Я и принес в сорок втором», — вспомнил Виктор); пачка газет и подарочное издание «Советский Союз. Восемьдесят лет вместе», присланные незабвенным Утесом; блок сигарет «Ататюрк» (из того же источника), пластиковый пакет с каким-то мелким хламом, среди которого Виктор углядел ту самую самописку в эбонитовом корпусе, и, наконец, как кульминация, заветный бочонок Виктора. Впрочем, непередаваемый аромат старого коньяка заранее рассказал всем заинтересованным лицам, отчего рюкзак Макса выглядел таким большим и отчего он и в самом деле был таким тяжелым.

— Вот до чего доводит людей жадность! — с восхищением пропел Виктор, уже доставая из стенного шкафчика подходящие емкости.

— На голодный желудок… — с сомнением в голосе пропела Виктория.

— Лучше так, чем никак, — сразу же откликнулся бодрым голосом Виктор, выставляя на стол стаканы.

— Федя!

— Ты не права, солнышко. Это стандартный русский язык. Макс, у тебя шоколадок больше нет?

— Есть. — Обстоятельный Макс кивнул на свою куртку. — Но это для Лики.

— Понял, принял. — Виктор наполнил первый стакан и, передав его Вике, взялся наполнять второй.

— Куда направимся? — Вика держала стакан в одной руке, а другой подгоняла ароматы коньяка к своему идеальному носу и по-кошачьи жмурилась от удовольствия.

— Я знаю пару подходящих мест, — сказал Виктор, передавая стакан Максу. Он взглянул на часы и закончил: — Если не торопиться — вздремнуть, умыться — можно, как раз к сумеркам поспеть.

— Ты имеешь в виду Европу. Почему? — спросил Макс, отпивая из своего стакана.

— Ну, это просто. — Виктор тоже сделал глоток и потянулся за сигаретами.

— Федя! — строго сказала Вика. — Ты что, не видишь, какой здесь объем?

— Вижу. Но это не проблема, — возразил Виктор, закуривая. — Ты даже не представляешь, солнышко, какая здесь вентиляция. — Он затянулся и демонстративно выпустил дым, который тут же стремительно исчез неизвестно куда. — Нас как-то довольно прилично поджарили лазером вот в таком же штурмовике, только старой версии. Очень, знаешь, поучительное зрелище случилось. Вся рубка в огне — спасибо, мы в защитных костюмах были — система пожаротушения визжит, как… Ну, визжит, в общем, а вентиляция, представь, работает. Так что не бойся, девочку не отравим.

— Кстати, обо мне. Вы пьете, а мне только облизываться? — Слабый голос Лики заставил их не то чтобы вздрогнуть — рефлексы уже почти восстановились, — но сильно удивиться. Они-то думали, что она спит, а она коньяк просит! Все дружно повернулись к кокону. Лика лежала, повернув в их сторону голову — насколько позволяли фиксаторы — смотрела широко открытыми зелеными глазищами, особенно большими на похудевшем лице, и… улыбалась.

— Э… — сказал Макс, метнув быстрый взгляд на Вику.

— Браво! — искренне восхитился Виктор. — За это надо…

— А что! — раздумчиво сказала Виктория, рассматривая контрольную панель кокона. — Не вижу причин отказывать человеку в удовольствии. Тем более женщине. Хуже не будет. — Она улыбнулась. — Будет лучше.

— Мигом! — Виктор достал еще один стакан, и пока Макс регулировал систему подвески кокона, переводя его в положение «сидя», налил Лике немного коньяка. Символически, так сказать.

— Удержишь? — спросил он, подавая стакан.

— Коньяк не маузер, — грустно усмехнулась Лика и взяла стакан двумя руками.

— Ну, за победу! — провозгласил Виктор, поднимая свой стакан. — За нашу победу.

Они выпили. Макс быстро забрал у Лики стакан и сунул ей в руку шоколадку. — Закусывайте, мадемуазель!

— Так вот, возвращаясь к твоему вопросу, Макс, — снова заговорил Виктор. — В Штатах до темноты еще ждать и ждать, а в Европе — всего пару часов. Отдохнем малость, и уже «пожалуйста». И потом… — Было видно, что он успел поймать на выходе какое-то очередное идиоматическое выражение. — Еда у американцев не так чтобы очень.

— Да, пожалуй, — согласился Макс.

— Да, — коротко выразилась Вика, а Лика не сказала ничего. Она просто полулежала в коконе, молча жевала шоколад, и на ее щеках расплывался легкий румянец.

«Великая вещь — грузинский коньяк восьмидесятилетней выдержки», — с восхищением подумал Виктор, а вслух сказал:

— Тогда объявляю тихий час на борту. Душ в «Сапсане» не предусмотрен, но туалет есть. Вот за той панелью. Так что если кому приспичит, то вперед!

— Ну, — сказал Виктор, выходя на автомобильную стоянку перед торговым центром. — Еще тридцать тысяч колпачков, и ключик наш! Ты не помнишь случайно, какая у нас вместимость?

— Случайно не помню, но порядка три-пять тонн, не больше. Правда, это под железо рассчитано, так что по объему меньше войдет, — почти равнодушно откликнулся Макс, мысли которого были, вероятно, не здесь, хотя и беспокоиться по этому поводу Виктор не собирался. Если что, Макс не оплошает, в этом Виктор был уверен. — А это откуда?

— Что?

— Про колпачки.

— Ах это! Это из «Золотого ключика». Фильм у нас такой был. Давно, — ответил Виктор, толкая перед собой тележку, с верхом нагруженную замороженным мясом и вакуумными упаковками с колбасами и копченостями. Макс шел чуть позади, толкая перед собой аж две не менее загруженные тележки. Шла восемьдесят третья минута «операции», и пока все — тьфу, тьфу, тьфу! — было спокойно.

Они высадились почти полтора часа назад, прямо на железнодорожные пути того, что Виктор, в свойственной ему манере, назвал «Падуей-Сортировочной». После высадки «Сапсан» сразу же ушел вверх и висел сейчас прямо над гигантской крышей торгового центра, прячась в темноте и страхуя своих хозяев. А хозяева, пешком преодолев невеликое расстояние от промзоны до супермаркета, ворвались в торговый зал, как будто опаздывали на поезд, и на глазах у немногочисленных посетителей начали смахивать в свои тележки такое количество мясных деликатесов и прочего иного, что, учитывая своеобразный наряд Макса и Виктора, итальянцы должны были решить, что речь идет о корпоративной вечеринке местных геев. Торопились они не зря. Три четверти времени, отпущенного на операцию, они провели у кассы. Сначала они попытались расплатиться фунтами или долларами. И те и другие кассирша принимать категорически отказалась. Виктор измучился, объясняясь с ней и ее прибежавшим на помощь боссом на своем сильно среднем итальянском — а из английского оба торговых работника знали только «yes», «no», и «sir» — но те по-прежнему требовали свои гребаные лиры, цена которым три копейки в базарный день. И тут Макс вспомнил, что за всеми «метаниями и бросаниями» он, как истинно западный человек, не забывал перекладывать из кармана в карман свою кредитку. Карточка была дайнеровская на имя Михаэля Варбурга, и ее к оплате приняли, даже не спросив документов, чего втайне начал опасаться Виктор. Остальное время ушло на пробивание всех их покупок в кассовом аппарате и на перекладывание их с тележек на кассовый прилавок и обратно. Но и это утомительное и нервное занятие — слава коммунизму — закончилось.

Теперь нужно было только пройти вдоль всей автостоянки, свернуть на дорожку, ведущую под мост, нависавший над железнодорожными путями, и где-нибудь там, где потемнее, их подберет Вика. Честно говоря, нервы у Виктора были напряжены до предела, так как подходило время «Ч», и в любой момент на них могла обрушиться очередная облава.

«Не психуй! — сказал он себе. — И не от таких уходили. А от тебя, серый волк…»

— А вот и «Мурка», — непонятно сказал Макс, но Виктор уже и сам понял, что слышит в ушном телефоне чужой голос, говорящий по-английски четко, но как-то ненатурально.

— Добрый вечер, — сказал голос в ухо Виктору. — Я хотел бы поговорить с господином Дефризом.

— Мы что, к телефонной линии подключились? — Виктор спросил, понимая, что никакая это не телефонная линия, но его смутила форма обращения.

— Я вас слушаю, — ответил Макс, не останавливаясь и не снижая скорости.

— Господин Дефриз, мы знаем, что вы находитесь в Падуе, Viale della Grazie, у моста на развязку Padova Est, шоссе А4.

— Дальше, — сказал Макс.

— Мы не объявили тревогу.

— Это очень мило с вашей стороны. — Они уже подходили к дорожке, ведущей под мост.

— Мы предлагаем решить наши проблемы мирным путем.

— То есть вы предлагаете переговоры, — уточнил Макс, входя в тень моста.

— Да, господин Дефриз.

— Мы не против, — ответил Макс. — Но я предпочел бы отложить наш разговор на полчаса.

Виктор напряженно всматривался в темноту, ожидая появления «Сапсана», — Вика ведь тоже слушала этот странный разговор — и одновременно пытался понять, в чем тут подвох. То, что та сторона поняла, что проигрывает, и ежу понятно, но что их толкает именно на переговоры? Какие ставки? Вот это было ему пока неясно.

— Почему? — спросил голос.

Виктор с облегчением увидел бесшумно приближающуюся слева сверху массивную тень. Это мог быть только их штурмовик.

— Потому что я предпочитаю говорить с вами с орбиты.

— Хорошо, — согласился голос. — Через полчаса.

«Сапсан» наконец материализовался и распахнул десантный люк. Вика, видимо, решила плюнуть на возможных свидетелей.

— Быстро! — прокричала им изнутри Вика, игнорируя радиоканал. — Быстро! Бросайте все, грузитесь и уходим!

— Не суетись, солнышко! — откликнулся Виктор. — Бросай захваты!

Из «Сапсана» послышались неразборчивые ругательства по-французски, но в днище штурмовика открылся еще один люк, и из него выпали три пучка щупалец элеваторных захватов, и Виктор с Максом быстро закрепили их на своих тележках.

— Поднимай! — заорал Виктор и, пропустив Макса вперед, нырнул в люк.

Они быстро заняли свои места, и Вика, в привычной уже манере сумасшедшей гонщицы, погнала «Сапсан» на орбиту, попутно совершая противоракетные маневры, маневры уклонения и «скрадывания».

— Кидай ретрансляторы и переходи в пассивный режим, — распорядился Виктор, пальцы которого в это время асинхронно бегали по сенсорам вычислителя (левая рука) и тактического центра (правая рука).

— Макс, а что за «Мурка» вдруг? — задал он наконец один из занимавших его вопросов, хотя и не главный. Отнюдь нет.

— Потому что «раз пошли на дело», — сразу откликнулся Макс.

— Ты что, наш фольклор изучал? Или как?

— Скорее, или как. Это меня Ваня Жук научил, лейтенант из группы Кондратьева. Он в детстве беспризорничал, весь Союз под поездами объездил, ну и репертуар у него был соответствующий.

— Понятно, — сказал Виктор и перешел к главному: — А теперь приступим к разоблачению псевдонимов и срыванию масок. Чего это он тебя морозильником величал?

— Да нет, — с видимой неохотой ответил Макс. — Он настоящую мою фамилию знает, Федя, ту, которую я и сам уже почти забыл. И не просто знает, а произносит на еврейский лад, то есть так, как ее прочел бы вслух еврей, будь она записана по-нашему, на иврите.

— Даже так? — усмехнулся Виктор. — Ну, я где-то так и предполагал. Что-то очень знакомое, знаешь ли. И как, ты говоришь, пишется твоя фамилия на латинице?

— Ди заглавная, и, пи, эй, ар, аи, эс, — продиктовал Макс, все больше мрачнея.

— Ты уверен, что ди именно заглавная, а не строчная? — уточнил Виктор, доставая сигарету и задумчиво ее рассматривая. — И почему Deparis, а не, скажем, de Paris, дорогой товарищ?

— Потому что я Дефриз, а не де Парис.

— Ну это мы оставим товарищу Сталину разбираться, что да как. Он у нас главный по языкознанию. Вот пусть и растолкует. — Виктор, наконец, закурил и сделал первую затяжку. — А фамилия у тебя, Макс, знатная. Голубая кровь, девочка. — Он подмигнул Лике. — Это не кот насрал.

— Все, Федор! — вмешалась Вика. — Еще одно слово на твоем варварском сленге, и я с тобой вообще отказываюсь говорить… И не только говорить, — добавила она грозно, после короткой паузы.

— Все, все! — запротестовал Виктор, поднимая руки. — Понял, осознал, вчера прекратил. Нет, ну в самом деле… Вика! Мне что, переключение делать, что ли? Я в этой шкуре семьдесят лет прожил. Привык. Это же образ!

— Действительно, Вика, — сказала Лика. — Он же не нарочно. И потом Федя почти и не ругается…

— Да пусть он ругается, только чтобы я понимала! Я же его не понимаю!

— Ты права, солнышко, — согласился Виктор. — А я не прав. Исправиться не обещаю, но я постараюсь говорить понятнее.

— Ладно, — махнула рукой Вика. — Продолжай.

— Да, так вот, возвращаясь к теме… Между прочим, если кто-нибудь надеется, что со мной можно справиться при помощи филибастеров, пусть не надеется! С мысли меня не сбить. Лика, детка, ты знаешь, что в жилах твоего героя течет голубая кровь?

— Достаточно, Федя. — Макс тоже закурил сигарету. — Ну что ты актерствуешь? Тебе ли говорить это мне? Рассказать про твоего дедушку? А я что? Простой чешский еврей с сефардской фамилией…

— Ну да, ну да, — покивал головой Виктор. — Моего дедушку вспомнил, а про своего промолчал. Только, Макс, я-то знаю, кем был твой дедушка Давид. Его ведь Давидом звали?

— Вот как?

— Вот так.

— Мне кажется, я тебе не рассказывал.

— Не рассказывал. Но я этим делом в сорок шестом специально занимался, только не знал, что Давид Де Фриз это твой дедушка.

— Федя, ты уверен, что ничего не путаешь? — Макс уже взял себя в руки и был совершенно спокоен. Во всяком случае, так казалось. «Или он хочет, чтобы так казалось?» — спросил себя Виктор.

— Уверен, — сказал он вслух. — Я занимался именно Давидом Де Фризом, то есть не только им, и даже не столько им, но и им тоже.

— Федя, — сказал Макс ленивым голосом, как он умел, когда хотел показать, что его собеседник не прав, но не хотел говорить этого прямо. — Федя, Давид был обыкновенным пражским раввином. Таких, как он, в то время в Праге было много. Сотни, наверное. И жил он, заметь, в первой половине девятнадцатого века. Какой тут может быть интерес у разведки?

— Во-первых, у разведки очень широкие интересы. И не мне тебе это объяснять. Согласен? — Виктор с интересом смотрел на Макса, вновь ставшего прежним Максом, спокойным, деловитым, чуть ироничным и чертовски умным сукиным сыном. Краем глаза он отметил, с каким интересом следят за развитием сюжета их женщины.

— Ну? — сказал Макс.

И Виктор продолжил, не торопясь:

— А, во-вторых, рав Де Фриз не был рядовым раввином. Он был крупнейшим каббалистом своего времени, а может быть, и не только своего.

— Вот как? — Макс изобразил на лице умеренный скепсис и закурил новую сигарету. — Вика, тебя не затруднит налить мне стакан воды? Тебе, Федя, виднее. Это ты его изучал. А я Давида и не помню почти. Спасибо, Вика. — Он принял у Виктории стакан и, сделав пару глотков, опорожнил его на две трети. — Так вот, Федя. Я, конечно, могу ошибаться, и мой дед, действительно, мог быть каббалистом — в конце концов, многие из них увлекаются каббалой, — но я сомневаюсь, чтобы он был крупнейшим, как ты выразился. Крупнейшие все на виду. О них известно. О них книги пишут, в конце-то концов. Я бы знал.

— Крупнейший, крупнейший! — не согласился Виктор. — Ты мне поверь. Я знаю, что говорю. Я, между прочим, через твоего деда и весь этот сюрреализм, и иврит выучил. Не знал? Знай! Ани йодея иврит маспик тов кдей лесапер леха коль хасипур хазе бесфатха ядиди хаякар.

— Недурно, — согласился Макс.

— А то! Меня, между прочим, сам Шапиро учил, а Феликс Львович иврит знал лучше, чем некоторые у вас, в Израиле. — Виктор бросил взгляд на часы — он умел помнить о многом одновременно. — И где же, спрашивается, наши нежданные друзья?

— Не волнуйся, — откликнулся Макс, который тоже умел держать в голове несколько тем сразу. — Позвонят. Куда им деваться? Это мы им нужны, а не наоборот. К счастью. Но ты отвлекся. Что там с моим дедушкой не так?

— С ним, как я помню, уже давно все так, — сказал Виктор, возвращаясь к теме разговора. — Дело там было не в нем. То есть делом, самим делом занимались не мы, а… А, черт с ним! — махнул он рукой. — Дело давнее. Будем считать, что гриф секретности снят. Была у нас «шарашка», наподобие тех, что в тридцатые еще расплодились. Секретная до ужаса. Занималась она, «шарашка» эта, всякой оккультной ересью. Так что сутью дела я не интересовался, да и неинтересна мне вся эта алхимия с магией. Не мой профиль. Но нам сбросили приказ раскрутить дело о «скрытом гаоне». Был, якобы, в центральной или восточной Европе в конце XVIII века какой-то выдающийся ученый-раввин — гаон, по-вашему — который к тому же был и крупнейшим каббалистом, но, по причинам нам не вполне понятным, широкой общественности неизвестный. Вот, собственно, этим вопросом я и занимался. Типа, кто, что и почему? Мы искали этого «неизвестного», и, естественно, попутно решали целый ряд не менее животрепещущих вопросов. А Прага в этом смысле была на тот момент идеальным местом для наших поисков.

— Архивы, — кивнул головой Макс.

— Точно, — подтвердил Виктор и добавил для слушательниц, которые вряд ли знали, о чем идет речь. — Немцы во время войны собрали в Праге огромное количество еврейских книг и рукописей. Со всей Европы везли. Хотели, гады, устроить после войны музей исчезнувшего народа. Музея не получилось, а архив достался нам.

— Секунду! — неожиданно подала голос Виктория. — Архивы были уничтожены по приказу Сталина. Разве нет?

— Не совсем так, — покачал головой Виктор. — Вернее, совсем не так. Никто их не уничтожал. То есть потом — сильно потом — да, уничтожили, когда в конце пятидесятых концы в воду прятали. А тогда нет.

— У нас была такая информация, — снова кивнул Макс. — Но доказательств не было.

— Еще бы! — усмехнулся Виктор. — Там знаете какая секретность была? Бумагу палили день и ночь, а архивы вывозили. Тихо, ночами, в грузовиках, перевозивших солдат. Едут солдаты, понимаешь… Ну да бог с ними и с нами всеми. Просто именно там, в Праге, я и вышел на Давида Де Фриза. Ты, например, знаешь, Макс, что не только Давид, но и его отец, и дед тоже, были каббалистами? И, заметь, не из последних. И жил твой прадед, действительно, в Париже… А знаешь, где жил его прадед? Я имею в виду прадеда твоего прадеда?

— Ты мне что, генеалогическое древо составил? — усмехнулся Макс. — Ну давай, не тяни! Аншлаг обеспечен.

— Он…

Но тут ожил канал связи.

— Здравствуйте, — произнес им всем в уши уже знакомый голос. — Доброго времени суток. Приступим к переговорам?

Виктор бросил быстрый взгляд на часы. Сорок семь минут!

«Они пытались нас обнаружить, — прикинул он. — Но не нашли. Это утешает». Между тем Макс включил микрофон и сказал без преамбул:

— Приступайте.

— Господин Дефриз, мы предлагаем честный обмен.

— Что на что?

— Земля в обмен на империю.

— Что конкретно вы имеете в виду?

— Вы остаетесь на Земле и соответственно не вмешиваетесь в дела империи, которые вас не касаются и касаться не должны. Мы улетаем домой и не вмешиваемся больше в дела Земли, которые предоставляем вам.

— То есть вам нужен корабль.

— Да.

— Почему же вы с этого не начали?

— Это не главное.

— А что главное?

— Господин Дефриз, Легиона больше нет. Он уничтожен полностью, и новый император не намерен его возрождать. Следовательно, вам нечего делать в империи. Какой может быть у вас интерес в империи, если вы уже не на службе? Если тех, кому вы присягали, уже нет, и некому даже снова вас призвать? Это понятно?

— Я вас понимаю, но вы, вероятно, не понимаете нас. У меня и моих друзей могут быть интересы и помимо Легиона.

— Вы чужаки в империи, господин Дефриз, и вы это знаете. Вы земляне, вот и живите на Земле. И не пытайтесь нас обмануть, мы знаем, что такое Легион. Поверьте, вам нечего делать в империи. У вас просто нет в империи интересов.

«Они не знают про Вику и про нас знают мало, — понял Виктор. — Молодец, Макс, дожимай! Вытяни все, что можно».

— Так, — между тем сказал Макс. — С первой частью понятно. Что по поводу Земли?

— Земля не представляет такого большого интереса, чтобы империя не могла от нее отказаться. Земля останется вам. Мы полагаем, что это честная сделка.

— Это еще не сделка, — возразил Макс. — Это демонстрация намерений. Это ваше предложение, и только. Притом предложение, исходящее из неверных предпосылок.

— Что вы имеете в виду? — Говоривший был, очевидно, удивлен и раздражен одновременно.

— Видите ли, — начал Макс. — Если говорить обо мне, то я прожил в империи больше пятидесяти лет. Лучших, заметьте, лет моей жизни. И я их прожил там действительно хорошо. А на Земле я прожил семьдесят лет. О детстве не говорю. Я его не помню. Но эти семьдесят лет я помню хорошо. Сплошные войны, голод, болезни, страх и старость. Сказанное верно и для моих друзей. Так что для нас империя и что Земля?

— Вы хотите сказать, что Земля вам не интересна?

— Ну не то чтобы совсем не интересна, но империя все-таки куда как привлекательнее.

— Но это же ваш народ!

— А что, я чем-то так уж отличаюсь от аханков? Мои врачи в Тхолане этого не находили.

— Вы не сможете стать владыками империи! — Голос кипел возмущением.

— А нам и не надо, — равнодушно ответил Макс. — Я и так хорошо жил. Если будет не хуже, я не возражаю.

— Мы предлагаем вам власть над Землей! — не унимался голос.

— Щедро, — усмехнулся Макс. — Но я не вижу реального способа воспользоваться вашей щедростью.

— Мы поделимся технологиями, — возразил голос. — Договор будет включать пункт о помощи.

— А гарантии? — спросил Макс скептически. — Вы же ничего не можете нам гарантировать.

— Можем!

— Как?

— Слово ревнителя нерушимо.

— А кто такие ревнители? — Макс быстро взглянул на Виктора, и тот ответно поднял бровь.

— Давайте встретимся, — вместо ответа предложил собеседник. — Мы гарантируем вам безопасность. При встрече мы вам все объясним. Вы поймете, наше слово нерушимо. Мы поклянемся и выполним свое обещание.

— Извините, но, по-моему, вы принимаете меня за кого-то другого. Мы должны прийти к вам, чтобы убедиться, что вашему слову можно верить. А как насчет гарантии, что вы нам это действительно объясните и что мы вам поверим?

— Мы не приглашаем всех. Одного достаточно. Вот вам и гарантия.

— Ну, что ж. Это меняет дело, — согласился Макс. — В ваших словах есть резон. Не то чтобы мне нравилась идея застрять на этой второразрядной планете, но если вы предлагаете технологии…

— Мы гарантируем передачу технологий.

— Хорошо. Это мы позже обсудим, а пока свяжитесь со мной часа через три. Мы пока обсудим, кто будет нашим переговорщиком.

— Мы будем говорить только с вами, господин Дефриз, — возразил голос.

— Почему именно я? — «искренне» удивился Макс.

Последовала долгая пауза, и голос ответил:

— Потому что вы Дефриз.

— Я обдумаю ваше предложение. Свяжитесь со мной… — Макс сделал паузу и взглянул на часы. — Через шесть часов. Я должен отдохнуть.

— Мы предпочитаем не откладывать встречу.

— Ничем не могу вам помочь. Я устал и нуждаюсь в отдыхе. Через шесть часов.

— Через три, — предложил голос.

— Через двенадцать, — ответил Макс.

— Мы не можем столько ждать.

— Тогда через двадцать четыре, — жестко сказал Макс. — Я буду удваивать время каждый раз, как поступит иное предложение.

— Мы согласны. Шесть часов.

— Хорошо, — согласился Макс, и Вика прервала связь.

— Да-а, торговаться ты мастер! — усмехнулся Виктор.

— Да ладно тебе! — отмахнулся Макс. — Рутина.

— Ты ведь не пойдешь к ним, — сказала Вика.

— Я что, самоубийца? — откликнулся Макс, наливая коньяк в свой стакан. — Не знаю, что они о себе думают, но, по моим впечатлениям, они неискренни. Сделка — фикция. Торговаться они не умеют. Очень прямолинейные и, я бы сказал, недалекие люди.

Виктор хотел бросить и свою реплику, но его опередила Виктория.

— Они не люди, — сказала она. — Они плохо знают человеческую психологию. Они только пытаются ее имитировать, но выходит у них плохо.

— Откуда ты это взяла? — Виктор был искренне удивлен.

— Не знаю, — пожала роскошными плечами Вика. — Но это так. Я чувствую.

— Суммируем, — сказал Макс. — Так или иначе, но «Сапсан» они не видят. Это, во-первых. Во-вторых. Нас они обнаруживают как-то иначе, но только на Земле и вне «Сапсана». В-третьих, время реакции у них, как доказано опытным путем, полтора часа, плюс-минус пара минут. И последнее, нам пока лучше держаться от них подальше. Кто они, сказать не берусь. Может быть, и не люди, хотя и не понимаю, какое отношение, в таком случае, они имеют к империи? Не знаю. Вопросов пока больше, чем ответов. Но информация о нас у них скудная и фрагментарная. Так мне кажется.

— Ну не скажи, — возразил Виктор. — Вот хоть с Дефризом, что за история?

— Сам не понимаю, — пожал плечами Макс. — Но к Легиону это отношения не имеет. И к моим делам за последние семьдесят лет тоже. Это что-то другое. Что-то они тут, уже на Земле, нашли. Может быть, и твое, Федя, исследование, и не так поняли. Но в любом случае это не имперское. То, что я Дефриз, в Легионе никто не знал. Я вербовался под другой фамилией.

«Вот оно как? — удивился Виктор. — И с чего бы? Не Иностранный легион, чай, чтобы псевдо брать».

— Да, интересное кино, — сказал он вслух. — Так что, побежали?

— Не торопись… Что у нас с объемом? — Вопрос Макса не то чтобы был уж совсем неожиданный, но переход был резковат. Виктору потребовалась почти секунда, чтобы понять, о каком, на хрен, объеме идет речь.

Виктор подошел к пульту вычислителя, раскрыл схему «Сапсана», бегло просмотрел и, обернувшись к Максу и Вике, сообщил:

— Место есть. Пятнадцать кубометров тебе хватит?

— Мне хватит, — спокойно ответил Макс. — Я ведь так и предполагал, помнишь? А что по условиям хранения?

— Макс, — тут Виктор мог поучить многих, — все емкости находятся внутри внешнего контура безопасности. Это, считай, вполне приличный холодильник. Градусов пять-семь по Цельсию я тебе обеспечу без проблем.

— Значит, решено, — кивнул Макс. — Сходим еще раз за покупками. И все. Если вылетим прямо сейчас, как раз успеем до закрытия больших супермаркетов в Израиле. Я знаю несколько, расположенных вне городов. — И, предупреждая вопросы Виктора и Вики, добавил:

— Моя кредитка почти пустая, а в Израиле я сумею договориться, чтобы у нас приняли доллары. Только придется повысить курс шекеля, и все. Сходим один раз, возьмем сколько сможем… — Он вдруг замолчал, как будто наткнулся на какую-то мысль, которую стоило обдумать немедленно, не откладывая. — Ну я и… Ладно. Я вспомнил одно чудное место. Прямо создано для нашего случая. Там супермаркет встроен в промзону, причем вечером там уже не то что никто не работает, просто людей нет. Сядем прямо за зданием, закупим, сколько сможем, и бегом к «Сапсану»: один возит тележки, другой грузит. Как раз в полтора часа уложимся.

— И? — спросила Вика.

— И к крейсеру, — вместо Макса ответил Виктор.

Интерлюдия
КАК ДЕЛАЮТ МОНСТРОВ-1

Длиннополая комсоставская шинель висела на элегантной, повторяющей абрис женских плеч вешалке в шкафу. Рядом на серебряном крючке в форме… — «Ну и воображение у дизайнера, прости господи!» — висели широкий кожаный ремень со звездой на пряжке и портупея с пристегнутым к ней маузером в деревянной кобуре. На полочке сверху стояла надетая на стеклянный болван с нечеловеческим лицом буденовка («Зимний шлем», — поправил Федор). Все очень по-домашнему, как могло бы быть где-нибудь, скажем, в Питере. Вот только шкаф был сделан из матового голубоватого с серебряными прожилками стекла. И очень смелый дизайн…

Она протянула руку («Как странно», — подумала она, ощущая движение руки) и коснулась пальцами темно-серого сукна. Пальцы, то ли лаская плотную ткань, то ли изучая ее, пробежали от плеча по отложному воротнику, по канту, задержались на петлицах («Один ромб, это кто?»), и снова по лацкану и вдоль двух рядов желтых латунных пуговиц — по четыре на каждой стороне. Шинель уже давно высохла, и грязи на ней не было. А тогда…

…«Но от тайги до британских морей…» — то ли пел, то ли ревел страшным голосом Макс, расстреливая сразу из двух Калашниковых милицейский газик. Шел дождь. В темноте трещали выстрелы, вспыхивали какие-то мгновенные огни, а над головой просвистывали шальные пули. Она лежала за камнем, и боевые рефлексы бушевали в ее немощном теле, силясь заставить хотя бы левую руку вытащить этот проклятый маузер из кобуры и поддержать Макса огнем. Тело не слушалось. Рука бессильно скребла обломанными ногтями по застежке кобуры. Холодная вода текла по ее лицу, мешаясь со слезами отчаяния. И все так же гремели над головой короткие очереди Макса, и треском ломаемых палок отвечали ему выстрелы из темноты.

«Вот какая жалость, — подумала она с тоской. — Только нашла его и ухожу. Прости меня, Макс». И тут все закончилось.

И началось снова. Кончилась жизнь девушки Лики, и началась другая жизнь. Новая. Жизнь сломанной куклы.

На нее упала неожиданная тишина; тишина, полнившаяся разнообразными звуками. Неустанно шумел дождь. Трещал где-то огонь. Откуда-то из темноты доносились стоны раненых. И все-таки это была тишина. Тишина после боя. Странная, неверная, качающаяся на острие меча тишина. И в эту тишину медленно вплыл округлый бок какого-то огромного аппарата — «Они говорили про бот! Наверное, это бот», — и яркий свет вырвал у темноты кусок дороги с разбитыми и горящими машинами, мертвыми телами и лужами, кипящими от дождевых пузырей. Макс помедлил секунду, оценивая обстановку, потом отшвырнул оба автомата и, подхватив ее на руки, огромными прыжками понесся к летающей тарелке…

Нет, не так. То есть так, конечно, но только это было потом, а до этого…

Вика и Виктор ушли, и они остались вдвоем. Это была очень длинная ночь, и день тоже тянулся, казалось, без конца. Макс был все время рядом с ней, оставляя ее только тогда, когда она, как он думал, спала. Он уходил и что-то делал там, в глубине дома, а она не спала. Лежала. Думала. Вот думать она теперь иногда могла. А может быть, лучше было бы и не думать вовсе?

Думала она о том, что вот ведь как несправедлива судьба. Сначала он был стариком, а теперь она стала инвалидом. И только на короткое мгновение их дороги, уводившие каждого к своей судьбе — его к молодости и силе, а ее к смерти и печали, — пересеклись там, в Германии. Они увидели один другого и все поняли, но ничего, в сущности, друг другу не сказали. Не успели. А потом было уже поздно. И так теперь и будет. Никак. Она любит его. И что из этого? А он? Он, наверное, любит ее. Или помнит, как любил ее раньше. Но только это уже не любовь. И она плакала без слез, умоляя Бога, в которого как-то по привычке, доставшейся в наследство от советских времен, никогда не верила, умоляя его дать ей умереть или — «Господи, прости за наглость!» — дать ей поправиться. Ох, если бы это было возможно, она бы… Она бы что? Она и сама не могла сказать, что бы она сделала, если бы вдруг оказалась — такое чудо — снова самой собой. Но она знала, что просит не для себя. Для себя что уже просить, когда все кончилось.

Потом снова приходил Макс. Кормил ее, рассказывал свои захватывающие истории; размахивая огромным кулаком, словно вбивая им сваи, пел по-немецки песни Ротфронта, и… носил ее в туалет, и делал уколы; и опять что-то рассказывал, и кормил, чуть ли не с ложечки, и «заговаривал зубы», когда сквозь все заслоны прорывалась боль.

Она уже не стеснялась своего несчастного тела, с которым Макс и Вика обходились как с вещью («Береги вещи, детка, они денег стоят». Кто это сказал? Мама или тетя Клава?). Они лечили это тело, мыли и переодевали, но это ведь было ее тело, тело молодой влюбленной женщины, вот только… Казалось, боль, бессилие и немощь, и все эти лекарства притупили ее чувства, но это было не так. На самом деле внутри нее разливалась такая непомерно огромная любовь, что не было сил ни понять ее, ни выразить.

«Вот так бы и лежала всю жизнь, — подумала она в какой-то момент, когда отступила боль и тело стало теплым и невесомым. — Только бы он был рядом». «Лекарства… мне не нужны лекарства, Макс. Мне ничего не нужно. Мне нужно только, чтобы ты был рядом. Вот это и есть главное мое лекарство. Рецепт от Хавы Альберштейн… Ты помнишь, что надо делать, Макс?» И сквозь сон, из невероятного далека, пришел чуть низковатый и чуть хрипловатый (чуть-чуть, самую малость) женский голос, рассказывающий о самом лучшем способе лечения недугов души — «… коль шаа нэшика, коль шаатаим хибук…».

«Вот так бы и лежала всю жизнь». Ленивой рыбой в мутных водах, приправленных наркотиками, проплывала мысль-пустяк, но ее любовь, жившая там, в глубине, не давала ей ни сдаться, ни расслабиться. Она разрушала покой, и из глубин подернутого туманом сознания вырывались хищные рыбы протеста: «Дура! Дура! Что ты несешь?!» И слезы подступали к горлу, и другие мысли начинали водить хороводы в ее голове.

Потом он пришел и стал одевать ее в дорогу. А Лика обнаружила, что день уже закончился, да и ночь — судя по луне за окном — достигла середины. Макс одевал ее тщательно и обстоятельно, так же обстоятельно рассказывая ей, что и как они будут делать. Что должна делать она. «Ничего. Ровным счетом ничего. Я тебя понесу». И чего она делать не должна. «Ничего. Положись на меня!» «Господи! — думала она, пока он натягивал на нее армейские штаны поверх штанов спортивных. — Господи, а что мне остается? А на тебя, Макс, положиться… Хи-хикс». Странные мысли приходят порой в больную голову. Цепочка путаных ассоциаций привела ее к совершенно вульгарной, но увлекательной картинке того, как она на него «положилась», и Лика покраснела.

Макс заметил, улыбнулся — «Боже! Какая у него улыбка!» — и сказал:

— Все будет хорошо.

И она ему поверила. Теперь она ему поверила. Особенно когда он сложил на столик рядом с кроватью какие-то ремни, маузер в деревянной кобуре — «Это что, маузер, что ли?» — и буденовку и стал надевать на нее шинель.

«Он сумасшедший!» — подумала она и поверила, что все будет хорошо. Может быть.

А потом они вошли в дождь и тьму полярной ночи…

Лика вынырнула из омута воспоминаний, бросила прощальный взгляд на серое сукно шинели и закрыла шкаф. Та женщина умерла.

Та жизнь закончилась. Но в зале не включили свет. Значит, фильм продолжается? Титры. Вторая серия. Так?

… Как ни странно, но ей стало лучше. Она ведь уже умирать собралась, и боль начала возвращаться. «Сестра моя боль», — с тоской подумала Лика. А тут… не то, чтобы уж совсем хорошо, но вдруг прояснилось в голове, и боль отступила. Наверное, дело было в том, что лекарства на летающих тарелках были лучше и поступали вовремя, то есть тогда, когда это было нужно. А за всеми ее нуждами «зорко» следила «система». Это ей объяснил Макс. Он ей теперь все объяснял. Иногда.

Она по-прежнему лежала в чем-то, похожем на большой и очень удобный спальный мешок. Федор сказал, что это эвакуационный кокон, но как бы он ни назывался, именно кокон заботился обо всем. Деловито попискивая и прищелкивая, он «кормил и поил» Лику, лечил ее больное тело как мог — ну пусть не лечил, но хотя бы помогал ей жить — согревал ее и «держал». Насчет держал, так это было не последним в списке его достоинств. Кокон поддерживал ее тело в заданном положении даже тогда, когда «Сапсан» кувыркался и скакал, как сумасшедший кузнечик. А у нее только голова немного кружилась, и все. Такая у Лики была чудная постель-сиделка.

Лика не могла сказать, что она, собственно, ожидала увидеть внутри летающей тарелки. Но то, что она здесь нашла, было и фантастично (но совсем не так, как в голливудских фильмах) и одновременно обыденно (но опять же совсем не так, как это бывает в жизни). Здесь все было очень функционально и просто, но каждая мелочь, когда дело доходило до этой мелочи, сразу же указывала на свою нездешность и несейчасность, если можно так выразиться. Вот взять хотя бы кондиционер («Или что у них тут вместо него?»). Воздух в «Сапсане» все время был прохладен и свеж, хотя в маленьком объеме жилой зоны курили не переставая. «Да что ж они так много курят?! — думала Лика. — Нервничают? Но ведь они супермены, или это мне только показалось?»

И все-таки сколько бы она ни дивилась на чудеса летающей тарелки, настоящие чудеса начались, когда они добрались до крейсера.

Но сначала был сумасшедший день «большого драпа», как выразился Федя, у которого что ни слово, то шедевр ненормативной лексики. Так вот, день был примечательный во всех отношениях, потому что за тот день простая питерская докторша успела побывать и на обратной стороне Луны, и на орбите — причем неоднократно — и снова на Земле — в Италии и Израиле — попутно наслушавшись умных разговоров и узнав настоящую фамилию своего Макса («де Парис! Ну надо же! Прямо де Тревиль какой-то, а говорит еще, что еврей»). Ночью того же дня — вообще-то, ночь была на борту «Сапсана» чистой условностью — Лика увидела из-за плеча Федора, который, наверное, все-таки Виктор, на большом ходовом экране быстро приближающуюся планету. Планета была похожа на старый биллиардный шар из слоновой кости — она видела такой в детстве — темно-желтый, потрескавшийся, неровный.

— Марс, — сказала Вика.

«Марс? — подумала она. — Господи, это ведь мы к Марсу подлетаем! Это с какой же скоростью мы летим? А то, что к Марсу, тебя уже не удивляет?»

Потом она подумала о том, что если они летят с такой скоростью, то почему она этого не чувствует? «Кажется, это называется перегрузки, и как-то связано с ускорением», — вспомнила Лика и спросила у Макса.

— У нас есть такой… — Макс споткнулся и начал искать подходящее слово. — Девайс? Ты поняла? Механизм… Что-то такое. Он компенсирует ускорение. — И добавил, опережая новый вопрос Лики: — Но он эффективен только при прямолинейном движении. Боковые ускорения он гасит плохо.

«Ну, так, значит, так, — решила Лика. — Значит, и у этих звездных империалистов есть свои проблемы».

Как-то незаметно она провалилась в сон без снов или, вернее, со снами, но неразборчивыми и непонятными, как бред. Тем не менее она заснула, а жаль, потому что пока она спала, «Сапсан» успел проскочить чуть ли не половину Солнечной системы. Впрочем, почти весь следующий день Лика имела возможность наблюдать пролет через вторую ее часть. Делать ей было решительно нечего, да и сил не было. Она просто лежала в своем гамаке, смотрела через плечо Виктора или Вики в главный экран, как в окно, за которым лежал космос, не страшный, но потрясающе красивый, и слушала разговоры. Некоторые разговоры были ей совершенно непонятны, хотя говорили вроде на вполне понятном ей языке (чаще — русском, иногда — английском); другие — были интересны. Кроме того, какое-то довольно продолжительное время с периодичностью в полчаса — час Макс вел диалоги — она слышала, естественно, только его реплики — с оставшимися на земле ЭТИМИ, кто бы они ни были на самом деле. А этого, как она поняла, не знали ни Макс, ни остальные.

Потом эти диалоги-монологи прекратились.

— Все, — с облегчением сказал Макс, вынимая из уха крохотный наушник. — Мы вышли из зоны действия их передатчика. Finita la comedia.

А еще потом она наконец увидела крейсер.

— Крейсер, — сказала Вика, и Лика стала лихорадочно шарить глазами по экрану, высматривая и не находя этот их звездный папелац.

В конце концов крейсер нашелся. Оказалось, что это всего лишь крошечный оранжевый кружок, который начал пульсировать над правым плечом Виктории. Кружок пульсировал, постепенно надуваясь и превращаясь в оранжевый бублик, и в какой-то момент пустота в дырке от бублика породила крошечную сверкающую жемчужину, которая и сама, наполняясь массой и светом, сначала стала голубой фасолиной, а потом — чем-то вроде короткой толстой сигары зеленого цвета. Пожирая несчетные километры, «Сапсан» несся навстречу крейсеру, и тот стремительно увеличивался, рос, занимая все больше и больше места на ходовом экране их бота. И вскоре Лика увидела, что крейсер («Шаис», — напомнила она себе. — Он называется «Шаис») совсем не похож на то, каким она его себе представляла, а воображение ее ведь никуда дальше звездных войн и не шло. «Шаис» оказался похож на связку труб разной длины и напомнил ей папиросы дяди Бори, папиного дяди, который носил их в кармане пиджака такими вот связками по пять-шесть штук, схваченных посередине перекрученной резинкой. Насколько громадны составляющие «Шаис» «трубы», стало понятно, когда «Сапсан» приблизился к крейсеру вплотную. Несколько минут они летели вдоль одной из них, занявшей своей поверхностью всю площадь экрана, и поверхность эта, составленная из огромных коричневатых гладких плит, казалась при этом совершенно плоской. Потом в сплошной стене открылся устрашающих размеров зев, и сквозь эти великанские ворота они влетели в колоссальный слабо освещенный зал, где на подставках, похожих на кисти рук, лежали другие летающие тарелки. Лике показалось, что тарелки эти различаются и размерами и формой, но полной уверенности в этом у нее не было, так как «Сапсан» довольно быстро пролетел через зал, нашел пустую платформу и занял ее, после чего экран погас.

На этот раз они воспользовались другим люком, который открылся прямо в лифт. Макс отстегнул ее «спальник» от креплений бота и, не вынимая из него, взял Лику на руки. Быть у него на руках стало для нее уже привычным.

— Я в рубку, — сказал Федор, первым выходя из бота. — А вы все к терапевту!

«Ну к терапевту так к терапевту», — устало подумала Лика.

Лифт оказался просто широким кругом в полу, выделенным лишь цветом да несколько приподнятым над уровнем пола. Никакого ограждения не было, но в третьем по счету лифте, в котором они уже не спускались, а поднимались, Лика все-таки разглядела, что во время движения лифт превращается во что-то, похожее на стакан, почти прозрачные стенки которого создает неяркое свечение голубоватого цвета. По-видимому, это было какое-то поле, обозначающее границы «стакана». Такое же свечение Лика увидела, когда они проходили по узкому невесомому мосту без перил, перекинутому на огромной высоте над самым настоящим парком — с озерцами и речками! — который она увидела далеко внизу. Голубое свечение ограничивало мост с обеих сторон.

А потом они вошли в небольшой круглый зал, отделанный белым и розовым мрамором. В стенах зала было прорезано семь дверей, через одну из которых они вошли. Все они были сделаны из полированного серебра. Во всяком случае, так показалось Лике, рассматривавшей все на крейсере с живейшим интересом. «Интересно, — горько усмехнулась Лика. — С чего бы это?»

— Так, — сказал Макс, озираясь. — И куда же теперь?

— Будем пробовать, — пожала плечами Вика и пошла к первой из дверей.

— Ну-ну, — ответил ей Макс, не трогаясь с места.

Между тем Вика дошла до первой из дверей и открыла ее, коснувшись чего-то невидимого Лике на поверхности самой двери. Дверь скользнула в стену, и Вика вошла в белую, насколько могла видеть Лика, комнату.

— Макс! — позвала Вика через секунду. — Идите сюда!

Макс без вопросов быстро прошел через зал и шагнул в проем двери. И Лика увидела, что они вошли в относительно небольшое пустое помещение, всю обстановку которого составлял довольно грубо вырубленный из серого камня саркофаг, предмет, более подходящий, скажем, для подвальных залов Эрмитажа, чем для суперсовременного космического крейсера.

— Это что, музей здесь? — спросила Лика.

— Да нет, — сразу ответил ей Макс, а Вика позвала, обращаясь в никуда:

— Федя, милый! Ты где?

— На посту! — ответил откуда-то из-под потолка Федор.

— Федя, — сказал Макс. — Будь добр, включи камеры и посмотри, что мы здесь нашли.

— Это какой уровень? — спросил Федор.

— Двадцать седьмой. Зал напротив лифта, — ответила Вика.

— Так. Сейчас. Минута. А, вот! Есть… да, дела!

— Ты что-нибудь знал? — спросил Макс.

— Ни сном ни духом. Вот тебе честное комсомольское! — выпалил Федор.

— Ладно. Учтем, — сказал на это Макс. — Ты там посмотри, может быть, все это как-то объясняется?

— Посмотрю, конечно, — ответил Федор. — Воистину, чудны дела твои, Господи.

— Аминь! — сказал Макс, и они снова вернулись в мраморный зал.

«Богато живут, сволочи», — грустно подумала Лика, у которой начали «замерзать» ступни ног и кисти рук. Сигнал был ясен — сейчас придет боль.

Они еще несколько минут простояли в зале — и боль уже успела прийти и зажить своей привычной жизнью внутри нее — пока Вика заглядывала во все подряд двери. Лика уже не слышала, да и не слушала, что там говорит Вика и что ей отвечает Макс. Боль поднималась, неумолимая, как океанский прилив, и Лика была занята сейчас только одним: она «держалась».

«Не кричать, — вот был ее простой девиз. — Не кричать! Ни за что!»

Если уж умирать, то хоть не…

Она уже почти потеряла сознание от боли. Перед глазами стояло красное марево, в ушах — колокольный набат. Это оказалось последним, что она запомнила. Потом была только тьма…

Глава 4
ЧТО МЫ ИМЕЕМ С ГУСЯ

Он смертельно устал. Даже для его нового старого тела такие нагрузки были чрезмерны. Пятый день без нормального сна и отдыха, на ногах и на нервах, а ведь еще и побегать пришлось, и пострелять, и изверги эти…

«Не надо ля-ля, уважаемый Виктор Викентьевич, — сказал он себе, обрывая готовое стать бесконечным перечисление бед и напастей. — Списочек и длиннее изобразить можно, только ведь не в реестрике дело, не правда ли?»

Он встал из-за пульта и прошелся по просторной рубке. Места здесь было много, хоть отбавляй. Рубка была рассчитана на полтора десятка человек, но сейчас он был здесь один. Один на один с собой и с громадой крейсера. Правда, есть еще двое, где-то там, в дальней дали жилых отсеков. Объективно, не двое даже, а трое, но Лику в расчет можно не брать. Девочке хотя бы выжить, и то будет чудо, а в управлении кораблем она, по любому, не помощник. Значит, остаются они трое. Трое рядовых необученных на все про все и вершина инженерного гения империи — ударный крейсер «Шаис». Виктор таких кораблей не водил никогда. Он вообще никогда не рулил ничем крупнее штурмового бота. У него ведь и другие задачи имелись, а для всего прочего на борту всегда команда была. Коки там разные, да штурмана с академией за плечами… много народу, много должностей. На такой лайбе экипаж под тысячу лбов должен быть. Не меньше. А их трое. Виктор знал, конечно, как управляться с крейсером, но только в принципе, а не в частностях. Макс и Вика больших кораблей тоже не водили. Их уровень — яхты, скутеры, а тут…

Он достал пачку «Кента», уворованную еще в Норвегии, да так и завалявшуюся в кармане рубашки, и закурил, глядя в огромный ходовой экран, как в великанское окно, прорезанное прямо в открытый космос. За последние шесть часов скорость крейсера ощутимо возросла, но в положении звезд никаких видимых изменений еще не произошло. «И не должно, по идее», — тоскливо подумал Виктор, возвращаясь в кресло шеф-пилота.

На душе было неспокойно, пасмурно. Маята какая-то ощущалась. Неудобство. Эйфория начального этапа рекондиционирования прошла. Прошло опьянение внезапно вернувшейся молодостью и всем, что с этим связано. Пришло похмелье. Угар. Умом Виктор понимал, что это ответ организма на сопряженный стресс, вызванный взрывной перестройкой физиологии и боевым напряжением. Умом понимал, но легче не становилось, да и не только в этом было дело. Психологию ведь тоже из расчетов не выбросишь. Сама обратно влезет, продажная девка империализма.

В прошлый раз, когда со звезд на Землю вернулся, такого не было. Было бы, запомнил. Но ничего эдакого не вспоминалось. Когда вернулся, как будто заново родился. Вроде бы все помнил, что и как там, на звездах, было, в империях и эмпиреях, но только смутно помнил, как под наркозом. Потому и жизнь новую начинал легко и весело, как и положено, когда живешь в первый и последний раз. Теперь же все было по-другому. Иначе, сложнее, мучительнее. Ведь это только представить! Жил-был человек. Дело делал, любил, страдал, воевал, да мало ли чем он только ни занимался при его-то биографии. Потом состарился, приготовился помирать, давно свыкнувшись с идеей конечности человеческих сроков, а тут раз — и в дамки. Призыв, набат и все такое. И закрутилось колесо перемен, стремительных и неожиданных, заодно походя ломая и корежа построенную годами праведных и неправедных трудов психологию Федора Кузьмича. Да что там психология! А волосы, а зубы? Вроде радоваться надо. Плясать и песни петь, но это как посмотреть. Когда полезли зубы, свои, настоящие, о существовании которых давно успел забыть, Виктор чуть не взвыл. «Бедные детки!» — думал он тогда, несясь на встречу с Максом во Флоренцию. О волосах и говорить нечего. Голова чесалась так, что хоть сам собственный скальп снимай. «Да нет, — сказал он себе. — Это ты, брат, загибаешь. Терпел и радовался. Не вали все в кучу. Есть вещи и посильнее «Фауста» Гете. Есть, есть. Он семьдесят лет прожил, как Федор Кузьмич. А теперь он кто? Или что? Всплыл из небытия и уже никуда не хотел уходить, казалось, навсегда вычеркнутый из списка живых мальчик Витя Дмитриев, и это было скорее хорошо, чем плохо, хотя и больно, чего уж тут. Но только это не все. Из совсем другого небытия начали прорастать в нем аназдар Абель Вараба, черный полковник, верк командира Гарретских Стрелков; и другой Вараба, второй второй Правой руки императорского Легиона. И это в нынешних обстоятельствах было не просто хорошо, а жизненно необходимо.

Но, с другой стороны, все эти личности, прораставшие в нем, теснившиеся и конкурирующие, буквально разрывали его на части, норовя превратить его, Виктора, черт знает в кого или во что. Возможно, именно поэтому он и цеплялся за образ Феди, Федора Кузьмича, с которым худо-бедно, а прожил, почитай, семьдесят лет; с которым ему было хорошо и уютно; к которому он просто привык за долгие и непростые годы своей последней (или теперь уже предпоследней?) жизни.

«Выпить бы сейчас», — с тоской подумал Виктор. Идея ему, однако, понравилась, но реализация ее, к сожалению, зависела не от него. «Но нет таких крепостей, — сказал он себе твердо, — которых большевики не могли бы взять». Виктор повернулся к вспомогательному пульту справа от себя и запустил поисковую программу. Вычислитель довольно быстро — в считаные секунды — обнаружил Макса в одной из кухонь жилой зоны. Макс методично перекладывал в холодильник продукты, доставленные с бота сервисными роботами. Обычное, в общем-то, дело. Роботы услужливы и исполнительны, но глупы. Замудохаешься объяснять этим вундеркиндам, почему мороженых курей надо класть в одно место, а ветчину — совсем в другое, если, конечно, на них не стоит аханская маркировка.

— Привет, Геракл! — сказал Виктор бодро.

— Соскучился? — не оборачиваясь — а куда ему, собственно, оборачиваться? — ответил Макс.

— Вот именно, — согласился Виктор. — Как там наша девочка?

— Комплекс работает, — пожал могучими плечами Макс. Он, как нарочно, задержался, рассматривая какую-то аппетитно выглядевшую бутылку. — Сказал, пока не беспокоить. — Макс поставил бутылку в стенной шкаф.

— Что это у тебя? — запоздало спросил Виктор.

— Виски шотландский «Чивас Ригал». Выпить хочется? — Макс перенес на ту же полку еще несколько бутылок.

— Хочется, — не стал отрицать Виктор.

— Потерпи, — с пониманием откликнулся Макс, не перестававший тем не менее методично расставлять по местам «покупки». — Закончу, принесу.

— А когда ты закончишь?

— Ну, — Макс окинул оценивающим взглядом оставшееся несделанным, — полчаса. И… да. Пятнадцать минут.

— Не понял, — опешил Виктор. — Так полчаса или пятнадцать минут?

— Полчаса, чтобы все разложить, — обстоятельно объяснил Макс, выкладывая в холодильник большие плитки швейцарского шоколада. — И еще пятнадцать минут, приготовить закуску. Бутерброды сделаю… еще что-нибудь.

— Ладно, — согласился Виктор с обстоятельствами. А что ему, если подумать, оставалось?

— А Вика где? — спросил он.

— Полагаю, чистит перья, — не отвлекаясь от процесса, сказал Макс. — Я ее отпустил.

— Спасибо.

— Не за что.

— Ну бывай! — сказал Виктор и стал искать свою даму Йя.

Виктория нашлась так же быстро, как и Макс. Она стояла под душем, с видимым удовольствием подставляя свое божественное тело под тугие струи воды.

— Камеры в ванной следует отключать, — ворчливо заметил Виктор, любуясь своей Викторией.

— В самом деле? — Она не вздрогнула и даже не удивилась. — Но тебе же нравится?

— Мне нравится, — с нажимом на мне сказал Виктор.

— Вот и любуйся, — ответила дама Йя, поворачиваясь к нему спиной. — Ты с какой стороны?

Виктор усмехнулся и переключился на другую камеру.

— Я везде, — с усмешкой объяснил он.

— Это облегчает мою задачу, — улыбнулась Вика, снова поворачиваясь к нему задом.

— Вика, ты знаешь, что все бабы стервы?

— Не все, — возразила Виктория, выключая душ. — Но ты прав, милый. У Жирных Котов стервозность стала частью генотипа. — Она взяла полотенце и начала вытираться.

Она ему нравилась. Это правда. И смотреть на нее было чистым удовольствием. Виктор усмехнулся, представив, в какой экстаз пришли бы любители глянцевых журналов для мужчин, представься им только случай увидеть Викторию, стоявшую под душем или вот так, как сейчас, вытирающуюся после него. Хотя по возрастной категории она в модели «Космополитена» не годилась — ближе к тридцати, чем к двадцати. Но у дамы Йя было удивительное сложение. Сильные, тренированные мускулы профессионального игрока в Жизнь были практически незаметны. Только плавные линии, гладкая матовая кожа и соблазнительные выпуклости ровно там, где надо, и столько, сколько надо, там и тут. А еще пепельного цвета волосы, не крашеные, а редкого природного происхождения, удлиненное лицо и огромные серые глаза.

В общем, дама Йя была неординарно красива, и она ему нравилась. Но дело в том, что он ее еще и любил. А вот за что он ее любил, поди разберись. Виктор, однако, хотел думать, что не за длинные ноги, и не за роскошную грудь, и не за стремительную плавность движений, заставляющую вспоминать о больших кошках, пантерах, тигрицах или львицах. Хотя и поэтому тоже, вероятно. «Потому что все мы, мужики, козлы, — подумал он с печалью. — И я козел, но люблю ее, как лев!»

— Федя, ты обратил внимание, что здесь все было готово к нашему прибытию?

— Обратил, — ответил Виктор, соображая, что есть еще один пункт, по которому следовало бы прояснить обстановку. — Но это не специально для нас — я имею в виду конкретно нас, — здесь триста кают, кубриков и апартаментов в полной готовности. Ты представь, светлая госпожа, сколько это народу… Белье, полотенца… Ты придешь?

— Конечно. — Вика отбросила полотенце и пошла к двери. — Я зайду за Максом, и мы вместе придем к тебе.

Она вышла из ванной и начала одеваться. «Н-да», — с восхищением подумал Виктор, глядя, как Виктория извлекает из карманов шубы упаковки с трусиками, кофточкой и носками.

— Кстати, — сказала Виктория, разрывая пластиковый пакет и доставая оттуда белоснежные трусики, — проверь, пожалуйста. — Она натянула трусики, и от этого простого, в сущности, действия Виктора всего обдало жаром. — Может быть, наши неизвестные доброжелатели и об одежде побеспокоились. А то… — Она улыбнулась прямо в объектив. («Чувствует она их, что ли?») — Не хотелось бы каждый день стирать единственные трусы.

«Ну, положим, не единственные. У тебя небось еще пара упаковок захована, но ты права, моя радость. Проверить надо. У меня-то…»

— Приходи, — сказал он вслух. — Жду!

Виктор отключил камеру и, перейдя на голосовой режим, стал задавать вычислителю вопросы. Процедура была рутинная, всплыла в памяти, как если бы и не прошло семидесяти лет. Вычислитель без промедления начал выбрасывать на вспомогательные экраны таблицы учетных ведомостей, схемы распределения грузов, оценки их состояния, прогнозы и рекомендации. Увлекшись, Виктор не заметил, как пробежало время: и полчаса, и еще пятнадцать минут, и еще пятнадцать. (Макс ведь не мог знать, рассчитывая время, что придется делать поправку на фактор по имени Виктория.) От увлекательнейшего занятия, коим, несомненно, является учет нежданно свалившихся тебе на голову богатств («Читайте Жюля Верна, молодые люди! Старик знал жизнь».), Виктора отвлек только приход долгожданных гостей.

Свалив пакеты и емкости на пустующие кресла навигаторов, Макс сноровисто вытащил из стены, недалеко от места шеф-пилота, стол и перегнал к нему три мобильных полукресла. Вика, также споро разобравшись с принесенными Максом яствами, быстро и со вкусом сервировала стол. К тому моменту, когда, убрав с экранов справочные таблицы, Виктор подсел к столу, Макс уже откупорил бутылку и разливал виски по стаканам.

— Ну, — спросил он, закончив разливать, — что вы имеете нам сообщить, уважаемый Федор Кузьмич? Мы с дамой Викторией, — Макс положил себе на тарелку огромный бутерброд с ветчиной, маринованными овощами и сыром («А еще, елки, еврей, называется…»), — просто сгораем от нетерпения узнать захватывающие подробности ваших штудий.

Вика улыбнулась, а Виктор покачал головой.

— У тебя с головой все в порядке? — спросил он, беря стакан. — Или тоже, как у некоторых — не будем показывать пальцем, — гормоны крышу снесли? Ну, со свиданьицем! — Он приподнял стакан, приветствуя друзей, и выпил.

— У нас у всех голова кругом идет, — откликнулась с опозданием Вика. Она тоже выпила. — Рассказывай!

Макс промолчал, сосредоточенно пережевывая бутерброд, стремительно исчезнувший за сомкнувшимися зубами. «Вот же монстр! — мысленно покачал головой Виктор. — Но есть в нем особое обаяние. Не откажешь. Бабы должны просто…» — Виктор споткнулся об эту мысль, как о булыжник, и помрачнел, вспомнив о бедной девочке, лежащей сейчас в медицинском отсеке.

— Ладно, — сказал он вслух. — Слушайте. Только я кушать буду с вашего, дамы и господа, позволения. — Он ехидно улыбнулся Максу. — А то жрать хочется… — ухмылка Вике, — так, что сил просто нету терпеть.

Виктор демонстративно откусил кусок бутерброда побольше, решив, что начнет говорить, только закончив жевать.

— Полковник, у вас дурная манера интриговать по любому поводу, — сказала госпожа Йя, проследив за тем, как тщательно пережевывает Виктор пищу. — Ё, мой смарагд, налейте мне еще.

Ветерок пролетел по лицу Макса — «Именно так!» — и его светлость Ё улыбнулся госпоже младшей Йя улыбкой поощрения младших и покровительства достойным. Бутылка исчезла со стола и оказалась над ее стаканом столь стремительно, что Виктор с трудом удержал в поле зрения траекторию ее движения. Короткий толчок, и тугая струя ударила в стенку стакана — без брызг! — наполнив его сразу на треть, а бутылка оказалась уже над стаканом Виктора.

«Ну, если вам так хочется, сыграем вашими картами», — усмехнулся в душе Виктор.

— Мне следует удалиться? — Голос полковника Абеля Варабы был холоден, как сталь, а глаза мертвы, как лед.

— Ни в коем случае, аназдар! Прошу вас. — Ладонь его светлости среднего Ё легла параллельно столешнице. — Вы мой гость и друг. — Ладонь повернулась ребром к столу.

— Шуата, милый! — Голос светлой госпожи Йя поднялся и опустился, обозначив сожаление, граничащее с раскаянием. — Ты не смеешь обижаться на свою виштзой! — Интонация виртуозно выразила раздражение с оттенком извинения.

— Порезвились, и хватит, — угрюмо буркнул Виктор, «оттаивая». — Дайте доесть бутерброд. — И он с остервенением принялся пережевывать хлеб с ветчиной. Больше ему никто не мешал. Его светлость Ё меланхолично попивал виски, время от времени забрасывая в себя очередную порцию пищи, а светлая госпожа Йя, при всей утонченности ее манер, буквально сметала бутерброды с подноса один за другим. Таким образом, в течение нескольких минут за столом царило сосредоточенное молчание. Затем, вытерев губы носовым платком — салфеток на столе не оказалось, — Виктор достал сигареты и, предложив сначала Виктории, а затем и Максу, закурил.

— Итак? — спросил Макс, выдыхая дым.

— Ну что сказать? Я, собственно, только по верхам прошелся. Память у главного вычислителя знаете какая? Вот. Но, если честно, для первого раза информации вполне достаточно. Даже не знаю, с чего начать…

Виктор был смущен и заинтригован картиной, открывшейся ему при изучении памяти вычислителя. С одной стороны, они стали обладателями неслыханных, нежданных и совсем не лишних в их положении богатств, но, с другой стороны, вся эта история выглядела предельно странно. Настолько странно, что уже не радовала, а пугала даже видавшего виды («Во всех видах!») Виктора.

— Начнем, пожалуй, с главного. — Виктор посмотрел на Вику и Макса, как бы призывая их быть сейчас особенно внимательными. — Тут должен был быть обычный борт. Что-нибудь простое, незатейливое и несложное в управлении, с маршрутом в один конец — до ближайшей базы Легиона. Так было всегда, но пятнадцать лет назад кто-то поменял малый транспорт «Вектор 238бис» на «Шаис». При этом, заметьте, не сказав об этом ни единого слова мне. Но все коды доступа, заточенные под «Вектор», были аккуратненько перенесены на крейсер. Это раз. Дальше — больше. Крейсер болтается тут пятнадцать лет, и все это время, что естественно, в пассивном режиме отслеживает обстановку и все важное выкладывает отдельной графой. А важное у вычислителей определено программой. Вот программа и фиксирует… — Он увидел, как сразу насторожились оба. — В общем, так, нашу систему за это время посетили четыре раза. — Виктор увидел, что его поняли, и кивнул, подтверждая их невысказанные мысли: — Именно! Если забыли, повторю: никаких контактов с тысяча девятьсот семьдесят первого года у меня ни с кем оттуда не было, а я был все-таки координатором. Значит, что получается. Кто-то из наших в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году ставит сюда крейсер, но мне ничего не говорит. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом крейсер фиксирует заход в систему вспомогательного крейсера-рейдера класса «Кот», который выходит на орбиту Земли и болтается там полтора стандартных месяца. И на что это, по-вашему, похоже?

— Это похоже на вербовочную компанию. — Вика встала и прошлась по рубке, рассматривая приборы управления, как будто искала в них ответ на вопрос Виктора. А Виктор с замиранием сердца смотрел на нее, и все мысли его сейчас снова были только о ней.

— Вот и я так думаю, — наконец сказал Виктор. — Вербовочная компания. — Он быстро взглянул на молчавшего Макса. — Но в пятьдесят восьмом, когда Карл проводил очередной набор, я об этом знал, а в восемьдесят девятом — нет. Почему?

— Это какой Карл? — спросил Макс.

— Я думаю — Четырехглазый. Или нет? — откликнулась от центрального пульта Вика.

— Точно, — кивнул Виктор. — Четырехглазый. Но почему меня не поставили в известность? И ведь не сменили. Вообще в контакт не вступили. Шестьдесят пять дней на орбите — и ни слова, ни жеста…

— Да, любопытно. — Макс тоже встал и уперся взглядом в окно ходового экрана.

— Ты слушай, дальше еще любопытнее. — Виктор взял новую сигарету, но не закурил, а стал крутить в пальцах. — Через тридцать два часа после вхождения в систему «Кота» «Шаис» зафиксировал группу кораблей, идущих в режиме строжайшей маскировки. Он их все же засек, но идентифицировать не смог. Предположительно от пяти до девяти бортов — тяжелых классов — проследовавших внутрь системы, а спустя тридцать восемь дней — обратно. Куда они ходили неизвестно, но маршрут у них — империя.

— Ты говорил про четыре посещения. Это два или одно? — уточнил Макс, не оборачиваясь. Он смотрел в звездную ночь, в вечную ночь великого космоса.

— Два. Третье и четвертое в девяносто третьем и девяносто седьмом соответственно. В первый раз это был тяжелый крейсер класса «Леопард», во второй — снова «Кот». «Леопард» подходил к Земле и оставался там трое суток, а «Кот» месяц гулял по системе без видимой цели. Впрочем, мне показалось, что это было похоже на поисковую операцию, но я в делах флота не авторитет. К Земле он не приближался.

— Свои позывные они, естественно, не сообщали, — не то спросил, не то просто констатировал Макс, возвращаясь к столу и беря в руку бутылку. — Будешь?

— Буду, — первой откликнулась Вика, тоже возвращаясь к столу. — А при чем здесь позывные?

— При том, что корабли могли быть и не наши, — ответил ей Виктор. — Мне тоже налей.

— Думаете, кто-то в империи узнал про Землю?

— Трудно сказать, — пожал плечами Виктор. — Но, с другой стороны… три года прошло, и ничего. Никто Землю не оккупировал. Это внушает некоторый оптимизм.

— Ну что ж… — Вика аккуратно отпила из своего стакана и, посмотрев сначала на Виктора, а потом на Макса, подытожила: — И еще пара тайн. Наш вопросник стремительно удлиняется, но, по сути, для нас сейчас это ничего не меняет. Мы все в том же положении. На Земле нам делать нечего. Более того, нам там и оставаться-то нельзя. Не так ли? А в империи — переворот, и Легиона больше нет. Во всяком случае, нам так сказали.

— Вот именно, сказали. — Виктор наконец решил закурить, но обнаружил, что сигарета в его пальцах потеряла всякий товарный вид. Бросив ее в мусороприемник, он взял другую и закурил. Пока он прикуривал, воспользовавшись возникшей паузой, заговорил Макс:

— Как ни крути, в империи у нас сейчас больше шансов, чем на Земле, и там существует потенциальная возможность получить ответы на все или хотя бы на некоторые из наших вопросов. Но мы отвлеклись. Федя, а что с крейсером?

— А что крейсер? С крейсером как раз все в порядке, — ответил Виктор, готовясь обрушить на друзей новую порцию ребусов различной степени сложности. — Что такое «Шаис», вы оба, вероятно, знаете, но думаю, не все, и оценить по-настоящему не можете. Сказочный корабль! — Виктор даже прищурился, пытаясь визуально передать свое впечатление от «Шаиса». — Ударный крейсер из самых новых. Учитывая время смены поколений в императорском флоте — новодел. Корабль большой, мощный и предназначен для выполнения особых заданий. Высшая степень автономности. Ну что тут добавить? — Виктор усмехнулся. Он был не в силах коротко описать все чудеса «Шаиса». — Животное не стадное и не серийное. Хищник индивидуальной выделки. Так скажем.

Он внимательно следил за их реакцией, и, судя по тому, что он видел, оба поняли его правильно.

— Поехали дальше. На крейсер навешано очень специфическое оборудование. Нестандарт! — поднял вверх указательный палец Виктор. Он уже видел, что интерес к его новому рассказу растет в ожидаемой пропорции, и мысленно усмехнулся. «То ли еще будет», — без всякой радости сказал он себе. — Оснащение для скрытого перемещения, в том числе и в границах империи, с системами комплексной дезинформации и изменения статуса.

— Постой, постой! — встрепенулся Макс. — Это значит, что в отсутствии визуального контакта…

— Так точно! — подтвердил Виктор. — Очки можно втереть любому, кто тебя не видит глазами. Есть несколько опций: торгаш, военный транспорт, рудовоз, гражданские ремонтные мастерские… и все с кодами опознания, объективными параметрами двигателей… короче, полный набор для уверенного опознания.

— Да, — пропела Вика. — Очень интересный кораблик.

— Мне нравится, — согласился Макс, а о чем он думал на самом деле, судить по его лицу и глазам сейчас было затруднительно.

— Сейчас он тебе еще больше понравится, — пообещал Виктор. — Крейсер оснащен и снаряжен полностью и «готов» ко всему. Может принять — вот хоть сейчас! — до двух тысяч пассажиров. И это не считая команды. — Он увидел, как Макс поднял левую бровь и как Вика чуть надула губы («Вот, елки, аристократы!»), и, не давая им опомниться, продолжил: — Продовольствие, снаряжение, оружие, одежда, — он быстро улыбнулся Вике, — все! И более того. На шестом уровне развернут учебный центр, а на седьмом и восьмом — тренировочные комплексы.

— Похоже на подготовку к мобилизации, — тихо сказала Вика, озвучивая мысли, которые уже несколько часов крутились у Виктора в голове.

— Не только, — вдруг возразил Макс. — На борту Черные Камни.

— И что? — спросил Виктор, еще не уловив, куда клонит Макс.

— Сколько? — вопросом на вопрос ответил тот.

— Девятнадцать. — Виктор вдруг осознал, какое это большое число и что это может означать.

— Девятнадцать. — Макс кивнул и повернулся к Вике:

— Вика, сколько Камней есть у Йя?

— Пять, — автоматически ответила Вика. — То есть я знаю про пять.

— Пять, — снова кивнул Макс. — Ну пусть еще два-три, о которых ты не знаешь. Всего семь-восемь. У Ё — девять. Это я знаю точно. У Ю было семь. У императора, по моим данным, около трех десятков.

— И к чему ты ведешь? — Виктор над этой проблемой еще не думал, но сейчас почувствовал нечто вроде озноба от тех мыслей, что закрутились в голове.

— Я думаю, что у Легиона вряд ли было больше Камней, чем у императора. Девятнадцать Камней это и вообще много, но если это более половины того, что было у Легиона, то… Как, кстати, называется наш «Шаис»?

— Никак, — невесело усмехнулся Виктор. — Он не зарегистрирован в реестре. Только бортовой номер, который тоже, скорее всего, высосан из пальца.

Макс снова кивнул («Ну что ты раскивался!»), по-видимому, не столько словам Виктора, сколько своим мыслям.

— Это похоже не на мобилизацию, а на эвакуацию, — сказал он.

Виктор обдумал слова Макса и обнаружил, что протеста высказанная мысль у него не вызывает. Предположение удобно ложилось на всю совокупность фактов, которые были им известны.

— Ты думаешь, наши ожидали переворота? — Спросила Вика.

— Почему бы и нет, — пожал плечами Макс. — Крейсер здесь, а на нем ценности…

— Возможно, наши пытались создать резервную базу, — предположил Виктор. — Земля для этого подходит лучше многих других мест. Населенная планета, богатая ресурсами, неограниченные возможности вербовки наемников, и адрес никому не известен. Да, очень похоже на правду.

— Но они не успели… — добавила Вика.

— Если они готовились к тому, о чем мы знаем, то да. Но, возможно, у них были и другие планы, — возразил Макс.

— Какие? — встрепенулся задумавшийся о своем Виктор.

— А я откуда знаю? — удивился Макс. — Я семьдесят лет в отставке. Это я просто размышляю. Впрочем, что гадать. Запомним, обдумаем на досуге, а потом, может быть, и узнаем что-нибудь более определенное. Ты вот что, Федя, скажи: мы на этом крейсере куда-нибудь добраться сможем? Или как?

— Хороший вопрос! — улыбнулся Виктор. — И ответ, если попросту, тоже хороший. Сможем. В смысле, доберемся.

— А если не попросту? — тут же уточнила Вика.

— Если не попросту, тогда снова у нас «интересное кино» и передвижной цирк в одном флаконе. По существу, крейсер штука сложная, и управлять им как надо мы не можем и не сможем. То есть бой кому-нибудь дать или маневр сложный изобразить не по нам. Но корабль умный, и если есть программа, то он и сам по себе действовать может вполне сносно. Выйти на орбиту, сойти с орбиты… с этим мы справимся. Маршруты в него заложены, его же вместо «Вектора» поставили. И тот, кто его ставил, такую возможность, как полет без квалифицированного экипажа, предусмотрел. Но наследство от «Вектора» «Шаис» получил странное. Вроде хорошо все, а на душе неспокойно.

— Федя, давай без лирики, — попросила Вика.

— Хорошо, — согласился Виктор, вдруг почувствовавший, до чего же он устал и как хочет спать. — Хорошо. Есть семь маршрутов. Их, чтоб вы прочувствовали, повесили прямо на входную дверь главной директории вычислителя. Это чтобы мы, или еще кто, времени на поиски не тратили, а сразу знали — есть семь маршрутов, лети куда хочешь. Пять маршрутов до центральных планет империи, один — на Той'йт…

— На Той'йт? — встрепенулась Вика.

— Да, любимая, — мягко ответил Виктор. — К тебе домой. И один маршрут — особый. На Курорт.

— Курорт? — недоверчиво переспросила Вика.

— Даже так? — Макс был не просто удивлен, а, пожалуй, шокирован. — Они что там, все с ума сошли?

— Да нет, не сошли. С Курортом очень интересный казус. Там программа-луковица, принципиально не действующая без специальных кодов соединения уровней. Да вы же знаете, что вам-то объяснять! Кодировка производилась на Камне, отсюда, не раскалывается, если нет того же самого Камня и к нему того же самого оператора, который ее и кодировал. То есть маршрут есть, но его вроде как нет.

— Значит, без Курорта, — то ли с облегчением, то ли с разочарованием сказал Макс и закурил очередную — которую? — сигарету.

— Не скажи, — торжествующе усмехнулся в ответ Виктор. — Эти коды, чисто случайно, я знаю. Это мой код доступа в систему Курорта. Личный код.

— Значит, — медленно, как бы на ходу завершая осмысление услышанного, сказал Макс, — наш инкогнито строил расчет на тебя лично.

— Выходит, что так, — признался Виктор. — Ты прав. Что-то у них затевалось шибко хитрое, и расчеты были… и все такое… — Он вдруг почувствовал, что пришла настоящая усталость, та, которую называют смертельной. — Вот и Хельга с Олафом как-то… Не знаю. А потом, наверное, они просто не успели доделать начатое, и мы вместо цельной картины видим только фрагменты мозаики и никак не можем понять, что бы это значило. — Конец длинной фразы он произнес уже почти шепотом.

«Все. Кончился завод», — обреченно констатировал он.

Легкая рука легла ему на затылок. Виктория как-то незаметно для него — «О другом думал!» — подошла со спины и погладила его по волосам. «Вот и волосы пригодились, хотя по лысине было бы приятней», — угрюмо подумал Виктор, но сил вроде бы прибавилось. Чуть.

— Иди спать, Федя, — сказала Вика мягко. — И ты, Макс, иди… Только объясните, что надо делать, и идите.

— Не надо, — ответил Виктор, моля бога, чтобы она не убирала руки. — Ничего не надо делать. Дежурить будем потом, когда до империи доберемся, а сейчас «Шаис» все сделает сам. Сейчас у нас разгон. — Он посмотрел на часы. — Еще примерно пятьдесят семь минут. А потом… В общем, мы все можем идти спать. Надо только решить, куда мы летим.

— Той'йт, — сказал Макс.

— Почему? — напряженно спросила Виктория, но руку с головы Виктора не сняла.

— Там нет постоянного имперского поста, но зато есть… то есть была когда-то база Легиона.

— И там Карл! — вспомнил вдруг Виктор.

— Четырехглазый на Той'йт? — удивился Макс. — Откуда ты?..

— Он когда в пятьдесят восьмом вербовку проводил, сказал, что переводится на Той'йт.

— Ну вот, — сказал на это Макс.

— Я не против, — сказала Вика, но что-то было в ее голосе. Или это только показалось Виктору? Что-то такое. Он мысленно щелкнул пальцами, но подходящего слова не нашел.

— Я согласен. Решили? — спросил он.

Макс кивнул. Вика тоже. И Виктор, чувствовавший, что запас сил стремительно иссякает, не откладывая, подошел к главному пульту и активировал маршрут на Той'йт.

— Ну вот и все, — сказал он, оборачиваясь к остальным. — Кушать подано! Главное блюдо. Пирог с дичью. Съесть не съедим. Во всяком случае, сразу не съедим, но хоть краешек надкусим. Это обязательно!

Назад: Прелюдия ВОЛКИ И ОВЦЫ

Дальше: Интерлюдия КАК ДЕЛАЮТ МОНСТРОВ-2

Глава 3 НЕВЫНОСИМАЯ ЛЕГКОСТЬ БЫТИЯ

Интерлюдия КАК ДЕЛАЮТ МОНСТРОВ-1

Глава 4 ЧТО МЫ ИМЕЕМ С ГУСЯ