Наконец наше морское путешествие подошло к концу. С палубы корабля уже невооруженным глазом был виден порт. Не успели мы войти в бухту, как люди уже стали собираться на берегу Только наши корабли бросили якорь, как порт был забит бурлящим народом. Наши матросы стали перекликаться со стоящими на берегу. Крики радости, плач и проклятия разносились в воздухе. Толпа всколыхнулась, и несколько человек упали в воду.

Понять, что будет, если мы опустим сходни, было нетрудно. Чтобы избежать человеческих жертв, мы не стали спускать сходни, дожидаясь появления береговой охраны. Те, еле протиснувшись сквозь толпу, осторожно оттеснили ее от края причала. Выстроившись жиденькой цепочкой, они представляли собой очень слабый заслон полупьяной возбужденной толпе. Лейтенант, подойдя к краю пирса, попросил нас не сходить на берег, пока не прибудет подкрепление.

Вскоре появилась городская стража. Часть ее, пробившись сквозь толпу, усилила береговую охрану, другая проложила путь для членов магистрата и наиболее богатых купцов. Только после этого мы наконец сошли на землю. Капитан Моню, выйдя вперед, рассказал собравшимся, что люди-лягушки уничтожены. Восторг толпы было трудно передать, все смеялись и плакали одновременно. Отдельных выкриков не было слышно, все остальные звуки пропали, даже не было слышно рокота океана. Стоял единый рев. Когда он стал распадаться на отдельные голоса, я облегченно вздохнул.

“Послужат мне мои уши, еще послужат. Не хотелось бы оглохнуть в самом расцвете лет”.

Нас троих и капитанов кораблей повезли в Дом Купеческого совета, чтобы услышать более подробные объяснения. Вокруг кораблей были расставлены усиленные караулы. А моряков, сошедших на берег, окружили родные и близкие, друзья и знакомые.

Уезжая из порта, мы уже слышали пьяные выкрики:

— Победителям пить до дна! Пить до дна!

Сегодня город будет праздновать до утра, заливая вином горести и радости нашего похода.

Утром у меня было неважное самочувствие. Вчера вечером мы в ресторане Тании хорошо посидели, отметив наше прибытие. Спустившись вниз, я через силу позавтракал. Ребят нигде не было видно.

“С Шахом все понятно, он у своей девушки. Еще вчера вечером ушел к ней, оставив нас с Ваней. А где Ваня? Мы же собирались идти в порт. Надо рассчитаться с моряками и выплатить им их долю добычи. Ага, вот и он. Опять с мечами тренировался. Вместо того чтобы выпить стаканчик вина и прийти в норму, он опять занимался своей зарядкой. Теперь я знаю еще один способ снятия похмелья”.

Добравшись до порта, мы застали на кораблях только треть экипажей. Все моряки были в полупьяном состоянии. Нам пришлось ждать около часа, пока разбежавшиеся гонцы не собрали остальных. Выстроив это покачивающееся воинство, Ваня вручил каждому моряку по двадцать золотых монет.

Потом указал на три сундука, которые вытащили на палубу, и объявил:

— Эти сундуки набиты золотыми монетами. Содержание двух сундуков — эта ваша добыча, храбрые моряки. Вы заслужили ее, уничтожив врага. Деньги из третьего должны быть распределены между семьями погибших. Этим займутся капитаны. Вы согласны?

После этих слов моряки разразились радостными криками. Толпа, собравшаяся на пирсе, поддержала их одобрительным ревом. Чайки, потревоженные криками, поднялись в воздух. Со всех сторон слышались крики:

— Не забудьте нас, когда снова пойдете в море! Как насчет капитанства, ребята? С вами мы всех возьмем на абордаж!

Вперед вышел Моню с двумя капитанами и поднял руку. Толпа замолчала, и вдруг в едином порыве вверх взметнулись сотни сабель. Яркие солнечные блики сверкали на клинках моряков, и, касаясь острых лезвий, отражались многочисленными лучиками. Сотни голосов слились в единый крик:

— Мы с вами навсегда, ребята!

Кругом были суровые, обветренные лица, но глаза моряков смотрели на нас с каким-то детским обожанием.

Капитан Моню, подойдя к нам, негромко сказал:

— Это старинный морской обычай. Так издавна моряки клялись в верности наиболее храбрым и удачливым капитанам.

Услышав это, Ваня сделал шаг вперед и громко повторил:

— Мы с вами навсегда, ребята!

И на его клинках засверкало солнце. Тут матросы не закричали, они взревели.

Наши моряки, подхватив нас на руки, сошли по сходням на берег под восторженные крики толпы. Не успели мы встать на ноги, как нас окружили люди, каждый из которых пытался дотронуться до нас “на удачу”. Объятия, приветственные крики, протянутые стаканы вина — все это закружило меня, не давая опомниться. Только устроив триумфальное шествие по портовым кабачкам, мы смогли наконец вернуться в гостиницу.

Три дня город праздновал. Праздновали не только моряки, но и купцы. Для нас устроили большой праздничный вечер в Доме Купеческого совета. Там преподнесли нам подарок — десять тысяч золотых монет. От благодарного купечества. Там же мы получили десятка два приглашений от отдельных купцов и от компаний. Потом был великолепный фейерверк и массовые гулянья до глубокой ночи. Праздник удался на славу.

Гастон был на седьмом небе от счастья. Ему наперебой предлагали участвовать в различных торговых сделках.

Так пролетели две недели Весело, празднично, легко. Мы наслаждались покоем. Ходили в гости, просто гуляли.

Как-то вечером мы сидели в гостиной Гастона. Пламя камина отражалось маленькими язычками пламени на гранях бокалов и на бутылках, стоявших на низком столике. Я вольготно развалился в мягком кресле и с удовольствием смотрел на огонь. Разговаривать мне не хотелось, и я вполуха слушал негромкий спор Шаха с хозяином дома. Но вот в дверь постучали. Вошедший слуга доложил, что к хозяину пришли по очень важному делу.

Вернулся тот нескоро и был весьма задумчив. Мы старались не обращать внимания на его изменившееся настроение — мало ли что может случиться у человека. Торговое дело хитрое. Но он становился с каждой минутой все мрачнее, а когда стал отвечать невпопад, мы поняли, что дело плохо. На вопрос Шаха, что случилось, он некоторое время молчал, а потом его будто прорвало. Оказалось, что уже три недели в городе творится что-то непонятное. Не с кем-нибудь, а с самыми богатыми купцами. Они своими руками отдают деньги и драгоценности. Но кому? Они не знают сами. Сколько ни расспрашивают стражу, слуг или домочадцев, никто ничего не видел. Даже когда их ограбили, они не могут определить. Все идет своим чередом, пока в один прекрасный день купец не залезает в свой тайник и не видит, что он пуст.

— Это, наверное, работа серых, — предположил я.

— Нет, не может этого быть. Уже давно серые слуги у нас вне закона. С тех пор, как мы узнали, что они ходят на кораблях вместе с пиратами. Тем более что их легко узнать по глазам. Их ни с кем не спутаешь. Такие глаза только у сов бывают. Тут какие черные колдовские силы замешаны. Сейчас ко мне приходил купец, мой компаньон по торговле. Он только что обнаружил, что его тайник пуст. Спрашивал совета: что делать? А что я могу ему посоветовать? Раз его ограбили, следующая очередь моя. Теперь я жду, когда меня самого ограбят. Вот такие невеселые дела у нас творятся. — Его голос звучал тоскливо и обречено.

— У каждого богатого купца у ворот стража. Днем толпятся клиенты, приказчики и слуги. И никто ничего не видит. Так не может быть. Кто-то что-то обязательно видел. Просто надо правильно допросить, начал рассуждать Шах.

Спорить с ним никто не стал. Все обдумывали его слова.

“Знаю, знаю, как ты допрашиваешь. Крики людей, которых ты допрашиваешь, слышны за километры. Честно говоря, допрашиваешь ты только по делу. Но все равно мне это не по душе. А сам? Кто полтора десятка людей развесил на крепостной стене? Это как называется? А с другой стороны посмотреть, это разве люди были? Ну ладно, ладно, кровожадный я. Зато сколько во мне благородства и душевной чистоты? Одно другое и уравновешивает. А если без шуток, то вроде хорошие дела делаем. На благо людей. Но от этих хороших дел почему-то кровавые следы остаются”.

После этих мыслей настроение у меня испортилось. Да и разговор стал каким-то вялым и неинтересным. Все не столько говорили, сколько думали. Гастон предложил нам переночевать у него. Голос был жалкий и неуверенный, и я согласился. Ребят не пришлось уговаривать, и мы вместе поднялись в гостевые комнаты. Ночью я спал плохо, мучили кошмары, несколько раз просыпался.

Утром меня разбудили голоса. Проснулся я не выспавшимся и каким-то разбитым. Выглянул в окно, выходящее во двор. Там уже вовсю шла работа. Приказчики что-то доказывали одному клиенту, другому предлагали образцы товаров. По двору во всех направлениях сновали слуги. Жена Гастона, стоя на крыльце, давала распоряжения служанке, отправляя ее на базар. С улицы доносились крики разносчиков. Город уже проснулся, пора и мне подниматься.

Выйдя во двор, я стал наблюдать, как приказчики работают с клиентами. Под навесом стояло несколько столов. За ними сидели приказчики. Здесь они принимали крупных клиентов. Сам Гастон принимал особо важных клиентов в своем кабинете. Он, конечно, не состоял в десятке самых богатых купцов города, но к его мнению прислушивались в Купеческом совете.

Только я собрался идти завтракать, как мое внимание привлекла группа нищих. Это настолько часто встречающееся явление, что обычно не обращаешь на них внимания. Но сегодня у меня было плохое настроение, страшно хотелось сорвать его на ком-нибудь.

Глядя на них, я подумал с раздражением: “С утра пораньше приперлись, попрошайки. На помойке вам место, а не среди нормальных людей”.

Группа нищих состояла из двух слепцов и мальчишки Одеты они были в лохмотья, а через плечо у каждого была перекинута большая сумка. Глаза закрывали широкие черные повязки. Стражник не только пропустил их, но и кинул мелкую монетку в протянутую мальчишкой шапку.

“Вот раззява! Пускает во двор всяких. Гнать их палкой надо! За что ему деньги платят? Нет, надо сказать Гастону, что у него не стражник, а мешок с дерьмом. — Ядовитая ухмылка проскользнула по моему лицу. — Придут вот такие под видом нищих, ограбят, убьют, и никто даже внимания не обратит”.