Мамаша – столь грубое прозвище носила прелестная пышногрудая и чернобровая чаровница, давно отошедшая от постельных трудов, но при желании способная и сейчас вскружить голову любому мужчине… при условии, что у него достанет денег оплатить столь недешевое удовольствие.

Пока седобородые мудрецы ищут формулу любви, Мамаша Ло давно ее вывела и даже установила фиксированные денежные эквиваленты – для себя и для каждой из своих девушек.

Ее настоящее имя Лора Купер. Умна, красива, беспринципна, безжалостна и опасна. Скорпион в клумбе с цветами.

Но даже скорпионов беда не обходит стороной.

Вслед за Мамашей из дверей борделя («мы нараспашку и днем, и ночью… особенно ночью»), пятясь, вывалились трое крепко сбитых молодцов. У одного с запястья свисало на ременной петле орудие ремесла – кожаная колбаса, туго набитая морским песком. Сутенерская дубинка. При случае таким инструментом можно в два счета и без риска проломить череп, выбить дух из любого клиента, вздумай он бузить, обижать девушек или – самый большой проступок на территории Мамаши – отказаться платить по счету.

«Мальчики» Лоры, присматривающие за порядком в заведении.

По правде сказать, вывалились только двое – третьего они уже волокли под микитки. Бедолага негромко подвывал от боли и оставлял за собой темно-влажный кровавый след. Правая нога бессильно волочилась по земле, распоротая сразу в нескольких местах. Со стороны это выглядело так, будто кто-то намеревался снять плоть с кости, как снимают лютецианский расстегивающийся чулок. Кровоточил также и левый бок – дешевый суконный камзол весь пропитался кровью.

Парню изрядно досталось.

«Мальчики» аккуратно опустили товарища на землю и теперь растерянно переминались на месте, озираясь по сторонам и явно не зная, что делать дальше. На обеих физиономиях застыло самое что ни на есть несчастное выражение. Приложить дубинкой по темечку излишне расшалившегося или же неплатежеспособного клиента – это одно, а иметь дело с тем, что буйствовало внутри… на такое пороху не хватало.

– Сет!

На мое несчастье, Мамаша Ло оказалась зоркой и свой шанс не проглядела.

Я зло сплюнул. У, глазастая.

– О, Сет! Какое счастье, что ты здесь! Хвала Небесам!

– Погуляли… Кровь и пепел!

Я потянулся к извозчику, чтобы приказать ему поворачивать да убираться отсюда поскорее, но не успел.

С проворством, удивительным для ее тяжелых пышных форм, Мамаша Ло помчалась к экипажу. Ее длинные, гладкие и очень дорогие ноги так и мелькали меж разрезов струящейся полупрозрачной юбки из воздушного анчинского шелка. Удивительно, как быстро эта эльфийская мода на юбки без обручей завоевала популярность в Блистательном и Проклятом.

Я вздохнул.

Мамаша, видимо, вконец ошалела, раз забыла думать, что обращается к Древней крови – вот так вот, без обиняков.

– Сет, милый мой, усмири ее! Усмири, ради всех святых! Она же… она же всех в куски рвет!

Унизанные перстнями пальцы Мамаши Ло вцепились в дверцу экипажа: так утопающий вонзается в борт лодки – насмерть, не оторвешь. Злясь все больше, я с трудом удержался, чтобы не грохнуть по ним кулаком, перемалывая тонкие косточки фаланг в мелкое крошево.

– Спаси мое заведение, Сет! – на всю улицу кричала хозяйка борделя, некрасиво разевая карминовый рот. – Ты знаешь, я в долгу не останусь! Любые девочки! Или сама, если только захочешь…

Тут Мамаша заглянула в глубь экипажа, увидела Таннис, недоуменно вскинувшую брови, и какие-то остатки здравого смысла проснулись в ее взбалмошной голове.

– Деньги! – отшатнувшись назад, выкрикнула хозяйка борделя. – Деньги, Сет! Любая твоя ставка!

– Тьфу на тебя, Лора, – укоризненно произнес я. – Ты совершенно не вовремя.

– Прости меня, прости! – торопливо забормотала Мамаша Ло, продолжая цепляться за дверцу и быстро перебирая ногами, чтобы не отстать от тронувшегося экипажа. – Но умоляю, Сет, спаси! Если сейчас заявится стража, меня отправят на рудники. Прошу! Ты должен покончить с ней, пока не поздно…

Я не смог удержаться от ухмылки.

Представить эту статную синеглазую фурию с ее пышными бедрами и грудью, способной лишить покоя даже самого стойкого святошу, на какой-нибудь каменоломне или посреди серебряных рудников орудующей киркой оказалось выше моих сил. Она же, наверное, и слова-то такого не знает – «кирка».

Кроме того, внутри наверняка оставались люди – девочки Мамаши и не проспавшиеся с ночи клиенты, предпочетшие бегству игру в прятки. Если на кого-нибудь из них наткнется разъяренная… она, орудующая внутри борделя, счет этого города к Лоре Купер только увеличится. Да и мне подобное совсем не нравилось.

Если каждое отродье будет крушить смертных направо и налево, что останется Выродкам?

Опять же были упомянуты деньги и прозвучали прочие посулы.

– Aue, Лора. Твоя взяла.

Вздохнув, я все-таки положил руку на перевязь шпаги и обернулся к Таннис:

– Прости, девочка, ничего у нас сегодня не выйдет.

Полуэльфка печально покачала головой и развела руками.

В ее взгляде, обращенном на Мамашу Ло, чье декольте – неприлично глубокое, прям Дарготова впадина, – вызывающе напирало на дверцу экипажа, не было ни ревности, ни негодования, ни обиды. Эльфийки вообще плохо умеют ревновать… равно как и хранить верность.

Быстро приложив пальцы к губам Таннис, я виновато улыбнулся и выпрыгнул из экипажа, одновременно подхватывая сложенную в углу боевую сбрую. Пистоли-кинжалы агрессивно брякнули.

– Поворачивай обратно, старый. Вези откуда забрал.

Старичок-возница поймал брошенный ему серебряный флорин с ловкостью ящерицы, заглатывающей муху.

– С нашим удовольствием, ваш-высоко-блаародие! С нашим удовольствием! – не скрывая облегчения, забормотал он и принялся торопливо перебирать поводья. – Довезем вашу леди с нашим тщанием!

Я уже не обращал на него внимания – шагал в сторону борделя, на ходу затягивая ремни перевязи и застегивая металлические пряжки. Мамаша Ло семенила рядом, волоча юбку по грязной брусчатке. Кося краем глаза, я видел, что хозяйке знаменитого борделя на бульваре Двух Соборов очень хочется взять меня под руку, дабы все могли уяснить – эвон кто готов прийти ей на выручку чуть ли не по первому зову! Останавливало ее уж слишком мрачное выражение моей физиономии и опасение схлопотать по своей.

– Прости, Сет, я не хотела портить тебе день. Прости, дорогой, – бормотала Мамаша на ходу. – Она, ну, твоя дама, эльфийка, да? Это хорошо! Это ничего тогда – что я так бесцеремонно. Эльфы не ревнуют, Сет. Поверь мне, у меня работали такие девочки, я…

– Лора, – негромко позвал я.

– Да, милый? – с готовностью, подразумевающей много больше, чем просто внимание, откликнулась содержательница борделя.

– Заткнись, ради всех святых!

Мамаша Ло послушно замолчала. На лице ее не промелькнуло и тени обиды. Оно и понятно: профессия не располагает надувать губы без должного повода.

А насчет Таннис я, собственно, и не волновался. Она никогда не ревновала и, возможно, действительно не очень-то умела это делать. Эльфы, как объяснял мне во время совместной попойки Джад, весьма просвещенный в вопросах женского пола, промискуитетны. Что значит сие умное слово, я прежде не знал, но из путаных объяснений племянника уяснил: речь идет о чем-то вроде природной неразборчивости в связях. Брачные союзы эльфов носят пожизненный характер, однако в поисках идеальной пары они могут перебирать варианты до бесконечности. И то, что люди принимают за проституцию и распущенность, рассказывал Джад, для sidhe всего лишь возможность ускорить процесс выбора.

Разглагольствуя о женщинах в целом, и об эльфийках в частности, Джад тогда понятия не имел, что Таннис я взял прямо с улицы, где полуэльфка как раз тем и промышляла – продавала свое тело людям, готовым платить за экзотику. И поиском постоянного партнера, на мой взгляд, там не пахло.

Глухонемая полукровка, не принятая своим народом, не имеющая покровителя, она просто пыталась выжить в Блистательном и Проклятом. Как умела.

Возможно, Таннис занималась бы этим и по сей день, не случись ей попасться на глаза такому же полукровке, как она сама, – мелкому уличному бандиту по кличке Волчий Хвост. А Хвосту и нескольким мерзавцам, ходившим у него в подручных, в свою очередь случилось попасться на глаза уже мне, причем в момент, когда я пребывал в очень плохом расположении духа.

Возникла короткая стычка, и избитая едва не до смерти девушка досталась победителю в качестве трофея.

Не знаю, как обстояло дело у моей полуэльфки с этой самой промискуитетностью, но свой уличный промысел Таннис оставила с готовностью и облегчением, и я честно не думаю, что абсолютное большинство женщин на ее месте разделило бы такой выбор. Я прямо слышу их голоса:

– Остаться жить с мужчиной Древней крови? С Выродком?! Да ему завтра может взбрести в голову разделать тебя, как свиную тушу! Уж лучше обратно на улицу!

Поначалу я относился к Таннис как к экзотичному домашнему зверьку, взятому на содержание, пока любопытство не уймется, и всерьез намеревался выставить за дверь, как только надоест. Или продать кому-нибудь, что было бы естественно для любого другого Выродка. А потом привык. В поведении тихой полуэльфки обнаружилось некое умиротворяющее постоянство, которого так не хватало мятущейся душе Слотера.

Ладно, не время сейчас для высоких материй – надо поработать по специальности. Разгрести очередную кучу дерьма.

– Что там происходит? – хмуро спросил я, покосившись на Мамашу Ло. – Кто эта «она», которую ты просишь остановить?

– Суккуба, Сет, – жалобно всхлипнула женщина. – Моя ручная суккуба.

Черт.

Лора Картер славилась тем, что умела удивить даже видавших виды мужчин.

– Понятно, – кисло усмехнулся я. – Теперь, видимо, уже бывшая ручная.

– Ты не представляешь, как это ужасно, дорогой! – всплеснув руками, запричитала, расчетливо колыхая бюстом, хозяйка борделя. – Такая хорошая девочка, такая востребованная, работящая, ласковая.

Ага, ласковая. Пока на шее исправный ошейник контроля, вся прирученная нечисть – ласковая да работящая, но стоит ему дать слабину – и начинается та еще чертовщина.

– С клиентами чудеса творила, – продолжала тараторить Мамаша Ло. – И вдруг…

– Как тебе удалось заполучить суккубу? Насколько я знаю, Ковен очень редко выдает лицензию на отлов таких демонов. Это тебе не примитивные импы, таких непросто контролировать долгое время.

– Я… ну, знаешь, Сет, тут не все так просто… – Мамаша никогда не лезла в карман за словом, а тут вдруг сбилась с тона.

– Лора! – негромко, но предупреждающе рыкнул я.

– Ну… я не думаю, что она была вызвана и схвачена совсем законно. То есть я уверена, что тут обошлось без всякого Ковена. Нашлись… э… люди, которые предложили мне эту девочку в обмен на солидный процент от барышей, что она принесет.

У меня мелькнула мысль развернуться и зашагать в обратном направлении.

Нелицензированная суккуба в самом центре Ура! На бульваре Двух Соборов! Да такого хватит, чтобы две жизни на рудниках провести!

– Конечно, пришлось подсуетиться, чтобы выправить кое-какие бумаги в Магистрате, обставляющие все более-менее официально. Даже лично пришлось потрудиться, хотя ты знаешь, я давно отошла от таких дел. – Последнее Лора сообщила не то с гордостью, не то с ностальгической ноткой в голосе. – Ты должен меня понять, Сет, деньги огромные!

– И все же она у тебя – нелегальная?

– Ну что ты, дорогой… – начала было Мамаша, но тут же осеклась. – Скажем так, не совсем легальная. То есть если глубоко не копать, то никаких проблем с законом не будет.

– Лора, ты совсем тронулась? Сколько трупов у тебя в заведении? Три? Четыре? Проблемы уже есть! Весь бульвар вопли слышит!

– Нет-нет-нет! Если мы успеем спрятать суккубу… или убрать ее тело до появления стражи, я смогу сделать так, чтобы на все закрыли глаза. Деньги, девочки, связи, грязные истории про кого следует и не следует… У меня получится!

Я хмыкнул и смерил ее долгим изучающим взглядом так, словно видел в первый раз.

– Знаешь что, Лора? Из тебя получился бы хороший Выродок! Кое в чем ты не уступишь никому из моей родни.

У нее действительно получится.

Если успею.

– Так возьми меня замуж, Сет, – достойно выдержав этот взгляд, ответила Мамаша Ло, и я не понял, шутит она или говорит серьезно. – Ты разве не слышал, что из отставных шлюх получаются лучшие жены?

Я не нашелся с ответом. К счастью, мы как раз подошли к дверям разгромленного борделя, и тема разговора сменилась сама собой.

Двое «мальчиков» все так же бестолково топтались рядом, поглядывая на меня с уважительной опаской, а третий все так же истекал кровью у их ног.

– Перевяжите его, олухи! – скомандовал я. – Следите за дверьми и окнами. Если что-то выскочит… сами знаете что, – постарайтесь запомнить, в каком направлении оно будет удирать. У меня нет никакого желания натравить на город разъяренную суккубу, спасая ваши задницы… даже такую чудесную, как твоя, Лора. И никого не впускайте внутрь!

– А если кузнечики прискачут… – замямлил один из верзил, но тут же заткнулся, ошпаренный моим раздраженным взглядом.

– Никого.

Кузнечиками на улицах звали молодцев из городской стражи – за серо-зеленые мундиры и привычку «прискакивать» в самый неподходящий момент. Либо слишком поздно, либо слишком рано.

– Ты уж постарайся, дорогой, – рисуясь перед собственными вышибалами и сгрудившимися на почтительном отдалении полуголыми девочками, рабочим голосом замурлыкала хозяйка борделя. – Ты же знаешь, я внакладе не останусь.

Я вздохнул и покачал головой.

Ох, Лора…

Суккубы – опасные противники. Быстрые, сильные, коварные.

Пару раз я имел с ними дело и могу с уверенностью заявить: не самая легкая работенка выпадала. Во время последней заварушки одна из этих блудливых дьяволиц, будучи застигнутой в будуаре баронессы ад’Шир, едва не похитила мое сердце. И не то чтобы образно, а как раз натуральным образом – норовя голыми руками разорвать грудь и выломать ребра.

Против таких созданий не стоит бросаться очертя голову.

Несколько секунд я постоял перед дверьми, собираясь. Покрутил шеей, поводил плечами, разминаясь, словно ярмарочный борец перед тем, как войти в турнирный круг. Затем быстро пробежал пальцами по рукоятям и рукояткам своего арсенала, проверяя, все ли под рукой, все ли надежно закреплено в ножнах и подсумках, до любого ли пистолета или клинка я могу свободно дотянуться.

Арсенал – снова не образное выражение или там метафора. Мой арсенал – он арсенал и есть.

Я давно завел привычку, выходя из дома, вешать на себя столько оружия, что хватило бы на целый отряд наемников. Что поделать, издержки профессии. И потом, я ведь большой, на мне элементарно можно много всего разместить.

Для начала две пары пистолетов.

Первая – «громобои»: массивные двуствольные пистоли, превосходящие по мощи иной мушкетон. Огромные ручные пушки, заряженные пулями размером чуть ли не с грецкий орех. Они не отличались большой точностью, зато зарекомендовали себя просто незаменимыми при столкновениях вплотную, нос к носу, когда нет места размахнуться шпагой. Оба я носил в набедренных подсумках, для удобства прихваченных ремнями повыше колен.

Вторая пара – одноствольные «единороги». Более длинные, изящные, даже украшенные резьбой по рукояти, они держались в специальных креплениях на поясе – каждый параллельно талии. Один я заряжал серебряной пулей с хулительной руной, выцарапанной жрецом-малефиком Черной церкви, а второй – залитым свинцом кусочком сандаловых четок, освященных в мессианском соборе. Четки, в свою очередь, были украдены по случаю из могилы какого-то святоши, почитаемого Строгой церковью. Я не большой ценитель мистического оружия – предпочитаю действовать холодной сталью, свежевыструганным колом, а то и голым кулаком, но иной раз есть прок и от подобных «гостинцев».

Любой из пистолетов я мог выхватить с одинаковой легкостью в одно мгновение, в чем, кстати, регулярно практиковался.

За пистолетами настала очередь холодного оружия.

В ножнах за спиной крепилась дага под левую руку – длинный узкий четырехгранный клинок, способный пробить любой нагрудник. Его обрамляла витая гарда с крючками для захвата вражеской шпаги. Дагу изготовил и подогнал под мой хват лучший кузнец во всем Уре – мессир Гагниус Йеха, мастер из Северного Тарна, прозванный за свое искусство Отцом Мечей.

Еще один клинок – зловещего вида серебряный кинжал-акинак – крепился в специальных нательных ножнах под мышкой. Его я изготовил собственноручно: рукоять выточил из берцовой кости оборотня, а по лезвию злой вязью пустил шесть угрожающих рунических чар, вместе свивающихся в седьмое, убийственное по своей силе заклинание.

У него даже имелось собственное имя.

Дагдомар, Пепельный Жрец.

Это имя и (что куда более важно) вечноголодная сущность, заточенная в колдовском кинжале, ранее принадлежали демону, в чьей лимфе я остудил оружие, впервые вынув из горна. Пришлось немало повозиться, прежде чем удалось приготовить нечистого к жертвоприношению. Вызванный из Преисподней рогатый мерзавец с пупырчатой кожей и клыками длиной в ладонь оказался на редкость свирепым и прытким созданием. Три рваных шрама, идущих у меня по спине от лопатки и почти до бедра, – лишнее тому подтверждение.

Шпага, до поры дремлющая в длинных и широких ножнах на перевязи, выглядела гораздо проще. Специально для меня Джад выкрал ее из гробницы Тора Бесоборца – одного из величайших уранийских героев прошлого. Недавно его даже канонизировали как святого, а в бронзе отлили чуть ли не при жизни. Ну еще бы! Именно Тор Ваннаген, свирепый бретер и наемник, спас почти половину города во время кровавого Бунта нечисти, когда прирученные инфернальные твари и поднятые из могил трупы вырвались из-под контроля и обрушили всю накопленную ненависть и злобу на вчерашних хозяев, разрывая их на части. Собрав вокруг себя горстку людей, Тор сначала прекратил всеобщую панику, а затем организовал и возглавил городское ополчение, которое держалось, пока в город не вошли войска, загнавшие освободившихся мертвяков, восставших демонов и прочую пакость обратно в темные углы и государственные казематы, где те прозябали прежде. За что и удостоился великих почестей, славы и отдельной гробницы после смерти.

Учитывая, сколько железного хлама, якобы принадлежавшего герою, было свалено в той гробнице, никто, быть может, и не заметил бы пропажи. На нашу беду, прямо во время похищения реликвии у племянника похмельным голосом заголосила над ухом муза. Верный ее зову Джад не удержался и испохабил стены усыпальницы героя низкопробными стишками, рифмуя пакостное с пошлым и скабрезное с гадким.

В результате стражи порядка разве только носом землю не рыли в поисках святотатца, дерзнувшего осквернить покой Тора-спасителя, а шпаге Бесоборца пришлось лет пять проваляться у меня без дела, ибо носить ее на поясе представлялось делом неразумным даже для Выродка.

Со временем история с осквернением гробницы забылась, а оружие Тора прижилось у меня на бедре. Вдоль его клинка тоже тянулись кое-какие руны, но особой силой они не отличались. Шпага внушала трепет и уважение сама по себе – как изделие гениального мастера-оружейника, чье клеймо, правда, никто не смог опознать. Великолепно сбалансированный клинок отличался пружинной упругостью, а его тяжести вполне хватало, чтобы при нужде рубить, как саблей. Один звук, с которым оружие выходило из ножен, – протяжное угрожающее металлическое «зззыыыык!» – холодил кровь. Не шпага, а настоящий эспадрон, каких уже не делают. С таким не страшно выходить как против смертных мужей, так и против бессмертных тварей.

Серебро, колдовство – все это на крайний случай. Обычно достаточно холодной ярости и доброй стали.

Для полной экипировки не хватало еще кое-каких мелочей, но одной несчастной суккубе и всего вышеперечисленного колюще-режуще-стреляющего добра будет вполне достаточно. Честно говоря, я сомневаюсь, что любой другой вояка, навешав на себя столько железа, сумел бы вообще пробежать хотя бы сотню шагов, не свалившись под его тяжестью!

Что ж, ритуал осмотра закончен. Все в порядке: все пряжки застегнуты, ремни подогнаны, ничто не болтается, хоть и брякает весьма воинственно и зловеще.

Отлично!

Самое время загнать Мамашу Ло в долги, которые, как известно, платежом красны.

Я шагнул за порог борделя и быстро пересек холл, украшенный фривольными, но не самыми пошлыми, а где-то и вовсе талантливыми фресками и картинами. Стремясь прослыть женщиной тонкой и просвещенной, Лора не гнушалась брать натурой с нищих дарований, полагающих себя великими талантами, и пару раз не прогадала. Особенно с молодым художником по имени Дориан Гоа, который буквально три года назад вдруг стал очень популярен и оттого крайне дорог. Вот, кстати, его картина висит – спящая купальщица или что-то в этом духе.

Миновав дремлющую на холсте девицу, я поднялся на второй этаж и оказался посреди хаоса, замешенного на растерзанной обнаженной плоти и потоках крови. Судя по кровавым отпечаткам и следам, суккуба успела убить никак не меньше троих и еще многих ранила. Вырвавшись из-под контроля, она кровавым вихрем пролетела по коридору, полосуя когтями всех и каждого, кто встречался ей на пути.

Вот рыхлый рыжий клиент со спущенными бриджами – сидит в луже крови и дерьма, прислонившись к стене и, казалось, все еще пытается удержать внутренности, расползающиеся из рваной раны на животе. Вот другой клиент с разорванной глоткой – аж позвонки видать. А там скорчилась голая работница Мамаши, истекшая кровью: десятки длинных порезов выглядели так, словно их нанесли отточенными до бритвенной остроты серпами, – резаные и глубокие.

На звук уверенных тяжелых шагов из комнатки для уединения высунулась растрепанная девичья головка с широко распахнутыми, блестящими от страха глазищами. Я прижал палец к губам и сделал ей знак притихнуть, но девица слишком натерпелась. Взвизгнув, она выскочила из комнаты и побежала по коридору – тоненькая, гибкая и в одних сползающих чулках.

На мгновение я отвлекся: опустил пистолет, желая удостовериться, что девка благополучно доберется до конца коридора и спустится вниз, и это едва не вышло боком. Ближайшая дверь слетела с петель, высаженная ударом такой силы, словно к ней приложился кулаком топтун или скальный великан-велет. В следующее мгновение я низко присел, пытаясь уберечься от огромного бесформенного снаряда, запущенного в мою сторону.

Бу-ум-м!

Изломанное мужское тело тяжело влепилось в стену позади меня. Звук страшного удара заглушил треск, с каким ломались кости и рвалась плоть, раздираемая их осколками.

Брошенный труп зацепил меня лишь самую малость – болтающаяся кисть хлестнула по лицу, не причинив особого вреда, но на долю секунды ослепив и помешав толком прицелиться в нечто, рванувшееся в коридор следом. Нечто смуглое, окутанное ореолом длинных иссиня-черных волос и настолько быстрое, что ничего больше разглядеть и не удалось.

Пистолет дернулся в руке, посылая пулю и окутывая воздух дымом, но, уже нажимая спусковой крючок, я знал – промах! У любого стрелка время от времени появляется такое чувство. Эхо выстрела, гулко бухнувшего в коридоре, раскатилось по всему борделю, достигнув самых потаенных уголков. Те посетители и девочки, что затаились по комнаткам, когда началась резня, потеряли остатки выдержки и кинулись наружу. Кто-то решил, что подоспела стража, у кого-то просто сдали нервы. Вымершее (в прямом и переносном смысле) заведение Мамаши Ло вдруг наполнилось беготней и криками.

Дальше все развивалось невероятно стремительно.

Чертыхаясь, я рванул за взбесившейся «девочкой» Мамаши Ло. Пересек коридор, свернул за угол, и, перескочив через бьющееся в конвульсиях тело, под которым уже расплывалась багряная лужа, погнал демоницу в левое крыло здания. Там посетители борделя, пресытившиеся играми плоти, обычно развлекали себя игрой в карты и коктейлями. В силу незаконности иных игр, а также на случай, если вдрызг проигравшийся или пойманный за шулерством клиент попытается сделать ноги, окон там не имелось. Единственным выходом служила спрятанная за фальшстеной лестница, выводившая к черному ходу, но о ней знали лишь немногие гости Мамаши – из числа тех, кому не пристало заходить с парадного входа.

Суккуба, ясно-понятно, в их число не входила, однако если дать ей время оглядеться по сторонам, чего доброго может и сориентироваться. Поэтому я прибавил ходу, тяжело бухая подкованными башмаками, размахивая пистолетом и зверски рыча. Суеты и паники, что царили вокруг, это ничуть не уменьшало, но по крайней мере заставляло полуодетых, полураздетых, а то и совсем голых людей убраться с дороги со всей возможной поспешностью – без лишних пинков и затрещин.

Убегающая смуглянка так не миндальничала: любой, кто попадался ей на пути, некстати выбравшись из укрытия, отлетал в сторону, едва успевая вскрикнуть, – словно тряпичная кукла, мотающая руками-ногами. Чаще всего он с глухим стуком впечатывался в стену и безвольно сползал по ней на пол – мешок переломанных костей и разорванных внутренностей – или сносил собой хлипкую дверь в одну из комнатушек заведения Мамаши Ло и успокаивался уже там. Этим летунам, надо сказать, еще везло: дважды мне приходилось пробегать мимо тел, посеченных когтями, каким позавидовала бы самая злобная росомаха.

Уже семь или даже восемь убитых! Да Мамаше Ло придется работать наравне со своими девочками, чтобы замять этот скандал…

Я почти загнал беглянку в угол, когда та вдруг выкинула финт – длинным прыжком взлетела на стену и, пробежав по ней параллельно полу, точно гигантский таракан, приземлилась на пол уже у меня за спиной.

Мы наперегонки рванули обратно в коридор и, не сталкиваясь уже ни с кем, в мгновение ока пересекли его. Казалось, более легкая и длинноногая дьяволица, не обремененная добрым пудом железа, имела преимущество, но как раз собственная быстрота и сыграла с ней злую шутку.

Коридор сделал резкий поворот, выводя на лестничный пролет, и внезапно закончился – так внезапно, что беглянка с размаху налетела на стену, тяжело шлепнув по ней тугим бюстом и сочным бедром. Толчок отшвырнул ее назад, сбил с ритма, заставив замешкаться. Всего-то секунда, но мне хватило, чтобы, ловко обогнув угол, выскочить прямо на беглянку и упереть дуло «единорога» в красивое лицо, искаженное гримасой ненависти и страха.

– Стоять, кур-рва! – торжествующе клокотнуло в горле. – В ствол забита серебряная пуля! Хватит даже для твоей головы!

Тяжело дыша, работница Мамаши Ло замерла.

Все, набегались. Теперь будем играть.