Доктор Тавик Шу удрученно покачал головой и, неловко наклонившись (мешал протез), маленькими ножницами перекусил нитку, стягивавшую края раны. Блестящие заостренные кусочки металла щелкнули перед самым глазом. Я моргнул и поморщился, чувствуя, как натягиваются швы.

– Вам повезло, мессир, – вздохнул бакалавр медицины, протирая ножницы тряпочкой, прежде чем убрать их в свою сумку. – Еще чуть-чуть – и остались бы без глаза.

Доктор Шу приходится мне соседом – мы делим на двоих апартаменты, арендуемые в доме на Аракан-Тизис у вдовы Маркес, – а кроме того, время от времени исполняет обязанности личного лекаря.

Интересный смертный.

Маленький и тучный, скачущий на деревянном протезе, словно комичный пузатый сверчок, неизменно вежливый и вечно словно бы чем-то озадаченный, доктор Шу обнаружил в себе больше характера, нежели многие из тех, кого я знал. Поначалу соседство с отродьем Лилит тяготило и пугало его (не говоря уже о том, что оно отваживало клиентов), но со временем доктор научился мириться с моим обществом и даже находил в нашем общении повод для некоторой иронии. Потерю же в клиентах я отчасти компенсировал собственной персоной, каковую в силу особенностей моего ремесла бакалавру регулярно приходилось штопать и чинить в самых разных местах за неизменно щедрое вознаграждение.

В свою очередь я относился к маленькому медику с искренней симпатией и иной раз спускался к нему вечерком выпить вина и сыграть партию в шахматы. Правда, выиграть у себя доктор давал нечасто – даже поначалу, когда полагал (как позже признался), что рискует получить доской по голове.

– Должен заметить, друг мой, что люди учатся на набитых шишках, в то время как вы их, похоже, только коллекционируете.

– Риск – часть моей профессии, – буркнул я. – Тут ничего не попишешь.

– Да уж. Хотите начистоту? Когда я увидел вас впервые, то решил, что передо мной – самый жуткий головорез, какого только можно представить.

Доктор сполоснул руки под маленьким латунным умывальником и теперь тщательно вытирал их полотенцем – палец за пальцем.

– Однако с тех пор вы стали выглядеть еще более жутко, потому что заработали две дюжины новых шрамов, три из которых носите на лице. Почему бы вам не обратиться к магам, практикующим косметические операции?

При этих словах мне почему-то вспомнилась Таннис – ее голая спина в паутине рубцов, оставленных кнутом Волчьего Хвоста. Я задавал ей тот же вопрос, но полуэльфка лишь качала головой и ничего не хотела объяснять.

– Едва ли я стану от этого симпатичнее, доктор. И потом, шрамы и рубцы производят впечатление на нанимателей.

– Хотите сказать, будто носите лицо как вывеску? – вежливо улыбнулся Шу.

– Что-то вроде того, – рассмеялся я. – А вывеску время от времени надо обновлять.

– В таком случае хочу заметить, что вы излишне усердствуете. Нынче ваша вывеска больше отпугивает клиентов, чем привлекает…

Прихрамывая, бакалавр проковылял к столу и принялся наводить на нем порядок.

– Раз уж мы затронули тему ранений, позвольте потешить профессиональное любопытство, мессир Слотер. Я знаю, что у таких, как вы, очень хорошо идет процесс восстановления организма после ранений. Но меня всегда занимал вопрос относительно серьезных увечий. Вырос бы у вас, к примеру, новый глаз, если бы не удалось уберечь этот?

– Хороший вопрос, мессир Шу. Меня и самого он занимает. Я видел родичей, у которых отрастали отхваченные ненароком пальцы, но видел и тех, у кого остались культи. Древняя кровь слишком индивидуальна, и в каждом из нас проявляется по-разному. Боюсь, здесь потребуется личный опыт, а я как-то не горю желанием его заполучить.

– Разумно. Тогда позвольте другой вопрос. Когда я латал вас, то заметил пару новых… э… царапин, как вы любите выражаться. Их явно зашивала другая рука.

В голосе бакалавра медицины мне почудились ревнивые нотки.

– Вы наблюдательны. Это была Таннис. Раны показались мне несерьезными, а вы накануне, говорят, выезжали на тяжелую операцию. Я решил не тревожить без нужды.

Доктор Шу с серьезным видом кивнул.

– В следующий раз пусть не мельчит так со стежками. От этого будет только дольше затягиваться, – важно сказал он, приглаживая пальцем тонкие усики. – Видите ли, зашивать плоть и сшивать ткань – разные вещи.

– Хорошо, доктор.

– Еще позволю себе заметить…

Что именно собирался позволить себе Тавик Шу, осталось известным только ему, поскольку нас прервали самым грубым образом. Дверь в комнаты доктора распахнулась, едва не слетев с петель от мощного пинка. Где-то в холле прозвучал испуганный писк вдовы Маркес, а затем на пороге появился Морт – красный, как помидор, и яростный, точно демон, которого усадили задницей в лохань со святой водой.

Глаза молодого Слотера налились кровью и метали молнии, способные если не испепелить на месте, то напугать кого угодно до дрожи в коленях. Разъяренный черноволосый гигант с массивными пистолетами за поясом и шпагой размером с вертел для быка… Кажется, я начинаю понимать, почему иной раз произвожу на посторонних сильное впечатление.

Доктор Шу побелел как полотно, но мужественно остался стоять на ногах и даже продолжил как ни в чем не бывало складывать свои инструменты, хотя руки его слегка подрагивали.

– Чем могу помочь? – картинно приподняв бровь, спросил он.

И прозвучало, и выглядело очень неестественно, но все одно маленький бакалавр держался браво. Я сделал ему знак не бояться.

– Изволь объясниться…

Морт не дал мне договорить.

– Мне все рассказали, Сет! – загромыхал он, топая по комнате и скрежеща зубами так, словно пережевывал булыжник. – Кровь и пепел! Этот сумасшедший… этот колдун был последним шансом для мамы. А ты просто сжег его!

– Сжег, – холодно подтвердил я, поднимаясь на ноги и заступая ему дорогу. – А перед этим снес голову с плеч и расчленил на куски.

Морт хотел что-то сказать, но только задохнулся от бешенства.

– Достаточно орать и пугать смертных, которые делят со мной крышу. Поговорим на улице.

Морт остался стоять. Грудь его с шумом вздымалась и опускалась, точно кузнечный мех.

– На улице, я сказал. Следуй за мной…

Поравнявшись с Мортом, я невольно напрягся, ожидая, что сын не совладает с собой и попытается ударить. Но тот сдержался.

Мы вышли на тихую, немноголюдную Аракан-Тизис – сначала я, следом взбешенный Морт – и какое-то время прошагали в молчании, двигаясь вверх по улице, подальше от жилых домов. Я ждал, пока сын перестанет кипятиться: выпустит пар и вернет себе способность мыслить здраво. До этого говорить с ним бесполезно. По лицу юного Слотера ходили желваки размером чуть не с детский кулак, так что он едва ли был способен воспринимать чьи-то слова.

Немногочисленные горожане, спешащие по своим делам, завидев пару вооруженных до зубов великанов, ускоряли шаг, торопясь проскользнуть мимо, либо просто перебегали на другую сторону улицы. Разумно с их стороны.

– Выбора не оставалось, Морт, – наконец заговорил я, краем глаза косясь на сына. – Мне очень жаль, но я был вынужден…

– Я ждал, что именно это ты скажешь! – на всю улицу заорал мальчишка, да так, что пара прохожих, кравшаяся в двух десятках шагов от нас, стараясь не привлекать внимание, подпрыгнула и, не стесняясь, припустила прочь со всех ног.

Один даже башмак потерял.

– «Я был вынужден», – едко передразнил меня Морт. – Ха! Кто это говорит? Уж не тот ли самый легендарный Сет Ублюдок Слотер, про которого толкуют, будто он способен вывернуться из любой ситуации?!

– Морт…

Он не хотел слушать.

– Разве не про тебя говорят, будто ты всегда делаешь работу, на которую подрядился? Так, может быть, маме следовало заплатить тебе золотом?!

Я положил руку на рукоять шпаги и раздраженно забарабанил по ней пальцами. Ярость сына постепенно находила во мне отклик.

– Ты не даешь мне сказать, Морт! Этот хилер не был магом от рождения. Его талант врачевателя оказался даром Шести в обмен на душу. Поэтому он прятался и от меня, и от Ковена. К тому времени как мне удалось напасть на его след, Герцоги окончательно развратили разум и естество мальчишки. Бори просто двинулся умом.

– Плевать, откуда идет его мастерство! Главное, что мастер такого уровня мог бы излечить маму! Я наслышан о том, что случилось на улице Ткачей. Убив его, ты поступил как трус, Сет. Мог бы хоть попытаться!

Я покачал головой:

– К тому моменту как я его нашел – уже не мог. Ему стало мало дара спящих. Мальчишка захотел большего и причастился Черной благодати. Ты знаешь, что это такое. Знаешь, какова цена за краткий миг невероятного могущества. Благословение Шести исказило его мастерство, превратило смертного в чудовище, одержимое жаждой разрушения. Да он бы просто растопил ма… Веру. Как пламя топит воск свечи!

– Какая разница, что у него в голове? – дернул губой Морт. – Клан нашел бы способ заставить твоего хилера работать в наших интересах. На то мы и Слотеры, чтобы давить на больное и дергать за ниточки! Но после пожара, который ты устроил в особняке Лаврина, арборийца уже не вернуть. Бессильна будет даже Анита.

О, Анита.

Наша черно-белая принцесса мертвых, одержимая тайнами некромантии и танатогенеза. Пожалуй, с нее бы и в самом деле сталось поднять Мастера Плоти из мертвых, чтобы вырвать тайны, унесенные в могилу. Только, боюсь, для Веры ничего хорошего из этого бы не вышло, ведь жизнь интересует Аниту лишь потому, что только из нее можно сотворить новую смерть. А в смерти моя тетушка видела истинную красоту и гармонию вселенной.

К счастью, пожар уничтожил особняк почти полностью, не оставив шансов на анимацию погибших.

Когда магистр Саламатус понял, что живых свидетелей трагедии не будет, он махнул рукой на сохранение дома, и маги Колдовского Ковена помогли огню разгуляться как следует. Чем меньше следов останется, тем проще будет врать Магистрату о том, что случилось на самом деле. А поскольку вранья предполагалось много, думаю, мои шансы попасть в пьесу о новых Джулиане и Мэриэтте в качестве главного злодея тоже сгорели и подернулись пеплом.

Уж и не знаю, радоваться по этому поводу или сокрушаться.

– Разница есть, Морт, – собрав остатки терпения в кулак, попытался втолковать я сыну. – Невозможно управлять человеком, дважды заглянувшим в ад и осознавшим, куда ему предстоит отправиться. Его представления о страхе и неприятностях меняются раз и навсегда.

– Да что с тобой? Ты стал мягкотелым, точно какой-то смертный, – с отвращением произнес Морт. – Я не стал бы пугать твоего бори. Я стал бы его пытать! И, учитывая, как хорошо он умел лечить, эти пытки могли длиться неделями и месяцами. Я подчинил бы его, Сет. Он делал бы все, что я прикажу. Он исцелил бы маму!

– Научись работать головой, дурной мальчишка! Что стоило такому искуснику омертвить свою плоть и перестать ощущать боль? Все твои пытки прошли бы даром…

Морт остановился и набычился – агрессивный, озлобившийся, неспособный ни услышать, ни понять меня. Губы его шевелились, он, словно ребенок, проговаривал про себя аргументы в ответ, но никак не мог подобрать подходящего.

Я тоже остановился.

Морт может мнить о себе что угодно, но мне все происходящее было неприятно не меньше, чем ему. Злость на себя, порожденная неудачей с исцелением Веры, душила, не отпуская, с того самого мгновения, как шпага Тора Бесоборца снесла голову Мастера с костлявых плеч.

И часть ее сейчас я с облегчением выплеснул на зарвавшегося сына.

– Что ему Вера, глупец? – громыхал я, наступая на Морта. – Тебя не было там, в комнатке, где Мастер Плоти заставил плоть сползать с костей девушки, ради которой он и продал свою душу Спящим! Ты не видел, что он делал с другими людьми, которые вообще ничего для него не значили. Кровь и пепел! Да я шел по двоим из тех, с кем позабавился Мастер! Он превратил их в медуз, растворив плоть и кости и разлив их по всей улице, точно яйцо по сковородке. Я сделал по этому «ковру» сорок шагов, и после каждого несчастные кричали. Я выжег живую дверь, сплетенную из двух молоденьких девушек. Я видел прекрасную молодую женщину, от шеи и ниже превращенную в омерзительного слизня. Этому маньяку ты готов доверить свою мать?! Сила Велиара, ну почему твои мозги не поспевают за телом?!

Морт то бледнел, то краснел, и на лице его мало-помалу проступало откровенное бешенство. Глядя в перекошенное лицо мальчишки, я увидел себя и, разом опомнившись, сбавил тон:

– Я не буду говорить о том, что любое прикосновение Мастера могло и меня превратить в жидкую лужицу у его ног, но поверь, Морт, имейся хоть один шанс сохранить этому бори жизнь, чтобы он мог исцелить Веру, я бы его использовал. Твоя мать все еще дорога мне…

– Дорога тебе? – Морт услышал фразу, за которую смог уцепиться. – Дорога тебе, говоришь? Расскажи это Абель! Расскажи это своей анчинской сучке Ли-Ши! Расскажи это своей эльфийской потаскухе. Ах да… уж она-то тебя не услышит. Сказывают, глуха как пень…

Не стоило ему так говорить. Ни про Ли-Ши, ни тем более про Таннис. У меня шкура толстая, а вот у моих женщин – нет.

Бац!

Кулак должен был врезаться в скулу Морта, но юный Слотер ожидал чего-то в этом духе и отреагировал молниеносно. С неестественной быстротой он вскинул руку и блокировал удар предплечьем, после чего отскочил назад, рванув шпагу из ножен…

И замер, уткнувшись носом промеж спаренных стволов «громобоя».

При своих габаритах Морт быстр, как угорь, но не следует забывать – рефлексы он все же унаследовал от меня.

– Довольно этих воплей. Убирайся отсюда, – с трудом сдерживаясь, прорычал я. – Уноси ноги добром. Клянусь всеми Шестью, во второй раз я не буду стрелять тебе в ногу. Я выстрелю выше.

– Да что ты говоришь, дорогой папочка, – брызнул ядом Морт. – Давай спускай курок! Спускай, и я сбегу из ада, чтобы посмотреть, как дядюшка Витар или дядюшка Дредд нарежут из тебя ремешков.

Делано расхохотавшись, он с металлическим лязгом бросил шпагу в ножны.

Я не торопился опускать пистолет: иногда кажется, что это вообще единственное средство, способное отрезвляюще подействовать на Морта.

– А ведь ты боишься меня, Сет, – прекратив смеяться, сказал сын, глядя перед собой ненавидящими глазами. – Боишься, потому что знаешь – я способен задать тебе хорошую трепку. Поэтому, чуть что, ты, весь такой могучий и непобедимый, хватаешься за пистолет. Только не забывай, пистолет может найтись и у меня. И стреляю я лучше.

– Зато верный момент для выстрела никогда подгадать не можешь. Я не боюсь тебя, Морт. Если я беру в руки пистолет, то лишь за тем, чтобы уравнять возможности с твоим Талантом.

– Пф-ф-ф! «Я боюсь не тебя, а твоего Таланта», – издевательски подражая моему голосу, фыркнул Морт. – Игра в слова. Многие считают Сета Слотера гигантским детиной с куцыми мозгами, но я-то знаю, язык у тебя подвешен. Ты мастер прятаться за словами. Научился этому у смертных, недаром столько времени среди них ошиваешься.

Усилием воли я заставил себя опустить пистолет.

Злость никуда не ушла, но на какое-то время я подавил ее, заставив себя предпринять последнюю попытку сгладить конфликт.

– Ты и впрямь считаешь, что Вере станет легче от нашей стычки, Морт?

– Не меняй тему! Я пришел не пререкаться с тобой, а предупредить – у меня есть счет к тебе! У мамы был шанс, но ты его уничтожил. Ты поступил даже хуже – дал ей надежду, а затем растоптал ее. Она могла бы тебя простить, но я так не сделаю. Я не прощу тебя, Сет. Я заставлю тебя страдать. Найду способ!

Наглость и агрессивность Морта сделали свое дело – он наконец добился того, чтобы я окончательно вышел из себя. Я принял вызов.

– Ну так выставь мне свой счет, сынок. Выставь прямо сейчас…

Я уже искренне желал, чтобы он дал мне повод пустить в ход кулаки. По-настоящему. Один не достигший цели тычок не в счет.

В голове сам собой сложился рисунок короткой и безжалостной стычки, которой должен был закончиться разговор отца и сына. Вот я швыряю пистолет в красную от гнева физиономию юного Слотера, разбивая ему нос и дробя переносицу. Бросок застает его врасплох, и Морт не успевает форсироваться. Затем – прежде чем пистолет успеет упасть на землю, – бью в ухо. Оглушенный мальчишка начинает валиться на землю, но я еще успеваю добавить ему локтем, а затем, когда юный великан наконец падает, принимаюсь охаживать ногами – долго и со знанием дела. Пока на земле не останется лежать окровавленный ошметок, скулящий от боли.

Мышцы напряглись, вздулись, обещая сделать все в точности с тем, что подсказывал боевой инстинкт.

Я плохой родитель. Пора это не только признать, но и подтвердить.

Зато морды бью на совесть.

– Не выставлю, Сет. Я выпишу его тебе, как ты мне однажды. Вот этим. – Морт хлопнул себя по поясу, за которым красовалась рукоять длинноствольного пистолета, изукрашенного накладками из слоновой кости и золота. – А руки о тебя марать не буду…

С этими словами он развернулся и двинулся прочь – распаленный, злобный и опасный для любого, кому не повезет подвернуться под руку. Подворачиваться, впрочем, было некому. Наша перепалка, выглядевшая со стороны ссорой двух разъяренных огров, разогнала добрую половину обитателей Аракан-Тизис по углам да щелям. А ведь эти смертные считали, что уж они-то привыкли к обществу Выродка…

Кровь и пепел! Да пропади он пропадом, этот сукин сын! За все, что я сделал и чего не сделал для Веры, она сполна расплатилась со мной, просто произведя на свет такого упрямого и твердолобого болвана, как Морт!

Вот кто здесь настоящий ублю…

Я осекся.

Сквозь пелену ярости до меня дошло, на кого я злюсь по-настоящему.

Да на себя же! На того себя, которого минутой раньше увидел со стороны в облике Морта Сета Слотера. И который мне совсем не понравился.

Резко развернувшись, я с силой ударил кулаком в стену ближайшего дома, выбив кирпич и обрушив солидный пласт извести, смешанной с песком. Кисть пронзило острой болью, которая огненной вспышкой отдалась в голове, выжигая из нее воспаленные мысли.

Уф-ф! Отпустило.

Ощупывая ушибленную руку (не сломано ли запястье?), я побрел обратно.

«Чертов Морт, – уже скорее вяло, чем агрессивно, думалось на ходу, – неужели он и впрямь полагает, будто я не искал возможности оставить Мастера в живых? Что я не хотел исправить жизнь Веры?!»

Даже мой сын не должен быть таким упрямым ослом.

Одна скидка – на возраст. Всего шесть лет все-таки.

Впереди уже показался краешек фасада дома вдовы Маркес, когда из темной подворотни по правую руку от меня раздался голос – негромкий и приглушенный, словно бы идущий из-за полы плаща:

– Эй, ублюдок!

Ах, как славно! Ах, как кстати!

Обознался окликающий или нет, неважно. На своем здоровье он только что поставил крест.

Будет на ком выместить злобное раздражение, оставшееся после перепалки с Мортом! Оскалив зубы в ухмылке, не предвещающей ничего хорошего, я обернулся, нащупывая за спиной рукоять даги…

Ошибка.

Окликнувший меня не обознался. Намереваясь разобраться с Выродком, он поступил единственно правильным образом – тут же нажал на курок. Прежде чем я успел извлечь дагу, в темноте подворотни сверкнула вспышка, воздух разорвал гром пистолетного выстрела.

Бабах!

И вся недолга… никаких задиристых ритуалов, что в ходу у наемных бретеров и сбиров. Никаких объяснений и зловещих фраз. Окликнул, а когда жертва остановилась и повернулась, открыв выстрелу грудь, спустил курок.

Похвально и правильно.

А вот я, поддавшись эмоциям, позволил себе утратить осторожность, за что и поплатился. Ур никому не спускает промахов.

В живот, испепеляя внутренности, врезался сгусток боли. Еще не прочувствовав ее по-настоящему, я успел по инерции сделать пару шагов в сторону стрелка и даже выдернуть-таки из ножен дагу, но затем меня повело в сторону, закачало-замотало на враз ослабевших ногах и бросило коленом на мостовую. Ощущение такое, словно мышцы вдруг размяли в кисель – прямо как если бы меня коснулась разлагающая заживо длань Мастера Плоти.

Из подворотни выплыло облачко порохового дыма.

Ерунда. Мастер нынче корячился в аду, все «волшебство» сделала обычная пуля.

Двигаться.

Двигаться-двигаться-двигаться!

Потому что если у стрелка есть второй пистолет – добьет.

В брюхе плескался жидкий огонь, ноги превратились в две мягкие йодлрумские сосиски, но я заставил себя встать и сделать еще несколько шагов в сторону подворотни. Бесполезная дага, зазвенев, выскользнула из пальцев и упала на брусчатку: пришлось освободить левую руку, дабы зажать рану, из которой расплавленной лавой вытекала кровь. Правой же я все тянул и тянул из подсумка пистолет, который вдруг словно прирос к его стенкам или просто налился тысячекратной тяжестью.

Неподъемный.

Нет… все равно вытянул. Я же на редкость здоровый детина.

Двуствольный «громобой» рявкнул раз и тут же другой. Выпущенные им пули звонко шмякнули по каменной кладке. Оба выстрела наверняка в молоко, но я и не рассчитывал зацепить невидимого стрелка. Главное было смутить его ответным огнем, а самому скрыться в облаке порохового дыма, чтобы выгадать лишнюю секунду-другую.

Разряженный пистолет упал на брусчатку следом за дагой.

Двигаться… добьет…

Ворваться в подворотню, отыскать несостоявшегося (пока?) убийцу, стиснуть на его горле свои дымящиеся от Древней крови лапищи и медленно, с расстановкой удавить. Нет, лучше быстро свернуть шею. Сейчас нельзя давать волю чувствам. А то еще извернется и ножом пырнет.

Ноги крепче не стали и продолжали предательски подгибаться, отказываясь нести тяжеленную тушу Сета Слотера, но их надо было переставлять, чтобы не упасть, не растянуться на грязной брусчатке до того, как стрелок окажется на расстоянии вытянутой руки.

Шаг, другой, третий.

Ненавижу йодлрумские сосиски!

Еще шаг, еще… Дойду. Доберусь.

Прикончу.

После того как я, похожий на деревенского пьяницу, что плетется домой, перебрав сидра, ввалился в переулок, цепляясь за стену и едва удерживаясь на ногах, пришлось потратить несколько драгоценных мгновений, чтобы разобраться – это здесь так темно или у меня в глазах? За отпущенное время умелый душегуб вполне мог пустить в ход и пистолет, и шпагу, и банальную дубинку. Но ни выстрела, ни выпада, ни удара не последовало.

Неизвестный стрелок смазал пятки.

Должно быть, он сделал это сразу после выстрела, не рискуя связываться с огромным Выродком, если пуля не уложит того (меня!) наверняка. Еще одно разумное решение. Я видел крепких парней, простых смертных, которые оставались на ногах после того, как получили по две-три пули. Держась на одной злобе и ярости, они успевали пустить в ход оружие и раздать с десяток ударов, прежде чем свалиться замертво. Правда, им не выпадало таких паршивых ран, как пулевое ранение в живот, дырявящее сразу пригоршню кишок.

Хуже всего, что подобные раны частенько воспаляются и отправляют в могилу даже самых могучих здоровяков, – спросите любого полевого хирурга. Организм Выродка, понятно, будет покрепче, чем у любого смертного, но и ему может оказаться не под силу переварить свинцовую пилюлю, особенно если на ней сохранились частички несгоревшего пороха и пыжа, а также клочки продырявленной одежды. А при стрельбе с такого расстояния без них никак не обойтись.

Нужен доктор.

Хороший доктор, а не коновал, промышляющий кровопусканиями или заливающий раны кипящим маслом.

Нужен Тавик Шу.

Пусть он лишь бакалавр медицины, но в умении наживую штопать поврежденных человеков даст фору любому профессору. Благо на мне натренировался.

Я тяжело привалился к стене и какое-то время просто стоял неподвижно, теряя кровь, со свистом втягивая воздух в легкие и ощущая, как пересыхает во рту, – так частенько бывает при ране в живот.

Горячка действия, охватившая сразу после выстрела, прошла, так что к нахлынувшей боли следовало притерпеться, прежде чем сгрести себя в охапку и отволочь туда, где могут оказать помощь. Надо точно рассчитать свои силы и сделать все, прежде чем иссякнуть. Если раненый Выродок свалится на мостовую посреди города, ни одна живая душа не пожелает проявить к нему милосердие. Мимо пройдут даже монашки из Строгой церкви и Псы правосудия… по крайней мере так считалось, а я не хотел проверять правдивость подобных утверждений на собственной шкуре.

Дом вдовы Маркес совсем рядом, я дойду. Лишь бы доктор Шу к этому времени не ускакал на своем протезе разгонять дурные гуморы, разлившиеся в крови вследствие визита моего несдержанного сына, моционом. Это было бы весьма и весьма некстати.

Все. Иду.

Я отлепился от стены и сделал шаг, с трудом перетащив с места на место налившуюся свинцом, но оставшуюся при этом предательски мягкой ногу. Следующий шаг дался еще тяжелее.

Сил хватит.

Должно хватить.

А потом можно будет поломать голову: кто выпустил эту пулю и почему. Ох, только бы не глупец Морт! С него станется обогнать меня по переулкам, задействовав свой форсаж, и устроить засаду аккурат перед самым домом.

Ноги липли к мостовой, точно у мухи, гуляющей по чашке с медом. Отрывая их снова и снова, я обливался потом не меньше, чем кровью.

Надо дойти.

Надо.

Иначе палач клана Дредд или демон-хранитель Джайракс, чего доброго, выпотрошат Морта – если раньше этого не сделает дядюшка Витар. Быть Слотером иногда чертовски неудобно! Можно сколько угодно ненавидеть друг друга, плести интриги и строить каверзы, но совсем-совсем убивать – ни в коем случае. Это прерогатива целиком и полностью отдана на откуп двум-трем счастливчикам.

Сдохну сам – могут спустить шкуру с сына.

Так не пойдет.

Значит, надо идти. Ну же, еще шаг. А потом еще.

И еще.

До крыльца дома вдовы Маркес осталась всего-то пара сотен шагов… или пара тысяч миль. Многое стало относительным. Если сильно повезет, в конце пути у меня должно хватить сил, чтобы велеть доктору не выбрасывать пулю.

Пригодится. Улика.