Глава 13
Барон Тоддт. Переправа через Вирену

Замок покинули рано утром. Рон отчаянно зевал, выспаться этой ночью ему не удалось, хотя он ни в малейшей степени об этом не сожалел. Скорее его беспокоило другое — Айрин, словно монашенка, вознаграждающая себя за годы воздержания, выжала его, как лимон, и угомонилась только под утро, положив голову ему на плечо. А сам он, боясь шелохнуться, чтобы ненароком не потревожить ее дрему, так и пролежал до рассвета с открытыми глазами. Сон не шел… и ему было невыразимо приятно просто так лежать, устремив невидящий взор в сторону тяжелого шелкового балдахина широкой постели, чувствовать, как теплая, нежная любимая женщина прижимается к нему, что-то бормоча во сне, как ее мягкие волосы касаются его кожи… И слышать биение ее сердца, находящегося теперь так близко.

Первые лучи солнца, с трудом пробившись сквозь цветные стекла узкого окна, упали на ее лицо, и Айрин открыла глаза. Потянувшись, как кошка, она еще теснее прижалась к нему, чуть не мурлыча от счастья. Да и сам он, мужчина, далеко перешагнувший порог тридцатилетия, был просто непозволительно счастлив. И наслаждался этими последними минутами тишины и покоя.

А потом вдруг все кончилось — протрубил горн, возвещавший о смене стражи, забегали люди, гремя оружием, где-то за окном заржали кони, с пронзительным скрипом опустился подъемный мост… Надо было вставать и снова отправляться в путь, в неизвестность, туда, где, возможно, совсем не будет ни времени, ни сил для любви.

Спустя всего лишь час, ушедший на короткие сборы и легкий, необременительный завтрак, путники выезжали из ворот замка. Теперь их отряд представлял собой внушительную силу — помимо самого барона к Рону и его друзьям присоединился десяток баронских гвардейцев, парней ладных, уже знающих, что такое хорошая драка, с отменным оружием и на прекрасных конях. Если раньше Рон не без основания предполагал, что втроем они могут не опасаться грабителей или иных искателей легкой наживы, то теперь они, пожалуй, не отступили бы и перед серьезным отрядом врага. Почему-то Сейшел не сомневался, что такая встреча неминуема — да это было и неудивительно: война стремительно катилась по Империи, и то, что сталь пока еще не звенела, было скорее отсрочкой. Рано или поздно война придет и сюда. Если некромант не будет остановлен.

Кавалькада уже втягивалась в лес, когда позади раздался топот копыт. Их нагонял всадник… вернее, всадница. Девушка верхом на довольно невзрачной лошадке — этому отродью конского племени куда больше подошла бы соха, чем верховое седло. К тому же лошадь была на последнем издыхании, судя по всему, ее гнали нещадно.

Да и всадница, пожалуй, была не в лучшем состоянии. Волосы девушки, когда-то золотистого цвета, теперь были изрядно припорошены пылью, платье, явно старое и латаное, не отличалось чистотой, а миленькое личико носило следы усталости, боли и чего-то еще. Рон видел такие лица — бывает, загулявшая толпа наемников срывается с цепи, настойчиво ищет женской ласки… Вот у женщин-то, тех, что не сумели вовремя спрятаться от разгулявшихся искателей «веселых» приключений, наутро такое выражение и бывает — ненависть, отвращение, бессилие…

— Элла? — недоуменно спросила Айрин.

— О, госпожа! — Девушка не слишком ловко спрыгнула с коня, бросилась к хозяйке и прижалась щекой к ее сапогу. — Айрин-сан, какое счастье… я уж думала, что никогда вас не найду…

— Элла… — все так же оторопело повторила Айрин. — Как ты здесь оказалась? Что случилось, девочка? И почему ты в таком виде?

Плача, размазывая слезы по запыленному лицу, превращающемуся от этого в какую-то страшную грязно-серую маску, путаясь и сбиваясь, Элла начала рассказывать.

Огромная толпа солдат осадила Лебединую башню. Девушка толком не смогла объяснить, сколько их было, но, сделав ставку на то, что «у страха глаза велики», Рон решил, что нападавших было не более полутора-двух десятков. Они сначала выкрикивали угрозы, требуя, чтобы им добром отдали все золото, что есть в замке, затем связали из нескольких бревен плот, приплыли на остров и принялись ломать дверь. Верный Гарт, в попытке защитить хозяйское добро, принялся стрелять в бандитов из арбалета, кого-то то ли ранил, то ли убил, Элла не знала, только злобные крики вдруг стали громче, а удары по двери — сильнее. Замок никогда и не предназначался для обороны, а посему дверь сломали быстро. Элла со слезами на глазах рассказывала, как Гарта прямо на лестнице, где он пытался задержать бандитов, рубили мечами на куски, и как он жутко кричал…

Потом… потом ее насиловали, долго, не торопясь, с чувством и с толком, делая перерывы на отдых. Отдых для них, конечно, не для нее. Она потеряла сознание, но их это не остановило. И еще, пока была в сознании, она слышала их разговоры, и по разговорам тем получалось, что бандиты под стенами Лебединой башни оказались не случайно, кто-то, чье имя не упоминалось, заплатил им за голову молодой сании Айрин.

— П-простите, госпожа, простите меня… — плакала Элла, спустив с плеча старое домотканое платье, показывая чудо вищные, чуть поджившие ожоги на плече. — Я не смогла мол чать… они жгли меня железом и пригрозили… пригрозили, что не дадут умереть быстро. Я сказала им, куда вы…

— Не плачь, не плачь, девочка моя, — обняла ее Айрин. — Я все понимаю…

Мужчины слушали рассказ молча, хмурясь и нервно теребя рукояти мечей. Было очевидно, что барон, не без оснований считавший себя оплотом рыцарства, в том же духе воспитал и своих гвардейцев. Сам же Рон с ужасом смотрел во что превратилась милая, улыбчивая, очаровательная девушка…

Они уехали, вдоволь насытившись ее телом и забрав из замка все, что сочли ценным. Устроили в одной из комнат костер, куда безжалостно побросали многочисленные книги и свитки, хранившиеся в библиотеке замка. Бандиты пили дорогие вина, выплескивая остатки в костер, на котором сгорали бесценные раритеты.

Они уехали, но трое остались в башне — поджидать хозяйку, если она вдруг, неожиданно, объявится. А чтобы не было скучно, оставили и Эллу. Они смеялись, мол, ей бы радоваться — и жизнь сохранит пока, и мужиков будет не дюжина, а всего трое.

Два дня она всерьез думала о самоубийстве, попыталась — ее вынули из петли, оставившей на шее заметный шрам, а потом снова насиловали, доведя до беспамятства. И тогда она не выдержала — юная девушка, в жизни своей не обидевшая даже мухи, убила троих здоровых мужиков, убила безжалостно…

— Они… они до сих пор там… обугленные… — рыдала она. — Один меня… Другой был наверху… а третий в отхожее место ушел… И я его сожгла. Близко очень…

Она показала руку — пальцы правой руки почернели, да еще местами покрылись волдырями от ожога, девушке порядком досталось от собственного фаербола. Второй, вошедший развязно, нагло, явно в предвкушении своей очереди, получил огненный заряд в лицо.

— Как он орал… Айрин-сан… я никогда не думала, что человек может так орать…

Она была слишком измучена, и фаербол вышел слабеньким — он не убил негодяя сразу, как первого, и тот сгорал Долго, мучительно. Но своими воплями он предупредил третьего… да, в общем-то, тот догадался бы и сам — тяжелый смрад сгоревшего тела тошнотворными волнами полз по Лебединой башне. Он вошел в комнату, где несчастную девушку держали взаперти, с арбалетом в руках. Они ударили одновременно. Стрела чиркнула Эллу по шее, разорвав кожу, только чудом не повредив артерию. Ее противнику повезло меньше.

Девушка убежала из замка, в чем была — в платье, вымазанном жирной, отвратительно пахнущей копотью, перемешанной с кровью и спермой, босая, она запрыгнула в седло первой попавшейся лошади и гнала ее день и ночь напролет в надежде догнать хозяйку, предупредить ее. Потом лошадь пала, она украла в какой-то деревне другую, кое-как прицепив на нее седло, там же стащила и платье. И вот ей все же удалось нагнать свою госпожу…

— Успокойся, милая, успокойся, — шептала Айрин, гладя девушку по спутанным волосам. Ее руки чуть заметно светились, залечивая ранки и разглаживая рубцы. — Все будет хорошо, девочка моя, теперь все будет хорошо. Мы больше никому не дадим тебя в обиду.

— Я найду их, клянусь алым щитом на моем гербе, — прошипел барон Тоддт, сжимая рукоять меча с такой силой, что из-под ногтей, казалось, вот-вот брызнет кровь. — Я найду их… и они пожалеют о том, что их матери позволили им появиться на свет. И жалеть они будут долго.

Прошло не менее часа, прежде чем Элла более или менее успокоилась, умылась в ближайшем ручье и переоделась в один из запасных костюмов Айрин. Только тогда отряд смог двинуться дальше. Элла еще всхлипывала и на коне держалась с трудом, но здоровью ее уже ничто не угрожало — магия Айрин затянула все незначительные ссадины и благотворно воздействовала на более серьезные травмы. Если бы они могли позволить себе провести три-четыре дня в спокойных условиях, то девушка выздоровела бы окончательно.

Рон предложил остановиться в ближайшей деревне, барон Тоддт настаивал на том, чтобы вернуться в его замок, где раненой будет обеспечен надлежащий уход. Но сама Элла категорически отказалась ехать в замок: она-де и так взвалила на госпожу кучу проблем, и негоже ей задерживать санию. Она чувствует себя достаточно хорошо, и если выдержала несколько дней в седле почти без отдыха и еды, то уж обычный дневной переход с нормальным ночлегом ей будет и вовсе по плечу. Переупрямить ее никто не смог. Порешили, что двигаться будут неспешно, привалы делать почаще, а на привалах этих Айрин будет долечивать свою подругу.

— Постоялый двор здесь неплох, — заметил Тоддт, когда они въезжали в очередную деревеньку. Стояла она на оживленном тракте, поэтому таверна и впрямь выглядела вполне пристойно. Видать, постояльцев здесь, а следовательно, и барыша у хозяина хватало. — Я, бывало, останавливался здесь на денек-другой. Сами понимаете, сэр Сейшел, когда идет охота, ночь часто застает нас далеко от родовых замков. Да и свинину готовят здесь отменно, не зря ж на вывеске хряка намалевали.

— Да уж, горячее нам бы сейчас не повредило, — хмыкнул Рон. — Да и дамам неплохо было бы провести ночь в нормальной постели.

Барон мог бы добавить, что одна из дам вряд ли проведет ночь в нормальной, в смысле, своей постели, но воспитание не позволило ему даже намекнуть на отношения, которые уже не были секретом, пожалуй, ни для кого.

Низенький крепыш-слуга распахнул ворота перед кавалькадой, тут же на пороге появился сам хозяин — видать, кто-то из слуг подсуетился и позвал его. Да и верно оно — как богатого гостя встретишь, таков и барыш будет. А чтобы понять, что гости приехали не из простых, достаточно хоть на полпальца быть умнее местного деревенского дурачка. Вот и рассыпался хозяин мелким бисером, в речи его появились сплошные «благородные господа», «прекрасные дамы», и даже коней, что слуги уводили в конюшню, он называл не иначе как «ваши, господа, великолепные жеребцы», совершенно не трудясь разделять лошадей на жеребцов и кобыл.

Постоялый двор поразил Рона своей чистотой — достоинство тем более редкое, что основными постояльцами в заведениях подобного рода являются наемники, проводящие свободное время в поисках очередного нанимателя хуторяне, пригнавшие на базар телегу с урожаем, да реже купцы… В общем, люди, привыкшие ко всякому, для которых где доброе пиво, там и дом, а уж обращать внимание на паутину в углах, копоть на потолке, чад в воздухе, да смотреть себе под ноги, не накидано ли там чего да не налито ли, они не приучены.

Барон настроился ужинать основательно, долго, с чувством. На чисто выскобленном дощатом столе появились и поросенок, зажаренный целиком, и перепела, блюдо редкое в тавернах, подходящее больше для богатых домов, и горы другой снеди, в том числе и нехитрой — наваристая каша, пирожки с разной начинкой, окорока, сыр, пиво… Поначалу у Рона даже возникло сомнение, что вся эта прорва поместится в желудках сидящих за столом, но, заметив, с каким здоровым аппетитом барон и его гвардейцы приступили к уничтожению яств, понял, что они справятся. Сам он ел немного, может быть, сказалась старая привычка наемников — всегда сохранять легкость движений, поскольку в случае чего целостность собственной шкуры куда важнее сытости.

Ильтар тоже лениво отщипывал небольшие кусочки мяса и отпивал крошечные глотки вина — не местного, довольно, впрочем, неплохого, а своего, из заветной фляги. Рон его очень хорошо понимал — после драгоценного эльфийского напитка даже лучшие вина из подвалов самого императора покажутся ослиной мочой.

Сегодня людей здесь было немного. Пожалуй, в иные времена под крышей «Дикого вепря» собирались компании куда более многочисленные, но сейчас в Империи было неспокойно и на дорогах стало менее людно. Трое купцов, не счевших нужным сесть за один стол со своими слугами и охранниками, неторопливо тянули вино, вполголоса обмениваясь тихими, им одним слышимыми репликами. С десяток мужчин поскромнее, видать погонщики и охрана, шумно хлестали пиво, не забывая сопровождать возлияние обильной закуской. Да еще несколько явно местных, забежавших на огонек опрокинуть кружечку-другую. Вот, пожалуй, и все посетители — а зал таверны мог вместить людей чуть не втрое больше. Здесь имелись и широченные, на большую компанию, столы, и крошечные столики на одного-двух. Стены были увешаны оружием — это было модно, и многие трактирщики с удовольствием украшали свои трактиры и таверны щитами и мечами, копьями и арбалетами. Обычно оружие это было никуда не годным старьем, а то и просто муляжом, вырезанным из дерева долгими зимними вечерами, вычурно раскрашенным и вывешенным на всеобщее обозрение. В «Диком вепре» тон задавало оружие охотничье. Среди рогатин взгляд Рона сразу отметил одну, явно настоящую — порядком выщербленный стальной рожон видать не раз бывал в деле. Были здесь и разные охотничьи инструменты: железные капканы, угрожающе распахнувшие свои зубчатые пасти… остроги, коими опытный рыболов мог успешно бить не только рыбу, а и иную добычу, двуногую… самострелы, что устанавливают у звериных троп, такая штука пришпилит оленя к дереву, да так, что и сам он не оторвется, и охотник изрядно помучается, освобождая свою добычу. Охотничьи луки, пара топоров, с коими ходят на медведя… Остальное оружие, включая страшные на вид боевые топоры, массивные щиты, кистени и палицы, было откровенно бутафорским. Но все это вместе создавало довольно приятное впечатление — он, наемник, чувствовал себя здесь уютно и спокойно.

Расторопные девушки-служанки со смазливыми мордашками сновали между столами, поднося очередные порции угощения. Вот кто-то из стражников, выпив явно больше, чем следовало, смачно хлопнул одну из служанок по мягкому месту. Та взвизгнула… Хозяин поднял бровь, и спустя буквально несколько секунд возле ловеласа предстал детинушка, в плечах, пожалуй, раза в полтора пошире могучего барона Тодцта. Он что-то прошептал на ухо стражнику… Рон со своей скамьи не слышал слов, но они, видимо, оказались более чем убедительными, поскольку молодой воин тут же сник и на протяжении всего вечера даже не рисковал поднять глаз на хорошеньких девушек.

— Интересно, что он ему сказал? — пробормотал Рон.

— Он сказал, что сегодня клиентов обслуживают дочери хозяина, и он, хозяин, вполне способен подсыпать нахалу крысиного яда в пиво, — сообщил Ильтар, отличавшийся куда более чутким слухом. — Солгал, наверное.

— Наверное, — Рон рассмеялся. — Ладно, друг Ильтар, пора, кажется, и на покой. Наш друг барон, я думаю, на мерен пить до утра, но я на такой подвиг не способен.

Сейшел поднялся и неторопливо двинулся к широкой лестнице, ведущей на второй этаж — туда, где располагались отведенные им комнаты.

Он проснулся как-то сразу, как бывало не раз, когда угроза, еще неявная, неоформившаяся, начинала витать в воздухе. Бывало, это чутье спасало жизнь, бывало, просто не давало выспаться. И это не означало, что звериное, годами оттачиваемое чутье наемника на опасность сработало зря — иногда опасность эта проходила мимо.

Он прислушался. Кругом царила непривычная тишина — такая тишина просто невозможна на постоялом дворе, да еще ранним утром, когда ночная тьма сменяется рассветными сумерками. В это время всегда слышны какие-то звуки, даже более отчетливо, чем днем. Где-то шумно топает по своей комнате постоялец, решивший уехать затемно, гремят на кухне котлами поварята, хлопает дверь, впуская молочника со свежим молоком.

А сейчас вокруг было тихо. Как будто в «Диком вепре» остался один-единственный живой человек, сэр Рон Сейшел, сидящий на широкой постели и нашаривающий пальцами рукоять меча.

Внезапно до слуха рыцаря донесся какой-то звук, шорох… Кто-то, стараясь не шуметь, и немало в этом преуспевая, крался по коридору.

Рон бросил взгляд в сторону другой кровати, на которой мирно спал Ильтар. Бесшумно спрыгнув на пол и моля Торна, чтобы доски не заскрипели, Рон метнулся к эльфу и дернул его за плечо, одновременно поднося руку ко рту, чтобы тот не вздумал спросонья подать голос. И совершенно напрасно, Ильтар, отличавшийся собачьим чутьем, лишь что-то проворчал во сне, но не проснулся. Рон тряхнул его сильнее — тот же эффект.

Похоже, разбудить эльфа не удастся. Этого просто не могло быть, а значит, в дело вмешалась магия. Рон взглянул на кольцо, что по-прежнему плотно сидело на его пальце. Он уже не сомневался, что на Ильтара наложены сонные чары… а судя по тишине, не только на него. И лишь на Сейшела колдовство не подействовало.

Чуть слышно скрипнула дверь. Звук донесся с той стороны, где располагалась комната Айрин, и Рон, стараясь поменьше шуметь, выскользнул в коридор. Он оказался прав, успев заметить, как медленно затворяется створка двери, ведущей в покои молодой волшебницы. Несколько осторожных шагов, и Рон резко распахнул не успевшую до конца закрыться дверь.

Айрин спала, разметавшись по постели. Ее рыжие волосы спутались, но лицо было таким нежным, таким милым и умиротворенным, что у Рона защемило сердце. А возле постели стояла знакомая фигура, одетая в длинную, до пят, белую ночную сорочку. Светлые волосы, старательно отмытые от грязи и пыли, красивыми волнами лежали на плечах.

— Элла? Что ты здесь делаешь?

Девушка у постели медленно повернулась к Рону лицом. Только это уже была не Элла, миленькая блондинка, это было совсем другое существо.

Глаза, еще недавно светло-голубые, теперь горели алым огнем, рот чуть приоткрылся, верхняя губа приподнялась, обнажая белые, острые как иглы клыки. А пальцы, тонкие и нежные, прямо на глазах наливались силой, на них появились длинные острые когти.

Рон оторопел и несколько долгих секунд стоял неподвижно, не веря в то, что видели его глаза. Эти секунды позволили вампиру закончить превращение полностью. Раньше Рону приходилось встречаться с высшими вампирами, но никогда — в одиночку. Справиться с вампиром, говорят, было можно, но что-то рассказы обо всех этих случаях больше походили на сказки, чем на реальные факты.

Разве что тролль может наравне потягаться с высшим вампиром… и справиться с ним. Но вот человек…

И сейчас перед Роном стоял высший вампир. Невысокий, мужского пола, черноволосый. Очень опасный. Очень сильный. И пришедший в эту комнату явно с недоброй целью. Вампиры никуда с добрыми намерениями не приходят.

Рыцарь, с ужасом понимая, что его кольчуга так и осталась в комнате, прыгнул вперед, нанося удар. Вампир легко ушел от атаки, кончик меча скользнул по когтю, не оставив на нем даже царапины.

Тарсис, а это был именно он, в свою очередь атаковал. Когти полоснули по руке рыцаря, тот успел увернуться — лишь три длинные тонкие царапины украсили бицепс. Сейшел атаковал снова, и столь же безрезультатно.

Они кружили друг вокруг друга, обмениваясь ударами. В нескольких местах рубаха Рона уже намокла от крови, когти вампира достали-таки до кожи. Пару раз чудовищно сильные руки Тарсиса отбрасывали рыцаря к стене — казалось, от ударов этих содрогается вся гостиница, но, похоже, сон постояльцев был крепок. И каждый раз, врезавшись спиной в стену, Рон вскакивал быстрее, чем вампир успевал подобраться к своей жертве.

Тарсис тоже получил пару незначительных царапин, которые тутже зажили. На белой сорочке, уже превратившейся в лохмотья, проступили темные, почти черные, совсем не похожие на кровь пятна. Ни эти, ни даже куда более серьезные раны, если противник сумел бы их нанести, Тарсису не грозили. Он просто увлекся поединком, донельзя уверенный в своих силах — никто в этом здании не проснется, никто не придет на помощь бойцу, видимо, тому самому, о котором предупреждал его хозяин. Что ж, Тарсис разберется с этим рубакой, выяснит, кто сильнее. Впрочем, сам-то он был заранее уверен в ответе. Ну а потом он уделит капельку внимания и этой рыжеволосой стерве. Хозяин сказал, что она опасна — но как же такая доверчивая дура может быть опасной?

Вампир заметил, что воин изо всех сил старается вытеснить его из комнаты. Что ж, этот глупец сам не понимает, что творит. «Хочешь на простор, сосунок? Будет тебе простор… — думал Тарсис, увертываясь от очередного выпада и делая ответный ход, столь же безрезультатный. — А ты ловок, щенок, что ж, посмотрим…»

Звон меча, время от времени сталкивающегося с несокрушимыми когтями вампира, тяжелое дыхание Рона, вынужденного слишком много сил отдавать обороне, постепенно переместились из комнаты Айрин на лестницу. Именно здесь рыцарь получил первый по-настоящему серьезный удар — когти рванули левое бедро, выдрав кусок мяса, брызги крови покрыли стену россыпью алых капелек. Рон кубарем скатился по лестнице, пятная ступени кровью. Тарсис терпеливо ждал, пока рыцарь поднимет выпавшее из рук оружие — как ни странно, но впервые за последние сто лет он хотел честного боя. Хотя и понимал, что честным бой между человеком и вампиром быть не может.

Рон стоял и в упор смотрел на вампира. Грудь ходила ходуном, нога дрожала, кровь стекала по штанине, впитываясь в ткань и расползаясь по ней огромным багровым пятном.

— Что тебе надо, тварь?

— Девчонку… — усмехнулся Тарсис, показывая клыки.

— Через мой труп, — выдохнул Рон, крепче сжимая в руке меч.

— Как скажешь, — бросил вампир, прыгая вперед.

Прыжок, перенесший Тарсиса чуть ли не через весь зал, дал понять Рону, что здесь, практически на открытом пространстве, вампир к своей неуязвимости получил еще и свободу маневра. Пожалуй, спускаться сюда не следовало, но Рон не жалел об этом, самое главное, что прямо сейчас непосредственная опасность не угрожает Айрин. А сам он как-нибудь выкрутится.

А пока выкручиваться было сложно. Атаки вампира становились все стремительнее, и уворачиваться от них, припадая на раненую ногу, с каждым мгновением становилось все сложнее. Уже несколько раз жуткие когти со свистом проносились в пальце от его лица — а такой удар без труда снял бы лицо с черепа, как кожаную маску.

Рыцарь в очередной раз умудрился увернуться, запоздало ударил мечом — безуспешно, клинок лишь рассек сорочку, добавив к многочисленным прорехам еще одну, да незначительно зацепил кожу. Но Сейшел теперь стоял у стены, спина была защищена, одно движение — в руке оказался содранный с крюка массивный деревянный щит, усыпанный стальными шипами-бляшками. Щит этот, конечно, никогда для боя не предназначался. Любой воин, коему пришлось бы воспользоваться этим уродцем, вымотался бы за несколько минут — деревяшка была неимоверно тяжела. Но сейчас это Рона как нельзя более устраивало.

Вампир на мгновение прекратил атаки. Он пристально смотрел на стоящего перед ним человека, уже несколько раз раненного, но, невероятное дело, все еще живого. Пожалуй, весь его опыт, накопленный за сотни лет, прямо-таки вопил, что такое невозможно. Человек в одиночку противостоять вампиру не может — он просто не успевает. Даже эльфы, чья реакция во много превосходила человеческую, не могли драться с вампирами на равных. А этот дрался, и весьма успешно. «Что там говорил хозяин про него? — попытался вспомнить Тарсис — Кажется, что-то про стража… вроде этот парень сумел стража зарубить…»

Пожалуй, сейчас Тарсису целесообразнее всего было бы отбросить воина со своего пути, взлететь по лестнице, разорвать горло спящей женщине, за жизнью которой он был послан, и спешно броситься в бега. Следовало бы… но он не хотел этого. Никто и никогда не скажет, что высший вампир отступил, хотя противником его был всего лишь человек. К тому же еще и один. А что касается этой молодой волшебницы… вампиру мучительно хотелось обратить и ее, она была красива, и вдвоем со своей подругой Эллой они составили бы ему приятную компанию… но хозяин велел ее убить. Тарсис не мог ослушаться приказа, но изо всех сил оттягивал неизбежную развязку. Ненадолго, конечно, сначала он положит этого наглеца, решившего, что с помощью какой-то железки можно сразить вампира.

А тем временем упомянутый наглец медленно двигался вдоль стены по направлению к лестнице. Похоже, намеревался защитить свою подругу… Пустое, он сможет лишь немного оттянуть неизбежное. Но Тарсис был рад этому, к тому же от смертельной игры со столь прекрасным и достойным противником он получал удовольствие — а в его жизни удовольствий было не так уж и много.

Он снова бросился в атаку, на этот раз целя в горло. Изодранная, запятнанная кровью рубаха вряд ли послужит надежной защитой против клыков, способных пробить сталь.

Но на пути клыков оказалась не сталь — противное, прокопченное, сальное дерево. Зубы вампира глубоко погрузились в щит, а в следующее мгновение рыцарь выпустил эту уродливую деревяшку из рук — и, увлекаемый весом падающего щита, Тарсис на мгновение замешкался.

Рон ударил мечом изо всех сил, сжимая эфес двумя руками, зная, что вряд ли еще раз подвернется такой случай. Казалось, вампир был обречен — даже эти живучие твари могли быть убиты, особенно если тело рассечено надвое. И все же невероятным, воистину нечеловеческим усилием вампир сумел извернуться — он уже не мог уйти от удара, но сталь клинка встретили его жуткие когти.

С противным скрежетом меч пробороздил по когтям, отсекая их все одним махом, рассекая руку, перерубая кости… но вся сила, вложенная в этот удар, иссякла, погашенная превратившейся в измочаленный обрубок рукой вампира. Рана, которую клинок по инерции оставил на теле Тарсиса, была не то что не смертельной, она даже не была опасной.

Вампир взвыл, одним движением выдрал увязшие в старом дереве клыки и отпрыгнул в сторону. Мгновение он рассматривал свою изуродованную руку, затем устремил налитый кровью взгляд на человека:

— Сейчас я уйду, воин. Знаешь, почему?

— Потому что иначе ты сдохнешь, тварь…

— Нет, ты ошибаешься. Я уйду, потому что ты меня разозлил. Я вернусь… тогда, когда ты не будешь этого ожидать. Ты не умрешь, воин, я знаю наказание, которое будет для тебя хуже смерти. Ты станешь одним из нас. И ты, и эта сука, твоя подружка. И даже этот драный эльф. И вот тогда я послушаю, что ты запоешь. А пока…

Рон шагнул вперед, со свистом ударил меч. Ему не стоило делать это с такой уверенностью, почему-то он счел, что сейчас вампир станет легкой добычей. Увы, это было не так, и в этот раз лезвие не достигло цели — вампир, может, и был ранен, но проворства не утратил. Его уцелевшая рука ударила по кисти Рона, сжимающей меч, и оружие полетело в угол. Два пальца на правой руке рыцаря были сломаны, к тому же когти глубоко разорвали плоть. Опять брызнула кровь.

— Ты безоружен, — прошипел Тарсис, кружа вокруг Рона. — Ты безоружен и беспомощен, рыцарь. Ты сильный воин и умеешь драться. Это хорошо… Я не стану тебя убивать сейчас. Я вернусь позже… а ты будешь ждать… каждый день ты будешь думать обо мне и каждую ночь будешь слушать тишину… но ты не услышишь моих шагов, человек.

Позади вампира с легким скрипом открылась дверь. Высокий воин в тяжелой кольчуге из мелких колец, с набитыми бляхами из красной меди, стоял в дверях и целился в вампира из арбалета. Рон вспомнил, что трое из баронской дружины не остались ночевать на постоялом дворе, отправившись в город навестить каких-то своих знакомых. Вот один из них и вернулся.

— И ты туда же, щенок! — фыркнул Тарсис, растопыривая когти на здоровой руке. — Прочь с дороги!

Тренькнула тетива арбалета, вампир изогнулся, уворачиваясь от тяжелого болта. Расстояние было слишком мало, и все же ему это почти удалось. Однако раненая рука, которой понадобится много времени, чтобы вновь стать целой и невредимой, дернулась не ко времени, и массивный стальной стержень прошил культю навылет, помчался дальше и глубоко увяз в бревенчатой стене.

Тарсис взвыл — за считанные минуты его, высшего вампира, ранили дважды! Он бросился к обидчику, глаза пылали бешенством. Одним страшным ударом он вырвал молодому воину кадык, разорвав, как простой пергамент, кольчужный воротник. Юноша с хрипом повалился на порог, а Тарсис перепрыгнул через упавшее тело и исчез за дверью.

К тому времени как проснулись люди, погруженные вампиром в магический сон, Рон уже почти не мог стоять на ногах. И все же потерять сознание он позволил себе лишь тогда, когда удостоверился, что Айрин, целая и невредимая, открыла глаза.

Ильтар, второй раз подряд попавший под действие магии, винил во всем случившемся себя, хотя в этом суде он был единственным обвинителем. Все остальные, в том числе и Айрин, прекрасно понимали, что никто не мог ожидать вампира под маской несчастной, измученной, рыдающей девушки. А без должной защиты спастись от навеянного вампиром колдовского сна было невозможно. Да и то сказать, а стоило ли волшебнице, ночующей в обычной гостинице, создавать вокруг себя мощный барьер защитных заклятий.

Если бы магическое кольцо, защищавшее от чар, могла бы носить женщина, оно оказалось бы на пальце Айрин в тот же момент, когда Рон увидел ее в Лебединой башне. Просто из предосторожности. Но, увы, эта безделушка подчинялась только мужчинам, поэтому Рон оставил кольцо на своем пальце, пообещав себе отныне спать вполуха, и прислушиваться к каждому шороху не только ночью, но и солнечным днем. В том, что вампир наверняка попытается выполнить свое обещание, он не сомневался.

В таверне этой они провели еще два дня — Сейшелу необходимо было время, чтобы оправиться от ран. Несмотря на все магические способности Айрин и Ильтара, он приходил в себя медленно — сказывалось и то, что совсем недавно он получил ничуть не менее тяжелые раны. Магия лечила быстро, но полное выздоровление тела требовало немало времени.

К исходу второго дня Рон заявил, что вполне способен сесть на коня и отправиться дальше. Ильтар слабо возражал, но его голос потонул во всеобщем одобрении — да и сам эльф не слишком-то рассчитывал на задержку, понимая, что сейчас, может быть, дорог каждый час. Деревню они покинули утром следующего дня. Рон старался держаться бодро, но эльф не раз замечал, как друг временами закусывает губу от боли.

О том, что случилось тем сонным утром, по взаимному молчаливому согласию, не вспоминали. Все, что нужно, было уже сказано, и на этом следовало закончить. Если вампир вернется, он будет достойно встречен. Если же нет — то и слава Торну. Отряд, потерявший одного бойца, смог бы, пожалуй, справиться с вампиром, но это принесло бы новые и новые жертвы.

Примерно к середине дня навстречу все чаще стали попадаться люди. Среди кучек народа, двигающихся по тракту, основную массу составляли крестьяне с женами и детьми, иногда с нехитрым скарбом, а иногда и с пустыми руками. Попадались и мастеровые. Рон молча проезжал мимо этих людей, но когда его взгляд упал на широкоплечего седого мужика, бредущего по пыльной дороге босиком с видом унылым и печальным, он не выдержал:

— Эй, человек! Куда идут все эти люди? Что-то стряслось?

Мужик долго непонимающе смотрел на обратившегося к нему рыцаря, затем, старательно подбирая слова, прогудел низким, хриплым голосом:

— Дык эта… ваша милость не знает, поди… тута армия, стал быть, императорова, супротив мертвяков дралась… ну дык гвардейцы-то того… разбежалися, однако… да и многих там побили из них-то… вот мы и уходим, кто куда, стал быть.

Огорошенные этим известием, столь «понятно» изложенным, Рон вместе с Айрин и бароном учинил настоящее дознание, опросив не менее трех десятков человек, в том числе одного бывшего солдата. Парень, к стыду своих родителей струсивший на поле боя, бросивший оружие и теперь стремящийся убраться куда подальше, под грозным взглядом барона дрожал как осиновый лист. Тот между тем и не пытался беречь чувства солдатика и прямо-таки исходил праведным гневом.

— Императорская армия бежала с поля боя! Кто-то из стратегов обязательно назовет это планомерным отступлением для перегруппировки войск, кто-то наверняка начнет распространяться насчет выбора более удобной позиции, навязывания противнику боя на выгодных для Империи условиях и прочей чепухи. Все это будет сказано, все это будет написано, и все это будет ложью.

Империя потерпела поражение — не фатальное, но весьма и весьма серьезное. Из четырех полков императорской гвардии, что стояли на бранном поле, лишь два более или менее уцелели, два же других потеряли чуть ли не девять десятых своего состава — и это не считая погибшего в полном составе двухтысячного отряда латной кавалерии и тех, кому «повезло» оказаться на пути арбалетной стрелы или тяжелого метательного снаряда.

Если гвардия отступала более или менее сплоченными рядами, сохраняя видимость строя, и поэтому сумела сохранить большую часть своих бойцов, то некоторые из дружин императорских вассалов просто ударились в бегство. Теперь отряды мятежной герцогини рыскали по округе, отлавливая всех, кого только можно. Поэтому люди спешно уходили с обжитых мест, бросая скарб, дома, скот — лишь бы унести ноги. О судьбе тех, кто тем или иным путем попадал в лапы злодеев, среди беглецов ходили слухи самые жуткие. И хотя большая их часть была откровенно лживой никто не хотел убеждаться в достоверности слухов на собственном опыте.

— Дерьмо! — орал барон, лицо которого густо залила краска гнева. — Дерьмо, трус, баба! Да что там, бабы куда смелее, когда защищают свой кров и своих детей.

— Господин, я…

— Молчать, червь! — рыкнул барон, затем задумался. — Так, пойдешь с нами. Возможно, подвернется возможность показать, что ты не просто кусок вонючего дерьма. Ясно?

— Д-да… господин барон.

Этот солдатик, трясущийся от страха, был первым. Спустя несколько часов вокруг барона собралось уже десятка полтора беглых солдат. То ли рык сэра Тоддта действовал на них отрезвляюще, то ли бояться вместе было веселее, но дальше дело пошло еще быстрее.

Немало находилось и крестьян, кто, завидев движущуюся навстречу беженцам нестройную толпу вооруженных мужчин, швырял шапку оземь, поминал Торна или Чара, причем обоих в весьма нелестных выражениях, стягивал с воза топор, охотничий лук или иную какую хозяйственную утварь, что могла при случае сойти за оружие, и с милостивого соизволения барона вставал в строй. Многие, увидев в растущем прямо на глазах отряде знакомые кафтаны, присоединялись то ли из праведного желания защитить свои дома и родню, то ли просто из здорового мужицкого стремления неслабо подраться в хорошей компании.

Уже ближе к вечеру им встретился обоз, принадлежащий толстому купцу. Завидев отряд, выросший к тому времени уже больше чем на сотню, купец неожиданно для своих габаритов резво соскочил с повозки и бросился навстречу путникам.

— Ха, Ильтар! Вот так встреча!

— Привет, Люс, — улыбнулся Ильтар. — Какими судьба ми? Как торговля?

— Да какая там торговля, — махнул рукой караванщик, — морока одна! Ну скажи, друг эльф, кто и что сейчас поку пает. Да и к тому же бросить нам пришлось все добро, поскольку прихвостни этой бледской суки чуть не на пятки нам наступали. Одна радость, что всадников у нее немного, только вскачь и оторвались. Добро-то, оно дело наживное, но… А вы, смотрю я, никак прямо к ней в лапы собрались?

— Да нас в лапы-то эти не больно-то возьмешь… Кабы ноготки сука не обломала… Да ужо ж мы не постоим за баб да ребятишек…

Ропот разношерстной толпы, сгрудившейся вокруг барона и его солдат, подействовал на толстого Люса уже привычным образом. Он оглянулся на своих парней, коих было никак не меньше десятка, а затем решительно стукнул себя кулаком в грудь, демонстрируя, может, и не столь отточенный, как следовало, но вполне узнаваемый салют имперского гвардейца.

— Ну так позвольте моим ребятам к вам присоединиться? Может, видом я сейчас на воина и не похож, да только годков двадцать назад мечом махал не хуже многих…

— Меня зовут Хэл Тоддт, — представился барон, и Рон про себя отметил, что не перестает удивляться своему спутнику. Мало кто из дворян вот так, первым, представится какому-то купцу, обращаясь к нему как к равному. — Где служить-то доводилось?

— Полк «волков», имперская гвардия, — гордо выпятил грудь Люс.

— Славная рекомендация, — серьезно кивнул барон. — Дать серьезный бой мы, может быть, и не сможем, а вот изрядно попортить кровь этой нахалке Tee — вполне. Так что рад вам, господа, рад!

Хоть и говорил Люс, что пришлось им бросить все свое добро, но на возах кое-что все же осталось. Кое-кто из сермяжного войска разжился оружием, троим даже перепало по кольчуге, а уж тюки с сушеным мясом, едой в дороге куда как удобной, легкой и довольно сытной, обрадовали всех.

Люс ехал рядом с Ильтаром и с увлечением рассказывал ему, как старому знакомому, о своих мытарствах. Выходило это у караванщика не очень-то и жутко, видать, ветеран любил жизнь и привык видеть в ней только светлые стороны, а о неприятностях по возможности забывал быстро. И все же рассказ его, вместе со всеми шутками, фырканьем и насмешками над вся и всеми, говорил о многом.

За те дни, что Рон был практически прикован к постели, войска некроманта изменили тактику. Теперь, когда избитая имперская армия ушла зализывать раны, а отряды многочисленных вассалов императора засели по своим замкам с твердым намерением не высовывать оттуда носа, а то и присягнуть, буде такая возможность представится, новому претенденту на престол, силы некроманта рассредоточились по захваченным землям. Люс сообщил, что отряды солдат, проходя через деревушки и городки, угоняют в полон всех, кто может более или менее сносно ходить. Мужчин, женщин, стариков, что помоложе, детей, что постарше. Куда их гонят, зачем — про то доподлинно никто не знает, а среди слухов, что множатся, как тополиный пух, была история про какого-то мужика, у кого слуги Теи забрали жену. Сам он в ту пору дома не был, рубил дрова в лесу. Как вернулся — увидел почти пустую деревню, где только несколько младенцев истошно орали, требуя положенную им по возрасту мамкину титьку. Мамок их не было и в помине.

А потом, спустя всего два дня, другой отряд наведался в опустевшую деревню. И среди солдат мужик, кое-как не дававший осиротевшим малюткам помереть с голоду, увидел свою жену… Он бросился к ней, но она ударила его, а затем с помощью двух мужиков принялась деловито связывать мужу руки за спиной. Дальнейший рассказ о том, как ему удалось вырваться, как он бежал, отбивался от преследователей, от собственной жены, что участвовала в погоне наравне с другими, особого интереса не представлял.

Все это вновь и вновь подтверждало предположения Айрин о том, что на людей было наложено заклинание подчинения. Люс выслушал ее мнение и лишь пожал плечами. Он достаточно повидал в своей жизни, чтобы уже ничему не удивляться. Ну зачарованные они, ну и что. С его точки зрения, внимания заслуживало лишь то, что какая-то банда, напялившая на себя цвета герцогства Блед, попыталась остановить его караван. Они не тыкали мечами в лицо, никого не били — все проходило спокойно, деловито как привычная, порядком наскучившая, но необходимая работа. Просто пятеро направили на торговцев арбалеты, а еще трое принялись неторопливо разматывать веревки, чтобы присоединить Люса и его парней к уже немалой связке пленников разного пола и возраста.

Если бы торговцы позволяли всем и каждому вот так запросто отбирать свое добро и покорно подставляли бы руки под тугую веревочную петлю, торговля умерла бы, едва родившись. Да и сам Люс дожил до внушительного брюшка и седых волос не потому, что терпел, пока всякие встречные и поперечные держат его на прицеле. Поскольку многие люди принимают сдержанность за страх, благоразумие за слабость, понимая только язык силы. И этот язык бывший мечник имперской гвардии знал в совершенстве. Их было семеро. К тому времени как странные молчаливые люди, носившие цвета герцогства Блед, стали быстро остывающими трупами, караванщиков стало на двоих меньше. Карлу стрела попала в грудь — тяжелый арбалетный болт без труда прошел сквозь надетую под кафтан легкую кольчугу и навылет пробил молодому парню сердце. Остальные стрелы достались старому Штуфу — с ним Люс водил торговые караваны почитай что лет пятнадцать.

Сам Люс не знал, почему так случилось — то ли старик Штуф, что был куда старше самого Люса и которому давно пора было на покой, не соображал, что делает, или и в самом деле старый друг решил своей смертью проложить остальным путь к спасению. Как бы то ни было, но он вдруг бросился на арбалетчиков с топором, что всегда лежал на возу. И даже умирая — четыре арбалетных болта, выпущенные в упор, могли остановить и буйвола, — он все же сумел дотянуться топором до одного из противников. Тогда и остальные мальчики Люса, включая, конечно, и его самого, схватились за оружие. Драка была короткой: хотя бандиты, каковыми их упорно называл торговец, совершенно не поддавались чувству страха, оружием они владели неважно. Чего нельзя было сказать о парнях, водивших караван, их-то Люс гонял так, как не гоняют и в имперских казармах.

Сам-то торговец понимал, что ему просто повезло. В тот раз они встретили не весь отряд армии Теи, а лишь сопровождающих в лагерь, где находился некромант, очередную партию захваченных в плен крестьян. А остальных они встретили днем позже, и вот тогда-то была скачка, лихорадочно выбрасываемые из возов товары в надежде облегчить повозки, стрелы, летящие вдогонку убегающим и в грудь преследователям. Им удалось оторваться, но Фрол, получивший удар стрелой в легкое, умер на следующее утро.

Спустя три дня они вышли к Вирене. У реки скопилось не менее полутысячи человек — старенький мост, который и в мирное-то время каждый пересекал на свой страх и риск, сейчас и вовсе сдал. Казалось, очередная телега просто обрушит его, поэтому люди двигались по мосту осторожно, чуть не по одному. Рухни сейчас хлипкий настил — и все, кто не успел пересечь мост, достались бы рыщущим по округе отрядам Теи.

— Там, в трех лигах выше по течению, есть брод, господин барон! — заметил Люс, знавший эти места как свои пять пальцев. Впрочем, примерно так же он знал и почти все переправы в Империи, а вкупе с ними дороги, места, удобные для ночлега, и сорта пива во всех постоялых дворах. — Но телеги там не пройдут, в этом году Вирена на удивление полноводна, говорят, это добрая примета для урожая. Придется бросить.

— Что ж этот сброд толпится здесь? — хмыкнул барон, глядя на галдящую, шумную толпу, мешающую друг другу, спорящую о праве первенства на проход через мост. И отмечая про себя, что те, кто все же ступал на настил, просто из инстинкта самосохранения соблюдали спокой ствие и оторожность.

— Да что вы, господин барон, разве ж это все, — пожал плечами торговец, оценивающе окидывая взглядом толпу. — Кто налегке, те давно к броду подались. А эти все со скарбом, и бросить его им жалко, и мысль гложет, а вдруг они-де его бросят, а кто-то подберет. Вот и толкутся у моста… а ведь рискуют все потерять.

— Ладно, двинемся к броду, — заявил барон, и его лицо приняло несколько кровожадное выражение. — Думаю, в скором времени нашим мечам найдется работа.

Рон переглянулся с Ильтаром. Похоже, планы барона, заключавшиеся в том, чтобы насолить мятежной герцогине и ее хозяину-некроманту, стали приобретать вполне конкретные очертания. И толпа, стоявшая за их спинами с оружием в руках, молчаливо подтверждала вескость этих планов. Теперь отряд, предводительствуемый Тоддтом, состоял по меньшей мере из трех сотен бойцов. Не все из них могли бы назвать себя мастерами меча, но чуть не половину из этого отряда составляли бойцы, дезертировавшие из дружин лордов, попавших в мясорубку у Свиязи. Да и многие из мужиков, присоединившихся к этой вольнице, бывалые охотники, ходившие на медведя с одним здоровенным охотничьим ножом, умели и послать стрелу из лука, и уверенно орудовать копьем.

Переправа встретила их шумом и гамом. Здесь никто не соблюдал порядка, каждый ломился через брод как мог, расталкивая всех, на кого хватало сил. В самом глубоком месте рослому мужчине было почти по грудь, многие несли на руках детей, кто-то тащил на голове узлы с добром… стоило оступиться, и узел отправлялся в долгое плавание вниз по течению, слишком быстрому, чтобы неосторожный имел возможность догнать свое имущество.

Отряд барона, не особо церемонясь, пересек реку, при этом число плывущих по воде узлов существенно увеличилось. Те, кто были верхом, не слишком-то и вымокли, остальные же выбрались на противоположный берег перепачканные тиной, мокрые и наполненные злостью.

Было ли то случайностью, или просто сама судьба предусмотрела сие событие для поднятия духа «Алого отряда», как стали называть себя ополченцы в честь родового герба барона Тоддта, но именно в этот момент к переправе вышли и другие солдаты. Только солдаты эти носили голубой и серебряный цвета.

Их было не слишком много, сотня или чуть больше. Словно не замечая неподалеку большого вооруженного отряда, серебряно-голубые принялись хватать и вязать крестьян, не особенно разбирая, мужчины ли это, женщины или старики. Один из них, явно командир, взирал на это действо спокойно, но все же косил глазом в сторону барона. Впрочем, вряд ли он сразу мог догадаться, что разношерстная толпа позади кучки более или менее прилично одетых всадников, есть хоть и наспех сколоченный, но вполне боеспособный отряд.

Сэр Тоддт, а вместе с ним Рон, Ильтар, Айрин и Люс двинулись в сторону того, кого сам Рон мысленно назвал сержантом. Тот нисколько не обеспокоился, лишь подбоченился, горделиво отставив ногу, и спокойно ждал встречи.

— Вы собираетесь говорить с ним, барон? — вполголоса поинтересовался Рон.

— Возможно, — хмыкнул тот, неторопливо опуская ла донь на рукоять меча. — Может быть, что-нибудь новое узнаем. А то, думаю, дай волю нашим мужичкам, так ведь покрошат этих сучат и имени не спросят. А вот этот меня особо интересует, если все, что вы о них говорили, верно, то он-то как раз вряд ли зачарован. Чтобы командовать, знаете ли, мозги нужны. Хоть немного.

— Боя не миновать?

— Разумеется… — недобро усмехнулся барон. — Ну куда он, бой, денется, придет и его время. Чуть погодя.

— Эй, вы, кто такие? — надменно поинтересовался сержант, чуть повысив голос.

— А ты кто таков, смерд? — с той же интонацией спросил сэр Тоддт. — И по какому праву смеешь задавать вопросы гербовому дворянину, щенок?

Сержант побагровел от бешенства, но все же сумел удержать себя в руках и довольно неохотно ответил:

— Я служу герцогине Блед, ваше сиятельство… — два последних слова прозвучали довольно издевательски. — И мои люди служат ей.

— Герцогиня Блед?.. — насмешливо переспросил Тоддт и, повернувшись к Рону, пожал плечами: — Не слыхал… наверное, это из тех мелкопоместных дворян, у коих все владение чуть больше, чем тот стол, за которым мы, друг мой, вчера сидели.

— Полноте, барон, может быть, мы просто давно не выбирались в свет, — дружелюбно улыбнулся Рон, принимая игру. — Кажется, я что-то слышал. Эй, солдат, а кто она, твоя госпожа? И где ее владения?

— Здесь, например. — Оскорбление, прозвучавшее в адрес герцогини из уст этого великана в алом плаще, сержант счел нужным пока пропустить мимо ушей… хотя потом, пожалуй, здоровяк за эти слова умоется кровавыми соплями. — Все эти земли теперь принадлежат герцогине Tee де Блед. И все эти смерды, что толкутся сейчас у воды, суть ее подданные, намеревающиеся изменнически бежать, не желая служить своей новой госпоже. Герцогиня, великая воительница, разбила армию этого дохляка императора и скоро будет править всей Империей. И вы, господа, должны будете отправиться в ее ставку, засвидетельствовать свое почтение и, если будет вам на то соизволение, принести вассальную присягу на верность герцогине.

— Всенепременно, сержант. Мы в кратчайший срок по сетим ее сиятельство… где расположена ставка?

— Пока герцогиня Блед расположилась в замке Шон.

— А ее советник, великий маг, находится там же?

— Зачем вам знать это? — подозрительно спросил сержант. На его лице отразилась непривычная, мучительная работа мысли, — видимо, он что-то понял. — Вы же только что сказали, что не слышали раньше про ее сиятельство? Откуда вы… Эй, взять их!

Но время было упущено. Солдаты «Алого отряда» уже окружили серебряно-голубых. Взвизгнула извлекаемая сталь, брызнула первая кровь. Ветвистая голубая молния, слетевшая с пальцев Айрин, хлестнула по голубым плащам, в воздухе ощутимо запахло паленым. Запели не знающие промаха стрелы Ильтара. Зачарованные солдаты Теи дрались отчаянно, не помышляя о сдаче в плен или о бегстве — но все они были и оставались простыми крестьянами, тогда как противостояли им преимущественно.профессиональные солдаты, помимо всего прочего жаждавшие реабилитировать себя в глазах барона и отомстить противнику за свой страх.

Рон, находясь рядом с бароном, держал меч наготове, но орудовать им не спешил. Едва затянувшиеся раны давали о себе знать, и он не без оснований опасался, что если сейчас ринуться в бой, то потом пару дней придется лежать пластом и пользоваться лекарскими услугами Ильтара и Айрин… хотя пользоваться ими все равно придется. Барон же, будучи здоров как буйвол, полностью отдался бешеной рубке, нанося сокрушительные удары своим огромным двуручным мечом и зачастую рассекая тела противников чуть не надвое.

Схватка так увлекла барона, что он допустил одну из тех ошибок, что порой становятся последними для воина — он перестал оглядываться. Один из солдат Теи, щупленький паренек лет восемнадцати, в неловко сидевшем плаще явно с чужого плеча опустился на колено, поднял арбалет и прицелился в спину великану. Многие называют арбалеты оружием слабых — и в том есть смысл. Даже женщина, да что там, подросток сумеет навести его на цель и спустить тетиву — это не лук, требующий немалого умения, сильной руки и верного глаза, не меч, ведущий схватку один на один, выясняя, кто ловчее и быстрее…

Рон свесился с седла и нанес удар. Последствия ранения тут же сказались, удар получился не лучшим — вместо того чтобы раскроить стрелку голову, клинок ударил в плечо. Почти одновременно хлопнула тетива арбалета…

Барон покачнулся в седле, но тут же выпрямился и оглянулся:

— Благодарю, сэр Сейшел! Вижу, вы умеете отдавать долги.

— Вы целы? — выдохнул Рон, чувствуя, как начинает набухать кровью повязка на ноге, видать, рана снова от крылась.

— Целее не бывает, друг мой. Благодаря вам его стрела… — Барон с хаканьем опустил меч и начисто срубленная голова покатилась под ноги его коня. Тело еще мгновение стояло, затем повалилось навзничь, пятная траву кровью. — В общем, только шлем зацепило…

Все было кончено быстро. «Алый отряд» потерял около трех десятков воинов, серебряно-голубые полегли все до единого. Воины Тоддта, окрыленные победой, с ухмылками и шуточками собирали оружие, Ильтар, в очередной раз плюнув на свои эльфийские принципы, принялся заговаривать раны, коих имелось превеликое множество, а сам барон вместе с Айрин и Роном отъехал в сторону, знаком дав понять, что им есть о чем поговорить наедине.

Девушка, уже успевшая оказать помощь своему возлюбленному, остановив кровь из страшной раны на бедре, чувствовала себя усталой, поскольку в этой схватке ей пришлось немало потрудиться — то там, то здесь на зеленой траве виднелись черные, все еще источающие едкий запах тела.

— Откровенно признаться, друзья мои, — медленно и неохотно начал барон, — мне не слишком-то хочется и говорить об этом, но сейчас нам следует расстаться.

— Простите, сэр Тоддт, неужели вам так быстро наскучило наше общество? — хмыкнул Рон, слегка уязвленный.

— О нет, мой друг, вовсе нет. Но ваша миссия, возложенная на ваши плечи Светлой Королевой и, может быть, самой судьбой, должна продолжаться. А мой путь теперь с этими людьми, что доверились мне и встали под мое знамя.

— И что вы намерены делать, дорогой барон? — спросила Айрин, и по ее тону Рон понял, что его подруга согласна с принятым решением и обсуждать далее бесполезно.

Барон пожал плечами, окинув взглядом свое воинство. Тех сервов, что ловцы герцогини успели связать, выпустили, часть уже двинулась к броду, подхватив разбросанные пожитки, а часть бывших пленников, да и из тех, кто только что оказался свидетелем разгрома отряда «бледской стервы», теперь выражали желание присоединиться к барону. Их весело хлопали по плечам, поздравляли со вступлением в «Алый отряд», который, пожалуй, после этой стычки стал даже больше. Барон довольно улыбнулся.

— Буду пакостить герцогине, чем смогу. Конечно, серьезный бой мне не выдержать, но в местах этих хватает лесов, а уж знающих здесь каждую тропку я найду без труда. И прикрыть спины тех, кто спасается бегством, сумею. А станет совсем худо, отведу ребят в свой замок… нет, не тот, где я имел честь принимать вас, есть и другой, достался в наследство еще от прадеда. Замок тот не чета многим, его гномы строили, на века. Он любую осаду выдержит… А вам я сейчас не помощник. Путь ваш должен быть скрытен, а какая скрытность с толпой этих оглоедов?

— Вы правы, барон, — вздохнула Айрин, — хоть и печально соглашаться с этим. Что ж, остается пожелать вам удачи, и… берегите себя.

— Это как получится, — усмехнулся Тодцт. — Да, вот еще… тут неподалеку городок есть, Серебряный Бор. Городок так себе, скорее деревня большая, но есть там трактир, «Веселый гном» называется… Так вот, хозяин этого трактира, Кардиус, известен тем, что знает все и обо всех. Поговорите с ним, может, что и подскажет дельное.

— Спасибо…

— И вам удачи, друзья. Сдается мне, что вам на вашем пути придется хлебнуть лиха гораздо больше, чем мне — на моем. Да поможет вам Торн.

Высокое дерево на берегу реки шумело густой зеленой листвой. Люди больше смотрели под ноги, скользкая глина, под ударами сотен ног быстро превратившаяся в кашу, в любой момент грозила неосторожному падением. Кое-кому уже не повезло, и очередного неудачника, плюхнувшегося бородой в грязь, встречал дружный хохот тех, кто еще умудрялся крепко держаться на ногах.

Толпа на берегу Вирены постепенно рассасывалась. Кто-то перешел реку и теперь шагал, оглядываясь, по дороге, что вела в места более спокойные. Другие, повинуясь командам назначенных Тоддтом сержантов, построились в жалкое подобие колонн и двинулись в сторону леса, извечного укрытия для тех, кто не рискует пробовать свои силы в открытом бою. В скором времени отрядам герцогини, что сгоняли в ее ставку крестьян со всей округи, пополнявших армию зачарованных, придется солоно.

Небольшая группа людей на хорошо откормленных, в дорогой сбруе конях, отделилась от толпы и направилась совсем в другую сторону. Их было трое — отсюда, с верхушки дерева обычный глаз не смог бы разобрать, кто именно сейчас стремительно удаляется с поля недавней битвы.

Тарсису не нужно было гадать. Он знал, кем были эти три всадника. Он был рад, что ставшая за последние дни до неприличия многочисленной армия, следовавшая за намеченными им жертвами, теперь отделилась от них и, похоже, намерена заниматься своими делами. Троица, за которой он охотился, теперь может рассчитывать только на себя. Теперь им не уйти от его мести.

Тарсис расправил крылья и, стараясь по возможности не показываться на глаза людям, взмыл в темнеющее небо. Ему предстоял долгий полет.