ДЕНЬ ВТОРОЙ

Матильда проснулась на заре. Ночью ее перевезли в палату, где она уже начала скучать. Вот уже пятнадцать месяцев сверхактивность была ее единственным лекарством для выведения шлаков прежней жизни, в которой над ней едва не взял верх зловредный коктейль из отчаяния и наркотиков. Неон, похрустывавший у нее над головой, напоминал о долгих часах абстиненции, когда все ее нутро-раздирала нестерпимая боль. Она вспоминала дни Дантова ада, когда Софии, которую она называла своим ангелом-хранителем, приходилось держать ее руки. Чтобы выжить, она причиняла себе острую телесную боль, готова была спустить с себя кожу, изобретая все новые раны как кару за прежние запретные услады.

Она еще чувствовала иногда затылком покалывание в местах гематом – последствие многочисленных ударов, которые она наносила сама себе по ночам, оставаясь наедине со своими невыносимыми страданиями. Внутри локтевого сгиба налицо были признаки искупления: следы инъекций неделя за неделей становились все менее заметными. Откровенно зияло только одно фиолетовое пятно на выпирающей вене – напоминание о вратах, в которые она впустила медленную смерть.

Дверь открылась, Матильда увидела Софию.

– Кажется, я вовремя, – сказала та, кладя на ночной столик букет пионов. – Входя, я увидела выражение твоего лица. Стрелка твоего морального барометра уже смещалась к «переменно», а потом разразилась бы буря. Пойду попрошу у сестер вазу.

– Останься со мной, – попросила Матильда бесцветным голосом.

– Пионы так же нетерпеливы, как и ты, им необходимо много воды. Не двигайся, я сейчас.

Оставшись одна, Матильда уставилась на цветы, погладила здоровой рукой шелковистые лепестки. Они походили на ощупь на кошачью шерстку, а Матильда обожала кошек… София прервала ее мечты, вернувшись с полным ведерком.

– Это все, что у них нашлось. Ничего, эти цветы не страдают снобизмом.

– Мои любимые!

– Я знаю.

– Как ты умудрилась их отыскать в это время года?

– Секрет!

София посмотрела на загипсованную ногу подруги, потом на шину, делавшую неподвижной ее руку. Матильда поймала ее взгляд.

– Что там все-таки произошло? Я почти ничего не помню. Сначала мы разговаривали, потом ты встала, я осталась сидеть – и все, дальше черная дыра.

– Случайность, утечка газа в подвесном потолке служебного помещения. Как долго ты должна здесь оставаться?

Врачи согласились бы выписать Матильду уже назавтра, если бы у нее были средства на вызов врача на дом, а состояние позволяло бы самостоятельно передвигаться. Видя, что София собирается уйти, Матильда расплакалась.

– Не оставляй меня здесь, от этого запаха дезинфекции я схожу с ума! Я заплатила сполна, клянусь! Больше этого со мной не произойдет. Я так боюсь снова подсесть, что не глотаю успокоительные, которые мне положены, а только делаю вид. Знаю, я для тебя обуза, но вытащи меня отсюда, София, вытащи немедленно!

София вернулась к койке подруги и погладила ее по лбу, избавляя от судорог отчаяния. Она пообещала сделать все и без промедления, чтобы найти выход, и снова ее навестить поздно вечером.

Покинув госпиталь, София устремилась в доки: ей предстоял насыщенный день. Время летело быстро: задание заданием, но она не могла себе позволить забыть о своих подопечных. Сейчас она собиралась проведать старого друга-бродягу. Джуэлс покинул мир, не обозначив дорогу, приведшую его под арку № 7, слркившую ему более-менее постоянным убежищем Жизнь сыграла с ним несколько жестоких шуток. Сокращение персонала подвело черту под его карьерой. Простое письмо уведомляло, что он больше не служит в крупной компании, которая была для него всем.

В пятьдесят восемь лет человек еще очень молод… Пусть косметические фирмы клянутся, что в шестьдесят лет вся жизнь еще впереди, надо только больше заботится о своей внешности, даже их слркбы персонала убеждены в обратном и соответствующим образом поступают со своими работниками. Так Джуэлс Мински стал безработным. Сотрудник службы безопасности отобрал у него пропуск у входа в здание, в котором он проводил больше времени, чем дома. Не говоря ни слова, человек в форме проводил его /i,oрабочего стола. Под безмолвными взглядами бывших коллег Джуэлс поспешно собрал свои вещи. Унылым дождливым днем он отправился восвояси с жалкой картонной коробкой под мышкой. Так завершились тридцать два года его честной слркбы.

Жизнь Джуэлса Мински – статистика, влюбленного в прикладную математику, – легко укладывалась в простейшие арифметические действия: сложение уикэндов, посвященных работе в ущерб нормальной жизни; деление в пользу власти нанимателей (все служащие гордились тем, что на них вкалывают, все составляли одну большую семью, в которой каждый играл отведенную ему роль и не посягал на большее); умножение унижений и идей, проигнорированных незаконными вершителями чрких судеб; наконец вычитание права достойно завершить трудовой путь. Подобно квадратуре круга, существование Джуэлса сводилось к уравнению из невероятных несправедливостей.

В детстве Джуэлс любил болтаться рядом со свалкой металлолома, где отправлялись под чудовищный пресс остовы старых автомобилей. Гоня ночные мысли об одиночестве, он часто представлял себе жизнь молодого богатого служащего, перечеркнувшего его жизнь и отправившего его на свалку. Осенью аннулировались его кредитные карточки, банковский счет не пережил зиму, весной он покинул свой дом Летом он принес в жертву большую любовь, забрав в последнее путешествие свою гордость. Сам не отдавая себе в этом отчета, Джуэлс Мински, пятидесяти восьми лет от роду, избрал непостоянным местом для своего ночлега пространство под аркой № 7 на пристани № 80 торгового порта Сан-Франциско. Скоро он отпразднует десятилетнюю годовщину жизни под звездами. Всем желающим он с удовольствием признавался, что, отправляясь в путь, понятия не имел, где окажется.

София осмотрела рубец у него под дырявой шерстяной штаниной в шотландскую клетку.

– Джуэлс, вашу ногу пора лечить!

– Не начинай, пожалуйста, моя нога в полном порядке.

– Если не продезинфицировать рану, то меньше чем через неделю начнется гангрена, вы сами знаете!

– Я уже пережил худшие гангрены, моя красавица. Одной меньше, одной больше – какая разница? Я ведь давно прошу Создателя меня прибрать, поэтому просто не имею права лечиться. Если при всякой болячке я стану бегать к врачу, то чего будут стоить мои мольбы эвакуировать меня с этой проклятой земли? Так что эта царапина – мой выигрышный билет на тот свет.

– Кто вбил вам в голову эти глупости?

– Никто. Хотя здесь побывал один тип, который со мной всецело согласен. Мне понравилось с ним спорить! Когда я его вижу, у меня впечатление, что это я сам в зеркале прошлого. Он носит такие же костюмы, как я до того, как у моего портного, заглянувшего в мои карманы и обнаружившего там пустую бездну, случился приступ головокружения… Я проповедую ему добро, он мне – зло. Это такой обмен. Надо же мне как-то отвлечься!

Без крыши над головой, никого не ненавидя, без крошки съестного, даже без прутьев решетки, которые можно было бы попробовать перепилить… Положение Джуэлса Мински было хуже положения заключенного. Мечты становятся роскошью, когда приходится бороться за существование. Днем изволь искать пропитание на свалках, зимой – непрерывно ходить, двигаться, препятствуя смертоносному союзу сна и холода.

– Все, Джуэлс, я везу вас в диспансер!

– Я думал, ты работаешь в службе безопасности порта, а не в Армии Спасения.

София изо всех сил потянула бродягу за руку, помогая ему подняться. Он не старался облегчить ей задачу, но тем не менее нехотя доплелся до машины. Она открыла дверцу, он запустил руку в бороду, раздумывая. София молча за ним наблюдала. Вокруг его лазоревых глаз пролегли глубокие морщины – фортификационные рвы души, исполненной глубоких чувств. У губастого улыбчивого рта красовались другие письмена, свидетельства существования, для которого бедность – всего лишь видимость.

– В твоей машине будет не очень сладко пахнуть. С этой ногой я в последнее время нечасто бываю в душе.

– Говорят, что деньги не пахнут, так почему у бедности должен быть запах? Хватит болтать, полезайте!

Передав своего пассажира заботам диспансера, она поехала назад в доки. По пути она сделала крюк, чтобы навестить мисс Шеридан: ее нужно было попросить о важной услуге. Рен сидела на своем крыльце. Она наметила поход по делам в город, но Сан-Франциско славится своими крутыми улицами, каждый шаг по которым – пытка для престарелого человека, поэтому встреча в этот неурочный час с Софией была равносильна чудесному избавлению. София пригласила ее в машину, а сама побежала к себе. Дома она проверила автоответчик, не записавший ни одного сообщения, и тут же снова спустилась. По пути она поведала Рен о своем затруднении, и та согласилась поухаживать за Матильдой, пока она не поправится. Оставалось придумать, как поднять ее на второй этаж и как спустить с чердака железную кровать.

Удобно устроившись в кафетерии в доме номер 666 по Маркет-стрит, Лукас что-то чиркал прямо на клеенке. Он торжествовал: только что устроился на службу в крупнейшее агентство недвижимости во всей Калифорнии! Макая седьмой по счету круассан в кофе со сливками, он штудировал волнующее издание о развитии Силиконовой долины, «широкой полосы, ставшей за тридцать лет главной стратегической зоной высоких технологий и прозванной легкими всемирной информатики». Для него, специалиста по смене личин, наняться куда угодно было простейшим делом, и он уже получал сумасшедшее удовольствие от подготовки нового макиавеллиевского плана.

Накануне, летя в самолете из Нью-Йорка, Лукас загорелся, прочтя в газете «Сан-Франциско Кроникл» статью о компании недвижимости «Эй-энд-Эйч» и полюбовавшись фотографиями с круглой физиономией ее вице-президента Эда Херта Херт, «Эйч» из названия компании, прекрасно владел искусством проводить пресс-конференции и без устали хвастался неизмеримым вкладом своего детища в экономический взлет региона Вот уже два десятилетия он домогался выборной должности и потому не пропускал ни одной официальной церемонии. Последний приступ разглагольствования случился с ним на официальном открытии сезона ловли крабов. Там Лукас и попался ему на глаза

Впечатляющий набор комплиментов от влиятельных лиц, которыми Лукас умело заминировал разговор, принес ему пост советника вице-президента, каковой был учрежден для него незамедлительно. Эд Херт отлично знал, какие люди ему нужны, и согласие было достигнуто еще до того, как второй человек в компании отправил в рот первую крабовую клешню, обильно сдобренную шафрановым майонезом; досталось майонеза и манишке его смокинга.

Часы показывали 11 часов утра. Еще час – и Эд уже знакомил Лукаса со своим компаньоном Анто-нио Андричем, президентом группы.

Андрич, «Эй» из названия, железной рукой в бархатной перчатке управлял обширной коммерческой сетью, которую плел долгие годы. Врожденный нюх и несравненное усердие позволили Антонио Андри-чу выстроить огромную империю, на которую трудились более трехсот агентов и почти столько же юристов, бухгалтеров и ассистентов.

Поколебавшись, Лукас отказался от восьмой венской булочки и щелчком пальцев потребовал кап-пуччино. Грызя черный фломастер, он просмотрел свои записи и опять задумался. Статистика, предоставленная ему информационным отделом «Эй-энд-Эйч», говорила сама за себя.

Под шоколадный бисквит, от которого он все-таки не смог отказаться, Лукас пришел к выводу, что в Долине не арендовать, не продать и не купить ни строения и ни клочка земли в обход компании, к которой он принадлежал со вчерашнего вечера. Рекламный буклет с блестящим лозунгом «Умная недвижимость» помог ему продумать план действий.

Компания «Эй-энд-Эйч» была единством о двух головах, ахиллесова пята этой гидры находилась в месте соединения шей. Достаточно было, чтобы два мозга вдохнули один и тот же воздух – и произошло бы взаимное удушение. Спор Херта и Андрича за штурвал судна немедленно его потопил бы. Крушение империи «Эй-энд-Эйч» быстро разожгло бы аппетит крупных собственников и дестабилизировало рынок недвижимости в Долине, где арендная плата служила главной опорой экономической жизни. Финансы отреагировали бы на происходящее без задержки, и предприятия региона остались бы без кислорода

Лукас кое-что уточнил и предположил наиболее вероятное: что многие предприятия не выдержат увеличения арендной платы и снижения расценок на свою продукцию и услуги. Даже при пессимистическом варианте расчеты Лукаса позволяли предположить, что работы лишатся около десяти тысяч человек, а этого окажется достаточно, чтобы взорвать экономику всего региона и вызвать такую закупорку сосудов, какую никто и представить себе не мог: у мировой информатики откажут легкие!

При всей своей внешней самоуверенности финансовые круги чрезвычайно боязливы. Миллиарды, в которые оцениваются на Уолл-стрит компании высокой технологии, в считаные недели улетучатся, и самое сердце страны поразит великолепный инфаркт!

– Даже у глобализации есть достоинства! – сообщил Лукас официантке, принесшей ему на сей раз горячий шоколад.

– Наверное, вы собираетесь удалить все это свинство корейским чистящим средством, – ответила официантка, глядя на его каракули на кленке.

– Перед уходом я все сотру! – проворчал он и вернулся к прерванным размышлениям.

Недаром ведь утверждают, что один взмах крыльев бабочки может породить разрушительный циклон! Лукас докажет, что эта теорема приложима и к экономике. Кризис в Америке не замедлит перекинуться в Европу и в Азию. Роль бабочки сыграет «Эй-энд-Эйч»! Взмахом ее крыльев станут действия Эда Херта, театром его торжества – городские доки.

Тщательно выскоблив клеенку вилкой, Лукас покинул кафе и обошел дом. Его внимание привлек «Крайслер»-купе: пришлось взломать замок. При въезде на подземную стоянку своего нового места работы Лукас приложил к уху мобильный телефон и, остановившись перед дежурным, попросил его дружеским жестом подождать. Речь его была неторопливой и отчетливой: он поведал воображаемому собеседнику, как Эд Херт втолковывал в его присутствии очаровательной журналистке, будто истинная голова компании – он, Эд, а его партнер – всего лишь ноги. Тираду завершил хохот. Только после этого Лукас распахнул дверцу и отдал ключи молодому служащему, заметившему, что у дверного замка повреждена личинка.

– Знаю, – недовольно буркнул Лукас. – Опасность подстерегает повсюду!

Дежурный, слышавший каждое слово мнимой телефонной беседы, проводил Лукаса взглядом и верной рукой, с признанным всеми искусством, за-парковал автомобиль с открытым верхом. Только ему доверяла каждое утро руль своего внедорожника персональная ассистентка Антонио Андрича. Потребовалось всего два часа, чтобы слух добрался до девятого, последнего этажа офиса в доме 666 по Маркет-стрит, престижной штаб-квартиры «Эй-энд-Эйч»; если бы не обеденный перерыв, слух разнесся бы еще стремительнее. В 13:17 Антонио Анд-рич в гневе ворвался в кабинет Эда Херта, в 13:29 вылетел из его кабинета, хлопнув дверью. На лестничной площадке раздался его крик: мол, «ноги» отправляются разминаться на лужайку для гольфа, и пусть «мозги» сами собирают и проводят ежемесячное собрание коммерческих директоров.

Забирая из гаража кабриолет, Лукас с молодым служащим обменялись заговорщическими взглядами. Встреча с вице-президентом начиналась через час, оставалось еще время прокатиться. Ему безумно хотелось сменить машину, тем более что до порта – места, где он собирался проститься в своей индивидуальной манере с кабриолетом, – было рукой подать.

София подбросила Рен в парикмахерскую и пообещала заехать за ней через два часа. Это оставляло ей время на лекцию по истории в образовательном центре для слабовидящих. Когда она появилась на пороге класса, ученики дружно встали.

– Скажу без кокетства, я здесь самая молодая, так что садитесь, прошу вас!

Класс исполнил повеление не без ропота. София продолжила лекцию в том месте, где прервала ее в прошлый раз. Открыв на своем столе книгу, набранную шрифтом для слепых, она начала читать. Ей нравилось нащупывать слова кончиками пальцев, составлять на ощупь фразы, оживлять мысль своим прикосновением. Она ценила этот мир незрячих, кажущийся таинственным тем, кто воображает себя всевидящими, хотя и упускает из виду столько всего важного. Закончив урок со звонком, она назначила ученикам новую встречу на четверг. Теперь надо было забрать из парикмахерской и отвезти домой Рен, потом заехать в диспансер за Джуэлсом и вернуть его на насиженное место – в док. С перевязанной ногой он походил на флибустьера и не скрыл гордости, услышав об этом от Софии.

– Что-то у тебя озабоченный вид, – сказал он ей.

– Просто немного забегалась.

– Как всегда. Выкладывай, что тебя тревожит, я слушаю.

– Понимаете, Джуэлс, я приняла странный вызов. Вот представьте, что вам нужно совершить какое-то невероятное добро, что-то такое, от чего переменится судьба мира… Что бы вы выбрали?

– Будь я утопистом, верящим в чудеса, то ответил бы: искорени во всем мире голод, покончи со всеми болезнями, запрети всякое посягательство на достоинство ребенка… Я бы примирил все религии, посеял бы на земле всеобщую терпимость, одержал бы полную победу над бедностью. Вот что я натворил бы… будь я Господом Богом!

– Вы уже задавались вопросом, почему Он Сам всего этого не сделает?

– Ты знаешь не хуже меня, почему: потому что все это зависит не от Его воли, а от людей, которым Он даровал Землю. Видишь ли, София, огромного добра, которое можно было бы себе представить, не существует, потому что добро, в отличие от зла, невидимо. Его не подсчитать и не пересказать так, чтобы оно не лишилось своего изящества, самого своего смысла. Добро слагается из бесконечного количества мельчайших поступков, которые рано или поздно изменят, возможно, этот мир. Попроси любого назвать пятерых людей, изменивших к лучшему судьбы человечества. Лично я, например, не знаю, кто был первый демократ, кто изобрел антибиотики, кто был первым миротворцем. Как ни странно, мало кто смог бы их назвать, зато люди без запинки назовут пятерых диктаторов. Все знают названия смертельных болезней, зато редкие знатоки назовут их победителей. Вершина зла, которой все страшатся, – это пресловутый конец света, но при этом всем невдомек, что вершина добра уже была достигнута: это случилось в день Творения!

– И все же, Джуэлс, как насчет добра, наивысшего добра в вашем исполнении?

– Я бы поступал в точности, как ты! Я возвращал бы надежду всем, с кем сталкиваюсь. Например, недавно ты, сама не отдавая себе в этом отчета, сделала замечательное изобретение.

– Какое, интересно знать?

– Улыбнулась мне, минуя мою арку. Чуть позже детектив, часто заезжающий в порт перекусить, проезжал здесь с брюзгливым, как водится, видом. Наши взгляды встретились, я поделился с ним твоей улыбкой, и когда он ехал обратно, она еще оставалась на его губах. Есть небольшая надежда, что он передаст ее тому, с кем встретится. Понимаешь теперь, что ты делаешь? Ты изобрела вакцину против уныния. Если бы все этим занимались, хотя бы по одному разу в день, – позволяли себе улыбку – то ты только представь невероятную эпидемию счастья, охватывающую землю! Вот тебе и способ одержать верх в пари.

Старый Джуэлс чихнул в ладонь.

– Ладно, чего там… Я с того и начал, что не принадлежу к утопистам. Так что ограничусь благодарностью за то, что подбросила!

Бродяга вылез из машины и захромал к своему убежищу. Оглянувшись, он помахал Софии рукой.

– Какие бы вопросы тебя ни мучили, доверяй своему инстинкту и делай то, что делаешь.

София удивленно посмотрела на него.

– Чем вы занимались, прежде чем оказаться здесь, Джуэлс?

Но он исчез под аркой, не дав ответа.

София заглянула в «Рыбацкую закусочную», чтобы повидаться с Манчей. Уже начался обеденный перерыв, но ей во второй раз за день необходимо было попросить кого-то об услуге. Бригадир докеров еще не притронулся к своей тарелке. София присела к нему за столик.

– Почему вы не едите свою яичницу? Манча наклонился к ее уху.

– Без Матильды кусок в горло не лезет. Все кажется безвкусным.

– Как раз о ней я и собиралась с вами поговорить. Через полчаса София покидала порт в обществе бригадира и четверых докеров. Под аркой № 7 она резко ударила по тормозам. Она узнала мужчину в элегантном костюме, курившего рядом с Джуэлсом. Двое докеров, севшие к ней в машину, и еще двое, ехавшие за ней в пикапе, удивились, чего это она так тормозит. Она ничего не ответила и поехала дальше, в сторону Мемориального госпиталя.

Фары новенького «Лексуса» загорелись в ту же секунду, когда он вкатился на подземную стоянку. Лукас торопливо направился к лестнице. Судя по часам, у него в запасе оставалось десять минут.

Лифт высадил его на девятом этаже. Он сделал крюк, чтобы заглянуть к ассистентке Антонио Анд-рича и взгромоздиться без приглашения на край ее стола. Она, не поднимая головы, продолжала сновать пальцами по клавиатуре компьютера.

– Кажется, вы полностью поглощены работой? Элизабет молча улыбнулась, не отрываясь от дела.

– Между прочим, в Европе продолжительность рабочего дня установлена законом Во Франции даже уверены, что трудиться больше тридцати пяти часов в неделю вредно для творческого развития личности. Элизабет встала, чтобы налить себе кофе.

– А если вы сами хотите работать больше?

– Нельзя! Во Франции культ искусства жить, а не работы.

Элизабет вернулась к своему дисплею и сдержанно заговорила:

– Мне сорок восемь лет, я разведена, оба мои отпрыска учатся в университете, у меня собственная квартирка в Сосалито и миленький кондоминиум на озере Тахо, выплаты за который я завершу через два года. Честно говоря, я не считаю, сколько времени здесь провожу. Мне нравится мое занятие, оно устраивает меня гораздо больше, чем прогулки перед витринами и мысли о том, что я недостаточно трркусь, чтобы позволить себе то, что мне хочется. Что ао ваших французов, то напоминаю: они едят улиток! Мистер Херт у себя, вам назначено на четырнадцать часов. Сейчас как раз четырнадцать ровно, так что вперед!

Лукас шагнул к двери.

– Вы не пробовали чесночное масло, иначе так не говорили бы! – сказал он, оглянувшись.

София добилась выписки Матильды из больницы. Матильда подписала условия, а София поклялась, что при первом признаке ухудшения немедленно отвезет ее обратно. Главный врач дал согласие, оговорив, однако, что оно вступит в силу, только если осмотр в пятнадцать часов подтвердит, что состояние пациентки имеет тенденцию к улучшению.

На госпитальной стоянке Матильда поступила в распоряжение четырех портовых грузчиков. Те дали волю шуткам насчет хрупкости своего груза и использовали весь специфический словарь, обычно сопровождающий погрузочно-разгрузочные работы, только роль контейнера в этот раз исполняла Матильда. С большими предосторожностями они уложили ее на импровизированные носилки в грузовичке. София поехала с наименьшей возможной скоростью, так как любой толчок отдавался в сломанной ноге Матильды острой болью. На дорогу ушло целых полчаса.

Докеры спустили с чердака дома железную кровать и поставили ее у Софии в гостиной. Манча подвинул кровать к окну и смастерил рядом с ней ночной столик. После этого под его руководством начался медленный подъем Матильды на второй этаж. При преодолении каждой ступеньки София напрягалась, слыша стоны Матильды. Мркчины в ответ бодро напевали. Когда лестница осталась позади, женщины облегченно рассмеялись. Ласково, как пушинку, докеры опустили свою любимую официантку на ее новое ложе.

София хотела угостить их в благодарность обедом, но Манча сказал, что это лишнее, Матильда и так их балует в закусочной, и они перед ней в неоплатном долгу. Когда машина отъехала, Рен налила две чашечки кофе и понесла его вместе с серебряной чашей с сухариками наверх.

Покидая пристань № 80, София решила сделать небольшой круг. Включив радио, она шарила в эфире, пока салон не заполнил голос Луи Армстронга. «What a wonderful world» была одной из ее любимых песен, она с удовольствием подпевала старому блюзмену. «форд» обогнул склады и поехал к аркам под боком у огромных кранов. Она прибавила скорость, не обращая внимания на частых «лежачих полицейских». Пение подняло ей настроение, она опустила стекло, впустив в машину ветер с моря. Волосы растрепались, она сделала звук еще громче. С наслаждением виляя между ограничительными надолбами, она приближалась к седьмой арке. При виде Джуэлса она помахала ему, он ответил. Он был один. София выключила радио, подняла стекло и свернула к воротам.

Херт покинул зал совета под вкрадчивые аплодисменты директоров, озадаченных прозвучавшими из его уст посулами. Уверенный в своем таланте коммуникатора, Эд превратил коммерческое совещание в пародию на пресс-конференцию, безудержно развивая свои экспансионистские фантазии. В лифте, идущем на девятый этаж, Эд торжествовал: оказалось, что управлять людьми вовсе не сложно, при необходимости он сумеет самостоятельно позаботиться о будущем компании. Опьяненный радостью, он в знак победы поднял крепко сжатый кулак.

Мячик ударился о флажок и свалился в лунку. У Антонио Андрича получился великолепный прямой удар. Опьяненный радостью, он показал небесам стиснутый кулак в знак победы.

От радости Лукас опустил крепко сжатый кулак. Вице-президент умудрился ввергнуть главных командиров своей империи в небывалое волнение. Смятение их умов не замедлит распространиться на нижние этажи.

Эд ждал Лукаса у автомата с напитками и при виде его раскрыл объятия.

– Собрание прошло отлично! Я отдаю себе отчет, что нечасто появляюсь перед своим войском. Пора исправить оплошность. В этой связи я хочу попросить вас о небольшой услуге…

На вечер у Эда было назначено интервью с журналисткой, готовившей статью о нем для местной газеты. Но в этот раз он решил пожертвовать своим долгом перед прессой во имя нужд своих верных сотрудников. Он уже пригласил на ркин шефа отдела развития, ответственного за маркетинг, и четырех директоров коммерческой сети. После небольшой стычки с Антонио он предпочитает не ставить того в известность о своей инициативе: пусть лучше посвятит вечер полноценному отдыху, заметно ведь, что ему пора отдохнуть. Если Лукас согласится ответить за него, Херта, на вопросы журналистки, то это будет неоценимой услугой, тем более что хвала из уст человека со стороны всегда звучит убедительнее. Эд сказал, что всецело полагается на своего нового советника, и в подтверждение своих слов дружески похлопал его по плечу. Столик заказан на девять часов вечера в «Синдбаде», рыбном ресторане на Рыбачьем причале: романтическая обстановка, восхитительные крабы, счет оплатит компания. Но статья должна получиться красноречивой!

Закончив с обустройством Матильды, София вернулась в Мемориальный госпиталь, теперь – в другое его отделение. Целью ее был третий этаж третьего корпуса.

В педиатрическом отделении царила обычная суета. Но маленький Томас узнал ее шаги в коридоре и заранее просиял. Для него самыми лучшими днями недели были вторник и пятница. София погладила его по щеке, присела на край койки, послала ему воздушный поцелуй (это было их символическое приветствие) и нашла в книжке страницу, на которой прервала чтение в прошлый раз. Книжку, которую она после каждого посещения клала в ящик его ночного столика, больше никому не разрешалось трогать: Томас бдительно ее стерег, как сокровище. В ее отсутствие он даже самому себе не позволял прочесть хотя бы словечко из драгоценной книги. Малыш с лысой головой лучше любого другого знал цену волшебного мгновения. Рассказывать ему эту сказку можно было одной Софии, никто больше не имел права вникать в фантастические приключения кролика Теодора Своей неподражаемой интонацией она превращала в бриллиант каждую строчку. Иногда она вставала и начинала расхаживать по палате; каждый ее широкий шаг, сопровождаемый выразительными жестами и потешными гримасами, вызывал у мальчугана приступы безудержного смеха. На целый феерический час в его палате оживали персонажи сказки, возвращала себе права жизнь. Даже открывая глаза, Томас не помнил о четырех стенах, о своем страхе и боли.

Она закрыла книгу, положила ее на положенное место и посмотрела на хмурящегося Томаса.

– Что это ты вдруг посерьезнел?

– Ничего.

– Ты чего-то не понял в истории? -Да.

– Чего? – Она взяла его за руку.

– Почему ты мне ее рассказываешь?

У Софии не нашлось для ответа правильных слов. Томас подбодрил ее улыбкой.

– А я знаю! – сообщил он.

– Ну так скажи!

Он покраснел, скомкал край простыни.

– Потому что ты меня любишь, – прошептал он. Пришла очередь Софии залиться краской.

– Ты прав, это как раз то слово, которое я искала… – проговорила она ласково.

– Почему взрослые не всегда говорят правду?

– Потому, думаю, что иногда они ее боятся.

– Но ты ведь не такая, как они, да?

– Во всяком случае, я очень стараюсь, Томас. Она приподняла личико ребенка за подбородок и поцеловала его. Он изо всех своих силенок стиснул ее в объятиях. После завершения ласк София шагнула к двери, но Томас окликнул ее.

– Я умру?

Томас пристально смотрел на нее. София не торопилась с ответом, изучая его глубокий недетский взгляд.

– Может быть, – выдавила она наконец.

– Нет, если рядом будешь ты. До пятницы, – проговорил ребенок.

– До пятницы. – И она дунула на ладонь, посылая ему прощальный поцелуй.

Она поехала в доки, проследить за правильностью разгрузки очередного транспорта. В первом же штабеле поддонов ее внимание привлек непорядок: она присела, чтобы проверить санитарную этикетку, гарантирующую соблюдение правил хранения на холоАе-Стрелка на шкале рке заехала в черную зону. София схватила рацию и включила пятый канал. Офис ветеринарной слркбы на вызов не отвечал. Грузовик-рефрижератор, ожидавший погрузки, не замедлит развезти испорченный товар по многочисленным ресторанам города Решение необходимо было найти сейчас же, на месте. Она переключилась на третий канал.

– Манча, это София. Вы где? В рации раздался треск.

– Как всегда, на посту, – отозвался Манча. – Между прочим, погода отличная, можете не сомневаться. Я вижу китайский берег.

– Здесь разгружается «Васко де Гама». Можете сейчас ко мне подъехать?

– Какие-то проблемы?

– Лучше поговорим на месте, – ответила она и отключила связь.

Она ждала Манчу под краном, переносившим поддоны с борта корабля на пристань. Бригадир примчался через считаные минуты на «Фенвике».

– Что я могу для вас сделать? – спросил он.

– Как раз сейчас этот кран подцепил десять поддонов с несъедобными креветками.

– Что дальше?

– Сами видите, санитарная служба при разгрузке отсутствует, соединиться с ней не получается.

– У меня дома есть две собаки и хомяк, но это не превращает меня в ветеринара. А вы что, специалист по ракообразным?

София показала ему контрольную шкалу.

– Если этим не заняться, лучше не ходить сегодня вечером в ресторан…

– Предположим. Но от меня-то вы чего хотите? Даю слово, что сегодня останусь ужинать дома.

– Лучше бы и детишкам не ходить завтра в школьную столовую.

Фраза была далеко не невинной: Манча не мог вынести, когда с детской головы падал хотя бы один волосок. Дети были для него неприкосновенной святыней. Он долго смотрел на Софию, почесывая подбородок.

– Ладно, уговорили. – Он взял у нее передатчик и переключил его на частоту крановщика. – Сэми, останови-ка свою стрелу!

– Ты что ли, Манча? У меня на тросе триста килограммов, может, подождешь?

– Нет!

Стрела замерла над морем. Груз медленно покачивался.

– Хорошо, – сказал Манча в микрофон. – Сейчас я передам тебе сотрудницу службы безопасности, которая только что обнаружила серьезный непорядок в креплении твоего груза Она прикажет тебе немедленно его бросить, иначе вся ответственность за риск будет лежать на тебе. Ты немедленно ее послушаешься, потому что твоя работа – проделывать такие фокусы.

Он с широкой улыбкой передал трубку Софии. Та смущенно кашлянула, потом произнесла положенные слова. Сухой щелчок – и крюк разомкнулся. Поддоны с креветками обрушились в воду порта. Манча залез в свой «Фенвик». Трогаясь с места, он будто бы по ошибке включил задний ход и опрокинул ящики, уже выгруженные на пристань. Притормозив рядом с Софией, он сказал:

– Если сегодня ночью у рыбок заболят животики, это ваши проблемы, я не желаю об этом слышать. И ничего не говорите мне о страховке!

После этого трактор бесшумно укатил по асфальту.

День подходил к концу. София поехала через весь город, на западную оконечность Ричмонда, где на 45-й-стрит находилась булочная, продававшая любимые макароны Матильды. По пути она сделала кое-какие покупки.

Она вернулась через час с полными руками и поднялась к себе на второй этаж. Открыв дверь ногой, она, ничего не видя из-за пакетов, двинулась прямиком к кухонной стойке. С облегчением водрузив свой груз на стойку, она увидела Рен и Матильду, смотревших на нее как-то странно.

– Можно посмеяться вместе с вами? – спросила она их.

– Мы не смеемся, – ответила Матильда.

– Еще нет, но, судя по выражению ваших лиц, сейчас не выдержите.

– Тебе принесли цветы! – прошептала Рен, сдерживаясь из последних сил. София переводила взгляд с одной на другую.

– Рен убрала их в ванную комнату, – выдавила Матильда.

– Почему в ванную? – спросила София подозрительно.

– Из-за влажности, наверное, – весело объяснила Матильда.

София отодвинула занавеску душа. У нее за спиной Рен произнесла:

– Таким растениям требуется много воды. Воцарилась тишина. Потом София осведомилась, кого угораздило прислать ей водяную лилию, но ответом ей был донесшийся из гостиной хохот Рен, ей стала вторить Матильда. Придя в себя, Рен сказала, что на раковине лежит конверт с запиской. София с недоумением его вскрыла.

«К большому моему сожалению, профессиональные обязанности вынуждают меня перенести наш ужин. Постараюсь добиться от вас прощения в 19:30 в баре отеля „Хайятт Эмбаркадеро“, за аперитивом. Приходите, мне необходимо ваше общество».

Бумажку подписал Лукас. София скомкала ее, бросила в мусорную корзину и вернулась в гостиную.

– Кто это такой? – спросила Матильда, растирая сведенные хохотом скулы.

София вместо ответа подошла к шкафу, решительно распахнула дверцу. Она надела кардиган, схватила со столика ключи и только тогда сообщила Рен и Матильде, как она рада, что они поладили. Она принесла им продукты для ужина, а у нее самой работа, она вернется поздно. Сказав это, она ринулась вниз по лестнице. Прежде чем хлопнула дверь, до слуха двух женщин донеслись произнесенные ледяным тоном слова: «Хорошего вам вечера!» Несколько секунд – и рев двигателя стих. Матильда смотрела на Рен, уже не скрывая широкую улыбку.

– Думаете, она обиделась?

– Получить кувшинку! – И Рен вытерла слезинку в углу глаза.

Поджав губы, София включила в машине радио.

– Он принимает меня за лягушку! – прошипела она.

На пересечении с Третьей авеню она заехала локтем по рулю, случайно попав по клаксону. Пешеход, чуть не оказавшийся у нее под колесами, гневно показал на светофор: для нее еще горел красный свет. Она просунула голову в окно и крикнула:

– Прошу прощения, но все земноводные – дальтоники!

Дождавшись «зеленого», она надавила на газ и помчалась к порту.

– Профессиональные обязанности? Ква-ква-ква! Кем он себя воображает?!

Охранник пристани № 80 вышел из своей будки и подал ей записку от Манчи: бригадиру грузчиков надо было немедленно с ней увидеться. Она покосилась на часы и поехала к офису бригадиров. Стоило ей войти и увидеть выражение лица Манчи, как она поняла: случилось несчастье. Он подтвердил: матрос Гомес свалился в трюм. Причиной несчастного случая стала, судя по всему, сломанная лестница. Содержимое трюма смягчило падение, но несильно, и беднягу отправили в больницу в тяжелом состоянии. Коллеги трюмного матроса возмущены. Произошло это не во время дежурства Софии, тем не менее она чувствовала себя ответственной. Напряжение продолжало нарастать, между пристанями 96 и 80 уже поговаривали о забастовке. Желая погасить страсти, Манча дал обещание задержать корабль. Если расследование подтвердит подозрения о причинах инцидента, профсоюз вчинит судовладельцу иск. Пока же, желая оспорить обоснованность забастовки, Манча пригласил на ужин трех глав отделения профсоюза портовиков. Он хмуро записал на клочке бумаги, выдранном из блокнота, координаты ресторана.

– Хорошо бы ты составила нам компанию, я заказал столик на девять вечера.

Взяв у него листок, София вышла. На пристани дул резкий, как пощечина, холодный ветер. Она набрала в легкие ледяной воздух и задержала дыхание. На поскрипывающий причальный канат уселась чайка и уставилась на Софию, наклонив головку.

– Это ты, Гавриил? – робко спросила София. Птица с громким криком взмыла в воздух. – Нет, не ты…

Она побрела вдоль воды, испытывая незнакомое чувство: вместе с водяной пылью ее обволакивала непрошеная грусть.

– Ты чем-то огорчена?

Голос Джуэлса заставил ее вздрогнуть.

– Я не слышала, как вы подошли.

– Зато я тебя услышал. – Старик приблизился к ней. – Что ты здесь делаешь в такой час? Сейчас не твоя смена

– Пришла поразмыслить о том, почему день получился таким нелепым.

– Сама знаешь, как обманчива бывает видимость!

София пожала плечами и опустилась на первую ступеньку лестницы, спускающейся к воде. Джуэлс устроился с ней рядом.

– Нога не болит? – спросила она.

– Наплюй ты на мою ногу! Лучше расскажи мне о своем огорчении.

– Наверное, это усталость.

– Усталость тебе неведома. Так я слушаю!

– Сама не знаю, что со мной, Джуэлс. Какая-то вялость…

– Ну вот, приехали!

– А что?

– Так, ничего. Откуда взялась эта хандра?

– Понятия не имею.

– Никогда не знаешь, откуда берется этот скарабей печали: бывает, от него спасу нет, а поутру хватишься – а его уже и след простыл.

Он попытался встать, она протянула ему руку, чтобы он на нее оперся. Он поморщился, выпрямляясь.

– Четверть восьмого, тебе пора.

– Откуда вы знаете?

– Оставь свои вопросы. Время позднее, вот и все. Всего хорошего, София!

Он бодро зашагал, совсем не хромая. Прежде чем исчезнуть под своей аркой, он обернулся и крикнул:

– Эта твоя хандра – блондин или брюнет?

И Джуэлс канул в темноту, оставив ее на стоянке в одиночестве.

Поворот ключа зажигания – и новое препятствие: фары «Форда» не добивали до носа ближайшего корабля, стартер издавал жалкие звуки – так хлюпает при перемешивании вручную картофельное пюре… София гневно хлопнула дверцей и направилась к будке охранника.

– Дерьмо! – выругалась она, подзывая такси. Через полчаса она подъехала к «Эмбаркадеро-

Центр» и побежала по эскалатору, ведущему в большой атриум гостиничного комплекса. Оттуда лифт в мгновение ока забросил ее на верхний этаж.

Панорамный бар медленно поворачивался вокруг собственной оси. Всего за полчаса отсюда можно было полюбоваться островом Алькатрас на востоке, мостом Бэй-бридж на юге, небоскребами финансовых кварталов на западе. Взору Софии предстал бы также несравненный мост «Золотые ворота», связывающий зеленые просторы Президио и поросшие мятой скалы Сосали-то, однако для этого надо было сидеть лицом к окну, а на лучшем месте устроился сам Лукас

Он захлопнул меню коктейлей и щелчком пальцев подозвал официанта София смущенно опустила голову. Лукас выплюнул на ладонь косточку, которую до этого долго гонял языком из одного угла рта в другой.

– Цены здесь безумные, зато видам нельзя не отдать должное, – заявил он, отправляя в рот новую оливку.

– Вы правы, вид симпатичный, – согласилась София. – Кажется, я даже вижу кусочек «Золотых ворот» в узком зеркале напротив. Впрочем, это может быть и отражение дверей туалета, они тоже красные.

Лукас высунул язык и скосил глаза, пытаясь увидеть его кончик. Сняв с языка обсосанную косточку оливки, он отправил ее в хлебницу:

– Все равно сейчас темно.

Официант дрожащими руками поставил на стол сухой мартини и два крабовых коктейля и поспешно удалился.

– Вам не кажется, что он какой-то напряженный? – спросила София.

Лукас прождал столик десять минут и отчитал за это официанта.

– Поверьте мне, их цены дают право проявлять требовательность.

– У вас наверняка «золотая» кредитная карточка? – поддела его София.

– А как же! Откуда вы знаете? – В тоне Лукаса звучало удивление пополам с восхищением.

– Владельцы таких часто задирают нос Поверьте мне, счета, оплачиваемые посетителями, и получка работников несопоставимы.

– Предположим, ну и что? – буркнул Лукас, расправляясь с неизвестно какой по счету оливкой.

Теперь, заказывая миндаль, еще рюмку, требуя чистую салфетку, он заставлял себя сдавленно произносить слова благодарности; казалось, они царапают ему горло. Когда София участливо спросила, что его гложет, он разразился оглушительным хохотом. Все только к лучшему в этом лучшем из миров, он счастлив, что встретил ее. Еще через семнадцать оливок он оплатил счет, не оставив чаевых. Выходя из ресторана, София тайком сунула пятидолларовую бумажку посыльному, бегавшему за машиной Лукаса.

– Вас подвезти? – спросил Лукас.

– Нет, благодарю, я возьму такси.

Лукас вальяжным жестом распахнул заднюю дверцу автомобиля.

– Садитесь, я вас подброшу.

Кабриолет не ехал, а летел. Заставляя двигатель надсадно реветь, Лукас вставил в проигрыватель компактный диск, потом с широкой улыбкой достал из кармана «платиновую» кредитную карточку и помахал ею в воздухе.

– Согласитесь, у них есть не только недостатки.

София молча смотрела на него, потом молниеносным движением отняла у него блестящий кусок пластика и выбросила на мостовую.

– Одно из преимуществ – восстановление за одни сутки!

Тормоза отвратительно взвизгнули. Лукас рассмеялся.

– Женский юмор неотразим!

Когда машина затормозила у стоянки такси, София сама выключила зажигание, устав от рева мотора, потом вышла и аккуратно закрыла дверцу.

– Вы уверены, что не хотите, чтобы я довез вас до самого дома? – спросил Лукас.

– Спасибо, но у меня еще одна встреча. Но все-таки я вас попрошу об одной услуге…

– Все что пожелаете!

София наклонилась к окну Лукаса.

– Можете подождать, пока я сверну за угол, прежде чем снова врубить эту вашу супергазонокосилку?

Она отступила на шаг, он поймал ее за запястье.

– Я божественно провел время.

Он попросил ее предоставить ему еще одну попытку и все-таки поужинать с ним. Из-за застенчивости ему всегда трудно даются первые минуты знакомства. Им надо постараться лучше друг друга узнать. София недоумевала, какой смысл он вкладывает в понятие «застенчивость».

– Нельзя ведь судить о человеке по первому впечатлению! – настаивал он.

Теперь он говорил тоном, способным растопить даже камень. Она согласилась с ним пообедать – и только, ничего больше! Развернувшись на каблуках, она зашагала к первому такси в веренице. За спиной у нее уже урчал могучий двигатель Лукаса.

Такси подрулило к тротуару под девятый удар колоколов на соборе Божьей Милости. София успела в «Синдбад» как раз вовремя. Она вернула официантке меню и выпила воды, полная решимости сразу включиться в разговор, ради которого приехала. Ей предстояло убедить профсоюзных лидеров отказаться от забастовки в порту.

– Даже при вашей поддержке докеры не протянут без зарплаты больше недели. Если порт замрет, судам придется причаливать на другом берегу залива. Вы просто прикончите доки! – твердо заявила она.

У торгового порта Сан-Франциско был опасный конкурент – ближайший порт. Забастовка могла привести к перетеканию всех работ туда. Аппетит подрядчиков, уже десять лет заглядывающихся на лучшие площадки в городе, так разыгрался, что нельзя было и дальше разыгрывать Красную Шапочку с угрозой забастовки в корзине.

– Это случилось в Нью-Йорке и в Балтиморе, может случиться и здесь, с нами, – убеждала она собеседников, уверенная в своей правоте.

Если замрут грузовые причалы, последствия будут разрушительными не только для жизни докеров. Лавины грузовиков запрудят мосты и закупорят все подъездные пути к полуострову. Людям придется выезжать из дому на работу еще раньше, чем теперь, возвращаться еще позже. Не пройдет и полугода, как многие из них решат откочевать на юг.

– Вам не кажется, что вы делаете из мухи слона? – спросил один из профсоюзных боссов. – Речь идет всего лишь о том, чтобы договориться об увеличении платы за риск. И потом, я думаю, что ок-лендские коллеги нас поддержат.

– Это и есть теория о взмахе крыла бабочки, – гнула свое София, от волнения отрывая уголок от бумажной салфетки.

– При чем тут бабочка? – удивился Манча. Сидевший позади них мужчина в черном костюме обернулся, чтобы вмешаться в их разговор. У Софии застыла в жилах кровь: она узнала Лукаса.

– Это из геофизики: будто бы взмах крыльев бабочки в Азии создает движение воздуха, которое, постепенно нарастая, способно вызвать разрушительный циклон у берегов Флориды.

Профсоюзники молча переглянулись, в их глазах читалось сомнение. Манча окунул хлеб в майонез, посопел и выпалил:

– Вместо того чтобы валять дурака во Вьетнаме, надо было потравить там всех гусениц, хоть какой-то вышел бы толк!

Лукас поздоровался с Софией и снова повернулся к журналистке, бравшей у него интервью за соседним столиком. У Софии залилось краской лицо. Один из собеседников спросил, нет ли у нее аллергии на ракообразных: она еще не притронулась к своей тарелке! Она сослалась на легкую тошноту и предложила присутствующим угощаться за нее. Главное – не креветки: пусть хорошенько поразмыслят, прежде чем сделать непоправимый шаг! Она просит ее извинить: что-то ей нездоровится.

Она встала, мужчины поднялись, как требовали приличия. Проходя мимо молодой журналистки, она наклонилась и уставилась на нее. Женщина от удивления отпрянула и едва удержалась на стуле. София через силу улыбнулась.

– Вы, наверное, очень ему нравитесь, если он посадил вас лицом к виду из окна. Конечно, вы ведь блондинка! Желаю вам обоим приятного вечера., в профессиональном смысле!

Она бросилась в гардероб. Лукас догнал ее, схватил за руку, заставил обернуться.

– Что с вами?

– Профессионалка – произнести по буквам? Не знаю, что вы расслышали, там после «про» было «ф» и так далее, а вовсе не «с», «т» и другие замечательные звуки.

– Это журналистка!

– Конечно, я тоже по воскресеньям переношу записанное за неделе из блокнотов в интимный дневник.

– Нет, Эми – настоящая журналистка.

– Ну да, правительству позарез понадобилось установить с Эми связь.

– Не так громко, из-за вас я лишусь своего прикрытия!

– Вы о ее журнале? Лучше угостите меня десертом, я видела в меню один дешевле шести долларов.

– Я говорю о прикрытии для своего задания!

– Наконец-то приятная новость! Когда стану бабушкой, буду рассказывать своим внукам, как однажды пила аперитив с Джеймсом Бондом Надеюсь, в отставке у вас будет право нарушить государственную тайну?

– Хватит! Вы, между прочим, тоже ужинаете не со школьными подружками.

– Очаровательно! Вы просто очаровательны, Лукас, ваша дама тоже. Какая изящная посадка головы на птичьей шейке! Везучая, через пару суток в ее распоряжении будет чудесная клетка из плетеных ивовых веточек.

– На что вы намекаете? Вам не понравилась моя кувшинка?

– Наоборот, мне польстило, что вы не приложили к кувшинке аквариум и лесенку! Бегите назад, у нее очень удрученный вид. Для женщины невыносимо скучать за столом мужчины, поверьте, я знаю, о чем говорю!

София развернулась, за ней закрылась дверь ресторана. Лукас пожал плечами, бросил взгляд на стол, из-за которого вышла София, и вернулся к своей спутнице.

– Кто это? – спросила недоумевающая журналистка.

– Знакомая.

– Наверное, я суюсь не в свое дело, но она похожа на кого угодно, только не на простую знакомую.

– Действительно, это не ваше дело!

Весь ужин Лукас без устали расхваливал своего работодателя. Он объяснял, что своим поразительным взлетом компания обязана только Эду Херту. Из беззаветной преданности своему компаньону и легендарной скромности вице-президент довольствуется положением второго лица, ибо для него важнее всего само дело. Однако истинный мозг этой пары – он!

Пальчики журналистки стремительно бегали по клавиатуре карманного компьютера. Лицемер Лукас попросил ее не включать в статью кое-какие подробности, которые он ей поведал чисто по-дружески, ради ее неотразимых голубых глаз. Он наклонился к ней, наливая вино в ее бокал, она попросила его поделиться и другими альковными тайнами – чисто по-дружески, разумеется. Он с хохотом возразил, что для этого еще недостаточно пьян. Поправляя на плече шелковую бретельку, Эми поинтересовалась, что же способно вызвать у него достаточное опьянение.

София поднялась на крыльцо на цыпочках. Несмотря на поздний час, дверь Рен оставалась приоткрытой. София толкнула ее пальцем. На ковре не было на сей раз ни открытого альбома, ни чаши с сухариками. Мисс Шеридан ждала ее, сидя в кресле. София вошла.

– Тебе нравится этот молодой человек?

– Какой?

– Брось дурить! Тот, что прислал кувшинку, тот, с которым ты провела вечер.

– Выпили по рюмочке, только и всего. А что?

– А то, что мне он не нравится.

– Уверяю вас, мне тоже. Он отвратительный!

– Вот и я говорю: он тебе нравится.

– Ничего подобного! Он вульгарный, заносчивый, самоуверенный.

– Боже, она уже влюблена! – воскликнула Рен, воздевая руки к потолку.

– Да ни в одном глазу! Просто неуклюжий тип, которому я хотела помочь.

– Дело еще хуже, чем я думала, – сказала Рен, снова поднимая руки к небу.

– Бросьте вы!

– Не кричи, разбудишь Матильду.

– Между прочим, вы сами не перестаете твердить, что мне нужен кто-то в жизни.

– Дорогая моя, все еврейские мамаши твердят это своим детям, пока те не заведут семью. С того дня, когда дети познакомят матушку со своими избранниками, они поют ту же песню задом наперед.

– Но вы не еврейка, Рен!

– Ну и что?

Рен встала, достала из буфета металлическую банку и положила в серебряную чашу три сухаря. Софии было приказано сжевать без разговоров хотя бы один: Рен слишком намучилась, весь вечер ее дожидаясь!

– Садись и рассказывай! – велела Рен, снова опускаясь в кресло.

Она слушала Софию, не перебивая, пытаясь понять намерения человека, неоднократно пересекавшего ей дорогу. Пронзая Софию взглядом, она позволила ей договорить до конца и только тогда попросила у нее кусочек сухаря. Обычно она позволяла себе это лакомство только в конце трапезы, но необычные обстоятельства способствовали немедленному усвоению быстрых Сахаров.

– Опиши-ка мне его еще раз, – попросила Рен, съев половинку песочного сухаря.

Софию забавляло поведение ее квартирной хозяйки. В такой поздний час ничего не стоило положить конец беседе и ретироваться, но она сочла предлог удачным для того, чтобы насладиться неповторимыми мгновениями, ласковым голосом. Отвечая на вопросы так искренно, как только могла, София поймала себя на том, что не находит для человека, с которым провела вечер, ни одного эпитета, разве что может назвать его верным собственной своеобразной логике.

Рен похлопала ее по колену.

– Эта встреча – не случайность. Ты в опасности, хотя сама этого еще не сознаешь. – Видя, что собеседница не совсем ее понимает, пожилая дама уселась поудобнее и продолжила: – Он уже проник в твои кровеносные сосуды и доберется до сердца. Он сорвет там чувства, которые ты так тщательно выращивала. Он будет кормить тебя надеждами. Любовное завоевание – самый эгоистичный из крестовых походов.

– По-моему, Рен, вы сильно заблуждаетесь.

– Нет, заблуждение – это то, что подстерегает тебя. Знаю, ты считаешь меня старой пустомелей, но ты сама скоро убедишься в моей правоте. Каждый день, каждый час ты будешь себя уверять, что твое сопротивление непреодолимо, ты будешь следить за своими манерами, за каждым своим словечком, однако желание его присутствия окажется сильнее наркотика. Так что не обманывай себя, это все, о чем я тебя прошу. Он поселится у тебя в голове, и ты заболеешь неизлечимым абстинентным синдромом. Не поможет ни разум, ни время – время вообще превратится в худшего твоего врага. Одна лишь мысль о том, чтобы его обрести, обрести таким, каким ты его воображаешь, позволит преодолеть худший из страхов – потерять его и саму себя. Это – труднейший выбор, к которому нас принуждает жизнь.

– Зачем вы все это мне говорите, Рен?

Рен рассматривала на полке корешок одного из своих альбомов. Глаза ее тосковали по прошлому.

– У меня за "плечами долгая жизнь. Не делай ничего – или делай все. Не хитри и, главное, не иди на компромиссы…

София перебирала бахрому ковра. Нежно глядя на нее, Рен погладила ее по волосам.

– Выше голову! Иногда любовные истории завершаются хорошо. И довольно затертых слов! Я боюсь посмотреть на часы…

София тихо закрыла за собой дверь и поднялась наверх. Матильда спала ангельским сном.

Два хрустальных бокала с коктейлем «Маргарита» мелодично соприкоснулись. Удобно устроившись на диване в своем роскошном гостиничном номере, Лукас священнодействовал, смешивая коктейли. Он считал себя непревзойденным мастером этого дела. Эми поднесла бокал к губам. Взгляд ее выражал согласие. Он поведал сладчайшим голосом, что ревнует к крупицам соли у нее на губах. Она разгрызла их и показала язычок, язык Лукаса коснулся губ Эми и отправился дальше, забираясь все глубже…

София не стала включать свет. Добравшись в темноте до окна, она приоткрыла раму, села на подоконник, устремила взгляд на кромку берега, омываемую морем. Ее легкие наполнились водяной пылью, принесенной дующим с океана ветром. В небе у нее над головой не было звезд.