Анатолий вышел под дождь, некоторое время постоял под тугими струями, похожими на душ Шарко, а затем сделал двойное сальто вперед и одинарное назад. Якадзуно на его месте выполнил бы комплекс ката, а Рамирес, наверное, просто напился бы. Анатолий не знал, что делать.

С каждым днем Ибрагиму становилось все хуже. Анатолий не понимал, что именно происходит сейчас в измененном организме Ибрагима, но было очевидно, что даже трансформация класса F не в силах спасти его от лучевой болезни Интоксикация прогрессировала, от опухших лимфоузлов протянулись тонкие розовые щупальца, нацеленные вдоль кровеносных сосудов прямо в сердце. У Ибрагима начался сепсис.

Анатолий не был врачом, но не надо быть врачом, чтобы понять, что Ибрагим умирает. Еще два-три дня, и генетически модифицированная микрофлора больше не сможет сдерживать заразу, и тогда настанет конец. Ибрагима мог спасти гемодиализ, но ближайшая больница, в которой проводили эту процедуру, находилась в Олимпе. Самое досадное было то, что Ибрагим теперь совсем не приходил в сознание, он никак не реагировал на любые попытки его растормошить, все время неподвижно лежал, и только часто вздымавшаяся грудь говорила о том, что он еще жив. В таком состоянии Ибрагим не мог ничего подсказать Анатолию. Анатолий должен был принимать решение самостоятельно.

И он принял решение.

Он зашел в есо, взял сумку с начинкой золотого цверга и закинул ее на заднее сиденье трофейной “Капибары”. Никому ничего не говоря, Анатолий сел за руль, завел двигатель и направил машину в Олимпийские болота.

Он ехал минут десять, выжимая из машины максимально возможную скорость для такой местности. Когда стена леса скрылась за горизонтом и вокруг не осталось ничего, кроме бескрайнего болота и тумана над ним, Анатолий остановил машину. Посадить ее оказалось непросто, только с третьего раза удалось найти достаточно сухой участок, чтобы “Капи-бара” смогла бы потом взлететь.

Пропеллеры остановились. Анатолий открыл дверь и вылез из машины, провалившись в жидкую грязь почти по колено. Болото медленно засасывало тяжелую “Капибару”, через пару часов ее уже не вытащить Но Анатолий не собирался оставаться здесь так долго.

Он расстегнул сумку и недоуменно уставился на пистолет, лежащий на самом верху. Точно, пистолет Дэйна он тогда положил в эту самую сумку. Как же он мог забыть об этом? Кажется, грядет нервное истощение, надо срочно принимать меры. Во время боевых действий бойцам в таком состоянии дают внеочередной отпуск. Жалко, что здесь отпуск никто не даст, да и просить не у кого, разве что у Бога.

Анатолий извлек из сумки пистолет, запасную обойму и мобилу Дэйна, бросил все это на заднее сиденье. Далее он заглянул внутрь сумки и обнаружил там десяток целлофановых пакетов, заполненных тяжелым светло-серым порошком. По-хорошему, надо бы их вскрыть, но кто знает, насколько эта соль ядовита… Ничего, и так сойдет.

Анатолий вытащил из сумки пакет, выпустил его из рук, и тот смачно впечатался в болотную жижу. Дыра, пробитая пакетом в грязи, быстро затягивалась, уже секунд через пять это место ничем не отличалось от любого другого вокруг. Анатолий перевернул сумку, и пакеты, хранящие в себе самую большую тайну в истории человечества, отправились на дно деметрианской грязевой ванны.

Анатолий забрался в машину и повернул ключ. Двигатель “Капибары” натужно взревел, машина покачнулась, двигатель взревел еще раз, машину резко подбросило вверх, снизу раздалось оглушительное чавканье, Анатолий отпустил педаль газа и выровнял машину. Пора ехать домой, то есть в езузера Вхужлолх. Сейчас временным домом Анатолия стала деревня, населенная ящерами. Наверное, это неправильно, потому что хороший человек не должен жить среди ящеров, прячась от себе подобных.